Datasets:

dllllb

/

libru-poetry

like 0

наше возвышенное благоговение и лучшее - здесь! - мир для чувств ясен

нас возвышающее постоянство и лучший -- здешний! -- мир для чувства явствен

К утру, как обычно, ее корабль спустят по лестнице люди, и она весело потирает руки.

Спасется парусная ночь. К утру, как водится, корабль ее прибудет и спустятся по трапу люди, и руки радостно потрут.

Испуганный Мбаппе узнает, когда станет легче, и судьи обязательно приедут, чтобы Мбаппе смог продолжить игру.

Испуганной монашенкой в миру окажется, когда светлее будет, и обязательно прибудут судьи, чтоб осужденья продолжать игру.

А как же она? - вид сияющих струн в черном газе у рояля,

Но ей-то что? -- свиданье просияло и струны в черном ахают рояле,

Повиснув в воздухе, утро Гершвина в голубом стиле, непринужденное,

повисшим в воздухе, который Гершвин под утро в стиле блюз, несдержан,

... И Трой снова раскроет нам тайны, и мечта о будущем снова будет построена каким-нибудь приезжим эрудитом, который исчез, сделав ее необыкновенной.

...И Троя снова нам откроет тайны, и сон грядущий вновь соорудит какой-нибудь заезжий эрудит, исчезнувшее сделав чрезвычайным.

Мы строим будущее из песка, из лома лефтовера, шьем новый флаг, который для нас поистине экстраординарный.

Мы будущее строим из преданий, из лоскутков оставшегося сшит его манящий новым флаг, на вид для нас такой и впрямь необычайный.

Прикосновение ведет нас - рабочий, архитектор и поэт идут за прошлым,

Чутье ведет нас -- за былым вослед идет рабочий, зодчий и поэт,

еще одно прикосновение к совершенству, сопровождающее бесконечный жест,

очередных коснувшись совершенств, досочиняя бесконечный жест,

О, жизнь не всем по душе, в ней так много - смерти и пустоты, и обреченности, которая горит под ложкой и бесконечно печальна.

О, жизнь не вся приходится по вкусу, в ней столькое -- от смерти и пустот, и гибельности, от которой жжет под ложечкой и бесконечно грустно.

И некоторые из них будут кусать, выставлять счета, скрывать половину правды и уходить, когда так необходимо быть устным всю ночь,

И кто-то вдруг -- нет-нет, да и укусит, и за приятельство предъявит счет, и утаит полправды, и уйдет, когда всю ночь так нужно быть изустным,

когда необходимо превратить весь мир в газебо, удлинив троицу,

когда необходимо превратить весь мир в беседку, продлевая нить,

Но даже крошечный принц будет аплодировать монарху, чтобы дать мне раунд аплодисментов.

Однако ж, даже крошечный восторг велит монархом, чтобы я расторг с печалью договор -- в кругу оваций! Киев

Солисты уходят с усталой сцены, но на них сияет бред прошлого, все еще возвышенный-сумасшедший, новый, вдохновенный.

Солисты сходят с надоевшей сцены, но рампа прошлого сияет им, по-прежнему возвышенно-шальным, по-новому роскошно-вдохновенным.

И древность задает цену тому, что является не дымом, а синим дымом, но запах души которого необходим всегда, везде и для всех, и уж точно.

И древность устанавливает цены на то, что не товар, а сизый дым, но запах чей душе необходим всегда, везде и всем, и непременно.

Боже мой, сколько значат треугольники, в которые тебя бросили?

Ах, боже мой, как много значит дрожь, в которую тебя бросает, сплошь

И вот еще один, казалось бы, невозможный объект недвижимости, уже присвоенный на имя каждого!

И так смешон заносчивый другой, звук не умеющий добавить свой в уже для всех назначенное имя! Киев

Бог земледелия, Сатурн, был дядей, возможно, из-за того, что он помнил.

Бог земледелия, Сатурн, был дядей мрачным, быть может, оттого, что вспоминал,

Может быть, потому, что он помнил, как счастлив был мир, как он был временами в спешке и прославлял, как внезапно он исчез... И память угасала, как рак,

быть может, оттого, что вспоминал, как мир был счастлив, как он времена не торопил и славил, как утрачен был вдруг... И память пятилась по-рачьи,

Я шел мимо, наполненный красотой, и выглядывал из окна в ужас от того, что новый мир смело расходился, чтобы все могли его увидеть.

прошедшим наполняясь, и, полна прекрасного, глядела из окна на мерзости, что новый мир, не пряча, для обозренья нагло выставлял.

Но Сатурн знал, что земля содрогнется, и тогда плоды будут радовать живых,

Но знал Сатурн, что расцветет Земля, затем плоды обрадуют живое,

Тогда плоды осчастливят живого, и он будет верно исполнять свой долг, как бог.

затем плоды обрадуют живое, и он как бог исполнит честно долг,

и честно исполнит свой долг, как Бог, и трезво рассудит:

и он как бог исполнит честно долг, а мыслью трезвой подведет итог:

Мой лучший день будет когда-либо. Он ждет за деревом, растущим вдали, иногда шелестеть по ночам, жизнь обнадеживает прежде всего.

Мой лучший день еще когда-то будет. Он ждет за деревом, растущим вдаль и шелестящим в ночи иногда, жизнь обнадеживая первопутно.

Кто-то диктует мне и разбудит красивым обещанием и долгим ожиданием вариаций, которые судьи сочли бессмысленными.

Диктует некто мне диктант и будит, прекрасное пообещав и дав мелодию для вариаций, встарь бессмысленной считавшуюся, судьям

музыка мешала и так надоедала всем... Во всей своей красе

от музыки мешавшую и всем так докучавшую... Во всей красе

так досадно... Во всей своей красоте должна появиться, преображаясь сама.

так докучавшую... Во всей красе она должна предстать, преображаясь

ко всему хорошему, то замерзнуть, то стать, как вся земля,

на все лады, то замереть веля, то становясь, как целая Земля,

Пусть он принесет на птичьем пляже еще одну траву для гнезда, которая так необходима для моих чувств всегда - они любят быть одни.

Пусть принесет мгновенье в птичьем клюве еще одну травинку для гнезда, такого нужного для чувств моих всегда -- они, чтоб быть, уединяться любят.

Она будет прозрачной вокруг них и позволит людям смотреть в глаза, когда они осознают себя, не нанося вреда тому факту, что чей-то взгляд гордо

Вокруг прозрачно будет пусть и люди пусть смотрят в лица им, когда они себя осознают, и нет вреда в том, что совсем уж чей-то взгляд колючий

безжалостно, показывая им, насколько они ненужны... И дым

безжалостен, показывая им, как не нужны они... И дым

Над ними, странные, и пусть они уходят, не зная себя наизусть,

над ними, странными, и пусть они, себя не зная наизусть,

Пройти, не обрывая лесной паутины, струну, сияющую поперек тропинки того, кто попал в чужой ручей, но вдруг узнал своего родного в дикой природе...

Пройти, не рвя лесную паутинку, струну, блистающую поперек пути забредшего в чужой поток, но вдруг узнавшего родное в диком...

Это красиво, бесшумно, чтобы можно было учиться, где только что учились, где в нас тишина многотомных криков

Прекрасное -- безбрежно многолико быть может, для того, чтоб ты урок мог извлекать, где только что извлек, где в нас безмолвий многотомных вскрики

снова рождаются из тишины и хотят петь древние гимны

рождаются из тишины опять, и хочется антично воспевать

идти, цепляясь за рассказы о ветвях и становясь немного живыми

идти, цепляя повести ветвей и становиться чуточку живей

На улицах снова сияют дети, взлетает взрослая толпа. И жизнь в то же время - в сумерках. Визуальная и слепая.

На улицах опять светают дети и вечереет взрослая толпа. И жизнь одновременно -- на рассвете и на закате. Зряча и слепа

И это так красиво для душ и умов, когда им дают проблеск того, что значит быть богом.

определенности богиня -- редко являет нечто ненасытным нам. И так прекрасно душам и умам, когда им в ощущенье дан хоть очерт,

даже малейший намек на кларнетизм... Ночью шел дождь.

хоть самый малый ясности намек... Был ночью дождь. Мой лучший луч намок

Рой любимых мыслей и счастливых мыслей и не мешает телу-душе летать туда, куда она давно хотела - к своим, к своим и к своим,

Слетается любимых мыслей рой и счастлив ты, и не мешает тело душе лететь, куда она хотела давным-давно -- к своим, в свое и в свой,

где можно разгадать до предела... Боже мой, я думаю смело

где можно расковаться до предела... О боже мой, как думается смело

тому, кто стоит за красивой горой в освободившееся мгновение, слыша шорох растущих связей, бум событий во внутренней руке,

тому, кто за прекрасное горой стоит в освобожденное мгновенье и, слыша шорохи растущих звеньев, бамбук событий внутренних рукой,

умело, вдруг, без бумаги, без трости - вовремя, с размахом,

умелой вдруг, рисует без бумаги и без холста -- на времени, с размахом,

По сторонам я смотрю, глядя на ветки тех мест, которые мне нравились, несмотря на все симпатичные мне окрестности.

По сторонам смотрю, хватаясь взглядом за ветки мне понравившихся мест, за все мне симпатичное окрест. Мне хочется. чтоб все осталось рядом.

В саду кажется, что жизнь - это не палимпсест, что нам щедро дано не одно место, а бесконечность, что мы не скрыты от нас.

Помешкать бы еще. В саду нарядном все кажется, что жизнь --не палимпсест, что дан нам щедро не один присест, а бесконечность, что от нас не спрятан

секрет непроходимости и долговечности вдали, о чем мы больше не жалеем, расставаясь

секрет безмерности и дленья в даль, что расставаться больше нам не жаль

из-за отсутствия разделения, которое теперь отменено; что он больше не рулевой, а что от него... другие ангилы.

благодаря отсутствию разлуки, которая теперь упразднена; что больше не начальствует она и что от этого... иные муки.

Все те же ключи, и сладкоежка из неслыханной для нас области

Все те же клавиши, а сладкозвучье из области неслыханного нам

Из области неслыханного мы должны взять... Не зная дна колодца, нарисовать новые лица!

из области неслыханного нам необходимо брать... Не зная дна в колодце граней новых черпать! Учит сама природа нашей жизни лучик

светить, так что здесь, на том же месте, создается труп (а вместе с ним и волна), который ничем не хуже, не лучше и просто никогда не бывал.

сиять, чтоб здесь, в одном и том же, создана была корпускула (и с ней волна), что вовсе и не хуже, и не лучше, а просто не бывала никогда.

Каким прекрасным будет этот год, когда его контекст будет проколот часом

то, что прекрасным станет через год, когда его контекста час пробьет

... Как бы долго вы его ни растягивали, кофе будет закончен, и как бы он ни был медленным, все пройдет быстро.

...Как ни растягивай -- допьется кофе, и как ни медли -- быстро все пройдет. Нам объясняет нас то век, то год, и вряд ли кто-то объяснит толковей.

И время - это тоже своего рода кровь, текущая глубоко вдаль, и мы рассчитываем на капилляры, и, благодаря им, наш разум навсегда связан.

И время тоже -- разновидность крови, оно в набухших жилах вдаль течет, а мы ведем по капиллярам счет, и, жидким им, навек наш ум закован

Он более морозоустойчив, чем железо способно сотрясать.

похлеще, нежели железа твердь способна заковать. Вот и ответь,

Не сомневаясь где-то в глубине, почему так много для нас, для вас и для меня?

не сомневаясь где-то в глубине: зачем там много нам, тебе и мне, --

Преобладает бригантина. Июльская мошонка повсюду посыпана потливостью спелых ветвей, которыми накануне старта завязываются букеты.

Блестящее господствует. Июльский чешуйчатый везде рассыпан свет и сладостью созревшей манит ветвь рябины, с чьею накануне пуска

в узком проходе в будущее сойдутся сладкие звериные ноздри - он парик, он из музыки,

расположившейся зарею, в узком проходе в будущее милый зверь ноздрями повстречается -- он ведь одной породы с нею, он из музык,

Когда он мечтает играть, он мурлычет: "Пора!"

которые мечтается сыграть, он -- вымурлыкивающий нам: "Пора!"

Хвост прохожего, изваянный, как олень, но украденный

виляющий прохожему хвостом, скульптурен по-оленьи, но тайком

Многие здесь не могут терпеть скрипки, но есть и те, кто днем и ночью готов слушать все, слушать песни без слов, сохраняя нежные улыбки на лицах.

Здесь многие терпеть не могут скрипки, но есть и те, кто день и ночь готов все слушать, слушать песенки без слов, храня на лицах нежные улыбки.

Потом они видят: грубоватые так стиснуты, и их дом, как мы себе представляем, вовсе не кровь для них без музыки, без мечтаний, без разгильдяйства вселенских качелей,

Тогда им видно: грубые так хлипки, а дом их мним, он вовсе им не кров без музыки, без мелодичных снов, без ритма кружевной вселенской зыбки,

в котором спит детская симфония, вся грядущая жизнь, где она вечно перевертывается,

в которой спит симфония-дитя -- вся будущая жизнь, где вечно чтят,

объединяя издалека все вопросы,

объединяющие сквозь века все вопрошания издалека,

А если углубляться дальше... Есть два пути. Один, куда-то подальше, на баррене, в закрытую ночь, другой, в ущелья толпы, чтобы создать удачу.

А если дальше углубиться... Дальше есть два пути. Один -- куда-то прочь, в бесплодную уединеньем ночь, другой -- в ущельях толп создать удачи

Среди всего этого и обстоятельств видеть, принимать опасность в своих друзьях, преодолевать весь ужас кажущегося скучного дождя и перекрашивать миллионы шизофреников в Адажио

среди похлеще виды повидавших, в подруги взяв опасность, превозмочь весь ужас кажущийся, скучный дождь в мильоны скерцо перекрасить и в Adagio

От лучших балок к силе природы бессмысленный прыжок,

из лучшего балета превратить стихийных сил бессмысленную прыть,

вспоминать, сопереживать и сопереживать, и сопереживать

избранников общенья вспоминать и сочинять и сочинять и сочинять

Древняя сказка заключается в том, чтобы надеяться, что не в последний раз синевы мысли сумели собраться вместе,

Стремленьями расшиты полотенца в светлице продолжений. Древний сказ -- надеяться, что не в последний раз синицам мыслей удалось слететься,

создавать музыку на тему детства, которая навсегда останется в нас. Надежда отнимает себя. И страсть оживает снова, и на сердце - смело,

чтоб музыку создать на тему детства, неизлечимо длящегося в нас. Надежд ткачихи ткут себя. И страсть вновь оживает, и на сердце -- дерзко,

и, слава Богу, хочется пожелать, идти - идти, не сгорать дотла, но знать, что есть еще что сжечь, что "следующий" - это то, что снова окутывает расстояние,

и, слава богу, хочется желать, идти -- идя, не выгорать до тла, а знать, что есть чему гореть и дальше, что "дальше" -- есть, что снова манит даль,

Без осложнений нет благополучия, когда они подобны скорлупе, проглоченной забытым птенцом внутренних событий.

Без осложнений нет благополучий, когда они -- подобье скорлупы, которую проклюнуть позабыл птенец событий внутренних. Мы учим

Но ему доверена задача быть хозяином: нет судьбы, не сотворенной человеком, мы должны быть вечно другими, лучше,

на память счастье.Но ему поручен отмены подвиг господом: судьбы нерукотворной нет у сути, быть должны мы вечно по-другому, лучше,

чем раньше, просто... Джимми должен быть сделан "хорошо",

чем раньше, только что...Прыжок необходимо совершать из "хорошо",

И в том, что дом полон чудес, нет ни йоты лукавства,

И нет ни йоты бесовщины в том, что удивительного --полон дом,

Поэзия доставляет удовольствие: братство в песнях вдвойне красиво.

Поэзия дарует наслажденье: Вдвойне прекрасней братство в песнопенье.

О Мэтью, кто мог предсказать более счастливую, более радостную судьбу?

О Мэтью! Кто бы указать сумел Судьбу отрадней, радостней удел,

5 Чем так славятся барды?

5 Чем тот, что выпал бардам столь известным? Они своим могуществом совместным

Церковь Мелентьен почтила память венком: И пламенный бальзам льется на сердце

Венком почтили Мельпомены храм: И льет на сердце пылкое бальзам

Пассионарный друг! Ищу тебя на земле доброй поэзии,

Пристрастный друг! Напрасно за тобой Стремлюсь в края поэзии благой,

Хотелось бы эхо гимнов, летящих над гладью вод

Напрасно вторить я б хотел певучим, Несущимся над гладью вод созвучьям

15 В Венеции, когда заходит закат, и гондольер скользит по своим дождям.

15 В Венеции, когда закат блестит И гондольер в его лучах скользит.

Увы, других забот нет. Меня призывают забыть лидо,

Увы! Иных забот суровый ряд Меня зовет забыть лидийский лад,

Сохраняя спокойствие, я часто боюсь увидеть их снова

Держа мои стремления в оковах, 20 И часто я страшусь: увижу ль снова

И часто боюсь: увижу ли я первый луч розового лица Авроры между облаками на хребте Фобоса, услышу ли я в ручейке всплеск наездников молодой женщины?

20 И часто я страшусь: увижу ль снова На горизонте Феба первый луч И лик Авроры розовой меж туч, Услышу ль плеск в ручье наяды юной

25 Увидим ли мы вас обоих снова, как оно стекает с травы, когда поутру от феи тайной,

И эльфа легкий шорох ночью лунной? 25 Подсмотрим ли опять с тобой вдвоем, Как сыплется с травы роса дождем, Когда под утро с празднеств тайных фея

Торопится, невидимая для окружающих, вниз по течению, где яркая полуночная луна

Спешит, незрима смертным, по аллее, Где яркая полночная луна

Где яркая полуночная луна, окруженная воздушным антуражем?

Где яркая полночная луна 30 Воздушной свитою окружена?

Но если бы я мог быть с Музой Страшного Забывая Моменты Нетерпения -

Но если б мог я с Музой боязливой Забыть мгновений бег нетерпеливый -

Среди унылых улиц, среди унылых галстуков и мрака она не могла не обрадоваться.

Во мраке улиц, средь тревог и зла Дарить восторг она б не снизошла.

Где поэт, полный романтических причуд, искал себе убежище;

Где, полон романтических причуд, Поэт себе отыскивал приют;

Где тень дубов - искушение друидов забытое -40 хранит цветы весны сияют мгновенно,

Где сень дубов - друидов храм забвенный - 40 Хранит цветов весенних блеск мгновенный,

Там, где реки и ветви их серебра переливаются через ручей,

Где над потоком клонят купы ив Ветвей своих сребристый перелив,

Ветви их серебристые разливаются, где кассии впали в почки, переплетенные в глубины зелени, Где от обесцвеченной толщи соловьев

Ветвей своих сребристый перелив, Где кассии поникшие бутоны С побегами сплелись в глуши зеленой, 45 Где из заглохшей чащи соловьи

Звучат колокола; Где опора лесной святилища, Под тенью густой крови не тает фиалок,

Разносят трели звонкие свои; Где меж подпор святилища лесного, Под тенью густолиственного крова Таящимся фиалкам нет числа,

Вечные руины напоминают нам о том, что радость недолговечна.

Угрюмая руина там извечно Напоминает: радость быстротечна.

Но все это тщетно! О Мэтью, помоги мусам услышать легкие шаги,

Но тщетно все! О Мэтью, помоги Услышать Музы легкие шаги,

55 Вдохновленный высоким вдохновением: Мы вдвоем побалуем друг друга.

55 Проникнуться высоким вдохновеньем: Вдвоем мы предадимся размышленьям -

Как Четтертон, увенчанный лаврами, Шекспир,

Как Чаттертона в запредельный мир Призвал, увенчан лаврами, Шекспир;

Как и мудрецы к бессмертной славе пряжи, 60-е оставили ослепительный след в веках.

Как мудрецы к бессмертной славе вящей 60 Оставили в столетьях след слепящий.

Мы будем помнить тех, кто пострадал от гибели, жестокости равнодушия, боли презрения -

Мы вспомним тех, кто претерпел гоненья, Жестокость равнодушья, боль презренья -