Datasets:

sentence-transformers

/

parallel-sentences-news-commentary

like 0

Such hyperbole, and the surging U.S. stock market based on these super-bullish views, should immediately give us pause.

Такие гиперболы и рынок акций США, раздутый на основании этих сверх заблуждений, должны немедленно заставить нас задуматься.

Is hubris at work here, as it was in earlier bubbles?

Скрывается ли в этом наше тщеславие, или оно начало работать еще в ранних пузырях?

If the U.S. stock market surge were indeed to end, or to reverse itself, what would be the consequences for the rest of the world?

Если взлет рынка акций США закончится, какими будут последствия для всего остального мира?

The U.S. is surely powered by two real strengths - great flexibility of its market system, and great prowess in developing new technologies.

Развитие США в действительности основано на двух реальных движущих силах – большой гибкости своей рыночной системы и большой доблести в развитии новых технологий.

The recent U.S. boom is heavily based on enormous investments of U.S. companies in the new information technologies.

Недавний бум в США в основном основан на огромных инвестициях компаний США в новые информационные технологии.

With its special mix of markets and innovation, the U.S. economy is indeed remaking itself with amazing speed.

Со своей особой смесью рынка и нововведений, экономика США действительно модернизируется с удивительной скоростью.

But financial bubbles are often founded on true economic strengths.

Но финансовые пузыри часто основаны на по-настоящему сильных экономических сторонах.

A bubble occurs when those very real strengths suddenly take on exaggerated, even mythic, proportions in the eyes of investors, who are then prepared to throw vast amounts of money into the stock market without attention to realistic prospects for future earnings.

Пузырь появляется тогда, когда эти очень сильные стороны внезапно приобретают преувеличенные, почти мифические пропорции в глазах инвесторов, которые, в связи с этим, решаются бросить огромные количества денег на рынок акций, не уделяя никакого внимания реалистическим прогнозам будущей прибыли.

Consider my favorite case of the week.

Рассмотрим мой любимый пример этой недели.

Amazon, a pioneer of internet retailing - first with books, and now with just about anything - announced that it had lost $138 million in the second quarter of 1999, though its sales revenues tripled to $314 million.

Амазон, пионер розничной торговли через Интернет (в начале книгами, теперь практически всем на свете), объявил, что во втором квартале 1999 года он потерял $138 миллионов, хотя его прибыли по продажам выросли в три раза -- до $314 миллионов.

Investors were mesmerized by the rise in sales volumes, and gave no heed to the continuing losses of the company . . . losses that reflect the small retail margins in highly competitive U.S. retail markets.

Инвесторы были загипнотизированы подъемом объемов продаж, и не обратили внимание на продолжающиеся потери компании… потери, которые отражают ограниченные поля розничной торговли в высоко конкурентном рынке розничной торговли в США.

The company's announcement was followed by a further surge of some 4 percent in its stock market price!

После объявления компании, ее стоимость на рынке акций возросла еще на 4 процента!

The company has yet to turn a profit, and the book value of its underlying assets are around $650 million.

Компания все еще должна заработать прибыль, а портфельная стоимость ее подразумеваемых активов составляет около $650 миллионов.

Nonetheless, Amazon is now valued in the stock market at $19 billion, making it one of the largest 300 companies in the world in terms of market value!

Тем не менее, сейчас на рынке акций Амазон оценивается $19 миллиардов, что ставит его в один список с 300 самыми большими компаниями мира по своей рыночной стоимости.

What this suggests is that the U.S. stock market has taken leave of its senses.

Это указывает на то, что рынок акций США потерял связь с разумом.

Yes, there are theories galore to prove that the market pricing is just right.

Да, существуют теории, которые поспешат доказать, что рыночная ценовая политика верна.

Maybe Amazon will finally be able to turn its large customer base into large profits, but that remains to be proved.

Может быть, Амазон в конечном итоге сможет превратить свою огромную базу клиентов в огромные прибыли, но это еще нужно доказать.

But what if the financial markets are simply wrong, as they have been so much of the time in the world in the past 10 years?

А что если финансовый рынок ошибается, как он уже не раз ошибался в течение последней декады?

What if the euphoria is followed by collapse?

Что если за эйфорией последует срыв?

One thing is for sure: U.S. consumers would stop their current buying spree, and this would slow the U.S. economy.

Лишь одно остается ясным: потребители США приостановят свой текущий покупательский кутеж, и это затормозит экономику США.

But would the U.S. go into recession, much less depression?

Но, наступит ли в США только спад, а не депрессия?

Perhaps briefly, but probably not deeply.

Возможно на короткое время, но не глубоко.

With inflation low, a relatively healthy banking sector, and a budget in surplus, the U.S. Government would probably have the flexibility of monetary and fiscal policy to achieve a relatively soft landing.

С учетом низкой инфляции, относительно здоровым банковским сектором и положительным бюджетом, правительство США возможно будет обладать достаточной гибкостью денежной и фискальной политики, чтобы достигнуть относительно мягкой посадки.

Some investors would surely go bankrupt, but unless things get even more wild than now, the U.S. financial sector would probably survive intact even with a fairly significant stock market correction.

Некоторые инвесторы наверняка обанкротятся, но если ситуация не станет еще более дикой, чем сейчас, финансовый сектор США возможно выживет целиком, даже с учетом достаточно значительных поправок на рынке акций.

Still, this is the time for bank regulators in the U.S. to keep a close watch on bank portfolios, just to make sure that the current euphoria does not turn into a mountain of reckless bank lending.

Тем не менее, настало время для банковских регуляторов США внимательно следить за банковскими портфолио, просто чтобы убедиться в том, что текущая эйфория не превратится в гору безрассудных банковских займов.

Would the rest of the world suffer deeply from a U.S. stock market correction, for example by experiencing a drop in export sales to a slowing U.S. market?

Насколько пострадает остальная часть мира от поправок на рынке акций США, например, из-за спада в экспортных продажах на заторможенном рынке США?

Probably that effect would also be fairly modest.

Возможно и этот эффект будет сравнительно скромным.

On the one hand, European, Asian, Latin America, and African economies would have a smaller market in the U.S., but on the other hand, those economies would probably have an easier time attracting capital to their own economies, since less global capital would be flowing to the U.S. economy.

С одной стороны, экономика Европы, Азии, Латинской Америки и Африки будет иметь меньший рынок в США, но с другой стороны, возможно, настанут хорошие времена для привлечения капитала в их собственную экономику, поскольку меньше глобального капитала будет оттекать в экономику США.

Slower export earnings could therefore be offset by rising domestic investment spending, especially if these economies lowered their interest rates in the event of a U.S. slowdown.

Поэтому меньшие экспортные заработки были бы сбалансированы подъемом инвестиций во внутреннюю экономику, особенно эти страны понизят процентные ставки в связи с торможением экономики США.

In short, the U.S. economy may well be in a financial bubble.

Короче выражаясь, экономика США, возможно, находится в финансовом пузыре.

Millions of Americans who now consider themselves investment geniuses could well end up rather disappointed if and when the bubble bursts.

Миллионы американцев, которые сейчас считают себя гениями инвестиций, могут быть разочарованы, если и когда этот пузырь лопнет.

Even though American pride and consumer spending would be dented, the damage to the world economy would probably not be huge.

Даже хотя гордость Америки и потребительские расходы будут поколеблены, урон мировой экономики не будет большим.

Governments should have the tools - especially monetary policy - to limit the damage, if they use those tools correctly.

Правительства должны обладать инструментами – особенно денежной политикой – которые при правильном использовании позволят ограничить этот урон.

The Uses and Abuses of Economic Ideology

Использование экономической идеологии и злоупотребление ею

LONDON – John Maynard Keynes famously wrote that “the ideas of economists and political philosophers, both when they are right and when they are wrong, are more powerful than commonly understood.

ЛОНДОН. Джон Мейнард Кейнс написал знаменитую фразу: « «Идеи экономистов и политических философов, правы они или нет, гораздо более могущественны, чем это обычно осознается.

Practical men, who believe themselves to be quite exempt from any intellectual influences, are usually the slaves of some defunct economist.”

Практичные люди, считающие себя свободными от какого либо интеллектуального влияния, обычно находятся в плену у какого-нибудь усопшего экономиста».

But I suspect that a greater danger lies elsewhere, with the practical men and women employed in the policymaking functions of central banks, regulatory agencies, governments, and financial institutions’ risk-management departments tending to gravitate to simplified versions of the dominant beliefs of economists who are, in fact, very much alive.

Я подозреваю, что значительная большая опасность заключается в другом: практичные мужчины и женщины, занимающие должности, отвечающие за выработку политики в центральных банках, органах власти, правительствах и департаментах по управлению рисками финансовых институтов, тяготеют к упрощенным версиям доминирующих убеждений вполне здравствующих экономистов.

Indeed, at least in the arena of financial economics, a vulgar version of equilibrium theory rose to dominance in the years before the financial crisis, portraying market completion as the cure to all problems, and mathematical sophistication decoupled from philosophical understanding as the key to effective risk management.

На самом деле, по крайней мере, на арене финансовой экономики, задолго до финансового кризиса появилась и заняла доминирующее положение вульгарная версия теории равновесия, отражающая концепцию завершения создания рынка в качестве способа устранения всех проблем и математическое совершенство, отделенное от философского понимания, в качестве основы эффективного управления рисками.

Institutions such as the International Monetary Fund, in its Global Financial Stability Reviews (GFSR), set out a confident story of a self-equilibrating system.

Финансовые институты, такие как Международный валютный фонд, в «Докладе по вопросам глобальной финансовой стабильности» (GFSR) представили самоуверенную версию �� самоуравновешивающейся системе.

Thus, only 18 months before the crisis erupted, the April 2006 GFSR approvingly recorded “a growing recognition that the dispersion of credit risks to a broader and more diverse group of investors… has helped make the banking and wider financial system more resilient.

Таким образом, за 18 месяцев до того, как разразился финансовый кризис, в GFSR в апреле 2006 года было одобрительно отмечено, «растущее признание того, что рассредоточенность кредитных рисков среди более широкой и разнообразной группы инвесторов... помогла сделать банковскую и финансовую систему, в широком понимании, более «эластичной».

The improved resilience may be seen in fewer bank failures and more consistent credit provision.”

Улучшенная эластичность системы подтверждалась тем, что обанкротилось меньшее количество банков и было выдано больше кредитов».

Market completion, in other words, was the key to a safer system.

Иными словами, завершение создания рынка было ключевым фактором для более безопасной системы.

So risk managers in banks applied the techniques of probability analysis to “value at risk” calculations, without asking whether samples of recent events really carried strong inferences for the probable distribution of future events.

Таким образом, менеджеры по управлению рисками в банках применяли методики вероятностного анализа к расчетам «экономической стоимости риска», не задаваясь вопросом, не подразумевают ли примеры текущих событий возможное распространение событий в будущем.

And at regulatory agencies like Britain’s Financial Services Authority (which I lead), the belief that financial innovation and increased market liquidity were valuable because they complete markets and improve price discovery was not just accepted; it was part of the institutional DNA.

И в контролирующих органах, таких как Управление по финансовому регулированию и надзору Великобритании (возглавляемое мной), мнение, что инновации в финансовой сфере и увеличившаяся ликвидность рынка играют важное значение, т.к. они помогают завершить создание рынков и усовершенствовать процесс поиска цены, было не просто принято. Оно являлось частью институциональной ДНК.

This belief system did not, of course, exclude the possibility of market intervention.

Эта система убеждений, конечно же, не исключала возможности рыночной интервенции.

But it did determine assumptions about the appropriate nature and limits of intervention.

Но она определяла допущения относительно природы интервенции и ее пределов.

For example, regulation to protect retail customers could, sometimes, be appropriate: requirements for information disclosure could help overcome asymmetries of information between businesses and consumers.

Например, предписание по защите индивидуальных инвесторов иногда может быть уместным: требования по раскрытию информации могут помочь преодолеть информационную асимметрию между компаниями и потребителями.

Similarly, regulation and enforcement to prevent market abuse was justifiable, because rational agents can also be greedy, corrupt, or even criminal.

Аналогичным образом, предписания и постановления по предотвращению махинаций на рынке были обоснованными, потому что рассудительные агенты могут быть корыстолюбивыми, коррумпированными и даже преступниками.

And regulation to increase market transparency was not only acceptable, but a central tenet of the doctrine, since transparency, like financial innovation, was believed to complete markets and help generate increased liquidity and price discovery.

А с предписанием о прозрачности рынка не только все согласились, оно стало центральным принципом доктрины, т.к. все были уверены, что прозрачность, так же как и финансовые инновации, завершает создание рынка и поможет увеличить ликвидность рынка, а также облегчит обнаружение цен.

But the belief system of regulators and policymakers in the most financially advanced centers tended to exclude the possibility that rational profit-seeking by professional market participants might generate rent-seeking behavior and financial instability rather than social benefit – even though several economists had clearly shown why that could happen.

Однако система убеждений сотрудников контролирующих органов и высокопоставленных руководителей, принимающих решение в большинстве развитых, с финансовой точки зрения, центров, тяготела к исключению возможности, что рациональный поиск прибыли профессиональными участниками рынка может привести к взяточничеству и финансовой нестабильности, а не к социальным выгодам, несмотря на то, что несколько экономистов четко показывали, почему это может произойти.

Policymakers’ conventional wisdom reflected, therefore, a belief that only interventions aimed at identifying and correcting the very specific imperfections blocking attainment of the nirvana of market equilibrium were legitimate.

Поэтому общепринятая точка зрения высокопоставленных руководителей, ответственных за принятие решений, отражает убеждение, что юридически обоснованными могут быть только интервенции, направленные на выявление и исправление очень специфических недостатков, блокирующих достижение нирваны рыночного равновесия.

Transparency was essential in order to reduce information costs, but it was beyond the ideology to recognize that information imperfections might be so deep as to be unfixable, and that some forms of trading activity, however transparent, might be socially useless.

Прозрачность была необходима для сокращения стоимости информации. Однако признание того, что недостатки информации могут быть настолько глубокими, что их невозможно исправить, не соответствует идеологии, как и то, что некоторые формы торговой деятельности, насколько прозрачными они бы ни были, являются бесполезными с социальной точки зрения.

Indeed, the Columbia University economist Jagdish Bhagwati, in a famous essay in Foreign Affairs entitled “Capital Myth,” talked of a “Wall Street/Treasury” complex that fused interests and ideologies.

В самом деле, в известном эссе под названием «Миф о капитале» Джагдиша Бхагвати, экономиста из Колумбийского университета, опубликованном в журнале Foreign Affairs, речь идет о комплексе «Уолл Стрит / Министерство финансов», который объединяет интересы и идеологии.

Bhagwati argued that this fusion played a role in turning liberalization of short-term capital flows into an article of faith, despite sound theoretical reasons for caution and slim empirical evidence of benefits.

Бхагвати приводит доводы о том, что это объединение сыграло роль в либерализации краткосрочного движения капитала, сделав это догмой, несмотря на обоснованные теоретические доводы относительно осторожности и неубедительные практические подтверждения преимуществ.

And, in the wider triumph of the precepts of financial deregulation and market completion, both interests and ideology have clearly played a role.

И заинтересованные группы лиц, и идеология сыграли свою роль в триумфе принципов по отмене регулирующих норм и завершении создания рынка

Pure interests – expressed through lobbying power – were undoubtedly important to several key deregulation measures in the US, whose political system and campaign-finance rules are peculiarly conducive to the power of specific lobbies.

Заинтересованные группы, действующие посредством лоббирования власти, явились важными действующими лицами при принятии нескольких ключевых мер по отмене регулирующих норм в США, чья политическая система и правила финансирования кампаний особенно поддаются власти отдельных лобби.

Interests and ideology often interact in ways so subtle that is difficult to disentangle them, the influence of interests being achieved through an unconsciously accepted ideology.

Заинтересованные группы лиц и идеология очень часто взаимодействуют друг с другом, иногда настолько тесно, что их трудно разделить. Влияние заинтересованных групп достигается через неосознанно принятую идеологию.

The financial sector dominates non-academic employment of professional economists.

Финансовый сектор занимает доминирующее положение по трудоустройству экономистов за пределами академического сектора.

Because they are only human, they will tend implicitly to support – or at least not aggressively challenge – the conventional wisdom that serves the industry’s interests, however rigorously independent they are in their judgments concerning specific issues.

Будучи обычными людьми, они стремятся помочь или, по крайней мере, неагрессивно оспаривать общепринятое мнение, которое служит интересам отрасли, невзирая на то, насколько независимы они в своих суждениях по отдельным вопросам.

Market efficiency and market completion theories can help reassure major financial institutions’ top executives that they must in some subtle way be doing God’s work, even when it looks at first sight as if some of their trading is simply speculation.

Эффективность рынка и теории по завершению создания рынка могут помочь убедить руководителей основных финансовых институтов, что они должны умело выполнять «дело Божье», даже если на первый взгляд может показаться, что их торговые операции – это простая спекуляция.

Regulators need to hire industry experts to regulate effectively; but industry experts are almost bound to share the industry’s implicit assumptions.

Контролирующим и регулирующим органам необходимо нанимать экспертов из отрасли, для того чтобы осуществлять эффективное регулирование. Однако эксперты из отрасли, в основном, готовы разделять неявные ожидания данной отрасли.

Understanding these social and cultural processes could itself be an important focus of new research.

Понимание этих социальных и культурных процессов может само по себе стать важным предметом для новых исследований.

But we should not underplay the importance of ideology.

В то же время, мы не должны недооценивать важность идеологии.

Sophisticated human institutions – such as those that form the policymaking and regulatory system – are impossible to manage without a set of ideas that are sufficiently complex and internally consistent to be intellectually credible, but simple enough to provide a workable basis for day-to-day decision-making.

Сложными общественными институтами, например составляющими систему принятия решений и регулирующую систему, невозможно управлять без набора идей, достаточно сложных и согласованных, чтобы заслуживать доверие ученых, с одной стороны, и в то же время достаточно простых, чтобы обеспечить основу для ежедневного принятия решений.

Such guiding philosophies are most compelling when they provide clear answers.

Такие руководящие философии являются наиболее убедительными, если они дают четкие ответы.

And a philosophy that asserts that financial innovation, market completion, and increased market liquidity are always and axiomatically beneficial provides a clear basis for regulatory decentralization.

Философия, утверждающая, что финансовые инновации, завершение создания рынка и увеличение ликвидности рынка всегда и аксиоматично обеспечивают выгоду, предоставляет не требующую доказательств основу для отмены регулирующих мер.

Here, I suspect, is where the greatest challenge for the future lies.

Я думаю, что в этом и заключается самая большая проблема будущего.

For, while the simplified pre-crisis conventional wisdom appeared to provide a complete set of answers resting on a unified intellectual system and methodology, really good economic thinking must provide multiple partial insights, based on varied analytical approaches.

Потому что до тех пор, пока упрощенное докризисное общепринятое мнение будет давать полный набор ответов, ответственность за которые лежит на объединенной интеллектуальной системе и методологии, правильное экономическое мышление должно обеспечить многостороннее понимание сути дела, построенное на основании результатов различных аналитических подходов.

Let us hope that practical men and women will learn that lesson.

Будем надеяться, что практичные мужчины и женщины усвоят этот урок.

The Vagina Chronicles

Хроники вагины

NEW YORK – Has there really been a sexual revolution?

НЬЮ-ЙОРК. Произошла ли настоящая сексуальная революция?

One of the themes that I explore in my new book, Vagina: A New Biography, is that the West’s supposedly sexually liberated societies, in which sexual images and content are available everywhere, have not really been all that liberating for women.

Одной из тем, которую я исследую в своей новой книге «Вагина: новая биография», является следующая: действительно ли западное, по общему мнению, сексуально раскрепощенное общество, в котором сексуальные изображения и информационные материалы доступны повсеместно, на самом деле недостаточно раскрепощено по отношению к женщинам.

Many of the reactions to my book tend to confirm that belief.

Многие отзывы о моей книге все больше подтверждают это предположение.

Many responses were positive: the book is Publishers Weekly’s top science book of the fall.

Многие отзывы были положительными: книга занимает первое место среди научных книг по итогам осени в журнале Publishers Weekly.

But the tone of some of the criticism – from “mystic woo-woo about the froo froo” to “bad news for everybody who has one” – suggests that even a culture in which millions of women are devouring a novel about sadomasochism, Fifty Shades of Grey, still has problems discussing women’s sexuality in a positive, empowering way.

В то же время, критические замечания, от «мистических восторгов по поводу сексуальности» до «плохих новостей для тех, у кого она есть» – предполагают, что даже культура, в которой миллионы женщин «глотают» на одном дыхании роман о садомазохизме «50 оттенков серого» («Fifty Shades of Grey»), до сих пор продолжает сталкиваться с проблемами обсуждения женской сексуальности в позитивной и повышающей самооценку манере.

We need to have that conversation.

Нам необходимо поговорить об этом.

Around the world, many women are targeted because of their sexuality: they are genitally mutilated, married off as children, raped with impunity, stoned for “fornication” and other sexual offenses, and told that their desire makes them sinful and worthy of abuse.

Большое количество женщин во всем мире становятся «мишенью» из-за своей сексуальности: их половые органы повреждаются, их выдают замуж в детском возрасте, безнаказанно насилуют, забрасывают камнями за внебрачные связи и применяют в отношении них иные агрессивные действия сексуального характера, а также говорят им, что их желание делает их грешными и заслуживающими насилия.

Natasha Walter, who works with refugee women in London, reports that most of the persecution they are fleeing is sexual – and that the law does not validate the grounds for their asylum applications.

Наташа Вольтер, которая работает в Лондоне с женщинами-беженками, сообщает, что большая часть приставаний осуществляется на сексуальной почве и что закон не считает это основанием для предоставления защиты.

Our societies do not take seriously women’s sexual integrity or crimes against it.

В нашем обществе сексуальная неприкосновенность женщины и преступления против нее не воспринимаются серьезно.

The modern history of female sexuality has been plagued with misinformation, embarrassment, and sexual frustration. When Shere Hite published The Hite Report: A Nationwide Study of Female Sexuality in 1976, about one-third of the US women surveyed reported that they did not have orgasms during sex when they wished to.

Современная история женской сексуальности отягощена недостоверной информацией, смущением и сексуальной неудовлетворенностью. Когда, в 1976 году Шир Хайт опубликовала исследование The Hite Report: A Nationwide Study of Female Sexuality («Доклад Хайт: Общенациональное исследование женской сексуальности»), примерно одна треть опрошенных женщин в США сообщили, что они не испытывают оргазма во время занятий сексом, когда им этого хочется.

Hite’s important assertion that there is more to female sexual response than penetration triggered a wave of information about female sexuality.

Важное утверждение Хайт о том, что сексуальную реакцию женщины вызывает не только проникновение в нее, послужило толчком для появления огромного количества информации о женской сексуальности.

Although The Hite Report initially spurred great controversy, in the end it was broadly accepted that women’s pleasure and sexual well-being mattered and deserved respectful inquiry.

Несмотря на то, что первоначально доклад Хайт вызвал жаркие дискуссии, в конце концов было широко признано, что удовлетворенность женщины и сексуальное благополучие играют важное значение и заслуживают проведения исследований.

But, in the past four decades, we have veered from informed discussion about women and their bodies into a raunchy culture of celebrity sex videos and zipless hookups in which women’s desire, arousal, and satisfaction – let alone their (or men’s) emotional needs – rarely play a part.

Однако, на протяжении прошедших четырех десятилетий мы перешли от наполненных информацией дискуссий о женщинах и их телах до непристойной культуры видеороликов секса с участием знаменитостей и случайного секса с незнакомыми людьми, в которых желание женщины, ее возбуждение и удовлетворение, не говоря уже об их (мужских) эмоциональных потребностях, редко играли какую-либо роль.

Even in this “enlightened” age, many find it difficult to acknowledge new scientific data showing that female sexuality does not diminish or weaken women, but strengthens them in some ways – whoever they are, of whatever age or sexual orientation, whether alone or in relationships.

Даже в это «хорошо информированное» время многим трудно признать данные научных исследований, указывающие на то, что женская сексуальность не ослабляет женщин, а наоборот, в некоторой степени даже укрепляет их, независимо от того, кто они, независимо от их возраста и сексуальной ориентации, от того, являются ли они одинокими или состоят в браке.

Some critics have been upset by my argument that the neurotransmitter dopamine, which is related to motivation, focus, and reward, is part of what can make sexual pleasure empowering for women.

Некоторых критиков расстроило мое утверждение, что нейротрансмиттер дофамин, влияющий на мотивацию, сосредоточенность и вознаграждение, является частью того, что может усилить сексуальное удовлетворение женщины.

This argument is based on the latest science about dopamine’s role in arousal (as James Pfaus and his team at Concordia University in Montreal have documented), as well as on well-established summaries of the literature, such as David Linden’s The Compass of Pleasure.

Этот утверждение основано на самом современном научном исследовании о роли дофамина в возбуждении (как Джеймс Пфаус и его группа из Университета Конкордия в Монреале указали в своих отчетах), а также на кратких обзорах литературы, такой как «Мозг и удовольствие» (The Compass of Pleasure) Дэвида Линдена.

This research indicates that positively experienced mind states are boosted when women are supported by the society in which they live and allow themselves to think about and anticipate rewarding sexual experience.

Это исследование показало, что позитивно настроенное состояние мозга запускается, когда женщина поддерживается обществом, в котором она живет и которое позволяет ей думать о сексе и ожидать вознаграждения в виде сексуального опыта.

(They are inhibited, of course, when women fear being stoned, mocked, shamed, raped or brutalized in response to their desire).

(Оно подавляется, когда в ответ на их желание женщин забрасывают камнями, над ними издеваются, их стыдят, насилуют либо подвергают жестокому обращению).

Similarly, a rich body of data, including many important studies by Alessandra Rellini and Cindy Meston, now links women’s arousal to their autonomic nervous systems (Rellini and Meston have even found that rape can affect women’s baseline ANS years after the assault).

В то же время большой объем информации, в том числе многие известные исследования Алессандры Реллини и Синди Местон в настоящее время связывают возбуждение женщины с ее вегетативной нервной системой (Реллини и Местон даже выяснили, что изнасилование может влиять на основы вегетативной нервной системы женщины через много лет после нападения).

These and other studies link female arousal to women’s freedom from “bad stress” and support in relaxation – and in their having some sense of control over events affecting them.

Эти и другие исследования связывают возбуждение женщины со свободой женщины от «негативного стресса» и поддержкой во время расслабления, а также в их обладании определенной степенью контроля над событиями, влияющими на них.

In other words, if you want a woman to wish enthusiastically to sleep with you for the rest of her life, you must act as a teammate on the issues that affect her stress levels.

Иными словами, если вы хотите, чтобы женщина с энтузиазмом ложилась с вами в постель на протяжении всей своей жизни, вы должны вести себя как партнер по команде по вопросам, влияющим на ее уровень стресса.

That is nothing if not a “feminist” validation of many women’s intuitive experiences and needs.

Это ни в коей мере не является «феминистской» оценкой интуитивного опыта и потребностей многих женщин.

In fact, female and male sexual response differs in important ways: the length of response cycles, the role of “bad stress,” and the complexity of pelvic neural wiring (which in men is fairly standard, but in women is highly variegated and individualized).

Фактически, сексуальная реакция женщины и мужчины отличаются по ряду важных факторов: продолжительностью цикла реакции, ролью «негативного стресса», а также сложностью строения системы нервных окончаний в тазовой области (которая у мужчин является практически стандартной для всех, в то время как у женщин она разнообразна и индивидуализирована).

This finding should help women be less judgmental about the unique nature of their sexual responses.

Этот вывод должен помочь женщинам быть менее критичными в отношении уникальной природы их сексуальных реакций.

Here is one statistic that says it all: The Association of Reproductive Health Professionals claims that 30% of women do not reach orgasm regularly when they wish to, a proportion that has not budged since The Hite Report.

Вот статистика, которая отражает все указанное выше: Ассоциация профессионалов в области репродуктивного здоровья (The Association of Reproductive Health Professionals) утверждает, что 30% женщин не достигают оргазма регулярно, когда хотят этого, процент практически не изменился с момента публикации «Доклада Хайт».

Moreover, while findings vary, some estimates put the prevalence rate of “hypoactive sexual desire disorder”– a loss of libido – at about one-third of American women.

Кроме того, несмотря на то что результаты отличаются, некоторые оценки приписывают широкое распространение «проактивного расстройства сексуального желания» ‑ утрату либидо ‑ примерно одной трети американских женщин.

The fact that science is finding connections between women’s sexual experience and their emotions and perception should not be cause for mockery, but for curiosity and respectful investigation of the facts.

Тот факт, что наука выявила наличие связи между сексуальным опытом женщин и их эмоциями и ощущениями, не должен быть предметом насмешек, а должен стать основанием для любопытства и уважительного исследования.

There are plenty of data on male sexuality and the male brain, and sound new science on the mind-body connection is transforming medical practice, from cardiology’s use of meditation to the use of talk therapies in treating breast cancer.

Есть большое количество данных о мужской сексуальности и строении мозга мужчин, а также достаточно новая наука о связи мозга с телом меняет медицинскую практику, от использования медитации для лечения кардиологических заболеваний и до лечения рака груди с помощью терапевтических бесед.

If we respect both female sexuality and the female mind, surely we should not fear discussing the connections between the two that scientific research is uncovering.

Если мы уважаем и женскую сексуальность, и умственную деятельность женщины, то мы не должны бояться обсуждать связи между ними, выявленные в результате научных исследований.