Datasets:

AigizK

/

mari-russian-parallel-corpora

like 7

Тидлан ынде ятыр ий.

Этому теперь много лет.

Вара Василям кушкын шуын да ял гыч олаш каен.

Потом Василя выросла и уехала из деревни в город.

Коча уныкажым аваж деке ужатен.

Дед проводил внучку к её матери.

Шура дене ончычшо серышым колтылыныт, но серыш эркын-эркын толмым чарныш.

С Шурой они поначалу переписывались, но постепенно письма перестали приходить.

Лач икмыняр ий гыч, палымыж-шамыч гоч умылкален, Шуран умбакыже кузе илымыж нерген тыгай сӱретым сӱретлен керте.

Лишь через несколько лет смогла составить картину дальнейшей истории Шуры, узнавая через знакомых.

Ик гана еҥ нерген манеш-манеш шарлен гын, мӧҥгешла от чумыро, мешакыш оптен, коремыш наҥгаен от шу, пазарыш лектын от ужале.

Вылетевшие из чужих уст сплетни обратно не соберёшь, в мешок не сложишь и в овраге их не вывалишь, выйдя на базар, не продашь.

Ала-кушто ала-кӧн шып каласыме мутшо эркын-эркын сирлемыш урылт йоген волышо лавыран вӱдла чарен шогалташ лийдымын йогаш тӱҥалеш.

Сказанное где-то кем-то случайно слова потихоньку набирают скорость, затем начинают стекать, словно по берегу крутого яра грязно-глиняными потоками вниз.

Кӧ тиде толкыным чыта, а кӧ вожге куклен лукмо пушеҥге семын шыде алякмутын перымыже дене йӧрлеш, а тиде алякмут нигӧмат ок чамане, кӧ улметым ок ончо.

Кто-то выдерживает эту волну, а кто-то станет вырванным с корнем деревом и упадёт под ударами злого навета, который никого не щадит, не смотрит, кто ты есть.

Шура эре ача-аважын шинчашкышт ончен кушкын: мом кӱштеныт — ыштен, кузе ойленыт — нунын мутыштымчынлан шотлен шуктен, а йырваш умылыдымо еҥ-влак веле илат.

Шура выросла, постоянно глядя в родительские глаза: что велели – делал, как сказали – выполняла, считая, что только они правы, а вокруг живут одни непонятливые люди.

Ӱдыр моло иза-акаж деч пушкыдо койышан лийын, нунышт эркын-эркын шочмо сурт гыч олаш каеныт, тушан шке илышыштым чоҥеныт.

Девушка была мягче характером, чем остальные её братья и сёстры, которые постепенно уезжали из родного дома в города и там строили себе личную жизнь.

Шура ялысе рвезе дене вашлияш тӱҥалын.

Стала встречаться Шура с деревенским парнем.

Женя тудын аваж ден ачажлан келшен огыл.

Женя не нравился её матери с отцом.

Пален налмекыже, Серук вигак Шуралан руалын:

Серук сразу отрубила Шуре, когда узнала:

— Тудлан адак марлан лекташ ит шоно!

— Не вздумай ещё замуж за него выходить!

— Молан, авай? — лӱдын Шура.

— Почему, мама? — испугалась Шура.

— Осал огыл вет Женяже.

Женя ведь неплохой.

Тиде перныл коштшын эргыже мыйын веҥем лийшаш огыл.

Сыну этой бродяжки не быть мне зятем.

— Авай, молан тый тыге? — лӱдын Шура. — Женя сай.

— Мама, зачем ты так? — испугалась Шура. — Женя хороший.

— Манме тыланет — кораҥ тудын деч! — кычкыралын сырыше тӱсан ачажат.

— Сказано тебе – отойди от него! — злобно закричал на дочь уже и отец.

— Чыте, теве шкеж деке миен, пӧръеҥ семын кутырен толам!

— Погоди, сам схожу, поговорю, как мужчина с мужчиной!

Каныш кечылан суртышто чыла еш погынен: Шуран акаже марийже дене, изаже-шамыч ватышт да йочашт дене толыныт.

На выходные дни в доме собрались все члены семьи: братья с жёнами, сёстры Шуры с мужьями и детьми.

Тунам лач шудо солымо жап лийын.

Стояла тогда как раз сенокосная пора.

Ача-аваштын чодыраште шкеныштын кугу аланышт лийын.

У родителей в лесу находилась в собственности целая большая поляна.

Ий еда иквереш соленыт, нигӧат тиде еш тургым деч йогыланаш тоштын огыл.

Ежегодно косили вместе, никто не смел отлынивать от этой семейной страды.

Кастене мончаш олтен, мушкылт лектынытат, кас кочкышым ыштеныт, нойымылан аваштын аракаштым подылыныт да Шура шотышто каҥашаш тӱҥалыныт.

Вечером истопили баню, вымылись, поужинали, выпили с устатку материной наливки и стали советоваться насчёт Шуры.

Ойым пидыныт: Шура Женя дене келшышаш огыл.

Решили: Шура не джолжна дружить с Женей.

Тиде кок тукымын ожнысек келшыдымашыштын йӱксавышыже лийын.

Это было отголоском старинной вражды двух родов.

Ӱдыр шорташ тӱҥалын, тудын пиалжылан мешаяш огыл манын сӧрвален.

Девушка начала плакать, умоляла не мешать её счастью.

«А-а, тый эше мемнан кумылна ваштареш каяш шонет! — шыдешкен Серук, а шем шинчаже йырныкым да ужмышудымашым луктын.

«А-а! Ты надумала против нашей воли идти! — возмущалась Серук, а тёмные её глаза излучали презрение и ненависть.

— Йышт вашлийнет чай?

— Хочешь тайком встречаться?

На тыланет!

На тебе!

На тыланет, шотдымо, капыштем чӱнча!

На тебе, бестолочь, нарыв на моём теле!

Ава Шура ӱмбак кержалтын, чарныде лупшен.

Мать накинулась на Шуру, удары сыпались не переставая.

Тудо ончычшат чӱчкыдын кидшылан эрыкым пуэн.

Она и раньше частенько давала волю рукам.

А тунам акаже-шамыч аваштлан шке шӱжарыштым кыраш полшаш пижыныт.

А тогда м старший сёстры стали помогать маме бить сестрёнку.

Изаже-влак ӱстелтӧрыштӧ ончен шинченыт.

Старшие братья сидели за столом и смотрели.

Шура утлен сеҥен огыл, молан манаш гын тудын кужу ӱппунемжым Серук кидышкыже пӱтырен.

Шура не могла вырваться, потому что её длинные косы были скручены в руках Серук.

Еш оза тамакым тӱргыктен да ончен.

Глава семейства курил и смотрел.

Ӱдыржын кычкырымыже да шортмыжо тудлан нимо семынат чучын огыл.

На него не действовали крики и плач дочки.

Шура чорикын кычкырен, а тудым уже кӱварыш шӱдырал шуэн чуменыт, тошкеныт.

Шура истошно вопила, её уже топтали, пинали, уронив на пол.

Тувыржым шыр-шор кушкедлен, вуйжо вӱраҥын.

Платье было порвано в клочья, голова в крови.

Нойымешкышт кырен, изишлан кораҥыныт.

Били до тех пор, пока не устали и ненадолго отошли.

Ӱдыр кузе каен утлаш манын гына шонен.

Девушка думала только о том, как уйти, спастись.

Даниловмыт чаманымашым пален огытыл.

Даниловы не знали жалости.

Пещерыште илыше еҥ-влак огытыл вет, чылан тунемше улыт.

Вроде не пещерные люди, грамотные все.

Но койышышт ик вӱран улмыштым, тӱтан мардежла ылыжмыштым вигак палдарен.

Но повадки сразу выдавали их единокровие, горячечность, вспыхивавшую, как бурный ветер.

Серук икана марийжын "шолашке" коштмыжым пален налмеке, шкеак тулыш шӱкалын.

Серук сама однажды сунула мужа в огонь, когда узнала о его походе «налево».

Чаманен ок мошто шол.

То-то, не умеет жалеть.

Кугурак Данилов тунам пыкше илен лектын.

Еле выжил тогда старший Данилов.

Фронтовик, а ватыже ончылно чакнен...

Фронтовик, а перед женой всегда пасовал...

Шура пыкше кынелын, эркын тӱгӧ лектын, тушечын капка гыч уремыш, да лӱҥген-лӱнген йӧратыыжын илыме пӧрт могырыш тарванен.

Еле-еле поднявшись, Шура вышла во двор, оттуда через ворота на улицу и, шатаясь, пошла в сторону дома, где жил её любимый.

«Кучыза!

"Хватайте!

Уке гын кая тиде проклятый!» — шоктен пӧрт гыч.

А то уйдёт эта проклятая!" — послышалось из дома.

Шура йӧратыме Женяжын илыме уремышкыла куржаш тӱҥалын.

Шура побежала в сторону улицы, где жил её любимый Женя.

Но, рвезын капка ончыланже садак поктен шуын, акаже-шамыч Шурам эше лупшышт, мушкындыльыч.

Но старшие сёстры догнали Шуру перед воротами парня, снова бьют, колотят.

Пуракыште пӧрдалтарышт.

Всю изваляв в пыли.

Вӱраҥше да вийдыме, ӱдыр содыки ешыжын колтыдымо верышке нушкын тольо.

Окровавленная и обессиленная, девушка приползла всё же туда, куда её не пускала семья.

Капка ончылно йыҥысымым колын, Женя лектын.

Услышав у ворот стон, выбежал Женька.

Вӱраҥ пытыше Шурам кидышкыже нӧлталын, мӧҥгыжӧ нумал пуртен.

Поднял окровавленную Шуру на руки и занёс домой.

Тетла тудым пуэн огыл.

Больше он её не отдал.

Акаже-влак иреныт, тӱкылымӧ капкам пеш мӱгырыктылын шогеныт, лӱдыктеныт, вара, окнаш тоям шуэн, яндам шалатеныт.

А сёстры ломились, колотили запертые ворота, угрожали, затем, бросив в окно палку, разбили стёкла.

Тыге Женя ден Шура ушненыт.

Так Женя и Шура они поженились.

Кандаш ий пиалан илымеке, Женян илышыже лугыч лийын, Шурам вич йоча дене коден.

После восьми лет счастья Женя умер внезапно, оставив Шуру одну с пятью детьми.

Веҥыже колымо нерген колмеке, Серук таве тӱрыштӧ вате-влаклан ойлен: «Тугак кӱлеш тудлан.

А Серук, услышав о смерти зятя, возле колодца говорила женщинам: «Так ему и надо.

Тӱнчыген, паразит!

Сдох, паразит!

Ӱдырем-влак кокла гыч эн моторжым шолышто!»

Самую красивую из моих дочерей украл»

Ӱдыржын илыме суртыш кандаш ий коклаште ик ганат мийыдымыжым шарналтенат огыл.

Не вспомнила даже, что в течение восьми лет ни разу не побывала в доме, где жила её дочь.

Ӱдыржын мӱшкыраҥмыже нерген пален налмек, чылан колын кертышт манын аван кычкыралме шомакше шучко лийын: "Тек тиде саска авагудыжлан тореш возеш!"

Страшными были слова матери, которая, прознав, что дочь понесла, во всеуслышание выкрикнула: «Пусть этот плод поперёк её матки встанет!»

Шукерте огыл Серук шкежат колен.

Недавно сама Серук умерла.

Сурт пустаҥын.

Дом опустел.

Нигӧлан кӱлдымыш савырнен.

Стал никому ненужным.

Ачаштым йоча-влак налын каеныт, жапын-жапын ончычсо семынак пырля толеден, суртым пайленыт.

Отца дети забрали, дом поделили, наезжая также все вместе, как и раньше.

Мончаш пуреныт.

Банничали.

Выньык шапаш ситен огыл.

Запасов веников хватало...

Василя кызытат Шуран аважын йӱкшым раш колеш, тудо ӱдыржын йолташыжлан манын: «Ик "тау" дене кум кече илаш лиеш — мом тыште толашен шогылтат.

Василя и теперь явственно слышит голос матери Шуры, которая сказала подруге дочери: «С одним «спасибо» можно три дня прожить – чего ты тут распинаешься.

Коч, мом пуымо.

Ешь, что тебе подали.

Тый вет шӱшмӱй дене иктак улат...»

Ты сама одной породы с коровьим маслом...»

Мом тидын дене каласынеже улмаш?

Что она хотела этим сказать?

«Нигунам нимолан ит ӧпкеле», — каласен ик поэт.

"Никогда ни о чём не жалей", — сказал один поэт.

Василя Андреевна тудын почеламутшо-влакым южгунам илыш уставла лудеш да, «Тыге илем але уке?

Василя порой читает его стихи подобно жизненному уставу и словно думая: "Так живу или нет?

Чын ыштем але уке?» маншыла, кужу жап ушыштыжо уэш-пачаш ойла.

Правильно делаю или нет?", подолгу проговаривает в своём уме.

Поэт — мудреч.

Поэт — мудрец.

Но тудат чылаж годымак тӧр илен огеш керт докан.

Но и он, наверное, не всегда умеет жить правильно.

Василя шке йоҥылышыжым ужын мошта, а тӧрлаташ ӱнарже ок сите але йолагай налын.

Василя умеет видеть свои недостатки, а исправлять их не хватает сил или ленится.

Паша гыч ноен толмеке, кид велеш, нимом ыштымыже ок шу: тувырым тӱрлаш тӱҥале — пел урвалтеш шуыш, носким пидаш шинче — тачат кия...

Придёт с работы усталая, руки опускаются, ничего не хочется делать: начала вышивать платье – бросила на половине подола, присела носки вязать – и сегодня лежит...

«Молан кӱлеш?» — шонымаш шочеш.

"Зачем нужно?" — появляется мысль.

Пашадарым ынде вич тылзе тӱлен огытыл.

Зарплату не платили уже пять месяцев.

Мом ужалаш лиеш, ужален колтыш.

Что можно было продать – продала.

Районысо ялла мучко йолын коштеда, ял почеш ялым эрта, шотлен пытарыдыме меҥгым йолкопаже шарна.

Ходила и ходила по районным весям пешком, обходила деревни за деревней, ступни помнят бесчисленные версты.

Отчётым возкален.

Писала отчёты.

Но чылажат нимат огыл ыле — Василян отделыш у еҥ пашам ышташ тольо.

Но всё бы ничего — работать в отделение Васили пришла новенькая.

Юмет!

Боже!

Толмыжын икымше кечынжак Перьева (кушто тудым муыныт гын, да кӧ ӱжын?) шкенжын шишланымыже, шонкален лукмыжо, ӱшаныде ончалмыже, пеҥыжмыже дене витараш пиже.

С первого дня своего прихода Перьева (где её только нашли, и кто пригласил?) стала доставать своими подозрениями, домыслами, недоверчивыми взглядами, ворчанием.

Да кайыш кудале!

И пошло поехало!

Чынжымак, кушеч от вучо, тушеч сӱван лектын шинчеш.

Действительно, откуда не ждёшь, оттуда и чири выскочит.

Колышев Корабельщиковам ӱжыкта:

Корабельщикову вызывает Колышев.

— Василя Андреевна, тый социальный пашаеҥет деч черпыт дене шӧрым налынат?

— Василя Андреевна, ты у своего социального работника взяла четверть молока?

— Икана конденам ыле.

— Привезла как-то раз.

А мо лийын?

А что случилась?

— Тиде койыш сае огыл.

— Такое поведение неприлично.