text
stringlengths
0
3.24k
на сером камне он сидит.
его глаза на путь далекой
устремлены с тоской глубокой.
кто этот всадник? бережливо
съезжает он с горы крутой
его товарищ долгогривый
поник усталой головой.
в руке, под буркою дорожной,
он что-то держит осторожно
и бережет, как свет очей.
и думает старик согбенный
подарок, верно, драгоценный
от милой дочери моей!
уж всадник близок под горою
коня он вдруг остановил
потом дрожащею рукою
он бурку темную открыл
открыл, – и дар его кровавый
скатился тихо на траву.
несчастный видит, – боже правый!
своей леилы голову!
и он, в безумном восхищенье,
к своим устам ее прижал!
как будто ей передавал
свое последнее мученье.
всю жизнь свою в единый стон,
в одно лобзанье вылил он.
довольно люди и печали
в нем сердце бедное терзали!
как нить, истлевшая давно,
разорвалося вдруг оно,
и неподвижные морщины
покрылись бледностью кончины.
душа так быстро отлетела,
что мысль, который до конца
он жил, черты его лица
совсем оставить не успела.
молчанье мрачное храня,
хаджи ему не подивился
взглянул на шашку, на коня, –
и быстро в горы удалился.
промчался год. в глухой теснине
два трупа смрадные, в пыли,
блуждая путники нашли,
и схоронили на вершине.
облиты кровью были оба,
и ярко начертала злоба
проклятие на их челе.
обнявшись крепко, на земле
они лежали костенея,
два друга с виду – два злодея!
быть может, то одна мечта,
но бедным странникам казалось,
что их лицо порой менялось,
что всё грозили их уста.
одежда их была богата,
башлык их шапки покрывал
в одном узнали бей-булата,
никто другого не узнал.</s>гроза шумит в морях с конца в конец.
корабль летит по воле бурных вод,
один на нем спокоен лишь пловец,
чело печать глубоких дум несет,
угасший взор на тучи устремлен –
не ведают, ни кто, ни что здесь он!
конечно, он живал между людей
и знает жизнь от сердца своего
крик ужаса, моленья, скрып снастей
не трогают молчания его.</s>забудь, любезный петерсон,
мои минувшие сужденья
нет! недостоин бедный свет презренья,
хоть наша жизнь минута сновиденья,
хоть наша смерть струны порванной звон.
мой ум его теперь ценить иначе станет.
навряд ли кто-нибудь из нас страну узрит,
где дружба дружбы не обманет,
любовь любви не изменит.
зачем же всё в сем мире бросить,
зачем и счастья не найти
есть розы, друг, и на земном пути!
их время злобное не все покосит!
пусть добродетель в прах падет,
пусть будут все мольбы творцу бесплодны,
навеки гений пусть умрет, –
везде утехи есть толпе простонародной
но тот, на ком лежит уныния печать,
кто, юный, потерял лета златые,
того не могут услаждать
ни дружба, ни любовь, ни песни боевые!
</s>под фирмой иностранной иноземец
не утаил себя никак –
бранится пошло ясно немец,
похвалит видно, что поляк.</s>часть первая
в большом ауле, под горою,
близ саклей дымных и простых,
черкесы позднею порою
сидят – о конях удалых
заводят речь, о метких стрелах,
о разоренных ими селах
и с ними как дрался казак,
и как на русских нападали,