|
А.И.ГЕРЦЕН |
|
|
|
ЛЕГЕНДА |
|
|
|
|
|
Fu, e non e... |
|
|
|
Non sara tutto tempo sanza reda... |
|
Del "Purgatorio" [Был - и нет его... Не останется навсегда без |
|
преемника... Из "Чистилища"(итал.)] |
|
|
|
(Посвящено сестре Наташе) |
|
|
|
|
|
I |
|
|
|
|
|
"Яко же огреби миру быхом, всем попрание доселе..." |
|
|
|
К коринф. I посл., гл. IV |
|
|
|
|
|
|
|
Несколько месяцев тюрьмы, несколько месяцев без открытого неба, без |
|
чистого воздуха. Тюрьма не есть уединение, чувство, что человек выброшен |
|
из общества, отрешен от всех его условий, - давит, душа сосредоточивается, |
|
занимает наименьшее пространство, уменьшается. Томно шло время и |
|
однообразно до крайней степени, сутки потеряли свое измерение, все 24 часа |
|
превратились в одну тяжелую серую массу, в один осенний вечер; из моего |
|
окна видны были казармы, длинные, бесконечные казармы, и над ними голубая |
|
полоса неба, изрезанная трубами и обесцвеченная дымом. Наконец потребность |
|
воздуха, солнца, неба превратилась в болезнь, в тоску. - Мне позволили |
|
гулять. С каким искренним удовольствием вышел я на печальный двор, отвсюду |
|
обставленный солдатами, чистый, плоский, выметенный, без травы, без |
|
зелени; правда, по углам стояли деревья, но они были печальны, мертвые |
|
листья падали с них, и они казались мне то потерянными бедными узниками, |
|
грустящими, оторванными от родных лесов, то часовыми, которые без смены |
|
стерегут заключенных. Удовольствие мое тускло, темнело; к этому |
|
прибавилась еще причина; кто не был в тюрьме, тот вряд ли поймет чувство, |
|
с которым узник смотрит на своих провожатых, которые смотрят на него, как |
|
на дикого зверя, - Я хотел уже возвратиться в свою маленькую горницу, |
|
хотел опять дышать ее сырым, каменным воздухом и с какою-то ненавистью |
|
видел, что и это удовольствие, к которому я так долго приготовлялся, |
|
отравлено, как вдруг мне попалась на глаза беседка на краю ограды. "Можно |
|
идти туда?" - "Я думаю", - отвечал офицер после некоторого молчания; я |
|
взошел, и чуть крик восторга не вырвался из моей груди: пространство более |
|
нежели на двадцать верст раскрывалось внезапно, нечаянно. |
|
Кто не знает чувствований, с которыми смотрит человек вдаль с горы? Я |
|
сам часто испытывал их; но тут явилось что-то новое в моей груди, сжатой |
|
каменными стенами, - в груди колодника... |
|
Вся Москва, весь этот огромный, пестрый гигант, распростертый на сорок |
|
верст, блестящий своею чешуею, вся эта необъятная, узорчатая друза |
|
кристаллов, неправильно осевшихся. Я всматривался в каждую часть города, в |
|
каждой груде камней находил знакомого, приятеля, которого давно не |
|
видал... Вот Кремль, вот Воспитательный дом, вот крыша театра, вот |
|
такая-то церковь... |
|
Осеннее солнце, "как итальянская луна", не ослепляло; полосами была |
|
Москва наводнена его светом, полосами была темна, и эти полосы перебегали: |
|
Москва, казалось, то улыбается, то браздит морщинами чело свое. Вся |
|
московская жизнь представлялась мне ярко, живо, со всей пустою шумливостью |
|
и деятельностью без цели; я почти знал, что делается вот под этой зеленой |
|
крышею большого дома, на который Москва не позволяет дунуть ветру, и под |
|
дощатым навесом этой хижины, которую Москва толкает в реку. Вспомнилась |
|
прошедшая жизнь. И святые минуты чистых восторгов, и буйные вакханалии, и |
|
немая боль скуки, и ядовитые объятия разврата - все, все виднелось мне из |
|
кирпичных масс. |
|
Не знаю, долго ли бы простоял я тут или долго ли бы мне позволили |
|
простоять. Но раздался густой, протяжный, одинокий звук колокола с другой |
|
стороны; звук колокола заставляет трепетать; он слишком силен для |
|
человеческого уха, слишком силен для сердца; в нем есть доля угрызения |
|
совести и печальный упрек; он зовет, но не просит; он напоминает о небе, |
|
но пренебрегает землею. |
|
Доселе я не обращал внимания на другую сторону, Москва поглотила меня. |
|
Страшный звук меди среди этой тишины заставил обернуться - все |
|
переменилось. Печальный, уединенный Симонов монастырь, с черными крышами, |
|
как на гробах, с мрачными стенами, стоял на обширном поле, небольшая река |
|
тихо обвивала его, не имея сил подвинуть несколько остановившихся барок; |
|
кое-где курились огоньки, и около них лежали мужики, голодные, усталые, |
|
измокшие, и голос меди вырывался из гортани монастыря. |
|
Как не похож Симонов монастырь, заключенный со всех сторон в ограды, на |
|
Москву, раскрытую со всех сторон; в нем было столько тишины и спокойствия, |
|
столько святого и поэтического. Печален вид его, и грустен его колокол, но |
|
он знал лучшие времена, он был знаменит и славен, торжественно звал его |
|
колокол тогда; теперь, ежели б не напомнил о себе, может быть, я не |
|
заметил бы его. Старинная архитектура указывала время его славы, и он не |
|
хочет переодеться, так, как многие желают умереть в венчальном платье. |
|
Тогда ему еще нужны были стены для защиты от врага; счастливое время; на |
|
что теперь эти стены, эти башни? Враг умеет их миновать, умеет везде найти |
|
свою жертву; и не в твоих ли оградах лежит юноша, который так иного жил в |
|
своей короткой жизни? Тогда враг являлся в виде вооруженного Савла - можно |
|
было ждать обращения, теперь в виде Иуды - одна надежда на самоубийство. |
|
Возвратившись в мою горницу, я вспомнил всю блестящую эпоху монастырей; |
|
живо представились мне эти люди с пламенной фантазиею и огненным сердцем, |
|
которые проводили всю жизнь гимном богу, которых обнаженные ноги сжигались |
|
знойными песками Палестины и примерзали к льдам Скандинавии. Эта жизнь для |
|
идеи, жизнь для водружения креста, для искупления человека казалась мне |
|
высшим выражением общественности - ее нет более, и она невозможна теперь. |
|
Тогда были века, умевшие веровать, умевшие понимать власть идеи, умевшие |
|
покоряться, умевшие молиться в храме и умевшие воздвигать храмы. Великая |
|
кисть художника увековечила на стенах Ватикана торжественную минуту силы |
|
идей - раб рабов божиих отирает сандалии свои об венчанное чело Цезаря... |
|
И тут же, казалось, я слышал свист и смех, с которым встретило XIX |
|
столетие религиозное направление. |
|
Забудемте, ради бога забудемте наш век, перенесемтесь в эти времена |
|
тихого созерцания, в эти времена неба на земле [Легенда, предлагаемая |
|
здесь, находится в "Житии святых" за сентябрь месяц. |
|
Для чего же я переписал ее? Гёте говорит: "Nun erzahlte die |
|
Gesellschaft dem Wunsche gefallig Jene Legende... Hier lernte man das |
|
eigentliche Wesen der Sage kennen, wenn sie von Mund zu Mund, von Ohr zu |
|
Ohr wandelt. Widerspriiche kamen nicht vor, aler unendliche Unterschiede, |
|
welche daher entspringen mochten, daB jedes Gemut einen anderen Anteil an |
|
der Begebenheit, genommen" ("Sanct-Rochus Fest zu Bingen, 23 Ap. LXVIII |
|
В"). ("Присутствующие принялись рассказывать эту легенду, идя навстречу |
|
пожеланию... Стало понятным подлинное существо легенды, которая переходит |
|
из уст в уста, от одного к другому. Противоречий не было, зато бесконечные |
|
варианты, которые, по-видимому, обязаны своим происхождением тому, что |
|
чувство каждого по-разному проявляло свое участие к событию" ("Праздник |
|
святого Роха в Бингене, 23 апр., LXVIII Б" - нем.). Метафраст писал |
|
мартиролог при Константине Багрянородном; теперь XIX столетие. - Примеч. |
|
автора.]. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
II |
|
|
|
|
|
Аминь глаголю тебе, днесь со мною будеши в рай. |
|
|
|
Лука, гл. XXIII, ст. 43 |
|
|
|
|
|
Юноша в простой одежде вышел из городских ворот Александрии и скорыми |
|
шагами пробегал Некрополис, не обращая ни малейшего внимания ни на дивные |
|
пещеры, иссеченные в камне, ни на дивные картины, покрывавшие их стены. |
|
Эта невнимательность отнюдь не происходила от одной привычки, приучающей |
|
человека без удивления смотреть на все, но оттого, что он был занят |
|
какою-то мыслию, которая ревниво отталкивала весь мир. Сильные страсти |
|
боролись на его лице, мертвая бледность покрывала щеки, иногда слеза тихо |
|
скатывалась, и он не замечал ее. Белое лицо его было чрезвычайно нежно, и, |
|
когда он отбрасывал рукою кудри, падавшие ему в глаза, его можно было |
|
принять за деву; большие черные глаза выражали особое чувство грусти и |
|
задумчивости, которое видим в юных лицах жителей Юга и Востока, столь не |
|
цохожее на мечтательность в очах северных дев; тут - небесное, там - рай и |
|
ад чувственности. Во взорах юноши проглядывал фанатизм, что-то |
|
восторженно-религиозное, принадлежащее его родине, колыбели христианского |
|
аскетизма и кенобития отшельников фиваидских, где самое умерщвление |
|
страстей превратилось в страсть. |
|
Удалившись несколько от города, юноша остановился, долго слушал |
|
исчезающий, раздробленный голос города и величественный, единый голос моря |
|
[Le Seigneur Mele eternellement dans un fatal hymen Le chant de la nature |
|
au cri du genre humain. V. Hugo. (Господь вечно сливает в роковом |
|
супружестве песнь природы с криком рода человеческого. В. Гюго - |
|
франц.)]... Потом, как будто укрепленный этой симфониею, остановил свой |
|
влажный взор на едва виднеющейся Александрии. |
|
Александрия - Греция, возвратившаяся в Египет, памятник славы сына |
|
Юпитера Аммона, надгробный памятник Клеопатры, - засыпала в золотой пыли, |
|
в тумане света и жара. Усталое солнце томно погружало лицо свое в |
|
средиземные волны, раскаляя длинную полосу на море, которое готово было |
|
вспыхнуть, Несколько забытых, опоздалых лучей солнца играли на крестах |
|
храмов христианских; Александрия была тогда поклонница Христова, придавая |
|
чистой религии его свои неоплатонические оттенки и свою мистическую |
|
теургию Прокла и Аполлония. |
|
Уже храм Сераписа, Кёльнский собор мира языческого, с своими сводами, |
|
галереями, портиками, бесчисленными колоннадами, мраморными стенами, |
|
покрытыми золотом, давно был разрушен, и колоссальная статуя Сераписа, на |
|
челе которой останавливался луч солнечный, не смея миновать его, была |
|
разбита и превращена в пепел. Но Александрия, еще сильная и |
|
могущественная, не лишенная прелестей, коими ее наделил Динократ, |
|
прелестей, коими нарядила ее Клеопатра, наряжая себя, пышно и |
|
сладострастно смотрела на юношу, не предвидя, что скоро превратится в |
|
Искандери аравов. |
|
Грустен был взор юноши, он говорил: "Мы расстаемся, я более не |
|
гражданин твой..." Но ему было жаль Александрии, тут он узнал жизнь, тут |
|
он любил, тут, может быть, был любим, тут... Но какое-то страшное |
|
воспоминание пролетело по лицу юноши, какое-то угрызение совести, и он, |
|
обратясь к востоку, бросился на колени, и горячие слезы раскаяния |
|
сопровождали молитву его; она была без слов, без мыслей, может быть; но |
|
она была истинна и глубока, мысли и слова отняли бы всю духовность ее, |
|
так, как они ее отнимают у музыки. |
|
Чиста и прелестна молитва невинности, как весеннее утро, как вода |
|
нагорного потока, но в ней есть чувство собственного достоинства, |
|
требование награды. Дева чистая называет себя невестою Христа - невестою |
|
того, которого Соломон называл женихом церкви. Не такова молитва |
|
преступного, рыдающий, поверженный в прахе, он алчет одного прощения, его |
|
молитва раздирает его душу; в ней вся его надежда и вместе отчаяние; он |
|
чувствует свою недостойность, но чувствует и безмерную благость бога; он |
|
боится, трепещет, уничтожает себя и возрождается, живет токмо в нем, в |
|
искупителе рода человеческого. Сильна и пламенна молитва преступника, как |
|
поток каленого металла, бросаемого из огнедышащего жерла к небу; и не для |
|
грешника ли создана молитва? Праведному - гимн. |
|
|
|
|
|
|
|
"IIа" |
|
|
|
|
|
"Я пришел в дом твой, и ты воды мне на ноги не дал, а она слезами |
|
облила мне ноги и волосами головы своей отерла... А потому сказываю тебе: |
|
прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много". |
|
|
|
Евангелие |
|
|
|
|
|
Окончив свою молитву, юноша встал, прощальным взором поцеловал |
|
Александрию и пошел далее; темнело, и он, углубляясь в плоскую даль |
|
пустыни, едва был виден и исчез наконец... |
|
На другой день проходил он к вечеру дикое и пустынное место и, |
|
казалось, еще не отдыхал; шаги сделались тише, дыхание тяжелее; в темноте |
|
можно было разглядеть массу еще темнейшую, которая грубо и тяжело |
|
вырезывалась на небосклоне; увидев ее, юноша собрал последние силы, удвоил |
|
шаги и вскоре подошел к каменной ограде - вороты были заперты. Несколько |
|
раз подымал он руку, чтобы постучаться в окошко привратника; но рука не |
|
поднималась, - видно было, что поступок, им предпринимаемый, слишком |
|
изменял всю жизнь его, слишком глубоким оврагом отрезывал все прошедшее от |
|
всего будущего. |
|
Раскаяние, негодование на свою слабость показались на его чертах, и он |
|
коснулся до окна, трепет пробежал по его членам; казалось, что стучат у |
|
него в сердце, и седая голова привратника два раза повторяла уже свое |
|
приветствие сонными устами и спрашивала о причине позднего прихода, прежде |
|
нежели юноша вымолвил: "Отец мой, иди к игумну, скажи, что у ворот стоит |
|
презренный грешник, что он умоляет принять его в монастырь, что он пришел |
|
обмыть ваши святые ноги и работать и трудиться". Седая голова исчезла, |
|
слова какой-то молитвы коснулись ушей юноши, потом послышались тихие шаги, |
|
которые звучали по камню, потом все умерло и ничего не было слышно. Каждый |
|
шаг чувствовал юноша в своей груди - он делал его на поприще, им |
|
избранном, - и мысль, к которой он Давно приготовлялся, теперь, казалось, |
|
была слишком сильна для его груди. Не так ли трепещет человек, ведя к |
|
алтарю свою возлюбленную? |
|
Юноша бросился на большой камень; волнение его утишалось, высокое |
|
чувство веры восходило, подобно солнцу, из возмущенных волн, освещая их, |
|
согревая, передавая им свой свет. Он отрешался от мира земного, он слышал |
|
глас Иисуса, призывавший его туда, в обитель любви и надежды, туда, где |
|
поют бога чистые ангелы, где души праведных его видят, где между ними и |
|
покаявшиеся грешники... Долго сидел он неподвижен, склоняя голову на обе |
|
руки, по коим рассыпались его кудри, и в это время он, казалось, |
|
гармонировал и с мертвою тишиною пустыни, и с мрачною недвижностью |
|
монастыря, и с сухими, печальными растениями берегов Африки, и всего более |
|
с своею родиною - Египтом, который однажды жил, остановился на своих |
|
обелисках и пирамидах и стоит с замершей на устах немою речью иероглифов. |
|
Проходят часы; нет привратника. По временам пронзительный вой шакала |
|
раздается протяжно и длинно, не встречая препятствий, подобно голосу |
|
военной трубы; он ищет жертвы и вторит, не находя ее. Юноша ничего не |
|
замечал; но вот вблизи его быстрыми скачками, едва дотрогиваясь до земли, |
|
пронесся барс, lonza leggiera [Легкий барс (итал.)]. Юноша содрогнулся, и |
|
немое гнетущее чувство одиночества овладело им. Ужасно чувство, с которым |
|
человек видит, что он оставлен всем светом, когда он невольно обращает |
|
умоляющий взор вокруг себя, зная, что никто не подаст ему помощи, и когда |
|
взор его встречает вместо спасителя ярящиеся волны океана, улыбающийся |
|
взгляд инквизитора или взгляд без выражения палача. Первое движение юноши |
|
было бежать; куда? - он сам не знал, но вера в провидение остановила его. |
|
Он осенил себя крестом и спокойно сел на свой камень. Христианин победил |
|
человека. - Ночь прошла, зарделся восток, но привратник не являлся. Ужели |
|
он не исполнил просьбы юноши, ужели игумен не спешит утешить страждущего |
|
сына? |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
III |
|
|
|
|
|
Две любви создали две веси: любовь к себе до презрения бога - весь |
|
земную, любовь бога до презрения себя - весь небесную. |
|
|
|
Св. Августин |
|
|
|
|
|
В бедной келье, сложенной из огромных камней, при скупом свете |
|
треножной лампы, на большом четвероугольном куске гранита сидел монах, лет |
|
за пятьдесят; перед ним лежал развернутый свиток Августина; одна рука |
|
поддерживала голову, покрытую черными волосами, перемешавшимися с сединою, |
|
другой он придерживал свиток. Лицо его было бледно и желто; глубокие |
|
морщины на лбу и пламенные глаза показывали, что в душе его горели страсти |
|
сильные и что доселе они не потухли. Резкое лицо и более строгое, нежели |
|
кроткое, могло показаться холодным с первого взгляда - но только с первого. |
|
Он родился в Антиохии, и судьба готовила ему с ранних лет путь, особый |
|
от пути, по которому она гуртом толкает людей. Он не знал любви матери, ни |
|
ее нежной ласки, от которой мягчится сердце; родившись, был он убийцею ее. |
|
У него не было ни сестер, ни братьев. Отец, погруженный в торговые |
|
обороты, богатый и надменный, редко живший в Антиохии, был для него |
|
посторонний. Словом, узы родства, тысячью цепями привязывающие человека к |
|
домашней жизни, к маленькому кругу действий, ему никогда не были известны. |
|
Сильная, огненная душа юноши, от природы чувствительная и возвышенная, |
|
жаждала симпатии, любви и находила один холод действительного мира. |
|
Мрачность черными струями разливалась по его характеру, он стал |
|
скрытен, задумчив, искал отрады в чтении поэтов Греции и не находил ее: |
|
светлое, яркое небо Эллады, высокое чувство красоты и ее красота |
|
ваятельная худо согласовались с его больной душою. Страшно жжет душу огонь |
|
ее, когда нет отверстий, куда бы он вылился, когда нет веры, которая одна |
|
может обратить его к небу, когда нет любви, которая одна может |
|
благотворным сделать пламя его. - Долго блуждал он, не приставая никуда и |
|
терзая свою душу потребностями, которым не находил удовлетворения; |
|
перебегая от предмета к предмету, попал на христианских писателей. Здесь |
|
ему раскрылся новый мир, исполненный обширности, глубины и силы. Одаренный |
|
восточной фантазиею, он увлекся африканским красноречием Оригена и |
|
Тертуллиана; наполнилась пустота в душе, сильная вера очистила огонь, ее |
|
пожиравший. Но что более поразило его - это самые христиане, деятельность |
|
их для развития идеи, беспредельная вера в нее и чистое, святое |
|
самоотвержение. Надобно вспомнить, что тогда было время великой борьбы |
|
против арианизма, никогда рвение христианских учителей не было обширнее. |
|
Весь мир участвовал в спорах, и гонцы спешили по всему миру передавать |
|
мысль Августина, слово Афанасия. Эта деятельность с колоссальною целью |
|
пересоздать общество человеческое, пересоздать самого человека, возвратить |
|
его богу и через него всю природу, опираемая на божественное основание |
|
евангелия, волновала юношескую душу; он увидел, что нашел свое призвание, |
|
заглушил все страсти, питал одну, поклялся сделать из души своей храм |
|
Христу, то есть храм человечеству, участвовать в апостольском послании |
|
христиан - и сдержал слово. В груди сильной может быть одна страсть! Его |
|
ничто не привязывало ни к родительскому дому, ни к родине. Девятнадцати |
|
лет бежал он в Грецию. |
|
Много лет провел в кельях учителей, собирая манну их слов, учась их |
|
примером и утешая их строгостью своих нравов. Наконец учители признали его |
|
силу, благословили его и велели идти, проповедуя слово божие. Мечтая о |
|
начале божественного Сиона, явился он к людям, и человечество |
|
представилось ему худшею частью своею - Византиею. Византия, которой |
|
гниение началось вместе со славою, развратная, гнусная, должна была |
|
ужаснуть юношу. С негодованием видел он, что христианство там |
|
ограничивается одними прениями без веры, что оно так же не идет к |
|
Византии, как статуя, которую Констанс хотел туда перевезти из Рима и за |
|
которую боялся Гормисдас, что ей будет- тесно. Противуположность чистых, |
|
высоких учителей, простиравших руку всем слабым и труждающимся и часто |
|
отнимавших ее от сильных и богатых, с миром, погрузившимся в пороки, с |
|
которых спала даже завеса стыда, заживо разлагающимся, сделала его |
|
несправедливым. |
|
Он видел одно целое, хорошее, неповрежденное в мире - духовенство; ему |
|
хотел бы он отдать и венец и порфиру, в нем полагал все свои надежды, в |
|
его апостольском призвании видел возможность спасти людей и обратить их. |
|
Он оставил Византию - Рим, разрушаемый Алариком, страшил его; он не знал, |
|
что там нашел бы зародыш исполнения своей мысли, - и удалился в пустыню |
|
Фиваидскую. Здесь, среди аскетизма и восторженности, среди людей, |
|
избранных богом, еще больше окреп его характер и еще больше возгнушался он |
|
миром. Первое желание, явившееся в груди его, было удаление в пустыню, в |
|
которой бы можно было забыть все и помнить одного Христа; но это худо |
|
согласовалось с мыслию распространения слова божия. Не отдельность нужна |
|
для развития идеи, а совокупность. |
|
Он возвратился на родину, роздал бедным богатое наследство свое и |
|
вступил в Октодекадский монастырь. Вскоре братия его избрала игумном, и он |
|
был пастырь строгий, поучая примером, наказывая всякую слабость, отрезывая |
|
более и более монахов от мира. Монастырский чин и устройство христианского |
|
духовенства явило дивный пример согласования двух идей, по-видимому |
|
враждующих, - иерархии и равенства, - в то время как политическая история |
|
человечества показывает одно беспрерывное стремление к этому согласованию, |
|
стремление несчастное, ибо способы употребляемые бедны и мелки; имея такой |
|
пример пред глазами, люди не умели понять его... |
|
Вот к этому монаху поздно ночью отворил дверь привратник; сперва он |
|
постучал в нее, но, не слыша ответа и думая, что игумен спит, он вошел в |
|
келью. Игумен, не замечая его, продолжал чтение; он был в восторге, глаза |
|
его горели юношеским пламенем; в лице было столько торжественности, что |
|
казалось, оно распространяет лучезарный свет и что ему, как Моисею, нужно |
|
покрывало. Красота восторга лучше всех красот человеческих, ибо тогда |
|
человек перестает быть земным и начинает быть небесным; для нее не нужно |
|
ни юности, ни украшений. Наконец он поднял голову и увидел пришедшего. |
|
"У ворот, святой отец, - сказал привратник, благословленный игумном, - |
|
стоит юноша, просит, чтоб ты принял его в монастырь; он печален, слезы |
|
льются из его очей, говорит о какомто преступлении. Прикажешь ли пустить |
|
его?" Игумен молчал, черты его изменялись, теряли свою торжественность и |
|
превращались в холодное, недоверчивое и строгое выражение, с которым он |
|
смотрел на несовершенный мир; но душа его отстала - она еще не пришла в |
|
обыкновенное положение. "Юноша, - говорил он сам с собою, - прелестное |
|
время... тогда родятся высокие мысли; где-то теперь друг моей юности?.." И |
|
воспоминание чего-то давно прошедшего навертывалось в уме его и манило к |
|
себе; но он был царем души своей, остановил порыв и продолжал: "Минутная |
|
злоба на мир, мечтаемое отчаяние, которое так любят юноши, - вот что их |
|
гонит, а пуще всего гордость. Гордость - ею владеет наш враг; всякое |
|
преступление скорее гордости искупится. Не уничтожить себя в Христе хотят |
|
они, а возвыситься над другими". Все это говорил он вполслуха, потом, |
|
обращаясь к привратнику: "Старик, поди и ляг спать; ответа не давай ему, |
|
не выходи до утра; ежели останется, ежели смиренно перенесет это унижение |
|
- тогда увидим". - "А дикие звери?" - заметил с жалостным видом старик. - |
|
"Они не растерзали Даниила в пещере львиной". - "Но холод ночи?" - |
|
"Вседержитель умеет хранить избранных; сын мой, да будет на тебе |
|
благословение божие!" Привратник вышел, а игумен, развлеченный его |
|
приходом, принялся за свиток; но чтение не шло вперед; то трещала |
|
светильня лампы, то горела очень тускло, и он должен был прерываться и |
|
поправлять. Но это происходило от другой причины: его занимал юноша; как |
|
искренно, горячо желалось ему, чтоб он перенес унижение, чтоб остался |
|
верен избранному поприщу: тогда он перельет в него всю душу; ему нужен |
|
чистый, юный человек. И бог знает, какие надежды он строил на нем... но |
|
еще искус его не должен был кончиться одною ночью, нет, скорее он лишился |
|
бы остальных братии, нежели в одной йоте избавить пришельца от целого ряда |
|
трудов и унижений. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
IV |
|
|
|
|
|
Шедше убо, научите вся языки, крестяще их во имя отца, и сына, |
|
и святаго духа. |
|
|
|
Матф., гл. XXVIII, ст. 19 |
|
|
|
О сем разумеют вси, яко мои ученицы |
|
есте, аще любовь имате между собою. |
|
|
|
Иоанн, гл. XIII, ст. 35 |
|
|
|
|
|
Солнце уже склонялось к западу, пышная природа Юга была во всей красе |
|
своего вечного лета, когда в длинной платановой аллее, обвитой каменною |
|
оградой монастыря, показался игумен с юным другом своим, Феодором; уже |
|
неоднократно изливал он долго страдавшую душу свою в этот чистый сосуд, - |
|
сосуд церковный, божий. Старец радовался, найдя человека, который так |
|
вполне понимает его; в сотый раз повествовал он ему свою жизнь и свои |
|
надежды, и в сотый раз с умилением и благодарностию слушал юноша. Они сели |
|
на простой скамье, отененной широкими листьями пальмы; каленый воздух |
|
наносил дивный запах алоэ и лимонных деревьев. Огромные цветы магнолии, |
|
прощаясь с солнцем, хвастались своими красивыми венчиками. Ручные антилопы |
|
спокойно щипали траву, пунцовые ориксы и зеленые голуби перелетали с ветки |
|
на ветку. Старик, казалось, помолодел и таким образом продолжал свой |
|
разговор: |
|
- Что может быть выше призвания апостольского?.. С живым словом в душе, |
|
с пламенною верой, с пламенной любовью ко всему человечеству и к каждому |
|
человеку идет он в общество людей. Для их блага переносит гонения и |
|
страдания; в их души, не отверстые истине, зароняет слово веры - и какое |
|
наслаждение, когда слово не погибнет - разовьется. Сильно живое слово, |
|
ничто не остановит его; тщетно земной человек противудействует своему |
|
спасению. Оно увлечет его. |
|
Посмотри, как человек усиливается воздвигнуть башню Вавилонскую и как |
|
не может ничего сделать. Рим, твердейший столп храма земного, сильнейшее |
|
проявление человека Адамова, последняя твердыня его, - разве не носил |
|
зародыш своей гибели в самом развитии своем? Борение составляло его жизнь, |
|
ибо борение назначено в удел Адаму - пот, и пот кровавый. Но как во Адаме |
|
все умирают, так во Христе все оживут. Господь примиряет с собою человека, |
|
и чем же? - Он снисшел до человека, чтоб человека возвысить до бога. |
|
Море благости и милосердия, он не хочет прямо простить человека: это |
|
уронило бы падшего, греховного; он дает ему самому средство искупления в |
|
Христе [Это мысль Данте. - Примеч. автора]. И Христос, единый правый, |
|
страдает за всех виновных. Весь земная падает, весь небесная создается. |
|
Что за торжественный день для мира, когда он огласился в первый раз |
|
евангелием! Мир, истерзанный войною, услышал слово мира, мир попранный - |
|
слово свободы, мир ненависти - слово любви, мир неверия - слово веры. Всем |
|
говорило евангелие; исчезли племена и состояния, фарисей и саддукей |
|
отвергнуты, эллин и иудей приняты; всех манило оно в лоно божье, всех в |
|
объятия братства - первый Адам стал душою живущей, последний Адам есть дух |
|
животворящий. - И чтобы человек остался безответен гласу апостольскому? - |
|
Никогда! Никогда! |
|
Нет, слишком мрачно смотрел любимец Его с Патмоса, когда, увлеченный |
|
своим восторгом, он писал огненные строки Откровения. Сион божий, весь |
|
Христова еще здесь, на сем мире, осуществится, она уже началась и вспять |
|
идти не может. |
|
"Се дах пред тобою двери отверсты и никтоже может затворити их"... Пал |
|
Вавилон, пал Вавилон и не воскреснет более; пал великий город, облеченный |
|
в виссон, и порфиру, и багряницу, украшенный златом и камнями, и плачут о |
|
нем купцы, издали всматриваясь в развалины города, где они торговали и |
|
миррой, и фимиамом, и конями, и телами, и душами человеческими. Силен |
|
враг, живущий в развалинах, но он побежден, и мир, как Савл, сделается из |
|
гонителя апостолом, из воина крови воином Христовым. - Понятны мне |
|
грустные звуки, вырывающиеся из души Иоанна; его пламенный нрав не умел |
|
ждать; но не прав он; разве не при нем уже началась битва, на которую |
|
ангел звал вранов пожирать трупы сильных, и он, некогда склонявший главу |
|
на грудь Его, уже видел потрясенный Рим - словом евангелия? И кто же |
|
потрясли его? Эти гонимые, униженные, отреби миру, скитающиеся, нагие, в |
|
то время как о силу его раздробились народы всей земли. Оттого что голос |
|
их был голос бога, голос человечества, оттого что они душою предали себя |
|
Христу и своему призванию. Этого голоса не сковали темницы, не казнили |
|
секиры, не растерзали тигры. |
|
Что против этой любви и веры могли легионы, и патриции, и цезари? Эти |
|
люди веры были сильнее сильных мира сего, которые с улыбкою презрения |
|
говорили о назарянах. "Ничего не имея, - по словам Павла, - и всем |
|
обладая". |
|
Сын мой, несмотря на то, что я горько обманулся в людях, я убежден в |
|
скором утверждении царства Христова. Священные минуты, когда явилась мне |
|
впервые мысль этого Снопа, когда я прозрел ее в евангелии, когда так |
|
близко казалось мне осуществление ее... Настал для человечества день |
|
исхождения из Египта. Труден путь: и степа, и голод, и жар; но снова |
|
разделит Иегова нам Чермное море и введет в землю обетованную. Мы, может, |
|
погибнем в пути, но они перейдут - не достаточно ли одной этой мысли, чтоб |
|
с сладкою надеждой явиться пред судиею, исполнив долг свой? - Долго нам |
|
еще странствовать, и ужасно теперичное состояние. Гонения остановились, но |
|
слабые пали духом. Христиане сделались хуже язычников. |
|
Где эта семья, у которой было одно сердце, одна душа, где собственности |
|
не было, а было все общее, как говорит Лука? |
|
Где братство, в котором были и невежды, и ремесленники, и пахари, и |
|
старые женщины и из коих выбирались вожди церкви Христовой, и какие вожди? |
|
- Но не будем сетовать, пускай смердят и разлагаются остатки древнего |
|
мира; не из развалин его построится Сион, они нечисты. - Ежели б ты знал, |
|
что такое Византия... Грехи ее дошли до неба, и бог воспомянул неправды |
|
ее; на ней совершится громовое пророчество Исайи, она будет рабою |
|
иноплеменников. И там, в этой-то Византии, я видел великих светильников |
|
церкви; духовенство отделилось от мирян, и в нем сохраняется весь |
|
Христова; оно-то собиралось в Никее, в этот великий день веры оно не |
|
простило Константина, облитого тройною кровью - сына, племянника и жены. |
|
Да, среди пустынь, за стенами монастырей, возрастет слово Христово: "И |
|
свет во тьме светит, и тьма его не объяла", - и оттуда пересодится на |
|
открытое поле, когда из него исторгнутся плевелы. - Догнивайте же, остатки |
|
Вавилона, снедаемые собственными пороками, гибните в сладострастии и |
|
сребролюбии, гибните в гнусных, позорных руках евнухов и женщин. |
|
- Неужели, отец мой, ты рядом ставишь женщин с этими полулюдьми? - |
|
спросил юноша. |
|
- Нет, но, - сказал игумен, строго взглянув на Феодора, - но бойся |
|
женщин; их красота - красота Авадонны. |
|
- Но красота от бога и есть проявление его, говорит Августин, который |
|
сам любил. |
|
- Горе тебе, ежели ты только нашел в Августине, - возразил старец. - |
|
Далила, обрезывающая власы Самсона, - вот образ всех женщин. Вспомни, что |
|
Сирах боялся их, как ядовитых скорпионов, более, нежели тигра и дракона. |
|
Их слабые души, их изнеженные тела привязывают к земле; не имея сил, они |
|
коварны; не имея возможности подняться, они держат нас, как жена Потифара, |
|
за край одежды. Женщина требовала главу Иоанна, женщина была первая |
|
преступница в обществе апостольском... но отчего же ты огорчился, Феодор? |
|
Но я знаю тебя... наш разговор зашел далеко, пора готовиться к девятому |
|
часу... Верь мне, юноша: скуделен сосуд этот, и гибельна красота его. |
|
Благословим память Марка, основавшего в твоей родине жизнь монастырскую. |
|
Здесь мы можем работать для человечества, и ничто не отвлечет нас. Семья |
|
Иисуса были его ученики, семья наша - братия. |
|
Игумен кончил, встал и пошел по аллее. Юноша долго смотрел ему вслед и |
|
был взволнован. "Женщина требовала главу Иоанна, - думал он, - но дева |
|
родила Христа. Сирах... |
|
Сирах же говорит, что женщина добродетельная есть солнце, восходящее на |
|
небе господнем, ясный светильник на церковном подсвечнике. И кто распял |
|
Его? И кто стоял при кресте? |
|
О, ты, ты один справедлив, Сын божий, ты простил даже преступную..." Но |
|
вдруг лицо его вспыхнуло, слезы налились в глаза, и он воскликнул: "Ты |
|
прав, ты прав, отец святой". |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
V |
|
|
|
|
|
15. За тем я вышла ранним утром из |
|
дома, чтоб найти тебя, - и нашла. |
|
16. Я ложе мое украсила цветными |
|
коврами египетскими. |
|
17. Я облила его миррою, алоэ и кинамонами. |
|
18. Приди насладиться любовью. |
|
|
|
Соломон, Пр., гл. VII |
|
|
|
|
|
За несколько лет перед тем, как игумен доказывал Сирахом, что женщины |
|
страшнее дракона, и Феодор оправдывал их Сирахом, говоря, что они похожи |
|
на солнце, - опустел дом одного богатого гражданина в Александрии. Этот |
|
гражданин был женат на прелестной египтянке, любил ее, как африканец, - и |
|
она любила его, до тех пор пока не приехал в Александрию греческий |
|
вельможа с сыном. Византийский юноша, прелестный собою, со всею |
|
изысканностью нравов падающего царства, со всею привлекательностию ложного |
|
просвещения, понравился египтянке; она изменила мужу, потом сделалась |
|
грустна, задумчива; какая-то сокровенная мысль терзала ее; она не могла |
|
смотреть на обманутого и оставила его. Тщетно искал он ее; никогда не было |
|
ни малейшей вести о преступной. С того времени пышный дом его превратился |
|
в гроб, тоска снедала сердце, растерзанное сомнениями; он не знал о измене |
|
и не понимал причину бегства; худой, убитый, он больше походил на |
|
вызванного духа, нежели на человека. Много лет прошли в печали и слезах, и |
|
как наиболее питают надежду люди, не имеющие на нее никакого права, так и |
|
он ждал беспрерывно то ее возвращения, то какого-нибудь известия и, не |
|
получая никакого, тем с большею уверенностью хватался за всякую тень |
|
надежды. |
|
И вот однажды снится ему сон, будто ангел господень, с вечно юным |
|
лицом, с улыбкой на устах, летит с неба, летит прямо к нему, останавливает |
|
свой полет над его головою, качается на дивных крыльях и, сказав: "Нынче у |
|
храма св. Петра", летит наверх петь бога. |
|
Он проснулся; сны иногда бывают так ярки, так выразительны, что нельзя |
|
им не верить. Он добавил к словам ангела смысл, который хотел, поспешно |
|
оделся и отправился к храму св. Петра. С ранней зарею сидел он уже на |
|
мраморных ступенях, под колоннадою храма, осматривая каждого человека, как |
|
таможенный пристав. Сначала прохожие были редки, потом целыми толпами |
|
двигались они по площади. Житель стран полуденных не умеет сидеть дома; |
|
многие укрывались от солнечного зноя под тем же порталом. Но где же она? |
|
Никто не обращал на него внимания, никто не говорил с ним, и он |
|
пользовался этим уединением особого рода, которое ощущает человек в толпе |
|
людей, когда не делит с ними ни их желаний, ни их мыслей. Твердо полагаясь |
|
на глас божий, он ждал и ждал. - Кто-то ехал на ослице в черном платье; он |
|
не спускал глаз с него; но это был монах. Инок подъезжал к храму, слез с |
|
ослицы и, как бы пораженный неподвижностью сидящего, дрожащим голосом |
|
сказал ему едва внятно: "Добрый день, господин". Он не обратил на него |
|
внимания, не его искал несчастный. Монах оставил ослицу и взошел в храм; |
|
потом народ опять начал редеть, уходить; солнце садилось, ночь наступала, |
|
и отчаянный муж, второй раз теряя свою жену, тихими шагами побрел домой. |
|
Через несколько времени вышел монах, тотчас обратил глаза на место, где |
|
сидел несчастный, и, как бы обрадованный его уходом, поспешно сел на свою |
|
ослицу, вздохнул, перекрестился, еще раз вздохнул и поехал к городским |
|
воротам. |
|
Было поздно; сильный ветер дул с взморья; черные тучи, окровавленные |
|
снизу лучами солнца, роняли огромные капли теплой воды на растрескавшуюся |
|
землю. Феодор, взволнованный встречею и боясь грозы, не хотел ехать далее |
|
и свернул в монастырь Энат, лежащий возле Александрии. Служитель божий, |
|
гражданин всего мира христианского, в те времена везде находил отворенную |
|
дверь, и всюду приход его считался счастием, тем паче в монастыре, куда |
|
приходили все бедные и труждающиеся дети церкви. |
|
Вечерняя молитва началась. Феодор взошел в церковь и удалился в |
|
небольшое углубление, бывшее в стене; там, никем не зримый, хотел он |
|
принесть свою молитву Искупителю. Тихое, стройное пение монахов едва было |
|
слышно, и тем невещественнее, тем неопределеннее, тем святее становилась |
|
песнь. Полузвуки согласовались с полумраком, в котором был погружен храм; |
|
своды, казалось, исчезли, стены - какими-то массами тумана; дым из |
|
кадильниц, виясь около изображений, придавал им таинственное движение. И |
|
шаги по каменному полу, и мелькание черной рясы, и ее шорох увеличивали |
|
торжественность, возможную только в храме божием и которую испытал всякий, |
|
с чистой душою входивший в церковь. Тем сильнее действовала она на |
|
мечтательного Феодора, - его можно было принять за изваяние; именно он, |
|
как статуя, выражал одно чувство - чувство молитвы. Иногда слабый вздох |
|
вырывался из пруди его, как будто он упрекал себя в чем-то, иногда и слеза |
|
навертывалась, но восторг все поглощал, соединяя все мысли в гимн. |
|
...Близ углубления, где был Феодор, стояла молодая женщина, прелестная |
|
собой, как те девы Востока, о которых пел Низами; сначала молилась и она; |
|
но вскоре молитва исчезла с уст ее; беспрерывно смотрела она на юношу; |
|
освещенный последним остатком света, окруженный мраком, Феодор казался ей |
|
чем-то принадлежащим нездешнему миру; она думала видеть архангела, |
|
принесшего благую весть деве иудейской... Огненная кровь египтянки пылала. |
|
Окончилось вечернее моление. Феодор пошел к игумну, не обратив на нее |
|
ни малейшего внимания, сказал ему о причине приезда и просил дозволения |
|
переночевать. Игумен был рад и повел Феодора к себе... Первое лицо, |
|
встретившее их, была женщина, стоявшая близ Феодора, дочь игумна, который |
|
удалился от света, лишившись жены, и с которым был еще связан своею |
|
дочерью; она приехала гостить к отцу и собиралась вскоре возвратиться в |
|
небольшой городок близ Александрии, где жила у сестры своей матери. |
|
В ленивой груди жителя Юга бывают минуты торжественные; в такую минуту |
|
он переживет все, что по мелочи испытает гиперборей. У него страсть |
|
родится, подобно дочери Зевса, в полном вооружении. Зажженная однажды, она |
|
может гореть и жечь его до гроба. Его страсть любит до уничтожения |
|
предмета любви, пылает местью до уничтожения самого себя. Эта огненная |
|
масса, внезапно воспламеняющаяся и никогда не тухнущая. Египтянка любила |
|
Феодора пламенно, безвозвратно. |
|
Бледные девы Севера не поверят этому; они не знают этого ада страстей, |
|
привыкнувшие к своим мечтам о духовном, о небе, то есть не о настоящем |
|
небе, а о том, которое они создали себе для бегства от скупой и туманной |
|
природы. Она с жадностию впивала каждый взор его - но этот взор был |
|
обращен к небу; с жадностию слушала каждое слово - но это слово было о |
|
боге. "Любовь, - сказал он, - вот основание мира, и апостол говорит, что |
|
недостаточна вера, ежели нет любви". Но не о земной любви говорил юноша, о |
|
земной понимала дева. |
|
Взошедши в келью, для него приготовленную, Феодор бросился на скудную |
|
постель из банановых листьев и не тушил еще лампы, как вдруг начала |
|
отворяться дверь и тихо-тихо взошла какая-то старуха с темным, загорелым |
|
лицом наших цыган, с впалыми щеками и неверным взглядом; украдкой окинув |
|
горницу, она сказала: "Служитель Христов, есть человек, нуждающийся в |
|
твоей помощи; не откажись идти за мною". Феодор молча встал и пошел за |
|
нею. Вышли на двор, все было темно; подошли к какой-то маленькой двери; |
|
старуха отворила ее; за нею еще мрачнее; пустила его вперед и исчезла; но |
|
не долго стоял Феодор - его взял кто-то за руку, и на этот раз не |
|
высохшая, костлявая, угловатая рука старухи, а нежная, мягкая, трепещущая |
|
ручка, горячая, как каленое железо. Прикосновение во мраке всегда наводит |
|
ужас, и Феодор содрогнулся. "Сюда", - прошептал едва внятный голос, и он |
|
смиренно шел; небольшой переход оканчивался дверью; ее отворил его |
|
спутник, и в нем он узнал прелестную дочь игумна. |
|
Полунагая, едва одетая легкой тканью, которая более обнаруживала ее |
|
красоту, нежели скрывала своими фантастическими драпри, трепещущая и |
|
огненная, стояла она перед ним, не смея ни поднять на него взора, ни |
|
оторвать его от пестрых цветов ковра, до которого чуть касались ее |
|
маленькие ножки. |
|
Слезы катились из ее глаз, засыхая на разгоревшихся, воспаленных щеках. |
|
- Странник, - сказала она, долго принуждая себя сказать то, о чем |
|
молчать ей казалось так трудно, - прости меня... |
|
Странник, я люблю тебя... но, бога ради, не смейся надо мною... Я |
|
видела, как ты молился; твой вдохновенный взор, твое лицо, твой страстный |
|
взгляд не идут молитве; твоя душа пламенна, она не может удовлетвориться |
|
молитвою; ты обманываешь себя. Люби меня... может, тебе неизвестно это |
|
море блаженства, я тебе раскрою его, мы потонем в его волнах; я сожгу тебя |
|
моим поцелуем, я обовьюсь, как эфеу, около тебя, я умру, целуя тебя... - |
|
И, говоря это, дева в самом деле тонула в океане страстей и, полумертвая, |
|
дрожащая, готова была броситься в объятия юноши; но они не раскрылись. |
|
Спокоен и тих был взор Феодора; таким взором смотрит луна на бешеную Этну, |
|
пламенем раздирающую свою грудь. |
|
- Дева, - сказал он ей, - благодари судьбу, что ты это говоришь мне, |
|
отжившему для мира сего; я не воспользуюсь слабостью овцы гибнущей. |
|
Вспомни, что ты христианка. Я соединю свои молитвы с твоими, чтобы господь |
|
извел из тебя злого духа, губящего душу твою. Дева, и я был порочен, и я |
|
знаю, как слабы женщины... тем сильнее будет молитва моя, тем спасительнее |
|
тебе. |
|
- Как, ты любил! - воскликнула она. - Ты любил! - и ревность к |
|
прошедшему взволновала ее грудь, в которой не было места и одной страсти. |
|
- Где она?., но.., но, может, ее уж нет, может, она изменила, может, в ней |
|
не было этой бешеной страсти? О, я заменю ее, я свободна, как птица |
|
небесная; бежим в Грецию, там... |
|
- Остановись, - сказал Феодор, и ланиты его показали, что он еще |
|
человек; но что их оцветило - любовь или воспоминание? - Я богу дал |
|
клятву, и ничто не сокрушит ее. |
|
- Лицемер, деве дал ты клятву; обманщик, тебе ли носить монастырское |
|
платье? Да, это ясно; теперь все понимаю - но я умею мстить; ты видел, как |
|
необузданны страсти мои... |
|
И неужели твое сердце до того принадлежит другой, что нет места для |
|
меня? Один час, одну минуту дай насладиться тобою, и я счастлива, и возьми |
|
после жизнь мою, на что мне она тогда; и в этой минуте я солью все, и рай |
|
позавидует мне. |
|
Ты смущен; нет, нет, эта грудь не из гранита! |
|
И она бросила лампу на пол, и душистое масло струями разлилось по |
|
ковру, и светильня, вспыхивая, и потухая, и курясь, прожгла его... |
|
судорожная рука обвилась около юноши, дрожащие уста с своим огненным, |
|
сладострастным дыханием коснулись уст Феодора; тщетно хотел он вырваться. |
|
- Нет, нет, ты мой, я тебя не пущу! - шептала она, целуя его. |
|
Ясно и душно было утро, когда на ослице тихо подъезжал Феодор к |
|
Октодекадскому монастырю, везя елей для храма. Черты лица его, утомленные |
|
зноем, выражали опять то же спокойное, святое чувство, с которым он выехал |
|
за два дня из этой ограды. По временам взор его делался мечтателен, далеко |
|
устремлялся в пространное поле и, казалось, выпрашивал какого-нибудь |
|
предмета или искал кого-нибудь, но тотчас приходил он в свое всегдашнее |
|
положение. Молитва виднелась на устах, молитва во взоре, молитва в нем |
|
самом... и привратнцк, тот же старец, которого он ждал целую ночь, но еще |
|
старее, отворил ему вороты, и он опять въехал в этот тихий, умерший двор, |
|
где люди не измяли зеленой травы, где одни черные рясы мелькали меж белых |
|
надгробных камней, где душистые лимоны и пышные смоковницы заслоняли одни |
|
черные рясы и белые надгробные камни. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
VI |
|
|
|
17. И сказала ему: "Еврейский раб, которого ты привел |
|
в дом свой, хотел меня обесчестить..." |
|
|
|
20. Тогда бросил он его в темницу... |
|
21. Но господь был с ним. |
|
|
|
Моисей, Кн. бытия, гл. 39 |
|
|
|
|
|
- Нет, это клевета, - сказал игумен Октодекадского монастыря, - |
|
гнусная, черная клевета. - И тень сомнения уже прокралась на, его лицо, и |
|
он, казалось, разуверял себя более, нежели стоящего возле монаха. |
|
- Но пояс, - возразил тот. |
|
- Хорошо. Неси лобзание мира нашему брату и скажи, что я спрошу у |
|
обвиняемого, и да падет вся строгость на главу преступную. |
|
Монах склонился и вышел. Лицо игумна было ужасно, жилы на висках |
|
налились кровью и бились; он был смущен, несмотря на свою обычную |
|
твердость, и не знал, верить ли или нет какому-то обвинению, и то укорял |
|
себя в сомнении, приискивая наказание виновному, то верил обвинению, |
|
приискивая доказательства к опровержению его; он то вставал и |
|
прохаживался, то садился; наконец, обращаясь к молодому монаху, сказал: |
|
"Позови брата Феодора и оставь его со мною наедине". |
|
Тихая, аскетическая жизнь подняла так фантазию Феодора, так приучила |
|
его и созерцательности, что он целые часы проводил, мечтая то о прелестной |
|
жизни, которая готовится праведнику в обителях рая, то о соделании всей |
|
земли одною паствою Христа, то погружался в созерцание бога и, долго |
|
теряясь в бесконечном, вдруг спускался на землю; и как хороша она ему |
|
казалась тогда, как ясно выражала Его и как понятно говорило и это |
|
ветвистое дерево, и эта пернатая птица! В такой-то созерцательной минуте |
|
был он, когда его позвали к игумну; это было так обыкновенно, что он, |
|
нисколько не удивясь, пошел к нему с светлым вдохновенным лицом, торопясь |
|
пересказать все, что чувствовал. |
|
С холодным и важным видом встретил его игумен, пристально посмотрел на |
|
прелестного юношу и уже почти оправдал его в душе. |
|
- Феодор, - сказал он, подавая письмо, - прочти его и скажи, правда ли? |
|
Феодор стал читать письмо. Игумен остановил на нем испытующий взор, но |
|
юноша спокойно прочел и твердо сказал: |
|
- Видит бог, что ложь. |
|
- Твой ли это пояс? |
|
- Мой. |
|
- Где ты потерял его? |
|
- Не помню, святой отец; я хватился его, возвратясь из Александрии, уже |
|
дома. |
|
- Это пояс женский, - прибавил игумен, рассматривая. |
|
- Я с ним пришел семь лет тому назад, - ответил Феодор не совсем верным |
|
голосом и наклоняя голову, чтоб скрыть пурпур, покрывший щеки его. |
|
Игумен не заметил. Туча пронеслась. |
|
- Я был уверен в твоей невинности, сын мой; нет, ты не мог так пасть, |
|
бог не дает порочному такой души; тебя избрал он в свое воинство, - и |
|
игумен обнял его, и тронутый Феодор рыдая целовал в плечо старика. |
|
Но чрез несколько месяцев опять явились монахи энатские; они принесли с |
|
собою младенца, бросили его середь двора и с злобной усмешкой сказали: |
|
"Братия, ваше дело вскормить чадо порочной жизни вашей!" Обиженная братия |
|
требовала, чтоб назвали виновного, - ей отвечали именем Феодора. - Никто |
|
не верил, все просили игумна, чтоб он допросил виновного, и игумен, |
|
непоколебимый в своей доверенности, спокойно сказал: "Судите его сами", |
|
твердо убежденный, что одно слово, один вид Феодора будет полным |
|
оправданием. Он втайне даже радовался торжеству своего друга. Призвали |
|
Феодора. Игумен ждал с нетерпением оправдания, ободрял его взглядом, |
|
улыбкой; и каково же было удивление старика, когда Феодор, преклоняя |
|
колена, трепещущий, прерывающимся голосом от слез едва произнес: "Прости, |
|
отец святой, прости... я обманул тебя, ужасно обманул". Старец был |
|
притоптан к земле, не мог поднять глаз, ни вымолвить слова; пятна вышли на |
|
его лице, рука перестала перебирать четки и судорожно дрожала. |
|
Наконец, гордо взглянув на братию, он сказал повелительным голосом: |
|
"Изгнать презренного обманщика из монастыря, он пятнает нас". И |
|
озлобленная братия, униженная поступком Феодора, осыпала его насмешками и |
|
бранью; даже несколько камней полетело в юношу; все волновалось и кричало; |
|
один обвиненный стоял спокойно; минута волнения прошла, - это был прежний |
|
Феодор, то же вдохновенное лицо, и ясно обращался его взор на братию и к |
|
небу; и когда игумен, боясь тронуться его видом, спросил: "Чего же медлите |
|
вы?" - тогда Феодор возвел очи к небу, говоря: "Господь, теперь я вижу, |
|
что ты обратился ко мне, что грешная молитва дошла до подножия твоего". |
|
Потом упал он ниц пред игумном и сказал: "Не прощенья молю я, но молись о |
|
душе преступной, которая никогда не забудет тебя..." Слезы не дозволили |
|
ему продолжать... |
|
"Молитесь и вы, братия", - прибавил он, вставая и низко кланяясь им. |
|
Наконец подошел к ребенку, взял его на руки, поцеловал и с видом искренней |
|
любви сказал ему: "Не плачь, дитя, не плачь". Долее не мог вытерпеть |
|
игумен; он чувствовал, что слезы готовы брызнуть из глаз; он встал и пошел |
|
в келью. |
|
Взошедши в нее, раздраженный и недовольный собою, сел к окну и смотрел, |
|
как монахи вели Феодора к воротам, наперерыв осыпая бранью, как вытолкнули |
|
его; все было к Феодору немилосердно, даже старый привратник ударил его |
|
тростью. Феодор терпел все, защищая ребенка и как будто взором говоря: |
|
"Онто чем виноват?" |
|
"Так я никогда не был обманут, - думал игумен. - Это - искушение |
|
дьявола... Но как добр, как восторжен он был сначала и все семь лет! Я его |
|
любил, как сына, более, нежели как сына... Но как же он читал письмо так |
|
спокойно? Надобно быть очень порочну, чтоб скрывать пороки. Его погубила, |
|
увлекла эта женщина, а он еще защищал их, порождение ехидны, лишившее рая |
|
первого человека... И в самое то время, как он признавался, в моем сердце |
|
кричал голос: "Он невинен!" |
|
Никогда не надобно доверяться этому голосу. А как он перенес стыд и |
|
наказание! Каким взором взглянул на меня!.. О Феодор, зачем ты пал? Ты мне |
|
был так необходим; кто заменит тебя?.. |
|
Но не стыдно ли жалеть о нем? Старик, вот плоды твоей опытности, |
|
мальчишка обманул тебя. - И он смеялся судорожным смехом. - Не прав ли я |
|
был, сомневаясь принять его в монастырь?" Тут он остановился, - эта мысль |
|
мирила его с собою, - и начал думать не о Феодоре, но о новых искусах для |
|
приходящих. Ужасно хоронить друга; но еще ужаснее видеть свою ошибку в |
|
человеке, с которым делил душу, помыслы, это - кусок мяса, оторванный от |
|
сердца, горячий, кровавый. Игумен после этого происшествия сделался еще |
|
мрачнее, не велел при себе поминать бывшего друга, старался стереть его в |
|
памяти - и не мог забыть. |
|
Между тем несчастный Феодор, опозоренный, униженный, изгнанный, был |
|
встречен людьми, которые слышали о его вине и ругались над ним еще злее |
|
монахов. Посредственность до того ненавидит все высшее, что для нее |
|
торжество всякое падение; сверх того, она воображает, что, бросая камень в |
|
виновного, закроет свои пороки. - Яростными голосами кричала толпа: "Где |
|
же сын живого мертвеца, отказавшегося от земли?" Феодор вынимал младенца |
|
из мантии и говорил: "Вот он"; но в этом не была видна дерзость злодея, |
|
который нагло показывает клеймо варнака, но какое-то самоотверженное |
|
чувство своего преступления; казалось, он просил их наказать себя и был |
|
готов все перенести. |
|
У Феодора не было ничего; бедность грозила ему своими худыми руками, |
|
посиневшими от стужи, иссохшими от голода; никто не подавал ему милостыни; |
|
на последние деньги купил он молока младенцу, сам питался кореньями и |
|
морскими раковинами... "И хождаше по пустыне скитался, очерне же плоть от |
|
зимы и зноя, и очи потемнеша от горького плача, и живяша со зверьми", - |
|
этими словами описывает мартиролог его жизнь. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
VII |
|
|
|
|
|
Простри длани твоя и приими душу |
|
мою, юже в жертву принесох любви |
|
ради твое я. |
|
|
|
Житие св. Екатерины |
|
|
|
У гроба Феодорова сидел грустный игумен - и с ним тот самый |
|
александриец, который так усердно ждал свою жену у храма Петра. |
|
Александриец плакал, игумен молился; никто не прерывал тишины - она |
|
продолжалась некоторое время. Но вдруг отворилась дверь, и взошел игумен |
|
энатский с монахом, которого он присылал обвинять Феодора. Тело усопшего |
|
было покрыто; игумен Октодекадского монастыря открыл голову и спросил |
|
своего собрата - это ли Феодор? |
|
- Он самый, - отвечал тот. |
|
- Обесчестивший у нас девицу, - прибавил монах. |
|
С горькой улыбкой отдернул игумен покрывало и указал женские перси. |
|
- Это жена его, Феодора, - сказал он, указывая на александрийца. |
|
- Воплощенный ангел! Прости мне, что я, слабый грешник, не постиг |
|
твоего величия, и моли у всевышнего, да отпустятся мне грехи мои... |
|
Старик залился слезами и склонил голову свою к покойнице. Небесная |
|
улыбка видна была на холодных устах, которые, казалось, хотели открыться |
|
еще раз для того, чтоб сказать игу мну: |
|
"Я прощаю тебя". |
|
|
|
|
|
...И написующе тое неточие на хартиях, |
|
но и в сердцах ваших, прости - |
|
рахуся к подвигам великим |
|
и благоугождаху |
|
богу. |
|
|
|
|
|
Крутицкие казармы, |
|
1835 года февраль. |
|
(Переписано в Вятке, 1836 г., марта 12) |