| Ни сны, ни явь | |
| Мы сидели на закате всем семейством под липами и пили чай. За сиренями из оврага уже поднимался туман. | |
| Стало слышно, как точат косы. Соседние мужики вышли косить купеческий луг. Не орут, не ругаются, как всегда. Косы зашаркали по траве, слышно - штук двадцать. | |
| Вдруг один из них завел песню. Без усилия полился и сразу наполнил и овраг, и рощу, и сад сильный серебряный тенор. За сиренью, за туманом ничего не разглядеть, по голосу узнаю, что поет Григорий Хрипунов; но я никогда не думал, что у маленького фабричного, гнилого Григория, такой сильный голос. | |
| Мужики подхватили песню. А мы все страшно смутились. | |
| Я не знаю, не разбираю слов; а песня все растет. Соседние мужики никогда еще так не пели. Мне неловко сидеть, щекочет в горле, хочется плакать. Я вскочил и убежал в дальний угол сада. | |
| После этого все и пошло прахом. Мужики, которые пели, принесли из Москвы сифилис и разнесли по всем деревням. Купец, чей луг косили, вовсе спился и, с пьяных глаз, сам поджег сенные сараи в своей усадьбе. Дьякон нарожал незаконных детей. У Федота в избе потолок совсем провалился, а Федот его не чинит. У нас старые стали умирать, а молодые стариться. Дядюшка мой стал говорить глупости, каких никогда еще не говорил. Я тоже - на следующее утро пошел рубить старую сирень. | |
| Сирень была столетняя, дворянская: кисти цветов негустые и голубоватые, а ствол такой, Что топор еле берет. Я ее всю вырубил, а за ней - березовая роща. Я срубил и рощу, а за рощей - овраг. Из оврага мне уж ничего и не видно, кроме собственного дома над головой: он теперь стоит, открытый всем ветрам и бурям. Если подкопаться под него, он упадет и накроет меня собой. | |
| Все вообще возмутились. Невозмутимым остался один только "политический", который все время тут путался по дорогам на велосипеде, нелегально. Урядник всегда ездил низом, прямо через болото, а "политический" - верхом, по дороге. Бывало, урядник ушмыгнет в кусты на своих беговых дрожках, как курица, мокрый от водки; а уж с горки соколом катит на велосипеде "политический"; на штанах у него прилипли и в педалях велосипеда застряли репьи. Собаки совершенно осипли, крутят хвостами в облаке пыли. | |
| Итак, все мы кончили довольно плохо: "изменились скоро, во мгновение ока, по последней трубе", как и предупреждал дьякон. | |
| Но ведь "политический", что бы ни произошло, всегда останется "политическим" и "нелегальным". Такая его порода. Впрочем, я ведь всегда считал основой жизни мир, который, однако, вольно и невольно, сам же и нарушал. | |
| Всю жизнь мы прождали счастия, как люди в сумерки, долгие часы, ждут поезда на открытой, занесенной снегом платформе. Ослепли от снега, а всё ждут, пока появятся на повороте три огня. | |
| Вот, наконец, высокий, узкий паровоз; но уже не на радость: все так устали, так холодно, что нельзя согреться даже в теплом вагоне. | |
| Усталая душа присела у порога могилы. Опять весна, опять на крутизнах цветет миндаль. Мимо проходят Магдалина с сосудом, Петр с ключами; Саломея несет голову на блюде; ее лиловое с золотом платье такое широкое и тяжелое, что ей приходится откидывать его ногой. | |
| - Душа моя, где же твое тело? | |
| - Тело мое все еще бродит по земле, стараясь не потерять душу, но давно уже ее потеряв | |
| Окончательно разозлившийся черт придумал самую жестокую муку и посылает бедную душу в Россию Душа смиренно соглашается на это. Остальные черти рукоплещут старшему за его чудовищную изобретательность. | |
| Душа мытарствует по России в двадцатом столетии... | |
| Весенние лесные проталины. Снег почти сошел; только под старыми елями сереет ледяная корка. Душистый воздух. Среди елей образовалась огромная заводь; в ней отражается утро. | |
| За лесом - необъятная равнина. На равнине - необъятная толпа мужиков. Один подвязывает лапоть; другой умывает лицо талым снегом; третий засучивает рукава рубахи: собрались куда-то. | |
| Из большой, наскоро сложенной, кузни валит дым. Мужики тащат плуги и бороны в переплав. | |
| А за деревней, на холмах, остановились богатыри: сияние кольчуг, больше ничего не разобрать. Один выехал вперед, конь крепко уперся ногами в землю, всадник протянул руку, показывает далеко - за лес. | |
| Вдруг толпа двинулась по направлению, указанному рукой богатыря. На плечи взмахиваются вилы; у других - странные старинные мечи. | |
| Мужики идут, по колена утопают в озерах тали, и весь лес наполнился шелестом лаптей. | |
| Теперь - тише. Наступает молчание. Я закрываю глаза и передо мной проходят обрывки образов, частью знакомых, частью - нет. Они стесняют грудь, так что становится душно. Перед закрытыми веками проплывают радужные пятна... | |
| Я открываю глаза - все та же лампа, и на кресле, под лампой, она: верхняя половина ее лица в тени; освещен приоткрытый рот; в темноте, сквозь приспущенные веки, меня по-прежнему преследуют эти всегда пьяные глаза. | |
| Однажды, стараясь уйти от своей души, он прогуливался по самым тихим и самым чистым улицам. Однако душа упорно следовала за ним, как ни трудно было ей, потрепанной, поспевать за его молодой походкой. | |
| Вдруг над крышей высокого дома, в серых сумерках зимнего дня, появилось лицо. Она протягивала к нему руки и говорила: | |
| - Я давно тянусь к тебе из чистых и тихих стран неба. Едкий городской дым кутает меня в грязную шубу. Руки мне режут телеграфные провода. Перестань называть меня разными именами - у меня одно имя. Перестань искать меня там и тут - я здесь. | |
| Никакого ответа на его тоскливые жалобы. Только фонтан роняет струйки; а длинные травы в узком хрустале благоухают. | |
| Всю ночь он пробродил вдоль черной реки, а утром подошел к церкви. По снежной площади наискосок, огибая паперть, протрюхала сонная тройка: по бокам висели гроздьями шесть пьяных офицеров и дам. Очевидно, жаловаться было некому и думать не о чем. | |
| Он решил вернуться домой, пока она спит. | |
| - По вечерам я всегда обхожу сад. У заднего забора есть такое место между рябиной и боярышником, где днем особенно греет солнце. Но по вечерам я уже несколько раз видел на этом месте... | |
| - Что? | |
| - Там копается в земле какой-то человек, стоя на коленях, спиной ко мне. Покопавшись, он складывает руки рупором и говорит глухим голосом в открытую яму: "Эй, вы, торопитесь". | |
| - Так что же? | |
| - Дальше я уж не смотрю и не слушаю: так невыносимо страшно, что я бегу без оглядки, зажимая уши. | |
| - Да ведь это - садовник. | |
| - Раз ему даже ответили; многие голоса сказали из ямы: "Всегда поспеем". Тогда он встал, не торопясь, и, не оборачиваясь ко мне, уполз за угол. | |
| - Что же тут необыкновенного? Садовник говорил с рабочими. Тебе все мерещится. | |
| - Эх, не знаете вы, не знаете. | |
| 19 марта 1921 |