mhr
stringlengths
0
1.63k
rus
stringlengths
0
1.74k
Мыйын эртак мужедаш кумылем лектеш.
У меня не всегда открывается желание ворожить.
Пален шого: кугезе-влакын мылам мом пуымыштым мый кеч-кӧланак ончыктен ом сеҥе.
Знай: я любому не могу показывать то, что мне дано предками.
Мом тый шкетын илыштын толашет?
Чего ты одна-то по жизни маешься?
Ала пӱрымашет йыгыре коштеш?
Может, судьба твоя рядышком бродит?
Василя, шинчаж дене шыргыжалын, озакувам шып колыштын, чайым йӱын.
Василя, улыбаясь глазами, тихо слушала хозяйку, пила чай.
А тудыжо коҥга деке кораҥе.
А та отошла к печке.
Тушеч салмам налын тольо.
Принесла оттуда сковороду.
Пӱкеныш шинче, салмам кӧргӧ могыржо дене тӱрвыж деке намийыш, йодышым пуэдаш тӱҥале:
Села на табуретку, поднесла к губам сковородку нутром, стала ей задавать вопросы:
— Кӱвар йымалнысе коҥгам кучышо меҥге азам ыштен сеҥа?
— Опорные столбы печки под полом смогут родить ребёнка?
Коҥгамбалан шемшыдаҥ шочеш?
На печке вырастет гречиха?
Василя марлан лектеш?
Василя выйдет замуж?
Тудлан пӧръеҥ лектеш гын, тый кече почешла савырне.
Если найдётся для неё мужчина, ты повернись в сторону солнца.
Уке гын, мӧҥгешла савырне.
Нет – крутись в обратную сторону.
Кум парням кӱшкыла нӧлталын, салмам парня-шамыч валан шындыш.
Старушка установила сковородку на трёх поднятых вверх пальцах.
Вучаш тӱҥале.
Стала ждать.
Василя шӱлалташат ок тошт.
Василя боялась даже дышать.
Тудын шинча ончылныжак манме гай чимарий йӱлан ӧрыктарышыже ышталтеш.
Буквально на её глазах творилось чудо языческого обряда.
Теве салма эркын тарванале да... оҥгым ыштен, пурла могырыш пӧрдын савырнаш тӱҥале.
Вот сковородка шевельнулась и ...стала двигаться в правую сторону, образуя круг.
Майруш йывыртен колтыш да кычкырале:
Мария обрадовалась и воскликнула:
— Тый ужыч?
— Ты видела?
Лиеш тыйын мариет!
Будет у тебя муж!
Ешаҥат теве.
Станешь семейной.
Салмам мӧҥгеш чуланыш наҥгайыш, умбакыже ойла:
Отнесла сковородку обратно в чулан, продолжала говорить:
— Молан мый мландӱмбалне тынар кужун кучалтынам?
— Думаешь, почему я так долго на земле задержалась?
Молан манаш гын чонем ночко верыште верланен.
Потому что душа моя на влажном месте расположилась.
Кукшышто лиеш гын, шукертак колем ыле.
Находилась бы на суше, давно бы умерла.
Пӧртыштӧшкет илымемлан кумло ий.
Тридцать лет, как одна в доме живу.
Мыйын нерген «Майруш шотлен огыл марийжым» маныт.
Судачили: «Не считалась Майруш со своим мужем».
А мом тушто шотлаш?
А чего там считать?
Икте тудо мыйын лийын.
Один он у меня был.
Еҥ-влак мом пален да умылен сеҥат?
Что люди могут знать и понимать?
Титаклаш, кажне ошкылетым лончылаш гына лийже.
Лишь бы осудить, раскладывать на части каждый твой шаг.
Ойыштым кормыжешем поген оыл, изи шондыкыш оптен омыл.
Не собирала в горсти я их слова, не складывала в сундучок.
Чыла ӱмбак вочшыжо эрта, еҥын начар шонымашыже мый декем огеш пиж.
Всё наносное уйдёт, чужие худые мысли ко мне не пристанут.
А теве шке озашт дек садак савырнен мия.
А вот к хозяевам своим вернутся обязательно.
Чот витарыше йылман ӱдырамашлан эше самырыкше годымак каласышым: «Шӱдӧ марийлан йӧрӧ, но иктат тыйым шке ватыже манаш ок кӧнӧ».
Я одной злоязыкой женщине по молодости ещё сказала: «Будь востребованной сотнями мужиков, а ни один тебя женой не захочет назвать».
Мо шонет, шудышем шуо.
И что ты думаешь, мои пожелания сбылись.
Ит кае таче, ӱдырем, йӱдлан код.
Не уезжай сегодня, дочка, останься на ночь.
Мылам тыйын пеленет кужун лиймем шукта.
Мне с тобой рядом дольше хочется побыть.
Тый шыма улат.
Ласковая ты.
Палет, мом йоднем?
Знаешь, о чём хочу попросить?
Мыйын уке лиймекем, пырысемым шке декет илаш нал.
После того, как меня не станет, возьми мою кошку к себе жить.
Кӧнет?
Согласна?
— Йӧра, йӧра, — сӧрыш Василя.
— Хорошо, хорошо, — пообещала Василя.
Мый кумылетым шуктем, — эше ик гана ӱшандарыш Василя Андреевна да шиже: логарышкыже умылаш лийдыме ала-могай толкын толеш да шӱлаш йӧсӧ лиеш.
Я исполню твою волю, — ещё раз заверила её Василя Андреевна и почувствовала, что к горлу подступает какая-то непонятная волна и дышать становится тяжко.
Эх, ойырен налынат тый шкаланетат пашам!
«...Эх, выбрала ты себе работёнку!
Пашажат тугае — шчӱчкыдын шӱгарлашке кошташ, шоҥго-шамыч чал вуян шӧршудо улыт, изишак мардеж пуалеш, да нуно илен эртарыме ийгот шикшеш йомыт.
Только и забот, что часто по кладбищам ходить: старики – одуванчики седоголовые, чуть подует ветер, и они исчезают в дымке прожитых лет.
Пӧрт-влак тулыкеш кодыт, рӱмбыкаҥыт, пычкемыш окна-влакат йӱд еда лӱдыктенак ойган койыт..."
Дома сиротеют, мрачнеют, и тёмные окна по ночам пугающе печальны...»
Василян йоча годсо йолташ ӱдыржӧ лийын.
Была у Васили подруга детства.
Пырля кушмо, пуракыште модмо ялыш толмыж еда ала-кунам чапле, шым шочшан ешым вераҥдыше яра пӧртым ужын, тудо кажне гана капка ончылысо лопка теҥгылыш шинчын да кужу жап шарнен шинчен.
Приезжая в деревню, где они выросли, играли в пыли, видя опустевший, некогда добротный дом, вмещавший когда-то семью, где было семь детей, она каждый раз присаживалась на широкую скамью у ворот и подолгу вспоминала.
Шура Даниловмытын кугурак шочшышт.
У Даниловых Шура старшая из детей.
Кунам гына туддеке куржын от тол, тудо эртакак кӧм-гынат изи кокла гыч ончен.
Когда бы к ней не прибежал, она постоянно с кем-нибудь из младших нянчилась.
Иктаҥаш-влак дене уремыш модаш тудым шуэн колтеныт.
Её редко отпускали на улицу поиграть со сверстниками.
Моткоч лишыч палыме ешын суртшат ынде петырналтын.
Закрылся и дом очень близкой знакомой семьи.
Окнам пудалыме.
Окна заколочены.
Сурт ончылно кыша уке: ни телым, ни кеҥежым.
Перед домом следов нет: ни зимой, ни летом.
Василян пурак дене модмо годсо йолташ ӱдыржӧ тыште илен.
Здесь жила подруга Васили времён игры с пылью.
Шура Данилова.
Шура Данилова.
Василя мо шарна, Шура эре азам ончаш кодын.
Сколько помнит Василя, Шура всегда оставалась ухаживать за ребёнком.
Уремыш модаш лекташат жапше лийын огыл.
Не было времени выходить играть на улицу.
Аваже, Серук, шке нигунам ок шинче, шым шочшыжо ден марийжылан эрыкым ок пу.
Её мать, Серук, сама никогда не сидит, не даёт волю семерым детям и мужу.
Чылажымат тудо ончылгоч радамлен да ончылгоч пален, кӧм могай пашаш шогалташ, кӧ мом ыштышаш.
Всё-то она заранее планировала и знала наперёд, кого к какому делу приставить, чем должен каждый заняться.
Даниловмыт суртышто нигӧ паша деч посна шинчен огыл.
Без дела в доме Даниловых никто никогда не сидел.
Эсогыл Шурам ужаш пурышо Василям Серук тыманмеш могай-гынат сурт сомылкаш кычка: "Тый мом тыште куржталат?
Даже Василю, забежавшую навестить Шуру, Серук моментально впрягала в какое-нибудь домашнее дело: «Ты чего тут носишься?
«Тул налаш толмыла вашкен толын каяш тӧчет, пыртлан, — Серук ӱдыржын йолташыжым пӱтырен куча.
Зашла – как огня в долг попросить зашла, ненадолго, — Серук хватает подругу дочери.
— Шоганым пунен пытареда — Шурам колтем, уке — нигуш ок лек».
Закончите плести лук — отпускаю Шуру, нет — никуда не выйдет".
Пӧртыштет тыйын сомылет уке, вет тый нигӧн отыл, а кочат ден коват чаманат, кӧргыштет йогылыкым кшташ полшат.
У тебя дел по дому нет, ведь ты ничейная, а бабушка с дедушкой жалеют, лень в тебе помогают растить.
Мыняр пура, малет!
Спишь, сколько влезет!
Мыйын кӱштымем Шура дене шуктеда — пеленет уремыш колтем".
Доделаете с Шурой моё задание – отпущу её с тобой на улицу».
— Нуно (ача-ава) пылышемланат, шинчамланат, умшамланат оза улыт, — Василялан чӱчкыдын ойлен Шура.
— Они (родители) моим ушам, глазам, рту хозяева, — Василе часто говаривала Шура.
— Пашаланак мыйым ыштеныт, а мый идалыкыште ик каныш кечымат ужын омыл.
— Для работы и родили, а я в году не видела ни одного дня отдыха.
— Тыйын нигӧ уке.
— У тебя никого нет.
Мо тудо, коча-коват гына.
Оно что, только дедушка-бабушка.
Нуно тыйым чаманат.
Они тебя жалеют.
Мыняре шонет, тунаре малет.
Спишь, сколь пожелаешь.
А мый урок ышташ ом ярсе...»
А я уроки делать не успеваю..."
Василя южгунам телым нунын деке малаш коштын.
Иногда зимой Василя приходила к ним ночевать.
Поснак тошто Даниловмытын Тошто У ийым эртарымыштым ончаш йӧратен.
Особенно ей нравилось наблюдать, как Даниловы отмечали Старый Новый год.
Тӱшкан чиен лектыт, пакча капка аҥеш касалын индеш лум орам ыштат.
Одевались и выходили вечером толпой в огород, делали девять снежных куч.
Лумышто пӧрдалыт, ора лийын пытат.
Барахтались в снегу, возились — куча мала.
Вара вӱтамбач кукшо шудым ик нумалтыш нарым ӱлыкӧ шуат, шудо пырчым ойыркалат.
Потом стаскивали с сеновала охапку сухого сена, перебирали травинки.
Кушкыл-влакым посна лӱмышт дене ойыркален оптат.
Отдельно складывали стебельки по наименованиям растений.
Мыняр тӱрлӧ олым але шудо погына, йытыран варат, индеш кормыжым саде индеш лум ораш кередат.
Наберётся сколько пучков соломы или сена, аккуратно перемешивают, в каждую кучу втыкают девять горстей.
Тидыже индеш каваным ончыкта манын шотлалтын.
Считалось, что это как бы символизировали девять стогов.
Йоча-влак пелен Серук шогалеш, чылан шыпланат, а озавате йӱкын кумалаш тӱҥалеш, локтымо мутым ойла:
Рядом с детьми вставала Серук, все затихали, а хозяйка начинала молиться вслух, произнося слова заговора:
— Комдо дене ӱдымӧ, кыдал даҥыт куштымо, — серьёзнын ойла Шуран аваже.
— Посеяно из кузова, выращено до пояса, — серьёзно говорит мать Шуры.
— Кормыж гыч — кылта, кылта гыч — Майран копна, копна гыч — каван.
Из горсти – сноп, из снопа – копна Марии, из копны – стог.
А, Кугу Юмо, ончыкыжымат кумылет почеш мыланна киндым шочыкто: варажым коляланат, кайыкланат, вольыкланат, рушланат, марийланат, суасланат ситыже.
А, Большой Бог, дай нам и впредь по воле твоей урожай, чтобы хватило потом и мыши, и птице, и скоту, и русскому, и марийцу, и татарину...
Чылажым Василя ынде монденат колтен.
Всё-то Василя уже и забыла.
Но шинчаштыже тиде сӱрет ӱмырешлан кодын.
Но в глазах эта картина осталась на всю жизнь.
Эрдене эр лектыныт да каванлан шотлалтше орам ончаш лектыныт.
Утром рано выходили и смотрели на те импровизированные снопы.
Кудыжо чот пӧршаҥын, тугай шурно шукырак лектышым пуышаш: уржа, ошшыдаҥ але шемшыдаҥ...
Который больше заиндевел, тот и должен лучше уродиться: рожь, пшеница или гречиха...
Серукын ала-момат тынар чот шуко палымыже южгунам ӧрыктарен.
Серук знала много всего такого, что порой удивляло.
Ик рвезыже йӱдым шортын, уло ешланат малаш эрыкым пуэн огыл.
Один из мальчиков плакал по ночам, не давая спать всей семье.
«Адак йӧраташ тольыч мо? — йӱкын мутлана шукертак колышо первый эргыж дене.
"Опять полюбить пришёл что ли? — вслух разговаривает она с первым, умершим, сыном.
— Эшеат от малте мемнам?»
До сих пор не даёшь нам спать?"
Ӱмыр лугыч колышо йочажын упшыжым арала улмаш.
Оказывается, хранила шапку безвременно умершего ребёнка.
Улнен каен магырыше йоча пелен саде упшым тыге ойлен пышташ тӱҥалын:
Так она стала класть у изголовья истошно плачущего ребёнка ту шапку, приговаривая так:
"Колышо колышо пелен лийже, илышылан илышаш вийже кодшо...".
«Покойный будет рядом с покойным, живому пусть останется живительная сила».
Аза мален колтен, лыпланен, уло ешат ласкан шӱлалта да мален колта.
И ребёнок засыпал, успокаивался, вся семья вздыхает свободно и засыпает.