text
stringlengths
0
3.24k
г-ну п
аминт твой на глупца походит,
когда за счастием бежит
а под конец так крепко спит,
что даже сон другим наводит.
стыдить лжеца, шутить над дураком
и спорить с женщиной – всё то же,
что черпать воду решетом
от сих троих избавь нас, боже!
дамон, наш врач, о друге прослезился,
когда тот кончил жизнь поныне он грустит
но не о том, что жизни друг лишился
пять раз забыл он взять билеты за визит!
</s>садится солнце за горой,
туман дымится над болотом.
и вот дорогой столбовой
летят, склонившись над лукой,
два всадника лихим полетом.
один – высок и худощав,
кобылу серую собрав,
то горячит нетерпеливо,
то сдержит вдруг одной рукой.
мал и широк в плечах другой.
храпя мотает длинной гривой
под ним саврасый скакунок,
степей башкирских сын счастливый.
устали всадники. до ног
от головы покрыты прахом.
коней приезженных размахом
они любуются порой
и речь ведут между собой.
– монго, послушай – тут направо!
осталось только три версты.
– постой! уж эти мне мосты!
дрожат и смотрят так лукаво.
– вперед, маёшка! только нас
измучит это приключенье,
ведь завтра в шесть часов ученье!
– нет, в семь! я сам читал приказ!
но прежде нужно вам, читатель,
героев показать портрет
монго – повеса и корнет,
актрис коварных обожатель,
был молод сердцем и душой,
беспечно женским ласкам верил
и на аршин предлинный свой
людскую честь и совесть мерил.
породы английской он был –
флегматик с бурыми усами,
собак и портер он любил,
не занимался он чинами,
ходил немытый целый день,
носил фуражку набекрень
имел он гадкую посадку
неловко гнулся наперед
и не тянул ноги он в пятку,
как должен каждый патриот.
но если, милый, вы езжали
смотреть российский наш балет,
то верно в креслах замечали
его внимательный лорнет.
одна из дев ему сначала
дней девять сряду отвечала,
в десятый день он был забыт, –
с толпою смешан волокит.
все жесты, вздохи, объясненья
не помогали ничего
и зародился пламень мщенья
в душе озлобленной его.
маёшка был таких же правил
он лень в закон себе поставил,
домой с дежурства уезжал,
хотя и дома был без дела
порою рассуждал он смело,
но чаще он не рассуждал.
разгульной жизни отпечаток
иные замечали в нем
печалей будущих задаток
хранил он в сердце молодом
его покоя не смущало, –
что не касалось до него
насмешек гибельное жало
броню железную встречало
над самолюбием его.
слова он весил осторожно
и опрометчив был в делах
порою трезвый – врал безбожно,
и молчалив был – на пирах.
характер вовсе бесполезный
и для друзей и для врагов
увы! читатель мой любезный,
что делать мне – он был таков!
теперь он следует за другом
на подвиг славный, роковой,
терзаем пьяницы недугом, –
изгагой мучим огневой.
приюты неги и прохлады,
вдоль по дороге в петергоф,
мелькают в ряд из-за ограды
разнообразные фасады