Datasets:

dllllb

/

libru-poetry

like 0

Когда он шел от храма к нашему сельскому кругу

Когда из капища наук Являлся он в наш сельский круг

И он прославил нимфу Сороти и возвестил окружающие поля очаровательным стихом; но и там я оставил свой след,

И нимфу Сороти прославил, И огласил поля кругом Очаровательным стихом; Но там и я свой след оставил,

В черновике за стихом XII последовали еще три (первый без четырех стихов):

В черновике за строфой XII следовали еще три (из них первая без четырех начальных стихов):

Вдали от Кавказа для них открыт путь - через их границы

Вдали Кавказские громады, К ним путь открыт - чрез их преграды

За свое природное величие Грузия была сметена под воду.

За их естественную грань До Грузии промчалась брань.

И вот теперь конвой окружен, загнан сзади на обочину.

Авось их дикою красою Случайно тронут будет он. И вот, конвоем окружен, Вослед за пушкою степною

Он видит разъяренного Терека, трясущегося и скрежещущего берегами, оленя, склоняющего рога над собой с верхушки скалы;

Он видит: Терек разъяренный Трясет и точит берега, Над ним с чела скалы нагбенной Висит олень, склонив рога;

Водопады накапливаются и блестят; вдоль скал текут прямые ручьи.

Обвалы сыплются и блещут; Вдоль скал прямых потоки хлещут.

Между горами, между двумя высокими стенами - ущелье;

Меж гор, меж двух высоких стен Идет ущелие; стеснен

Опасный путь уже пройден; тяжеловесы едва видны сверху; темная красота природы повсюду проявляет ту же дикость.

Опасный путь все уже, уже; Вверху чуть видны небеса; Природы мрачная краса Везде являет дикость ту же.

В те дни ты знал меня, Кавказ, Ты не раз звал меня в свой приют.

Во время оное былое!.. В те дни ты знал меня, Кавказ, В свое святилище глухое Ты призывал меня не раз.

Я был безумно влюблен в тебя.

В тебя влюблен я был безумно. Меня приветствовал ты шумно

Я слышал шум струй Твоих,

Могучим гласом бурь своих. Я слышал рев ручьев твоих,

И шум снега, и шум гор, и шум девственниц, и свирепый рев Терека, и эхо далекого смеха,

И снеговых обвалов грохот. И клик орлов, и пенье дев, И Терека свирепый рев, И эха дальнозвучный хохот,

Какая скудость, какое горе в нашей бедной жизни! Наступает день, проходит день - слышно одно:

Что за скука, что за горе наше бедное житье! День приходит, день проходит - видно, слышно все одно:

Наступает день, проходит день - видишь, слышишь все: видишь только черную кассету, слышишь только колокол.

День приходит, день проходит - видно, слышно все одно: Только видишь черны рясы, только слышишь колокол.

Только видишь черную каску, только слышишь колокол. Днем, зевая, бродяжничаешь, бродяжничаешь, ничего не делаешь - спишь;

Только видишь черны рясы, только слышишь колокол. Днем, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего - соснешь;

Днём зевает, зевает, задыхается; делать нечего; ночью червяк не спит.

Днем, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего - соснешь; Ночью долгою до света все не спится чернецу.

Ночью, к свету, все не спит черным. Ты забудешь свои сны, так что душу мучают черные сны;

Ночью долгою до света все не спится чернецу. Сном забудешься, так душу грезы черные мутят;

Ты забудешь свой сон, потому что сны черные; я рад, что ударит колокол, что тебя разбудит трещина.

Сном забудешься, так душу грезы черные мутят; Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылем.

Я рад, что будет бить колокол, что меня разбудят треском. Обратите внимание, я не могу выдержать! нет мочи.

Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылем. Нот, не вытерплю! нет мочи. Чрез ограду да бегом.

Обратите внимание, я его не вынесу, нет мочи. Через забор позвольте мне бежать. Мир велик: у меня есть способ идти с четырех сторон,

Нот, не вытерплю! нет мочи. Чрез ограду да бегом. Мир велик: мне путь дорога на четыре стороны,

Правда в том, что твоя жизнь горька, ты хищная, лихорадочная, молодая.

Правда: ваше горькое житье, Вы разгульные, лихие, молодые чернецы.

Если бы снова пришел хан! если бы поднялась Литуания! Так и будет! Я бы пошел с ними, чтобы обратиться к мечу.

Хоть бы хан опять нагрянул! хоть Литва бы поднялась! Так и быть! пошел бы с ними переведаться мечом.

Что, если бы наш царь вдруг восстал из могилы?

Так и быть! пошел бы с ними переведаться мечом. Что, когда бы наш царевич из могилы вдруг воскрес

Что если наш царь вдруг восстанет из могилы и воскликнет: "Где ты, мои верные дети?

Что, когда бы наш царевич из могилы вдруг воскрес И вскричал: "А где вы, дети, слуги верные мои?

Не говорите пустым голосом: мы не можем воскресить мертвых! Нет, царевичу было суждено поступить иначе -

Полно! не болтай пустого: мертвых нам не воскресить! Нет, царевичу иное, видно, было суждено -

Если бы я был так же молод, как ты, если бы у меня не было лихих седых волос...

Если б я был так же молод, как и ты, Если б ус не пробивала уж лихая седина...

Послушайте: глупый народ, счастливый подивиться мираклам и мираклам;

Слушай: глупый наш народ Легковерен: рад дивиться чудесам и новизне;

Я рад восхищаться мираклями и мираклями; но бояре в Годунове помнят своих равных;

Легковерен: рад дивиться чудесам и новизне; А бояре в Годунове помнят равного себе;

И бояре в Годунове помнят своих равных, Племя древних варягов, а теперь и всех доброжелательно.

А бояре в Годунове помнят равного себе; Племя древнего варяга и теперь любезно всем.

Племя древнего Варяга и теперь по-доброму ко всем. Ты король того же возраста... если ты хитер и тверд...

Племя древнего варяга и теперь любезно всем. Ты царевичу ровесник... если ты хитер и тверд...

Вы король века... если вы хитрый и жесткий... понимаете?

Ты царевичу ровесник... если ты хитер и тверд... Понимаешь?

Умерла! Я Дибала, я Царев.

Решено! Я - Димитрий, я - царевич.

Марина (перед зеркалом)

Марина (перед зеркалом)

На балу, говорят, сияешь, как солнце.

На бале, говорят, как солнце вы блистали. Мужчины ахали, красавицы шептали...

Сегодня твой отец надеется на тебя.

Сейчас. Сегодня ваш отец надеется на вас.

Царев видел тебя не зря, он не мог скрыть своего восторга, он уже был ранен, поэтому ему пришлось нанести решающий удар.

Царевич видел вас недаром, Не мог он утаить восторга своего, Уж ранен он; так надобно его Сразить решительным ударом.

Когда Димитрий возьмет московского царя в свою столицу, не так ли?

Не правда ли? когда в свою столицу Димитрий повезет московскую царицу,

Но кто, когда не вы? Кто осмеливается приравнивать красоту к моему мистрессу здесь?

А кто ж, когда не вы? кто смеет красотою Равняться здесь с моею госпожою?

Род Мнишков - он еще никому не уступал, горди ты, превыше всего хвалишь...

Род Мнишков - ничьему еще не уступал; Умом - превыше вы похвал...

Счастлив тот, кто примет ваше внимание, кто украдет вашу любовь из ваших сердец.

Счастлив, кого ваш взор вниманья удостоит, Кто сердца вашего любовь себе присвоит -

Или французская королевская семья - не просто нищий ваш царевич,

Или французский королевич - Не только нищий ваш царевич,

В конце концов, он был слугой Уизли всю зиму.

А все ж он был прошедшею зимой У Вишневецкого слугой.

О, я не верю им - я просто говорю, что он должен, наконец, благословить судьбу, когда вы горячо предпочли его другим.

О, я не верю им - Я только говорю, что должен он конечно Благословлять еще судьбу, когда сердечно Вы предпочли его другим.

Повесть о служанке

Служанка (вбегает)

Теперь все готово. Гандмейстеры заняты.

Сейчас готово все. Служанки суетятся.

Ксения (держит портрет)

Ксения (держит портрет)

Что ж, уста твои не сказали ни слова,

Что ж уста твои Не промолвили,

Не сай нет, глаза чисты

Не промолвили, Очи ясные

Вы скучали по нему?

Не проглянули? Аль уста твои

Ал рот твой заткнут, ясные глаза закатились?..

Аль уста твои Затворилися, Очи ясные Закатилися?..

Ксения (целует портрет)

Ксения (целует портрет)

В. был шестым на поддоне. Зал был довольно пуст;

Шестого был у В. на бале. Довольно пусто было в зале;

Какая свобода в ухаживании, в улыбке, в вялом движении глаз

Какая вольность в обхожденье, В улыбке, в томном глаз движенье

Она сказала (нота), что завтра поедет в Селимену.

Она сказала (nota bene), Что завтра едет к Селимене.

"Беспокойный дух, злой дух. Кто призвал тебя в темноте ночи?

"Дух беспокойный, дух порочный. Кто звал тебя во тьме полночной?

Твоих поклонников здесь нет, Зло здесь до сих пор не дышало; К моей любви, к моему святилищу, не прокладывай криминального следа.

Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне; К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след.

Злой дух хитро ухмыльнулся, ревность набросилась на него, и яд старой ненависти снова проснулся в его душе.

Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд.

В пространстве голубого эфира один из святых ангелов летел на золотых крыльях, и грешная душа от мира

В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира

Он понес ее на руках и сладкой речью развеял ее сомнения и след греха и страданий.

Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья

Издалека были слышны звуки парадиза - как будто вдруг из бездны поднялся адский дух, пересекая Свободный Путь.

Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух.

Грудь партизана была прижата, гусеница вздрогнула, Тамара была грешной душой - решалась судьба будущего,

К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа - Судьба грядущего решалась,

Он снова предстал перед ней, но, боже, кто бы узнал его?

Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал?

Как он злился, как был полон смертельного яда

Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом

Как полна смертоносного яда зависти, не знающей конца - и духоты страшного холода с неподвижного лица.

Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца,- И веяло могильным хладом От неподвижного лица.

"Ваниш, темный дух сомнения!" - ответил Мигер из Хивена.

"Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: -

Мучитель небес ответил: "Вы одержали достаточно триумфа,

Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал;

Хватит вам торжествовать, но настал час суда.

Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал -

Но настал час суда - и Божье кровотечение!

Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!

Дни испытаний прошли, с земной одеждой

Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли

На нее обрушился шквал зла. Узнай! Мы ее давно ждали!

Оковы зла с нее ниспали. Узнай! давно ее мы ждали!

Ее душа была одной из тех, чья жизнь была одним моментом мучений, невыносимого утешения:

Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех:

Создатель лучшего эфира, их живые струны, Они не созданы для мира, И мир не создан для них!

Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них!

И ангел пристально смотрел на искусителя, радостно размахивая крыльями и устремляясь в сияние неба.

И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул.

И снова он остался, как и прежде, один во вселенной

И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной

На склоне каменной горы над Койшаурской впадиной до сих пор сохранились руины древнего.

На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной.

Страшные для детей разговоры до сих пор полны пошлости... Как призрак, молчаливый памятник, свидетель тех волшебных дней.

Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны... Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней.

Между деревьями чернеет. Внизу земля цветет и зеленеет, И голоса неровные гудят.

Между деревьями чернеет. Внизу рассыпался аул. Земля цветет и зеленеет; И голосов нестройный гул

Она потеряна, и караваны приходят издалека, и река блестит и пенится, когда они спускаются через туманы.

Теряется, и караваны Идут, звеня, издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река.

И жизнь вечно молода. Холодно, солнце и весна

И жизнью вечно молодою. Прохладой, солнцем и весною

Но грустно Каслу, который, в свою очередь, отслужил год, как бедный старик, переживший друзей и прекрасную семью.

Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью.

И только луны ждут восхождения Его невидимых обитателей: тогда у них будет праздник и свобода! Они жужжат, они бегут повсюду.

И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы.

Паук-отшельник закручивает сети своих корней,

Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы;

Зеленые семейные лизарды весело играют на крыше;

Зеленых ящериц семья На кровле весело играет;

На крыше весело, И осторожно

На кровле весело играет; И осторожная змея

И из темной трещины выползает осторожный мужик

И осторожная змея Из темной щели выползает

На крыльце старого крыльца вдруг сходится в три кольца,

На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца,

Это будет лежать в длинной полосе и сиять, как булава, Забытая в поле старых семян, Ненужная павшему герою!...

То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою!..

Все дико, нет предательства прошлых лет: рука веков

Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков

Но церковь на крутом пике, где кости уносит земля, - это Собор Спасителя, видимый посреди облаков и по сей день.

Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне.

А у ее ворот стоят черные граниты, покрытые снежными плащами, а на груди вместо лат.

И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат

Спящие огромные рушатся с вершин, как водопады,

Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады,

Пойманный вдруг братом, Повисший, замерзший, вокруг.

Морозом схваченные вдруг, Висят, нахмурившись, вокруг.

Там тоже метель метет, сдувая пыль со стен седых мужчин, и заставляет их петь длинную песню, и зовет сторожей;

И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых;

Услышав известие вдали от прекрасного искушения, в этой стране, с востока, облака в один прекрасный день ринутся поклоняться;

Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье;

Но никто не грустит по поводу семьи могильщиков.

Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит.

В семье Гудал, плача и стоя, люди гремят во дворе: чья лошадь в жару рванула и упала на камни у ворот?

В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот?

Кто этот дышащий конь?

Кто этот всадник бездыханный? Хранили след тревоги бранной

Напишите темную шапку, наденьте платье в кровь; во время последнего безумного рукопожатия рука на манэ застыла.

Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла.