Datasets:

nevmenandr

/

russian-old-orthography-ocr

like 0

Савельичъ почесалъ за ухомъ и ушелъ, ворча что-то.

— Если вамъ, Павелъ Андреичъ понадобится что нибудь, сказалъ Харлампій, то изъ вашей спальни проведенъ колокольчикъ въ буфетъ, вы извольте только позвонить, и къ вамъ явятся за приказаніемъ.

— Хорошо.

Дворецкій было вышелъ, но потомъ возвратился.

— Что нужно? спросилъ Мироволинъ.

— Я позабылъ доложить, что камердинеръ вашъ, вѣроятно, прекрасный человѣкъ, но онъ не бывалъ въ Петербургѣ, такъ потрудитесь приказать ему, чтобъ дверь на черную лѣстницу онъ постоянно держалъ на крючкѣ, а то здѣсь есть люди всякіе.

— На это онъ у меня осторожный, онъ и въ Москвѣ не зѣвалъ.

— Мое дѣло Доложить. Затѣмъ позвольте пожелать пріятнаго сна. Въ которомъ часу прикажете разбудить?

====page 23====

— Ну, ужъ этого, любезнѣйшій, я и самъ не знаю.

— Оно точно, уставши съ дороги. Впрочемъ, все будетъ готово, когда изволите проснуться.

— И, отвѣсивъ поклонъ, дворецкій удалился.

— Мироволинъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ Савельича, который минутъ черезъ десять явился очень мрачный.

— Что, Савельичъ, надулся? спросилъ Мироволинъ съ улыбкою.

— Помилуйте, баринъ, по неволѣ надуешься. Мнѣ сейчасъ лакей указывалъ мою комнату. Ну, ужъ правду сказать, — комната!

— А что?

— Да у насъ въ деревнѣ сторожка лучше, а что обиднѣе, одно окно и то съ желѣзною рѣшеткою, какъ въ тюрьмѣ.

— Что жь тебѣ — кабинетъ, что ли, нуженъ, скотина?

— Зачѣмъ кабинетъ! Въ Москвѣ въ нумерѣ у меня всетаки было просторнѣе, а здѣсь темно, рѣшетка въ окнѣ и поворотиться негдѣ. Посмотрите сами.

— Понимаешь, болванъ, мы на первыхъ порахъ остановились у тетушки — нельзя-жь было огорчить ее отказомъ. Пообживемся и переѣдемъ на свою квартиру.

— Далъ бы то Богъ. Я принесъ халатъ и туфли.

— Хорошо. Теперь дай мнѣ раздѣться, а самъ ложись спать.

Савельичъ раздѣлъ барина, который легъ на роскошную постель, а самъ отправился въ свою темную горенку за перегородкою, хватилъ изъ дорожной барской фляги, которую не разсудилъ помѣщать въ библіотекѣ, и черезъ нѣсколько минутъ захрапѣлъ богатырски..

III.

Въ уютномъ кабинетѣ, на мягкомъ креслѣ передъ письменнымъ столомъ сидѣлъ довольно полный мужчина лѣтъ за сорокъ. Гладко выбритыя щеки отливали синевою по причинѣ густой бороды, а довольно длинные усы и такая же эспаньолка придавали его физіономіи нѣчто артистическое. Дѣйствительно, Ларіонъ Ивановичъ Гременицынъ былъ артистъ своего рода, и въ своемъ амплуа мало имѣлъ соперниковъ. Онъ былъ въ щегольскомъ зеленомъ халатѣ изъ плотной шелковой матеріи, перехваченномъ такимъ же толстымъ шнуромъ съ затѣйливыми кистями, и въ громадныхъ бархатныхъ туфляхъ: ножища у него была не аристократическая. Руками тоже онъ не могъ похвастаться, онѣ отличались краснотою, шириною и

====page 24====

уродливыми ногтями; но здѣсь туго натянутыя перчатки скрадывали уродливость, а Ларіонъ Ивановичъ какъ въ обществѣ, такъ и въ театрѣ постоянно бывалъ въ перчаткахъ и надо отдать ему справедливость — всегда въ свѣжихъ, настоящихъ парижскихъ. Но, увы, съ ногами не то: здѣсь самъ Пель ничего не могъ подѣлать и хотя искусствомъ своимъ онъ и скрадывалъ безобразную форму, однако не въ состояніи былъ уменьшить размѣровъ ноги. Послѣднее обстоятельство приводило Ларіона Ивановича даже въ отчаяніе, потому что, не смотря на свои лѣта, онъ былъ большой поклонникъ прекраснаго пола, и, главное, желалъ нравиться.

Передъ нимъ стояла большая фарфоровая чашка, изъ которой онъ, по временамъ, прихлебывалъ чай, пуская тонкую струйку дыма благовонной сигары, цѣна которой далеко превосходила стоимость обѣда какого нибудь труженика-ремесленника. Прямо противъ него на стѣнѣ въ роскошной рамкѣ висѣла большая картина, на которой искусною кистью изображена была обнаженная красавица, въ такой граціозной позѣ и съ такою вызывающею улыбкою, что Ларіонъ Ивановичъ въ описываемую минуту думалъ, сколько можно бы дать тысячъ, еслибъ найдти оригиналъ этой картины, разумѣется, не на полотнѣ.

Хотя біографія Ларіона Ивановича сама по себѣ и довольно любопытна, однако, мы постараемся, по возможности, быть краткими, ибо, выводя въ своемъ романѣ довольно много личностей, не считаемъ себя въ правѣ распространятьен о нихъ слишкомъ, въ ущербъ долготерпѣнію читателя. Ларіонъ Ивановичъ принадлежалъ къ весьма хорошей фамиліи, родился въ Петербургѣ, и когда воспитывался въ какомъ-то модномъ пансіонѣ, у отца его имѣлось еще состояніе, которое, однако же, отецъ его почти проѣлъ въ то время, когда Ларіону Ивановичу пришла пора поступить на службу. Юноша не хотѣлъ идти дальше пансіона, говорилъ по французски отлично и считалъ свое образованіе блестящимъ, а время слишкомъ драгоцѣннымъ, чтобъ тратить его «на разные университеты, гдѣ, пожалуй, еще наберешься вольнодумства», какъ онъ выразился передъ отцомъ, когда тотъ, съ-пьяна, заикнулся было, «что не худо бы походить въ университетъ, потому де, что сынъ князя Павла поступилъ въ студенты». Ларіонъ Ивановичъ хотѣлъ непремѣнно служить въ одномъ изъ замѣтныхъ гвардейскихъ полковъ, но ему не удалось осуществить своего желанія, а судьба занесла его въ Польшу юнкеромъ въ армейкіе гусары. Не успѣлъ онъ получить столь желанный чинъ

====page 25====

корнета, какъ его батюшка умеръ отъ несваренія желудка, оставивъ единственному своему сыну родительское благословеніе, да нѣсколько тысячъ долгу. Ларіонъ Ивановичъ тоже обзавелся долгами въ надеждѣ на отцовскую доброту и хорошее, какъ ему казалось, состояніе, но узнавъ горькую истину, — какъ человѣкъ не глупый и энергическій, принялся исправлять несправедливости судьбы. Конечно, трудомъ онъ не могъ нажить ничего, ибо не умѣлъ ничего дѣлать; службою составить кое что хотя тогда и можно было, однако для этого требовались извѣстные чины, по крайней мѣрѣ, хоть ротмистерскій, который давалъ право на эскадронъ, приносившій уже извѣстные доходы. Ларіонъ Ивановичъ взялъ отпускъ, занялъ у кого-то изъ богатыхъ товарищей денегъ на дорогу и прямо отправился въ Москву, тогдашнее Эльдорадо для жениховъ, особенно кавалеристовъ, гдѣ любому офицеру ничего не значило подхватить купчиху, иногда съ порядочнымъ капиталомъ. Судьба на первыхъ же порахъ улыбнулась Гременицыну онъ на одномъ балѣ приглянулся богатой купечеекой дочкѣ, воспитанной по модному, и родителямъ которой хотѣлось выдать ее за благороднаго. Ларіонъ Ивановичъ началъ бывать въ домѣ, по средамъ и пятницамъ отказывался отъ сливокъ къ чаю, прикинулся богомольнымъ, и такъ обошелъ стариковъ, что черезъ мѣсяцъ сдѣлался обладателемъ толстенькой, недурненькой Анны Петровны и сорока тысячъ чистаганомъ. Тесть предложилъ ему оставить капиталъ и получать хорошіе проценты, но Ларіонъ Ивановичъ не еогласился на томъ основаніи, что располагалъ, приложивъ десятокъ, другой тысячъ, купить домъ въ Петербургѣ на имя жены. «Кто врагъ своему дѣтищу» проговорилъ тесть, и отсчиталъ зятю капиталъ банковыми билетами. Дѣйствительно, Гременицынъ уѣхалъ въ Петербургъ съ молодою женою и еще такъ удачно, что теща, не желая, чтобъ онъ размѣнивалъ билетъ, сунула ему въ тихомолку тысьченокъ пару. Гременицынъ подалъ въ отставку, и пока вышелъ приказъ объ его увольненіи, онъ прокутилъ и проигралъ всѣ женины деньги, связавшись съ шулерами, которыми невская столица изобиловала съ незапамятныхъ временъ. Только и барыша, что онъ научился плутовать въ картахъ, да и то неискусно, ибо когда рѣшился обобрать навѣрное одного помѣщика, тотъ подмѣтилъ неловкій вольтъ и побилъ ему физіономію. Хотя въ той профессіи, которую усвоилъ Гременицынъ, и ничего не значитъ ходить съ побитою физіономіею, однако онъ смекнулъ дѣло, что безъ денегъ, безъ достаточнаго искусства и будучи въ нѣкоторомъ родѣ ославленнымъ,

====page 26====

нельзя жить, спустя рукава, въ столпцѣ, и рѣшился дѣйствовать. Въ одинъ прекрасный день онъ отправилъ свою дрожайшую половину къ ея родителямъ, при самомъ слезномъ письмѣ, въ которомъ жаловался на разныя несчастія, а самъ улетучился изъ Петербурга.

Какими-то судьбами попалъ онъ въ Сибирь, не на каторгу, не на поселеніе, а на службу, и подбившись въ милость къ какому-то чиновнику, довольно скоро выскочилъ въ исправники. Вотъ тутъ-то Ларіонъ Ивановичъ погрѣлъ руки, и хотя чрезъ нѣсколько лѣтъ его отставили съ тѣмъ, чтобъ впредь никуда не принимать, однако онъ вернулся въ Петербургъ съ весьма круглымъ капитальцемъ. Какъ онъ его добылъ — разсказывать будетъ долго, довольно того, что онъ судился по нѣсколькимъ уголовнымъ преступленіямъ. На совѣсти у него осталось нѣсколько грабежей, нѣсколько засѣченныхъ на смерть людей, но за эти поступки онъ, по прежнему судопроизводству, оставленъ былъ въ сильномъ подозрѣніи, а выключенъ за неисполненіе какого-то предписанія, что всегда подавало ему поводъ еще жаловаться на несправедливость начальства.

Проѣзжая чрезъ Москву, Ларіонъ Ивановичъ узналъ, что жена его скончалась, и онъ даже не справился, какъ она жила, и не пошелъ къ ней на могилу. Въ Петербургѣ Гременицынъ принялся за тайное ростовщичество, потому что въ то время еще не дозволено было явное, а между прочимъ исподтишка началъ разузнавать, что творилось на зеленомъ полѣ, какъ въ высшемъ кругу, такъ и въ среднихъ сферахъ и даже въ тѣхъ игорныхъ трущобахъ, гдѣ засѣдаютъ отпѣтыя безшабашныя личности.

Въ описываемую нами эпоху Гременицынъ порядочно разжился, держалъ экипажъ, имѣлъ въ оперѣ ложу, содержалъ для тона любовницу-француженку, но самъ не игралъ въ карты. Это былъ особаго рода маклеръ, картежный сводникъ, имѣвшій сношеніе какъ съ честными, такъ и съ безчестными игроками.

Созерцаніе обнаженной красавицы навело Гременицына на весьма скорбныя мысли, на весьма печальное сравненіе граціозныхъ формъ, которыя словно съ какою-то упругою дрожью вырывались съ полотна — съ полуувядшими прелестями его француженки, стоившей ему чрезвычайно дорого. Онъ началъ уже было серьезно подумывать, что въ Петербургѣ много молоденькихъ свѣженькихъ красавицъ, не весьма строгаго поведенія, и при томъ же ему пришла въ голову неотвязная мысль, что онъ еще красивый мужчина, и, слѣдовательно, могъ бы вкушать наслажденія любви и не тратя въ годъ нѣсколько тысячъ.

====page 27====

Но вотъ раздвинулась портьера, и приземистый камердинеръ показался у двери.

— Макаръ Ивановичъ пришелъ, проговорилъ онъ глухимъ басомъ.

— Эхъ, Сергѣй, сколько разъ я тебѣ говорилъ — не пускать эту гадину.

— Больно ужъ просится, Ларіонъ Ивановичъ, говоритъ, очень нужно.

— Зови въ туалетную.

— Слушаю.

Камердинеръ вышелъ, а Гременицынъ посидѣлъ еще минутъ пять, не сводя глазъ съ картины, прихлебнулъ изъ чашки, раскурилъ потухшую было сигару и лѣниво потянулся къ двери направо, занавѣси которой были приподняты.

При входѣ Гременицына, отъ противоположной двери отдѣлилась тощая, бѣдно-одѣтая фигура и отвѣсила довольно низкій поклонъ. Это былъ еще человѣкъ молодой, но по блѣдному лицу котораго, дрожащимъ рукамъ и колѣнамъ можно было судить о несчастной страсти къ спиртнымъ напиткамъ, а разстроенныя черты лица, нѣкогда красиваго и безвременныя морщинки свидѣтельствовали о пережитыхъ треволненіяхъ.

— Ну, что, Макаръ, опять денегъ просить? сказалъ Гременицынъ, не скрывая неудовольствія, но еще и не тѣмъ тономъ, который служитъ предисловіемъ къ изгнанію.

— Знаете ли, что я вамъ скажу, Ларіонъ Ивановичъ?

— Конечно, какую-нибудь глупость или пошлость.

— Ахъ, нѣтъ. Я думаю, что вы сами предложите мнѣ денегъ.

— Вотъ какъ!

Гременицынъ сѣлъ и отряхнулъ пепелъ съ сигары.

— А я тебѣ вотъ что скажу, продолжалъ онъ: ты бобовъ не разводи, мнѣ нѣкогда слушать твои фантазіи. Говори — ты съ желѣзной дороги?

— Нѣтъ.

Ларіонъ Ивановичъ посмотрѣлъ вопросительно.

— Ну?

— Есть звѣрь.

— Мало ли звѣрей. Ручной ли?

— Отъ васъ будетъ зависѣть.

— Энъ куда метнулъ!

— Дорогой звѣрь.

— Говори путемъ.

— Сегодня изъ Москвы пріѣхалъ молодой человѣкъ, если не ошибаюсь съ сотнею тысячъ дохода.

====page 28====

— Гм!

— Только въ такой клѣткѣ сидитъ, что доступъ не всякому возможенъ.

— Короче.

— Молодой помѣщикъ съ Волги, по фамиліи Мироволинъ, и остановился въ домѣ у своей тетушки, у княгини Тулумбасовой.

— Чортъ ли же въ немъ! Эта старая корга на меня зубы точитъ.

— Знаю, Ларіонъ Ивановичъ, да есть машина.

— Ты что-то завираешься, любезнѣйшій.

— Нѣтъ, не завираюсь, Ларіонъ Ивановичъ. Все подведу какъ слѣдуетъ, дайте только время!..

— И денегъ?

— Это въ вашей волѣ.

— Да говори мнѣ путемъ и толкомъ. Ты хоть подлецъ, но малый способный.