Datasets:

sentence-transformers

/

parallel-sentences-news-commentary

like 0

The Veil Wars

«Покрывальные войны»

The Velvet Delusion

Розовые мечты

COLLEGE STATION, TEXAS – With the fall of the Berlin Wall in 1989 and the relatively non-violent overthrow of communism throughout Central and Eastern Europe, optimists predicted a new golden age of a world filled with peaceful democracies.

КОЛЛЕДЖ-СТЕЙШН, шт. ТЕХАС, США. После падения в 1989 г. Берлинской стены и относительно ненасильственного свержения коммунизма в странах Центральной и Восточной Европы оптимисты предсказывали наступление нового золотого века человечества, когда большинство стран превратятся в мирные демократические государства.

History, for some, seemed to have come to an end.

Некоторые посчитали, что история подошла к концу.

But the optimists have proved to be misguided, as the world’s powers, great and small, drew their own, often conflicting, lessons from the past.

Но, как оказалось, оптимисты заблуждались, поскольку мировые державы, и большие, и малые, извлекли свои собственные, часто противоречащие друг другу уроки из прошлого.

For Americans, 1989 validated everything they already believed.

Для американцев 1989 год подтвердил все, во что они уже верили.

They had won the Cold War, or so they perceived, through hard force and conviction.

Они победили в «холодной войне», или так им казалось, с помощью силы и убеждений.

They saw demonstrators in East European capitals and Chinese crowds in Tiananmen Square chanting for freedom, and believed that those throngs wanted to be American.

Они увидели демонстрантов в восточноевропейских столицах и толпы китайцев на площади Тяньаньмэнь, скандирующих лозунги о свободе, и посчитали, что все эти люди хотели стать американцами.

As George H.W. Bush declared, “We know how to secure a more just and prosperous life for man on Earth: through free markets, free speech, free elections, and the exercise of free will unhampered by the state.”

Как провозгласил Джордж Буш-старший: «Мы знаем, как обеспечить более справедливую и процветающую жизнь для жителей Земли – с помощью свободных рынков, свободы слова, свободных выборов и выражения свободной воли без вмешательства государства».

Subsequent events seemed to validate this American recipe.

Последующие события, казалось, подтверждали данный американский рецепт.

The Gulf War confirmed American military might and the age-old perils of appeasement.

Война в Персидском заливе подтвердила военную мощь Америки и неизбежность опасности, создаваемой политикой умиротворения.

The Clinton era gave us active democracy-promotion as the principle tool of American foreign policy, which George W. Bush’s administration took to unprecedented extremes.

Эра Клинтона дала нам активную пропаганду демократии в качестве основного инструмента американской внешней политики, который администрация Джорджа Буша-младшего довела до беспрецедентных крайностей.

Cold War victory provided the answer for each.  “America’s resolve and American ideals so clearly articulated by Ronald Reagan,” Clinton said, “helped to bring the Wall down.”

«Холодная война» дала ответ всем. «Решимость Америки и ее идеалы, которые были так четко сформулированы Рональдом Рейганом», – сказал Клинтон, – «содействовали падению Стены».

The lesson was clear: “we achieve our aims by defending our values and leading the forces of freedom.”

Урок был понятен: «мы достигаем своих целей, отстаивая свои ценности и возглавляя силы свободы».

Barack Obama’s words echo those of Clinton.

Слова Барака Обамы вторят словам Клинтона.

Despite his frequent avowals of change, his central articulation of American policy seems remarkably static.

Несмотря на свои частые заявления о необходимости изменений, его главная идея американской политики выглядит вполне статичной.

“Earlier generations faced down fascism and communism not just with missiles and tanks,” Obama preached in his famous campaign speech in Berlin, “but with sturdy alliances and enduring convictions.”

«Предыдущие поколения справились с фашизмом и с коммунизмом не только с помощью танков и ракет», – проповедовал Обама в своей знаменитой предвыборной речи в Берлине, – «но также с помощью крепких союзов и твердых убеждений».

This is why Obama’s America spends more on weaponry than the rest of the world combined, and why democracy-promotion remains the unquestioned foundation of American foreign policy, with debate possible only about its application.

Поэтому-то Америка Обамы тратит на вооружения больше, чем весь остальной мир, вместе взятый, и поэтому пропаганда демократии по-прежнему является неоспоримой основой американской внешней политики, а обсуждения возможны только по поводу ее принятия.

History offers a recipe for success, so long as Americans adhere to the lesson of 1989.

История предлагает рецепт успеха, при условии что американцы следуют уроку 1989 г.

But the rest of the world learned different lessons.

Но остальной мир извлек иные уроки.

European strategists largely dismissed America’s interpretation that force had won the Cold War, believing that cooperation had triumphed precisely because force was absent.

Европейские стратеги во многом не согласились с мнением Америки о том, что в «холодной войне» победила сила, считая, что сотрудничество привело к триумфу именно из-за того, что отсутствовала сила.

They heard in pleas for freedom from behind the Iron Curtain not a desire to become American, but to join the remarkably successful European experiment in collective security and prosperity that emerged after World War II.

В мольбах о свободе, раздававшихся из за «железного занавеса», они расслышали не желание стать американцами, а желание присоединиться к чрезвычайно успешному европейскому эксперименту по коллективной безопасности и процветанию, начатому после второй мировой войны.

For today’s European leaders, the central lesson of 1989 is that force is counterproductive; what matters is consensus.

Для сегодняшних европейских лидеров основным уроком 1989 г. является то, что сила приводит к обратным результатам: подлинно важным является лишь согласие.

Russian leaders, not surprisingly, also drew their own conclusions.

Российские лидеры, что неудивительно, тоже извлекли свои собственные выводы.

When Mikhail Gorbachev spoke of a “Europe from the Atlantic to the Urals,” his conception was not of a continent under Soviet domination, as Josef Stalin once threatened.

Когда Михаил Горбачев говорил о «Европе от Атлантики до Урала», он не имел в виду континент под советским владычеством, как когда-то угрожал Сталин.

Having demonstrated remarkable restraint in 1989, Russian leaders expected to be embraced by the West.

Продемонстрировав замечательное самообладание в 1989 г., российские лидеры ожидали быть принятыми в Западный мир.

Instead, NATO expanded to Russia’s doorstep, the European Union barred its doors, and membership in the World Trade Organization seemed out of reach.

Вместо этого, НАТО теперь стоит на пороге России, Европейский Союз закрыл свою дверь, а вступление во Всемирную торговую организацию кажется недостижимым.

The post-Soviet economy crumbled, crime skyrocketed, and life expectancy declined.

Постсоветская экономика обрушилась, преступность стремительно возросла, продолжительность жизни снизилась.

Russia’s voice in global affairs lost authority.

Голос России в общемировых делах потерял авторитетность.

For Russian leaders, 1989’s lesson was clear: trusting the West was foolish at best, dangerous at worst.

Для российских лидеров урок 1989 г. был ясен: доверять Западу, по меньшей мере, глупо, а может и опасно.

Gorbachev’s vision of European inclusion neglected centuries of Russian history; the West did not want Russian participation.

Концепция Горбачева о вступлении в ЕС не учитывала века российской истории: Запад не хотел объединяться с Россией.

Better that Russians rely on their own power, develop their own resources, and police their own borders.

Русским лучше рассчитывать на собственные силы, разрабатывать свои собственные ресурсы и охранять свои собственные границы.

The Kremlin trusted the West in 1989.  Subsequent Russian leaders refuse to be duped again.

В 1989 г. Кремль доверял Западу. Последующие российские лидеры не желают больше оказываться в дураках.

Chinese leaders embraced 1989’s most puzzling legacy. They recoiled at the Soviet bloc’s disintegration.

Китайские лидеры последовали самому странному уроку 1989 г. Они не пожелали иметь ничего общего с развалом советского блока.

“Every effort should be made to prevent changes in Eastern Europe from influencing China’s internal development,” party officials concluded in March 1989, and within months they violently crushed democratic protesters.

«Необходимо приложить все усилия для того, чтобы изменения, происходящие в Восточной Европе, не повлияли на внутреннее развитие Китая», – был вывод партийных руководителей в марте 1989 г., и в считанные месяцы они жестоко расправились с демократическими протестующими.

China took from 1989 the lesson that state stability was paramount.

Урок, извлеченный Китаем из 1989 г., заключается в том, что первостепенной задачей является стабильность государства.

Yet China’s leaders also recognized that they ignored popular demands at great peril.

Однако китайские лидеры также признали, что игнорирование требований народа может привести к катастрофическим последствиям.

The government thus made an implicit deal with its citizens: political dissent would not be tolerated, but, in exchange, the state would guarantee economic growth.

Тогда правительство пошло на следующую неявную сделку со своими гражданами: политическая оппозиция будет жестоко подавляться, но взамен государство гарантирует экономический рост.

No one could question the government’s legitimacy so long as prosperity expanded.

Никто не мог оспаривать легитимность правительства, пока повышался уровень благосостояния населения.

Chinese foreign policy also prioritized legitimacy after 1989, with the regime hoping to reassert its authority globally by expanding China’s participation in international organizations.

Также, после 1989 г. приоритетом китайской внешней политики стала борьба за легитимность: режим надеялся стать легитимным в глазах мировой общественности, расширяя участие Китая в деятельности международных организаций.

Chinese leaders embraced the cooperative nature of the post-1945 European process, but simultaneously took the Russian lesson to heart: the West would not yield merely to good intentions.

Китайские лидеры прониклись духом сотрудничества, присущего послевоенной Европе, но, вместе с тем, восприняли и российский урок: Запад не станет сотрудничать из-за одних только ваших добрых намерений.

But, unlike Russia, China de-emphasized the relevance of traditional hard power to achieve its goals.

Но, в отличие от России, Китай посчитал роль традиционной политики силы маловажной в достижении своих целей.

In fact, Chinese leaders have spent remarkably little, relative to China’s growing GDP, on the military.

Вообще, китайские лидеры тратили и тратят на вооруженные силы крайне мало средств по сравнению с ВВП Китая.

Chinese power today comes not from its ability to match America’s blue-water navy, but from its holdings in US Treasury bonds.

Сила Китая сегодня заключается не в его способности соперничать с океанским флотом Америки, а в наличии у него огромного числа облигаций Казначейства США.

The legacy of 1989 echoes even in Iran, whose leaders seem clearly to have learned from Tiananmen Square and the collapse of the Iron Curtain that a committed government can, indeed, demobilize a public demanding reform.

Отголоски наследия 1989 г. дошли даже до Ирана, лидеры которого, по-видимому, четко усвоили урок площади Тяньаньмэнь и падения «железного занавеса», а именно, что жесткое правительство может без проблем подавить общество, требующее реформ.

The world would not soon forget the horrors of Tiananmen, global protestors promised in 1989.

В 1989 г. протестующие всего мира обещали, что мир не скоро позабудет ужасы, творившиеся на площади Тяньаньмэнь.

But it did – and with extraordinary speed.

Но произошло обратное, причем довольно быстро.

In looking back at 1989, we are, in effect, looking forward from that year’s momentous events at the very different legacies that they produced.

Оглядываясь на 1989 г., мы, по сути, смотрим с перспективы важнейших событий того года на различия в наследии, к которым они привели.

The Virtual Enemy

Виртуальный враг

Five years have passed since the terrorist attacks on New York and Washington of September, 2001, yet it seems that policymakers have learned little about how terrorist cells operate, and what their weaknesses are.

Пять лет прошло со времени террористических актов а Нью-Йорке и Вашингтоне 11-го сентября 2001 года, однако политикам, похоже, до сих пор мало известно о том, как действуют террористические ячейки и в чем их слабость.

The Bush administration still uses the phrase “war on terror” and behaves as though it really is a war, the ordinary kind where one government fights another.

Администрация Буша по-прежнему использует фразу «война с терроризмом» и ведет себя таким образом, как будто это действительно война – обычная война, когда одно государство воюет с другим.

Yet after five years of military exertions, strategies based on targeting a united aggressor have only made the situation worse.

Однако после пяти лет военных усилий, стратегии, основанные на действиях против единого агрессора, только усугубили ситуацию.

It is time to understand the new, emerging model of conflict.

Пора уже понять новую, развивающуюся модель конфликта.

In order to make the “war” paradigm fit, the Bush administration alludes to al-Qaeda as a centrally directed enemy.

Чтобы использовать парадигму «войны», администрация Буша относится к «Аль-Каиде», как к врагу с центральным управлением.

In fact, there is now no master planner or funder of terrorist activities.

Однако, в действительности, главного планировщика и спонсора террористической деятельности больше не существует.

The Madrid, London, and Bali attacks, as well as several thwarted operations in the United States and Britain, were all characterized by their dispersed organization.

Для террористических актов в Мадриде, Лондоне и на Бали, а также нескольких расстроенных операций в Соединенных Штатах и Великобритании была характерна рассредоточенность организации.

Independently generated plots emerged and used ad hoc resources, often within the target country.

Планы возникали и разрабатывались независимо друг от друга, и ресурсы использовались специально для конкретной операции, часто внутри страны ее осуществления.

Those small operations also lacked a common internal design.

У этих маленьких операций не было и общего внутреннего дизайна.

Terrorist motivations differ from cell to cell, even from person to person.

Мотивы террористов отличаются от ячейки к ячейке и даже от человека к человеку.

Individuals can be involved for profit and power, or for political and religious reasons, while others participate for hate or thrills.

Люди могут принимать участие в подготовке и осуществлении террористических актов ради денег и власти, или же по политическим и религиозным причинам, в то время как некоторых побуждает ненависть или же острота ощущений.

Moreover, there are vast differences in terms of risks, rewards, and imperatives as one moves up the organizational chain, or jumps from cell to cell.

Более того, существуют огромные различия с точки зрения степени риска, вознаграждения и императивов по мере восхождения по организационной цепочке или же при переходе из одной ячейки в другую.

Conventional military models are geared to decapitate something that, in this case, has no head.

Традиционные военные модели же имеют целью обезглавить то, что в данном случае не имеет головы.

The characteristics of this new structure have already been studied in a very different context.

Характеристики этой новой структуры уже были изучены совсем в другом контексте.

Terrorism is a violent version of an “agile virtual enterprise.”

Терроризм является агрессивной версией «гибкого виртуального предприятия».

A virtual enterprise is any small group that self-assembles into an organization that is just large enough to accomplish the collective intention.

Виртуальное предприятие – это любая небольшая группа, объединяющаяся в организацию достаточного размера для того, чтобы осуществить коллективное намерение.

Virtual enterprises are unusually innovative, and, in the business sector, they are possibly the only system that can build a one-off product well. A conspicuous example already exists in the movie production industry.

Виртуальные предприятия обычно являются новаторскими, и в сфере бизнеса они, возможно, представляют собой единственную систему, которая может создать хорошую продукцию одноразового употребления.

In fact, they are probably the commercial model of the future.

Фактически, они, возможно, являются коммерческой моделью будущего.

The benefits of virtual enterprises stem from their lightness over stability.

Преимущества виртуальных предприятий проистекают из их легкости, достигаемой за счет стабильности.

At present, most of the price of any product supports the huge, inefficient organization that assembled it.

В настоящее время большая часть стоимости любой продукции направлена на содержание огромной неэффективной организации, выпускающей эту продукцию.

Nearly all the creativity and problem solving occurs in small companies and is later “integrated” by mega-corporations, which have an expensive and vulnerable infrastructure, and keep most of the profit.

Почти вся творческая деятельность и новаторские решения проблем осуществляются маленькими компаниями и затем «интегрируется» мега-корпорациями, имеющими дорогую и уязвимую инфраструктуру и удерживающими большую часть доходов.

This model is the current basis of the business world, just as centralization has also been the favored defense strategy.

Э��а модель является нынешней основой делового мира, так же как централизация является предпочтительной оборонной стратегией.

When you buy a car from General Motors, 80 cents from each dollar goes to GM, which mostly only manages itself.

Когда вы покупаете автомобиль у Дженерал Моторс, 80 центов с каждого доллара получает Дженерал Моторс, которая в основном занимается только собственным управлением.

The small suppliers actually provide you with 80% of the value and innovation but only receive 20% of the reward.

Фактически, 80% стоимости машины являются продуктом деятельности малых компаний-поставщиков, включая и новые идеи, но они получают за это только 20% стоимости.

Ironically, extensive research into alternative models was funded through the US Department of Defense, which, as the world’s largest buyer of complex machinery, wanted better, cheaper and more tailored goods.

По иронии судьбы, широкое исследование альтернативных моделей финансировалось Департаментом обороны США, который, как крупнейший в мире закупщик сложного оборудования, хотел получить более дешевую и специализированную продукцию лучшего качества.

The research noted the conditions and triggers needed to facilitate the self-assembly of small opportunistic groups and enable them to act like large companies.

В этом исследовании отмечались условия и факторы, необходимые для способствования созданию маленьких оппортунистических групп и предоставления им возможности действовать как крупные компании.

Unfortunately, the research program was cancelled before its findings could be applied in the business world, almost certainly because it threatened large companies.

К сожалению, эта программа была закрыта до того, как полученные в ходе исследования сведения можно было применить на практике в деловой среде, почти наверняка потому, что они создавали угрозу крупным компаниям.

It is often forgotten that US Defense Secretary Donald Rumsfeld emerged from a comfortable retirement to reorganize the American military into a smaller, more agile force, using some of these same insights.

Часто забывают, что министр обороны США Дональд Рамсфелд вернулся с пенсии для того, чтобы реорганизовать американскую армию в меньшую по размеру, но более гибкую силу, используя некоторые из таких идей.

But the planning for the Iraq invasion, in which Rumsfeld advocated the use of fewer troops than advised, suggests a poor understanding of distributed systems.

Но планирование вторжения в Ирак, где Рамсфелд выступал в поддержку использования меньшего количества войск, чем ему советовали, говорит о плохом понимании рассредоточенных систем.

While the forces were deployed for a flexible entry and withdrawal, the Bush administration ended up using them for an old-fashioned occupation.

В то время как силы были направлены для гибкого вторжения и выхода, администрация Буша в конечном итоге использовала их для старомодной оккупации.

Terrorists have been better at capitalizing on models of distributed operation.

Террористы извлекли большую выгоду из моделей рассредоточенных операций.

Scores of texts are appearing in the Muslim world on jihadi strategic studies.

В мусульманском мире появляется множество работ по джихадистским стратегическим исследованиям.

The best known in the West is The Management of Savagery , but only because it was translated and made public.

Самой известной на Западе является «Управление жестокостью», но только потому, что она была переведена и опубликована.

These books (and the trends they indicate) are becoming less dogmatic and increasingly sophisticated in the adoption of modern management techniques.

Эти книги (и указываемые ими тенденции) становятся менее догматичными и все более искусными в применении современных методов управления.

Their research surely includes the young science of virtual enterprise management: how to nurture and support self-organizing cells.

Их авторам, несомненно, известно и молодой науке управления виртуальными предприятиями: как взрастить и поддерживать самоорганизующиеся ячейки.

Perhaps the first lesson for Western policymakers is that virtual enterprises run on a culture of trust.

Наверное первый урок для Западных политиков должен заключаться в том, что виртуальные предприятия опираются на культуру доверия.

Some kinds of trust can be based on an artificial notion of “not us” rather than on real values and direct experience.

Некоторые виды доверия могут быть основаны на искусственном понятии «своих и чужих», а не на реальных ценностях и прямом опыте.

That is why the Bush administration’s actions actually strengthen the virtual terrorist enterprise dynamic.

Именно поэтому действия администрации Буша в действительности усиливают динамику виртуальных террористических предприятий.

Bush’s “us and them” rhetoric clearly defines an “other” and positions it as a cohesive enemy.

Риторика Буша о «нас и них» явно определяет «других» и представляет их единым врагом.

His “war” approach is making it easier for Islamist terrorists to view the West as an equally united and malevolent force.

Его подход «войны» облегчает исламским террористам задачу видеть в Западе также единую и злую силу.

In the future, the virtual enterprise model will shape how business is conducted, wars will be fought and probably how government services will be administered.

В будущем модель виртуальных предприятий определит методы ведения бизнеса, войны и, возможно, управления государственными службами.

It promises to decouple the management of finance from that of production, implying faster innovation and economic growth.

Она обещает отделить управление финансами от управления производством, что приведет к большему новаторству и экономическому росту.

However, if Western governments do not develop a deep understanding of how these structures operate, they stand no chance of combating the agile terrorist enterprise.

Однако, если Западные правительства не обнаружат глубокого понимания того, как действуют эти структуры, у них не останется шансов одержать победу на гибким террористическим предприятием.

The Virtual Imagination

Виртуальное воображение

MILAN – Will books, through the power of computers and the internet, be transformed into boundless “hypertextual structures” in which the reader is also author?

МИЛАН: Будут ли книги трансформированы, с помощью компьютеров и интернета, в безграничные «гипертекстуальные структуры», в которых читатель является также и автором?

Today, two sorts of books exist: those to be read and those to be consulted.

Сегодня существует два вида книг: одни чтобы читать, другие, чтобы получать консультацию.

With books-to-be-read, you start at page 1, say, where the author tells you a crime has been committed.

С книгами-для-чтения, вы начинаете на странице 1, на которой, скажем, автор описывает вам произошедшее преступление.

You follow until the end, when you discover who is guilty.

Вы читаете до самого конца и узнаете, кто же его совершил.

End of book; end of reading experience.

Конец книги; конец опыта прочтения.

The same happens even if you read philosophy, say, Husserl.

Тоже самое происходит даже тогда, когда вы читаете философию, например Хуссерла.

The author opens at the fist page, and follows a series of questions in order for you to see how he reaches his conclusions.

Автор открывает вам свое мнение на первой странице и потом ведет вас с помощью серии вопросов, чтобы дать вам понять, как он пришел к своим заключениям.