text
stringlengths 0
3.28k
|
|---|
Когда несемся мы правее, |
Бегут налево берега, |
Мы повернем – и величаво |
Их позлащенная дуга |
Начнет рaзвepтывaться вправо. |
В тумане Прочида лежит, |
Везувий к северу дымит. |
Запятнан площадною славой, |
Он всё торжествен и велик |
В своей хламиде темно-ржавой, |
Сто раз прожженной и дырявой. |
Но вот – румяный луч проник |
Сквозь отдаленные туманы. |
Встает Неаполь из паров, |
И заиграл огонь стеклянный |
Береговых его домов. |
Я вижу светлые просторы, |
Плывут сады, поляны, горы, |
А в них, сквозь них и между них – |
Опять, как на неверном снимке, |
Весь в очертаниях сквозных, |
Как был тогда, в студеной дымке, |
В ноябрьской утренней заре, |
На восьмигранном острие |
Золотокрылый ангел розов |
И неподвижен – а над ним |
Вороньи стаи, дым морозов, |
Давно рассеявшийся дым. |
И, отражен кастeллaмapской |
Зеленоватою волной, |
Огромный страж России царской |
Вниз опрокинут головой. |
Так отражался он Невой. |
Зловещий, огненный и мрачный, |
Таким явился предо мной – |
Ошибка пленки неудачной. |
Воспоминанье прихотливо. |
Как сновидение – оно |
Как будто вещей правдой живо, |
Но так же дико и темно |
И так же, вероятно, лживо… |
Среди каких утрат, забот, |
И после скольких эпитафий. |
Теперь, воздушная, всплывет |
И что закроет в свой черед |
Тень соррентинских фотографий?</s>Все тропы проклятью преданы, |
Больше некуда идти. |
Словно много раз изведаны |
Непройдённые пути! |
Словно спеты в день единственный |
Песни все и все мольбы… |
Гимн любви, как гимн воинственный, |
Не укрылся от судьбы. |
Но я знаю – песня новая |
Суждена и мне на миг. |
Эх, гуди, доска сосновая! |
Здравствуй, пьяный гробовщик!</s>Порок и смерть! Какой соблазн горит |
И сколько нег вздыхает в слове малом! |
Порок и смерть язвят единым жалом, |
И только тот их язвы убежит, |
Кто тайное хранит на сердце слово – |
Утешный ключ от бытия иного.</s>Что ж? От озноба и простуды — |
Горячий грог или коньяк. |
Здесь музыка, и звон посуды, |
И лиловатый полумрак. |
А там, за толстым и огромным |
Отполированным стеклом, |
Как бы в аквариуме темном, |
В аквариуме голубом — |
Многоочитые трамваи |
Плывут между подводных лип, |
Как электрические стаи |
Светящихся ленивых рыб. |
И там, скользя в ночную гнилость, |
На толще чуждого стекла |
В вагонных окнах отразилась |
Поверхность моего стола, — |
И проникая в жизнь чужую, |
Вдруг с отвращеньем узнаю |
Отрубленную, неживую, |
Ночную голову мою.</s>Прислали мне кинжал, шнурок |
И белый, белый порошок. |
Как умереть? Не знаю. |
Я жить хочу – и умираю. |
Не надеваю я шнурка, |
Не принимаю порошка, |
Кинжала не вонзаю, – |
От горести я умираю.</s>О ты, страна моя, насыщенная морем, |
Страна безмолвных гор и величавых туч, |
Струящих вечности и тайны свет священный, |
Скользя по белизне твоих отвесных круч. |
Я принял всю тебя: и скорбь твоих усталых, |
Прохлады жаждущих, испепеленных жнитв, |
И мрак пещер твоих, где сладкий хлад покоя |
Встречает беглецов, презревших ярость битв. |
Ты вся моя. Люблю песков твоих неярких |
Струенье нежное на берегу морском |
И алость пышную цветов, что теплым утром |
Трепещут, как сердца, под легким ветерком. |
Впервые предо мной ты на заре открылась |