Datasets:

dllllb

/

libru-poetry

like 0

Когда французы называли меня вимпом, когда горожане предсказывали, что меня повесят навсегда,

Когда французом называли Меня задорные друзья, Когда педанты предрекали, Что ввек повесой буду я,

Когда они ударились о розовый столб и сошли с ума,

Когда по розовому полю Резвились и бесились вволю,

Когда в тени густых переулков я слушал лебединые скалы,

Когда в тени густых аллей Я слушал клики лебедей,

Но скала бросила на меня взгляд гнева и унесла далеко. - Она позади меня. - Как часто любознательный маэстро наслаждался часом ночи.

Но рок мне бросил взоры гнева И вдаль занес. - Она за мной. Как часто ласковая дева Мне услаждала час ночной.

И не было ни слова о дожде или шапках.

И слова не было в речах Ни о дожде, ни о чепцах.

В гостиной истинного аристократа были чопа и чопа филистинских магистратов.

В гостиной истинно дворянской Чуждались щегольства речей И щекотливости мещанской Журнальных чопорных судей.

Хозяйка секуляризма и свободы. Был принят синоним простого народа

Хозяйкой светской и свободной Был принят слог простонародный

И он не пугал ее своей животной жестокостью

И не пугал ее ушей Живою странностью своей

(Можно было бы удивиться, увидев, когда он готовит свой чеклист, еще одного глубокого журналиста; но в свете всего этого мало что происходит,

(Чему наверно удивится, Готовя свой разборный лист, Иной глубокий журналист; Но в свете мало ль что творится,

Никто и в голову не приходил поглазеть на старика. Заметив немодный воротник под бантом шейного шарфа.

Никто насмешкою холодной Встречать не думал старика. Заметя воротник немодный Под бантом шейного платка.

Хозяйка поспешила не замечать провинциального новичка,

Хозяйка спесью не смущала И новичка-провинциала;

Равно как и для всех, она была расслабленной и милой.

Равно для всех она была Непринужденна и мила.

Только летчик-путешественник, блестящий летчик, поднял полуулыбку своим безжалостным постом;

Лишь путешественник залетный, Блестящий лондонский нахал, Полуулыбку возбуждал Своей осанкою заботной;

И тот, кто улыбался изяществу ее скучной жизни, и тот, кто собирал общий разум, чтобы управлять,

И та, которой улыбалась Расцветшей жизни благодать, И та, которая сбиралась Уж общим мненьем управлять,

И представитель мира, и тот, чья скромная планета

И представительница света, И та, чья скромная планета

Должен был быть момент смиренного счастья,

Должна была когда-нибудь Смиренным счастием блеснуть,

И тот, чье сердце, скрытно неся страсть казни, пролило жажду и страх, - Объединенный случайно,

И та, которой сердце, тайно Нося безумной страсти казнь, Питало ревность и боязнь, - Соединенные случайно,

Вот эпиграммой всех разгневанных князей Бродин: О чае хозяйки слишком сладком, О глупости дам, О тоне мужчин,

Тут был на эпиграммы падкий На все сердитый князь Бродин: На чай хозяйки слишком сладкий, На глупость дам, на тон мужчин,

На венке, двум сиротам данным, На пресловутом романе туманном,

На вензель, двум сироткам данный, На толки про роман туманный,

За пустоту жены его и за неловкость дочерей его,

На пустоту жены своей И на неловкость дочерей;

Был один бальный диктатор, суровый парень, чиновник; у стены плодородной молодежи стояла фотография журнала,

Тут был один диктатор бальный, Прыгун суровый, должностной; У стенки фертик молодой Стоял картинкою журнальной,

Здесь был француз М., женатый на маппете, который был горбатым и горбатым

Тут был К. М., француз, женатый На кукле чахлой и горбатой

И семь тысяч душ; Тот был во всех своих звездах

И семи тысячах душах; Тут был во всех своих звездах

Смотрите: Нина входит в зал, останавливается у двери и с ужасом оглядывается на круг внимательных гостей;

Смотрите: в залу Нина входит, Остановилась у дверей И взгляд рассеянный обводит Кругом внимательных гостей;

Перси плетется в волнах, плечи скользят, голова перчатка в бриллиантах, круг кружев и треугольников с прозрачной сеткой из кружев,

В волненье перси, плечи блещут, Горит в алмазах голова, Вкруг стана вьются и трепещут Прозрачной сетью кружева,

Сидя на корточках на розовых ногах; и все наслаждаются, в небе

Сквозит на розовых ногах; И все в восторге, в небесах

И в зале светлом и богатом, Когда в тихом, плотном кругу, как крылатая лилия, машет Лаллах-Рук,

И в зале яркой и богатой, Когда в умолкший, тесный круг, Подобна лилии крылатой, Колеблясь, входит Лалла-Рук {7},

И над опустошенной толпой сияет царская голова,

И над поникшею толпою Сияет царственной главою,

И тихо кружится и скользит звезда Шариты между харизмой,

И тихо вьется и скользит Звезда-харита меж харит,

И глаза смешанных поколений стремятся, зависть горя, то на нее, то на царя, - для них без глаз только Женя;

И взор смешенных поколений Стремится, ревностью горя, То на нее, то на царя, - Для них без глаз один Евгений;

Проходят дни, пролетают недели, Онегин думает об одном, другой не знает цели, только явной или скрытой.

Проходят дни, летят недели, Онегин мыслит об одном, Другой себе не знает цели, Чтоб только явно иль тайком

Всякий раз, когда вы встречаете женщину, вы заметите ее лицо

Где б ни было княгиню встретить, Чтобы в лице ее заметить

Хоть тревогу, хоть гнев. Преодолев свой дикий темперамент,

Хоть озабоченность иль гнев. Свой дикий нрав преодолев,

Везде - вечером, на балу, в театре, у модельеров, на берегах замерзших вод, на улице, в парадной, в зале

Везде - на вечере, на бале, В театре, у художниц мод, На берегах замерзлых вод, На улице, в передней, в зале

Издававшееся частично в виде приложения "Отрывки", отдельное издание всего романа "Жорни" сохранилось в более полном виде. Вот как оно выглядело, за исключением разрушенных и неслыханных политических стихотворений Пушкина:

Опубликованное частично в виде "Отрывков" в качестве приложения при отдельном издании всего романа "Путешествие" сохранилось в более полном виде в рукописях. Вот как оно выглядело за исключением уничтоженных Пушкиным и не дошедших до нас остро политических строф:

Слаб тот, кто был молод, слаб тот, кто созрел вовремя, кто постепенно жил холодно с годами,

Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел, Кто постепенно жизни холод С летами вытерпеть умел;

Кто не потакал странным мечтам, кто не был чужим в полынье мира,

Кто странным снам не предавался, Кто черни светской не чуждался,

Который в своих галстуках был жуликом или вором, а в свои тридцать был женат с выгодой для себя;

Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно женат;

Который в свои пятидесятые был освобожден от частных и иных долгов, который добился хорошей славы и чиновничьего спокойствия в стране,

Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов, Кто доброй славы и чинов Спокойно в очередь добился,

Ослаблен тот, кто понял голос земной нужды,

Блажен, кто понял голос строгий Необходимости земной,

Который в своей жизни шел великой дорогой, великой дорогой столба,

Кто в жизни шел большой дорогой, Большой дорогой столбовой, -

Кто имел цель и искал ее, кто знал, почему он пришел в мир?

Кто цель имел и к ней стремился, Кто знал, зачем он в свет явился

И он отдал свою душу Богу, как реформатор или генерал.

И богу душу передал, Как откупщик иль генерал.

"Мы рождаемся, - говорил Сенека, - ради блага нашего соседа и нашего собственного" - (Не может быть проще и умнее) Но трудно, прожив полвека,

"Мы рождены, - сказал Сенека, - Для пользы ближних и своей" - (Нельзя быть проще и ясней), Но тяжело, прожив полвека,

Бессмысленно думать, что молодость давалась нам впустую, что она все время обманывала нас, что она обманывала нас,

Несносно думать, что напрасно Была нам молодость дана, Что изменяли ей всечасно, Что обманула нас она;

Каковы наши наилучшие пожелания, каковы наши свежие мечты?

Что наши лучшие желанья, Что наши свежие мечтанья

Они быстро сгорают, как листья, вращающиеся осенью.

Истлели быстрой чередой, Как листья осенью гнилой.

Видеть перед собой длинные ряды танцоров, смотреть на жизнь как на риту и следовать за ремнем - это здорово.

Несносно видеть пред собою Одних обедов длинных ряд, Глядеть на жизнь, как на обряд, И вслед за чинною толпою

Став субъектом дворянских суждений, среди благочестивых людей принято считать дураком (согласитесь),

Предметом став суждений шумных, Несносно (согласитесь в том) Между людей благоразумных Прослыть притворным чудаком,

Квакер, масон или доморощенный Байрон,

Каким-то квакером, масоном, Иль доморощенным Бейроном,

Убив друга на дуэли, живя без цели, без труда До шестидесяти шести, держа в объятиях неторопливость

Убив на поединке друга, Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов, Томясь в объятиях досуга

Скука, или быть известным как Мелмотт, или маска, чтобы раздуть другого, когда он проснется как патриот, рейни, тусклый временами.

Наскуча или слыть Мельмотом, Иль маской щеголять иной, Проснулся раз он патриотом Дождливой, скучною порой.

Лемен, он любил Россию мгновенно,

Россия, господа, мгновенно Ему понравилась отменно,

Он влюблен, он просто бредит по России,

И решено. Уж он влюблен, Уж Русью только бредит он,

Он ненавидит Европу с ее сухой политикой, с ее обессмыслившимся тщеславием. Онегин идет, он увидит

Уж он Европу ненавидит С ее политикой сухой, С ее развратной суетой. Онегин едет; он увидит

Он собрался и, слава Богу, третьего июля коляска спустилась в почтовый ящик.

Он собрался, и, слава богу, Июля третьего числа Коляска легкая в дорогу Его по почте понесла.

Посреди равнины полудикой Он видит Великий Новгород.

Среди равнины полудикой Он видит Новгород-великой.

Квадраты затихли - посреди них замолчал колокол-реквием,

Смирились площади - средь них Мятежный колокол утих,

Не бродите тени гигантов: Покоритель Скандинавии,

Не бродят тени великанов: Завоеватель скандинав,

Ой, меланхолия! Евгений гаишник: теперь перед ними мелькают, как тени, Валаам, Торжок и Тверь.

Тоска, тоска! спешит Евгений Скорее далее: теперь Мелькают мельком, будто тени, Пред ним Валдай, Торжок и Тверь.

Здесь он отнимает у пастухов три литра овечьей овцы,

Тут у привязчивых крестьянок Берет три связки он баранок,

Здесь он покупает обувь, тампоны на гордых берегах Волги

Здесь покупает туфли, там По гордым волжским берегам

Он спит, и лошади бегут вверх и вниз по горам, и вдоль реки, и версты летят, и ямы поют, и свистят, и ругаются,

Он скачет сонный. Кони мчатся То по горам, то вдоль реки, Мелькают версты, ямщики Поют, и свищут, и бранятся,

Москва встречает Онегина своей торопливостью, своей девственностью, Стерляжской путьей,

Москва Онегина встречает Своей спесивой суетой, Своими девами прельщает, Стерляжьей потчует ухой,

В Палате Английской Народной Сессии (House of the England Session),

В палате Английского клоба (Народных заседаний проба),

Молча погруженный в мысли, он лечится о каше.

Безмолвно в думу погружен, О кашах пренья слышит он.

Он замечен. Противоречивые слухи о нем, Москва этим занимается, называет его шпионом,

Замечен он. Об нем толкует Разноречивая молва, Им занимается Москва, Его шпионом именует,

Скучно, скучно! Он едет в Нижний Новгород, на родину Минина. Макаров суетится перед ним, кипит от изобилия.

Тоска, тоска! Он в Нижний хочет, В отчизну Минина. Пред ним Макарьев суетно хлопочет, Кипит обилием своим.

Здесь перья принес индеец, а партизанам противостоял европеец;

Сюда жемчуг привез индеец, Поддельны вины европеец;

Евгений ждет погоду. Волги, реки, лазни красоты, Он зовет к пышным водам, Под льняными пилами.

Тоска! Евгений ждет погоды. Уж Волга, рек, озер краса, Его зовет на пышны воды, Под полотняны паруса.

Нетрудно соблазнить хакера: Хирург на торговом судне

Взманить охотника нетрудно: Наняв купеческое судно,

Он быстро поплыл вниз по реке. Волги вздулись; волны,

Поплыл он быстро вниз реки. Надулась Волга; бурлаки,

Опираясь на стальные багеты, громким голосом они поют О том хищном приюте, О тех далеких странствиях,

Опершись на багры стальные, Унывным голосом поют Про тот разбойничий приют, Про те разъезды удалые,

Они поют о тех непрошенных гостях, которые были сожжены и порезаны. Но посреди их песчаных степей на берегу соленых вод

Поют про тех гостей незваных, Что жгли да резали. Но вот Среди степей своих песчаных На берегу соленых вод

Магазин "Астрахань" открылся. Онегин только углубился

Торговый Астрахань открылся. Онегин только углубился

В воспоминаниях о прошлых днях, как жара полуденных Раев

В воспоминанья прошлых дней, Как жар полуденных лучей

Как жар полуденных дождей И облаков седых,

Как жар полуденных лучей И комаров нахальных тучи,

И сырые тучи, и гул еды со всех сторон, Его встречают - и, разгневанные, Каспийские воды тонут.

И комаров нахальных тучи, Пища, жужжа со всех сторон, Его встречают, - и, взбешен, Каспийских вод брега сыпучи

Стихи XII ("Он видит: Терек ждет") и XIII ("Осторожно, пустыня!") полностью представлены Пушкиным в "Отрывках из Онегина".

Строфы XII ("Он видит: Терек своенравный") и XIII ("Уже пустыни сторож вечный") полностью введены Пушкиным в "Отрывки из путешествия Онегина".

Поедая горечь утраты в своей печальной семье, Онегин с сожалением смотрит на дивные струи

Питая горьки размышленья Среди печальной их семьи, Онегин взором сожаленья Глядит на чудные струи

И он, грустно заблуждаясь, думает: "Почему мне не выстрелили в грудь,

И мыслит, грустью отуманен: "Зачем я пулей в грудь не ранен,

Почему я не умный старик, как этот бедный риелтор?

Зачем не хилый я старик, Как этот бедный откупщик?

Почему я, как тульский присяжный заседатель, не парализован? Почему я не чувствую ревматизма в плече? - ах, создатель! -

Зачем, как тульской заседатель, Я не лежу в параличе? Зачем не чувствую в плече Хоть ревматизма? - ах, создатель! -

На ком лежит рука судьбы! Но я здоров, молод, свободен, Чего я жду?

Блажен, кто стар! блажен, кто болен. Над кем лежит судьбы рука! Но я здоров, я молод, волен, Чего мне ждать? тоска! тоска!.."

Простите заснеженные горы персиков, И вы, мужики,

Простите, снежных гор вершины, И вы, кубанские равнины;

Он идет в другие шоры, он пришел из Тамани в Крым.

Он едет к берегам иным, Он прибыл из Тамани в Крым.

Святая земля воображения: там Пилад спорил с Атридами, там был убит Митридат, там пели изгнанники и вдохновители

Воображенью край священный: С Атридом спорил там Пилад, Там закололся Митридат, Там пел изгнанник вдохновенный

Следующие стихи от XVI ("Ты прекрасна, Брега-Грида") до XXIX ("Последний грохот, зал опустеет") целиком включены в "Отрывки из

Следующие четырнадцать строф с XVI ("Прекрасны вы, брега Тавриды" ) по XXIX ("Финал гремит, пустеет зала") включительно полностью введены в "Отрывки из

Итак, я жил в Одессе среди новоизбранных друзей, забывая о мутном повешении, герое моего рассказа.

Итак, я жил тогда в Одессе Средь новоизбранных друзей, Забыв о сумрачном повесе, Герое повести моей.

Онегин никогда не хвастался своей дружбой со мной,

Онегин никогда со мною Не хвастал дружбой почтовою,

И я, счастливый человек, не был переписан в веках

А я, счастливый человек, Не переписывался ввек

Каково же было мое удивление, судья, когда он пришел ко мне как к незваному гостю,

Ни с кем. Каким же изумленьем, Судите, был я поражен, Когда ко мне явился он Неприглашенным привиденьем,

Святая дружба! голос природы!!.. Глядя друг на друга потом, как Август Цицерона, мы молча смеялись...

Святая дружба! глас натуры!!.. Взглянув друг на друга потом, Как Цицероновы Авгуры Мы рассмеялися тишком...

Вскоре вместе мы поплыли вдоль берегов эвксийских вод. Судьбы снова разделили нас, и нам приказали идти пешком.

Недолго вместе мы бродили По берегам эвксинских вод. Судьбы нас снова разлучили И нам назначили поход.

Онегин, очень холодный И то, что я видел, насыщенное,

Онегин, очень охлажденный И тем, что видел, насыщенный,

Я поехал на Невский берег. И я из прекрасных дам юга,

Пустился к невским берегам. А я от милых южных дам,

От жирных устриц Черного моря, от оперы, от темных кроватей, слава Богу, от дворян, которых я оставил в тени фортов Тригорских,

От жирных устриц черноморских, От оперы, от темных лож И, слава богу, от вельмож Уехал в тень лесов Тригорских,

О, когда-нибудь судьба предоставит мне безымянный уголок, когда-либо я, когда-либо она, она - мой скромный уголок,

О, где б судьба ни назначала Мне безымянный уголок, Где б ни был я, куда б ни мчала Она смиренный мой челнок,

Как бы поздний мир не обещал мне, как бы могила не ждала меня,

Где поздний мир мне б ни сулила, Где б ни ждала меня могила,

И берег Сороти пологий, и вздыбленные холмы, и скрытые дороги в роще, и дом, в котором мы пировали,

И берег Сороти отлогий, И полосатые холмы, И в роще скрытые дороги, И дом, где пировали мы -