Datasets:

sentence-transformers

/

parallel-sentences-news-commentary

like 0

Powerful scientific abstractions eventually creep into the way we enjoy art, and how we form our laws and articulate our ethics.

Мощные научные абстракции обычно вплетаются в удовольствие, которое мы находим в искусстве, в то, как мы создаем законы и определяем нравственные ценности.

In the highly anticipated CERN experiment, the theory in question is at the center of a controversy about what abstractions seem more fundamental in the universe.

Теория, которая будет проверена в ожидаемом с таким нетерпением эксперименте, проводимом Европейским центром по ядерным исследованиям, находится в центре спора о том, какие абстракции кажутся более фундаментальными во вселенной.

One is based on number; the other is based on form.

В основе одной модели лежит число; в основе другой – форма.

The first holds that the universe is fundamentally probabilistic, generally random but with an order to its randomness.

Первая гласит, что вселенная в основе своей вероятностна и произвольна, но при этом её произвольность обладает закономерностями.

The other posits that the universe is inherently geometric, and that geometric properties, such as symmetry, govern it.

Согласно второй теории, вселенной в своей основе геометрична, и управляют ею геометрические свойства, такие как симметрия.

If the experiment finds the predicted particle, it will tilt the argument toward form.

Если в результате эксперимента обнаружится предсказанная частица, разрешение спора склонится в сторону формы.

Here’s what this could mean in the long run. When you just read the word “symmetry,” you probably thought about two balanced halves, or a reflection.

Вот что это может означать в долгосрочной перспективе: читая слово «симметрия», вы скорее всего представили себе две уравновешенные половинки, или отражение.

We extend this simple notion through all of our reasoning about the world: man and woman, boss and employee, love and hate, left and right.

Это простое понятие распространяется на все наши рассуждения о мире: мужчина и женщина, начальник и подчинённый, любовь и ненависть, правое и левое.

It drives our ideas of politics, religion, and even the principles of truth underpinning our system of laws.

Это понятие управляет нашими политическими и религиозными убеждениями, и даже распространяется на принципы истины, лежащие в основе наших законодательных систем.

But what if you naturally dealt with symmetries of three?

Но представьте себе, что ваше понятие симметрии включает в себя три части – что тогда?

What if it was proven, through a particle collision, that a true balance required three sides instead of two?

Что, если столкновением частиц послужит локазательством того, что для истинного равновесия требуются три части, а не две?

The tests in the Hadron Collider may trigger this change, every bit as disruptive as an explosion.

Эксперименты с адронным коллайдером могут спровоцировать подобное изменение наших представлений, по сути такое же разрушительное, как и взрыв.

Or perhaps it will be less dramatic, dawning in the mind of a clerk gazing out the window of a patent office.

Или, возможно, оно будет менее драматичным, брезжа в уголке сознания служащего, уставившегося в окно патентного бюро.

A different perception of reality has the power to change us – change the way we think – and it could come from anywhere.

Иное восприятие реальности может нас изменить – изменить наши мысли и представления – и оно может прийти откуда угодно.

The Unknown Promise of Internet Freedom

Неизвестная перспектива интернет-свободы

MELBOURNE – Google has withdrawn from China, arguing that it is no longer willing to design its search engine to block information that the Chinese government does not wish its citizens to have.

МЕЛЬБУРН. Корпорация Googleполностью ушла с рынка Китая, заявив, что более не желает заниматься модифицированием своей поисковой системы для блокирования информации, которую китайское правительство запрещает знать своим гражданам.

In liberal democracies around the world, this decision has generally been greeted with enthusiasm.

В либеральных демократических странах всего мира данное решение было, в основном, встречено с энтузиазмом.

But in one of those liberal democracies, Australia, the government recently said that it would legislate to block access to some Web sites.

Но в одной из таких либеральных демократических стран, Австралии, правительство недавно заявило о разработке закона для блокирования доступа к некоторым веб-сайтам.

The prohibited material includes child pornography, bestiality, incest, graphic “high impact” images of violence, anything promoting or providing instruction on crime or violence, detailed descriptions of the use of proscribed drugs, and how-to information on suicide by Web sites supporting the right to die for the terminally or incurably ill.

К материалам, подпадающим под запрет, относится детская порнография, зоофилия, инцест, выразительное графическое изображение насилия, любая пропаганда или инструкции по совершению преступных действий или насилия, подробное описание использования запрещённых наркотиков, а также сведения о способах самоубийства на веб-сайтах, выступающих за право умереть для неизлечимо больных.

A readers’ poll in the Sydney Morning Herald showed 96% opposed to those proposed measures, and only 2% in support.

Опрос читателей газеты SydneyMorningHeraldпоказал, что 96% опрошенных выступают против предлагаемых мер, и лишь 2% – за.

More readers voted in this poll than in any previous poll shown on the newspaper’s Web site, and the result is the most one-sided.

В данном опросе участвовало рекордное для всех предыдущих опросов, показанных на веб-сайте газеты, число читател��й, и результат оказался максимально односторонним.

The Internet, like the steam engine, is a technological breakthrough that changed the world.

Интернет, подобно паровому двигателю, является выдающимся технологическим достижением, изменившим мир.

Today, if you have an Internet connection, you have at your fingertips an amount of information previously available only to those with access to the world’s greatest libraries – indeed, in most respects what is available through the Internet dwarfs those libraries, and it is incomparably easier to find what you need.

Сегодня, имея подключение к Интернету, вы можете с помощью мыши и клавиатуры пользоваться таким количеством информации, которое раньше было доступно лишь тем, кто мог пользоваться крупнейшими мировыми библиотеками, – вообще, во многих отношениях, то, что стало доступным с помощью Интернета, приводит к упадку этих библиотек, тем более что найти необходимую информацию с помощью Интернета гораздо проще.

Remarkably, this came about with no central planning, no governing body, and no overall control, other than a system for allocating the names of Web sites and their addresses.

Удивительно, но это произошло без какого-либо центрального планирования, регулирующего органа и всеобщего контроля, за исключением системы предоставления названий веб-сайтов и их адресов.

That something so significant could spring up independently of governments and big business led many to believe that the Internet can bring the world a new type of freedom.

То, что нечто настолько значительное может вдруг появиться независимо от правительств и крупного бизнеса, заставило многих думать, что Интернет способен принести миру свободу нового типа.

It is as if an inherently decentralized and individualist technology had realized an anarchist vision that would have seemed utterly utopian if dreamed up by Peter Kropotkin in the nineteenth century.

Это как если бы по своей сути децентрализованная и индивидуалистическая технология осуществила анархическую концепцию, которая казалась абсолютно утопической в XIXвеке, когда о ней мечтал русский учёный и теоретик анархизма Пётр Кропоткин.

That may be why so many people believe so strongly that the Internet should be left completely unfettered.

Возможно, именно поэтому так много людей глубоко убеждены в том, что Интернет должен оставаться ничем не неограниченным.

Perhaps because Google has been all about making information more widely available, its collaboration with China’s official Internet censors has been seen as a deep betrayal.

Быть может, вследствие того, что весь смысл деятельности корпорации Googleзаключался в обеспечении наиболее широкой доступности информации, её сотрудничество с официальными китайскими цензорами Интернета воспринималось как настоящее предательство.

The hope of Internet anarchists was that repressive governments would have only two options: accept the Internet with its limitless possibilities of spreading information, or restrict Internet access to the ruling elite and turn your back on the twenty-first century, as North Korea has done.

Интернет-анархисты надеялись на то, что у репрессивных правительств будет лишь два варианта действия: принять Интернет с его неограниченными возможностями распространения информации или ограничить доступ в Интернет для правящей элиты и повернуться спиной к XXI веку, как это сделала Северная Корея.

Reality is more complex.

Действительность оказалась более сложной.

The Chinese government was never going to cave in to Google’s demand that it abandon Internet censorship.

Китайское правительство никогда и не думало уступать требованию корпорации Google отказаться от цензуры в Интернете.

The authorities will no doubt find ways of replacing the services that Google provided – at some cost, and maybe with some loss of efficiency, but the Internet will remain fettered in China.

Власти, без сомнения, найдут способы заменить услуги, предоставлявшиеся корпорацией Google, – за счёт некоторых затрат и, возможно, с некоторой потерей эффективности, но Интернет в Китае по-прежнему будет ограниченным.

Nevertheless, the more important point is that Google is no longer lending its imprimatur to political censorship.

Тем не менее, более важным событием является то, что корпорация Googleболее не одобряет политическую цензуру.

Predictably, some accuse Google of seeking to impose its own values on a foreign culture.

Как и следовало ожидать, некоторые обвинили Googleв стремлении навязать свои ценности иностранной культуре.

Nonsense.

Чепуха в чистом виде!

Google is entitled to choose how and with whom it does business.

Корпорация Googleимеет право решать, как и с кем ей вести бизнес.

One could just as easily assert that during the period in which Google filtered its results in China, China was imposing its values on Google.

С таким же успехом можно заявить, что в течение того периода, когда корпорация Googleфильтровала результаты поиска в Китае, Китай навязывал свои ценности корпорации Google.

Google’s withdrawal is a decision in accordance with its own values.

Уход корпорации Googleиз Китая – это решение, соответствующее её собственным ценностям.

In my view, those values are more defensible than the values that lead to political censorship – and who knows how many Chinese would endorse the value of open access to information, too, if they had the chance?

По-моему, данные ценности являются более оправданными, чем те ценности, которые приводят к политической цензуре, – и кто знает, сколько китайцев также поддержали бы ценность открытого доступа к информации, если бы у них была такая возможность?

Even with censorship, the Internet is a force for change.

Даже при наличии цензуры, Интернет является силой, которая многое может изменить.

Last month, when the governor of China’s Hubei province threatened a journalist and grabbed her recorder after she asked a question about a local scandal, journalists, lawyers, and academics used the Internet to object.

В прошлом месяце, когда губернатор китайской провинции Хубэй пригрозил журналистке и выхватил у неё диктофон после того, как она задала вопрос об одном местном скандале, журналисты, юристы и академики воспользовались Интернетом для осуждения данного поступка.

A Web report critical of the governor’s behavior stayed up for 18 hours before censors ordered it taken down.

Интернет-репортаж, в котором критиковалось поведение губернатора, был доступен в течение 18 часов, прежде чем цензоры приказали его удалить.

By then, however, the news was already widely dispersed.

Однако к тому времени данная новость уже широко распространилась.

Likewise, in Cuba, Yoani Sánchez’s blog Generation Yhas broken barriers that conventional media could not.

Также, блог кубинской журналистки Йоани Санчес GenerationY(«Поколение Y» или «Поколение Интернета»)сломал на Кубе барьеры, которые обычные средства информации не могли преодолеть.

Although the Cuban government has blocked access to the Web site on which the blog is posted, it is available around the world in many languages, and distributed within Cuba on compact disks and flash drives.

Хотя кубинское правительство и заблокировало доступ к веб-сайту, на котором размещается данный блог, но он доступен во всём мире на многих языках и распространяется на Кубе с помощью компакт-дисков и флеш-накопителей.

The new freedom of expression brought by the Internet goes far beyond politics.

Новая свобода выражения мнений, которую принёс Интернет, выходит далеко за пределы политики.

People relate to each other in new ways, posing questions about how we should respond to people when all that we know about them is what we have learned through a medium that permits all kinds of anonymity and deception.

Люди общаются друг с другом по-новому, и в результате этого встаёт вопрос: как мы должны общаться с людьми, о которых мы знаем лишь то, что они сами пожелают сказать о себе с помощью такого средства информации, которое даёт возможность неограниченной анонимности и обмана.

We discover new things about what people want to do and how they want to connect to each other.

Мы узнаём новые вещи о том, что люди хотят делать и как они хотят взаимодействовать друг с другом.

Do you live in an isolated village and have unusual hobbies, special interests, or sexual preferences?

Вы живёте в удалённом поселении и у вас есть необычные хобби, специфические интересы или сексуальные предпочтения?

You will find someone online with whom to share them.

Во всемирной сети вы найдёте кого-нибудь, с кем можно ими поделиться.

Can’t get to a doctor?  You can check your symptoms online – but can you be sure that the medical Web site you are using is reliable?

Не можете попасть к врачу? Вы можете проверить свои симптомы в сети, но можно ли быть уверенным в том, что медицинский веб-сайт, которым вы пользуетесь, надёжен?

Technology can be used for good or for bad, and it is too soon to reach a verdict on the Internet.  (In the eighteenth century, who could have foreseen that the development of the steam engine would have an impact on earth’s climate?)

Технологии могут быть использованы во благо или во вред, и пока ещё слишком рано выносить вердикт по поводу Интернета. (Кто в XVIII веке мог предвидеть, что развитие парового двигателя повлияет на климат Земли?)

Even if it does not fulfill the anarchist dream of ending repressive government, we are still only beginning to grasp the extent of what it will do to the way we live.

Даже если Интернет и не осуществит мечту анархистов об исчезновении репрессивных правительств, мы ещё только начинаем осознавать масштабы изменений нашего образа жизни, к которым приведёт развитие Интернета.

The Unreality of the “Real” Business Cycle

Нереальность «реального» делового цикла

LONDON – Testifying recently before a United States congressional committee, former Federal Reserve Chairman Alan Greenspan said that the recent financial meltdown had shattered his “intellectual structure.”

ЛОНДОН – Бывший председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспэн, который не так давно выступил в качестве свидетеля перед комиссией конгресса Соединенных Штатов, сказал, что наступивший финансовый кризис разрушило его «интеллектуальную структуру».

I am keen to understand what he meant.

Мне бы очень хотелось знать, что он имел под этим в виду.

Since I have had no opportunity to ask him, I have to rely on his memoirs, The Age of Turbulence , for clues.

Поскольку возможности спросить об этом Гринспэна у меня не было, в качестве ключа к головоломке придется обратиться к его мемуарам - книге « Эпоха потрясений» .

But that book was published in 2007 – before, presumably, his intellectual structure fell apart.

Однако, эта книга была издана в 2007 году, по-видимому, еще до того, как развалилась его интеллектуальная структура.

In his memoirs, Greenspan revealed that his favorite economist was Joseph Schumpeter, inventor of the concept of “creative destruction.”

В своих мемуарах Гринспэн признается, что его любимым экономистом был Йозеф Шумпетер, изобретатель понятия «творческого разрушения».

In Greenspan’s summary of Schumpeter’s thinking, a “market economy will incessantly revitalize itself from within by scrapping old and failing businesses and then reallocating resources to newer, more productive ones.”

В резюме Гринспэна относительно размышлений Шумпетера говорится, что «рыночная экономика будет постоянно оживлять себя изнутри, избавляясь от старого и позволяя предприятиям банкротиться, чтобы затем перераспределить ресурсы к более новым и более производительным предприятиям».

Greenspan had seen “this pattern of progress and obsolescence repeat over and over again.”

Гринспэн наблюдал «этот пример развития и постепенного исчезновения снова и снова».

Capitalism advanced the human condition, said Schumpeter, through a “perennial gale of creative destruction,” which he likened to a Darwinian process of natural selection to secure the “survival of the fittest.”

Капитализм преобразовал общественное положение человека, говорил Шумпетер, через «постоянную бурю творческого разрушения», которую он сравнивал с процессом естественного отбора Дарвина, заключающийся в «выживании наиболее приспособленных».

As Greenspan tells it, the “rougher edges” of creative destruction were legislated away by Franklin Roosevelt’s New Deal, but after the wave of de-regulation of the 1970’s, America recovered much of its entrepreneurial, risk-taking ethos.

Как говорит Гринспэн, «грубые края» творческого разрушения были ограничены законодательством во времена «Нового курса» Франклина Рузвельта, но последующая волна отмены государственного контроля в 1970-ые годы, вернула Америке большую часть ее моральных целей относительно принятия предпринимательского риска на себя.

As Greenspan notes, it was the dot-com boom of the 1990’s that “finally gave broad currency to Schumpeter’s idea of creative destruction.”

Как отмечает Гринспэн, это был бум предприятий «точка-ком» 1990-ых годов, который «наконец открыл путь идее Шумпетера относительно творческого разрушения».

This was the same Greenspan who in 1996 warned of “irrational exuberance” and, then, as Fed chairman, did nothing to check it.

Это был тот же самый Гринспэн, который в 1996 году предупреждал об «иррационально быстром росте» и который, став председателем федеральной резервной системы, не сделал ничего, чтобы это проверить.

Both the phrase and his lack of action make sense in the light of his (now shattered) intellectual system.

Как заявление Гриспэна, так и отсутствие действий с его стороны имеют смысл, в рамках его (теперь разрушенной) интеллектуальной системы.

It is impossible to imagine a continuous gale of creative destruction taking place except in a context of boom and bust.

Непрерывную бурю творческого разрушения вообразить себе невозможно, кроме как в контексте бума и спада.

Indeed, early theorists of business cycles understood this.

В самом деле, ранние теоретики деловых циклов это осознали.

(Schumpeter himself wrote a huge, largely unreadable book, with that title in 1939.)

(Сам Шумпетер написал огромную, по большей части нечитабельную книгу на эту тему в 1939 году.)

In classic business-cycle theory, a boom is initiated by a clutch of inventions – power looms and spinning jennies in the eighteenth century, railways in the nineteenth century, automobiles in the twentieth century.

В классической теории делового цикла, бум начинается вследствие переплетения нескольких изобретений – механические ткацкие станки и прядильные машины «дженни» в восемнадцатом веке, железные дороги в девятнадцатом веке, автомобили в двадцатом веке.

But competitive pressures and the long gestation period of fixed-capital outlays multiply optimism, leading to more investment being undertaken than is actually profitable.

Но конкурентное давление и продолжительный льготный период расходов на основные средства, умножают оптимизм и приводят к тому, что появляется большее количество инвестиций, чем на самом деле целесообразно.

Such over-investment produces an inevitable collapse.

Такое избыточное капиталовложение неизбежно приводит к краху.

Banks magnify the boom by making credit too easily available, and they exacerbate the bust by withdrawing it too abruptly.

Банки усиливают бум, делая кредиты слишком доступными, но они и усиливают спад, слишком резко переставая выдавать такие кредиты.

But the legacy is a more efficient stock of capital equipment.

Но наследие является более эффективным остаточным средством производства.

Dennis Robertson, an early twentieth-century “real” business-cycle theorist, wrote: “I do not feel confident that a policy which, in the pursuit of stability of prices, output, and employment, had nipped in the bud the English railway boom of the forties, or the American railway boom of 1869-71, or the German electrical boom of the nineties, would have been on balance beneficial to the populations concerned.”

Дэнис Робертсон, теоретик «реального» делового цикла начала двадцатого столетия, писал: «я не чувствую уверенности относительно того, что политика, которая, в погоне за стабильными ценами, продукцией и занятостью, в корне пресекает английский железнодорожный бум сороковых, или американский железнодорожный бум 1869-71, или электрический бум Германии девяностых, окажется в итоге выгодной для затронутого населения».

Like his contemporary, Schumpeter, Robertson regarded these boom-bust cycles, which involved both the creation of new capital and the destruction of old capital, as inseparable from progress.

Как и его современник Шумпетер, Робертсон расценил эти циклы бума-спада, которые включали в себя как создание нового капитала, так и разрушение старого капитала, как неотделимую составляющую прогресса.

Contemporary “real” business-cycle theory builds a mountain of mathematics on top of these early models, the main effect being to minimize the “destructiveness” of the “creation.”

Современная теория «реальных» деловых циклов строит целую гору математических вычислений поверх этих ранних моделей, с целью минимизировать «разрушительное действие» «создания».

It manages to combine technology-driven cycles of booms and recessions with markets that always clear (i.e., there is no unemployment).

Эта теория умеет объединять технологически управляемые циклы подъема и спада с всегда чистыми рынками (то есть, безработицы не существует).

How is this trick accomplished?

Как удалось достигнуть такой уловки?

When a positive technological “shock” raises real wages, people will work more, causing output to surge.

Когда положительный технологический «толчок» поднимает реальную заработную плату, люди работают больше, резко увеличивая производительность.

In the face of a negative “shock,” workers will increase their leisure, causing output to fall.

Перед лицом негативного «толчка», рабочие увеличивают время на  досуг, заставляя производительность упасть.

These are efficient responses to changes in real wages.

Это эффективные ответы на изменения в реальной заработной плате.

No intervention by government is needed.

В правительственном вмешательстве нет необходимости.

Bailing out inefficient automobile companies like General Motors only slows down the rate of progress.

Помощь неэффективным автомобильным компаниям, таким как Дженерал Моторс только замедляет норму прогресса.

In fact, whereas most schools of economic thought maintain that one of government’s key responsibilities is to smooth the cycle, “real” business-cycle theory argues that reducing volatility reduces welfare!

В действительности, тогда как большинство школ экономической мысли утверждают, что одна из ключевых обязанностей правительства заключается в том, чтобы сглаживать цикл, теория «реальных» деловых циклов утверждает, что уменьшение нестабильности уменьшает благосостояние!

It is hard to see how this type of theory either explains today’s economic turbulence, or offers sound instruction about how to deal with it.

Трудно проследить за тем, как эта теория объясняет сегодняшние экономические потрясения, или предлагает способ по их преодолению.

First, in contrast to the dot-com boom, it is difficult to identify the technological “shock” that set off the boom.

Во-первых, в отличие от бума «точка-ком», сложно идентифицировать технологический «толчок», который инициировал бум.

Of course, the upswing was marked by super-abundant credit.

Безусловно, подъем отмечался излишним кредитованием.

But this was not used to finance new inventions: it was the invention.

Но оно не использовалось, чтобы финансировать новые изобретения: оно и было изобретением.

It was called securitized mortgages.

Его называли секьюритизированной ипотекой.

It left no monuments to human invention, only piles of financial ruin.

Оно не оставило никаких памятников человеческих изобретений, лишь только груды финансовых руин.

Second, this type of model strongly implies that governments should do nothing in the face of such “shocks.”

Во-вторых, этот тип модели настоятельно предполагает, что правительства не должны делать ничего, когда они сталкиваются с такими «толчками».

Indeed, “real” business-cycle economists typically argue that, but for Roosevelt’s misguided New Deal policies, recovery from the Great Depression of 1929-1933 would have been much faster than it was.

В самом деле, экономисты «реальных» деловых циклов обычно утверждают, что без вводящего в заблуждение «Нового курса» Рузевелта, восстановление после «Великой депрессии» 1929-1933 годов прошло бы намного быстрее, чем это было в действительности.

Equivalent advice today would be that governments the world over are doing all the wrong things in bailing out top-heavy banks, subsidizing inefficient businesses, and putting obstacles in the way of rational workers spending more time with their families or taking lower-paid jobs.

Аналогичным замечанием сегодня было бы утверждение, что правительства всего мира поступают совершенно неправильно, помогая нестабильным банкам, субсидируя неэффективные фирмы и создавая препятствия тому, чтобы рабочие рационально тратили больше времени со своими семьями или переходили на более низкооплачиваемые рабочие места.

It reminds me of the interviewer who went to see Robert Lucas, one of the high priests of the New Business Cycle school, at a time of high American unemployment in the 1980’s.

Это напомнило мне об интервьюере, который разговаривал с Робертом Лукасом, одним из первосвященников Новой школы деловых циклов, во времена высокого уровня безработицы в США в 1980-ые годы.

“My driver is an unemployed Ph.D. graduate,” he said to Lucas.

«Мой водитель - безработный доктор философских наук»,- сказал он Лукасу.

“Well, I’d say that if he is driving a taxi, he’s a taxi-driver,” replied the 1995 Nobel Laureate.

«Ну, я бы сказал, что если он ведет такси, то он – таксист», - ответил нобелевский лауреат 1995 года.

Although Schumpeter brilliantly captured the inherent dynamism of entrepreneur-led capitalism, his modern “real” successors smothered his insights in their obsession with “equilibrium” and “instant adjustments.”

Несмотря на то, что Шумпетер блестяще подхватил присущий предпринимательскому капитализму динамизм, его современные «реальные» преемники заглушили его взгляды своей навязчивой идеей о «сбалансированности» и «внутренних регуляторах».

For Schumpeter, there was something both noble and tragic about the spirit of capitalism.

Для Шумпетера в духе капитализма существовало нечто благородное и трагичное.

But those sentiments are a world away from the pretty, polite techniques of his mathematical progeny.

Но между теми чувствами и привлекательными вежливыми методами его математического потомства лежит целая пропасть.