Элегии и думы 1. Говорун Записки петербургского жителя А.Ф. Белопяткина << Глава 1 >> 1 Да, Новый год!.. ... ... Я предан сокрушенью Не пьется мне, друзья: Мир ближе к разрушенью, К могиле ближе я. Льдом жизненного холода Не сковано еще,- В вас сердце, други, молодо, Свежо и горячо. Еще вам свет корыстию Рассудка не растлил, И жизни черной кистию Злой рок не зачернил. За счастьем безбоязненно Пока вы мчитесь вдаль, И гостьей неприязненной Не ходит к вам печаль. Увы!.. Она пробудится, Час близок роковой! И с вами то же сбудется, Что сталося со мной. В дни возраста цветущего Я так же был готов Взять грудью у грядущего И славу, и любовь. Кипел чудесной силою И рвался всё к тому, Чего душой остылою Теперь и не пойму. В житейских треволнениях Терпел и стыд и зло И видел в сновидениях В венке свое чело. Любил - и имя чудное В отчаяньи твердил,- То было время трудное: Насилу пережил! 2 Когда восторг лирический В себе я пробужу, Я вам биографический Портрет свой напишу. Тогда вы всё узнаете - Как глуп я прежде был, Мечтал, как вы мечтаете, Душой в эфире жил, Бежать хотел в Швейцарию - И как родитель мой С эфира в канцелярию Столкнул меня клюкой. Как горд преуморительно Я в новом был кругу, И как потом почтительно Стал гнуть себя в дугу. Как прежде, чем освоился Со службой, всё краснел, А после успокоился, Окреп и потолстел. Как гнаться стал за деньгами, Изрядно нажился, Детьми, и деревеньками, И домом завелся... 3 Но счастье скоротечное Изменчиво и зло! Друзья мои сердечные, Не вечно мне везло! Терплю беду великую С семейной стороны: Я взял тигрицу дикую Во образе жены... Но что вперед печалиться? Покуда погожу... Наверно, всякий сжалится, Как всё перескажу. Большой портрет к изданию Списать с себя велю, И в Великобританию Гравировать пошлю. Как скоро он воротится, Явлюсь на суд людской, Без галстука, как водится, С небритой бородой. 4 Чтоб дни мои смиренные В несчастье коротать, Записки современные Решился я писать. Дворянство и купечество И всех других чинов И званий человечество Я видел без очков. Как мир земной вращается, Где тихо, где содом,- Всё мною замечается, Сужу я обо всем. Болтать мне утешительно, И публику прошу Всё слушать снисходительно, Что я ей расскажу. 5 Столица наша чудная Богата через край, Житье в ней нищим трудное, Миллионерам - рай. Здесь всюду наслаждения Для сердца и очей. Здесь всё без исключения Возможно для людей: При деньгах вдвое вырасти, Чертовски разжиреть, От голода и сырости Без денег умереть. (Где розы, там и тернии - Таков закон судьбы! Бедняк, живи в губернии: Там дешевы грибы). С большими здесь и с малыми В одном дому живешь, И рядом с генералами По Невскому идешь. Захочешь позабавиться - Берешь газетный лист, Задумаешь прославиться - На то есть журналист: Хвалы он всем славнейшие Печатно раздает, И как - душа добрейшая - Недорого берет! Чего б здесь не увидели, Чего бы не нашли? Портные, сочинители, Купцы со всей земли, Найлучшие сапожники, Актеры, повара, С шарманками художники Такие, что - ура! Я в них влюблен решительно, И здесь их воспою... 6 Поют преуморительно Они галиматью. Прикрыв одеждой шкурочку Для смеха и красы, С мартышками мазурочку Выплясывают псы. И сам в минуту пьяную По страсти иль нужде Шарманщик с обезьяною Танцует (падеде). Всё скачет, всё волнуется, Как будто маскарад. А русский люд любуется: "Вот немцы-то хитрят!" Да, сильны их познания, И ловкость мудрена... Действительно, Германия - Ученая страна! (Захочешь продолжения Описанных чудес - Ступай на представления Прославленных пиес .) 7 Придет охота страстная За чтение засесть - На то у нас прекрасная Литература есть. Цепями с модой скованный, Изменчив человек. Настал (иллюстрированный) В литературе век. С тех пор, как шутка с "Нашими" Прошла и удалась, Тьма книг с политипажами В столице развилась. Увидишь тут Суворова (Известный был герой), Историю которого Состряпал Полевой. Одетого как барина, Во всей его красе, Увидишь тут Булгарина В бекеше, в картузе. Различных тут по званию Увидишь ты гуляк И целую компанию Салопниц и бродяг. Рисунки чудно слажены, В них каждый штрих хорош, Иные и раскрашены: Ну, нехотя возьмешь! Изданья тоже славные - Бумага так бела,- Но часто презабавные Выходят здесь дела. Чем книга нашпигована, Постигнуть нет ума: В ней всё иллюминовано, А в тексте мрак и тьма! В рисунках отличаются Клот, Тимм и Нетельгорст, Все ими восхищаются... Художественный перст! 8 Когда беда случилася, И хочешь, чтоб в груди Веселье пробудилося - В Большой театр иди. Так ножки разлетаются, Так зала там блестит, Так платья развеваются - Величественный вид!.. Ох!.. много с трубкой зрительной Тут можно увидать! Ее бы "подозрительной" Приличней называть. Недавно там поставили Чудесную "Жизель" И в ней плясать заставили Приезжую мамзель. Прекрасно! восхитительно! Виват, девица Гран! В партере все решительно Кричали: "(Се шарман)!" Во мне зажглася заново Поэзией душа... А впрочем, Андреянова Тут тоже хороша! 9 В душе моей остылую, Лишенную всех сил, "Русланом и Людмилою" Жизнь Глинка разбудил. Поэма музыкальная Исполнена красот, Но самое печальное Либретто: уши рвет! Отменно мне понравилась Полкана голова: Едва в театр уставилась И горлом здорова! Искусно всем украшена - От глаз и до усов. Как слышал я, посажено В ней несколько певцов (Должно быть, для политики, Чтоб петь ее слова)- Не скажут тут и критики: "Пустая голова!.." 10 Извел бы десть бумаги я, Чтоб только описать, Какую Боско магию Умеет представлять. Ломал он вещи целые На малые куски, Вставлял середки белые В пунцовые платки, Бог весть, куда забрасывал И кольца, и перстни, И так смешно рассказывал, Где явятся они. Ну, словом, Боско рублики, Как фокусник и враль, Выманивал у публики Так (ловко), что не жаль! 11 Взамен его приехали Цыганы из Москвы - Скажите, не потеха ли?.. Не знаю, как-то вы, А я, когда их слушаю, Дыханье затая, Чуть сам невольно с (Грушею) Не гаркну "Соловья". Раз собственной персоною, Забыв лета и класс, Я с пляшущей (Матреною) Пустился было в пляс! 12 Проехав мимо нашего Гостиного двора, Я чуть, задетый заживо, Не закричал "ура!". Бывало, день колотишься На службе так и сяк, А чуть домой воротишься, Поешь - и день иссяк: Нет входа в лавки русские! Берешь жену и дочь И едешь во французские, Где грабят день и ночь. Теперь - о восхищение Для сердца и для глаз!- В Гостином освещение: Проводят в лавки газ! Ликуй, всё человечество!. Решилось, в пользу дам, Российское купечество Сидеть по вечерам - И газ распространяется Скорехонько с тех пор: Ну точно, (просвещается) У нас Гостиный двор! Рука не разгибается, Не вяжутся слова, Умаялся!.. Кончается Здесь первая глава.. << Глава 2 >> 1 ... ... Недаром люди плакали, Роптали на судьбу. Сочувствую их ропоту Растерзанной душой, Я сам узнал по опыту: Нет счастья под луной! Какой предосторожности В поступках ни держись, Формально нет возможности От жребия спастись. Будь барин по сословию, Приказчик, землемер, Заставят плакать кровию,- Я сам тому пример! 2 На днях у экзекутора, Чтоб скуку разогнать, Рублишка по полутора Решили мы играть. Довольно флегматически Тянулся преферанс; Вдруг в зале поэтический Послышался романс; Согрет одушевлением, Был голос так хорош, Я слушал с восхищением, Забыл весь мир.. И что ж? Ошибкою малейшею Застигнутый врасплох, В червях игру сквернейшую Сыграл - и был без трех! Хотя в душе нотацию Себе я прочитал, Но тут же консоляцию Сосед с меня взыскал. Другие два приятеля Огромные кресты На бедного мечтателя Черкнули за висты. В тот вечер уж малинника В глаза я не видал. Сто тридцать два полтинника С походом проиграл!.. Ох, пылкие движения Чувствительной души! От вас мне нет спасения, В убыток - барыши! Пропетый восхитительно, Сгубил меня романс, Вперед играть решительно Не буду в преферанс! Пусть с ним кто хочет водится - Я - правилами строг! В нем взятки брать приходится, Избави меня бог! Занятьем этим втянешься, Пожалуй, в грех такой, Что, черт возьми! останешься По службе без одной! 3 То ль дело, как ранехонько Пробудишься, зевнешь - На цыпочках, тихохонько Из спальни улизнешь (Пока еще пронзительно Жена себе храпит), Побреешься рачительно, Приличный примешь вид. Смирив свою амбицию, За леностью слуги Почистишь амуницию И даже сапоги. Жилетку и так далее Наденешь, застегнешь, Прицепишь все регалии, Стакан чайку хлебнешь. Дела, какие б ни были, Захватишь, и как мышь, Согнувшись в три погибели, На службу побежишь... Начальнику почтение, Товарищам поклон, И вмиг за отношение - Ничем не развлечен! Молчания степенного День целый не прервешь, Лишь кстати подчиненного Прилично распечешь Да разве снисходительно Подшутит генерал,- Тогда мы все решительно Хохочем наповал! (Уж так издавна водится, Да так и должно быть: Нам, право, не приходится Пред старшими мудрить!) Его превосходительство - Добрейший генерал, Он много покровительства Мне в службе оказал... 4 Я с час пред умывальником Мучительный провел, Когда с своим начальником Христосоваться шел, Умылся так рачительно, Чуть кожу не содрал, Зато как снисходительно Меня он лобызал! Дал слово мной заботиться, Жал руку горячо, А я его, как водится, И в брюхо, и в плечо! Вот жизнь патриархальная, Вот служба без химер. О юность либеральная, Бери с меня пример! 5 Я в пост, как был на станции Задержанный, скучал, Да, к счастию, из Франции Рубини прискакал. От чувства безотчетного Вдруг всякий присмирел, Как в зале Благородного Собранья он запел. На голову курчавую, Во всех концах земли Увенчанную славою, Все взоры навели, И звуки изумрудные Впивали жадно в грудь. То были звуки чудные: Он пел не как-нибудь! Высокое художество И выразить нет слов! Я слышал в жизни множество Отличнейших певцов, Съезжаются на старости Сюда со всех сторон, Ревут, как волки в ярости, А всё не то, что он! Начнет в четыре голоса, Зальется, как река, А кончит тоньше волоса, Нежнее ветерка. По свету благодарному Об нем недаром гул: Мне даже, титулярному, Он душу шевельнул! 6 Идешь ли в канцелярию, Уходишь ли от дел, Поешь невольно арию, Которую он пел. Выходит бестолковица, А думаешь, что так. Другой приостановится И скажет:"Вот дурак!" (Отелло), мавра дикого, Так чудно он сыграл, Что им одним великого Название стяжал! Когда игралась "Лючия", Я пролил реки слез: На верх благополучия Певец меня вознес! 7 (Как всё по службе сделаю - Нарочно поспешу - О Листе книгу целую Тогда вам напишу.) 8 Как все, страстей игралище, Покинув кучу дел, На конское ристалище Намедни я смотрел. Шталмейстера турецкого Заслуга велика: Верхом он молодецкого Танцует трепака. Арабы взоры радуют Отважностью своей, Изрядно также падают Мамзели с лошадей. Ристалище престранное, По новости своей, А впрочем, балаганные Их шутки веселей. Начальник представления Сулье, красив и прям, Приводит в восхищение В особенности дам. Доныне свет штукмейстера Такого не видал: Достоинство шталмейстера Недаром он стяжал. 9 Прилежно я окидывал Заморского кита. Немало в жизни видывал Я всякого скота, Но страшного, по совести, Такого не видал, Однажды только в повести Брамбеуса читал. Такой зверок - сокровище! Аршинов сто длина, Усищи у чудовища Как будто два бревна, Хвост длинный удивительно, Башка, что целый дом, Возможно всё решительно В нем делать и на нем: Плясать без затруднения На брюхе контраданс, А в брюхе без стеснения Сражаться в преферанс! Столь грузное животное К нам трудно было ввезть, Зато весьма доходное, Да и не просит есть. Дерут за рассмотрение Полтинник, четвертак, А взглянешь - наслаждение Получишь на пятак! 10 Вот май... Все разъезжаются По дачам, отдохнуть... Больные собираются К водам, в далекий путь. Лишь я один, тревогою Измученный, грущу. Душевных ран не трогаю И сердца не лечу. Изведал уж немало я Житейской суеты... Ах, молодость удалая! Куда исчезла ты? Бывало, лето красное Мне счастие несло: На сердце радость ясная, Безоблачно чело! Светила мне незримая Звезда издалека, Грудь, страстью шевелимая, Вздымалась, как река. Тогда за что ни схватишься - Всё с жаром; хоть порой И дорого поплатишься, Зато живешь душой! Бывало, заиграешься - Огромный ставишь куш, Дадут - не отгибаешься, Как будто триста душ! Не мысля о погибели, Рад сам себя на (пе), Согнувшись в три погибели, Пустить, назло судьбе. Дотла пропонтируешься, Повеся нос уйдешь, На всех день целый дуешься, А там - опять за то ж! Бывало, за хорошенькой Верст десять пробежишь, Пристукиваешь ноженькой Да в уши ей жужжишь: "Куда идти изволите, Куда вы, ангел мой? Что пальцы вы мозолите, Поедемте со мной?.." Теперь... увы! безжизненно На целый мир глядишь, Живешь безукоризненно - Страстями не кипишь, Забывши и поэзию, И карты, и дебош, Поутру ешь магнезию, Микстуру на ночь пьешь, Нейдут на разум грации... 11 Кончаю, скромен, тих, У Лерхе в ресторации Остаток дней моих, Из службы в биллиардную Прямехонько иду, Игру там не азартную, Но скромную веду. Там члены все отличные, Хохочут и острят, Истории различные Друг другу говорят... Никто там не заносится, Играем чередой, И гений Тюри носится Над каждой головой... 12 Здесь будет заключение Второй моей главы. Итак, мое почтение, Читатель добрый. Вы Ценитель снисходительный, Я знаю вас давно. А впрочем, мне решительно, Поверьте, всё равно. За опыты в пиитике Я не прошу похвал. Пускай иные критики Отхлещут наповал - Ей-богу, не посетую! Свое я получил: Брамбеус сам с кометою За ум меня сравнил. << Глава 3 >> Мотивы итальянские Мне не дают заснуть. И страсти африканские Волнуют кровь и грудь: Всё грезятся балкончики, И искры черных глаз Сверкают, как червончики, В день по сту тысяч раз! Отбою нет от думушки: Эх!.. жизнь моя!.. увы! Зачем женили, кумушки, Меня так рано вы! На свете много водится Красавиц, и каких! А нам любить приходится Курносых и рябых. Что за красотка Боржия!.. Менялся весь в лице И даже ( не топор же я! ) Заплакал при конце; Во всем талант, гармония... Видал не много лиц Таких, как у Альбони, я - Певица из певиц, В уме производящая Содом и кутерьму, Так много говорящая И сердцу и уму; Высокая и белая, Красива и ловка, И уж заматерелая - Не скажешь, что жидка! Избытки даже лишние Заметны в ней души, И верхние, и нижние - Все ноты хороши!.. Чтоб только петь, как Гарция, И удивлять весь свет - Не пожалел бы гарнца я Серебряных монет. На миг заботы вечные Смолкают, не томят, И струны все сердечные В груди дрожат, звучат - Звучат в ответ чудеснице. Могуча и легка, Душа как бы по лестнице Восходит в облака. А мира треволнения - Служебный весь содом, Начальник отделения С запуганным лицом, Скучнейшие нотации Ревнующей жены, Червонцы, ассигнации И самые чины - Всё в мелочь и ничтожество Тотчас обращено... Чего бы уж художество И делать не должно! Подобные влечения В неведомый предел Ввергают в упущения Житейских наших дел. От итальянской арии, Исполненной красот, К занятьям канцелярии Трудненек переход; Спокойствие сменяется Тревогою души, И вовсе страсть теряется Сколачивать гроши. Но лишь предосторожности Вовремя стоит взять,- Как не найти возможности Всему противустать? На то и волю твердую Дал человеку бог, Чтоб кстати душу гордую Воздерживать он мог... Вот мне ничто решительно Не помешает спать, Ни счет вести рачительно, Ни даже... взятки брать ( Не то чтобы с просителей, А в картах... Что сорвешь С столичных наших жителей? Голь продувная сплошь!")- А всё же я признаюся, Что Гарцией порой Так сильно восхищаюся, Что слезы лью рекой. Растрогает татарина! Так хорошо поет, Что даже у Фиглярина Ругательств не стает; Глаза большие, черные, И столько в них огня... Жаль - силы стихотворные Слабеньки у меня; А будь-ка красноречие!.. Но про меня и так Трубит давно злоречие, Что будто я дурак. Молчу! Где нам подобные Предметы воспевать: Мы дураки, способные Взятчонки только брать! Над нами сочинители Смеются в повестях... А чем мы их обидели? Будь я в больших чинах, Тотчас благоразумие Внушил бы им, ей-ей! Давай нам остроумие, Но трогать нас не смей! Чем хуже я профессора, Художника, врача? Коллежского асессора Трудами получа, Я никому не здравствую. Небезызвестно вам, Что я давно участвую В литературе сам; Но никогда решительно ( И бог храни вперед ) Не нападал презрительно И на простой народ! Без вздоров сатирических Идет лишь Полевой В пиесах драматических Дорогою прямой. В нас страсти благородные Умеет возбуждать И, лица взяв почетные, Умеет уважать; Всем похвалы горячие, Почтенье... а писцы И мелкие подьячие - Глупцы и подлецы, С уродливыми рожами .. И тут ошибки нет (Не всё же ведь хорошими Людьми наполнен свет)... 1843 - 1845 2. Чиновник Как человек разумной середины, Он многого в сей жизни не желал: Перед обедом пил настойку из рябины И чихирем обед свой запивал. У Кинчерфа заказывал одежду И с давних пор (простительная страсть) Питал в душе далекую надежду В коллежские асессоры попасть, - Затем, что был он крови не боярской И не хотел, чтоб в жизни кто-нибудь Детей его породой семинарской Осмелился надменно попрекнуть. Был с виду прост, держал себя сутуло, Смиренно всё судьбе предоставлял, Пред старшими подскакивал со стула И в робость безотчетную впадал, С начальником ни по каким причинам - Где б ни было - не вмешивался в спор, И было в нем всё соразмерно с чином - Походка, взгляд, усмешка, разговор. Внимательным, уступчиво-смиренным Был при родных, при теще, при жене, Но поддержать умел пред подчиненным Достоинство чиновника вполне; Мог и распечь при случае (распечь-то Мы, впрочем, все большие мастера), Имел даже значительное нечто В бровях... Теперь тяжелая пора! С тех дней, как стал пытливостью рассудка Тревожно-беспокойного наш век Задерживать развитие желудка, Уже не тот и русский человек. Выводятся раскормленные туши, Как ни едим геройски, как ни пьем, И хоть теперь мы так же бьем баклуши, Но в толщину от них уже нейдем. И в наши дни, читатель мой любезный, Лишь где-нибудь в коснеющей глуши Найдете вы, по благости небесной, Приличное вместилище души. Но мой герой - хоть он и шел за веком - Больных влияний века избежал И был таким, как должно, человеком: Ни тощ, ни толст. Торжественно лежал Мясистый, двухэтажный подбородок В воротничках, - но промежуток был Меж головой и грудью так короток, Что паралич - увы! - ему грозил. Спина была - уж сказано - горбата, И на ногах (шепну вам на ушко: Кривых немножко - нянька виновата!) Качалося солидное брюшко... Сирот и вдов он не был благодетель, Но нищим иногда давал гроши И называл святую добродетель Первейшим украшением души. О ней твердил в семействе беспрерывно, Но не во всем ей следовал подчас И извинял грешки свои наивно Женой, детьми, как многие из нас. По службе вел дела свои примерно И не бывал за взятки под судом, Но (на жену, как водится) в Галерной Купил давно пятиэтажный дом. И радовал родительскую душу Сей прочный дом - спокойствия залог. И на Фому, Ванюшу и Феклушу Без сладких слез он посмотреть не мог... Вид нищеты, разительного блеска Смущал его - приличье он любил. От всяких слов, произносимых резко, Он вздрагивал и тотчас уходил. К писателям враждой - не беспричинной - Пылал... бледнел и трясся сам не свой, Когда из них какой-нибудь бесчинный Ласкаем был чиновною рукой. За лишнее считал их в мире бремя, Звал книги побасенками: "Читать - Не то ли же, что праздно тратить время? А праздность - всех пороков наших мать" - Так говорил ко благу подчиненных (Мысль глубока, хоть и весьма стара) И изо всех открытий современных Знал только консоляцию.... Пора Мне вам сказать, что, как чиновник дельный И совершенно русский человек, Он заражен был страстью той смертельно, Которой все заражены в наш век, Которая пустить успела корни В обширном русском царстве глубоко С тех пор, как вист в потеху нашей дворни Мы отдали... "Приятно и легко Бегут часы за преферансом; право, Кто выдумал - был малый c головой" - Так иногда, прищурившись лукаво, Говаривал почтенный наш герой. И выше он не ведал наслаждений... Как он играл? .. Серьезная статья! Решить вопрос сумел бы разве гений, Но так и быть, попробую и я. Когда обед оканчивался чинный, Крестясь, гостям хозяин руки жал И, приказав поставить стол в гостиной, С улыбкой добродушной замечал: "Что, господа, сразиться бы не дурно? Жизнь коротка, а нам не десять лет!" Над ним неслось тогда дыханье бурно, И - вдохновен - он забывал весь свет, Жену, детей; единой предан страсти, Молчал как жрец, бровями шевеля, И для него тогда в четыре масти Сливалось всё - и небо и земля! Вне карт не знал, не слышал и не видел Он ничего, - но помнил каждый приз... Прижимистых и робких ненавидел, Но к храбрецам, готовым на ремиз, Исполнен был глубокого почтенья. При трех тузах, при даме сам-четверт Козырной - в вист ходил без опасенья. В несчастье был, как многие, нетверд: Ощипанной подобен куропатке, Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос, А в счастии любил при каждой взятке Пристукивать и говорил: А что-с?" Острил, как все острят или острили, И замечал при выходе с бубен: "Ну, Петр Кузмич! недаром вы служили Пятнадцать лет - вы знаете закон! Валетов, дам красивых, но холодных Пушил слегка, как все; но никогда Насчет тузов и прочих карт почетных Не говорил ни слова... Господа! Быть может, здесь надменно вы зевнете И повесть благонравную мою В подробностях излишних упрекнете... Ответ готов: не пустяки пою! Пою, что Русь и тешит и чарует, Что наши дни - как средние века Крестовые походы - знаменует, Чем наша жизнь полна и глубока (Я не шучу - смотрите в оба глаза), Чем от "Москвы родной" до Иртыша, От"финских скал" до "грозного Кавказа" Волнуется славянская душа!!. Притом я сам страсть эту уважаю,- Я ею сам восторженно киплю, И хоть весьма несчастно прикупаю, Но вечеров без карт я не терплю И, где их нет, постыдно засыпаю... Что ж делать нам?.. Блаженные отцы И деды наши пировать любили, Весной садили лук и огурцы, Волков и зайцев осенью травили, Их увлекал, их страсти шевелил Паратый пес, статистый иноходец; Их за столом и трогал и смешил Какой-нибудь наряженный уродец. Они сидеть любили за столом, И было им и любо и доступно Перепивать друг друга и потом, Повздоривши по-русски, дружелюбно Вдруг утихать и засыпать рядком. Но мы забав отцов не понимаем (Хоть мало, всё ж мы их переросли), Что ж делать нам?.. Играть!.. И мы играем, И благо, что занятие нашли,- Сидеть грешно и вредно сложа руки... В неделю раз, пресытившись игрой, В театр Александринский, ради скуки, Являлся наш почтеннейший герой. Удвоенной ценой за бенефисы Отечественный гений поощрял, Но звание актера и актрисы Постыдным, по преданию, считал. Любил пальбу, кровавые сюжеты, Где при конце карается порок... И, слушая скоромные куплеты, Толкал жену легонько под бочок. Любил шепнуть в антракте плотной даме (Всему научит хитрый Петербург), Что страсти и движенье нужны в драме И что Шекспир - великий драматург,- Но, впрочем, не был твердо в том уверен И через час другое подтверждал,- По службе быв всегда благонамерен, Он прочее другим предоставлял. Зато, когда являлася сатира, Где автор - тунеядец и нахал - Честь общества и украшенье мира, Чиновников, за взятки порицал,- Свирепствовал он, не жалея груди, Дивился, как допущена в печать И как благонамеренные люди Не совестятся видеть и читать. С досады пил (сильна была досада!) В удвоенном количестве чихирь И говорил, что авторов бы надо За дерзости подобные - в Сибирь! .. 1844 3. ОТРЫВОК Родился я в губернии Далекой и степной И прямо встретил тернии В юдоли сей земной. Мне будущность счастливую Отец приготовлял, Но жизнь трудолюбивую Сам в бедности скончал! Немытый, неприглаженный, Бежал я босиком, Как в церковь гроб некрашеный Везли большим селом; Я слезы непритворные Руками утирал, И волосенки черные Мне ветер развевал... Запомнил я сердитую Улыбку мертвеца И мать мою, убитую Кончиною отца. Я помню, как шепталися, Как в церковь гроб несли; Как с мертвым целовалися, Как бросили земли; Как сами мы лопатушкой Сравняли бугорок... Нам дядя с бедной матушкой Дал в доме уголок. К настойке страсть великую Сей человек питал, Имел наружность дикую И мне не потакал... Он часто, как страшилище, Пугал меня собой И порешил в училище Отправить с рук долой. Мать плакала, томилася, Не ела по три дня, Вздыхала и молилася, Просила за меня, Пешком идти до Киева Хотела, но слегла И с просьбой: "Не губи его!" - В могилу перешла. Мир праху добродетельной! Старик потосковал, Но тщетно добродетельной Я перемены ждал: Не изменил решение! Изрядно куликнул, Дал мне благословение, Полтинник в руку ткнул; Влепил с немым рыданием В уста мне поцелуй: "Учися с прилежанием, Не шляйся! не балуй!" - Сердечно, наставительно Сказал в последний раз, Махнул рукой решительно - И кляча поплелась... 1844 (?) 4. Стишки! стишки! давно ль и я был гений? Мечтал... не спал... пописывал стишки? О вы, источник стольких наслаждений, Мои литературные грешки! Как дельно, как благоразумно-мило На вас я годы лучшие убил! В моей душе не много силы было, А я и ту бесплодно расточил! Увы!.. стихов слагатели младые, С кем я делил и труд мой и досуг, Вы, люди милые, поэты преплохие, Вам изменил ваш недостойный друг!.. И вы... как много вас уж - слава небу - сгибло... Того хандра, того жена зашибла, Тот сам колотит бедную жену И спину гнет дугой... а в старину? Как гордо мы на будущность смотрели! Как ревностно бездействовали мы! "Избранники небес"мы пели, пели И песнями пересоздать умы, Перевернуть действительность хотели, И мнилось нам, что труд наш - не пустой, Не детский бред, что с нами сам всевышний И близок час блаженно-роковой, Когда наш труд благословит наш ближний! А между тем действительность была По-прежнему безвыходно пошла, Не убыло ни горя, ни пороков - Смешон и дик был петушиный бой Не понимающих толпы пророков С не внемлющей пророчествам толпой! И "ближний наш" всё тем же глазом видел, Всё так же близоруко понимал, Любил корыстно, пошло ненавидел, Бесславно и бессмысленно страдал. Пустых страстей пустой и праздный грохот По-прежнему движенье заменял, И не смолкал тот сатанинский хохот, Который в сень холодную могил Отцов и дедов наших проводил!.. <Январь 1845> 5. НОВОСТИ (Газетный фельетон) Почтеннейшая публика! на днях Случилося в столице нашей чудо: Остался некто без пяти в червях, Хоть - знают все - играет он не худо. О том твердит теперь весь Петербург. "Событие вне всякого другого!" Трагедию какой-то драматург, На пользу поколенья молодого, Сбирается состряпать из него... Разумный труд! Заслуги, удальство Похвально петь; но всё же не мешает Порою и сознание грехов, Затем что прегрешение отцов Для их детей спасительно бывает. Притом для нас не стыдно и легко В ошибках сознаваться - их немного, А доблестей - как милостей у бога... Из черного французского трико Жилеты, шелком шитые, недавно В чести и в моде - в самом деле славно! Почтенный муж шестидесяти лет Женился на девице в девятнадцать (На днях у них парадный был обед, Не мог я, к сожаленью, отказаться); Немножко было грустно. Взор ея Сверкал, казалось, скрытыми слезами И будто что-то спрашивал. Но я Отвык, к несчастью, тешиться мечтами, И мне ее не жалко. Этот взор Унылый, длинный; этот вздох глубокий - Кому они? - Любезник и танцор, Гремящий саблей, статный и высокий - Таков был пансионный идеал Моей девицы... Что ж! распорядился Иначе случай... Маскарад и бал В собранье был и очень долго длился. Люблю я наши маскарады; в них, Не говоря о прелестях других, Образчик жизни петербургско-русской, Так ловко переделанной с французской. Уныло мы проходим жизни путь, Могло бы нас будить одно - искусство, Но редко нам разогревает грудь Из глубины поднявшееся чувство, Затем что наши русские певцы Всем хороши, да петь не молодцы, Затем что наши русские мотивы, Как наша жизнь, и бедны и сонливы, И тяжело однообразье их, Как вид степей пустынных и нагих. О, скучен день и долог вечер наш! Однообразны месяцы и годы, Обеды, карты, дребезжанье чаш, Визиты, поздравленья и разводы - Вот наша жизнь. Ее постылый шум С привычным равнодушьем ухо внемлет, И в действии пустом кипящий ум Суров и сух, а сердце глухо дремлет; И свыкшись с положением таким, Другого мы как будто не хотим, Возможность исключений отвергаем И, словно по профессии, зеваем... Но - скучны отступления! Чудак! Знакомый мне, в прошедшую субботу Сошел с ума... А был он не дурак И тысяч сто в год получал доходу, Спокойно жил, доволен и здоров, Но обошли его по службе чином, И вдруг - уныл, задумчив и суров - Он стал страдать славяно-русским сплином; И наконец, в один прекрасный день, Тайком от всех, одевшись наизнанку В отличия, несвойственные рангу, Пошел бродить по улицам, как тень, Да и пропал. Нашли на третьи сутки, Когда сынком какой-то важной утки Уж он себя в припадках величал И в совершенстве кошкою кричал, Стараясь всех уверить в то же время, Что чин большой есть тягостное бремя, И служит он, ей-ей, не для себя, Но только благо общее любя... История другая в том же роде С одним примерным юношей была: Женился он для денег на уроде, Она - для денег за него пошла, И что ж? - о срам! о горе! - оказалось, Что им обоим только показалось; Она была как нищая бедна, И беден был он так же, как она. Не вынес он нежданного удара И впал в хандру; в чахотке слег в постель, И не прожить ему пяти недель. А нежный тесть, неравнодушно глядя На муки завербованного зятя И положенье дочери родной, Винит во всем "натуришку гнилую" И думает: "Для дочери другой Я женишка покрепче завербую". Собачка у старухи Хвастуновой Пропала, а у скряги Сурмина Бежала гувернантка - ищет новой. О том и о другом извещена Столица чрез известную газету; Явилась тотчас разных свойств и лет Тьма гувернанток, а собаки нет. Почтенный и любимый господин, Прославившийся емкостью желудка, Безмерным истребленьем всяких вин И исступленной тупостью рассудка, Объелся и скончался... Был на днях Весь город на его похоронах. О доблестях покойника рыдая, Какой-то друг три речи произнес, И было много толков, много слез, Потом была пирушка - и большая! На голову обжоры непохож, Был полон погреб дорогих бутылок. И длился до заутрени кутеж... При дребезге ножей, бокалов, вилок Припоминали добрые дела Покойника, хоть их, признаться, было Весьма немного; но обычай милый Святая Русь доныне сберегла: Ко всякому почтенье за могилой - Ведь мертвый нам не может сделать зла! Считается напомнить неприличным, Что там-то он ограбил сироту, А вот тогда-то пойман был с поличным. Зато добра малейшую черту Тотчас с большой горячностью подхватят И разовьют, так истинно скорбя, Как будто тем скончавшемуся платят За то, что их избавил от себя! Поговорив - нечаянно напьются, Напившися - слезами обольются, И в эпитафии напишут: "Человек Он был такой, какие ныне редки!" И так у нас идет из века в век, И с нами так поступят наши детки... Литературный вечер был; на нем Происходило чтенье. Важно, чинно Сидели сочинители кружком И наслаждались мудростью невинной Отставшей знаменитости. Потом Один весьма достойный сочинитель Тетрадицу поспешно развернул И три часа - о изверг, о мучитель! - Читал, читал и - даже сам зевнул, Не говоря о жертвах благосклонных, С четвертой же страницы усыпленных. Их разбудил восторженный поэт; Он с места встал торжественно и строго, Глаза горят, в руках тетради нет, Но в голове так много, много, много... Рекой лились гремучие стихи, Руками он махал, как исступленный. Слыхал я в жизни много чепухи И много дичи видел во вселенной, А потому я не был удивлен... Ценителей толпа рукоплескала, Младой поэт отвесил им поклон И всё прочел торжественно с начала. Затем как раз и к делу приступить Пришла пора. К несчастью, есть и пить В тот вечер я не чувствовал желанья, И вон ушел тихонько из собранья. А пили долго, говорят, потом, И говорили горячо о том, Что движемся мы быстро с каждым часом И дурно, к сожаленью, в нас одно, Что небрежем отечественным квасом И любим иностранное вино. На петербургских барынь и девиц Напал недуг свирепый и великий: Вскружился мир чиновниц полудикий И мир ручных, но недоступных львиц. Почто сия на лицах всех забота? Почто сей шум, волнение умов? От Невского до Козьего болота, От Козьего болота до Песков, От пестрой и роскошной Миллионной До Выборгской унылой стороны - Чем занят ум мужей неугомонно? Чем души жен и дев потрясены?? Все женщины, от пресловутой Ольги Васильевны, купчихи в сорок лет, До той, которую воспел поэт (Его уж нет), помешаны на польке! Предчувствие явления ея В атмосфере носилося заране. Она теперь у всех на первом плане И в жизни нашей главная статья; О ней и меж великими мужами Нередко пренья, жаркий спор кипит, И старец, убеленный сединами, О ней с одушевленьем говорит. Она в одной сорочке гонит с ложа Во тьме ночной прелестных наших дев, И дева пляшет, общий сон тревожа, А горничная, барышню раздев, В своей каморке производит то же. Достойнейший сын века своего, Пустейший франт, исполнен гордой силой, Ей предан без границ - и для него Средины нет меж полькой и могилой! Проникнувшись великостью труда И важностью предпринятого дела, Как гладиатор в древние года, С ней борется он ревностно и смело... Когда б вы не были, читатель мой, Аристократ - и побывать в танцклассе У Кессених решилися со мной, Оттуда вы вернулись бы в экстазе, С утешенной и бодрою душой. О юношество милое! Тебя ли За хилость и недвижность упрекнуть? Не умерли в тебе и не увяли Младые силы, не зачахла грудь, И сила там кипит твоя просторно, Где всё тебе по сердцу и покорно. И, гордое могуществом своим, Довольно ты своею скромной долей: Твоим порывам смелым и живым Такое нужно поприще - не боле, И тратишь ты среди таких тревог Души всю силу и всю силу ног... 20 февраля 1845 6. Современная ода Украшают тебя добродетели, До которых другим далеко, И - беру небеса во свидетели - Уважаю тебя глубоко... Не обидишь ты даром и гадины, Ты помочь и злодею готов, И червонцы твои не украдены У сирот беззащитных и вдов. В дружбу к сильному влезть не желаешь ты, Чтоб успеху делишек помочь, И без умыслу с ним оставляешь ты С глазу на глаз красавицу дочь. Не гнушаешься темной породою: "Братья нам по Христу мужички!" И родню свою длиннобородую Не гоняешь с порога в толчки. Не спрошу я, откуда явилося Что теперь в сундуках твоих есть; Знаю: с неба тебе всё свалилося За твою добродетель и честь!... Украшают тебя добродетели, До которых другим далеко, И - беру небеса во свидетели - Уважаю тебя глубоко... (Начало 1846) 7. Я за то глубоко презираю себя, Что живу - день за днем бесполезно губя; Что я, силы своей не пытав ни на чем, Осудил сам себя беспощадным судом И, лениво твердя: я ничтожен, я слаб! - Добровольно всю жизнь пресмыкался как раб; Что, доживши кой-как до тридцатой весны, Не скопил я себе хоть богатой казны, Чтоб глупцы у моих пресмыкалися ног, Да и умник подчас позавидовать мог! Я за то глубоко презираю себя, Что потратил свой век, никого не любя, Что любить я хочу... что люблю я весь мир, А брожу дикарем - бесприютен и сир, И что злоба во мне и сильна и дика, А хватаясь за нож - замирает рука! Июнь 1845 8. В ДОРОГЕ "Скучно! скучно! .. Ямщик удалой, Разгони чем-нибудь мою скуку! Песню, что ли, приятель, запой Про рекрутский набор и разлуку; Небылицей какой посмеши Или, что ты видал, расскажи - Буду, братец, за всё благодарен". - "Самому мне невесело, барин: Сокрушила злодейка жена! .. Слышь ты, смолоду, сударь, она В барском доме была учена Вместе с барышней разным наукам, Понимаешь-ста, шить и вязать, На варгане играть и читать - Всем дворянским манерам и штукам. Одевалась не то, что у нас На селе сарафанницы наши, А, примерно представить, в атлас; Ела вдоволь и меду и каши. Вид вальяжный имела такой, Хоть бы барыне, слышь ты, природной, И не то что наш брат крепостной, Тоись, сватался к ней благородный (Слышь, учитель-ста врезамшись был, Баит кучер, Иваныч Торопка), - Да, знать, счастья ей бог не судил: Не нужна-ста в дворянстве холопка! Вышла замуж господская дочь, Да и в Питер... А справивши свадьбу, Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу, Захворал и на Троицу в ночь Отдал богу господскую душу, Сиротинкой оставивши Грушу... Через месяц приехал зятек - Перебрал по ревизии души И с запашки ссадил на оброк, А потом добрался и до Груши. Знать, она согрубила ему В чем-нибудь, али напросто тесно Вместе жить показалось в дому, Понимаешь-ста, нам неизвестно. Воротил он ее на село - Знай-де место свое ты, мужичка! Взвыла девка - крутенько пришло: Белоручка, вишь ты, белоличка! Как на грех, девятнадцатый год Мне в ту пору случись... посадили На тягло - да на ней и женили... Тоись, сколько я нажил хлопот! Вид такой, понимаешь, суровый... Ни косить, ни ходить за коровой! .. Грех сказать, чтоб ленива была, Да, вишь, дело в руках не спорилось! Как дрова или воду несла, Как на барщину шла - становилось Инда жалко подчас... да куды! - Не утешишь ее и обновкой: То натерли ей ногу коты, То, слышь, ей в сарафане неловко. При чужих и туда и сюда, А украдкой ревет как шальная... Погубили ее господа, А была бы бабенка лихая! На какой-то патрет всё глядит Да читает какую-то книжку... Инда страх меня, слышь ты, щемит, Что погубит она и сынишку: Учит грамоте, моет, стрижет, Словно барченка, каждый день чешет, Бить не бьет - бить и мне не дает... Да недолго пострела потешит! Слышь, как щепка худа и бледна, Ходит, тоись, совсем через силу, В день двух ложек не съест толокна - Чай, свалим через месяц в могилу... А с чего? .. Видит бог, не томил Я ее безустанной работой... Одевал и кормил, без пути не бранил, Уважал, тоись, вот как, с охотой... А, слышь, бить - так почти не бивал, Разве только под пьяную руку..." - "Ну, довольно, ямщик! Разогнал Ты мою неотвязную скуку! .." 1845 9. ПЬЯНИЦА Жизнь в трезвом положении Куда нехороша! В томительном борении Сама с собой душа, А ум в тоске мучительной... И хочется тогда То славы соблазнительной, То страсти, то труда. Всё та же хата бедная - Становится бедней, И мать - старуха бледная - Еще бледней, бледней. Запуганный, задавленный, С поникшей головой, Идешь как обесславленный, Гнушаясь сам собой; Сгораешь злобой тайною... На скудный твой наряд С насмешкой неслучайною Все, кажется, глядят. Всё, что во сне мерещится, Как будто бы назло, В глаза вот так и мечется Роскошно и светло! Всё - повод к искушению, Всё дразнит и язвит И руку к преступлению Нетвердую манит... Ах! если б часть ничтожную! Старушку полечить, Сестрам бы не роскошную Обновку подарить! Стряхнуть ярмо тяжелого, Гнетущего труда, Быть может, буйну голову Сносил бы я тогда! Покинув путь губительный, Нашел бы путь иной И в труд иной - свежительный Поник бы всей душой. Но мгла отвсюду черная Навстречу бедняку... Одна открыта торная Дорога к кабаку, 1845 10. Отрадно видеть, что находит Порой хандра и на глупца, Что иногда в морщины сводит Черты и пошлого лица Бес благородный скуки тайной, И на искривленных губах Какой-то думы чрезвычайной Печать ложится; что в сердцах И тех, чьих дел позорных повесть Пройдет лишь в поздних племенах, Не всё же спит мертвецки совесть И, чуждый нас, не дремлет страх. Что всем одно в дали грядущей - Идем к безвестному концу, - Что ты, подлец, меня гнетущий, Сам лижешь руки подлецу. Что лопнуть можешь ты, обжора! Что ты, великий человек, Чьего презрительного взора Не выносил никто вовек, Ты, лоб; как говорится, медный, К кому все завистью полны, - Дрожишь, как лист на ветке бедной, Под башмаком своей жены. 1845 11. КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ (Подражание Лермонтову) Спи, пострел, пока безвредный! Баюшки-баю. Тускло смотрит месяц медный В колыбель твою, Стану сказывать не сказки - Правду пропою; Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю. По губернии раздался Всем отрадный клик: Твой отец под суд попался - Явных тьма улик. Но отец твой - плут известный - Знает роль свою. Спи, пострел, покуда честный! Баюшки-баю. Подрастешь - и мир крещеный Скоро сам поймешь, Купишь фрак темно-зеленый И перо возьмешь. Скажешь: "Я благонамерен, За добро стою!" Спи - твой путь грядущий верен! Баюшки-баю. Будешь ты чиновник с виду И подлец душой, Провожать тебя я выду - И махну рукой! В день привыкнешь ты картинно Спину гнуть свою... Спи, пострел, пока невинный! Баюшки-баю. Тих и кроток, как овечка, И крепонек лбом, До хорошего местечка Доползешь ужом - И охулки не положишь На руку свою. Спи, покуда красть не можешь! Баюшки-баю. Купишь дом многоэтажный, Схватишь крупный чин И вдруг станешь барин важный, Русский дворянин. Заживешь - и мирно, ясно Кончишь жизнь свою... Спи, чиновник мой прекрасный! Баюшки-баю. 1845 12. Пускай мечтатели осмеяны давно, Пускай в них многое действительно смешно, Но всё же я скажу, что мне в часы разлуки Отраднее всего, среди душевной муки, Воспоминать о ней: усилием мечты Из мрака вызывать знакомые черты, В минуты горького раздумья и печали Бродить по тем местам, где вместе мы гуляли, - И даже иногда вечернею порой, Любуясь бледною и грустною луной, Припоминать тот сад, ту темную аллею, Откуда мы луной пленялись вместе с нею, Но, больше нашею любовию полны, Чем тихим вечером и прелестью луны, Влюбленные глаза друг к другу обращали И в долгий поцелуй уста свои сливали... 1845 13. Когда из мрака заблужденья Горячим словом убежденья Я душу падшую извлек И, вся полна глубокой муки, Ты прокляла, ломая руки, Тебя опутавший порок; Когда, забывчивую совесть Воспоминанием казня, Ты мне передавала повесть Всего, что было до меня; И вдруг, закрыв лицо руками, Стыдом и ужасом полна, Ты разрешилася слезами, Возмущена, потрясена, - Верь: я внимал не без участья, Я жадно каждый звук ловил... Я понял всё, дитя несчастья! Я всё простил и всё забыл. Зачем же тайному сомненью Ты ежечасно предана? Толпы бессмысленному мненью Ужель и ты покорена? Не верь толпе - пустой и лживой, Забудь сомнения свои, В душе болезненно-пугливой Гнетущей мысли не таи! Грустя напрасно и бесплодно, Не пригревай змеи в груди И в дом мой смело и свободно Хозяйкой полною войди! (1846) 14. ПЕРЕД ДОЖДЕМ Заунывный ветер гонит Стаю туч на край небес, Ель надломленная стонет, Глухо шепчет темный лес. На ручей, рябой и пестрый, За листком летит листок, И струей сухой и острой Набегает холодок. Полумрак на всё ложится; Налетев со всех сторон, С криком в воздухе кружится Стая галок и ворон. Над проезжей таратайкой Спущен верх, перед закрыт; И "пошел!" - привстав с нагайкой, Ямщику жандарм кричит... (1846) 15. ОГОРОДНИК Не гулял с кистенем я в дремучем лесу, Не лежал я во рву в непроглядную ночь, Я свой век загубил за девицу-красу, За девицу-красу, за дворянскую дочь. Я в немецком саду работал по весне, Вот однажды сгребаю сучки да пою, Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне, Смотрит в оба да слушает песню мою. По торговым селам, по большим городам Я недаром живал, огородник лихой, Раскрасавиц девиц насмотрелся я там, А такой не видал, да и нету другой. Черноброва, статна, словно сахар бела! .. Стало жутко, я песни своей не допел. А она - ничего, постояла, прошла, Оглянулась: за ней как шальной я глядел. Я слыхал на селе от своих молодиц, Что и сам я пригож, не уродом рожден, - Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц, У меня ль, молодца, кудри - чесаный лен.. Разыгралась душа на часок, на другой... Да как глянул я вдруг на хоромы ее - Посвистал и махнул молодецкой рукой, Да скорей за мужицкое дело свое! А частенько она приходила с тех пор Погулять, посмотреть на работу мою И смеялась со мной и вела разговор: Отчего приуныл? что давно не пою? Я кудрями тряхну, ничего не скажу, Только буйную голову свешу на грудь... "Дай-ка яблоньку я за тебя посажу, Ты устал, - чай, пора уж тебе отдохнуть". - "Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись, Пособи мужику, поработай часок". Да как заступ брала у меня, смеючись, Увидала на правой руке перстенек... Очи стали темней непогодного дня, На губах, на щеках разыгралася кровь. "Что с тобой, госпожа? Отчего на меня Неприветно глядишь, хмуришь черную бровь?" - "От кого у тебя перстенек золотой?" - "Скоро старость придет, коли будешь всё знать". - "Дай-ка я погляжу, несговорный какой!" - И за палец меня белой рученькой хвать! Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь, Я давал - не давал золотой перстенек... Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож, Да не знаю уж как - в щеку девицу чмок!.. Много с ней скоротал невозвратных ночей Огородник лихой... В ясны очи глядел, Расплетал, заплетал русу косыньку ей, Целовал-миловал, песни волжские пел. Мигом лето прошло, ночи стали свежей, А под утро мороз под ногами хрустит. Вот однажды, как я крался в горенку к ней, Кто-то цап за плечо: "Держи вора!" - кричит. Со стыдом молодца на допрос привели, Я стоял да молчал, говорить не хотел... И красу с головы острой бритвой снесли, И железный убор на ногах зазвенел. Постегали плетьми, и уводят дружка От родной стороны и от лапушки прочь На печаль и страду!.. Знать, любить не рука Мужику-вахлаку да дворянскую дочь! 1846 16. ТРОЙКА Что ты жадно глядишь на дорогу В стороне от веселых подруг? Знать, забило сердечко тревогу - Всё лицо твое вспыхнуло вдруг. И зачем ты бежишь торопливо За промчавшейся тройкой вослед? .. На тебя, подбоченясь красиво, Загляделся проезжий корнет. На тебя заглядеться не диво, Полюбить тебя всякий не прочь: Вьется алая лента игриво В волосах твоих; черных как ночь; Сквозь румянец щеки твоей смуглой Пробивается легкий пушок, Из-под брови твоей полукруглой Смотрит бойко лукавый глазок. Взгляд один чернобровой дикарки, Полный чар, зажигающих кровь, Старика разорит на подарки, В сердце юноши кинет любовь. Поживешь и попразднуешь вволю, Будет жизнь и полна и легка... Да не то тебе пало на долю: За неряху пойдешь мужика. Завязавши под мышки передник, Перетянешь уродливо грудь, Будет бить тебя муж-привередник И свекровь в три погибели гнуть. От работы и черной и трудной Отцветешь, не успевши расцвесть, Погрузишься ты в сон непробудный, Будешь нянчить, работать и есть. И в лице твоем, полном движенья, Полном жизни, - появится вдруг Выраженье тупого терпенья И бессмысленный, вечный испуг. И схоронят в сырую могилу, Как пройдешь ты тяжелый свой путь, Бесполезно угасшую силу И ничем не согретую грудь. Не гляди же с тоской на дорогу И за тройкой вослед не спеши, И тоскливую в сердце тревогу Поскорей навсегда заглуши! Не нагнать тебе бешеной тройки: Кони крепки, сыты и бойки, - И ямщик под хмельком, и к другой Мчится вихрем корнет молодой. . . <1846>. 17. Родина И вот они опять, знакомые места, Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства; Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов, Где было суждено мне божий свет увидеть, Где научился я терпеть и ненавидеть, Но, ненависть в душе постыдно притая, Где иногда бывал помещиком и я; Где от души моей, довременно растленной, Так рано отлетел покой благословленный, И неребяческих желаний и тревог Огонь томительный до срока сердце жег. . . Воспоминания дней юности - известных Под громким именем роскошных и чудесных, - Наполнив грудь мою и злобой и хандрой, Во всей своей красе проходят предо мной. . . Вот темный, темный сад. . . Чей лик в аллее дальной Мелькает меж ветвей, болезненно-печальный? Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя! Кто жизнь твою сгубил. . . о! знаю, знаю я! . . Навеки отдана угрюмому невежде, Не предавалась ты несбыточной надежде - Тебя пугала мысль восстать против судьбы, Ты жребий свой несла в молчании рабы. . . Но знаю: не была душа твоя бесстрастна; Она была горда, упорна и прекрасна, И всё, что вынести в тебе достало сил, Предсмертный шепот твой губителю простил! . . И ты, делившая с страдалицей безгласной И горе и позор ее судьбы ужасной, Тебя уж также нет, сестра души моей! Из дома крепостных любовниц и царей Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила Тому, которого не знала, не любила. . . Но, матери своей печальную судьбу На свете повторив, лежала ты в гробу С такой холодною и строгою улыбкой, Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой. Вот серый, старый дом. . . Теперь он пуст и глух: Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, - А встарь? . . Но помню я: здесь что-то всех давило, Здесь в малом и большом тоскливо сердце ныло. Я к няне убегал. . . Ах, няня! сколько раз Я слезы лил о ней в тяжелый сердцу час; При имени ее впадая в умиленье, Давно ли чувствовал я к ней благоговенье? . . Ее бессмысленной и вредной доброты На память мне пришли немногие черты, И грудь моя полна враждой и злостью новой. . . Нет! в юности моей, мятежной и суровой, Отрадного душе воспоминанья нет; Но всё, что, жизнь мою опутав с детских лет, Проклятьем на меня легло неотразимым, - Всему начало здесь, в краю моем родимом! . . И с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен темный бор - В томящий летний зной защита и прохлада, - И нива выжжена, и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьем, И набок валится пустой и мрачный дом, Где вторил звону чаш и гласу ликованья Глухой и вечный гул подавленных страданий, И только тот один, кто всех собой давил, Свободно и дышал, и действовал, и жил. . . <1846>. 18. Псовая охота Провидению было угодно создать человека так, что ему нужны внезапные потрясенья, восторг, порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки. (Реутт. Псовая охота). 1. Сторож вкруг дома господского ходит, Злобно зевает и в доску колотит. Мраком задернуты небо и даль, Ветер осенний наводит печаль; По небу тучи угрюмые гонит, По полю листья - и жалобно стонет. . . Барин проснулся, с постели вскочил, В туфли обулся и в рог затрубил. Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки, Вздрогнули все - до грудного мальчишки. Вот, при дрожащем огне фонарей, Движутся длинные тени псарей. Крик, суматоха! . . ключи зазвенели, Ржавые петли уныло запели; С громом выводят, поят лошадей, Время не терпит - седлай поскорей! В синих венгерках на заячьих лапках, В остроконечных, неслыханных шапках Слуги толпой подъезжают к крыльцу. Любо глядеть - молодец к молодцу! Хоть и худеньки у многих подошвы - Да в сертуках зато желтые прошвы, Хоть с толокна животы подвело - Да в позументах под каждым седло, Конь - загляденье, собачек две своры, Пояс черкесский, арапник да шпоры. Вот и помещик! Долой картузы. Молча он крутит седые усы, Грозен осанкой и пышен нарядом, Молча поводит властительным взглядом. Слушает важно обычный доклад: "Змейка издохла, в забойке Набат; Сокол сбесился, Хандра захромала". Гладит, нагнувшись, любимца Нахала, И, сладострастно волнуясь, Нахал На спину лег и хвостом завилял. 2. В строгом порядке, ускоренным шагом Едут псари по холмам и оврагам. Стало светать; проезжают селом - Дым поднимается к небу столбом, Гонится стадо, с мучительным стоном Очеп скрипит (запрещенный законом); Бабы из окон пугливо глядят, "Глянь-ко, собаки!" - ребята кричат. . . Вот поднимаются медленно в гору. Чудная даль открывается взору: Речка внизу, под горою, бежит, Инеем зелень долины блестит, А за долиной, слегка беловатой, Лес, освещенный зарей полосатой. Но равнодушно встречают псари Яркую ленту огнистой зари, И пробужденной природы картиной Не насладился из них не единый. "В Банники, - крикнул помещик, - набрось!" Борзовщики разъезжаются врозь, А предводитель команды собачьей, В острове скрылся крикун-доезжачий. Горло завидное дал ему бог: То затрубит оглушительно в рог, То закричит: "Добирайся, собачки!" Да не давай ему, вору, потачки!" То заорет: "Го-го-го! - ту!-ту!!- ту!!!" Вот и нашли - залились на следу. Варом-варит закипевшая стая, Внемлет помещик, восторженно тая, В мощной груди занимается дух, Дивной гармонией нежится слух! Однопометников лай музыкальный Душу уносит в тот мир идеальный, Где ни уплат в Опекунский совет, Ни беспокойных исправников нет! Хор так певуч, мелодичен и ровен, Что твой Россини! что твой Бетховен! 3. Ближе и лай, и порсканье и крик - Вылетел бойкий русак-материк! Гикнул помещик и ринулся в поле. . . То-то раздолье помещичьей воле! Через ручьи, буераки и рвы Бешено мчится, не жаль головы! В бурных движеньях - величие власти, Голос проникнут могуществом страсти, Очи горят благородным огнем - Чудное что-то свершилося в нем! Здесь он не струсит, здесь не уступит, Здесь его Крез за мильоны не купит! Буйная удаль не знает преград, Смерть иль победа - ни шагу назад! Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буре, И развернуться славянской натуре?) Зверь отседает - и в смертной тоске Плачет помещик, припавший к луке. Зверя поймали - он дико кричит, Мигом отпазончил, сам торочит, Гордый удачей любимой потехи, В заячий хвост отирает доспехи И замирает, главу преклоня К шее покрытого пеной коня. 4. Много травили, много скакали, Гончих из острова в остров бросали, Вдруг неудача: Свиреп и Терзай Кинулись в стадо, за ними Ругай, Следом за ними Угар и Ромашка - И растерзали в минуту барашка! Барин велел возмутителей сечь, Сам же держал к ним суровую речь. Прыгали псы, огрызались и выли И разбежались, когда их пустили. Ревма-ревет злополучный пастух, За лесом кто-то ругается вслух. Барин кричит: "Замолчи, животина!" Не унимается бойкий детина. Барин озлился и скачет на крик, Струсил - и валится в ноги мужик. Барин отъехал - мужик встрепенулся, Снова ругается; барин вернулся, Барин арапником злобно махнул - Гаркнул буян: "Караул! Караул!" Долго преследовал парень побитый Барина бранью своей ядовитой: "Мы-ста тебя взбутетеним дубьем Вместе с горластым твоим холуем!" Но уже барин сердитый не слушал, К стогу подсевши, он рябчика кушал, Кости Нахалу кидал, а псарям Передал фляжку, отведавши сам. Пили псари - и угрюмо молчали, Лошади сено из стога жевали, И в обагренные кровью усы Зайцев лизали голодные псы. 5. Так отдохнув, продолжают охоту, Скачут, порскают и травят без счета. Время меж тем незаметно идет, Пес изменяет, и конь устает. Падает сизый туман на долину, Красное солнце зашло вполовину, И показался с другой стороны Очерк безжизненно-белой луны. Слезли с коней; поджидают у стога, Гончих сбивают, сзывают в три рога, И повторяются эхом лесов Дикие звуки нестройных рогов. Скоро стемнеет. Ускоренным шагом Едут домой по холмам и оврагам. При переправе чрез мутный ручей, Кинув поводья, поят лошадей - Рады борзые, довольны тявкуши: В воду залезли по самые уши! В поле завидев табун лошадей, Ржет жеребец под одним из псарей. . . Вот наконец добрались до ночлега. В сердце помещика радость и нега - Много загублено заячьих душ. Слава усердному гону тявкуш! Из лесу робких зверей выбивая, Честно служила ты, верная стая! Слава тебя, неизменный Нахал, - Ты словно ветер пустынный летал! Слава тебе, резвоножка Победка! Бойко скакала, ловила ты метко! Слава усердным и буйным коням! Слава выжлятнику, слава псарям! 6. Выпив изрядно, поужинав плотно, Барин отходит ко сну беззаботно, Завтра велит себя раньше будить. Чудное дело - скакать и травить! Чуть не полмира в себе совмещая, Русь широко протянулась, родная! Много у нас и лесов и полей, Много в отечестве нашем зверей! Нет нам запрета по чистому полю Тешить степную и буйную волю. Благо тому, кто предастся во власть Ратной забаве: он ведает страсть, И до седин молодые порывы В нем сохранятся, прекрасны и живы, Черная дума к нему не зайдет, В праздном покое душа не заснет. Кто же охоты собачьей не любит, Тот в себе душу заспит и погубит. 1846 19. (Подражание Лермонтову) В неведомой глуши, в деревне полудикой Я рос средь буйных дикарей, И мне дала судьба, по милости великой, В руководители псарей. Вокруг меня кипел разврат волною грязной, Боролись страсти нищеты, И на душу мою той жизни безобразной Ложились грубые черты. И прежде, чем понять рассудком неразвитым, Ребенок, мог я что-нибудь, Проник уже порок дыханьем ядовитым В мою младенческую грудь. Застигнутый врасплох, стремительно и шумно Я в мутный ринулся поток И молодость мою постыдно и безумно В разврате безобразном сжег... Шли годы. Оторвав привычные объятья От негодующих друзей, Напрасно посылал я грозные проклятья Безумству юности моей. Не вспыхнули в груди растраченные силы - Мой ропот их не пробудил; Пустынной тишиной и холодом могилы Сменился юношеский пыл, И в новый путь, с хандрой, болезненно развитой, Пошел без цели я тогда И думал, что душе, довременно убитой, Уж не воскреснуть никогда. Но я тебя узнал... Для жизни и волнений В груди проснулось сердце вновь: Влиянье ранних бурь и мрачных впечатлений С души изгладила любовь... Во мне опять мечты, надежды и желанья... И пусть меня не любишь ты, Но мне избыток слез и жгучего страданья Отрадней мертвой пустоты... <1846> 20. - Так, служба! сам ты в той войне Дрался - тебе и книги в руки, Да дай сказать словцо и мне: Мы сами делывали штуки. Как затесался к нам француз Да увидал, что проку мало, Пришел он, помнишь ты, в конфуз И на попятный тотчас драло. Поймали мы одну семью, Отца да мать с тремя щенками. Тотчас ухлопали мусью, Не из фузеи - кулаками! Жена давай вопить, стонать, Рвет волоса, - глядим да тужим! Жаль стало: топорищем хвать - И протянулась рядом с мужем! Глядь: дети! Нет на них лица: Ломают руки, воют, скачут, Лепечут - не поймешь словца - И в голос, бедненькие, плачут. Слеза прошибла нас, ей-ей! Как быть? Мы долго толковали, Пришибли бедных поскорей Да вместе всех и закопали... Так вот что, служба! верь же мне: Мы не сидели сложа руки, И хоть не бились на войне, А сами делывали штуки! 1846 21. НРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК 1 Живя согласно с строгой моралью, Я никому не сделал в жизни зла. Жена моя, закрыв лицо вуалью, Под вечерок к любовнику пошла. Я в дом к нему с полицией прокрался И уличил... Он вызвал - я не дрался! Она слегла в постель и умерла, Истерзана позором и печалью... Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла. 2 Приятель в срок мне долга не представил. Я, намекнув по-дружески ему, Закону рассудить нас предоставил; Закон приговорил его в тюрьму. В ней умер он, не заплатив алтына, Но я не злюсь, хоть злиться есть причина! Я долг ему простил того ж числа, Почтив его слезами и печалью... Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла. 3 Крестьянина я отдал в повара, Он удался; хороший повар - счастье! Но часто отлучался со двора И званью неприличное пристрастье Имел: любил читать и рассуждать. Я, утомясь грозить и распекать, Отечески посек его, каналью; Он взял да утопился, дурь нашла! Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла. 4 Имел я дочь; в учителя влюбилась И с ним бежать хотела сгоряча. Я погрозил проклятьем ей: смирилась И вышла за седого богача. И дом блестящ и полон был как чаша; Но стала вдруг бледнеть и гаснуть Маша И через год в чахотке умерла, Сразив весь дом глубокою печалью... Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла... Январь или февраль 1847 22. Если, мучимый страстью мятежной, Позабылся ревнивый твой друг И в душе твоей, кроткой и нежной, Злое чувство проснулося вдруг - Всё, что вызвано словом ревнивым, Всё, что подняло бурю в груди, Переполнена гневом правдивым, Беспощадно ему возврати. Отвечай негодующим взором, Оправданья и слезы осмей, Порази его жгучим укором - Всю до капли досаду излей! Но когда, отдохнув от волненья, Ты поймешь его грустный недуг И дождется минуты прощенья Твой безумный, но любящий друг - Позабудь ненавистное слово И упреком своим не буди Угрызений мучительных снова У воскресшего друга в груди! Верь: постыдный порыв подозренья Без того ему много принес Полных муки тревог сожаленья И раскаянья позднего слез... Первая половина 1847 23. Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день - Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты - другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась - ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной... Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки, Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал - и пронзительно звонок Был его крик... Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок... Бедная, слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба - Вместе свезут и положат рядком... В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо, Принарядившись, как будто к венцу, И через час принесла торопливо Гробик ребенку и ужин отцу. Голод мучительный мы утолили, В комнате темной зажгли огонек, Сына одели и в гроб положили... Случай нас выручил? Бог ли с помог? Ты не спешила печальным признаньем, Я ничего не спросил, Только мы оба глядели с рыданьем, Только угрюм и озлоблен я был... Где ты теперь? С нищетой горемычной Злая тебя сокрушила борьба? Или пошла ты дорогой обычной И роковая свершится судьба? Кто ж защитит тебя? Все без изъятья Именем страшным тебе назовут, Только во мне шевельнутся проклятья - И бесполезно замрут!.. Август 1847 24. Ты всегда хороша несравненно, Но когда я уныл и угрюм, Оживляется так вдохновенно Твой веселый, насмешливый ум; Ты хохочешь так бойко и мило, Так врагов моих глупых бранишь, То, понурив головку уныло, Так лукаво меня ты смешишь; Так добра ты, скупая на ласки, Поцелуй твой так полон огня, И твои ненаглядные глазки Так голубят и гладят меня,- Что с тобой настоящее горе Я разумно и кротко сношу И вперед - в это темное море - Без обычного страха гляжу... 1847 25. ВИНО 1 Не водись-ка на свете вина, Тошен был бы мне свет. И пожалуй - силен сатана!- Натворил бы я бед. Без вины меня барин посек, Сам не знаю, что сталось со мной? Я не то чтоб большой человек, Да, вишь, дело-то было впервой. Как подумаю, весь задрожу, На душе всё черней да черней. Как теперь на людей погляжу? Как приду к ненаглядной моей? И я долго лежал на печи, Всё молчал, не отведывал щей; Нашептал мне нечистый в ночи Неразумных и буйных речей, И на утро я сумрачен встал; Помолиться хотел, да не мог, Ни словечка ни с кем не сказал И пошел, не крестясь, за порог. Вдруг: "Не хочешь ли, братик, вина?"- Мне вослед закричала сестра. Целый штоф осушил я до дна И в тот день не ходил со двора. 2 Не водись-ка на свете вина, Тошен был бы мне свет. И пожалуй - силен сатана!- Натворил бы я бед. Зазнобила меня, молодца, Степанида, соседская дочь, Я посватал ее у отца - И старик, да и девка не прочь. Да, знать, старосте вплоть до земли Поклонился другой молодец, И с немилым ее повели Мимо окон моих под венец. Не из камня душа! Невтерпеж! Расходилась, что буря, она, Наточил я на старосту нож И для смелости выпил вина. Да попался Петруха, свой брат, В кабаке: назвался угостить; Даровому ленивый не рад - Я остался полштофа распить. А за первым - другой; в кураже От души невзначай отлегло, Позабыл я в тот день об ноже, А на утро раздумье пришло... 3 Не водись-ка на свете вина, Тошен был бы мне свет. И пожалуй - силен сатана!- Натворил бы я бед. Я с артелью взялся у купца Переделать все печи в дому, В месяц дело довел до конца И пришел за расчетом к нему. Обсчитал, воровская душа! Я корить, я судом угрожать; "Так не будет тебе ни гроша!"- И велел меня в шею прогнать. Я ходил к нему восемь недель, Да застать его дома не мог; Рассчитать было нечем артель, И меня, слышь, потянут в острог... Наточивши широкий топор, "Пропадай!"- сам себе я сказал; Побежал, притаился, как вор, У знакомого дома - и ждал. Да прозяб, а напротив кабак, Рассудил: Отчего не зайти? На последний хватил четвертак, Подрался - и проснулся в части... (1848) 26. Поражена потерей невозвратной, Душа моя уныла и слаба: Ни гордости, ни веры благодатной - Постыдное бессилие раба! Ей всё равно - холодный сумрак гроба, Позор ли, слава, ненависть, любовь,- Погасла и спасительная злоба, Что долго так разогревала кровь. Я жду... но ночь не близится к рассвету, И мертвый мрак кругом... и та, Которая воззвать могла бы к свету,- Как будто смерть сковала ей уста! Лицо без мысли, полное смятенья, Сухие, напряженные глаза - И, кажется, зарею обновленья В них никогда не заблестит слеза. (1848) 27. Вчерашний день, часу в шестом, Зашел я на Сенную; Там били женщину кнутом, Крестьянку молодую. Ни звука из ее груди, Лишь бич свистел, играя... И Музе я сказал:"Гляди! Сестра твоя родная!" (1848) 28. Так это шутка? Милая моя, Как боязлив, как недогадлив я! Я плакал над твоим рассчитано суровым, Коротким и сухим письмом; Ни лаской дружеской, ни откровенным словом Ты сердца не порадовала в нем. Я спрашивал: не демон ли раздора Твоей рукой насмешливо водил? Я говорил: "Когда б нас разлучила ссора - Но так тяжел, так горек, так уныл, Так нежен был последний час разлуки... Еще твой друг забыть его не мог, И вновь ему ты посылаешь муки Сомнения, догадок и тревог,- Скажи, зачем?.. Не ложью ли пустою, Рассеянной досужей клеветою Возмущена душа твоя была? И, мучима томительным недугом, Ты над своим отсутствующим другом Без оправданья суд произнесла? Или то был один каприз случайный, Иль давний гнев?.." Неразрешимой тайной Я мучился: я плакал и страдал, В догадках ум испуганный блуждал, Я жалок был в отчаянье суровом... Всему конец! Своим единым словом Душе моей ты возвратила вновь И прежний мир, и прежнюю любовь; И сердце шлет тебе благословенья, Как вестнице нежданного спасенья... Так няня в лес ребенка заведет И спрячется сама за куст высокой; Встревоженный, он ищет и зовет, И мечется в тоске жестокой, И падает, бессильный, на траву... А няня вдруг: ау! ау! В нем радостью внезапной сердце бьется, Он всё забыл: он плачет и смеется, И прыгает, и весело бежит, И падает - и няню не бранит, Но к сердцу жмет виновницу испуга, Как от беды избавившего друга... Апрель - сентябрь 1850 29. Да, наша жизнь текла мятежно, Полна тревог, полна утрат, Расстаться было неизбежно - И за тебя теперь я рад! Но с той поры как всё кругом меня пустынно! Отдаться не могу с любовью ничему, И жизнь скучна, и время длинно, И холоден я к делу своему. Не знал бы я, зачем встаю с постели, Когда б не мысль: авось и прилетели Сегодня наконец заветные листы, В которых мне расскажешь ты: Здорова ли? что думаешь? легко ли Под дальним небом дышится тебе, Грустишь ли ты, жалея прежней доли, Охотно ль повинуешься судьбе? Желал бы я, чтоб сонное забвенье На долгий срок мне на душу сошло, Когда б мое воображенье Блуждать в прошедшем не могло... Прошедшее! его волшебной власти Покорствуя, переживаю вновь И первое движенье страсти, Так бурно взволновавшей кровь, И долгую борьбу самим с собою, И не убитую борьбою, Но с каждым днем сильней кипевшую любовь. Как долго ты была сурова, Как ты хотела верить мне, И как ты верила, и колебалась снова, И как поверила вполне! (Счастливый день! Его я отличаю В семье обычных дней; С него я жизнь мою считаю, Я праздную его в душе моей!) Я вспомнил всё... одним воспоминаньем, Одним прошедшим я живу - И то, что в нем казалось нам страданьем,- И то теперь я счастием зову... А ты?.. ты так же ли печали предана?.. И так же ли в одни воспоминанья Средь добровольного изгнанья Твоя душа погружена? Иль новая роскошная природа, И жизнь кипящая, и полная свобода Тебя невольно увлекли, И позабыла ты вдали Всё, чем мучительно и сладко так порою Мы были счастливы с тобою? Скажи! я должен знать... Как странно я люблю! Я счастия тебе желаю и молю, Но мысль, что и тебя гнетет тоска разлуки, Души моей смягчает муки... Апрель - сентябрь 1850 30. Я не люблю иронии твоей. Оставь ее отжившим и не жившим, А нам с тобой, так горячо любившим, Еще остаток чувства сохранившим,- Нам рано предаваться ей! Пока еще застенчиво и нежно Свидание продлить желаешь ты, Пока еще кипят во мне мятежно Ревнивые тревоги и мечты - Не торопи развязки неизбежной! И без того она не далека: Кипим сильней, последней жаждой полны, Но в сердце тайный холод и тоска... Так осенью бурливее река, Но холодней бушующие волны... (1850) 31-34. На улице Вор Спеша на званый пир по улице прегрязной, Вчера был поражен я сценой безобразной: Торгаш, у коего украден был калач, Вздрогнув и побледнев, вдруг поднял вой и плач И, бросясь от лотка, кричал: "Держите вора!" И вор был окружен и остановлен скоро. Закушенный калач дрожал в его руке; Он был без сапогов, в дырявом сертуке; Лицо являло след недавнего недуга, Стыда, отчаянья, моленья и испуга... Пришел городовой, подчаска подозвал, По пунктам отобрал допрос отменно строгой, И вора повели торжественно в квартал. Я крикнул кучеру: "Пошел своей дорогой!"- И богу поспешил молебствие принесть За то, что у меня наследственное есть... Проводы Мать касатиком сына зовет, Сын любовно глядит на старуху, Молодая бабенка ревет И всё просит остаться Ванюху, А старик непреклонно молчит: Напряженная строгость во взоре, Словно сам на себя он сердит За свое бесполезное горе. Сивка дернул дровнишки слегка - Чуть с дровней не свалилась старуха. Ну! нагрел же он сивке бока, Да помог старику и Ванюха... Гробок Вот идет солдат. Под мышкою Детский гроб несет, детинушка. На глаза его суровые Слезы выжала кручинушка. А как было живо дитятко, То и дело говорилося: "Чтоб ты лопнуло, проклятое! Да зачем ты и родилося?" Ванька Смешная сцена! Ванька-дуралей, Чтоб седока промыслить побогаче, Украдкой чистит бляхи на своей Ободранной и заморенной кляче. Не так ли ты, продажная краса, Себе придать желая блеск фальшивый, Старательно взбиваешь волоса На голове, давно полуплешивой? Но оба вы - извозчик-дуралей И ты, смешно причесанная дама,- Вы пробуждаете не смех в душе моей - Мерещится мне всюду драма. (1850) 35. Мы с тобой бестолковые люди: Что минута, то вспышка готова! Облегченье взволнованной груди, Неразумное, резкое слово. Говори же, когда ты сердита, Всё, что душу волнует и мучит! Будем, друг мой, сердиться открыто: Легче мир - и скорее наскучит. Если проза в любви неизбежна, Так возьмем и с нее долю счастья: После ссоры так полно, так нежно Возвращенье любви и участья... 36. МОЕ РАЗОЧАРОВАНЬЕ Говорят, что счастье наше скользко,- Сам, увы! я то же испытал! На границе Юрьевец-Повольска В собственном селе я проживал. Недостаток внешнего движенья Заменив работой головы, Приминал я в лето, без сомненья, Десятин до двадцати травы; Я лежал с утра до поздней ночи При волшебном плеске ручейка И мечтал, поднявши к небу очи, Созерцая гордо облака. Вереницей чудной и беспечной Предо мной толпился ряд идей, И витал я в сфере бесконечной, Презирая мелкий труд людей. Я лежал, гнушаясь их тревогой, Не нуждаясь, к счастию, ни в чем, Но зато широкою дорогой В сфере мысли шел богатырем; Гордый дух мой рос и расширялся, Много тайн я совмещал в груди И поведать миру собирался; Но любовь сказала: погоди! Я давно в созданье идеала Погружен был страстною душой: Я желал, чтоб женщина предстала В виде мудрой Клии предо мной, Чтоб и свет, и танцы, и наряды, И балы не нужны были ей; Чтоб она на всё бросала взгляды, Добытые мыслию своей; Чтоб она не плакала напрасно, Не смеялась втуне никогда, Говоря восторженно и страстно, Вдохновенно действуя всегда; Чтоб она не в рюмки и подносы, Не в дела презренной суеты - Чтоб она в великие вопросы Погружала мысли и мечты... И нашел, казалось, я такую. Молода она еще была И свою натуру молодую Радостно развитью предала. Я читал ей Гегеля, Жан-Поля, Демосфена, Галича, Руссо, Глинку, Ричардсона, Декандоля, Волтера, Шекспира, Шамиссо, Байрона, Мильтона, Соутэя, Шеллинга, Клопштока, Дидеро... В ком жила великая идея, Кто любил науку и добро; Всех она, казалось, понимала, Слушала без скуки и тоски, И сама уж на ночь начинала Тацита читать, одев очки. Правда, легче два десятка кегель Разом сбить ей было, чем понять, Как велик и плодотворен Гегель; Но умел я вразумлять и ждать! Видел я: не пропадет терпенье - Даже мать красавицы моей, Бросивши варенье и соленье, Философских набралась идей. Так мы шли в развитьи нашем дружно, О высоком вечно говоря... Но не то ей в жизни было нужно! Раз, увы! в начале сентября Прискакал я поутру к невесте. Нет ее ни в зале, ни в саду. Где ж она? "Они на кухне вместе С маменькой" - и я туда иду. Тут предстала страшная картина... Разом столько горя и тоски! Растерзав на клочья Ламартина, На бумагу клала пирожки И сажала в печь моя невеста!! Я смотреть без ужаса не мог, Как она рукой месила тесто, Как потом отведала пирог. Я не верил зрению и слуху, Думал я, не перестать ли жить? А у ней еще достало духу Мне пирог проклятый предложить. Вот они - великие идеи! Вот они - развития плоды! Где же вы, поэзии затеи? Что из вас, усилья и плоды? Я рыдал. Сконфузилися обе, Видимо, перепугались вдруг; Я ушел в невыразимой злобе, Объявив, что больше им не друг. С той поры я верю: счастье скользко, Я без слез не проживаю дня; От Москвы до Юрьевец-Повольска Нет лица несчастнее меня! (Март или апрель 1851) 37. ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР << Журналист >> << (выходя утром в свой кабинет и садясь, к рабочему столу) >> Вот почта новая. Какая груда дел! Куда деваться мне от писем и посылок? В провинции народ взыскателен и пылок: Чуть к первому числу с журналом не поспел. Завалят письмами - тоска и разоренье! Тот делает упрек, тому дай объясненье, А тот с угрозами... досадная статья! Посылки так же вздор, их ненавижу я! Плохие вести, а чаще рифмотворство!.. Я, кажется, стихам не делаю потворства - В них толку не ищи... Какая польза в том, Что чувствовал поэт то дома, то на бале?.. Я положителен и в жизни и в журнале, Девиз мой: интерес существенный во всем! И как их различать? Хороших нет эстетик, А практик я плохой - я больше теоретик... << Слуга >> << (входит и докладывает) >> Помещик Свистунов - приезжий из Уфы. << Журналист >> Проси его, проси: сегодня принимаю... << (слуга уходит) >> Всю жизнь я разделил на ровные графы, Как счетную тетрадь, и только отмечаю, Куда который час и как употреблен... В рот капли не беру и ем один бульон... << Подписчик >> << (входя) >> Семь лет подписчиком и данником покорным Я вашим был - и ныне состою. Пылая к вам почтеньем непритворным (Простите, батюшка, докучливость мою), Священным долгом счел, прибыв в столицу нашу, Сначала облететь ее во все концы, Кунсткамеру взглянуть, потом особу вашу... А там опять домой... чай, ждут мои птенцы!.. << Журналист >> Садитесь; очень рад. Как розы среди терний, Как светлый ручеек во глубине степей - Цветисто говоря, - так жители губерний Приятны нам всегда. Вы, щедростью своей Поддерживая нас, конечно, заслужили, Чтоб полное мы к вам почтение хранили,- И если в микроскоп рассматривать меня Охота вам придет - я должен согласиться! << Подписчик >> Поздненько, батюшка, мне оптике учиться: Мне стукнет шестьдесят через четыре дня! << Журналист >> Да я ведь пошутил. А говоря прямее, Как дело всякое со стороны виднее, То и доволен я, что завернули вы... Трудами наших рук и нашей головы Мы жертвуем для вас, журналы издавая... << Подписчик >> << (перебивая, с поклоном) >> И благодарность вам, почтеннейший, большая... << Журналист >> Мы пишем день и ночь; торопимся, спешим Роман перевести; театр, литературу За месяц обозреть, исправить корректуру - Всё к первому числу... И еле мы дышим, Оттиснув наконец и выдав книжку нашу... Но какова она?.. Которые статьи Охотно вы прочли в кругу своей семьи? Какие усыпить успели милость вашу? Не знаем ничего, и знать нам мудрено. Конечно, судят нас собратья аккуратно; Но замечать они умеют только пятна, И в беспристрастии их упрекнуть грешно! Купаясь в мелочной и тягостной борьбе, Которая порой близка бывает к драке, Увы! не знаем мы цены самим себе И ощупью бредем в каком-то полумраке! Кто ж может этот путь тернистый осветить? Кто на дурное нам беззлобиво укажет? Кто за хорошее нам благодарность скажет, Умея покарать, умея и простить? << Подписчик >> Конечно, публика... << Журналист >> К тому и речь веду я. Как умный человек и как подписчик мой, Вы представителем явились предо мной Всей нашей публики; и вас теперь спрошу я: Довольны ли вы тем, что производим мы? Интересуют ли читателей умы "Словесность","Критика","Хозяйство","Смесь","Науки"? Что любит публика? к чему негоряча?.. << Подписчик >> Благодаря всевластной силе скуки И рьяности чтецов, читаются с плеча, За исключением "Наук" и "Домоводства", Все ваши рубрики... << Журналист >> О стыд! о готтентотство! Ужель еще читать не начали "Наук"? << Подписчик >> Давно бы начали, но, батюшка , "Науки" Так пишутся у вас, что просто вон из рук! Охотно ставлю вам семью свою в поруки: Изрядным наделен достатком - сыновей Я дома воспитал, а дочек в пансионе, Страсть к чтению развита у всех моих детей; Засядем вечерком с журналом на балконе, Читаем, и летят скорехонько часы... Не спит моя жена; а как довольны дети! Но чуть в "Науки" я - повесят все носы, Как будто их поймал волшебник лютый в сети! Стараюсь убеждать, доказываю им, Что с пользою теперь мы время посвятим Не басенке пустой, а дельному трактату, И дети верят мне... Поближе к ним подсяду, Читаю, горячусь... Но такова статья, Что через час и сам спать начинаю я! Ну, что вы скажете?.. << Журналист >> Еще бы малым детям Читать вы начали ученые статьи!.. << Подписчик >> Нет, дети, батюшка, немалы уж мои, И в нашей публике ученей вряд ли встретим: Держал учителей, три года жил в Москве... Прислушивался я частехонько к молве И слышал всё одно:"Быть может, и прекрасно, Да только тяжело, снотворно и неясно!" Имейте, батюшка, слова мои в виду!.. Притом, какие вы трактуете предметы? "Проказы домовых, пословицы, приметы, О роли петуха в языческом быту, Значенье кочерги, история ухвата..." Нет, батюшка, таких статеек нам не надо! << Журналист >> Но ежели вопрос нас к истине ведет, Ученый помышлять обязан ли о скуке? << Подписчик >> Не спорю, батюшка, полезно всё в науке, И ваша кочерга с достоинством займет В ученом сборнике достойные страницы... Но если дилетант-читатель предпочтет Ученой кочерге пустые небылицы, Ужели он неправ? << Журналист >> Да вы против наук? << Подписчик >> Напротив, батюшка, я их всегдашний друг! И в вашем и в других журналах, хоть нечасто, Случалось мне встречать ученые статьи - Я сам, жена моя, домашние мои Читали жадно их, как повести... Нет, за сто Изрядных повестей, поверьте, не отдам Одной такой статьи: какое снисхожденье К невинной публике! какое изложенье! Не путешествуя, по дальним городам С туристом я блуждал; талантливый ученый Вопрос мне разъяснил в истории мудреный... Вот этаких статей побольше надо нам! << Журналист >> << со вздохом >> Ах, рады бы и мы всегда таким статьям, Да где их доставать? Таланты так ленивы, Что ежели статью в журнале в год прочли вы С известным именем - благополучный год! Но часто журналист и по три года ждет Обещанной статьи; а в публике толкуют, Что шарлатанит он... << Подписчик >> Куда как негодуют, Что обещаний вы не держите своих! << Журналист >> << махнув рукой >> Мы нынче и давать уж перестали их! << Подписчик >> Но прихотлив талант - в нем возбудить охоту Полезно иногда - скупитесь, видно, вы? << Журналист >> Помилуйте! платить готовы мы без счету! Кто только прогремит, по милости молвы, Тому наперехват и деньги и вниманье... Ох, дорогонько мне пришлось соревнованье! Набили цену так в последние года, Что наши барыши не годны никуда! Бог знает, из чего стараемся, хлопочем? "Известности" теперь так дорого берут, Что сбавил цену я своим чернорабочим... Романы, например... поверьте, приведут Мою и без того тщедушную особу К сухотке злой они, а может, и ко гробу! Спасение в одном - почаще перевод Печатай, и конец... << Подписчик >> По мне, так переводы Пора бы выводить решительно из моды, А много перевесть романа два-три в год... Не спорю: хороши французские романы, И в аглицких меня пленяет здравый ум... Но мы читаем их, как дети, наобум: Нас авторы ведут в неведомые страны; Народности чужой неясные черты Нам трудно понимать, не зная той среды, В которой романист рисуется как дома... То ль дело русский быт и русское житье? Природа русская?.. Жизнь русская знакома Так каждому из нас, так любим мы ее, Что, как ни даровит роман ваш переводный, Мы слабую ему статейку предпочтем, В которой нам дохнет картиною народной, И русской грустию, и русским удальством, Где развернется нам знакомая природа, Знакомые черты знакомого народа... << Журналист >> Вы судите умно. Всё к сведенью приму. Теперь же вам вопрос последний предлагаю: Сужденье ваше знать о "Критике" желаю... << Подписчик >> Позвольте умолчать. << Журналист >> Скажите, почему? << Подписчик >> Сегодня повод вам своей свободной речью Я подал, сударь мой, и так к противоречью, А если мнение о "Критике" скажу, Название глупца, пожалуй, заслужу. << Журналист >> Напротив, никогда! Ведь нет о вкусах спора! Прошу вас, и клянусь, что яблоком раздора Не будет никакой строжайший приговор. << Подписчик >> Ну, если так, я рад! Полезно разговор, О чем бы он ни шел, довесть до окончанья. Я вашей "Критики" любитель небольшой: Не то чтоб были в ней неверны замечанья, Но многословием, надутой пустотой, Самодовольствием, задором и педантством Смущает нас она... а пуще шарлатанством! Ну что хорошего? Как только летний жар Немного поспадет и осенью суровой Повеет над селом, над полем и дубровой, Меж вами, так и жди, поднимется базар! Забыв достоинство своей журнальной чести, Из зависти, вражды, досады, мелкой мести Спешите вы послать врагам своим стрелу. Враги стремительно бросают вам перчатку - И бурей роковой к известному числу Всё разрешается... Ошибку, опечатку С восторгом подхватив, готовы целый том О ней вы сочинить... А публика? Мы ждем, Когда окончится промышленная стычка, Критический отдел наполнившая весь И даже наконец забравшаяся в "Смесь", И думаем свое: "Несчастная привычка, Ошибка грустная испытанных умов, К чему ты приведешь?.." О, выразить нет слов, Как сами вы себя роняете жестоко, Как оскорбляете вы публику глубоко - И всё ведь из чего?.. Шумливая толпа Газетных писунов, журнальных ратоборцев, Напрасно мыслишь ты, что публика слепа!.. Я верю вам, когда бездарных стихотворцев Преследуете вы, трактуя свысока О рифме, о стихе, о формах языка, Во имя Пушкина, Жуковского и Гете, Доказывая им, что хуже в целом свете Не писывал никто и что рубить дрова Полезней, чем низать - "слова, слова, слова!" (Привычка водится за всем ученым миром Сужденье подкрепить то Данте, то Шекспиром). Я верю вам, когда озлобленным пером Вонзаетесь порой в нелепые романы, Пигмеям нанося решительные раны, В надежде щегольнуть и собственным умом; Когда неловкий стих или хромую фразу, Вдобавок исказив и, на потеху глазу, Косыми буквами поставив мне на вид, Кричите вы: "И вот что автор говорит! Где мысль, где логика, где истинное чувство? Тут попран здравый смысл, поругано искусство! О муза русская! осиротела ты!.." Горячность ваша мне хотя и непонятна (Вы знаете, что есть и в самом солнце пятна), Но верить я готов, что чувство правоты Внушило вам и желчь, и едкие сарказмы (Хотя противное видали и не раз мы!). Я также верил вам, сочувствовал душой, Когда в своих статьях, приличных и достойных, Вы отзывалися с разумной похвалой О Пушкине и о других покойных. Язык красноречив, манера хороша: Кто страстно так любил, так понимал искусство, В том был глубокий ум, горело ярко чувство, Светилася прекрасная душа!.. Когда авторитет, давно шумевший ложно, Вы разрушаете - вам также верить можно; Когда вы хвалите ученые труды, Успех которых вам не сделает беды, Я тоже верю вам (хоть страсть к литературе Вас в равновесии не держит никогда: То вдруг расходитесь, подобно грозной буре, То так расхвалитесь, что новая беда). Но иначе смотреть, иную думать думу Привык я, господа, прислушиваясь к шуму, Который иногда затеяв меж собой, Вы разрешаетесь осеннею грозой; Тоска меня берет, по телу дрожь проходит, Когда один журнал, к другому подходя, О совести своей журнальной речь заводит... << Журналист >> Ужели, мой журнал внимательно следя, И в нем открыли вы уловки самохвальства? << Подписчик >> О, как же, батюшка, и даже до нахальства!.. << Журналист >> << вскакивая >> Но где ж? Помилуйте! еще подобных слов Я сроду не слыхал... << Подписчик >> Уж будто? << Слуга >> << докладывает >> Хрипунов! << Журналист >> А! нужный человек! << Подписчик >> << вставая >> Так значит, до свиданья? Оно и хорошо, а то, разгорячась, До грубости свои довел я замечанья И засиделся сам,- прощайте! третий час! Простите, что мои сужденья были жестки (А может, скажете, что даже просто плоски). Но льстить не мастер я и спину гнуть в кольцо... Не думайте, что мы трудов не ценим ваших: Нет, дельный журналист - полезное лицо! В вас благодетелей мы часто видим наших, Мы благодарны вам за честные труды, Которых видимы полезные плоды,- Вы развиваете охоту к просвещенью, Вы примиряете нас с собственною ленью, И вам всегда открыт охотно наш карман - Нас опыт научил, что без статей журнальных Осенних вечеров, дождливых и печальных, Нам некуда девать! Невежества туман Рассеялся давно; смягчило время нравы; Разгульные пиры и грубые забавы Времен невежества сменило чередой Стремленье к знанию, искусствам благородным, И редкий дворянин - конечно, молодой - Теперь не предпочтет собакам превосходным Журнал ваш... Для чего ж грошовый интерес Над правдою берет в вас часто перевес? К чему хвастливый тон, осенние раздоры, Зацепки, выходки, улики, желчь и споры? К чему самих себя так глупо унижать? Поверьте, публика поймет и без навета, Что хорошо у вас, что дурно у соседа, Да, право, и труда большого нет понять! Поверьте, всё пойдет и тихо и прекрасно, Когда вы станете трудиться, господа, Самостоятельно, разумно и согласно - И процветете все на многие года!.. Прощайте! надоел я вам своим болтаньем; Но если речь мою почтили вы вниманьем, Готов я забрести, пожалуй, и опять... << Журналист >> Весьма обяжете... Прощайте! буду ждать! <1851,1874> 38. Новый год Что новый год, то новых дум, Желаний и надежд Исполнен легковерный ум И Мудрых и невежд. Лишь тот, кто под землей сокрыт, Надежды в сердце не таит!.. Давно ли ликовал народ И радовался мир, Когда рождался прошлый год При звуках чаш и лир? И чье суровое чело Лучом надежды не цвело? Но меньше ль видел он могил, Вражды и нищеты? В нем каждый день убийцей был Какой-нибудь мечты; Не пощадил он никого И не дал людям ничего! При звуках тех же чаш и лир, Обычной чередой Бесстрастный гость вступает в мир Бесстрастною стопой - И в тех лишь нет надежды вновь, В ком навсегда застыла кровь! И благо!.. С чашами в руках Да будет встречен гость, Да разлетится горе в прах, Да умирится злость - И в обновленные сердца Да снидет радость без конца! Нас давит времени рука, Нас изнуряет труд, Всесилен случай, жизнь хрупка, Живем мы для минут, И то, что с жизни взято раз, Не в силах рок отнять у нас! Пускай кипит веселый рок Мечтаний молодых - Им предадимся всей душой... А время скосит их?- Что нужды! Снова в свой черед В нас воскресит их новый год... <1851> 39. За городом "Смешно! нас веселит ручей, вдали журчащий, И этот темный дуб, таинственно шумящий; Нас тешит песнею задумчивой своей, Как праздных юношей, вечерний соловей; Далекий свод небес, усеянный звездами, Нам кажется, простерт с любовию над нами; Любуюсь месяцем, оглядывая даль, Мы чувствуем в душе ту тихую печаль, Что слаще радости... Откуда чувства эти? Чем так довольны мы?.. Ведь мы уже не дети! Ужель поденный труд наклонности к мечтам Еще в нас не убил?.. И нам ли, беднякам, На отвлеченные природой наслажденья Свободы краткие истрачивать мгновенья?" - Э! полно рассуждать! искать всему причин! Деревня согнала с души давнишний сплин. Забыта тяжкая, гнетущая работа, Докучной бедности бессменная забота,- И сердцу весело... И лучше поскорей Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей, Лишенные даров довольства и свободы, Мы живо чувствуем сокровища природы, Которых сильные и сытые земли Отнять у бедняков голодных не могли... <1852> 40. Старики Неизбежные напасти, Бремя лет, трудов и зла Унесли из нашей страсти Много свету и тепла. Сердце - времени послушно - Бьется ровной чередой, Расстаемся равнодушно, Не торопимся домой. Что таиться друг от друга? Поседел я - видишь ты; И в тебе, моя подруга, Нету прежней красоты. Что ж осталось в жизни нашей? Ты молчишь... печальна ты... Не случилось ли с Парашей - Сохрани господь - беды?.. <1852> 41. << Из Гейне >> Ах, были счастливые годы! Жил шумно и весело я, Имел я большие доходы, Со мной пировали друзья; Я с ними последним делился, И не было дружбы нежней, Но мой кошелек истощился - И нет моих милых друзей! Теперь у постели больного - Как зимняя вьюга шумит - В ночной своей кофте, сурово Старуха-Забота сидит. Скрипя, раздирает мне ухо Ее табакерка порой. Как страшно кивает старуха Седою своей головой! Случается, снова мне снится То полное счастья житье, И станет отраднее биться Изнывшее сердце мое... Вдруг скрип, раздирающий ухо,- И мигом исчезла мечта! Сморкается громко старуха, Зевает и крестит уста. <1851 или 1852> 42. Блажен незлобивый поэт, В ком мало желчи, много чувства: Ему так искренен привет Друзей спокойного искусства; Ему сочувствие в толпе, Как ропот волн, ласкает ухо; Он чужд сомнения в себе - Сей пытки творческого духа; Любя беспечность и покой, Гнушаясь дерзкою сатирой, Он прочно властвует толпой С своей миролюбивой лирой. Дивясь великому уму, Его не гонят, не злословят, И современники ему При жизни памятник готовят... Но нет пощады у судьбы Тому, чей благородный гений Стал обличителем толпы, Ее страстей и заблуждений. Питая ненавистью грудь, Уста вооружив сатирой, Проходит он тернистый путь С своей карающею лирой. Его преследуют хулы: Он ловит звуки одобренья Не в сладком ропоте хвалы, А в диких криках озлобленья. И веря и не веря вновь Мечте высокого призванья, Он проповедует любовь Враждебным словом отрицанья,- И каждый звук его речей Плодит ему врагов суровых, И умных и пустых людей, Равно клеймить его готовых. Со всех сторон его клянут И, только труп его увидя, Как много сделал он, поймут, И как любил он - ненавидя! <конец февраля 1852> 43. Муза Нет, Музы ласково поющей и прекрасной Не помню над собой я песни сладкогласной! В небесной красоте, неслышимо, как дух, Слетая с высоты, младенческий мой слух Она гармонии волшебной не учила, В пеленках у меня свирели не забыла, Среди забав моих и отроческих дум Мечтой неясною не волновала ум И не явилась вдруг восторженному взору Подругой любящей в блаженную ту пору, Когда томительно волнуют нашу кровь Неразделимые и Муза и Любовь... Но рано надо мной отяготели узы Другой, неласковой и нелюбимой Музы, Печальной спутницы печальных бедняков, Рожденных для труда, страданья и оков,- Той Музы, плачущей, скорбящей и болящей, Всечасно жаждущей, униженно просящей, Которой золото - единственный кумир... В усладу нового пришельца в божий мир, В убогой хижине, пред дымною лучиной, Согбенная трудом, убитая кручиной, Она певала мне - и полон был тоской И вечной жалобой напев ее простой. Случалось, не стерпев томительного горя, Вдруг плакала она, моим рыданьям вторя, Или тревожила младенческий мой сон Разгульной песнею... Но тот же скорбный стон Еще пронзительней звучал в разгуле шумном. Всё слышалося в нем в смешении безумном: Расчеты мелочной и грязной суеты, И юношеских лет прекрасные мечты, Погибшая любовь, подавленные слезы, Проклятья, жалобы, бессильные угрозы. В порыве радости, с неправдою людской Безумная клялась начать упорный бой. Предавшись дикому и мрачному веселью, Играла бешено моею колыбелью, Кричала: "Мщение!"- и буйным языком В сообщники звала господень гром! В душе озлобленной, но любящей и нежной Непрочен был порыв жестокости мятежной. Слабея медленно, томительный недуг Смирялся, утихал... и выкупалось вдруг Всё буйство дикое страстей и скорби лютой Одной божественно-прекрасною минутой, Когда страдалица, поникнув головой, "Прощай врагам своим!" шептала надо мной... Так вечно плачущей и непонятной девы Лелеяли мой слух суровые напевы, Покуда наконец обычной чередой Я с нею не вступил в ожесточенный бой. Но с детства прочного и кровного союза Со мною разорвать не торопилась Муза: Чрез бездны темные Насилия и Зла, Труда и Голода она меня вела - Почувствовать свои страданья научила И свету возвестить о них благословила... ( 1852 ) 44. ПРЕКРАСНАЯ ПАРТИЯ 1 У хладных невских берегов, В туманном Петрограде, Жил некто господин Долгов С женой и дочкой Надей. Простой и добрый семьянин, Чиновник непродажный, Он нажил только дом один - Но дом пятиэтажный. Учась на медные гроши, Не ведал по-французски, Был добр по слабости души, Но как-то не по-русски: Есть русских множество семей, Они как будто добры, Но им у крепостных людей Считать не стыдно ребры. Не отличался наш Долгов Такой рукою бойкой И только колотить тузов Любил козырной двойкой. Зато господь его взыскал Своею благодатью: Он город за женою взял И породнился с знатью. Итак, жена его была Наклонна к этикету И дом как следует вела,- Под стать большому свету: Сама не сходит на базар И в кухню ни ногою; У дома их стоял швейцар С огромной булавою; Лакеи чинною толпой Теснилися в прихожей, И между ними ни одной Кривой и пьяной рожи. Всегда сервирован обед И чай весьма прилично, В парадных комнатах паркет Так вылощен отлично. Они давали вечера И даже в год два бала: Играли старцы до утра, А молодежь плясала; Гремела музыка всю ночь, По требованью глядя. Царицей тут была их дочь - Красивенькая Надя. 2 Ни преждевременным умом, Ни красотой нимало В невинном возрасте своем Она не поражала. Была ленивой в десять лет И милою резвушкой: Цветущ и ясен, божий свет Казался ей игрушкой. В семнадцать - сверстниц и сестриц Всех красотой затмила, Но наших чопорных девиц Собой не повторила: В глазах природный ум играл, Румянец в коже смуглой, Она любила шумный бал И не была там куклой. В веселом обществе гостей Жеманно не молчала И строгой маменьки своей Глазами не искала. Любила музыку она Не потому, что в моде; Не исключительно луна Ей нравилась в природе. Читать любила иногда И с книгой не скучала, Напротив, и гостей тогда И танцы забывала; Но также синего чулка В ней не было приметы: Не трактовала свысока Ученые предметы, Разбору строгому еще Не предавала чувство И не трещала горячо О святости искусства. Ну, словом, глядя на нее, Поэт сказал бы с жаром: "Цвети, цвети, дитя мое! Ты создана недаром!.." Уж ей врала про женихов Услужливая няня. Немало ей писал стихов Кузен какой-то Ваня. Мамаша повторяла ей: "Уж ты давно невеста". Но в сердце береглось у ней Незанятое место. Девичий сон еще был тих И крепок благотворно. А между тем давно жених К ней сватался упорно... 3 То был гвардейский офицер, Воитель черноокий. Блистал он светскостью манер И лоб имел высокий; Был очень тонкого ума, Воспитан превосходно, Читал Фудраса и Дюма И мыслил благородно; Хоть книги редко покупал, Но чтил литературу И даже анекдоты знал Про русскую цензуру. В Шекспире признавал талант За личность Дездемоны И строго осуждал Жорж Санд, Что носит панталоны; Был от Рубини без ума, Пел басом "Caro mio" И к другу при конце письма Приписывал: "addio". Его любимый идеал Был Александр Марлинский, Но он всему предпочитал Театр Александринский. Здесь пищи он искал уму, Отхлопывал ладони, И были по сердцу ему И Кукольник и Кони. Когда главою помавал, Как некий древний магик, И диким зверем завывал Широкоплечий трагик, И вдруг влетала, как зефир, Воздушная Сюзета - Тогда он забывал весь мир, Вникая в смысл куплета. Следил за нею чуть дыша, Не отрывая взора, Казалось, вылетит душа С его возгласом: "фора!" В нем бурно поднимала кровь Все силы молодые. Счастливый юноша! любовь Он познавал впервые! Отрада юношеских лет, Подруга идеалам, О сцена, сцена! не поэт, Кто не был театралом, Кто не сдавался в милый плен, Не рвался за кулисы И не платил громадных цен За кресла в бенефисы, Кто по часам не поджидал Зеленую карету И водевилей не писал На бенефис "предмету"! Блажен, кто успокоил кровь Обычной чередою: Успехом увенчал любовь И завелся семьею; Но тот, кому не удались Исканья,- не в накладе: Прелестны грации кулис - Покуда на эстраде, Там вся поэзия души, Там места нет для прозы. А дома сплетни, барыши, Упреки, зависть, слезы. Так отдает внаймы другим Свой дом владелец жадный, А сам, нечист и нелюдим, Живет в конуре смрадной. Но ты, к кому души моей Летят воспоминанья,- Я бескорыстней и светлей Не видывал созданья! Блестящ и краток был твой путь... Но я на эту тему Вам напишу когда-нибудь Особую поэму... В младые годы наш герой К театру был прикован, Но ныне он отцвел душой - Устал, разочарован! Когда при тысяче огней В великолепной зале, Кумир девиц, гроза мужей, Он танцевал на бале, Когда являлся в маскарад Во всей парадной форме, Когда садился в первый ряд И дико хлопал "Норме", Когда по Невскому скакал С усмешкой губ румяных И кучер бешено кричал На пару шведок рьяных, - Никто б, конечно, не узнал В нем нового Манфреда Но ах! он жизнию скучал - Пока лишь до обеда. Являл он Байрона черты В характере усталом: Не верил в книги и мечты, Не увлекался балом. Он знал: фортуны колесо Пленяет только младость; Он в ресторации Дюсо Давно утратил радость! Не верил истине в друзьях - Им верят лишь невежды, - С кием и с картами в руках Познал тщету надежды! Он буйно молодость убил, Взяв образец в Ловласе, И рано сердце остудил У Кессених в танцклассе! Расстроил тысячу крестьян, Чтоб как-нибудь забыться... Пуста душа, и пуст карман - Пора, пора жениться! 4 Недолго в деве молодой Таилося раздумье... "Прекрасной партией такой Пренебрегать - безумье", - Сказала плачущая мать, Дочь по головке гладя, И не могла ей отказать Растроганная Надя. Их сговорили чередой И обвенчали вскоре. Как думаешь, читатель мой, На радость или горе? .. 1852 45. О письма женщины, нам милой! От вас восторгам нет числа, Но в будущем душе унылой Готовите вы больше зла. Когда погаснет пламя страсти Или послушаетесь вы Благоразумья строгой власти И чувству скажите: увы! - Отдайте ей ее посланья Иль не читайте их потом, А то нет хуже наказанья, Как задним горевать числом. Начнешь с усмешкою ленивой, Как бред невинный и пустой, А кончишь злобою ревнивой Или мучительной тоской... О ты, чьих писем много, много В моем портфеле берегу! Подчас на них гляжу я строго, Но бросить в печку не могу. Пускай мне время доказало, Что правды в них и проку мало, Как в праздном лепете детей, Но и теперь они мне милы - Поблекшие цветы с могилы Погибшей юности моей! 1852 46. БУРЯ Долго не сдавалась Любушка-соседка, Наконец шепнула: "Есть в саду беседка, Как темнее станет - понимаешь ты? .." Ждал я, исстрадался, ночки-темноты! Кровь-то молодая: закипит - не шутка! Да взглянул на небо - и поверить жутко! Небо обложилось тучами кругом... Полил дождь ручьями - прокатился гром! Брови я нахмурил и пошел угрюмый - "Свидеться сегодня лучше и не думай! Люба белоручка, Любушка пуглива, В бурю за ворота выбежать ей в диво. Правда, не была бы буря ей страшна, Если б... да настолько любит ли она?.." Без надежды, скучен прихожу в беседку, Прихожу и вижу - Любушку-соседку! Промочила ножки и хоть выжми шубку... Было мне заботы обсушить голубку! Да зато с той ночи я бровей не хмурю Только усмехаюсь, как заслышу бурю... (1850,1853) 47. ПАМЯТИ БЕЛИНСКОГО Наивная и страстная душа, В ком помыслы прекрасные кипели, Упорствуя, волнуясь и спеша, Ты честно шел к одной высокой цели; Кипел, горел - и быстро ты угас! Ты нас любил, ты дружеству был верен - И мы тебя почтили в добрый час! Ты по судьбе печальной беспримерен: Твой труд живет и долго не умрет, А ты погиб, несчастлив и незнаем! И с дерева неведомого плод, Беспечные, беспечно мы вкушаем. Нам дела нет, кто возрастил его, Кто посвящал ему и труд и время, И о тебе не скажет ничего Своим потомкам сдержанное племя... И, с каждым днем окружена тесней, Затеряна давно твоя могила, И память благодарная друзей Дороги к ней не проторила... (между 1851 и 1853) 48. ЗАСТЕНЧИВОСТЬ Ах ты, страсть роковая, бесплодная, Отвяжись, не тумань головы! Осмеет нас красавица модная, Вкруг нее увиваются львы: Поступь гордая, голос уверенный, Что ни скажут - их речь хороша, А вот я-то войду как потерянный - И ударится в пятки душа! На ногах словно гири железные, Как свинцом налита голова, Странно руки торчат бесполезные, На губах замирают слова. Улыбнусь - непроворная, жесткая, Не в улыбку улыбка моя, Пошутить захочу - шутка плоская: Покраснею мучительно я! Помещусь, молчаливо досадуя, В дальний угол... уныло смотрю И сижу неподвижен, как статуя, И судьбу потихоньку корю: "Для чего-де меня, горемычного, Дураком ты на свет создала? Ни умишка, ни виду приличного, Ни довольства собой не дала?.." Ах! судьба ль меня, полно, обидела? Отчего ж, как домой ворочусь (Удивилась бы, если б увидела), И умен и пригож становлюсь? Всё припомню, что было ей сказано, Вижу: сам бы сказал не глупей... Нет! мне в божьих дарах не отказано, И лицом я не хуже людей! Малодушье пустое и детское, Не хочу тебя знать с этих пор! Я пойду в ее общество светское, Я там буду умен и остер! Пусть поймет, что свободно и молодо В этом сердце волнуется кровь, Что под маской наружного холода Бесконечная скрыта любовь... Полно роль-то играть сумасшедшего, В сердце искру надежды беречь! Не стряхнуть рокового прошедшего Мне с моих невыносливых плеч! Придавила меня бедность грозная, Запугал меня с детства отец, Бесталанная долюшка слезная Извела, доконала вконец! Знаю я: сожаленье постыдное, Что как червь копошится в груди, Да сознанье бессилья обидное Мне осталось одно впереди... (1852 или 1853) 49. ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК ГРАФА ГАРАНСКОГО 49. ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК ГРАФА ГАРАНСКОГО Я путешествовал недурно: русский край Оригинальности имеет отпечаток; Не то чтоб в деревнях трактиры были - рай, Не то чтоб в городах писцы не брали взяток - Природа нравится громадностью своей. Такой громадности не встретите нигде вы: Пространства широко раскинутых степей Лугами здесь зовут; начнутся ли посевы - Не ждите им конца! подобно островам, Зеленые леса и серые селенья Пестрят равнину их, и любо видеть вам Картину сельского обычного движенья... Подобно муравью, трудолюбив мужик: Ни грубости их рук, ни лицам загорелым Я больше не дивлюсь: я видеть их привык В работах полевых чуть не по суткам целым. Не только мужики здесь преданы труду, Но даже дети их, беременные бабы - Все терпят общую, по их словам, "страду", И грустно видеть, как иные бледны, слабы! Я думаю земель избыток и лесов Способствует к труду всегдашней их охоте, Но должно б вразумлять корыстных мужиков, Что изнурительно излишество в работе. Не такова ли цель - в немецких сертуках Особенных фигур, бродящих между ними? Нагайки у иных заметил я в руках... Как быть! не вразумишь их средствами другими: Натуры грубые!.. Какие реки здесь! Какие здесь леса! Пейзаж природы русской Со временем собьет, я вам ручаюсь, спесь С природы реинской, но только не с французской! Во Франции провел я молодость свою; Пред ней, как говорят в стихах, всё клонит выю, Но всё ж, по совести и громко признаю, Что я не ожидал найти такой Россию! Природа не дурна: в том отдаю ей честь,- Я славно ел и спал, подьячим не дал штрафа... Да, средство странствовать и по России есть - С французской кухнею и с русским титлом графа!.. Но только худо то, что каждый здесь мужик Дворянский гонор мой, спокойствие и совесть Безбожно возмущал; одну и ту же повесть Бормочет каждому негодный их язык: Помещик - лиходей! а если управитель, То, верно,- живодер, отъявленный грабитель! Спрошу ли ямщика: "Чей, братец, виден дом?" - "Помещика..."- "Что, добр?" - "Нешто, хороший барин, Да только... " - "Что, мой друг?" - "С тяжелым кулаком, Как хватит - год хворай". - "Неужто? вот татарин!" - "Э, нету, ничего! маненечко ретив, А добрая душа, не тяготит оброком, Почасту с мужиком и ласков и правдив, А то скулу свернет, вестимо ненароком! Куда б еще не шло за барином таким, А то и хуже есть. Вот памятное место: Тут славно мужички расправились с одним..." - А что ?" - "Да сделали из барина-то тесто ". - "Как тесто ?" - "Да в куски живого изрубил Его один мужик... попал такому в лапы..." - "За что же?" - "Да за то что барин лаком был На свой, примерно, гвоздь чужие вешать шляпы". - "Как так ?" - "Да так , сударь : как женится мужик, Веди к нему жену; проспит с ней перву ночку, А там и к мужу в дом... да наш народец дик Сначала потерпел - не всяко лыко в строчку,- А после и того... А вот, примерно, тут, Извольте посмотреть - домок на косогоре, Четыре барышни-сестрицы в нем живут, Так мужикам от них уж просто смех и горе Именья - семь дворов; так бедно, что с трудом Дай бог своих детей прохарчить мужичонку, А тут еще беда: что год, то в каждый дом Сестрицы-барышни подкинут по ребенку". - "Как, что ты говоришь?" - А то , что в восемь лет Так тридцать три души прибавилось в именье. Убытку барышням, известно дело, нет, Да, сударь, мужичкам какое разоренье !" Ну, словом, всё одно: тот с дворней выезжал Разбойничать, тот затравил мальчишку ,- Таких рассказов здесь так много я слыхал, Что скучно, наконец, записывать их в книжку. Ужель помещики в России таковы? Я к многим заезжал; иные, точно, грубы - Муж ты своей жене, жена супругу вы, Сивуха, грязь, и вонь, овчинные тулупы. Но есть премилые: прилично убран дом, У дочерей рояль, а чаще фортeпьяно, Хозяин с Францией и с Англией знаком, Хозяйка не заснет без модного романа, Ну, всё, как водится у развитых людей, Которые глядят прилично на предметы И вряд ли мужиков трактуют, как свиней... Я также наблюдал - в окно моей кареты - И быт крестьянина: он нищеты далек! По собственным моим владеньям проезжая, Созвал я мужиков: составили кружок И гаркнули: "Ура!.." С балкона наблюдая, Спросил: довольны ли?.. Кричат: "Довольны всем! " - "И управляющим ?"- "Довольны "... О работах Я с ними говорил, поил их - и затем, Бекаса подстрелив в наследственных болотах, Поехал далее... Я мало с ними был, Но видел, что мужик свободно ел и пил, Плясал и песни пел; а немец-управитель Казался между них отец и покровитель... Чего же им еще?.. А если точно есть Любители кнута, поборники тиранства, Которые, забыв гуманность, долг и честь, Пятнают родину и русское дворянство - Чего же медлишь ты, сатиры грозный бич?.. Я книги русские перебирал всё лето: Пустейшая мораль, напыщенная дичь - И лучшие темны, как стертая монета! Жаль, дремлет русский ум. А то чего б верней? Правительство казнит открытого злодея, Сатира действует и шире и смелей, Как пуля находить виновного умея. Сатире уж не раз обязана была Европа (кажется, отчасти и Россия) Услугой важною . . . . . . . . . . . (1853) 50. ФИЛАНТРОП Частию по глупой честности, Частию по простоте, Пропадаю в неизвестности, Пресмыкаюсь в нищете. Место я имел доходное, А доходу не имел: Бескорыстье благородное! Да и брать-то не умел. В провиантскую комиссию Поступивши, например, Покупал свою провизию - Вот какой миллионер! Не взыщите! честность ярая Одолела до ногтей; Даже стыдно вспомнить старое - Ведь имел уж и детей! Сожалели по Житомиру: "Ты-де нищим кончишь век И семейство пустишь по миру, Беспокойный человек!" Я не слушал. Сожаления В недовольство перешли, Оказались упущения, Подвели - и упекли! Совершилося пророчество Благомыслящих людей: Холод, голод, одиночество, Переменчивость друзей - Всё мы, бедные, изведали, Чашу выпили до дна: Плачут дети - не обедали,- Убивается жена, Проклинает поведение, Гордость глупую мою; Я брожу как приведение, Но - свидетель бог - не пью! Каждый день встаю ранехонько, Достаю насущный хлеб... Так мы десять лет, ровнехонько Бились, волею судеб. Вдруг - известье незабвенное!- Получаю письмецо, Что в столице есть отменное, Благородное лицо; Муж, которому подобного, Может быть, не знали вы, Сердца ангельски незлобного И умнейшей головы. Славен не короной графскою, Не приездом ко двору, Не звездою станиславскою, А любовию к добру, - О народном просвещении Соревнуя, генерал В популярном изложении Восемь томов написал. Продавал в большом количестве Их дешевле пятака, Вразумить об электричестве В них стараясь мужика. Словно с равными беседуя, Он и с нищими учтив, Нам терпенье проповедуя, Как Сократ красноречив. Он мое же поведение Мне как будто объяснил, И ко взяткам отвращение Я тогда благословил; Перестал стыдиться бедности: Да! лохмотья нищеты Не свидетельство зловредности, А скорее правоты! Снова благородной гордости (Человек самолюбив), Упования и твердости Я почувствовал прилив. "Нам господь послал спасителя,- Говорю тогда жене,- Нашим крошкам покровителя!" И бедняжка верит мне. Горе мы забвенью предали, Сколотили сто рублей, Всё как следует разведали И в столицу поскорей. Прикатили прямо к сроднику, Не пустил - я в нумера... Вся семья моя угоднику В ночь молилась. Со двора Вышел я чем свет. Дорогою, Чтоб участие привлечь, Я всю жизнь свою убогую Совместил в такую речь: "Оттого-де ныне с голоду Умираю словно тварь, Что был глуп и честен смолоду, Знал, что значит бог и царь. Не скажу: по справедливости (Невелик я генерал), По ребяческой стыдливости Даже с правого не брал - И погиб... Я горе мыкаю, Я работаю за двух, Но не чаркой - вашей книгою Подкрепляю старый дух, Защитите!.." Не заставили Ждать минуты не одной. Вот в приемную поставили, Доложили чередой. Вот идут - остановилися, Я сробел, чуть жив стою; Замер дух, виски забилися, И забыл я речь свою! Тер и лоб и переносицу, В потолок косил глаза, Бормотал лишь околесицу, А о деле - ни аза! Изумились, брови сдвинули: "Что вам нужно?" - говорят. "Нужно мне..." Тут слезы хлынули Совершенно невпопад. Просто вещь непостижимая Приключилася со мой: Грусть, печаль неудержимая Овладела всей душой. Всё, чем жизнь богата с младости Даже в нищенском быту - Той поры счастливой радости, Попросту сказать: мечту - Всё, что кануло и сгинуло В треволненьях жизни сей, Всё я вспомнил, всё прихлынуло К сердцу... Жалкий дуралей! Под влиянием прошедшего, В грудь ударив кулаком, Взвыл я вроде сумасшедшего Пред сиятельным лицом!.. Все такие обстоятельства И в мундиришке изъян Привели его сиятельство К заключенью, что я пьян. Экзекутора, холопа ли Попрекнули, что пустил, И ногами так затопали... Я лишился чувств и сил! Жаль, одним не осчастливили - Сами не дали пинка... Пьяницу с почетом вывели Два огромных гайдука. Словно кипятком ошпаренный, Я бежал, не слыша ног, Мимо лавки пивоваренной, Мимо погребальных дрог, Мимо магазина швейного, Мимо бань, церквей и школ, Вплоть до здания питейного - И уж дальше не пошел! Дальше нечего рассказывать! Минет сорок лет зимой, Как я щеку стал подвязывать, Отморозивши хмельной. Чувства словно как заржавели, Одолела страсть к вину;. Дети пьяницу оставили, Схоронил давно жену. При отшествии к родителям, Хоть кротка была весь век, Попрекнула покровителем. Точно: странный человек! Верст на тысячу в окружности Повестят свой добрый нрав, А осудят по наружности: Неказист - так и неправ! Пишут как бы свет весь заново К общей пользе изменить, А голодного от пьяного Не умеют отличить... (Ноябрь 1853) 51. В ДЕРЕВНЕ 1 Право, не клуб ли вороньего рода Около нашего нынче прихода? Вот и сегодня... ну, просто беда! Глупое карканье, дикие стоны... Кажется с целого света вороны По вечерам прилетают сюда. Вот и еще, и еще эскадроны... Рядышком сели на купол, на крест, На колокольне, на ближней избушке,- Вон у плетня покачнувшийся шест: Две уместились на самой верхушке, Крыльями машут... Всё то же опять, Что и вчера... посидят, и в дорогу! Полно лениться! ворон наблюдать! Черные тучи ушли, слава богу, Ветер смирился: пройдусь до полей. С самого утра унылый, дождливый, Выдался нынче денек несчастливый: Даром в болоте промок до костей, Вздумал работать, да труд не дается, Глядь, уж и вечер - вороны летят... Две старушонки сошлись у колодца, Дай-ка послушаю, что говорят... 2 "Здравствуй родная".- "Как можется, кумушка? Всё еще плачешь, никак? Ходит знать по сердцу горькая думушка, Словно хозяин-большак?" -"Как же не плакать? Пропала я, грешная! Душенька ноет, болит... Умер, Касьяновна, умер, сердешная, Умер и в землю зарыт! Ведь наскочил же на экую гадину! Сын ли мой не был удал? Сорок медведей поддел на рогатину - На сорок первом сплошал! Росту большого, рука что железная, Плечи - косая сажень; Умер, Касьяновна, умер, болезная,- Вот уж тринадцатый день! Шкуру с медведя-то содрали, продали; Деньги - семнадцать рублей - За душу бедного Савушки подали, Царство небесное ей! Добрая барыня Марья Романовна На панихиду дала... Умер, голубушка, умер, Касьяновна,- Чуть я домой добрела. Ветер шатает избенку убогую, Весь развалился овин... Словно шальная пошла я дорогою: Не попадется ли сын? Взял бы топорик - беда поправимая,- Мать бы утешил свою... Умер, Касьяновна, умер, родимая,- Надо ль? топор продаю. Кто приголубит старуху безродную? Вся обнищала вконец! В осень ненастную, в зиму холодную Кто запасет мне дровец? Кто, как доносится теплая шубушка, Зайчиков новых набьет? Умер, Касьяновна, умер, голубушка,- Даром ружье пропадет! Веришь родная: с тоской да с заботами Так опостылел мне свет! Лягу в каморку, покроюсь тенетами, Словно как саваном... Нет! Смерть не приходит... Брожу нелюдимая, Попусту жалоблю всех... Умер, Касьяновна, умер, родимая,- Эх! кабы только не грех... Ну, да и так... дай бог зиму промаяться,- Свежей травы мне не мять! Скоро избенка совсем расшатается, Некому поле вспахать. В город сбирается Марья Романовна, По миру сил нет ходить... Умер, голубушка, умер, Касьяновна, И не велел долго жить!" 3 Плачет старуха. А мне что за дело? Что и жалеть, коли нечем помочь?.. Слабо мое изнуренное тело, Время ко сну. Недолга моя ночь: Завтра раненько пойду на охоту, До свету надо крепче уснуть... Вот и вороны готовы к отлету, Кончился раут... Ну, трогайся в путь! Вот поднялись и закаркали разом. - Слушай, равняйся! - Вся стая летит: Кажется будто меж небом и глазом Черная сетка висит. (Весна 1854) 52. ПРИЗНАНИЯ ТРУЖЕНИКА По моей громадной толщине Люди ложно судят обо мне. Помню, раз четыре господина Говорили:"Вот идет скотина! Видно, нет заботы никакой - С каждым годом прет его горой!" Я совсем не так благополучен, Как румян и шаровидно тучен; Дочитав рассказ мой до конца, Содрогнутся многие сердца! Для поддержки бренной плоти нужен Мне обед достаточный и ужин, И чтоб к ним себя приготовлять, Должен я - гулять, гулять, гулять! Чуть проснусь, не выпив чашки чаю, "Одевай!" - командую Минаю (Адски луп и копотлив Минай, Да зато повязывать мне шею Допускать его я не робею: Предан мне безмерно негодяй...) Как пройду я первые ступени, Подогнутся слабые колени; Стукотня ужасная в висках, Пот на лбу и слезы на глазах. Словно кто свистит и дует в ухо, И, как волны в бурю, ходит брюхо! Отошедши несколько шагов, Я совсем разбит и нездоров; Сел бы в грязь, так жутко и так тяжко, Да грозит чудовище Кондрашка И твердит, как Вечному Жиду, Всё: "Иди, иди, иди!.." Иду.. Кажется, я очень авантажен: Хорошо одет и напомажен, Трость в руке и шляпа набекрень... А терплю насмешки целый день! Из кареты высунется дама И в лицо мне засмеется прямо, Крикнет школьник с хохотом :"Ура! Посмотрите: катится гора!.." А дурак лакей, за мной шагая, Уваженье к барину теряя, Так и прыснет!.. Праздный балагур Срисовать в альбом карикатур Норовит, рекомендуя дамам Любоваться "сим гиппопотамом"! Кучера по-своему острят: "Этому, - мерзавцы говорят,- Если б в брюхо и попало дышло, Так насквозь, оно бы, чай, не вышло?.." Так, извне, насмешками язвим, Изнутри изжогою палим, Я бреду... Пальто, бурнусы, шляпки, Смех мужчин и дам нарядных тряпки, Экипажи, вывески, - друзья, Ничего не замечаю я!.. Наконец.. Счастливая минута!.. Скоро пять - неведомо откуда Силы вдруг возьмутся... Как зефир, Я лечу домой, или в трактир, Или в клуб... Теперь я жив и молод, Я легок: я ощущаю голод!.. Ах, поверьте, счастие не в том, Чтоб блистать чинами и умом, Наше счастье бродит меж холмами В бурой шкуре, с дюжими рогами!.. Впрочем, мне распространяться лень... Дней моих хранительная сень, Здравствуй, клуб!.. Почти еще ребенок, В первый раз, и сухощав и тонок, По твоим ступеням я всходил: Ты меня взлелеял и вскормил! Честь тебе, твоим здоровым блюдам! .. Если кто тебя помянет худом, Не сердись, не уличай во лжи: На меня безмолвно укажи! Уголок спокойный и отрадный! Сколько раз, в час бури беспощадной, Думал я, дремля у камелька: "Жизнь моя приятна и легка. Кто-нибудь теперь от стужи стонет, Кто-нибудь в сердитом море тонет, Кто-нибудь дрожит... а надо мной Ветерок не пролетит сквозной... Скольких ты пригрел и успокоил И в объеме, как меня, утроил! Для какого множества людей Заменил семейство и друзей!..." ......................... Октябрь 1854, 1874 53. НЕСЖАТАЯ ПОЛОСА Поздняя осень. Грачи улетели, Лес обнажился, поля опустели, Только не сжата полоска одна .. Грустную думу наводит она. Кажется, шепчут колосья друг другу: "Скучно нам слушать осеннюю вьюгу, Скучно склоняться до самой земли, Тучные зерна купая в пыли! Нас, что ни ночь, разоряют станицы Всякой пролетной прожорливой птицы, Заяц нас топчет, и буря нас бьет... Где же наш пахарь? чего еще ждет? Или мы хуже других уродились? Или не дружно цвели-колосились? Нет! мы не хуже других - и давно В нас налилось и созрело зерно. Не для того же пахал он и сеял, Чтобы нас ветер осенний развеял? .." Ветер несет им печальный ответ: "Вашему пахарю моченьки нет. Знал, для чего и пахал он и сеял, Да не по силам работу затеял. Плохо бедняге - не ест и не пьет, Червь ему сердце больное сосет, Руки, что вывели борозды эти, Высохли в щепку, повисли как плети, Очи потускли, и голос пропал, Что заунывную песню певал, Как, на соху налегая рукою, Пахарь задумчиво шел полосою". 22 - 25 ноября 1854 54. ВЛАС В армяке с открытым воротом, С обнаженной головой, Медленно проходит городом Дядя Влас - старик седой. На груди икона медная: Просит он на божий храм, - Весь в веригах, обувь бедная, На щеке глубокий шрам; Да с железным наконешником Палка длинная в руке... Говорят, великим грешником Был он прежде. В мужике Бога не было: побоями В гроб жену свою вогнал; Промышляющих разбоями, Конокрадов укрывал; У всего соседства бедного Скупит хлеб, а в черный год Не поверит гроша медного, Втрое с нищего сдерет! Брал с родного, брал с убогого, Слыл кащеем-мужиком; Нрава был крутого, строгого... Наконец и грянул гром! Власу худо; кличет знахаря - Да поможешь ли тому, Кто снимал рубашку с пахаря, Крал у нищего суму? Только пуще всё неможется. Год прошел - а Влас лежит, И построить церковь божится, Если смерти избежит. Говорят, ему видение Всё мерещилось в бреду: Видел света преставление, Видел грешников в аду, Мучат бесы их проворные, Жалит ведьма-егоза. Ефиопы - видом черные И как углие глаза, Крокодилы, змии, скорпии Припекают, режут, жгут .. Воют грешники в прискорбии, Цепи ржавые грызут. Гром глушит их вечным грохотом, Удушает лютый смрад, И кружит над ними с хохотом Черный тигр шестокрылат. Те на длинный шест нанизаны, Те горячий лижут пол... Там, на хартиях написаны, Влас грехи свои прочел... Влас увидел тьму кромешную И последний дал обет... Внял господь - и душу грешную Воротил на вольный свет. Роздал Влас свое имение, Сам остался бос и гол И сбирать на построение Храма божьего пошел. С той поры мужик скитается Вот уж скоро тридцать лет, Подаянием питается - Строго держит свой обет. Сила вся души великая В дело божие ушла, Словно сроду жадность дикая Непричастна ей была... Полон скорбью неутешною, Смуглолиц, высок и прям, Ходит он стопой неспешною По селеньям, городам. Нет ему пути далекого: Был у матушки Москвы, И у Каспия широкого, И у царственной Невы. Ходит с образом и с книгою, Сам с собой всё говорит И железною веригою Тихо на ходу звенит. Ходит в зимушку студеную, Ходит в летние жары, Вызывая Русь крещеную На посильные дары; - И дают, дают прохожие... Так из лепты трудовой Вырастают храмы божии По лицу земли родной... (1855) 55. Чуть-чуть не говоря: "Ты сущая ничтожность!", Стихов моих печатный судия Советует большую осторожность В употребленьи буквы "я". Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель И общих мест присяжный расточитель, - Против твоей я публики грешу, Но только я не для нее пишу. Увы! писать для публики, для света - Удел не русского поэта... Друзья мои по тяжкому труду, По Музе гордой и несчастной, Кипящей злобою безгласной! Мою тоску, мою беду Пою для вас... Не правда ли, отрадно Несчастному несчастие в другом? Кто болен сам, тот весело и жадно Внимает вести о больном... (1855) 56. МАША Белый день занялся над столицей, Сладко спит молодая жена, Только труженик муж бледнолицый Не ложится - ему не до сна! Завтра Маше подруга покажет Дорогой и красивый наряд... Ничего ему Маша не скажет, Только взглянет... убийственный взгляд! В ней одной его жизни отрада, Так пускай в нем не видит врага: Два таких он ей купит наряда. А столичная жизнь дорога! Есть, конечно, прекрасное средство: Под рукою казенный сундук; Но испорчен он был с малолетства Изученьем опасных наук. Человек он был новой породы: Исключительно честь понимал И безгрешные даже доходы Называл воровством, либерал! Лучше жить бы хотел он попроще, Не франтить, не тянуться бы в свет,- Да обидно покажется теще, Да осудит богатый сосед! Всё бы вздор... только с Машей не сладишь, Не втолкуешь - глупа, молода! Скажет: "Так за любовь мою платишь!" Нет! упреки тошнее труда! И кипит-поспевает работа, И болит-надрывается грудь... Наконец наступила суббота: Вот и праздник - пора отдохнуть! Он лелеет красавицу Машу, Выпив полную чашу труда, Наслаждения полную чашу Жадно пьет... и он счастлив тогда! Если дни его полны печали, То минуты порой хороши, Но и самая радость едва ли Не вредна для усталой души. Скоро в гроб его Маша уложит, Проклянет свой сиротский удел И, бедняжка! ума не приложит: Отчего он так скоро сгорел? (Начало 1855) 57. СВАДЬБА В сумерки в церковь вхожу. Малолюдно, Светят лампады печально и скудно, Темны просторного храма углы; Длинные окна, то полные мглы, То озаренные беглым мерцаньем, Тихо колеблются с робким бряцаньем. В куполе темень такая висит, Что поглядеть туда - дрожь пробежит! С каменных плит и со стен полутемных Сыростью веет: на петлях огромных Словно заплакана тяжкая дверь... Нет богомольцев, не служба теперь - Свадьба. Венчаются люди простые. Вот у налоя стоят молодые: Парень-ремесленник фертом глядит, Красен с лица и с затылка подбрит - Видно: разгульного сорта детина! Рядом невеста: такая кручина В бледном лице, что глядеть тяжело... Бедная женщина! Что вас свело? Вижу я, стан твой немного полнее, Чем бы... Я понял! Стыдливо краснея И нагибаясь, свой длинный платок Ты на него потянула... Увлек, Видно, гуляка подарком да лаской, Песней, гитарой, да честною маской? Ты ему сердце свое отдала... Сколько ночей ты потом не спала! Сколько ты плакала!.. Он не оставил, Волей ли, нет ли, он дело поправил - Бог не без милости - ты спасена... Что же ты так безнадежно грустна? Ждет тебя много попреков жестоких, Дней трудовых, вечеров одиноких: Будешь ребенка больного качать, Буйного мужа домой поджидать, Плакать, работать - да думать уныло, Что тебе жизнь молодая сулила, Чем подарила, что даст впереди... Бедная! лучше вперед не гляди! (29 марта, 23 апреля 1855) 58. Давно - отвергнутый тобою, Я шел по этим берегам И, полон думой роковою, Мгновенно кинулся к волнам. Они приветливо яснели. На край обрыва я ступил - Вдруг волны грозно потемнели, И страх меня остановил! Поздней - любви и счастья полны, Ходили часто мы сюда, И ты благословляла волны, Меня отвергшие тогда. Теперь - один, забыт тобою, Чрез много роковых годов, Брожу с убитою душою Опять у этих берегов. И та же мысль приходит снова - И на обрыве я стою, Но волны не грозят сурово, А манят в глубину свою... (24-25 апреля 1855) 59. ПАМЯТИ АСЕНКОВОЙ В тоске по юности моей И в муках разрушенья Прошедших невозвратных дней Припомнив впечатленья. Одно из них я полюбил Будить в душе суровой, Одну из множества могил Оплакал скорбью новой... Я помню: занавесь взвилась, Толпа угомонилась - И ты на сцену в первый раз, Как светлый день, явилась. Театр гремел: и дилетант, И скептик хладнокровный Твое искусство, твой талант Почтили данью ровной. И точно, мало я видал Красивее головок; Твой голос ласково звучал, Твой каждый шаг был ловок; Дышали милые черты Счастливым детским смехом... Но лучше б воротилась ты Со сцены с неуспехом! Увы, наивна ты была, Вступая за кулисы,- Ты благородно поняла Призвание актрисы: Исканья старых богачей И молодых нахалов Куплеты бледных рифмачей И вздохи театралов - Ты всё отвергла... Заперлась Ты феей недоступной - И вся искусству предалась Душою неподкупной. И что ж? обижены тобой, Лишенные надежды, Отмстить решились клеветой Бездушные невежды! Переходя из уст в уста, Коварна и бесчестна, Крылатым змеем клевета Носилась повсеместно - И всё заговорило вдруг... Посыпались упреки, Стихи и письма, и подруг Нетонкие намеки... Душа твоя была нежна, Прекрасна, как и тело, Клевет не вынесла она, Врагов не одолела! Их говор лишь тогда затих, Как смерть тебя сразила... Ты до последних дней своих Со сцены не сходила. В сознаньи светлой красоты И творческого чувства Восторг толпы любила ты, Любила ты искусство, Любила славу... Твой закат Был странен и прекрасен: Горел огнем глубокий взгляд, Пронзителен и ясен; Пылали щеки; голос стал Богаче страстью нежной... Увы! Театр рукоплескал С тоскою безнадежной! Сама ты знала свой удел, Но до конца, как прежде Твой голос, погасая, пел О счастье и надежде. Не так ли звездочка в ночи, Срываясь, упадает И на лету свои лучи Последние роняет?.. (Ноябрь 1854, апрель 1855) 60. Я сегодня так грустно настроен, Так устал от мучительных дум, Так глубоко, глубоко спокоен Мой истерзанный пыткою ум,- Что недуг, мое сердце гнетущий, Как-то горько меня веселит - Встречу смерти, грозящей, идущей, Сам пошел бы... Но сон освежит - Завтра встану и выбегу жадно Встречу первому солнца лучу: Вся душа встрепенется отрадно, И мучительно жить захочу! А недуг, сокрушающий силы, Будет так же и завтра томить И о близости темной могилы Так же внятно душе говорить... ( Апрель 1855) 61-63. ПОСЛЕДНИЕ ЭЛЕГИИ 1 Душа мрачна, мечты мои унылы, Грядущее рисуется темно. Привычки, прежде милые, постыли, И горек дым сигары. Решено! Не ты горька, любимая подруга Ночных трудов и одиноких дум,- Мой жребий горек. Жадного недуга Я не избег. Еще мой светел ум, Еще в надежде глупой и послушной Не ищет он отрады малодушной, Я вижу всё... А рано смерть идет, И жизни жаль мучительно. Я молод, Теперь поменьше мелочных забот И реже в дверь мою стучится голод: Теперь бы мог я сделать что-нибудь. Но поздно!.. Я, как путник безрассудный, Пустившийся в далекий, долгий путь, Не соразмерив сил с дорогой трудной: Кругом всё чуждо, негде отдохнуть, Стоит он, бледный, средь большой дороги. Никто его не призрел, не подвез: Промчалась тройка, проскрипел обоз - Всё мимо, мимо!.. Подкосились ноги, И он упал... Тогда к нему толпой Сойдутся люди - смущены, унылы, Почтят его ненужною слезой И подвезут охотно - до могилы... (январь или февраль 1853 г.) 2 Я рано встал, недолги были сборы, Я вышел в путь, чуть занялась заря; Переходил я пропасти и горы, Переплывал я реки и моря; Боролся я, один и безоружен, С толпой врагов; не унывал в беде И не роптал. Но стал мне отдых нужен - И не нашел приюта я нигде! Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: "По силам ли, о боже! труд подъемлю?"- И снова шел, собрав остаток сил. Всё ближе и знакомее дорога, И пройдено всё трудное в пути! Главы церквей сияют впереди - Недалеко до отчего порога! Насмешливо сгибаясь и кряхтя Под тяжестью сумы своей дырявой, Алчбы и жажды бедное дитя, Голодный труд, попутчик мой лукавый, Уж прочь идет: теперь нам розный путь. Вперед, вперед! Но изменили силы - Очнулся я на рубеже могилы... И некому и нечем помянуть! Настанет утро - солнышко осветит Бездушный труп... Всё будет решено! И в целом мире сердце лишь одно - И то едва ли - смерть мою заметит... (между 1853 и 1855) 3 Пышна в разливе гордая река, Плывут суда, колеблясь величаво, Просмолены их черные бока, Над ними флаг, на флаге надпись: слава! Толпы народа берегом бегут, К ним приковав досужее вниманье, И, шляпами размахивая, шлют Пловцы родному берегу прощанье,- И вмиг оно подхвачено толпой, И дружно берег весь ему ответит. Но тут же, опрокинутый волной, Погибни челн - и кто его заметит? А если и раздастся дикий стон На берегу - внезапный, одинокой, За криками не будет слышен он И не дойдет до дна реки глубокой... Подруга темной участи моей! Оставь скорее берег, озаренный Горячим блеском солнечных лучей И пестрою толпою оживленный,- Чем солнце ярче, люди веселей, Тем сердцу сокрушенному больней! (между 21 мая и 7 июня 1855) 64. Праздник жизни - молодости годы - Я убил под тяжестью труда И поэтом, баловнем свободы, Другом лени - не был никогда. Если долго сдержанные муки, Накипев, под сердце подойдут, Я пишу: рифмованные звуки Нарушают мой обычный труд. Всё ж они не хуже плоской прозы И волнуют мягкие сердца, Как внезапно хлынувшие слезы С огорченного лица. Но не льстясь, чтоб в памяти народной Уцелело что-нибудь из них... Нет в тебе поэзии свободной, Мой суровый, неуклюжий стих! Нет в тебе творящего искусства... Но кипит в тебе живая кровь, Торжествует мстительное чувство, Догорая, теплится любовь,- Та любовь, что добрых прославляет, Что клеймит злодея и глупца И венком терновым наделяет Беззащитного певца... (Весна 1855) 65. Безвестен я. Я вами не стяжал Ни почестей, ни денег, ни похвал, Стихи мои - плод жизни несчастливой, У отдыха похищенных часов, Сокрытых слез и думы боязливой; Но вами я не восхвалял глупцов, Но с подлостью не заключал союза, Нет! свой венец терновый приняла, Не дрогнув, обесславленная Муза И под кнутом без звука умерла. (Весна 1855) 66. Извозчик 1 Парень был Ванюха ражий, Рослый человек,- Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век. Полусонный по природе, Знай зевал в кулак И название в народе Получил: вахлак! Правда, с ним случилось диво, Как в Грязной стоял: Ел он мало и лениво, По ночам не спал... Всё глядит, бывало в оба В супротивный дом: Там жила его зазноба - Кралечка лицом! Под ворота словно птичка Вылетит с гнезда, Белоручка, белоличка... Жаль одно: горда! Прокатив ее, учтиво Он ей раз сказал: "Вишь, ты больно тороплива",- И за ручку взял... Рассердилась: "Не позволю! Полно - не замай! Прежде выкупись на волю, Да потом хватай!" Поглядел за нею Ваня, Головой тряхнул: "Не про нас ты, - молвил,- Таня",- И рукой махнул... Скоро лето наступило, С барыней своей Таня в Тулу укатила. Ванька стал умней: Он по прежнему порядку Полюбил чаек, Наблюдал свою лошадку, Добывал оброк, Пил умеренно горелку, Знал копейке вес, Да какую же проделку Сочинил с ним!.. 2 Раз купец ему попался Из родимых мест; Ванька с ним с утра катался До вечерних звезд. А потом наелся плотно, Обрядил коня И улегся беззаботно До другого дня... Спит и слышит стук в ворота. Чу! шумят, встают... Не пожар ли? вот забота! Чу! к нему идут. Он вскочил, как заяц сгонный Видит: с фонарем Перед ним хозяин сонный С седоком-купцом. "Санки где твои, детина? Покажи ступай!"- Говорит ему купчина - И ведет в сарай... Помутился ум у Вани, Он как лист дрожал... Поглядел купчина в сани И, крестясь, сказал: "Слава богу! слава богу! Цел мешок-то мой! Не взыщите за тревогу - Капитал большой. Понимаете, с походом Будет тысяч пять..." И купец перед народом Деньги стал считать... И пока рубли звенели, Поднялся весь дом - Ваньки сонные глядели, Оступя кругом. "Цело всё!" - сказал купчина, Парня подозвал: "Вот на чай тебе полтина! Благо ты не знал: Серебро-то не бумажки, Нет приметы, брат; Мне ходить бы без рубашки, Ты бы стал богат - Да господь-то справедливый Попугал шутя..." И ушел купец счастливый, Под мешком кряхтя... Над разиней поглумились И опять легли, А как утром пробудились И в сарай пришли, Глядь - и обмерли с испугу... Ни гугу - молчат; Показали вверх друг другу И пошли назад... Прибежал хозяин бледный, Вся сошлась семья: "Что такое?.." Ванька бедный - Бог ему судья!- Совладать с лукавым бесом, Видно, не сумел: Над санями под навесом На вожжах висел! А ведь был детина ражий, Рослый человек,- Не поддайся силе вражей, Жил бы долгий век... (Весна 1855) 67. Тяжелый крест достался ей на долю: Страдай, молчи, притворствуй и не плачь; Кому и страсть, и молодость, и волю - Всё отдала, - тот стал ее палач! Давно ни с кем она не знает встречи; Угнетена, пуглива и грустна, Безумные, язвительные речи Безропотно выслушивать должна: "Не говори, что молодость сгубила Ты, ревностью истерзана моей; Не говори!.. близка моя могила, А ты цветка весеннего свежей! Тот день, когда меня ты полюбила И от меня услышала: люблю - Не проклинай! близка моя могила: Поправлю всё, всё смертью искуплю! Не говори, что дни твои унылы, Тюремщиком больного не зови: Передо мной - холодный мрак могилы, Перед тобой - объятия любви! Я знаю: ты другого полюбила, Щадить и ждать наскучило тебе... О, погоди! близка моя могила - Начатое и кончить дай судьбе!.." Ужасные, убийственные звуки!.. Как статуя прекрасна и бледна, Она молчит, свои ломая руки... И что сказать могла б ему она?.. (Весна 1855) 68. Секрет (Опыт современной баллады) 1 В счастливой Москве, на Неглинной, Со львами, с решеткой кругом, Стоит одиноко старинный, Гербами украшенный дом. Он с роскошью барской построен, Как будто векам напоказ; А ныне в нем несколько боен И с юфтью просторный лабаз. Картофель да кочни капусты Растут перед ним на грядах; В нем лучшие комнаты пусты, И мебель, и бронза - в чехлах. Не ведает мудрый владелец Тщеславья и роскоши нег; Он в собственном доме пришелец Занявший в конуре ночлег. В его деревянной пристройке Свеча одиноко горит; Скупец умирает на койке И детям своим говорит: 2 "Огни зажигались вечерние, Выл ветер и дождик мочил, Когда из Полтавской губернии Я в город столичный входил. В руках была палка предлинная, Котомка пустая на ней, На плечах шубенка овчинная, В кармане пятнадцать грошей. Ни денег, ни званья, ни племени, Мал ростом и с виду смешон, Да сорок лет минуло времени - В кармане моем миллион! И сам я теперь благоденствую, И счастье вокруг себя лью: Я нравы людей совершенствую, Полезный пример подаю. Я сделался важной персоною, Пожертвовав тысячу в год: Имею и Анну с короною, И звание друга сирот. Но дни наступили унылые, Смерть близко - спасения нет! И время вам, детушки милые, Узнать мой великий секрет. Квартиру я нанял у дворника, Дрова к постояльцам таскал; Подбился к дочери шорника И с нею отца обокрал; Потом и ее, бестолковую, За нужное счел обокрасть И в практику бросился новую - Запрегся в питейную часть. Потом..." 3 Вдруг лицо потемнело, Раздался мучительный крик - Лежит, словно мертвое тело, И больше ни слова старик! Но, видно секрет был угадан, Сынки угодили в отца: Старик еще дышит на ладан И ждет боязливо конца, А дети гуляют с ключами. Вот старший в шкатулку проник! Старик осадил бы словами - Нет слов: непокорен язык! В меньшом родилось подозренье, И ссора кипит о ключах - Не слух бы тут нужен, не зренье, А сила в руках и ногах: Воспрянул бы, словно из гроба, И словом и делом могуч - Смирились бы дерзкие оба И отдали б старому ключ. Но брат поднимает на брата Преступную руку свою... И вот тебе, коршун, награда За жизнь воровскую твою! <1851>, весна 1855 69. НА РОДИНЕ Роскошны вы, хлеба заповедные Родимых нив,- Цветут, растут колосья наливные, А я чуть жив! Ах, странно так я создан небесами, Таков мой рок, Что хлеб полей, возделанных рабами, Нейдет мне впрок! Лето 1855 70. В БОЛЬНИЦЕ Вот и больница. Светя показал В угол нам сонный смотритель. Трудно и медленно там угасал Честный бедняк сочинитель. Мы попрекнули невольно его, Что, заблуждавшись в столице, Не известил он друзей никого, А приютился в больнице... "Что за беда, - он шутя отвечал:- Мне и в больнице покойно. Я всё соседей моих наблюдал: Многое, право, достойно Гоголя кисти. Вот этот субъект, Что меж кроватями бродит,- Есть у него превосходный проект, Только - беда!- не находит Денег... а то бы давно превращал Он в бриллианты крапиву. Он покровительство мне обещал И миллион на разживу! Вот старикашка актер: на людей И на судьбу негодует; Перевирая, из старых ролей Всюду двустишия сует; Он добродушен, задорен и мил Жалко - уснул (или умер?), А то бы, верно, он вас посмешил... Смолк и семнадцатый нумер! А как он бредил деревней своей, Как, о семействе тоскуя, Ласки последней просил у детей, А у жены поцелуя! Не просыпайся же, бедный больной! Так в забытьи и умри ты... Очи твои не любимой рукой - Сторожем будут закрыты! Завтра дежурные нас обойдут, Саваном мертвых накроют, Счетом в мертвецкий покой отнесут, Счетом в могилу зароют. И уж тогда не являйся жена, Чуткая сердцем, в больницу - Бедного мужа не сыщет она, Хоть раскопай всю столицу! Случай недавно ужасный тут был: Пастор какой-то немецкий К сыну приехал - и долго ходил... "Вы поищите в мертвецкой",- Сторож ему равнодушно сказал; Бедный старик пошатнулся, В страшном испуге туда побежал, Да, говорят, и рехнулся! Слезы ручьями текут по лицу, Он между трупами бродит: Молча заглянет в лицо мертвецу, Молча к другому подходит... Впрочем, не вечно чужою рукой Здесь закрываются очи. Помню: с прошибленной в кровь головой К нам привели среди ночи Старого вора - в остроге его Буйный товарищ изранил. Он не хотел исполнять ничего, Только грозил и буянил. Наша сиделка к нему подошла, Вздрогнула вдруг - и ни слова... В странном молчаньи минута прошла: Смотрят один на другого! Кончилось тем, что угрюмый злодей, Пьяный, обрызганный кровью, Вдруг зарыдал - перед первой своей, Светлой и честной любовью. (Смолоду знали друг друга они...) Круто старик изменился: Плачет да молится целые дни, Перед врачами смирился. Не было средства, однако, помочь... Час его смерти был странен (Помню я эту печальную ночь): Он уже был бездыханен, А всепрощающий голос любви, Полный мольбы бесконечной, Тихо над ним раздавался: "Живи, Милый, желанный, сердечный!" Всё, что имела она, продала - С честью его схоронила. Бедная! как она мало жила! Как она много любила! А что любовь ей дала, кроме бед, Кроме печали и муки? Смолоду - стыд, а на старости лет - Ужас последней разлуки!.. Есть и писатели здесь, господа. Вот, посмотрите: украдкой, Бледен и робок, подходит сюда Юноша с толстой тетрадкой. С юга пешком привела его страсть В дальнюю нашу столицу - Думал бедняга в храм славы попасть - Рад, что попал и в больницу! Всем он читал свой ребяческий бред Было тут смеху и шуму! Я лишь один не смеялся... о, нет! Думал я горькую думу. Братья-писатели! в нашей судьбе Что-то лежит роковое: Если бы все мы, не веря себе, Выбрали дело другое - Не было б, точно, согласен и я, Жалких писак и педантов - Только бы не было также, друзья, Скоттов, Шекспиров и Дантов! Чтоб одного возвеличить, борьба Тысячи слабых уносит - Даром ничто не дается: судьба Жертв искупительных просит". Тут наш приятель глубоко вздохнул, Начал метаться тревожно; Мы посидели, пока он уснул,- И разошлись осторожно... <Первая половина 1855> 71. В. Г. БЕЛИНСКИЙ В одном из переулков дальних Среди друзей своих печальных Поэт в подвале умирал И перед смертью им сказал: "Как я назад тому семь лет Другой бедняк покинул свет, Таким же сокрушен недугом. Я был его ближайшим другом И братом по судьбе. Мы шли Одной тернистою дорогой И пересилить не могли Судьбы, равно к обоим строгой. Он честно истине служил, Он духом был смелей и чище, Зато и раньше проложил Себе дорогу на кладбище... А ныне очередь моя... Его я пережил не много; Я сделал мало, волей бога Погибла даром жизнь моя, Мои страданья были люты, Но многих был я сам виной; Теперь, в последние минуты, Хочу я долг исполнить мой, Хочу сказать о бедном друге Всё, что я видел, что я знал И что в мучительном недуге Он честным людям завещал... Родился он почти плебеем (Что мы бесславьем разумеем, Что он иначе понимал). Его отец был лекарь жалкой, Он только пить любил, да палкой К ученью сына поощрял. Процесс развития - в России Не чуждый многим - проходя, Книжонки дельные, пустые Читало с жадностью дитя, Притом, как водится, украдкой... Тоска мечтательности сладкой Им овладела с малых лет... Какой прозаик иль поэт Помог душе его развиться, К добру и славе прилепиться - Не знаю я. Но в нем кипел Родник богатых сил природных - Источник мыслей благородных И честных, бескорыстных дел!.. С кончиной лекаря, на свете Остался он убог и мал; Попал в Москву, учиться стал В московском университете; Но выгнан был, не доказав Каких-то о рожденьи прав, Не удостоенный патентом,- И оставался целый век Недоучившимся студентом. (Один ученый человек Колол его неоднократно Таким прозванием печатно, Но, впрочем бог ему судья!..) Бедняк, терпя нужду и горе, В подвале жил - и начал вскоре Писать в журналах. Помню я: Писал он много... Мыслью новой, Стремленьем к истине суровой Горячий труд его дышал,- Его заметили... В ту пору Пришла охота прожектеру, Который барышей желал, Обширный основать журнал... Вникая в дело неглубоко, Искал он одного, чтоб тот, Кто место главное займет, Писал разборчиво - и срока В доставке своего труда Не нарушал бы никогда. Белинский как-то с ним списался И жить на Север перебрался... Тогда всё глухо и мертво В литературе нашей было: Скончался Пушкин; без него Любовь к ней в публике остыла... В бореньи пошлых мелочей Она погрязнув поглупела... До общества, до жизни ей Как будто не было и дела. В то время как в родном краю Открыто зло торжествовало, Ему лишь "баюшки-баю" Литература распевала. Ничья могучая рука Ее не направляла к цели; Лишь два задорных поляка На первом плане в ней шумели. Уж новый гений подымал Тогда главу свою меж нами, Но он один изнемогал, Тесним бесстыдными врагами; К нему под знамя приносил Запас идей, надежд и сил Кружок еще несмелый, тесный... Потребность сильная была В могучем слове правды честной, В открытом обличенье зла... И он пришел, плебей безвестный!.. Не пощадил он ни льстецов, Ни подлецов, ни идиотов, Ни в маске жарких патриотов Благонамеренных воров! Он все предания проверил, Без ложного стыда измерил Всю бездну дикости и зла, Куда, заснув под говор лести, В забвеньи истины и чести, Отчизна бедная зашла! Он расточал ей укоризны За рабство - вековой недуг,- И прокричал врагом отчизны Его - отчизны ложный друг. Над ним уж тучи собирались, Враги шумели, ополчались. Но дикий вопль клеветника Не помешал ему пока... В нем силы пуще разгорались, И между тем как перед ним Его соратники редели, Смирялись, пятились, немели, Он шел один неколебим!.. О! сколько есть душой свободных Сынов у родины моей, Великодушных, благородных И неподкупно верных ей, Кто в человеке брата видит, Кто зло клеймит и ненавидит, Чей светел ум и ясен взгляд, Кому рассудок не теснят Преданья ржавые оковы,- Не все ль они признать готовы Его учителем своим?.. Судьбой и случаем храним, Трудился долго он - и много (Конечно, не без воли бога) Сказать полезного успел И может быть бы уцелел... Но поднялась тогда тревога В Париже буйном - и у нас По-своему отозвалась... Скрутили бедную цензуру - Послушав наконец клевет, И разбирать литературу Созвали целый комитет. По счастью, в нем сидели люди Честней, чем был из них один, Фанатик ярый Бутурлин, Который, не жалея груди, Беснуясь, повторял одно: "Закройте университеты, И будет зло пресечено!.." (О муж бессмертный! не воспеты Еще никем твои слова, Но твердо помнит их молва! Пусть червь тебя могильный гложет, Но сей совет тебе поможет В потомство перейти верней, Чем том истории твоей...) Почти полгода нас судили, Читали, справки наводили - И не остался прав никто... Как быть! спасибо и за то, Что не был суд бесчеловечен... Настала грустная пора, И честный сеятель Добра Как враг отчизны был отмечен; За ним следили, и тюрьму Враги пророчили ему... Но тут услужливо могила Ему объятья растворила: Замучен жизнью трудовой И постоянной нищетой, Он умер... Помянуть печатно Его не смели... Так о нем Слабеет память с каждым днем И скоро сгибнет невозвратно!.." Поэт умолк. А через день Скончался он. Друзья сложились И над усопшим согласились Поставить памятник, но лень Исполнить помешала вскоре Благое дело, а потом Могила заросла кругом: Не сыщешь... Не велико горе! Живой печется о живом, А мертвый спи глубоким сном... (Первая половина 1855) 72. Гадающей невесте У него прекрасные манеры, Он не глуп, не беден и хорош, Что гадать? ты влюблена без меры И судьбы своей ты не уйдешь. Я могу сказать и без гаданья: Если сердце есть в его груди - Ждут тебя, быть может, испытанья, Но и счастье будет впереди... Не из тех ли только он бездушных, Что в столице много встретишь ты, Одному лишь голосу послушных - Голосу тщеславной суеты? Что гордятся ровностью пробора, Щегольски обутою ногой, Потеряв сознание позора Жизни дикой, праздной и пустой? Если так - плоха порука счастью! Как бы чудно ты не расцвела, Ни умом, ни красотой, ни страстью Не поправишь рокового зла. Он твои пленительные взоры, Нежность сердца, музыку речей - Всё отдаст за плоские рессоры И за пару кровных лошадей! (8 сентября 1855) 73. Забытая деревня 1 У бурмистра Власа бабушка Ненила Починить избенку лесу попросила. Отвечал: "Нет лесу, и не жди - не будет!" -"Вот приедет барин - барин нас рассудит, Барин сам увидит, что плоха избушка, И велит дать лесу", - думает старушка. 2 Кто-то по соседству, лихоимец жадный, У крестьян землицы косячок изрядный Оттягал, отрезал плутовским манером. "Вот приедет барин: будет землемерам!- Думают крестьяне.- Скажет барин слово - И землицу нашу отдадут нам снова". 3 Полюбил Наташу хлебопашец вольный, Да перечит девке немец сердобольный, Главный управитель."Погодим, Игнаша, Вот приедет барин!" - говорит Наташа. Малые, большие - дело чуть за спором - "Вот приедет барин!" - повторяют хором... 4 Умерла Ненила; на чужой землице У соседа-плута - урожай сторицей; Прежние парнишки ходят бородаты Хлебопашец вольный угодил в солдаты, И сама Наташа свадьбой уж не бредит... Барина всё нету... барин всё не едет! 5 Наконец однажды середи дороги Шестернею цугом показались дроги: На дрогах высокий гроб стоит дубовый, А в гробу-то барин; а за гробом - новый. Старого отпели, новый слезы вытер, Сел в свою карету - и уехал в Питер. (2 сентября 1855) 74. Замолкни, Муза мести и печали! Я сон чужой тревожить не хочу, Довольно мы с тобою проклинали. Один я умираю - и молчу К чему хандрить, оплакивать потери? Когда б хоть легче было от того! Мне самому, как скрип тюремной двери, Противны стоны сердца моего. Всему конец. Ненастьем и грозою Мой темный путь недаром омрача, Не просветлеет небо надо мною, Не бросит в душу теплого луча... Волшебный луч любви и возрожденья! Я звал тебя - во сне и наяву, В труде, в борьбе, на рубеже паденья Я звал тебя, - теперь уж не зову! Той бездны сам я не хотел бы видеть, Которую ты можешь осветить... То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть. (3 декабря 1855) 75. Саша 1 Словно как мать над сыновней могилой, Стонет кулик над равниной унылой, Пахарь ли песню вдали запоет - Долгая песня за сердце берет; Лес ли начнется - сосна да осина... Не весела ты, родная картина! Что же молчит мой озлобленный ум?.. Сладок мне леса знакомого шум, Любо мне видеть знакомую ниву - Дам же я волю благому порыву И на родимую землю мою Все накипевшие слезы пролью! Злобою сердце питаться устало - Много в ней правды, да радости мало; Спящих в могилах виновных теней Не разбужу я враждою моей. Родина-мать! я душою смирился, Любящим сыном к тебе воротился. Сколько б на нивах бесплодных твоих Даром не сгинуло сил молодых, Сколько бы ранней тоски и печали Вечные бури твои не нагнали На боязливую душу мою - Я побежден пред тобою стою! Силу сломили могучие страсти, Гордую волю погнули напасти, И про убитою Музу мою Я похоронные песни пою. Перед тобою мне плакать не стыдно, Ласку твою мне принять не обидно - Дай мне отраду объятий родных, Дай мне забвенье страданий моих! Жизнью измят я... и скоро я сгину... Мать не враждебна и к блудному сыну: Только что я ей объятья раскрыл - Хлынули слезы, прибавилось сил. Чудо свершилось: убогая нива Вдруг просветлела, пышна и красива, Ласковей машет вершинами лес, Солнце приветливей смотрит с небес. Весело въехал я в дом тот угрюмый, Что, осенив сокрушительной думой, Некогда стих мне суровый внушил... Как он печален, запущен и хил! Скучно в нем будет. Нет, лучше поеду, Благо не поздно, теперь же к соседу И поселюсь среди мирной семьи. Славные люди - соседи мои, Славные люди! Радушье их честно, Лесть им противна, а спесь неизвестна. Как-то они доживают свой век? Он уже дряхлый, седой человек, Да и старушка не многим моложе. Весело будет увидеть мне тоже Сашу, их дочь... Недалеко их дом. Всё ли застану по-прежнему в нем? 2 Добрые люди, спокойно вы жили, Милую дочь свою нежно любили. Дико росла, как цветок полевой, Смуглая Саша в деревне степной. Всем окружив ее тихое детство, Что позволяли убогие средства, Только развить воспитаньем, увы! Эту головку не думали вы. Книги ребенку - напрасная мука, Ум деревенский пугает наука; Но сохраняется дольше в глуши Первоначальная ясность души, Рдеет румянец и ярче и краше... Мило и молодо дитятко ваше,- Бегает живо, горит, как алмаз, Черный и влажный смеющийся глаз, Щеки румяны, и полны, и смуглы, Брови так тонки, а плечи так смуглы! Саша не знает забот и страстей, А уж шестнадцать исполнилось ей... Выспится Саша, поднимется рано, Черные косы завяжет у стана И убежит, и в просторе полей Сладко и вольно так дышится ей. Та ли, другая пред нею дорожка - Смело ей вверится бойкая ножка; Да и чего побоится она?.. Всё так спокойно; кругом тишина, Сосны вершинами машут приветно,- Кажется, шепчут, струясь незаметно, Волны над сводом зеленых ветвей: "Путник усталый! бросайся скорей В наши объятья: мы добры и рады Дать тебе, сколько ты хочешь, прохлады". Полем идешь - всё цветы да цветы, В небо глядишь - с голубой высоты Солнце смеется... Ликует природа! Всюду приволье, покой и свобода; Только у мельницы злится река: Нет ей простора... неволя горька! Бедная! как она вырваться хочет! Брызжется пеной, бурлит и клокочет, Но не прорвать ей плотины своей. "Не суждена, видно, волюшка ей,- Думает Саша, - безумно роптанье..." Жизни кругом разлитой ликованье Саше порукой, что милостив бог... Саша не знает сомненья тревог. Вот по распаханной, черной поляне, Землю взрывая, бредут поселяне - Саша в них видит довольных судьбой Мирных хранителей жизни простой: Знает она, что недаром с любовью Землю польют они потом и кровью... Весело видеть семью поселян, В землю бросающих горсти семян; Дорого-любо, кормилица-нива Видеть, как ты колосишься красиво, Как ты, янтарным зерном налита Гордо стоишь высока и густа! Но веселей нет поры обмолота: Легкая дружно спорится работа; Вторит ей эхо лесов и полей, Словно кричит:"Поскорей! поскорей!" Звук благодатный! Кого он разбудит, Верно, весь день тому весело будет! Саша проснется - бежит на гумно Солнышка нет - ни светло, ни темно, Только что шумное стадо прогнали. Как на подмерзлой грязи натоптали Лошади, овцы!.. Парным молоком В воздухе пахнет. Мотая хвостом, За нагруженной снопами телегой Чинно идет жеребеночек пегой, Пар из отворенной риги валит, Кто-то в огне там у печки сидит. А на гумне только руки мелькают Да высоко молотила взлетают, Не успевает улечься их тень. Солнце взошло - начинается день... Саша сбирала цветы полевые, С детства любимые, сердцу родные, Каждую травку соседних полей Знала по имени. Нравилось ей В пестром смещении звуков знакомых Птиц различать, узнавать насекомых. Время к полудню, а Саши всё нет. "Где же ты, Саша? простынет обед, Сашенька! Саша!.." С желтеющей нивы Слышатся песни простой переливы; Вот раздалося "ау" вдалеке; Вот над колосьями в синем венке Черная быстро мелькнула головка... "Вишь ты, куда забежала, плутовка! Э!... да никак колосистую рожь Переросла наша дочка!" - "Так что ж?" - "Что? ничего! понимай как умеешь! Что теперь надо, сама разумеешь: Спелому колосу - серп удалой Девице взрослой - жених молодой!" _ "Вот еще выдумал, старый проказник!" - "Думай не думай, а будет нам праздник!" Так рассуждая, идут старики Саше навстречу; в кустах у реки Смирно присядут, подкрадутся ловко, С криком внезапным: "Попалась, плутовка!"... Сашу поймают и весело им Свидеться с дитятком бойким своим... В зимние сумерки нянины сказки Саша любила. Поутру в салазки Саша садилась, летела стрелой, Полная счастья, с горы ледяной. Няня кричит:"Не убейся, родная!" Саша, салазки свои погоняя, Весело мчится. На полном бегу На бок салазки - и Саша в снегу! Выбьются косы, растреплется шубка - Снег отряхает, смеется, голубка! Не до ворчанья и няне седой: Любит она ее смех молодой... Саше случалось знавать и печали: Плакала Саша, как лес вырубали, Ей и теперь его жалко до слез. Сколько тут было кудрявых берез! Там из-за старой, нахмуренной ели Красные грозды калины глядели, Там поднимался дубок молодой. Птицы царили в вершине лесной, Понизу всякие звери таились. Вдруг мужики с топорами явились - Лес зазвенел, застонал, затрещал. Заяц послушал - и вон побежал, В темную нору забилась лисица, Машет крылом осторожнее птица, В недоуменьи тащат муравьи Что ни попало в жилища свои. С песнями труд человека спорился: Словно подкошен, осинник валился, С треском ломали сухой березняк, Корчили с корнем упорный дубняк, Старую сосну сперва подрубали После арканом ее нагибали И, поваливши, плясали на ней, Чтобы к земле прилегла поплотней. Так, победив после долгого боя, Враг уже мертвого топчет героя. Много тут было печальных картин: Стоном стонали верхушки осин, Из перерубленной старой березы Градом лилися прощальные слезы И пропадали одна за другой Данью последней на почве родной. Кончились поздно труды роковые. Вышли на небо светила ночные, И над поверженным лесом луна Остановилась, кругла и ясна,- Трупы деревьев недвижно лежали; Сучья ломались, скрипели, трещали, Жалобно листья шумели кругом. Так, после битвы, во мраке ночном Раненый стонет, зовет, проклинает. Ветер над полем кровавым летает - Праздно лежащим оружьем звенит, Волосы мертвых бойцов шевелит! Тени ходили по пням беловатым, Жидким осинам, березам косматым; Низко летали, вились колесом Совы, шарахаясь оземь крылом; Звонко кукушка вдали куковала, Да, как безумная, галка кричала, Шумно летая над лесом... но ей Не отыскать неразумных детей! С дерева комом галчата упали, Желтые рты широко разевали, Прыгали, злились. Наскучил их крик - И придавил их ногою мужик. Утром работа опять закипела. Саша туда и ходить не хотела, Да через месяц - пришла. Перед ней Взрытые глыбы и тысячи пней; Только, уныло повиснув ветвями, Старые сосны стояли местами, Так на селе остаются одни Старые люди в рабочие дни. Верхние ветви так плотно сплелися, Словно там гнезда жар-птиц завелися, Что, по словам долговечных людей, Дважды в полвека выводят детей. Саше казалось, пришло уже время: Вылетит скоро волшебное племя, Чудные птицы посядут на пни, Чудные песни споют ей они! Саша стояла и чутко внимала. В красках вечерних заря догорала - Через соседний несрубленный лес, С пышно-румяного края небес Солнце пронзалось стрелой лучезарной, Шло через пни полосою янтарной И наводило на дальний бугор Света и теней недвижный узор. Долго в ту ночь, не смыкая ресницы, Думает Саша: что петь будут птицы? В комнате словно тесней и душней. Саше не спится,- но весело ей. Пестрые грезы сменяются живо, Щеки румянцем горят не стыдливо, Утренний сон ее крепок и тих... Первые зорьки страстей молодых! Полны вы чары и неги беспечной, Нет еще муки в тревоге сердечной; Туча близка, но угрюмая тень Медлит испортить смеющийся день, Будто жалея... И день еще ясен... Он и в грозе будет чудно прекрасен, Но безотчетно пугает гроза... Эти ли детски живые глаза, Эти ли полные жизни ланиты Грустно поблекнут, слезами покрыты? Эту ли резвую волю во власть Гордо возьмет всегубящая страсть?... Мимо идите, угрюмые тучи! Горды вы силой! свободой могучи: С вами ли, грозные, вынести бой Слабой и робкой былинке степной?... 3 Третьего года, наш край покидая, Старых соседей моих обнимая, Помню, пророчил я Саше моей Доброго мужа, румяных детей, Долгую жизнь без тоски и страданья... Да не сбылися мои предсказанья! В страшной беде стариков я застал. Вот что про Сашу отец рассказал: "В нашем соседстве усадьба большая Лет уже сорок стояла пустая; В третьем году наконец прикатил Барин в усадьбу и нас посетил, Именем: Лев Алексеич Агарин, Ласков с прислугой, как будто не барин, Тонок и бледен. В лорнетку глядел, Мало волос на макушке имел. Звал он себя перелетною птицей: "Был, - говорит, - я теперь за границей , Много видал я больших городов, Синих морей и подводных мостов - Всё там приволье, и роскошь, и чудо, Да высылали доходы мне худо. На пароходе в Кронштадт я пришел, И надо мной всё кружился орел, Словно прочил великую долю". Мы со старухой дивилися вволю, Саша смеялась, смеялся он сам... Начал он часто похаживать к нам, Начал гулять, разговаривать с Сашей Да над природой подтрунивать нашей - Есть-де на свете такая страна, Где никогда не проходит весна, Там и зимою открыты балконы, Там поспевают на солнце лимоны, И начинал, в потолок посмотрев, Грустное что-то читать нараспев. Право, как песня слова выходили. Господи! сколько они говорили! Мало того: он ей книжки читал И по-французски ее обучал. Словно брала их чужая кручина, Всё рассуждали: какая причина, Вот уж который теперича век Беден, несчастлив и зол человек? Но,- говорит, - не слабейте душою: Солнышко правды взойдет над землею! И в подтвержденье надежды своей Старой рябиновкой чокался с ней. Саша туда же - отстать-то не хочет - Выпить не выпьет, а губы обмочит; Грешные люди - пивали и мы. Стал он прощаться в начале зимы: "Бил, - говорит, - я довольно баклуши, Будьте вы счастливы, добрые души, Благословите на дело... пора!" Перекрестился - и съехал с двора... В первое время печалилась Саша, Видим: скучна ей компания наша. Годы ей, что ли, такие пришли? Только узнать мы ее не могли: Скучны ей песни, гаданья и сказки. Вот и зима! - да не тешат салазки. Думает думу, как будто у ней Больше забот, чем у старых людей. Книжки читает, украдкою плачет. Видели: письма всё пишет и прячет. Книжки выписывать стала сама - И наконец набралась же ума! Что ни спроси, растолкует, научит, С ней говорить никогда не наскучит; А доброта... Я такой доброты Век не видал, не увидишь и ты! Бедные все ей приятели-други: Кормит, ласкает и лечит недуги. Так девятнадцать ей минуло лет. Мы поживаем - и горюшка нет. Надо же было вернуться соседу! Слышим: приехал и будет к обеду. Как его весело Саша ждала! В комнату свежих цветов принесла; Книги свои уложила исправно, Просто оделась, да так-то ли славно; Вышла навстречу - и ахнул сосед! Словно оробел. Мудреного нет: В два-то последние года на диво Сашенька стала пышна и красива, Прежний румянец в лице заиграл. Он же бледней и плешивее стал... Всё, что ни делала, что ни читала, Саша тотчас же ему рассказала; Только не впрок угожденье пошло! Он ей перечил, как будто назло: "Оба тогда мы болтали пустое! Умные люди решили другое, Род человеческий низок и зол". Да и пошел! и пошел! и пошел!.. Что говорил - мы понять не умеем, Только покоя с тех пор не имеем: Вот уж сегодня семнадцатый день Саша тоскует и бродит как тень! Книжки свои то читает, то бросит, Гость навестит, так молчать его просит. Был он три раза; однажды застал Сашу за делом: мужик диктовал Ей письмецо, да какая-то баба Травки просила - была у ней жаба. Он поглядел и сказал нам шутя: "Тешится новой игрушкой дитя!" Саша ушла - не ответила слова... Он было к ней; говорит: "Нездорова". Книжек прислал - не хотела читать И приказала назад отослать. Плачет, печалится, молится богу... Он говорит: "Я собрался в дорогу" - Сашенька вышла, простилась при нас, Да и опять наверху заперлась. Что ж?.. он письмо ей прислал. Между нами: Грешные люди, с испугу мы сами Прежде его прочитали тайком: Руку свою предлагает он в нем. Саша сначала отказ отослала, Да уж потом нам письмо показала. Мы уговаривать: чем не жених? Молод, богат, да и нравом-то тих. "Нет, не пойду", А сама неспокойна; То говорит: "Я его недостойна" - То: "Он меня недостоин: он стал Зол и печален и духом упал!" А как уехал, так пуще тоскует, Письма его потихоньку целует! Что тут такое? Родной, объясни! Хочешь, на бедную Сашу взгляни. Долго ли будет она убиваться? Или уже ей не певать, не смеяться, И погубил он бедняжку навек? Ты нам скажи: он простой человек Или какой чернокнижник-губитель? Или не сам ли он бес-искуситель?.." 4 Полноте, добрые люди, тужить! Будете скоро по-прежнему жить: Саша поправится - бог ей поможет. Околдовать никого он не может: Он... не могу приложить головы, Как объяснить, чтобы поняли вы... Странное племя, мудреное племя В нашем отечестве создало время! Это не бес, искуситель людской, Это, увы! - современный герой! Книги читает да по свету рыщет - Дела себе исполинское ищет, Благо наследье богатых отцов Освободило от малых трудов, Благо идти по дороге избитой Лень помешала да разум развитый. "Нет, я души не растрачу моей На муравьиной работе людей: Или под бременем собственной силы Сделаюсь жертвой ранней могилы, Или по свету звездой пролечу! Мир, - говорит, - осчастливить хочу!" Что ж под руками, того он не любит, То мимоходом без умыслу губит. В наши великие, трудные дни Книги не шутка: укажут они Всё недостойное, дикое, злое, Но не дадут они сил на благое, Но не научат любить глубоко... Дело веков поправлять не легко! В ком не воспитано чувство свободы, Тот не займет его; нужны не годы - Нужны столетия, и кровь, и борьба, Чтоб человека создать из раба. Всё, что высоко, разумно, свободно, Сердцу его и доступно и сродно, Только дающая силу и власть, В слове и деле чужда ему страсть! Любит он сильно, сильней ненавидит, А доведись - комара не обидит! Да говорят, что ему и любовь Голову больше волнует - не кровь! Что ему книга последняя скажет, То на душе его сверху и ляжет: Верить, не верить - ему всё равно, Лишь бы доказано было умно! Сам на душе ничего не имеет, Что вчера сжал, то сегодня и сеет; Нынче не знает, что завтра сожнет, Только наверное сеять пойдет. Это в простом переводе выходит, Что в разговорах он время проводит; Если ж за дело возьмется - беда! Мир виноват в неудаче тогда; Чуть поослабнут нетвердые крылья, Бедный кричит: "Бесполезны усилья!" И уж куда как становится зол Крылья свои опаливший орел... Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая! Лишь поняла бы бедняжка больная. Благо теперь догадалась она, Что отдаваться ему не должна, А остальное всё сделает время. Сеет он все-таки доброе семя! В нашей степной полосе, что ни шаг, Знаете вы, - то бугор, то овраг. В летнюю пору безводны овраги, Выжжены солнцем, песчаны и наги, Осенью грязны, не видны зимой, Но погодите: повеет весной С теплого края, оттуда, где люди Дышат вольнее - в три четверти груди, - Красное солнце растопит снега, Реки покинут свои берега, - Чуждые волны кругом разливая, Будет и дерзок и полон до края Жалкий овраг... Пролетела весна - Выжжет опять его солнце до дна, Но уже зреет на ниве поемной, Что оросил он волною заемной, Пышная жатва. Нетронутых сил В Саше так много сосед пробудил... Эх! говорю я хитро, непонятно! Знайте и верьте, друзья: благодатна Всякая буря душе молодой - Зреет и крепнет душа под грозой. Чем неутешнее дитятко ваше, Тем встрепенется светлее и краше: В добрую почву упало зерно - Пышным плодом отродится оно! (1854-1855) 76. ДЕМОНУ Где ты, мой старый мучитель, Демон бессонных ночей? Сбился я с толку, учитель, С братьей болтливой моей. Дуешь, бывало, на пламя - Пламя пылает сильней, Краше волнуется знамя Юности гордой моей. Прямо ли, криво ли вижу; Только душою киплю: Так глубоко ненавижу, Так бескорыстно люблю! Нынче я всё понимаю, Всё объяснить я хочу, Всё так охотно прощаю, Лишь неохотно молчу. Что же со мною случилось? Как разгадаю себя? Всё бы тотчас объяснилось, Да не докличусь тебя! Способа ты не находишь Сладить с упрямой душой? Иль потому не приходишь, Что уж доволен ты мной? <1855> 77. Где твое личико смуглое Нынче смеется, кому? Эх, одиночество круглое! Не посулю никому! А ведь, бывало, охотно Шла ты ко мне вечерком; Как мы с тобой беззаботно Веселы были вдвоем! Как выражала ты живо Милые чувства свои! Помнишь, тебе особливо Нравились зубы мои; Как любовалась ты ими, Как целовала любя! Но и зубами моими Не удержал я тебя. . . <1855> 78. Внимая ужасам войны, При каждой новой жертве боя Мне жаль не друга, не жены, Мне жаль не самого героя. . . Увы! утешится жена, И друга лучший друг забудет; Но где-то есть душа одна - Она до гроба помнить будет! Средь лицемерных наших дел И всякой пошлости и прозы Одни я в мир подсмотрел Святые, искренние слезы - То слезы бедных матерей! Им не забыть своих детей, Погибших на кровавой ниве, Как не поднять плакучей иве Своих поникнувших ветвей. . . <1855 или 1856> 79. Тяжелый год - сломил меня недуг, Беда настигла, счастье изменило, И не щадит меня ни враг, ни друг, И даже ты не пощадила! Истерзана, озлоблена борьбой, С своими кровными врагами! Страдалица! стоишь ты предо мной Прекрасным призраком с безумными глазами! Упали волосы до плеч, Уста горят, румянцем рдеют щеки, И необузданная речь Сливается в ужасные упреки, Жестокие, неправые. . . Постой! Не я обрек твои младые годы На жизнь без счастья и свободы, Я друг, я не губитель твой! Но ты не слушаешь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . <1855 или 1856> 80. ВЛЮБЛЕННОМУ Как вести о дороге трудной, Когда-то пройденной самим, Внимаю речи безрассудной, Надеждам розовым твоим. Любви безумными мечтами И я по-твоему кипел, Но я делить их не хотел С моими праздными друзьями. За счастье сердца моего Томим боязнию ревнивой, Не допускал я никого В тайник души моей стыдливой. Зато теперь, когда угас В груди тот пламень благодатный, О прошлом счастии рассказ Твержу с отрадой непонятной. Так проникаем мы легко И в недоступное жилище, Когда хозяин далеко Или почиет на кладбище. <16 марта 1855> 81. КНЯГИНЯ Дом - дворец роскошный, длинный, двухэтажный, С садом и с решеткой; муж - сановник важный. Красота, богатство, знатность и свобода - Всё ей даровали случай и природа. Только показалась - и над светским миром Солнцем засияла, вознеслась кумиром! Воин, царедворец, дипломат, посланник - Красоты волшебной раболепный данник; Свет ей рукоплещет, свет ей подражает. Властвует княгиня, цепи налагает, Но цепей не носит, прихоти послушна, Ни за что полюбит, бросит равнодушно: Ей чужое счастье ничего не стоит - Если и погибнет, торжество удвоит! Сердце ли в ней билось чересчур спокойно, Иль кругом всё было страсти недостойно, Только ни однажды в молодые лета Грудь ее любовью не была согрета. Годы пролетали. В вихре жизни бальной До поры осенней - пышной и печальной - Дожила княгиня... Тут супруг скончался. . . Труден был ей траур, - доктор догадался И нашел, чтоб воды были б ей полезны (Доктора в столицах вообще любезны). Если только русский едет за границу, Посылай в Палермо, в Пизу или Ниццу, Быть ему в Париже - так судьбам угодно! Год в столице моды шумно и спокойно Прожила княгиня; на второй влюбилась В доктора-француза - и сама дивилась! Не был он красавец, но ей было ново Страстно и свободно льющееся слово, Смелое, живое... Свергнуть иго страсти Нет и помышленья... да уж нет и власти! Решено! В Россию тотчас написали; Немец-управитель без большой печали Продал за бесценок в силу повеленья, Английские парки, русские селенья, Земли, лес и воды, дачу и усадьбу. . . Получили деньги - и сыграли свадьбу. . . Тут пришла развязка. Круто изменился Доктор-спекулятор; деспотом явился! Деньги, бриллианты - всё пустил в аферы, А жену тиранил, ревновал без меры, А когда бедняжка с горя захворала, Свез ее в больницу... Навещал сначала, А потом уехал - словно канул в воду! Скорбная, больная, гасла больше году В нищете княгиня... и тот год тяжелый Был ей долгим годом думы невеселой! Смерть ее в Париже не была заметна: Бедно нарядили, схоронили бедно... А в отчизне дальной словно были рады: Целый год судили - резко, без пощады, Наконец устали... И одна осталась Память: что с отличным вкусом одевалась! Да еще остался дом с ее гербами, Доверху набитый бедными жильцами, Да в строфах небрежных русского поэта Вдохновленных ею чудных два куплета, Да голяк-потомок отрасли старинной, Светом позабытый и ни в чем невинный. <Начало 1856> 82. "Самодовольных болтунов, Охотников до споров модных, Где много благородных слов, А дел не видно благородных, Ты откровенно презирал: Ты не однажды предсказал Конец велеречивой сшибки И слово русский либерал Произносил не без улыбки. Ты силу собственной души Бессильем их надменно мерил И добродушно ей ты верил. И точно, были хороши Твои начальные порывы: Озолотил бы бедняка! Но дед и бабка были живы, И сам ты не имел куска. И долго спали сном позорным Благие помыслы твои, Как дремлют подо льдом упорным Речные вольные струи. Ты их лелеял на соломе И только применять их мог Ко псу, который в жалком доме Пожитки жалкие стерег. И правда: пес был сыт и жирен, И спал всё, дворнику назло. Теперь... теперь твой круг обширен! Взгляни: богатое село Лежит, обставлено скирдами, Спускаясь по горе к ручью, А избы полны мужиками. . ." Въезжая в отчину свою, Такими мыслями случайно Был Решетилов осажден. И побледнел необычайно, И долго, долго думал он... Потом - вступил он во владенье, Вопрос отложен и забыт. Увы! не наше поколенье Его по совести решит! <Середина июля 1856> 83 ПОЭТ И ГРАЖДАНИН << ГРАЖДАНИН >> << (входит) >> Опять один, опять суров, Лежит - и ничего не пишет. << ПОЭТ >> Прибавь: хандрит и еле дышит - И будет мой портрет готов. << ГРАЖДАНИН >> Хорош портрет! Ни благородства, Ни красоты в нем нет, поверь, А просто пошлое юродство. Лежать умеет дикий зверь... << ПОЭТ >> Так что же? << ГРАЖДАНИН >> Да глядеть обидно. << ПОЭТ >> Ну, так уйди. << ГРАЖДАНИН >> Послушай: стыдно! Пора вставать! Ты знаешь сам, Какое время наступило; В ком чувство долга не остыло, Кто сердцем неподкупно прям, В ком дарованье, сила, меткость, Тому теперь не должно спать... << ПОЭТ >> Положим, я такая редкость, Но нужно прежде дело дать. << ГРАЖДАНИН >> Вот новость! Ты имеешь дело, Ты только временно уснул, Проснись: громи пороки смело... << ПОЭТ >> А! знаю: "Вишь, куда метнул!" Но я обстрелянная птица. Жаль, нет охоты говорить. << (берет книгу) >> Спаситель Пушкин! - Вот страница: Прочти и перестань корить! << ГРАЖДАНИН >> << (читает) >> "Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв". << ПОЭТ >> << (с восторгом) >> Неподражаемые звуки!.. Когда бы с Музою моей Я был немного поумней, Клянусь, пера бы не взял в руки! << ГРАЖДАНИН >> Да, звуки чудные... ура! Так поразительна их сила, Что даже сонная хандра С души поэта соскочила. Душевно радуюсь - пора! И я восторг твой разделяю, Но, признаюсь, твои стихи Живее к сердцу принимаю. << ПОЭТ >> Не говори же чепухи! Ты рьяный чтец, но критик дикий. Так я, по-твоему, - великий, Повыше Пушкина поэт? Скажи пожалуйста?!. << ГРАЖДАНИН >> Ну, нет! Твои поэмы бестолковы, Твои элегии не новы, Сатиры чужды красоты, Неблагородны и обидны, Твой стих тягуч. Заметен ты, Но так без солнца звезды видны. В ночи, которую теперь Мы доживаем боязливо, Когда свободно рыщет зверь, А человек бредет пугливо, - Ты твердо светоч свой держал, Но небу было неугодно, Чтоб он под бурей запылал, Путь освещая всенародно; Дрожащей искрою впотьмах Он чуть горел, мигал, метался. Моли, чтоб солнца он дождался И потонул в его лучах! Нет, ты не Пушкин. Но покуда, Не видно солнца ниоткуда, С твоим талантом стыдно спать; Еще стыдней в годину горя Красу долин, небес и моря И ласку милой воспевать... Гроза молчит, с волной бездонной В сияньи спорят небеса, И ветер ласковый и сонный Едва колеблет паруса, - Корабль бежит красиво, стройно, И сердце путников спокойно, Как будто вместо корабля Под ними твердая земля. Но гром ударил: буря стонет, И снасти рвет, и мачту клонит, - Не время в шахматы играть, Не время песни распевать! Вот пес - и тот опасность знает И бешено на ветер лает: Ему другого дела нет... А ты что делал бы, поэт? Ужель в каюте отдаленной Ты стал бы лирой вдохновленной Ленивцев уши услаждать И бури грохот заглушать? Пускай ты верен назначенью, Но легче ль родине твоей, Где каждый предан поклоненью Единой личности своей? Наперечет сердца благие, Которым родина свята. Бог помочь им!.. а остальные? Их цель мелка, их жизнь пуста. Одни - стяжатели и воры, Другие - сладкие певцы, А третьи... третьи - мудрецы: Их назначенье - разговоры. Свою особу оградя, Они бездействуют, твердя: "Неисправимо наше племя, Мы даром гибнуть не хотим, Мы ждем: авось поможет время, И горды тем, что не вредим!" Хитро скрывает ум надменный Себялюбивые мечты, Но... брат мой! кто бы ни был ты, Не верь сей логике презренной! Страшись их участь разделить, Богатых словом, делом бедных, И не иди во стан безвредных, Когда полезным можешь быть! Не может сын глядеть спокойно На горе матери родной, Не будет гражданин достойный К отчизне холоден душой, Ему нет горше укоризны... Иди в огонь за честь отчизны, За убежденье, за любовь... Иди, и гибни безупречно. Умрешь не даром, дело прочно, Когда под ним струится кровь. . . А ты, поэт! избранник неба, Глашатай истин вековых, Не верь, что не имущий хлеба Не стоит вещих струн твоих! Не верь, чтоб вовсе пали люди; Не умер бог в душе людей, И вопль из верующей груди Всегда доступен будет ей! Будь гражданин! служа искусству, Для блага ближнего живи, Свой гений подчиняя чувству Всеобнимающей Любви; И если ты богат дарами, Их выставлять не хлопочи: В твоем труде заблещут сами Их животворные лучи. Взгляни: в осколки твердый камень Убогий труженик дробит, А из-под молота летит И брызжет сам собою пламень! << ПОЭТ >> Ты кончил? . . чуть я не уснул. Куда нам до таких воззрений! Ты слишком далеко шагнул. Учить других - потребен гений, Потребна сильная душа, А мы с своей душой ленивой, Самолюбивой и пугливой, Не стоим медного гроша. Спеша известности добиться, Боимся мы с дороги сбиться И тропкой торною идем, А если в сторону свернем - Пропали, хоть беги со света! Куда жалка ты, роль поэта! Блажен безмолвный гражданин: Он, музам чуждый с колыбели, Своих поступков господин, Ведет их к благородной цели, И труд его успешен, спор... << ГРАЖДАНИН >> Не очень лестный приговор. Но твой ли он? тобой ли сказан? Ты мог бы правильней судить: Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан. А что такое гражданин? Отечества достойный сын. Ах! будет с нас купцов, кадетов, Мещан, чиновников, дворян, Довольно даже нам поэтов, Но нужно, нужно нам граждан! Но где ж они? Кто не сенатор, Не сочинитель, не герой, Не предводитель, не плантатор, Кто гражданин страны родной? Где ты, откликнись? Нет ответа. И даже чужд душе поэта Его могучий идеал! Но если есть он между нами, Какими плачет он слезами!! . Ему тяжелый жребий пал, Но доли лучшей он не просит: Он, как свои, на теле носит Все язвы родины своей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Гроза шумит и к бездне гонит Свободы шаткую ладью, Поэт клянет или хоть стонет, А гражданин молчит и клонит Под иго голову свою. Когда же... Но молчу. Хоть мало, И среди нас судьба являла Достойных граждан... Знаешь ты Их участь?.. Преклони колени!.. Лентяй! смешны твои мечты И легкомысленные пени! В твоем сравненье смыслу нет. Вот слово правды беспристрастной: Блажен болтающий поэт, И жалок гражданин безгласный! << ПОЭТ >> Не мудрено того добить, Кого уж добивать не надо. Ты прав: поэту легче жить - В свободном слове есть отрада. Но был ли я причастен ей? Ах, в годы юности моей, Печальной, бескорыстной, трудной, Короче - очень безрассудной, - Куда ретив был мой Пегас! Не розы - я вплетал крапиву В его размашистую гриву И гордо покидал Парнас. Без отвращенья, без боязни Я шел в тюрьму и к месту казни, В суды, в больницы я входил. Не повторю, что там я видел... Клянусь, я честно ненавидел! Клянусь, я искренно любил! И что ж?.. мои послышав звуки, Сочли их черной клеветой; Пришлось сложить смиренно руки Иль поплатиться головой... Что было делать? Безрассудно Винить людей, винить судьбу. Когда б я видел хоть борьбу, Бороться стал бы, как ни трудно, Но... гибнуть, гибнуть... и когда? Мне было двадцать лет тогда! Лукаво жизнь вперед манила, Как моря вольные струи, И ласково любовь сулила Мне блага лучшие свои - Душа пугливо отступила... Но сколько б не было причин, Я горькой правды не скрываю И робко голову склоняю При слове: честный гражданин. Тот роковой, напрасный пламень Доныне сожигает грудь, И рад я, если кто-нибудь В меня с презреньем бросит камень. Бедняк! и из чего попрал Ты долг священный человека? Какую подать с жизни взял Ты - сын больной больного века?.. Когда бы знали жизнь мою, Мою любовь, мои волненья... Угрюм и полон озлобленья, У двери гроба я стою... Ах! песнею моей прощальной Та песня первая была! Склонила Муза лик печальный И, тихо зарыдав, ушла. С тех пор не часты были встречи: Украдкой, бледная, придет И шепчет пламенные речи, И песни гордые поет. Зовет то в города, то в степи, Заветным умыслом полна, Но загремят внезапно цепи - И мигом скроется она. Не вовсе я ее чуждался, Но как боялся! как боялся! Когда мой ближний утопал В волнах существенного горя - То гром небес, то ярость моря Я добродушно воспевал. Бичуя маленьких воришек Для удовольствия больших, Дивил я дерзостью мальчишек И похвалой гордился их. Под игом лет душа погнулась, Остыла ко всему она, И Муза вовсе отвернулась, Презренья горького полна. Теперь напрасно к ней взываю - Увы! сокрылась навсегда. Как свет, я сам ее не знаю И не узнаю никогда. О Муза, гостьею случайной Являлась ты моей душе? Иль песен дар необычайный Судьба предназначала ей? Увы! кто знает? рок суровый Всё скрыл в глубокой темноте. Но шел один венок терновый К твоей угрюмой красоте... <1855 - июнь 1856> 84. ТУРГЕНЕВУ Прощай! Завидую тебе - Твоей поездке, не судьбе: Я гордостью, ты знаешь, болен И не сменяю ни на чью Судьбу плачевную мою, Хоть очень ею недоволен. Ты счастлив. Ты воскреснешь вновь; В твоей душе проснется живо Всё, чем терзает прихотливо И награждает нас любовь, - Пора наград, улыбок ясных, Простых, как молодость, речей Ночей таинственных и страстных И полных сладкой лени дней! Ты знал ее? . . Нет лучшей доли! Живешь легко, глядишь светлей, Не жалко времени и воли, Не стыдно праздности своей, Душа тоскливо вдаль не рвется И вся блаженна перед той, Чье сердце ласковое бьется Одним биением с тобой. . . Счастливец! из доступных миру Ты наслаждений взять умел Всё, чем прекрасен наш удел: Бог дал тебе свободу, лиру И женской любящей душой Благословил твой путь земной... <21 июля 1856> 85. ПРОСТИ Прости! Не помни дней паденья, Тоски, унынья, озлобленья, - Не помни бурь, не помни слез, Не помни ревности угроз! Но дни, когда любви светило Над нами ласково всходило И бодро мы свершали путь, - Благослови и не забудь! <29 июля 1856> 86. ШКОЛЬНИК - Ну, пошел же, ради бога! Небо, ельник и песок - Невеселая дорога... - Эй, садись ко мне, дружок! Ноги босы, грязно тело, И едва прикрыта грудь... Не стыдися! что за дело? Это многих славный путь. Вижу я в котомке книжку. Так учиться ты идешь... Знаю: батька на сынишку Издержал последний грош. Знаю: старая дьячиха Отдала четвертачок, Что проезжая купчиха Подарила на чаек. Или, может, ты дворовый Из отпущенных?.. Ну, что ж! Случай тоже уж не новый - Не робей, не пропадешь! Скоро сам узнаешь в школе, Как архангельский мужик По своей и божьей воле Стал разумен и велик. Не без добрых душ на свете - Кто-нибудь свезет в Москву, Будешь в университете - Сон свершится наяву! Там уж поприще широко: Знай работай, да не трусь... Вот за что тебя глубоко Я люблю, родная Русь! Не бездарна та природа, Не погиб еще тот край, Что выводит из народа Столько славных то и знай, - Столько добрых, благородных, Сильных любящих душой, Посреди тупых, холодных И напыщенных собой! <Лето 1856> 87. Как ты кротка, как ты послушна, Ты рада быть его рабой, Но он внимает равнодушно, Уныл и холоден душой. А прежде... помнишь? Молода, Горда, надменна, и прекрасна, Ты им играла самовластно, Но он любил, любил тогда! Так солнце осени - без туч Стоит, не грея, на лазури, А летом и сквозь сумрак бури Бросает животворный луч... <Лето 1856> 88. Я посетил твое кладбище, Подруга трудных, трудных дней! И образ твой светлей и чище Рисуется душе моей. Бывало, натерпевшись муки, Устав и телом и душой, Под игом молчаливой скуки Встречался грустно я с тобой. Ни смех, ни говор твой веселый Не прогоняли темных дум: Они бесили мой тяжелый, Больной и раздраженный ум. Я думал: нет в душе беспечной Сочувствия душе моей, И горе в глубине сердечной Держалось дольше и сильней... Увы, то время невозвратно! В ошибках юность не вольна: Без слез ей горе непонятно, Без смеху радость не видна... Ты умерла... Смирились грозы. Другую женщину я знал, Я поминутно видел слезы И часто смех твой вспоминал. Теперь мне дороги и милы Те грустно прожитые дни, - Как много нежности и силы Душевной вызвали они! Твержу с упреком и тоскою: "Зачем я не ценил тогда?" Забудусь, ты передо мною Стоишь - жива и молода: Глаза блистают, локон вьется, Ты говоришь: "Будь веселей!" И звонкий смех твой отдается Больнее слез в душе моей... <1856> 89. "НЕСЧАСТНЫЕ" 1. Тяжел мой крест: уединенье, Преступной совести мученье, Нужда, недуги. Говорят, К цветущей юности возврат - Под старость нам одно спасенье, Отрада верная. - "Живи, Покуда кровь играет в жилах, А станешь стариться, нарви Цветов, растущих на могилах, И ими сердце обнови..." И я попробовал... но что же?.. Душа по-прежнему нема, И с одичалого ума Стереть угрюмости клейма Ничто не властно. Правый боже! Ужели долгая тюрьма, Ограбив сердце без пощады, Душе моей не даст отрады В воспоминаньи юных лет?.. Иль точно нам отрады нет? Увы! Там душно, там пустыня. Любя, прощая, чуть дыша, Там угасает, как рабыня, Святая женская душа. Переступить порог не смея, Тоски и ужаса полна, Так вянет сказочная фея В волшебном замке колдуна. Воображенье прихотливо Рисует ей другие дни: В чертогах, убранных на диво, Горят венчальные огни; Невеста ждет, жених приходит, И речь его тиха, нежна... Где ум красавицы не бродит, Чего не думает она? Ликует день, щебечут птицы, Красою блещут небеса, Доходят до дверей темницы Любви и воли голоса, - Но ей нет воли, нет отрады. Не нужно камней дорогих, Возьмите пышные наряды! Где мать? где сестры? где жених? Где няня с песенкой и сказкой? Никто не сжалится над ней, И только докучает лаской Противный, старый чародей. Но нет!.. Она любить не станет, Скорей умрет... Уходит он И в гневе подданных тиранит. Кругом проклятья, вопли, стон... Но в сказке витязь благородный Придет - волшебника убьет И клочья бороды негодной К ногам красавицы свободной С рукой и сердцем принесет. А здесь?.. Рога трубят ретиво, Пугая ранний сон детей, И воют псы нетерпеливо... До солнца сели на коней - Ушли... Орды вооруженной Не видит глаз, не слышит слух, И бедный дом, как осажденный, Свободно переводит дух. Меняя быстро пост невольный На празднословье и вино, Спешит забыться раб невольный. Но есть одна: ей всё равно! В ее душе светлей не станет! Всё тот же мрак, всё тот же гнет: И сон перерванный не манит, И утро к жизни не зовет. Скорей, затворница немая, Рыданьем душу отведи! Терпи любя, терпи прощая, И лучшей участи не жди!.. Осаду ненадолго сняли... Вот вечер - снова рог трубит. Примолкнув, дети побежали, Но мать остаться им велит; Их взор уныл, невнятен лепет... Опять содом, тревога, трепет! А ночью свечи зажжены, Обычный пир кипит мятежно. И бледный мальчик, у стены Прижавшись, слушает прилежно И смотрит жадно (узнаю Привычку детскую мою)... Что слышит? песни удалые Под топот пляски удалой; Глядит, как чаши круговые Пустеют быстрой чередой; Как на лету куски хватают И рот захлопывают псы, Как на тени растут, кивают Большие дядины усы... Смеются гости над ребенком, И чей-то голос говорит: "Не правда ль, он всегда глядит Каким-то травленым волчонком? Поди сюда!" Бледнеет мать; Волчонок смотрит - и ни шагу. "Упрямство надо наказать - Поди сюда!" - Волчонок тягу... Ату его!" Тяжелый сон!.. Нет, мой восход не лучезарен - Ничем я в детстве не пленен И никому не благодарен. Скорее к юности! Она Всегда мила, всегда ясна... Не бедняку! - Воображенье К столице юношу манит, Там слава, там простор, движенье, И вот он в ней! Идет, глядит - Как чудно город изукрашен! Шпили его церквей и башен Уходят в небо, пышны в нем Театры, улицы, жилища Счастливцев мира - и кругом Необозримые кладбища... О город, город роковой! С певцом громад твоих красивых, Твоей ограды вековой, Твоих солдат, коней ретивых И всей потехи боевой, Плененный лирой сладкострунной, Не спорю я: прекрасен ты В безмолвьи полночи безлунной, В движеньи гордой суеты! ................... . Пусть солнце тусклое, скупое Глядится в невские струи; Пусть, теша буйство удалое И сея плевелы свои, Толпы пустых, надменных, праздных, Полны пороков безобразных, В тебе кишат. В стенах твоих И есть и были в стары годы Друзья народа и свободы, А посреди могил немых Найдутся громкие могилы. Ты дорог нам, - ты был всегда Ареной деятельной силы, Пытливой мысли и труда! Всё так. Но если ненароком В твои пределы загляну, Купаясь в омуте глубоком, Переживая старину, Душа болит. Не в залах бальных, Где торжествует суета, В приютах нищеты печальных Блуждает грустная мечта. Не лучезарный, золотистый, Но редкий солнца луч... о нет! Твой день больной, твой вечер мглистый, Туманный, медленный рассвет Воображенье мне рисует... Светает. Чу, как ветер дует! Унять бы рады сорванца, Но он смеется над столицей И флагом гордого творца Играет, как простой тряпицей. Нева волнуется, дома Стоят, как крепости пустые; Железным болтом запертые, Угрюмы лавки, как тюрьма. Их постепенно отворяют, Товару в окна прибавляют, - Так ставит с вечера капкан Охотник, на добычу падкий. Вот солнце глянуло украдкой, Но одолел его туман - И снова мрак. Какие лица Теперь приходится встречать! Такую страшную печать Умеет класть одна столица. Проехал воз: ни рус, ни сед, Чухонец им курносый правил И ельника зеленый след На мокрой улице оставил - Покойник будет! Вот и он! До пышных дожил похорон: Четверкой дроги, гроб угрюмый Стоит высоко под парчой, Идет родня с печальной думой, Поникнув молча головой; Плетутся дряхлые кареты, То там, то тут, полуодеты, Из окон женщины глядят, Прохожий крестится сурово... Прошла процессия - и снова Всё пусто - вот идет солдат За фурой вроде погребальной - Глядит оттуда глаз печальный И видно бледное лицо... Довольно! что теперь не встретишь, На всём унынья след заметишь. Но вот парадное крыльцо В богатом доме отворяет Какой-то рослый молодец, - Теперь-то утро наступает! Туман осилив наконец, Одело солнце сетью чудной Дворцы, и храмы, и мосты, И нет следов заботы трудной И недовольной нищеты! Как будто появляться вредно При полном водвореньи дня Всему, что зелено и бледно, Несчастно, голодно и бедно, Что ходит голову склоня! Теперь гляди на город шумный! Теперь он пышен и богат - Несется в толкотне безумной Блестящих экипажей ряд, Всё полно жизни и тревоги, Все лица блещут и цветут, И с похорон обратно дроги Пустые весело бегут... Ликует сердце молодое - В восторге юноша. Постой! Ты будешь говорить другое, Родство постигнув роковое Меж этим блеском и тобой! Пройдут года в борьбе бесплодной, И на красивые плиты, Как из машины винт негодный, Быть может, брошен будешь ты! Счастлив, кому мила дорога Стяжанья, кто ей верен был И в жизни ни однажды бога В пустой груди не ощутил. Но если той тревоги смутной Не чуждо сердце - пропадешь! В глухую полночь, бесприютный, По стогнам города пойдешь: Громадный, стройный и суровый, Тогда предстанет он имым, И, опоясанный гробами, Своими пышными дворцами, Величьем царственным своим - Не будет радовать. Невольно Припомнишь бедный городок, Где солнца каждому довольно. То правда: город не широк, Не длинен - лай судейской шавки В нем слышен вдоль и поперек. Домишки малы, пусты лавки, Собор, четыре кабака, Тюрьма, шлагбаум полосатый, Дом судный, госпиталь дощатый И площадь... площадь велика: Кругом не видно ей границы, И, слышно, осенью на ней Чудак, заезжий из столицы, Успешно ищет дупелей. Ну, всё как надо, как известно, Над чем столичные давно Острят то глупо, то умно. Зато покойно - и не тесно... Не жди особенных отрад: Что бог послал, тому будь рад, Гляди в халате на дорогу: Вон гуси выступают в ногу С гусиной важностью... но вдруг - Смятенье, дикий крик, испуг! Три тройки наскакали близко. Присев и крылья распустив, Одни бегут, другие низко Летят, а третьи, прискочив, Удрать не летом и не бегом Спешат... и вот простор телегам - Рассыпались, куда кто мог! Так, гордый собственным значеньем, Своим нежданным появленьем Детей пугает педагог; Так поэтические грезы Разносит дуновенье прозы... Но уж запели соловьи, Иди гулять - до сна недолго! Гляди, как тихо катит Волга Свои спокойные струи, Уснув в песчаной колыбели; Как, нагибаясь до земли, Таскают бурлаки кули, А воробьи уж налетели И, теребя мочалу, нос Просунуть силятся в овес. Куда ни взглянешь - птичье племя! Уснув под берегом реки, Чернеют утки, как комки, Но, видно, им покушать время: Проснулись - поплыли гурьбой, Кувырк! и ног утиных строй Стоит недвижно над водой. На всём лучи зари румяной. Как ожерелье, у воды Каких-то белых птиц ряды Сидят на отмели песчаной, И тут же сотни куликов Снуют с оглядкой вороватой; Все белобрюхи, без хохлов, А почему ж один хохлатый? Не долиняв, с весенних пор Сберег он пышную прибавку И ходит важно, как майор, С мундиром вышедший в отставку, Недостает счастливцу шпор! Не любишь птиц - гляди бездумно, Как приближается паром, Неторопливо и нешумно; А там, на берегу другом, Под легким матовым туманом, Как будто войско тесным станом Расположилось на ночлег: Не перечтешь коней, телег! Под каждым стогом-великаном Толпа... И слышны голоса, Стыдливый визг и хохот женский. Но потемнели небеса - Спи мирно, житель деревенский! Ты стоишь сна... Идем домой, Закрыты ставни - всё спокойно. Что ж медлит месяц золотой? Темно. Ни холодно, ни знойно, - Так ровно-ровно дышит грудь. Но слышишь, что-то заскрипело! Калитку отворив чуть-чуть, Выходит девушка несмело. Она глядит по сторонам, Но вот увидела - и к нам Шаги проворно направляет. Ты улыбнулся, ты молчишь... Вдруг "ах!" - и быстро исчезает. Ошиблась, милая! Так мышь, С испугу пискнув, убегает, Заметив любопытный глаз. Пору любви, пору проказ, Чем нашу молодость помянем? Не побежать ли нам за ней? Не подстеречь ли у дверей? Нет, только даром мы устанем. Народ уснул - пора и нам. Одно досадно: по ночам, Должно быть, переспав нещадно, Собака воет безотрадно - Весь город чьей-то смерти ждет, Толкуют набожно и тихо. И ведь случается - возьмет Да и скончается купчиха, Перед которой глупый пес Три ночи выл, поднявши нос. Тогда попробуй разуверить. "Да как ты смеешь сам не верить?" . . Молчи - предатели они! Люби покой, природу, книгу И независимость храни, Не то среды поддайся игу И лямку общую тяни. Но есть и там свои могилы, Но там бесплодно гибнут силы, Там духота, бездумье, лень, Там время тянется сонливо, Как самодельная расшива По тихой Волге в летний день. Там только не грешно родиться Или под старость умирать. Куда ж идти? К чему стремиться? Где силы юные пытать? Храни господь того, кто скажет: "Простите, мирные поля!" - И бедный свой челнок привяжет К корме большого корабля... Кому судьба венец готовит, Того вопрос: куда идти? - Не устрашит, не остановит; Кого на жизненном пути Любовь лелеет с колыбели, Незримо направляя к цели, - И тот находит путь прямой. Но кто ни богом не отмечен, Ни даже любящей рукой Не охранен, не обеспечен, Тот долго бродит как слепой: Кипит, желает, тратит силы И, поздним опытом богат, Находит у дверей могилы Невольных заблуждений ряд... К чему бы жизнь ни вынуждала, И даже разницы путем Не зная меж добром и злом, Я по теченью плыл сначала, Лишь гордость иногда спасала... Бог весть куда бы прихоть волн Прибила мой убогий челн: Сбирались тучи, путь был труден, А я упорен, безрассуден, - Ждала тяжелая борьба. Но вдруг распутала судьба Загадку жизни несчастливой - Я полюбил, дикарь ревнивый... О ты, кого я с ужасом бежал, Кому с любовью рвался я в объятья, Кому чистосердечно расточал Благословенья и проклятья, - Тебя уж нет! На жизненной стезе Оставив след загадочный и странный, Являясь ангелом в грозе И демоном у пристани желанной, - Погибла ты... Ты сладить не могла Ни с бурным сердцем, ни с судьбою И, бездну вырыв подо мною, Сама в ней первая легла... Ругаясь буйно над кумиром, Когда-то сердцу дорогим, Я мог бы перед целым миром Клеймом ответить роковым Твой путь. Но за пределы гроба Не перешла вражда моя, Я понял: мы виновны оба... Но тяжелей наказан я! Года чредой определенной Идут, но время надо мной Остановилось: страж бессменный Среди той ночи роковой, Стою... ревниво закипаю, И вдруг шаги... и голос твой... И вопль - и с криком: "Не прощаю!.. " Всё помню с ясностью такой, Как будто каждый день свершаю Убийство... Тот же, тот же сон Уж двадцать лет: молящий стон, Безумный крик, сверканье стали... Прочь, утонувшие в крови Воспоминания любви! Довольно сердце вы терзали. Скорее в душную тюрьму! Оттуда сердцу моему Единый в жизни луч отрады Мерцает... Так огонь лампады До вечной сени гробовой Горит над каждою головой... 2 Безлюдье, степь. Кругом всё бело, И небеса над головой... Еще отчаянье кипело В душе, упившейся враждой, И смерти лишь она алкала, Когда преступная нога, Звуча цепями, попирала Недружелюбные снега Страны пустынной, сиротливой... Среди зверей я зверем стал, Вином я совесть усыплял И ум гасил... В толпе строптивой Меж нами был один: его Не полюбили мы сначала - Не говорил он ничего, Работал медленно и мало. Кряхтя, копается весь день, Как крот, - мы так его и звали, - А толку нет: не то чтоб лень, Да силы скоро изменяли. Рука, нетвердая в труде, Как спицы ноги, детский голос, И, словно лен, пушистый волос На голове и бороде. Оброс он скоро волосами, Питался черствым сухарем, Но и под грубым армяком Глядел неровней между нами. Его дежурный понукал, И было нам сначала любо Смотреть, как губы он кусал, Когда с ним обходились грубо; Так удила кусает конь, Когда седок его пришпорит. В глазах покажется огонь, Однако промолчит - не спорит! Бывало, подойдем гурьбой, Повалим, будто ненароком, Кричим: "Не хочешь ли домой?" Он только поглядит с упреком И покачает головой. Не пьет, не балагурит с нами. Но скоро час его настал... Был вечер; скрежеща зубами, Один из наших умирал. Куда деваться в подземельи? Кричим: "Скорей! мешаешь спать!" И стали в бешеном весельи Его мы хором отпевать: "Умри! нам всем одна дорога, Другой не будет из тюрьмы!.. " Вдруг кто-то крикнул: "Нет в вас бога!" - И песни не допели мы. Глядим: добро б вошел начальник, - Нет, просто выступил вперед Наш белоручка, наш молчальник, Смиренный, кропотливый Крот. Корит, грозит! Дыханье трудно, Лицо сурово, как гроза, И как-то бешено и чудно Блестят глубокие глаза. Смутились мы. Какая сила Ему строптивых покорила - Бог весть! Но грубые умы Он умилил, обезоружил, Он нам ту бездну обнаружил, Куда стремглав летели мы! В заботе новой, в думах строгих Мы совещались до утра, Стараясь вразумить немногих, Не внявших вестнику добра: Душой погибнув безвозвратно, Они за нами не пошли И обновиться благодатно Уж не хотели, не могли. В них сердце превратилось в камень, Навек оледенела кровь... Но в ком, как под золою пламень, Таились совесть и любовь, Тот жадно ждал беседы новой, С душой, уверовать готовой... Не вдруг мы поняли его, Но он учить не тяготился - Он с нами братски поделился Богатством сердца своего! Забыты буйные проказы, Наступит вечер - тишина, И стали нам его рассказы Милей разгула и вина. Пусть речь его была сурова И не блистала красотой, Но обладал он тайной слова, Доступного душе живой. Не на коне, не за сохою - Провел он свой недолгий век В труде ученья, но душою, Как мы, был русский человек. Он не жалел, что мы не немцы, Он говорил: "Во многом нас Опередили иноземцы, Но мы догоним в добрый час! Лишь бог помог бы русской груди Вздохнуть пошире, повольней - Покажет Русь, что есть в ней люди, Что есть грядущее у ней. Она не знает середины - Черна - куда ни погляди! Но не проел до сердцевины Ее порок. В ее груди Бежит поток живой и чистый Еще немых народных сил: Так под корой Сибири льдистой Золотоносных много жил". Его пленяло солнце юга - Там море ласково шумит, Но слаще северная вьюга И больше сердцу говорит. При слове "Русь", бывало, встанет - Он помнил, он любил ее, Заговоривши про нее - До поздней ночи не устанет... Наступит ли вечерний час - Внимая бури вой жестокий, "Теперь, - он говорил, - у нас, - На нашей родине далекой, Еще тепло... Закат горит, Над божьим храмом реют птицы, Домой идут с работы жницы; Въезжая на гору, скрипит Снопами полная телега; Играя, колос из снопа Хватает сытый конь с разбега И ржет. За ним бредет толпа Коровушек. Стемнело небо, И смолкли вдруг работы дня; Ложится пахарь без огня, И распростерли скирды хлеба Свою хранительную сень Вокруг уснувших деревень. Всё тихо; разве без оглядки Фельдъегерь пролетит селом Или обратные лошадки, Понуря голову, шажком Пройдут; заснул ямщик ленивый Верхом на дремлющем коне, Один бубенчик горделивый Воркует сладко в тишине. Да старый вяз в конце селенья Шумит, столетний часовой, Пред ним проходят поколенья, Меняясь быстрой чередой, Он невредим: корысть, беспечность - Его ничто не сокрушит, Любовь народная хранит Его святую долговечность. Он укрывает в летний зной Шатром детей деревни целой; Бедняк калека престарелый Под ним ложится на покой; Наш брат, звуча цепями, ссыльный, Под ним сидит, обритый, пыльный, И богомолок молодых Под тень его ветвей густых Приводит давняя привычка... Чу! тянут в небе журавли, И крик их, словно перекличка Хранящих сон родной земли Господних часовых, несется На темным лесом, над селом, Над полем, где табун пасется, И песня грустная несется Перед дымящимся костром... Не ждут осенние работы, Недолог отдых мужиков - Скрипят колодцы и вороты При третьей песне петухов, Дудит пастух свирелью звонкой, Бежит по ниве чья-то тень: То беглый рекрутик сторонкой Уходит в лес, послышав день. Искал он, чем бы покормиться, Ночь не послала ничего, Придется, видно, воротиться, А страшно!.. Что ловить его! Хозяйка старших разбудила - Блеснули в ригах огоньки И застучали молотила. Бог помочь, братья, мужики!" Родные, русские картины! Заснул, и видел я во сне Знакомый дом, леса, долины, И братья сказывали мне, Что сон их уносил с чужбины К забытой, милой стороне. Летишь мечтой к отчизне дальной, И на душе светлей, теплей... Чего не знал наш друг опальный? Слыхали мы в тюрьме своей И басни хитрые Крылова, И песни вещие Кольцова, Узнали мы таких людей, Перед которыми позднее Слепой народ восторг почует, Вздохнет - и совесть уврачует, Воздвигнув пышный мавзолей. Так иногда, узнав случайно, Кто спас его когда-то тайно, Бедняк, взволнованный, бежит. Приходит, смотрит - вот жилище, Но где ж хозяин? Всё молчит! Идет бедняга на кладбище И на могильные плиты Бросает поздние цветы... Но спит народ под тяжким игом, Боится пуль, не внемлет книгам. О Русь, когда ж проснешься ты И мир на месте беззаконных Кумиров рабской слепоты Увидит честные черты Твоих героев безыменных? О ней, о родине державной, Он говорить не уставал: То жребий ей пророчил славный, То старину припоминал, Кто в древни веки ею правил, Как люди в ней живали встарь, Как обучил, вознес, восславил Ее тот мудрый государь, Кому в царях никто не равен, Кто до скончанья мира славен И свят: Великого Петра Он звал отцом России новой. Он видел след руки Петровой В основе каждого добра. Сто вечеров до поздней ночи Он говорил нам про него - Никто сомкнуть не думал очи И не промолвил ничего. Он говорит, ему внимаем И, полны новых дум, тогда Свои оковы забываем И тяжесть черного труда. Встает во мраке подземелья Пред нами чудный лик Петра, И, как монашеская келья, Тиха преступников нора. Сносней наутро труд несносный, Таскаешь горы не плечах, Чтоб трудолюбец венценосный Сказал спасибо в небесах... Да! видит бог, в кровавом поте Омыли мы свою вину И не напрасно на работе Певали песенку одну: ПЕСНЯ ПРЕСТУПНИКОВ 1 Дружней! работа есть лопатам, Недаром нас сюда вели, Недаром бог насытил златом Утробу матери-земли. Трудись, покамест служат руки, Не сетуй, не ленись, не трусь, Спасибо скажут наши внуки, Когда разбогатеет Русь! 2 У ней, родимой, требы много: Бедна по милости воров! В ней пышны барские чертоги, Но жалки избы мужиков. Недостает у ней дохода В неурожай кормить крестьян, И нечем выкупить народа Царю у палачей-дворян!.. 3 Пускай бежит в упорном деле С нас пот ручьями, как вода, И мерзнет на клейменом теле, Когда почием от труда. Пускай томимся гладом, жаждой, Пусть дрогнем в холоде зимы, Ей пригодится камень каждый, Который добываем мы! ------ Ее сложил в часы недуга Наш тихий, вечно грустный Крот, и часто, поминая друга, В своем углу ее поет Прощенный ссыльный. Здесь мы гости, Сюда вернулись мы не жить - С отцами рядом положить Трудом изломанные кости, Но рады, рады и тому!.. Начальство к нам добрее стало, Получше отвело тюрьму И хорошо аттестовало. Что будет с нами - до конца Тяжелой было нам загадкой, Но в умиленные сердца Прокрался луч надежды сладкой. Так, помню, солнышко украдкой Глядит, бывало, поутру И в нашу черную нору... Но он надежде верил мало, Едва бродя, едва дыша, И только нас бодрить хватало В нем сил... Великая душа! Его страданья были горды, Он их упорно подавлял, Но иногда изнемогал И плакал, плакал. Камни тверды, Любой попробуй... но огня Добудешь только из кремня. Таков он был. Воспоминанья Страшней не помню: знал и я Изнеможение страданья, - Но что была печаль моя? К довольству суетному зависть, Быть может, личная ненависть, Тоска по женщине пустой, С тряпичной, дюжинной душой, Томленье скуки, злость бессилья. Я, говорят, был мелко зол В моей тоске... Не так орел Свои оплакивает крылья, Которых мощь изведал он, Которых царственная сила Его под небо уносила... Да! возвращаясь с похорон, Недаром в голос мы сказали: "Зачем его Кротом мы звали? И мертвый сходен он лицом С убитым молнией орлом!" О чем была его кручина? Рыдал ли он рыданьем сына, Давно отчаявшись обнять Свою тоскующую мать, И невеселая картина Ему являлась: старый дом Стоит в краю деревни бедной, И голова старухи бледной Видна седая под окном. Вздыхает, молится, гадает и смотрит, смотрит, и двойной В окошко рамы не вставляет Старушка позднею зимой. А сколько, глядя на дорогу, Уронит слез - известно богу! Но нет! и бог их не считал! А то бы радость ей послал! Любовь ли бедного томила? Что сталось с нею? Позабыла? Или грустит... и далеко Несется... мысленно заглянет И содрогнется глубоко? Где ей? в ней сердца недостанет! Ах! чувство женское легко! Они его хранят, лелеют, Покуда радует оно, Но если тучи тяготеют И небо грозно и темно - Его спасти им не дано! Быть может, он душою верной Припоминал былых друзей; В кичливой гордости своей, Быть может, враг высокомерный Ему являлся в час ночной... И с криком кинувшись, ногами, Отягощенными цепями, Топтал он призрак роковой? Или изгладила чужбина Всё то, чем молодость жила, И только слезы гражданина Душа живая сберегла? Как знать! Пред ним мы дети были, Ничем мы права не купили Делить великую печаль; Не все мы даже понимали, За что его сюда заслали, Но было трудно, было жаль. Закоренелого невежду Спроси, и тот отдать бы рад Свою последнюю надежду - Под небо родины возврат - За миг единый облегченья Его тоски, его мученья. Но только правосудный бог Утешить мученика мог. И скоро гробовые двери Пред ним открылись, но не вдруг Клейменых каторжников друг Сошел в них: роковой потери По капле яд глотали мы. Почти два года из тюрьмы Не выходя, он разрушался. Зачем? Известно небесам! "Чтоб человек не баловался", - Смеясь, говаривал он нам. И день и ночь поочередно Его мы ложе берегли, Зимой окутывали плотно, Весной на солнышко несли (Был для того у нас устроен Снаряд особенный): больной Кивал тихонько головой И как-то грозно был спокоен. Не шевельнется целый день; Тосклив и кроток беспредельно, Молчит: так раненный смертельно, Глядит и смерти ждет олень... И наконец пора пришла... В день смерти с ложа он воспрянул, И снова силу обрела Немая грудь - и голос грянул! Мечтаньем чудных окрылил Его господь перед кончиной, И он под небо воспарил В красе и легкости орлиной. Кричал он радостно: "Вперед!" - И горд, и ясен, и доволен; Ему мерещился народ И звон московских колоколен; Восторгом взор его сиял, На площади, среди народа, Ему казалось, он стоял И говорил... Прошло два года. Настал святой, великий миг, В скрижалях царства незабвенный, И до Сибири отдаленной Прощенья благовест достиг. Разверзлась роковая яма, Как птицы, вольны вышли мы И, не сговариваясь, прямо Пришли гурьбою из тюрьмы К одной могиле одинокой. Стеснилась грудь тоской жестокой, И каждый небо вопрошал: "Зачем он жил, зачем страдал, Зачем свободы не дождался?" -"Чтоб человек не баловался!" - Один сказал - и присмирел. Переглянулись мы уныло, И тихий ангел пролетел. Лишь буря, не смолкая, выла И небо хмурилось. Земли Добыв лопатою привычной, Мы помолчали - и пошли. И жизнь пошла чредой обычной!.. Хотелось мне увидеть мать, Но что пришлось бы ей сказать? Кто подтолкнуть не устрашится Утес, готовый обвалиться, На плечи брата своего? Кто скажет ей: "Уж нет его! Загородись двойною рамой, Напрасно горниц не студи, Простись с надеждою упрямой И на дорогу не гляди!" Пусть лучше, глядя на дорогу, Отдаст с надеждой душу богу... Но люди звери: кто-нибудь Утес обрушит ей на грудь... Кто знал его, забыть не может, Тоска по нем язвит и гложет, И часто мысль туда летит, Где гордый мученик зарыт. Пустыня белая; над гробом Неталый снег лежит сугробом, То солнце тусклое блестит, То туча черная висит, Встают смерчи, ревут бураны, Седые стелются туманы, Восходит день, ложится тьма, Вороны каркают - и злятся, Что до костей его добраться Мешает вечная зима. <1856> II. Ранние стихотворения 90. МЫСЛЬ Спит дряхлый мир, спит старец обветшалый, Под грустной тению ночного покрывала, Едва согрет остатками огня Уже давно погаснувшего дня. Спи, старец, спи!.. отрадного покоя Минуты усладят заботы седины Воспоминанием минувшей старины... И, может быть, в тебе зажжется ретивое Огнем страстей, погаснувших давно, И вспыхнет для тебя прекрасное былое!.. И, может быть, распустится зерно В тебе давно угасшей жизни силы, И новой жизнию заглохшие могилы, Печальный мир, повеют над тобой! И снова ты проснешься от дремоты, И снова, юноша с пылающей душой, Забудешь старые утраченные годы И будешь жить ты жизнью молодой, Как в первый день создания природы! ........................................ ........................................ Нет! тот же всё проснулся ты, Такой же дряхлый, обветшалый, Еще дряхлей без покрывала... Скрой безобразье наготы Опять под мрачной ризой ночи! Поддельным блеском красоты Ты не мои обманешь очи!.. <1838> 91. БЕЗНАДЕЖНОСТЬ Жизнь без надежд - тропа без цели, Страсть без огня, без искр кремень, Пир буйный Вакха без веселий, Без слез тоска, без света день. Жизнь без надежд - без силы воля, Без пробужденья тяжкий сон; О, как того ужасна доля, Кто этой жизни обречен! Он не живет; он без сознанья Влачит томительные дни, И цепью горького страданья Влекутся медленно они. Как отчужденный, с мрачной думой, С немой печалью на челе, Всегда унылый и угрюмый, Он будто лишний на земле. И в целом мире нет предмета, Его способного пленить И вновь отступника от света К нему в объятья заключить. Глубоко в сердце уязвленный, На всё он холодно глядит, И уж ничто во всей вселенной Его очей не веселит. Всему он чужд - и нет тяжеле Его догробного креста, И носит он на грешном теле Печать поборника Христа... <1838> 92. ЧЕЛОВЕК Когда сверкнет звезда полночи На полусонную Неву, Ряды былых событий очи Как будто видят наяву... Я мыслю: где ты, век деяний Царя великого Петра? Где гений мира, гений браней И славы русского орла? И слышу голос: "Слоем пыли Давно покрыт прошедший век, И дань обычную могиле Вовремя отдал человек!" Обоих нет. Но память века С ним закатилась навсегда, А память славы человека Горит и светит как звезда... <1838> 93. СМЕРТИ Не приходи в часы волнений, Сердечных бурь и мятежей, Когда душа огнем мучений Сгорает в пламени страстей. Не приходи в часы раздумья, Когда наводит демон зла, Вливая в сердце яд безумья, На нечестивые дела; Когда внушеньям духа злого, Как низкий раб, послушен ум, И ничего в нем нет святого, И много, много грешных дум. Закон озлобленного рока, Смерть, надо мной останови И в черном рубище порока Меня на небо не зови! Не приходи тогда накинуть Оков тяжелых на меня: Мне будет жалко мир покинуть, И робко небо встречу я... Приди ко мне в часы забвенья И о страстях и о земле, Когда святое вдохновенье Горит в груди и на челе; Когда я, дум высоких полный, Безгрешен сердцем и душой, И бурной суетности волны Меня от жизни неземной Увлечь не в силах за собою; Когда я мыслью улетаю В обитель к горнему царю, Когда пою, когда мечтаю, Когда молитву говорю. Я близок к небу - смерти время! Нетруден будет переход; Душа, покинув жизни бремя, Без страха в небо перейдет... <12 ноября 1838> 94. ПОЭЗИЯ "Я владею чудным даром, Много власти у меня: Я взволную грудь пожаром, Брошу в холод из огня, Из покоя в чад похмелья; А как песенку спою, Благотворного веселья Море в сердце разолью; Разорву покровы ночи, Тьму веков разоблачу, Проникать земные очи В мир надзвездный научу. Кто пленится сим чертогом - Крылья дам туда летать, С Аполлоном, гордым богом, Наравне позволю стать. Возложу венец лавровый На достойного жреца Или вмиг запру в оковы Поносителя венца. Я властна блаженства морем Грудь страдальца напоить Или вмиг счастливца горем, Как стрелою, поразить!.." -"Кто ж ты, гордая царица? Тайну смертным обнаружь! Светлый дух иль чаровница, Обольстительница душ?.." Заструилась в небе змейка, Свет блеснул, исчезла тьма: "Я не дух, не чародейка, Я поэзия сама!.. " <4 марта 1839> 95. МОЯ СУДЬБА Мне плакать хочется, а плакать в мире стыдно, Увидят люди - осмеют И с едкой клеветой, с улыбкою обидной Притворством слезы назовут. О, горько жить, о, трудно пережить измену Того, чем сладко было жить!.. Из чаши радостей я пил одну лишь пену, Она мешала нектар пить... Так прочь, прочь, чаша всех надежд и упований! Не принесла мне счастья ты; Меня сгубила ты; ты в чары ожиданий Втравила тщетные мечты... Я небу покорюсь... возьму другую чашу, С ней съединю судьбу свою; Не суетных надежд ее венком украшу - Могильным плющем обовью. И если слезы даст, по милости великой, Бог в утешение мое, Презря и суд глупца, и хохот черни дикой, Наполню ими я ее. И в день, когда совсем преполненная чаша Ни капли боле не вместит, Скажу "прощай" мятежной жизни нашей, И дух мой в небо воспарит. Там стану с ней, чужд черной ризы праха, Все раны сердца обнажу И у царя Судеб, как должного, без страха, За них награды попрошу. <1839> 96. ДВА МГНОВЕНИЯ Печальный свет лампады озаряет Чело певца; задумчивый поэт К себе гостей заветных ожидает, Зовет, манит; напрасно всё, их нет! Нейдут к нем чудесные виденья, И пусто всё, как меткою стрелой Подстреленный орел, без крыл воображенье, На дне души томительный покой. Как бременем подавленная, страждет Его огнем горящая глава, Он на листы то бремя сбросить жаждет, Но силы нет, не вяжутся слова! Для пылких чувств, для мысли благородной Он не находит их; грудь скукою сперта, Бессилен взрыв фантазии свободной, И сердце жмет, как камень, пустота. Он рвется, ждет; напрасно всё: ни звука! Бессилен ум! И в этот долгий час Его души невыразима мука; Страдает он, - и жалок он для нас, Как бедный труженик... Но вот от небосклона Святая благодать спускается к нему; Горит чело любимца Аполлона Огнем поэзии; восторгу своему Не ведая границ, в порыве вдохновенья, В созвучья стройные переливает он Восторг души, святые помышленья И всё, чем ум высокий поражен. Связь с бренною землей расторгнув без усилья, Свободен как орел, могуществен как царь, Широко распахнув развесистые крылья, Над миром он парит. Везде ему алтарь! Легко душе, воображенью воля, Раскрыты перед ним земля и небосклон - И в этот миг его завидна доля, И безгранично счастлив он. <1839> 97. ИЗГНАННИК Еще младенцу в колыбели Мечты мне тихо песни пели, И с ними свыклася душа, Они, чудесной жизни полны, Ко мне нахлынули как волны, Напевом слух обворожа. Вскипело сердце дивным даром, Заклокотал огонь в груди, И дух, согретый чистым жаром, Преград не ведал на пути. Отозвались желанья воле; Однажды ею подыша, В мир, мне неведомый дотоле, Рванулась пылкая душа. Отважно я взглянул, сын праха, В широкий, радужный эфир; Сроднилось сердце с ним без страха, И разлюбил я дольний мир. И долго там, в стране лазурной, Его чуждаясь, пробыл я И счастье пил из полной урны Полуземного бытия. Мое сродство с подлунным миром, Казалось, рушилось навек; Я, горним дышащий эфиром, Был больше дух, чем человек... Но пробил час - мечты как тени Исчезли вдруг в туманной мгле, И после сладких сновидений Я очутился на земле. Тогда рука судьбы жестоко Меня к земному пригнела, Оковы врезались глубоко, А жизнь за муками пришла. Печально было пробужденье, Я молча слезы проливал, И вот, посланник провиденья, Незримый голос мне сказал: "Ты осужден печать изгнанья Носить до гроба на челе, Ты осужден ценой страданья Купить в стране очарованья Рай, недоступный на земле. В тюрьме, за крепкими замками, Бледнеет мысль, хладеет ум, Но ты железными цепями Окуй волненье мрачных дум; Не доверяй души сомненью, За горе жизни не кляни, Молись святому провиденью И веру в господа храни. Над ложем слез, как вестник славы, Взойдет предсмертная заря, И воспаришь ты величаво В обитель горнего царя, В свою небесную отчизну..." Умолк. И ожил я душой, И заглушили укоризну Слова надежды золотой... И с той поры, изгнанник бедный, Одной надеждой я живу, Прошедшей жизни очерк бледный Со мной во сне и наяву. Порой, знакомый голос слыша, Я от восторга трепещу, Хочу лететь, подняться выше, Но цепь звенит мне: "Не пущу!" И я припомню, что в оковы Меня от неба низвели, Но проклинать в тоске суровой Не смею жизни и земли. И жизнь ли - цепь скорбей, страданий, В которой каждое звено Полно язвительных мечтаний И ядом слез отравлено? Наш мир - он место дикой брани, Где каждый бьется сам с собой: Кто - веры сын - с крестом во длани, Кто в сердце с адскою мечтой. Земля - широкая могила, Где спор за место каждый час, Пока всевластной смерти сила Усопшим поровну не даст. Я похоронен в сей могиле, Изгнанник родины моей, Перегорел мой дух в горниле Земных желаний и страстей. Но я к страданьям приучился, Всегда готовый встретить смерть, Не жить здесь в мире я родился, Нет, я родился умереть... Счастливцу прежде без границы, Теперь отрадно мне страдать, Полами жесткой власяницы Несчастий пот с чела стирать. Я утешительного слова В изгнаньи жизни не забыл, Я видел небо без покрова, Награды горние вкусил; И что страданья перед ними! Навек себя им отдаю, Когда я благами земными Куплю на небе жизнь мою И, не смутясь житейской битвой, Окончу доблестно свой век. С надеждой, верой и молитвой Чего не может человек??.. (1839) 98. РУКОЯТЬ Сонет Не рылся я в земле в надежде вырыть злато, Приюта мертвецов в ночи не разгребал; Но, каюсь, - из руки усопшего собрата Нехитрый черенок я сделал на кинжал. Она от гибели меня спасла когда-то: Мне посланный удар ту руку оторвал От тела храбреца - полмертвым он упал; Воздать я не успел ему достойной платой, Не мог его спасти.- Нахлынули враги, Молящим голосом он вскрикнул мне: "Беги!", Минуты не было последнему объятью, Лишь руку я схватил и шпоры дал коню - И с тех пор при себе кинжала рукоятью На память друга я как жизнь ее храню. (1839) 99. ЖИЗНЬ Прекрасно, высоко твое предназначенье, Святой завет того, которого веленье, Премудро учредя порядок естества, Из праха создало живые существа; Но низко и смешно меж нас употребленье, И недостойны мы подобья божества. Чем отмечаем, жизнь, мы все твои мгновенья - Широкие листы великой книги дел? Они черны, как демон преступленья, Стыдишься ты сама бездушных наших тел. Из тихой вечери молитв и вдохновений Разгульной оргией мы сделали тебя, И гибельно парит над нами злобы гений, Еще в зародыше всё доброе губя. Себялюбивое, корыстное волненье Обуревает нас, блаженства ищем мы, А к пропасти ведет порок и заблужденье Святою верою нетвердые умы. Поклонники греха, мы не рабы Христовы; Нам тяжек крест скорбей, даруемый судьбой, Мы не умеем жить, мы сами на оковы Меняем все дары свободы золотой... Раскрыла ты для нас все таинства искусства, Мы можем создавать, творцами можем быть; Довольно налила ты в груди наши чувства, Чтоб делать доброе, трудиться и любить. Но чуждо нас добро, искусства нам не новы, Не сделав ничего, спешим мы отдохнуть; Мы любим лишь себя, нам дружество - оковы, И только для страстей открыта наша грудь. И что же, что они безумным нам приносят? Презрительно смеясь над слабостью земной, Священного огня нам искру в сердце бросят И сами же зальют его нечистотой. За наслаждением, по их дороге смрадной, Слепые, мы идем и ловим только тень, Терзают нашу грудь, как коршун кровожадный, Губительный порок, бездейственная лень... И после буйного минутного безумья, И чистый жар души и совесть погубя, Мы, с тайным холодом неверья и раздумья, Проклятью придаем неистово тебя. О, сколько на тебя проклятий этих пало! Чем недовольны мы, за что они? Бог весть!.. Еще за них нас небо не карало: Оно достойную приготовляет месть! <1839> 100. Колизей Поросшие мхом, окаймленные плющем, Развалины древнего зданья стоят, Ничем не напомнят они о живущем, О смерти на каждом шагу говорят. Невольно сурово глядишь на руину И думою сходствуешь с нею вполне. Упавший обломок там вырыл стремнину, Там сиро колонна приткнулась к стене, Изрезало время морщинами темя, А ветер-нахал их насквозь просверлил, Карниз обвалился, как лишнее бремя, Широкие двери буран растворил. Изящные части загадочной грудой Являются в целом смущенным очам, Разрушено всё вековою причудой! Но - слава искусству и древним умам!- Еще нам напомнить и каждый обломок Способен об их исполинском труде, И днесь устыдится правдивый потомок Дерзнуть посмеяться его наготе. Глаза не окинут огромной руины, И в час не обскачет пугливый олень; Во всем, как остаток великой картины, Былого величья хранит она тень. Угрюмое зданье! века пробежали, Пока к разрушенью ты сделало шаг; Ты крупная буква на темной скрижали Прошедших столетий; ты им саркофаг. Твой жребий чудесный невольно мечтами Зажег вдохновенную душу мою; Поведай мне, как ты боролось с веками, Поведай прошедшую участь свою. - Великим умом я задумано было, И думу глубокую множество рук В существенность тяжким трудом обратило, В красе величавой восстало я вдруг. Взглянуть на меня собирались отвсюду, Мой вид был прекрасен, торжествен и нов, Дивился весь мир рукотворному чуду. В средине седьми величавых холмов Я грозной и прочной стояло твердыней, И Рим, мне бессмертную участь суля, Меня, ослепленный мятежной гордыней, Мерилом назвал своего бытия: "Покуда ты живо, и я не исчезну,- Мечтал он, - тогда лишь, как миру конец, Мы вместе провалимся в хаоса бездну". Торжественной славой горел мой венец... Наказан за гордость надменный мечтатель, Мне многим досталось его пережить; Хоть время, и люди, и жребий-каратель С тех пор сговорились меня погубить. Судьба к разрушенью мне путь указала: Сперва как старик к нему тихо я шло, Потом словно юноша быстро бежало, А было уж старо и седо чело. Что день, то я новые знало потери: Все люди считали меня за свое И рвали в куски, как голодные звери, Невежды, изящное тело мое. И вот от всего, что пленяло, дивило, Безмерно гордился чем целый народ, Осталась былого величья могила, Теперь я скелет, безобразный урод. Любуйся чудовищем с грустью мятежной, Смотри и грусти обо мне надо мной, Обдумай судьбу мою думой прилежной: Невольно блеснут твои очи слезой. Печален мой жребий, ужасен упадок!.. Но нет, не жалей меня, юный певец, Удел настоящий мой темен, но сладок, Тягчил меня славы прошедшей венец. Ужасных картин я свидетелем было. В день первый изменчивой жизни моей Кровавое зрелище взор мой смутило: В стенах моих звери терзали людей. В годину гоненья на чад христианства Неистово злоба в них рыскала вновь, Страдало добро, ликовало тиранство, Реками лилась христианская кровь. А я содрогалось от хохота черни, На мне отражался народный позор. О, лучше б забвенье мильонами терний Тогда ж закидало скорбящий мой взор! Жалеть ли прошедшего с гибельной славой?! Нет, странник, забыть я стараюсь его. Взгляни: надо мною теперь величаво Крест высится, веры святой торжество. Там льется молитва, где страшная миру Носилась речь злобы, как дикий буран; Там амбра курений восходит к эфиру, Где прежде дымилася кровь христиан. О, я благодарна премудрому богу! Пусть сорван покров красоты с моих чресл, Пускай, указуя к паденью дорогу, Меня изуродовал времени жезл - Зато мои темные дни не тревожны, Давно не обрызгано кровью стою... Нет, нет, ко мне милостив рок непреложный, Он чужд укоризны за участь мою... Чу! звон колокольный! иди на средину Развалин печальных, к предвечному в храм, И спой там не жалобный гимн на судьбину,- Мой гимн благодарственный спой небесам... (1839) 101 Ангел смерти Придет пора преображенья, Конец житейского пути, Предсмертной муки приближенье Заслышу в ноющей груди, И снидет ангел к изголовью, Крестом трикраты осеня, С неизъяснимою любовью И грустью взглянет на меня; Опустит очи и чуть внятно, Тоскливо скажет:"Решено! Под солнцем жизнь не беззакатна, Чрез час ты - мира не звено. Молись!" - и буду я молиться, И горько плакать буду я, И сам со мною прослезится Он, состраданья не тая. Меня учить он будет звукам Доступных господу молитв, И сердце, преданное мукам, В груди их глухо повторит. Назначит смертную минуту Он, грустно голову склоня, И робко спрашивать я буду: Господь простит ли там меня? Вдруг хлад по жилам заструится, Он скажет шепотом: "Сейчас!" Святое таинство свершится, Воскликнут ближние:"Угас!" Вдруг... он с мольбой закроет очи, Слезой зажжет пустую грудь И в вечный свет иль к вечной ночи Душе укажет тайный путь... (1839) 102. Встреча душ 1 Всё туманится и тмится, Мрак густеет впереди. Струйкой света что-то мчится По воздушному пути, В полуогненную ризу Из лучей облечено. Только час оттуда снизу, А уж с небом сближено; Без порывов, без усилья, Словно волны ветерка, Златом облитые крылья Вольно режут облака. Нет ни горести, ни страха На блистательном челе. То душа со смертью праха Отчужденная земле. То, от бедствий жизни бурной, Беспорочная душа Юной девы в край лазурный Мчится, волею дыша. Век страдалицей высокой На земле она была, Лишь любовию глубокой Да молитвою жила. Но любви блаженством ясным Мир ее не подарил. Там с избранником прекрасным Жребий деву разлучил. Року преданная слепо, Страсть она перемогла И нетронутый на небо Огнь невинности несла. И блистателен и пышен Был венец ее двойной, Лет торжественный, чуть слышен, Сыпал искры за собой, На недвижный и безмолвный Неба божьего предел Взор, уверенности полный, Как на родину смотрел. Только темное сомненье, Мнилось, было на челе: Суждено ль соединенье, Там ли он иль на земле? 2 Слышно тихое жужжанье От размаха легких крыл, Пламень нового сиянья Тучи грудь пробороздил. Видит светлая другую, Восходящую с земли, Душу, в ризу золотую Облеченную, вдали. Ближе, ближе... вот сравнялись, Вот сошлись на взмах крыла, Быстро взором поменялись, И приветно начала Говорить одна: "Из мира Многогрешного парю В область светлого эфира, В слуги горнему царю. Грея грудь питомца горя, Я там счастья не нашла; Там, с людьми и роком споря, Бед игрушкой я была. Только раз лишь - помню живо День и час - блаженства луч Так роскошно, так игриво Проблеснул мне из-за туч. Деву с черными очами В мире дольнем я нашла И, пленясь ее красами, Всё ей в жертву принесла. Но под солнцем несчастлива Бескорыстная любовь! Вверг разлукой прихотливый Рок меня в страданье вновь. На свиданье с ней надеждой С той поры живу одной, И теперь, когда одеждой Я не связана земной, Радость всю меня обильно Наполняет и живит: Верю, мне творец всесильный Амариллу возвратит..." - Амариллу? голос друга Я узнала... я твоя! Сладким именем супруга Назову любимца я... Нет здесь бедственной разлуки, Вечен брак наш... Нет преград! Наградил нас бог за муки. Как он щедр, велик и свят!" 3 И в блаженстве беззаветном Души родственно слились И в сияньи огнецветном Выше, выше понеслись. Понеслись под божье знамя Так торжественно, легко. От одежд их свет и пламя Расстилались далеко; Счастья чистого лучами Пышно рдело их лицо; А венцы их над главами Вдруг сплелись в одно кольцо - Словно в знаменье обета Всемогущего творца, Что для них свиданье это Не найдет себе конца. (1839) 103. Истинная мудрость Не всё постигнул ум надменный, Не всё светло для мудреца, Есть много таин во вселенной, Ключи которых у творца. От жажды знанья плод не сладок, О, не кичись, средь гордых дум, Толпой бессмысленных догадок, Мудрец! пред богом прах твой ум; Твои открытия случайны. Тебе поверил ли эфир Свои божественные тайны, Свою судьбу сказал ли мир? Дала ли жизнь тебе способность Постичь хоть самого себя, Ясна ль очам твоим загробность, Дно моря светло ль для тебя? Понятны ль дивные явленья В природе неба и земли, Пути планет, миров движенья, Буран, что топит корабли, Утроба гор, что родит злато Иль мещет пламень и пожар? Всезнанья жаждою богатый, Ты угадал ли тайну чар, Во сне тебе дающих крылья? В себе ты понял ли, скажи, Боренье силы и бессилья, Ничтожность тела, мощь души? А своенравная судьбина, С которой бедственна борьба, Что ... ....... ... ... ... ... ... . . Играем гением и шутом, Смиряет битвы, рушит мир, В невежде, гордостью надутом, Земным умам дает кумир; Не внемлет воплей, просьб и плача, Когда сурова и гневна, Которой нет щедрей, богаче, Когда раздобрится она, - Покровы тайны, хоть украдком, С нее ты сорвал ли, мудрец? Не верим мы твоим догадкам: Ты жалкий скептик, ты не жрец. Земным умом измерить бога, Постигнуть тайны бытия,- Нет, это дерзко, это много, Нет, это доля не твоя! Благоговеть пред мистицизмом И был и есть удел людей, На что ж преступным скептицизмом Мрачишь ты блеск души своей? Зачем запретные познанья Тебе, рабу земных оков? Иль то для славы, для названья ... ... ... гения веков? Отринь губящий дух гордыни, Не льстись надеждой ни на миг, Что глас твой будет не в пустыне, Когда ты скажешь:"Всё постиг!" Страшись снискать людей презренье, Небесной кары не накличь; Нет славы в дерзком покушеньи Непостижимое постичь! Не стыд - сознание бессилья Пред тем, что выше сил души. Оставь же тщетные усилья; Не жди, не мучься, не греши! С мольбой возьмись за труд по силе, Путь к знаньям верой освети И с этим факелом к могиле - Всего отгадчице - гряди. Мужайся там, где слез пучина, Люби добро, как мать птенца, И разлюби родного сына За отступленье от творца; Будь бед своих сторонний зритель, Чужих - чувствительный отец; Всего великого ревнитель, Всего ничтожного беглец; Тип в совершенстве человека В себе одном осуществи, Собою тварь, на диво века, Творца достойную яви. Вот в этом мудрость, в этом слава, Твой долг, твой подвиг на земле! Таким, не мудрствуя лукаво, Явись, с смиреньем на челе. И вознесешься ты высоко, Блистая славою прямой - Как это огненное око, Что смотрит днем на мир земной. (1839) 104. Земляку Бывали дни - в стране родной Мы жили вместе, пылки, юны, Но чисты сердцем и душой. Судеб карающих перуны, И Зевсов гром, и гром тревог, И стрелы зависти коварной, И стрелы молньи лучезарной Щадили нас и наш порог. Всё было тихо; без волнений Текла цветущая весна, Душа щитом беспечной лени Была от бурь заграждена. И нам казалось - тяжкий молот Не раздробит его вовек; И нам казалось - пламень, холод И всё, чем дышит человек,- Тот щит лишь закалят надежней, И навсегда он будет нам Порукой в жизни безмятежной, Ответом бурям и страстям. Но затаенный долго пламень Сильнее вспыхивает вдруг, Но страшный порох рвет и камень; Так и тот щит, печальный друг, Которым грудь мы прикрывали, Мгновенно страсти разорвали. Нам стали скучны ручейки, Долины, холмики, лески - И всё, чем в доле беззаботной В деревне счастлив земледел (Чему б теперь опять охотно Душой предаться я хотел). Мы на чужбине. Рок забросил Далеко утлый наш челнок; Ты скоро сердце обморозил, Тревоги жизни пренебрег. Я был несчастней, я пил дольше Очарованье бытия, Зато потом и плакал больше И громче жаловался я. Так и всегда: чем лучезарней Сначала дольней жизни путь, Тем будущность темней, коварней, Тем глубже западает в грудь Тоски крушительное семя В минуты бедствий и утрат; И разве опыт, рок и время Его из груди истребят... Сбылись ли наши ожиданья, Узнали ль мы то, чем желанья Палили кровь, томили ум? Узнали мы тоску, страданья, Мятеж страстей, волненье дум, Узнали дружбу - без участья, Привет и ласку - без любви, Узнали то, что в мире счастья Не уловить, как ни лови. Что на пиру воображенья Нарядом пышным и цветным Рядили мы, в пылу забвенья,- То было призрак, было дым. .......................... Что хладно мучит и терзает, Ни каплей блага не живя, То всё младое сердце знает, То всё мы встретили, живя. А радость, а надежда славы, Любви и счастия даров? Как осенью листы с дубравы, Исчезло всё среди снегов, К нам нанесенных вьюгой буйной Измен крушительных и бед. Что ж нам осталось в жизни бурной? Что пронеслось, чего уж нет? Нет веры в сбыточность мечтаний, Которым предавались мы. Есть опыт. Хладные умы Он отучил от ожиданий, От обольстительных надежд, От дружбы женщин и невежд И вечно ложных упований. Мы всё забыли, погребли, Что обольщает чад земли,- И холод раннего бесстрастья Нам скудной стал заменой счастья... (1839) 105. Горы Передо мной Кавказ суровый, Его дремучие леса И цепи гор белоголовой Угрюмо-дикая краса. Мой друг, о сей стране чудесной Ты только слышал от молвы, Ты не видал в короне звездной Эльбруса грозной головы. Вот он. Взгляни, его вершина Одета глыбами снегов, Вокруг седого исполина Стоят ряды его сынов. Великолепные творенья! Блистая гордой красотой, Они вселенной украшенья, Подпора тверди голубой. Взгляни на них бесстрашным взором! Но ты дрожишь: что видишь ты? Или сравненьем, как укором, Смутились дерзкие мечты?.. Да, да... наследник разрушенья, Я понял ясно мысль твою И, не без тайного крушенья, Ее правдивой признаю: Здесь от начала мирозданья Водворены громады гор, И полон гордого сознанья Могучих сил их бурный взор; Всеразрушающее время Им уступать осуждено, А между тем земное племя В гробах истлело не одно. Они всё те ж... основы твердой Ничто разрушить не могло. О, как торжественно, как гордо Их величавое чело! Всегда и холодно и бурно Оно, закованное в лед; Как опрокинутая урна, Над ним висит небесный свод, И солнце в отблесках узорных На нем горит, как на стекле,- Хребет возвышенностей горных, Не чуждый небу, чужд земле. Лишь изредка, под небосклоном Наскуча праздностью немой, Сорвется с грохотом и стоном Осколок глыбы вековой И, весь рассыпясь мелким снегом, Привет их долу принесет, А дол туда же громким эхом Благоговейный ужас шлет. Картиной чудной вдохновенный, Стою недвижим перед ней Я, как ребенок умиленный. Святой восторг души моей И удивленья полны взоры Шлю к тем же грозным высотам - Чтобы заоблачные горы Их передали небесам. <1839> 106. ЗЛОЙ ДУХ Дух нечистый, дух порочный, Как прокрался ты ко мне? Для чего ты в час полночный Здесь, со мной наедине? Нет в очах твоих привета, Как на давнем мертвеце, Лед бесстрастья на лице, Злобной радостью одетом,- Только демонский восторг Смех неистовый исторг С уст, и он вместо ответа Мне понятно говорит: "Сам ты звал, за данью верной Я пришел!.." Так лицемерный Демон душу сторожит. Так он вьется, в час паденья, Над главой во тьме ночей И вливает яд волненья В сердце холодом речей. Чудны, страшны эти речи! Часто им внимает ум, И от каждой новой встречи Больше в сердце мрачных дум. Дух коварный искушенья Ими душу окружит И мятежное сомненье В чистом сердце поселит. Всё, что юношу пленяло Дивным блеском красоты, Что невольно увлекало В область мысли и мечты,- Осмеет он; и под маской Долгой опытности свет, Безобразя черной краской Зла, страданья, горя, бед, Назовет темницей душной; И, ребенок простодушный, Ты погиб, когда его - Силой духа своего - Не отвергнешь!.. <1839> 107. НЕЗАБВЕННАЯ ... Для сердца нужно верить. (Пушкин) О память, память! образ нежный Надолго в сердце заключи!.. Запри его рукой прилежной И брось ненужные ключи!.. Не дай забыть того мгновенья, Когда в полуночной тиши, Затворник дум и вдохновенья, Звучал я, полный восхищенья, На струнах огненной души,- И вдруг, чудесной невидимкой, Как гений кроткий и благой, Явилась дева предо мной, Одета радужною дымкой Туманной утренней зари, В устах с улыбкою беспечной. О память, память! сердцу вечно Об ней мне в жизни говори!.. Я в ней искать единоверца В мою любовь, в мои мечты Пойду везде. О сердце, сердце! Зачем так страстно любишь ты?.. Я не простыну до могилы... Чуждаясь света и пиров, В чертог заветный к деве милой Искать лишь буду я следов. И близь нее, в ее чертоге Жить будет сердце век мое; Или умру я на пороге Жилища райского ее... Но если это сон волшебный, Одна мечта - и на пути Тревожный жизни рок враждебный Мне не судил ее найти?!. Я и мечту лелеять буду, Любови к ней не погашу, Свиданья сладкую минуту На память сердцу запишу. Солью мечтательное счастье С моей существенной бедой И жизни мрачное ненастье Пройду бестрепетной стопой. И верю - там, в стране лазурной, Где радость и любовь вечна, В награду бедствий жизни бурной Осуществится мне она. <1839> 108. ТУРЧАНКА Гюльнара, гурия младая! Как много пламени, лучей, Любови, музыки, речей, Приветов, ласк и песен рая В живом огне твоих очей! Кто, кто, безумец, эти очи Отдаст за звезды ясной ночи? Кто не забудет горя, мук, Когда, как с арфы чудной звуки, В порывах радости иль муки, Слетает с уст волшебный звук? А эти перси, моря волны, Кто не почтет, восторга полный, Тая любовь в душе своей, За чашу благ, в которой слито Всё, что небесное забыто В юдоли плача и скорбей? Вот кудри - вороновы перья; Черны, как гений суеверья, Как скрытой будущности даль, Роскошны, длинны и лоснисты,- За поцелуй в их шелк душистый Расстаться с жизнию не жаль. Вот стан, но кто не примет стана Лишь за воздушный круг тумана? Вот ножка, дивная краса! Под солнцем нет цветка, дорожки, Достойных быстролетной ножки, ... ... ... ... ... Пери, Пери! диво света, Ненаглядная краса! Ослепляешь, как комета, Ты и чувства и глаза. Будто солнца луч полдневный, Вкруг тебя блистает свет, Смертоносен взор твой гневный, Жизнодарен твой привет. Пери, Пери! диво света! Ты пленила мысль мою, Я тебя, дочь Магомета, Фантазирую, пою. Как твои роскошны грезы, Как восторженны мечты, Как дрожат восточной розы Неги полные листы, Как дыханье беспокойно! Ты как солнце горяча, И огонь желанья знойный Веет с груди и плеча; Как растопленное злато, Эта грудь нежна, чиста, Но зато, как сталь булата, Непорочностью тверда... Пери, много дивной жизни Затаила ты в себе; Отчего ж в твоей отчизне Нет поклонников тебе? Скрыла ты под покрывалом Прелесть юного чела И от всех им, как забралом, К сердцу двери заперла. <1839> 109. СОМНЕНИЕ Ты начал жить. Роскошен жизни пир, На этот пир ты позван для блаженства. Велик, хорош, изящен божий мир, Обилен всем и полон совершенства. Лазурь небес, безбрежный океан, Дремучий бор, так пышно разодетый, Седой зимы сердитый ураган, И тишина торжественная лета, И говор вод, и пенье соловья, И над землей витающая птица, И по волнам скользящая ладья, И в небесах горящая денница, И темнота безмесячных ночей, Приют тоски, мечтаний и любви,- Картины чудные для сердца и очей. Ты всем пленен, и пламя юной крови В тебе зажгло высокие мечты, Ты вспыхнул весь огнем полунебесным И, вдохновлен картиной красоты, Постиг творца в творении чудесном. Как праха сын, восторженным челом Ты перед ним во прах повергся долу И, до души проникнут божеством, Послал мольбы к всевышнего престолу. Он, внемля им, благословил тебя. Сопутствуем надеждою веселой, Иди, иди, надежду полюбя, Ты с ней свершишь без горя путь тяжелый. Но берегись! приюта не давай В душе своей мятежному сомненью, Беги его и сердца не вверяй Его всегда недоброму внушенью... С ним страшно жить, беседовать грешно, И если раз его к груди пригреешь - С тобой навек останется оно, Ты в нем навек врага себе имеешь... Порыв души в избытке бурных сил, Святой восторг при взгляде на творенье, Размах мечты в полете вольных крыл, И юных дум кипучее паренье, И юных чувств неомраченный пыл - Всё осквернит нечистое сомненье И окует грудь холодом могил. Везде увидишь ты расставленные сети, Тебя смутят тревожные мечты, И даже там, где смело ходят дети, Остановясь, задумаешься ты. Ни красоты природы, ни искусства - Ничто души убитой не займет, Тлетворный яд губительного чувства Другие все из сердца изженет. Полюбишь ты - сомненья призрак бледный Как адский дух, предстанет пред тобой, Внушит совет и пагубный и вредный И грудь зальет ревнивою тоской. В ней закипит и бешено и страстно, Как ураган, бунтующая кровь, Но, мучимый сомнением всечасно, Ты проклянешь безумную любовь. Ревнивых чувств избавишь впечатленье - На сердце вновь и хлад и пустота, Вотще искать ты будешь утешенья, Нет, для него грудь будет заперта. Участье дружества, последняя отрада - И от нее сомненье отвлечет; Оно тебе врагом покажет брата И друга доброго злодеем назовет. Мир для тебя в пустыню обратится, Его бежать, чуждаться станешь ты; В груди навек сомненье приютится И поселит в ней мрачные мечты. Ты не отвергнешь их, привыкший сомневаться, И скоро грешные мышления тайком К тебе начнут глубоко прививаться И созревать на сердце молодом. И вот плоды несчастных размышлений, С сомнением томительных бесед: Ты, раб его неправедных внушений, Им омрачишь отрадной веры свет. Тогда, тогда - печатью отверженья Зажжет чело отступника позор, И торжество коварного сомненья Тебе прочтет последний приговор... <1839> 110. ПЕСНЯ Мало на долю мою бесталанную Радости сладкой дано, Холодом сердце, как в бурю туманную, Ночью и днем стеснено. Ах, уж страдальца краса благосклонная Другом давно не звала И, поцелуем живым раскаленная, Грудь его грудью не жгла. В свете как лишний, как чем опозоренный, Вечно один он грустит. Девы! ведь чувства во мне не затворены, Я не бездушный гранит. Дайте любови мне - радость безумная Вспыхнет, как пламя, в крови, Прочь, неотвязная грусть многодумная, Всё утоплю я в любви! Ты не раскаешься, дева прекрасная, Если полюбишь меня. Склонит цветочек погода ненастная, Нежная дева средь дня К солнцу небесному ручкою ловкою Тихо его повернет - Снова, на стебле качаясь головкою, Он ароматом цветет: Смят я несчастьями, горем измучен я; Дева, явися, спаси! С мыслью о смерти теперь неразлучен я, Жить и любить воскреси!.. <1839> 111. ПОКОЙНИЦА "Кто умер здесь? какой потери Печаль встревожила сердца? Откройте гробовые двери - Хочу взглянуть на мертвеца! Хочу, на ледяные кости Печать лобзанья наложа, Найти там след суровой гостьи, Где ныла пленница душа. О боже, о творец великий! Она!.." И помутился взор, И горьких жалоб ропот дикий Несвязный выразил укор. Опомнился... взглянул: у гроба Другой, безмолвствуя, рыдал; Но лишь ему в лицо, как злоба, Народ презрительно взирал С уликой. "О, зачем, спаситель, В тоске рыдать об ней, как он, Я права от тебя лишен, И клевета, любви гонитель, На самом гроба рубеже Покоя не дает душе, Простившейся с грехами тела, И на ее через меня Льет яд позорного огня? Я ей чужой!.." С чела слетела Искусно скрытая тоска, Из роз могильного венка Цветок он вырвал равнодушно, Пошел - исчез в толпе бездушной... Толпа его не поняла. Весь день о нем, наморщив брови, Судила, думала, врала, И страшно молвить, как, злословя, Она покойницу звала... <1839> 112. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ 1 Повитый ризою полночного тумана, Под сладкий говор волн седого океана, Как путник под напев лесного соловья, Спит пышный град. Разврата не тая, Он обнажил поруганное тело,- Рука страстей над ним отяготела, И ночи тьма не кроет от очей Печальных призраков людского заблужденья: Там сладострастные стоят изображенья, Нагие прелести вакханок и цирцей. Что чувствам льстит, а душу унижает, Там видит взор, и ясно выражает Картина от очей не скрытой наготы, Присутствие греха, отсутствие святого, Господство одного порочного и злого - Разврата блеклые цветы... Тихо кладбище, Мертвых жилище, Храм божий тих. Мук преступленья, Жажды, презренья - Говор притих... Казни позорной Место вдали, Заговор черный, Страсти земли - Ада созданья, Помыслы зла, Злые желанья, Злые дела, Тихо, всё тихо, Молчит. 2 Утопая в неге сладкой, Беззаботно спит старик, Дерзкий юноша украдкой В терем девицы проник; Жадный к деньгам видит злато, И во сне его рука Строит гордые палаты, Исчисляет груз богатый Кораблей издалека; Враг людей, друг черной ночи, Устремя кровавы очи В даль, с кинжалом, на коне Ждет добычи терпеливо. Все - кто в яве, кто во сне - Полны суетностью лживой. И надежды и мечты Их по-прежнему ласкают, Ничего не ждут, не знают Дети зла и суеты. В море неги сладострастной Сердце их погребено; А меж тем земля ужасный Пир готовит им давно... Так, в глуби ее таится Пламя дивное, оно Скоро вспыхнет, задымится, Чудной силой зажжено. Скоро будет пир кровавый На земле и в облаках; Пышный, гордый, величавый Превратится город в прах. Скоро.. вестницею гнева Всемогущего творца, Скрыла с неба радость-дева Прелесть юного лица. Темно, душно... Встаньте, люди, Умолите божий гнев, Оторвите вы от груди Юных жен и юных дев; Позабудьте ложе ночи, Вы, погрязнувшие в зле, Возведите к небу очи, Устремите слух к земле. Страшно в небе, но страшнее Под землей, там гром гремит, Там, как в сердце Прометея, Пламя бурное кипит. Пробудитесь! но призванью Вы не внемлете; пора! Нет, отсрочки наказанью Бог не даст вам до утра... 3 Чу! дрожит земли утроба, Гул несется из травы; Гром гремит, как в двери гроба Череп мертвой головы. Чу! трепещут кровли башен, Зазывает темный бор. Разрушителен и страшен Бурь подземный разговор... 4 Вновь прогремели сердитые громы, Эхо глухое далеко летит, Плещется море, и рушатся домы, Людям земля приговор говорит. Слышишь ли, смертный, ты скрежеты ада, Тяжкие вопли придавленных жертв, Видишь ли тело погибшего брата?- Он бездыханен, холоден, мертв. Слышишь ли грозный ты звон колоколен? Это не ты их заставил звенеть, Слабый, унять их ты также не волен, Покайся! близка твоя смерть... 5 Нет, ужасным сим явленьем Человек не устрашен; Лишь с корыстным сожаленьем Гибель зданий видит он. И, рискуя жизнью, страшный, Будто житель гробовой, В бой вступает рукопашный С разъяренною землей: В сокрушенные палаты Он стремительно идет И из них кумир свой, злато, В поле темное несет... И везде одна тревога, Мелкой суетности шум, И не внемлет гласу бога Человека гордый ум. 6 Но грохоты громов подземных сильнее, А черные тучи на небе мрачнее... И вот на свободе, как вихорь степной, Летает, кружится взорвавшийся камень, Потоками брызжет дробящийся пламень И в воздухе блещет кровавой зарей; Оттуда - свершитель небесного мщенья - На головы грешных он с шумом летит; Разгульно пирует везде разрушенье, Ничтожеству всё предает и мертвит... 7 И ужас всех обнял. Всё люди забыли, Дрожащие руки им страх оковал; С землею прощалися, горько вопили И мнили: суд бога последний настал. И мнили: то было паденье вселенной, И с трепетом ждали паденья ея, А громы гремели во мгле потаенной, Валилися зданья, стонала земля... Отчаялись люди; настал час смириться! В их души невольно закралась боязнь; И поняли люди, что это творится За их преступленья достойная казнь... 8 И вот перед небом создателя, в страхе, Упал непокорный народ, и во прахе Смирилися гордые дети земли: И те, что доселе, главою надменной Безумно отвергнувши бога вселенной, На град наказанье его навлекли; И те, что в пороках одних утопали, Забыв и молитвы, и совести глас, Что буйно, безумно грехом торговали И бога-творца забывали не раз,- Пред ним все смирились и песнь о прощеньи Послали к всесильному богу-царю. И вот, милосердный, он в знак примиренья Зажег на лазоревом своде зарю. Заря загорелась, и тучи пропали, Рассеялась мрачность и тьма в небесах, Подземные громы греметь перестали; От града остался лишь пепел да прах. Но люди о нем не тужили, в священных Словах благодарности, чистых, живых, Молитва лилася из душ обновленных,- Им не было жалко хором дорогих. Оделся свод неба пурпуром денницы; Народ всё молился и в страхе твердил: "О боже премудрый! Ты благ без границы, Ты милостью наши грехи победил!.." <1839> 113. ВОРОН (Баллада) Не шум домовых на полночном пиру, Не рати воинственной ропот - То слышен глухой в непробудном бору Голодного ворона ропот. Пять дней, как, у матери вырвав дитя, Его оглодал он, терзая, И с тех пор, то взором в дубраве следя, То в дальние страны летая, Напрасно он лакомой пищи искал И в злобе бессильной судьбу проклинал. Носился туда он, где люди без слез Лежат после хладной кончины: Там жертву оспорил вампир-кровосос И не дал ему мертвечины. Был там, где недавно пожар свирепел Вражды, честолюбья и злости: Там раньше другой подобрать всё успел, Ему не досталось ни кости. И вновь без добычи вернувшися в бор, Кричит он и стонет, кругом водя взор. Едва от усталости может сидеть, К земле опустилися крылья. Чу, шелест, Чу, топот!.. Рванулся лететь, Но слабые тщетны усилья. Вот ратник лихой. Засверкали глаза, И демонам шлет он молитвы: "Убей его яростных громов гроза, Иль враг наскочи и без битвы Тайком умертви, чтоб лишившийся сил, И голод и жажду я им утолил". Но тщетна нечистая просьба, промчал Спокойно ездок мимо врана. С коня соскочил он, его привязал И к хижине, мраком тумана От взоров сокрытой, направил свой путь, Исполнен надежды отрадной, А ворон всё каркал и до крови грудь Себе проклевал беспощадно. Но вот встрепенулся он радостно вдруг, Спорхнул, над конем обогнул полукруг. Как будто бы замысел злобный тая, Ему он закаркал приветно: "Смотри, как летаю тожественно я, Мне в мире ничто не заветно. Меня не тягчит беспокойный седок, Узда и удила мне чужды, Быть так же счастливым и ты бы, конь, мог, Не зная неволи и нужды. Ты так же б свободно весь мир облетал И бурным стремленьям преград не видал". Тряхнул головой благородною конь,- Понравились льстивые речи! Рванулся, но столб устоял; лишь огонь Копыта взметали далече. Вновь ворон закаркал:"Тебе ли нести Побои, позор и неволю, И ты ли не в силах во прах разнести Вождя хоть какого по полю. Как сядет твой ратник, взбесися, помчи; Срони его в бездну и сам ускачи!" На волю порывом, как злой ураган Могучим, ответил конь бурный. И, радуясь вынул безжалостный вран Несчастного жребий из урны. А в хижине радость. Там он и она, Играет он локоном девы, Она ему шепчет, прекрасна, нежна, Любви бесконечной напевы; Она ему в очи приветно глядит. Но жребий не даром блаженство дарит! Они расстаются; уж близок рассвет, И горько она зарыдала. Он завтра приехать дает ей обет, Но дева как будто узнала Таинственный жребий, предчувствий полна, Она его крестит, лобзая. Он сел и поехал; уныло она, Очами его провожая, Стоит у порога. Вдруг конь на дыбы! Заржал... и свершилася воля судьбы... Летит без наездника конь молодой. "О друг! что с тобою случилось?" И быстро бежит она тайной тропой И мертвой на труп повалилась. На нем уже ворон голодный сидел И рвал его в сладости дикой; Сбылось, совершилось... Ужасный удел Тебальда постиг с Вероникой! ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... <1839> 114. РЫЦАРЬ (Баллада) Не жалобной чайки могильные крики, Не сонного филина грустный напев, Не говор унылый с волной повилики, Не песни тоской сокрушаемых дев, Не звуки поэта задумчивой лиры В ночи прерывают природы покой - То воин могучий над гробом Заиры Рыдает, на меч опершись боевой. Глухие стенанья несутся далеко; Бесстрашного в брани смирила печаль - Отчаянья полн, он вздыхает глубоко, И брызжут горячие слезы на сталь. "Заира, Заира! твою ли могилу Я вижу? погибла надежда моя! Молчите, дубравы и ветер унылый, Затихни, полночная песнь соловья,- Быть может, услышу хоть голос знакомый, На миг хоть увижу любезной лицо. Напрасно! нет вести из вечного дома, Всё тихо! но ты, дорогое кольцо, Поможешь мне вызвать из гроба Заиру. Волнуйтеся, реки, дубравы, поля,- Не дайте услышать уснувшему миру, Как с грохотом треснет сырая земля. Кольцом не простым я владею,- вручая Его, мне сказала она: "Талисман В нем дивный таится, из горнего края Оно вызывает, врачуя от ран". Свершайся ж, надежда! свидание с милой, Уснувшую радость во мне пробуди, Прах, жизнью согретый, вставай из могилы, Заира к Роланду на грудь упади!.." Не вихрь завывает, не море бушует, Не громы грохочут в седых облаках - Роланд, обнимая, Заиру целует, У рыцаря радость блистает в очах, Он счастлив... он шепчет: "Со мною, Заира, Пойдем, я покину и лавры и меч, Не буду грозою подлунного мира!" -"Нет, милый, нет, в землю холодную лечь Пора мне, простимся! мой друг, не дается Нам прав уходить из подземных утроб, Денница прекрасная скоро зажжется, Прощай, до свиданья! ты в битву, я в гроб!.." Исчезла... "Не можешь со мной ты остаться,- Так я не могу ли с тобою?.. Прости, Мой меч троегранный, с которым тягаться Боялось полмира, мне в бой не идти!.." День на небе. С громом сигнала сзывного Помчалися в битву бесстрашных полки, Но не было с ними Роланда младого. Где ж он? На кладбище, у быстрой реки Есть ветхая келья. Оттуда порою Выходит отшельник, угрюм, сановит; Он молится днем над могилой одною, А ночью всё с кем-то на ней говорит. <1839> 115. ВОДЯНОЙ (Баллада) "Меня из-под солнца сманил Водяной В подводные царства Дуная, Оковано сердце броней ледяной, И стала совсем я иная: Ни черные очи огнем не горят, Ни щеки румянцем не рдеют, Ни бури желаний души не томят, Ни страсти земные не греют; И вся, как Дуная седого волна, Теперь я бесстрастна, мертва, холодна. Что мне, что могу я там вольною быть, Сквозь волны смотреть на природу Иль, ставши волной, прихотливо браздить Крылом задремавшую воду; Что отдал мне мой непостижный супруг Во власть всё подводное царство - Земное к земному влечет юный дух; Но тщетно, кляня за коварство, Прошусь я домой - он к родной стороне Дорогу забыть приказал давно мне..." -"О где твоя родина, дева, открой!"- Сидящей на бреге девице Сказал юный ратник, бесстрашный герой. Блистала слеза на реснице; Участия полный, он деву спасти Клялся и мечом и свободой. "Беги, витязь юный, скорее! прости, Иль сгибнешь, постигнут невзгодой! Меня стережет мой супруг Водяной, Найдет он везде, мы пропали с тобой!" Но он не внимает. "О радость души! В награду любви моей страстной Спасителем быть мне твоим прикажи! Твое опасенье напрасно. Куда пролегает таинственный путь, Скажи мне!"- так он умоляет. Вдруг дева упала к счастливцу на грудь И юношу страстно лобзает: Земная природа проснулася в ней, На волю из груди бьет пламя страстей. В восторге души, он недвижим и нем, Она вся любовь, восхищенье, Забыли земное; готово меж тем Ужасной грозы приближенье. Бегут, но уж поздно. Раздался в тот миг Прерывистый хохот; о горе! Всё шире и шире Дунай - и настиг, Разлившись как бурное море. И где за миг с другом стояла она, Там бьется, бушует и скачет волна. <1839> 116. ПИР ВЕДЬМЫ 1 Темно в хате, душно в хате; Пляшут ложки на столе. Скачет ведьма на ухвате, Едет черт на помеле. Светло в хате, чисто в хате; Вышла баба из трубы, Набрала воды в ушате, Загадала на бобы. "Приходите, черти, змеи! Пир дадим, сестра-душа!" И сняла колдунья с шеи Двухаршинного ужа... 2 Ветер свищет, ветер вьется, Воет бор, ревет ручей; Вдаль по воздуху несется Стая леших и чертей. Поле стонет, поле плачет, Завывает, словно волк; По земле ползет и скачет Змей гремучих целый полк. Вползли змеи в двери хаты, Черти с шумом из трубы, Безобразны и рогаты, Повалились, как грибы. 3 Обниманья, сплетни, говор, Всякий хочет угодить; Черный уж, колдуньин повар, Стал меж тем уху варить. И покуда мыл он плошки, Все, без скрипки, без смычка, Под напев голодной кошки, Принялись за трепачка... ... ... ... ... . 4 Славно пляшет на три сорта Сатанинская семья! И колдунья, сватья черта, От восторга не своя. Что за праздник! песни, хохот, Крик, блеянье, волчий вой, Львиный рев и конский топот, Зев и говор громовой. Любо это ей до смерти! Вдруг запели петухи, И пропали гости-черти, Не дождавшися ухи. <1839> 117. НЕПОНЯТНАЯ ПЕСНЯ ... Забываю песни муз, Мне моря сладкий шум милее. Пушкин Клокочет, бушует, волнуется море Сердито и грозно; седые валы, Как вихри, летают на буйном просторе И силятся сдвинуть крутые скалы, Смотрите, смотрите - как грудью могучей Они, разъяренные, бьют в берега! Но вот на средину отхлынули тучей, Как будто заслыша признанья врага. Как будто меж ними затеялась ссора - Ревут ураганом, громами гремят, Понять невозможно их чудного хора, Но, кажется, что-то они говорят. Кто ж знает? быть может, в тревожном волненьи Безбрежной пучины бушующих вод Есть тайные речи - и смысл и значенье. Но кто их постигнет, но кто их поймет?.. Нас волны пленяют гармонией стройной, И бурных желаний, и диких страстей. Нет, нет, не без смысла их говор безвестный! Прислушайтесь к звукам таинственных слов: В них что-то поэзией веет небесной, Как в песнях творцом вдохновенных певцов; Как будто бы слышны то вопли разлуки, То буйная радость, то к небу мольбы... Но кто их постигнет волшебные звуки, Кому же откроется тайна судьбы?.. О, если бы можно понять, хоть случайно, То, что говорят меж собою оне! О, если б ты, море, заветною тайной Со мной поделилось, поведало мне: Об чем беспрестанно, шумя и бушуя, Ты, море, так сладко душе говоришь, Об чем, то рыдая, то буйно ликуя, Порою хохочешь, порою грустишь? Открой мне, кипучее, бурное море, Тайник заповеданный, дай мне понять, Что дивное скрыто в твоем разговоре, Что бурные волны твои говорят! Их говор безвестный несется далече И чем-то высоким пленяет меня; Но если б я понял чудесные речи, Душа б утонула в восторге моя... <1839> 118. НЕЗАБВЕННЫЙ ВЕЧЕР Как быстро, быстро промелькнул Восторг любви первоначальной! Я помню: ветер тихо дул, Приветно пел ручей кристальный, Дышали негою поля, Как колыбель была земля, Луна, как девственная жрица, Раскинув пышные лучи, В великолепной багрянице Из огнерадужной парчи, Казалась видимой короной Главы незримого творца; Звезд и созвездий легионы, Как отблеск божьего лица, Сияли в выспреннем эфире, Веселым пламенем горя, Как бы любуясь миром в мире, Привет небес ему даря. Он им амброзией растений Курил чистейший фимиам, И ароматный дым курений Противен не был небесам. Роскошно, пышно, чудотворно Живописалась близь и даль: Там всё в огне, а здесь всё черно, Внизу цветы, вверху эмаль. Я пил, в блаженстве замирая, Восторга чистого струю, Казалось мне, я был в раю; Но средь чарующего рая Чего-то взором я искал, Чего-то мне не доставало... Вдруг мягкий дерн затрепетал, Вдали мелькнуло покрывало. Она! дополнился восторг! Он в сердце влил напиток райский, Он взор и душу мне зажег... В благоуханной сфере майской Картина полночи немой С ее немыми красотами, И дева - ангел неземной С живыми черными очами, Вся из улыбки и огня, С обетом счастия во взоре - Всё это лило на меня Блаженства истинного море. Душа, казалось, то нашла, Что ей вдали светлело метой, Жизнь без чего для ней была Прекрасной песнью недопетой. Я понял, радостью горя, Не отягчен мирской заботой, Как гармонирует с природой Любви восходная заря. Промчались дни. Бывали ночи Той и прекрасней и ясней, В них мне не раз являлись очи, Роскошный шелк витых кудрей, Изящны формы плеч и стана, Меня пронзал лобзанья жар, Каким родит жерло волкана Вокруг и пламень и пожар,- Но нет того очарованья! Душе остынувшей моей Всё слаще первое лобзанье, Тот первый вечер всё милей. И все вы новые порывы Любить, ласкать, лобзать и жечь, Как вы ни бурны, как ни живы, Меня не можете увлечь В стихию прежнего блаженства. И если временем мне в грудь Прекрасной девы совершенства, Как лаву, жар палящий льют И, будто гнев в душе капризной, Опять пылает страсть в крови, - То не любовь, то только тризна По первой радостной любви... 119. МОГИЛА БРАТА Я был на могиле, похитившей брата, И горькие слезы кропили ее, В душе пролилася святая отрада, От горя проснулося сердце мое. Проснулися чувства и думы толпою, И память о прежнем в душе ожила, И резво, роскошно опять предо мною Былого картина как май расцвела. Как будто бы горе мое миновало, Как будто б я с братом, и брат мой со мной, Как будто б на сердце тоски не бывало; Но я был обманут коварной мечтой: Не брат предо мною - могила сырая, Сокрывшая тленный остаток того, С кем весело мчалася жизнь молодая, Кто был мне на свете дороже всего. О слезы, о слезы! несчастных отрада! Чрез хладную землю катитесь к нему, На грудь упадите бесценного брата И горе мое передайте ему! Скажите, скажите, горючие слезы, Что я одиноко веду мою жизнь, Завяли в душе моей счастия розы И тернии горя лишь в ней разрослись. Но что я, безумец? Поймет ли бездушный Остаток истлевший печали мои? Душа его в небе, а гроб равнодушный Лишь тело да кости взял в недра свои. О небо, о вы, безграничные выси! Я отдал бы счастье, оставил бы мир, Чтоб в ваши пределы душой вознестися, Орлом легкокрылым вспорхнуть на эфир. Я там бы увидел бесценного брата И с ним поделился бы грустью моей; И это б мне было святая награда За дни, проведенные в муках скорбей. Увидел бы брата - и с ним не расстался; Но небо высоко, а на небе он. Лишь труп охладелый на память остался И в душной могиле давно погребен. Касатка порхает над братней могилой, Душистая травка роскошно цветет, И плющ зеленеет, и ветер унылый Над ней заунывную песню поет. Храм бога высокий, часовня, отрада, Кресты да курганы - кругом тишина. Покойся же мирно, прах милого брата, Пока не восстанешь от долгого сна. <1839> 120. ВЧЕРА, СЕГОДНЯ Сонет Вчера я бесстрашно сидел под грозою И с мужеством буйным смотрел в небеса, Не робостью кроткой - надменной мечтою, Суровой отвагой горели глаза. Я песнями вторил громам; надо мною Губительных молний вилась полоса, Но страх потерял все права над душою, Меня не пугала вселенной гроза. Зачем же сегодня я бури боюся, Под кров одинокий бегу, тороплюся?.. Ах, жизни вчера не жалел я, как сна, Отверженный (ею), царицею сердца,- Сегодня же в (ней) я нашел одноверца, "Люблю!" - мне сказала робея (она)... <1839> 121. НОЧЬ 1 Я не сплю, не сплю - не спится, Сердце грустию томится, Сердце плачет в тишине, Сердце рвется к вышине, К безмятежному эфиру, Где, одетая в порфиру, Блещет яркая звезда. Ах, туда, туда, туда - К этой звездочке унылой Чародейственною силой Занеси меня, мечта! 2 Полночь; тихо. Ангел мира Воцарился над землей; Вот редеет мрак эфира, Вот раскрылся предо мной; Вот встают из мрака тени Очарованных видений И вкруг звездочки златой Вьются светлою толпой То спускаются, то снова Исчезают в вышине, То кружатся над дубровой, То взвиваются к луне; То, сплетясь руками дружно, Вереницею жемчужной Над водами пролетят И крылами прошумят. О, спуститесь на минуту К безмятежному приюту, Где один с своей мечтой Я грущу во тьме ночной, И из сферы жизни душной Унесите в мир воздушный, В мир фантазии святой! 3 Зашумела страшно буря, Ветер буйный засвистел, Свод небесный потемнел, Мрачно голову нахмуря, Дуб кудрявый затрещал, Пошатнулся - и упал. Страшно в поле в непогоду - Брызжет белая волна, Из брегов фонтаном воду Бьет, кипучая, она; Ветер воет, ветер свищет, Ветер вольный всюду рыщет; То по полю пролетит, То над бездной прокричит, То взовьется, закружится, В поднебесную умчится. Он свободен! Вот звезда Вновь блеснула из-за тучи - Ветер вольный, ветр летучий, Унеси меня туда!.. <1839> 122. ДНИ БЛАГОСЛОВЕННЫЕ Дни благословенные, дни многоотрадные Промелькнувшей радости, Снова уловляю я памятию жадною Нектар вашей сладости. Вижу ночь весеннюю, пламень, проливаемый Бледною Дианою, Вновь иду под яворы, ласково встречаемый Юною Светланою. Вижу вновь красавицу совершенства чудного, Счастьем упоенную, Словно изумрудами, неба изумрудного Блеском озаренную. Слышу величавую музыку певучую Слова сладкогласного, Упиваюсь весело сладостию жгучею Поцелуя страстного. Мигом излечаются раны сердца вялого, Нет тоски и холода, И опять на миг оно памятью бывалого Весело и молодо... <1839> 123. ЗАГАДКА << (Сонет) >> Непостижною святынею Перед нами, без речей, Небо круглою равниною Блещет в ризе из лучей. Что же там за далью синею, Далью, видной для очей, Где слито оно с пустынею Днем и в сумраке ночей? Не понять нам. Чудной тайностью То для глаз облечено; И постигнутые крайностью, Видим только мы одно, Что мир создан не случайностью, Есть начальное зерно... <1839> 124. ОБЕТ О, покинь меня! напрасно О любви мне не тверди И так пламенно, так страстно На страдальца не гляди! Я боюсь палящих взоров Огнедышащих очей, Я боюсь, как злых укоров, Милых ласковых речей. Отойди! я им не верю, Я давно от них отвык; Одичалому как зверю, Чужд любви твоей язык. Как дитя я суеверен; Мне странна твоя печаль, В этом мире - я уверен - Никому меня не жаль. В жизни странник, в год несчастья Я узнал земных друзей И чуждаться их участья Дал обет в душе моей. Ты пока еще не знаешь Горькой муки бытия; Погорюешь, пострадаешь, Так увидишь, прав ли я. <1839> 125. КРАСАВИЦЕ Красавица! не пой веселых песен мне! Они пленительны в устах прекрасной девы, Но больше я люблю печальные напевы: Они манят к той дивной стороне, Где жизнь сладка, от звуков тает камень, Где всё восторг, поэзия и пламень, Где без пределов радость есть, Куда и мыслью дерзновенной Не проникает ум надменный; Откуда лишь мечта в наш мир заносит весть, Когда на крыльях своевольных Туда взлетит с границ юдольных И там, прикована чудесным волшебством, Вся очарована, украдкой Заучивает гимн пленительный и сладкий, Не смея зашуметь крылом... Мне мил и потому печальный тон напева, Что в первый жизни год родимая, с тоской, Смиряла им порыв ребяческого гнева, Качая колыбель заботливой рукой; Что в годы бурь и бед заветною молитвой На том же языке молилась за меня; Что, побежден житейской битвой, Во власть ей отдался я, плача и стеня; Что первых слез горючей влаги Восторга песнь не залила, А та - надежды и отваги С собой мне много принесла. И тем, что горних стран таинственная дева, Младая муза, в первый раз, Слетя ко мне под сень развесистого древа, Мне в нем поведала чудесный свой рассказ; Что мне понятен стал и дивный говор бури, И с листом шепчущийся лист, И шум морских валов, и ветра буйный свист, И разговор с землей лазури - Когда впервые я песнь грусти услыхал; Я с ними встретил в ней нежданные созвучья. В душе убитой им отзвучья Я много, много отыскал! На что ж мне песнь веселья и забавы, Когда настроена она На звуки томные, на грустные октавы И только ими лишь полна? Когда на ложе грусти вечной Спокойно задремал мой дух? Забудь, прекрасная, песнь радости беспечной: Его разбудишь ты для муки бесконечной, Когда она тревожит слух. <1839> 126. ТОТ НЕ ПОЭТ Кто духом слаб и немощен душою, Ударов жребия могучею рукою Бесстрашно отразить в чьем сердце силы нет, Кто у него пощады вымоляет, Кто перед ним колена преклоняет, Тот не поэт! Кто юных дней губительные страсти Не подчинил рассудка твердой власти, Но, волю дав и чувствам и страстям, Пошел как раб вослед за ними сам, Кто слезы лил в годину испытанья И трепетал под игом тяжких бед, И не сносил безропотно страданья, Тот не поэт! На божий мир кто смотрит без восторга, Кого сей мир в душе не вдохновлял, Кто пред грозой разгневанного бога С мольбой в устах во прах не упадал, Кто у одра страдающего брата Не пролил слез, в ком состраданья нет, Кто продает себя толпе за злато, Тот не поэт! Любви святой, высокой, благородной Кто не носил в груди своей огня, Кто на порок презрительный, холодный Сменил любовь, святыней не храня; Кто не горел в горниле вдохновений, Кто их искал в кругу мирских сует, С кем не беседовал в часы ночные гений, Тот не поэт! <1839> 127. Песня Замы Силен и строен мой милый, нет равного В мире красавца ему, В поле средь брани, средь игрища славного Мало двоих одному. Метко бросает он стрелы летучие, Храбро владеет мечом, Гордо глядят его взоры кипучие, Ловко он правит конем. Бровь соболиная, волосы черные, Небо и пламень - глаза, Речь сладкозвучная - волны подгорные, Весь обольщенье, краса! Светел, как отблески ярко-пурпурные Солнца в прозрачной глуби. Сладко смотреть ему в очи лазурные, Дивные шепчут: люби! Сладко внимать его слову певучему, Тихо дыханье тая; Счастье быть братом иль другом могучему, Счастливей доля моя! Тигр безбоязненный - в гения кротости Он пред моей красотой Вмиг превращается; и не без гордости Я на груди молодой Грею гранитную грудь победителя, Если домой хоть на миг Он прилетит - и, от ран исцелителей, Ищет лобзаний моих. Что же сравняется с долей прекрасною, С долей завидной моей? Лучше ль быть на небе звездочкой ясною, Птичкой летать средь полей? Нет, мне ненадобны крылья раздольные, Блеска ненадобно мне! Если мы вместе - и так мы не дольные, Если обнимемся - так мы в огне. Нам не ужасна судьбина коварная, Рай наш всегдашний в любви. О ты, как в сердце моем, жизнодарная, Век в его сердце живи! (1839) 128. Час молитвы Когда взойдет денница золотая На небосвод И, красотой торжественно сияя, Мрак разнесет, Когда звонят, к молитве созывая, И в храм идут, И в нем стоят, моленье совершая, И гимн поют,- Тогда и я, с душою умиленной, Меж всех стою И богу гимн, коленопреклоненный, Тогда пою. Когда царь дня, в волнах купаясь чистых, Течет к концу И запоет хор птичек голосистых Хвалу творцу, - И я пою, и я ему молюся, И в час мольбы Спокоен я душой и не боюся Угроз судьбы. Мольба всегда усладу мне приносит, Мой дух свежа, Но никогда молитвы так не просит Моя душа, Как в грозный час кипучей непогоды: Слова мои Тогда солью я с голосом природы И, чужд земли, Пошлю к творцу усердную молитву, И - внемля ей, Он усмирит враждующую битву Моих страстей... (1839) 129. Смуглянке Черны, черны тени ночи, Но черней твоя коса И твои живые очи, Ненаглядная краса. Если вестниками бури, Кроя свет дневных лучей, Ходят тучи по лазури,- Это тень твоих очей! Если вспыхнут метеоры Над поверхностью земли - Их твои, о дева, взоры Огнеметные зажгли! Если молнья ярким блеском На мгновенье вспыхнет там И промчится с гордым треском Гром по мрачным высотам, Эта молнья - жар дыханья Томных уст твоих, краса; Гул отзвучный их лобзанья - Разъяренная гроза. Вся ты - искры бурной Этны Да чудесный черный цвет; Нет ни бледности бесцветной, Ни румянца в тебе нет. Лишь меняет буря гнева Да любовь твои черты. Черноогненная дева, Счастлив, кем пленилась ты! Как люблю я, как пылаю! Но как часто за тобой Взор ревнивый устремляю. Ах, ужель?.. нет, боже мой! Страшно мыслить!.. прочь сомненье! Ты верна. Но, о судьба! Если вдруг души влеченье... Страсть... безумие... борьба? Ах! молю - когда измену Ты замыслишь, приходи, Вольной страсти перемену Расскажи мне на груди; Обниму тебя, тоскуя, Загорюсь от поцелуя И, страдания тая, Перед смертию скажу я: "За Ленору умер я!" (1839) 130. Весна Волна катится за волною В неизмеримый океан... Зима сменилася весною, И реже воет ураган; Не ждет безжалостное время, Оно торопится на срок; Полей и нив богатых бремя, Исчез белеющий снежок, Цветет веселая природа, Зазеленел дремучий бор, Встречает шумно утро года Пернатых птиц громовый хор; Они поют ей гимн приветный Во славу бога и отца И нежат песнею заветной Печаль унылого певца. Прекрасно небо голубое, Везде прохлада и покой, И щедро солнце золотое Питает землю теплотой Необходимой, благодатной; От неприступной вышины Струится воздух ароматный На царство света и весны. Широко, с гордостью кичливой, Покинув прежние брега, Через засеянные нивы Течет прозрачная река, И всё цветет, и всё прекрасно! Но где ж зима, где след зимы, Где вой метелицы ненастной, Где грустный мрак могильной тьмы? Зима прошла. Пройдет весна, Настанет лето золотое, Природа, радости полна, Вздохнет отраднее в покое. Но ненадолго; нет, опять, Рассвирепелые, по воле Мятежно ветры засвистят, И закружится вихорь в поле. И зашумит дремучий бор, Завоет он, как волк голодный, И с высоты пустынных гор Повеет осенью холодной; И снова сумрачная тьма Раскинет свой покров печальный И всемогущая зима Оденет в саван погребальный - Цветущий луг, зеленый бор И всю поблекшую природу, И убелит вершины гор, И закует морозом воду; И после дивной красоты Природа будет вновь уныла; Так жизнь: иль майские цветы, Или заглохшая могила... (1839) 131. Сердцу Она так нежно, так заботно В тот час взглянула мне в лицо, Она, казалось, неохотно Взяла венчальное кольцо,- Ужель не сон? ужели точно Она невинна и верна И не мечтой была порочной, А тайной грустью стеснена? Ах! искра той надежды сладкой Могла бы грудь одушевить, Веселый стих внушить украдкой, Мечту и музу пробудить. Я вновь главой поник бы ныне Перед царицей красоты, Неся к ногам моей богини Любовь, покорность и мечты. Но нет, самолюбивой думой Напрасно сердце не живи! Мне суждено молчать угрюмо Под гнетом рока и любви. Уймись же, сердце! не надейся, Вздох затаи в грудной глуби, Волненьем суетным рассейся И, если сможешь, разлюби И для красот ее ослепни; Иль страсть смирением окуй И словно камень в нем окрепни, Или по-прежнему целуй Шаг каждый ног ее прелестных - Всё, всё, лишь только не дерзни Толпой укоров бесполезных Напомнить ей былые дни! Оставь ее! она ребенок, Она и любит - только час. Пускай же будет дик и звонок Твоей тоски унылый глас. Страдай! - страданьям нет неволи. Мне суждено, постигнул я, Одни трагические роли Играть на сцене бытия. (1839) 132. Признание Я пленен, я очарован, Ненаглядная, тобой, Я навек к тебе прикован Цепью страсти роковой. Я твой раб, моя царица! Всё несу к твоим ногам, Без тебя мне мир темница. О, внемли моим словам: Несурово, хоть ошибкой На страдальца посмотри И приветливой улыбкой Хоть однажды подари! Я люблю ; ужель погубишь Ты меня, не полюбя? Полюби! - когда полюбишь, Буду жить лишь для тебя! Лишь твои живые очи, Ручку, ножку, локон, стан Вспоминать и дни и ночи Буду, страстный, как волкан; И покуда будет биться Жизнь в пылающей крови, Лишь к тебе, моя царица, Буду полн огнем любви. О скажи, краса младая, Мне хоть слово; но молю: Полюби, не отвергая Так, как я тебя люблю! (1839) 133. Разговор << Тело >> Что ты, душа, так ноешь, страждешь, Грустишь и плачешь день и ночь, Чем ты больна, чего ты жаждешь, Чем я могу тебе помочь? Твоя печаль непостижима. << Душа >> И не поймешь ты никогда, Чем я, несчастная, томима; Не по тебе моя беда. Мои страданья глубоко Во мне самой заключены, Они томят меня жестоко, Моей враждой раздражены. Не от забот, не от коварства, Не от измен они и бед, Но нет конца им, нет лекарства, Но победить их силы нет. Унять мучительное горе Одно, быть может и могло б; Но далека, как берег моря, На то надежда... << Тело >> Что ж то? гроб? Зачем такое помышленье! Нет, не согласно я с тобой, Гроб для меня не утешенье. Люблю житейское волненье, И чинный бал, и гул глухой На беспорядочной пирушке Люблю повздорить со старушкой, Я тем живу, в своей я сфере, И нет достаточных причин Роптать, теперь по крайней мере, Себе я добрый господин: Хваля обычай благородный, Я каждый день себя кормлю, Я каждой ночью крепко сплю, Мои дни мчатся беззаботно, Я дружно с жизнию живу И лишь об том немножко плачу, Что красоту и силу трачу. << Душа >> Ты и во сне и наяву Одни лишь видишь наслажденья, Тучнеешь ты от пресыщенья, А мне дает ли пищу тот, Кто мною дышит и живет? Бросают псу из сожаленья Порой оглоданную кость, А я в презрительном забвенье, Я - на пиру незваный гость. << Тело >> Послушна в дни земного века Будь мне - и всё поправлю я. << Душа >> Нет, над тобою власть моя Нужна для счастья человека. Блажен, кто не всего себя Тебе на рабство, тело, предал, Кто мне часть жизни заповедал, Меня питая и любя. Кто суете себя не продал За наслажденья и пиры, Кто, словно рудник, разработал Мои сокрытые дары. Но тот несчастен, слаб и низок, Кто жизнью душу обделил, Кто дружбы с ней не заключил, Хоть от рожденья к ней так близок. Что я тому? излишний дар! Он из сокровищниц глубоких Не почерпает дум высоких; Мой светлый ум, мой чистый жар, Мой дух бездейственностью губит. Он не меня, он тело любит, А мне, забытой и больной, Назначил он удел ужасный: Тебе покорствовать всечасно Или, вступя в неравный бой, Бесславно падать пред тобой. Как тяжела такая доля! Ее мучительно влачить. О, если б крылья, если б воля, О, если б цепи сокрушить! << Тело >> И вправду, я не понимаю Твоей мечтательной беды, Но отчего-то принимаю В тебе участье. Брось мечты! Послушай моего совета: Живи со мною заодно; По мне - на шумном пире света Нам много радости дано. Есть упоенье в сне мятежном, В похвальных отзывах толпы, В труде, в недуге неизбежном, В грозе и милости судьбы; Есть упоенье в вихре танца, В игре, обеде и вине, И в краске робкого румянца Любимой девы при луне. На темный жребий свой не сетуй, Со мной радушно помирись. На пир за мной охотно следуй, Моим весельем веселись. Вкушай земные наслажденья - И, верь, счастлива будешь ты Без этой выспренней мечты О неземном предназначеньи. Итак, дай руку - мы друзья; Тебя сегодня же прекрасно Развеселить надеюсь я... << Душа >> Прочь, искуситель! не напрасно Бессмертьем я освящена. Одной враждой, враждой ужасной Тебе до гроба я должна. Пускай она не переможет, Но не без боли вкусишь ты Ее жестокие плоды. Она во сне тебя встревожит, Она на пир с тобой придет, Твое веселье уничтожит, Грудь плющем горя обовьет. Ее укоров дикий голос В тебя вонзится, как стрела, И на челе поднимет волос, Напомня грешные дела. Когда безумством человека Я ниже тела сочтена, Когда во дни земного века Плодов дать миру не должна, - Хоть неусыпною борьбою С грехом, владеющим тобою, Порой от пропасти его Тебя отторгну я насильно, И хоть однажды - труп бессильный - Ты мне уступишь торжество! .. (1839) 134. (В альбом Марии Фермор) На скользком море жизни бурной Пусть ваша скромная ладья Плывет по гладкости лазурной До темной цели бытия Без бурь, без горя, без ненастья...; Пускай роскошные мечты Вас подарят годами счастья, Слетя с безбрежной высоты... Пускай убийственная скука От вас далеко улетит И никогда печалей мука Младого сердца не смутит. (Конец 1830-х или начало 1840 годов) 135. В альбом Не пошлость старого обычая поэтов Стихами воспевать красавицу свою Причиною тому, что никаких куплетов, Красавица моя, тебе я не пою, Но чувство сладкого и гордого сознанья, Что выше ты похвал, как выше описанья Мадонна - полная нетленной красоты, Чистейшей прелести и чудной простоты, Перед которою чем глубже впечатленье, Тем молчаливей восхищенье... (конец 1830-х или начало 1840-х годов) 136. Труженик Я слушал, о мой друг, их пошлые рассказы И твой постигнул приговор. Я в свете бегал их, как гибельной заразы, И отвращал от них свой взор. Я видел, что они не поняли, что значит Жить на земле. Пустой народ! Он ходит, говорит, смеется, спорит, плачет И, умирая, не живет. И я с тех пор как дух могучего сознанья В моей душе заговорил, Стал всё употреблять, чтоб жить венцом созданья, Как ни один из них не жил. В ее бездонном тайнике Ловил я чудные таинственные звуки На непонятном языке. Но, необъятная, она меня давила Громадой стройною своей, И, как с Иаковом, неведомая сила Со мной боролась в тьме ночей. Я ослабел в борьбе, в нежданно грозной встрече, Погряз в забвенье и в пыли - Пусть поднял целый мир Атлас к себе на плечи, То был ничтожный мир земли, А не науки мир!... Средь этой страшной битвы Я духом, телом ослабел. Я бодрость почерпнуть хотел в словах молитвы, Но ум молиться не умел. Я бросился искать отрады в наслажденьи, Но наслажденье так, как зло, Не может в жизни дать покоя и забвенья, И мне оно не помогло. Я в жизни ко всему рвался, летел, стремился, Но не достиг ни до чего И с грустью увидал, когда остановился, Что я не сделал ничего. А жажда знания в моей душе уснула, Когда иссохла в жизни кровь. Как Фауста, меня наука обманула, Как Дон-Жуан, я обманул любовь! Ты можешь ли понять, о друг мой, муки эти, Иль к воплям, жалобам ты глух? Скажи мне сам, как должно жить на свете, Что значит жизнь?... (конец 1830-х или начало 1840-х годов) 137. Дума О чем тоска и сокрушенье, О чем вседневная печаль, Роптанья, слезы, сожаленье - Что тратим мы, чего нам жаль? Ужель несчастье жизни краткой Для нас мучительней всего, А счастье так полно и сладко, Что стоит плакать без него?... Пловцов минутных в бурном море Земное счастье неполно, И побеждать земное горе Довольно силы нам дано. Страданье наше, наша мука, Когда их сносим мы с мольбой, За счастье прочное порука В дому другом, в стране святой; Не вечен мир, не вечны люди, Покинем мы минутный дом, На волю вылетит из груди Душа эфирным мотыльком,- И станут перлами все слезы Сиять в лучах ее венца, И пусть страданья, мягче розы, Ей путь устелют в дом отца. Не часто ль ходим мы с отвагой По топким тундрам и горам, Когда хоть мир единый блага Найти за ними мнится нам? Зачем же ропот на страданья, Зачем по мрачному пути Мятежной жизни без роптанья, С отвагой той же не идти; Когда, порою так же трудный, От бед житейских и забот Тот путь не к радости минутной, К блаженству вечному ведет? (1840) 138. Мелодия << (К. А. Д.) >> Есть страна на севере, сердцу драгоценная; В неге поэтической Пела лишь веселья там лира вдохновенная Песнью гармонической. Сердцу не забыть ее пред природой новою: С ней жизнь сердца связана. Словно драгоценною лентой бирюзовою, Волгой опоясана, Взору предстоит она стройною картиною, Чудом оживленною: Волны нежат слух ее дикой каватиною, С эхом соглашенною; Розы кашемирския ароматом дышат в ней, Небо - как в Авзонии; Соловьи китайские в рощах распевают ей Дивные симфонии. Как она пленительна, ризою пурпурною Солнца облеченная! Как она торжественна в непогоду бурную Громом ополченная! Как она, раскинувши ветви чародейские Полночи мечтательной, Напевает на душу думы нежитейские Силой обаятельной!.. Там, срывая весело лилии цветущие С поля ароматного, Бегал быстро юноша в дни быстротекущие Лета благодатного. Пылкий, любовался он мира лучезарного Стройною красивостью, Ложным обольщением счастия коварного Веря с детской живостью; Жизнь ценил он дорого, девой восхитительной Перед ним представшую. Там сдружился с музой он песнью усладительной Слух очаровавшею. Горя в чашу радостей жизни поэтической Не было примешано; От очей мечтателя дымкой фантастической Даль была завешана; Всё было одето там праздничной одеждою, Всё так улыбалося, И чего-то сердце там, с страхом и надеждою, Ждало - не дождалося... Дни летели соколом... вдруг всё изменилося... Увлечен желаньями, Я простился с родиной; шибко сердце билося Новыми страданьями... Отлетел надежд моих призрак обольстительный, Счастье изменило мне, И теперь гнетет меня думой сокрушительной Горе по родной стране. Шлю привет то вздохом ей, то мечтой суровою; В мыслях каждый час она. Сердцу не забыть ее пред природой новою: С ней жизнь сердца связана... (1840) 139. Офелия В наряде странность, беспорядок, Глаза - две молнии во мгле, Неуловимый отпечаток Какой-то тайны на челе; В лице то дерзость, то стыдливость, Полупечальный, дикий взор, В движеньях стройность и красивость - Всё чудно в ней!.. По высям гор, В долинах, в рощах без боязни Она блуждает, но, как зверь, Дичится друга, из приязни Ей отворяющего дверь. Порою любит дни и ночи Бродить на сумрачных гробах; И всё грустит, и плачут очи, Покуда слезы есть в очах. Порой на лодке в непогоду, Влетая в бунт морских зыбей, Обезоруживает воду Геройской дерзостью своей. На брег выходит; как русалка, Полощет волосы в волнах, То вдруг смиренно, как весталка, Пред небом падает во прах. Невольно грустное раздумье Наводит на душу она. Как много отняло безумье! Как доля немощной страшна! Нет мысли, речи безрассудны, Душа в бездействии немом, В ней сон безумья непробудный Царит над чувством и умом. Он всё смешал в ней без различья, Лишь дышат мыслию черты, Как отблеск прежнего величья Ее духовной красоты... Так иногда покой природы Смутит нежданная гроза: Кипят взволнованные воды, От ветра ломятся леса, То неестественно блистает, То в мраке кроется лазурь, И всё, смутив, перемешает В нестройный хаос сила бурь. (1840) 140-141. 1 Федотыч << Действие 1 >> << Явление 1 >> << Кузьма >> Вставай, владыка мой, Федотыч, солнце красно Взошло и на сей мир осклабилося ясно. << Федотыч >> Всю ночь мне не спалось, и некий злой шакал, Мне мнилось, на меня хулу из уст рыгал. << Кузьма >> Что зрелося во сне, на то ты не смотри, А лучше лик себе платенцем сим утри! << (Снимает с гвоздя полотенце и подает ему) >> Дремоту обуяв, взгляни на ясность неба; Умойся, помолись - и съешь краюшку хлеба. << Федотыч >> Советодатель мой и мой наперсник! внемлю Тебе и нисхожу - с полатей я на землю. << (Федотыч встает, умывается, садится есть.) >> << Кузьма >> Реши, владыка мой, сомненье днесь одно: Идти ли нам косить иль выйти на гумно. << Федотыч >> О юность! сколько ты неопытна, быстра! Ведь прежде нежель мы изыдем со двора, Должно нам порешить с тобой, о сын мой! вкупе, Владыке в чем идти, в чемерке иль в тулупе? << Кузьма >> Едва лишь ночи мрак преторгнул свет Авроры, На улице жара, ну так, что ломит взоры, << Федотыч >> Итак, надену я армяк и стару шляпу, Не сторгся б с небеси дождь яростный внезапу. << Кузьма >> Надень под низ тулуп: здоровьем ты ведь слаб. << Федотыч >> << (едва удерживаясь от слез) >> В объятия мои, ко мне, мой верный раб! << (Заключает его в объятия, потом одеваются и уходят) >> 2 Величие души и ничтожность тела Сколь вечна в нас душа, столь бренно наше тело. Судьбы решили так: чтоб плоть в трудах потела, А дух дерзал в Парнас, минуты не теряв, Подобно как летал во время оно голубь. Всему есть свой закон: зимой лишь рубят пролубь И летом лишь пасут на поле тучных крав!.. У вечности нельзя отжилить мига жизни, Хоть быстро прокричи, хотя протяжно свистни, Ее не испугать: придут, придут часы, Прервутся жизни сей обманчивые верви, Сияя проблеснет вдруг лезвие косы, И, смертный! зри: тобой - уж завтракают черви! Невольно изречешь: "O tempora, o mores!", Когда поразглядишь, какая в жизни горесть. До смертных сих времен от деда Авраама Людей я наблюдал и семо, и овамо, Дикующих племен я нравы созерцал, И что ж? едину лишь в них суетность встречал! Нещадно все они фальшивят и дикуют И божьего раба, того гляди, надуют. То всё бы ничего: но ежели их души Вдруг горесть обует, средь моря и средь суши, Забудут, что они есть прах, средь жизни чар Постигнет их твоя судьба, о Валтасар! (1840) 142. Слеза разлуки Тих и мрачен в час печали, Я в лицо тебе гляжу И на памяти скрижали Образ твой перевожу. Изучаю голос речи, Мысль очей хочу понять, Чтоб, грустя, до новой встречи Их в душе не затерять. Посмотри, мой друг, серьезно, Взор улыбкой засвети, Повернися грациозно, Статной лебедью пройди; Распусти власы по шейке, Резвой ножки не скрывай, Белой груди, чародейке, Волноваться волю дай! Спой мне нежно про разлуку, Легкой нимфой протанцуй, Дай мне беленькую руку, Сладко, жарко поцелуй!.. Урони теперь в волненьи Две жемчужные слезы - Будет полно впечатленье На меня твоей красы... Может быть, не сохраню я В бедной памяти моей Ни очей, ни поцелуя, Ни движений, ни речей; Но слеза - любви свидетель! Ту невольною слезу, Как младенец - добродетель, Я в могилу унесу! (1840) 143. "К ней!!!!!" Гляжу с тоской на розы я и тернии И думой мчусь на край миров: Моя душа в Саратовской губернии, У светлых волжских берегов. Я близ нее! О рай, о наслажденье! Как на мечтах я скоро прискакал! Бывало, я имел туда хождение И словно конь почтовый уставал. Страдал тогда кровавыми мозолями... Теперь ношусь крылатою мечтой - В эфире - там - близ ней - над антресолями,- И вот тайком влетел в ее покой! Вот, вот она, души моей пиитика! Сидит печальна и бледна. В ее словах, в движениях политика, А на челе - тоска по мне видна. В ее руках цепочка с закорючками, Она от скуки ей шалит; Любуюсь я торжественными ручками, Приятен мне их белоснежный вид. Но вот она, пленительная узница, Слезу отерла рукавом... О, что со мной? Душа моя, как кузница, Горит мучительным огнем! "Не надо мне ни графов, ни полковников,- Так говорит, - останусь век вдовой, Когда не ты, божественный Грибовников! Супруг мой будешь роковой!" Запрыгал я тогда от умиления, И в пятки вдруг душа моя ушла, И перед ней повергся на колени я, И речь из уст, как млеко, потекла!.. "Ты ль это, - ты ль?.. Ивана ли Иваныча Зрю пред собой!.. Какой ты путь свершил?"- Так изрекла. "От Дона и от Маныча, С концов миров к тебе б я поспешил, Не устрашась ни верстами, ни милями! Я для тебя всем жертвовать готов! Но я не шел пешком, меж простофилями, Я прилетел", - сказал я в кратце слов... Тут обнялись мы сладостно и пламенно; Ее чело стократ я лобызал! О, в этот час растаял бы и каменный: Стихами ей экспромтец я сказал! Она меня попотчевала дулями, Я стал жевать... Но ах!.. Я пробужден!.. Где я?.. один!.. лишь мечт моих ходулями Был к ней я занесен!.. (1840) 144-145. (Из письма к Е. А. Некрасовой) 1 Грустно... совсем в суете утонул я, Бедному сердцу простора я не дал... Тяжко... за что сам себя обманул я... Сам себя мрачным терзаниям предал? 2 А дни летят... Слой пыли гуще, шире День ото дня на позабытой лире... Порой возьму: по струнам пробегу, Но уж ни петь, ни плакать не могу, Ни забывать душевной тяжкой муки; Твердят укор разорванные звуки, И я от лиры прочь бегу! Бегу... Куда? В торг суетности шумной, Чтоб заглушить тоску души безумной... Бегу туда, где плачет нищета, Где светел лик богатого шута... Бегу затем, чтоб дать душе уроки Пренебрегать правдивые упреки, Когда желает быть сыта!.. ... ... Я день и ночь тружусь для суеты, И ни часа для мысли, для мечты... Зачем? На что? Без цели, без охоты!.. Лишь боль в костях от суетной работы, Да в сердце бездна пустоты! (1840) 146. Скорбь и слезы Мне плакать хочется... Зачем же я не плачу, Остановляю слез исход? Зачем тоску, как радость, в сердце прячу, Когда она так сердце жмет? Затем, что не хочу страданьям облегченья,- В нем скрыта новая беда: Теперь душа полна глубокого мученья, Тогда в ней будет пустота! Средины нет - бесчувственность иль мука, А я узнал, что тяжелей... О нет! Ни капли слез, роптаний ни ползвука! Тоска, ты друг души моей! Тебя не изгоню, тебя не облегчу я, Тебя на сердце буду греть; Ты мучишь, ты томишь... и знаю, что живу я, Что должен скоро умереть! (1840) 147-148. (Из повести "Певица") 1 Театр дрожал... Восхищена, Толпа, дивясь, рукоплескала; Певица, гордости полна, Чуть головой толпе кивала; Краса тускнела перед ней, Заметней было безобразье; Вздыхали юноши сильней, И в старцах таяло бесстрастье... Летят хвалы со всех сторон, Шумнеет гул рукоплесканий, Сбирает - понят, оценен - Талант торжественные дани! И на нее венец кладет Ареопаг искусства строгий, И на себе толпа везет Ее в роскошные чертоги!.. Промчался месяц... Злой недуг Ее сковал; она в постели, Краса лица исчезла вдруг, Живые очи потускнели... Она поправилась: и вот Летит опять на помост сцены, Запела арию - и ждет, Как задрожат театра стены. Но тихо всё.. Давно толпой Уже другая овладела... Толпа лишь шепчет меж собой: "Как Вероника подурнела!" 2 Клятвою верности с милою связанный, Ее любимый душой, В латы закован, мечом препоясанный, Рыцарь сбирается в бой. Вот уж и сел на коня крутогрудого, Вот и пропал вдалеке. Годы промчалися... нет ниоткудова Вести о милом дружке. Слезы красавица льет одинокая, Тайно грустит в тишине... Пылью клубится дорога широкая: Скачет ездок на коне. Вот он приблизился, в замок торопится, Входит и ей говорит: "Ждешь понапрасну ты - он не воротится: Храбрый жених твой убит!" Плакать - не плакала, только лишь кинула Пламенный взор в небеса; С тех пор без горести часа не минуло: Гасла в ней жизнь и краса!.. Мужа избрать себе, рыцарь воинственный, Грозный велел ей отец; Дева покорна судьбине таинственной, Плача, идет под венец. Вот обвенчалися... пир начинается, Вот наконец призатих. Дверь отворяется... мрачный является К девице прежний жених! Вздрогнула, вскрикнула... Он ей с укорами Кажет златое кольцо... Встретил соперника страшными взорами, Бросил перчатку в лицо!.. Оба нашли себе в битве отчаянной К мраку могильному путь; Дева, сраженная смертью нечаянной, К прежнему пала на грудь! (1840) 149. Провинциальный подьячий в Петербурге 1 Ох, времечко! Скорехонько Летишь ты, хоть без крыл. Уж двадцать лет ровнехонько, Как в Питере я был. В питейном департаменте Служение имел, На каменном фундаменте Домишком я владел. С особами отличными В знакомстве состоял, Поклонами приличными Начальству угождал. Как всё переменилося! Мне Питер стал чужой; Всё новое явилося, Чуть пахнет стариной! Секрет мой обнародовать Вновь прибыл я в него, Хоть много израсходовать Пришлось мне для того. Одно мне утешительно, Что ведать кой-кому Секрет такой спасительно. Приступим же к нему: Грамматику, эстетику Из мысли я прогнал. Люблю лишь арифметику, От ней богат я стал. Сперва я от деления Немало получил: Начальник отделения Делить меня учил. По мере повышения Мой капитал толстел И рос - от умножения Просителей и дел. Дало плод вычитание, Как подчиненным я Не брать дал приказание, За вычетом себя. Сложив всё, в заключении Сложенье я узнал, И вышел от сложения Изрядный капитал. Хоть шиворот-навыворот Я правила прошел, Не выведут за шиворот, Куда б я ни вошел! До Павловска катался я Железной мостовой, Парами восхищался я - Не столько быстротой! В воксале, в упоении, Прослушал я цыган: Вот, доложу, уж пение - Что палкинский орган! .. Смотрел намедни "Фебуса" ... В нем Сосницкий лихой... Ну точно у Брамбеуса, Смешливый слог такой. Я надорвал животики, От смеха лопнул фрак! Читая "Библиотеки", Не хохотал я так!.. Пришлося "Титулярных" раз Мне как-то посмотреть, Вот здесь так, уверяю вас, Другому б умереть! Над ними, посудите-ка, Смеются так, что страх; Ну, это просто критика: Я сам в таких чинах!.. Вчера смотрел Тальони я, Притом еще в "Тени": В поступках - благовония И прелести одни. Что это за чудесница! Не жаль пяти рублей! Отменно пляшет крестница, - Но далеко до ней... Весь Невский, чудо Питера, На ваньке облетел; На вывеске кондитера Я диво усмотрел: Там в "Пчелку" с умилением Турецкий франт глядит, Читает с наслаждением Гречанка "Инвалид". Он в красках всё прелестнейших Представил напоказ; Таких вещей чудеснейших И в Пскове нет у нас! Не ждал, чтоб ум в кондитере Был сметлив так, клянусь... Уж подлинно, что в Питере Во всем изящный вкус... Трубой какой-то внутренней На Невский из земли Светящий до заутренней Газ немцы провели. Накрыт стеклянной шапкою, Огонь большой такой Горит гусиной лапкою! Ну так... что день-деньской! Прощайте! оставляю вас. Чувств много, мало слов! В Кунсткамеру бегу сейчас, А завтра еду в Псков... (2). Снова - здорово! Хоть друг я в аккуратности, Хоть я не ротозей, Избегнуть коловратности Не мог я в жизни сей. Вернуться с первой станции Я в Питер должен был, Понеже в нем квитанции По делу позабыл. В великую конфузию Был тем я приведен, Как будто бы контузию Мне дал Наполеон. Меня так озадачило, Что тут же на пути, Как в лихорадке, начало В санях меня трясти. Я чуть не обморозился, Не мог ни есть, ни спать; Приехав, прямо бросился Квитанции искать. Хозяйка той гостиницы, Где я стоял, была В тот день у именинницы И комнат не мела. "Ну, это, - молвил радостно Я сам себе, - к добру! " Искал с надеждой сладостной И всё нашел в сору... Душа в каких-то сладостях Тонула у меня; Я в Питере, на радостях, Остался на три дня. На Невском у механика Казал мне кум Антип Картины, в виде пряника, - То есть - дагерротип. Божуся вам сурьезно я: Их солнышко печет; Ну, штука прекурьезная: Немецкий всё расчет! Ходил я в Академию "Помпею" ту смотреть, За что Брюллову премию Пришлося возыметь. Вот это прелесть сущая! Картина вся в огнях, Народу там тьма-тьмущая Пешком и на конях. И видно, что с постели их Спугнул всех ночью страх: Иные без сапог из них, Иные в колпаках. Там мальчик, такой душенька, На улице лежит И точно мой Петрушенька Глазенками глядит. Там деньги, ради прибыли, Сбирает с мостовой, Согнувшись в три погибели, Кащей такой седой. На псковского подьячего Похож, ни дать, ни взять, Теперь с того не для чего Портрета рисовать. Там дама авантажная Катилась впопыхах; Хоть одноколка важная, А вся расшиблась в прах. Сумятица ужасная! Помпея же в пожар Уселася, несчастная, Одна на тротуар. Какой-то хват пригоженький С собой старушку звал: Куда! - Отнялись ноженьки: Последний день настал. Отменно нарисовано, Отличнейшая вещь! Я был к ней как прикованный, Впился в нее как клещ. Так живо представляется, Что хоть рукой бы взять. Брюллов наш отличается, Уж нечего сказать!.. Конторы все питейные, Горевшие в ту ночь, Заводы оружейные Потрафил он точь-в-точь. Я думал: не в чаду ли я ? Похоже чудо как; Был в то время в Туле я: Действительно, всё так. Создатель! Что за множество Там разных этих зал; Я всякого художества Там пропасть повстречал. А лучше всех красуется Статуя мужика: Он важно в бабки дуется, И видно, что битка! По выходе из комнат сих Я мимо сфинок шел И было не заметил их, Да надпись вдруг прочел: "Мемноновым представлены В святый наш Петроград, На пристань здесь поставлены". Действительно, стоят. Скажу, огромные сии Две сфинки - чудеса: В фалборках, как из кисеи, Закрыты волоса. Таких чудных окроме я Не видел отродясь: У них физиономия Такая, как у нас! Вот выдумка забавная - В театре маскерад! Попировал там славно я, Уж подлинно впопад. Как в дни великопостные, Во всей таки красе, Такие пресурьезные, Там в шляпах ходят все. На всех салопы черные До самых до колен, А на иных отборные Наряды всех племен; Как будто с чайных ящиков Пришли все в маскерад. Кабы достать образчиков Весь Псков наш будет рад. Уж стали бы отхватывать Мазурку - ай-люли! Сумели б всех порадовать, Как в пляс бы мы пошли. А здесь что? - Как уходятся - Расходятся домой; За это деньги плотятся: Обычай уж такой!.. Раскланяюсь почтительно Теперь без дальних слов; Прощайте! Уж действительно Я завтра еду в Псков! (3). БЕДА НЕМИНУЧАЯ И РАДОСТЬ МОГУЧАЯ Проплакали отчаянно Пять суток мы с женой: Стряслась беда нечаянно Над нашей головой. У черта сердце сжало бы - Случись такой изъян: На барина две жалобы Пришло к нам от крестьян; Донос их на господчика Упрятал я под спуд, За то меня, молодчика, Упрятали под суд. Прочли то есть нотацию,- Хоть просто умирать! Вписали в аттестацию: К местам не принимать. Ну где ж тут правосудие, Я б всякого спросил?.. Чуть только вышел в люди я, Брюшко чуть отрастил, Количество изрядное Деньжонок позашиб; Житье-то было б знатное, Да вдруг - и скушал гриб... Скажите, - как правительство Изволит рассуждать: Вишь, я чиню грабительство! С чего б им это взять?.. Ходил всегда я в нанковых, Не то чтобы в трико, Не брал бумажек банковых И не тянул клико, Умел всегда делишечки Чистехонько вести, И только разве лишечки Пришлось мне загрести. В суде не валежирствовал, Не делал тяп да ляп; Ни с кем не дебоширствовал: Не всё ж ведь цап-царап... Да что же?.. Я утешуся, Лиха ль еще беда! Не бойтесь - не повешуся! Найду кусок всегда! Я поступлю в компанию: Довольно их зело; Приличную по званию Я выберу - назло!.. С женою от Аничкина Извозчика я взял,- "Льва Гурыча Синичкина" Глядеть каприз припал... Да сбился я афишками, И вышел тут крючок: С различными делишками Шел Пантелей Жучок. Он человек, как водится, Сенатский, деловой; Да от жены приходится Пропасть, хоть с головой. Всё дело-то в нотациях: Толкуют то и се; На тонких экскузациях Основано тут всё. Скажу: в большом был горе я, Бедняга Деловой! Такая же история, Вот точно как со мной!.. Зато нас с Василисою Утешила - вон та, Что( хочет быть актрисою), Такая суета. Мне кажется, что шутствует Она напрасно так: Актрисой ведь присутствует Она давно никак? Еще тут есть отменнейший, Честнейший человек, Расчетливый, почтеннейший, Одесский то есть грек. Так сердце к нему клонится, Ведь как умен, злодей! Приятно б познакомиться: Люблю таких людей!.. На днях смотрел "Парашеньку"- Нет прелестям конца! На крестницу Евлашеньку В ней сходство есть лица. Тут очень уморительно Всех Гусева смешит, Тут пляшут так чувствительно, Что плачут все навзрыд. Печальная оказия! Не видел ввек такой: Чуть сам не выл в экстазе я - Уважил Полевой! В окошко на пришпекте я Фигуру видел раз; Признаться: стал в решпекте я, Глядел почти что с час. Вертится тут помещица, Ну точно дама пик; Я думал, мне мерещится И стал-таки в тупик. С испуга я зажмурился, Но вдруг открыл глаза И чуть было не втюрился, Такая ведь краса!.. Что ж это?.. У завивщика, Так просто, для проказ, Машина, вроде живчика, Вертится напоказ. Меня сначала мучило, Стоял я как дурак; А вышло - просто чучело... И всё-то в жизни так!.. Намедни, кажись в пятницу, Иду повеся нос, Встречаю вдруг сумятицу И вижу: тут курьез. Коляска самокатная Катит без лошадей: Работа деликатная, Не русских, знать, затей... И лодка б так не плавала На полных парусах - Как будто бы два дьявола Уселись в колесах... Но здесь я закалякался, А дома ждет жена; Ну, как бы я не всплакался: Задорлива она! Живу в Грязной покудова, Не плачу ни о чем; А в Псков меня отсюдова Не сманят калачом. Мне здешнее правительство Оказывает честь: В газеты, с местом жительства, Меня велело внесть; Чин, имя и фамилия - Всё внесено в столбец. Ведь это значит - в силе я, Каков я молодец?.. Итак - мое почтение! Готовый быть по гроб У вас во услужении (Феклист Онуфрич Боб) (1840) 150. БАБА-ЯГА, КОСТЯНАЯ НОГА Русская народная сказка в стихах. В осьми главах Дела и жизнь неживших лиц Воспоминанье небылиц << Глава первая >> ПОХИЩЕНИЕ Проснулась шумная тревога С восходом радостного дня... Стоят у царского чертога Четыре огненных коня. Из камня искры огневые Копытом мещут жеребцы, Храпят и бьются; стремянные Их крепко держат под уздцы. Красуясь пышным одеяньем, Сребром и золотом горя, С нетерпеливым ожиданьем Толпой придворные царя, Его сотрудники лихие В пирах, охоте и войне, Во всём равно передовые, Стоят на правой стороне. Налево легкий штат царицы: Прекрасный пол во всей красе; В одежде праздничной девицы В сомкнутой длинной полосе Красивой выстроились цепью И, засветив улыбкой взгляд, Как в бурю небо с водной степью, С противным строем говорят... Вот рать! брадою Чернобога Поклясться смело может свет, Что побежденных ею много, А победителя ей - нет! Выходит царь. Ему подводят Его любимого коня, За ним жена и сын выходят, И дочь - ясней младого дня; Мила как юная Зимцерла, Она улыбкой всех дарит - И ряд зубов, белее перла, Глаза и души ворожит. Она заносит ножку в стремя - Не смея духа перевесть, Мужчин завистливое племя Глазами радо ножку съесть; Коня погладит ручкой ловкой - Всем ручка видится во сне; Шутя кивнет кому головкой - И взоры всех в той стороне; Посмотрит на кого сурово - Тот и печален и угрюм; Моргнет ли бровью, скажет слово - В тупик поставит самый ум. И наши деды знали толк Ценить поэзию правдиво: Был у Плениры целый полк Рабов влюбленных - и не диво!.. К нам по преданиям дошло, Переходя от деда к внуку, Что тот, презреньем ввержен в муку, Весь век страдал; того сожгло Одной улыбкой благосклонной; Тот, говорун неугомонный, От изумленья онемел, Когда ей в очи поглядел... Куда же едут царь с царицей И с белолицей царь-девицей? Куда мужчин и женщин рать Собралась их сопровождать?.. Царь, утомясь победной славой, Любил с зверьми вести войну, И как охота в старину Была и женскою забавой, То и царица с ним порой Делить в отъезжем поле травлю Любила. Здесь я точку ставлю. Пойдемте на поле со мной... Разнообразными толпами Станица воинов и жен, С бичами, копьями, стрелами, Пестреют в поле - шум и звон! Кругом раскинуты тенета, Зверей усердная гоньба Всех утомила, как работа; Но ловля, травля и стрельба Идут успешно: уж сразили Лисицу, волка и хорька, Вдобавок в сети заманили Недальновидного сурка И пару зайцев затравили. Доволен царь. Своей рукой Он гладит мягкий пух лисицы; Остановился, ждет царицы. Она примчалася стрелой. Тогда с коней своих усталых Они для отдыха сошли; Забыв охоту, к ним пришли Толпы наездников удалых И в кубках меду принесли. Наполнен ковш шипучей влагой, И благотворная струя, Досыта жажду их поя, Дарит их силой и отвагой. Меж тем идет серьезный толк Между придворными: кем волк Повержен был? кто на лисицу Поднял неробкую десницу? Кем загнан маленький сурок В ему расставленный силок? Венец победы над лисицей Приписан был царю с царицей, И их же верная рука Сразила волка и хорька. Заслыша общее их мненье, Пришла царица в восхищенье, Царя державное чело Улыбкой ясной расцвело; Предложен тост за лов удачный, И вот уж пенистый фиал До края кубки наполнял, И вот уж пьют... Вдруг тучей мрачной Небесный лик заволокло, Как демон, с бешенством и свистом Пронесся ветер в поле чистом, Шатер походный унесло, В руках ковшей как не бывало, С придворных шапки посрывало... Вдруг крик, и свист, и шум вдали, И стук копыт о грудь земли Они заслышали, - чему бы Тут удивляться им? в лесах Ведь недостатка нет в лисах: То, знать царевна трубит в трубы И с ратью гончих и девиц Гоняет по лесу лисиц. Но отчего-то на царицу Вдруг страх напал, сам умный царь, Хоть никогда не трусил встарь, Тут от испуга рукавицу Из рук дрожащих уронил... Вдруг он коня поворотил, Махнул рукой и вскачь пустился Туда, где стук и крик носился, За ним царица и весь двор Помчались, едут: темный бор Пред ними стройным великаном Предстал преградою в пути И, шевелимый ураганом, Как бы шептал им:"Не ходи!" Въезжают в лес: толпою тесной Там девы робкие стоят, На что-то пристально глядят; Меж них царевны лик небесный Увидел царь: какой-то страх Заметен был в ее очах. Он изумился."Что-то худо!"- Кричит супруге - и стрелой Летит к царевне молодой, Летит, летит - и видит чудо: Вдали клубится дым густой, В чепце из жаб, в змеиной шубе, Не на коне - в огромной ступе, Как сизо-белой пеленой Обвита сетью дымовой, Летит ужасная колдунья; Был только день до полнолунья,- А в это время, всякий знал, Что ведьмам праздник наставал. Пестом железным погоняла Колдунья ступу, как коня, Сквозь зубы что-то напевала, Клыками острыми звеня. На лбу по четверти морщина, А рот разодран до ушей, Огромны уши в пол-аршина, До груди волос из ноздрей, На месте глаз большие ямы, Затылок сгорблен, ноги прямы, На лбу огромные рога - Всё в этот миг их убедило, Что Баба старая Яга Зачем-то бор их посетила. И, в страхе все оторопев, Быстрее ратники пустились К толпе упавших духом дев. Но поздно - как ни торопились, Им изменили их кони, Хоть понуждали их они... С размаха ведьма налетела На рать несильных, робких жен, Их осмотрев со всех сторон, Царевне в очи посмотрела, Над ней как ворон пронеслась, Рукою в грудь ее впилась, Другой рукой за стан схватила, С собой на ступу посадила И прытче мысли унеслась... Всех прежде юный брат царевны Послал за хищницей стрелу, Потом сам царь, печальный, гневный, Послал другую. Мрак и мглу Опять сменило море света. Вдали виднелася она, Туманом пасмурным одета, И с ней несчастная княжна. Погоня страшная летела Вослед злодейке, уж чуть-чуть Стрела Булата не задела Ее предательскую грудь, Но страшный (в) ступе пест железный Колдунью спас над самой бездной. Она сильней им застучит - И диво - ступа побежит, Как лань, заслыша лай собаки; Она удары участит - И ступа летом полетит Через холмы и буераки... День целый гналися за ней, Всё отставали дале, дале И наконец совсем отстали. Царевны нет!.. Царевна с ней! Тоскует царь. Сама себя Царица в той беде винила: "Охоту пламенно любя, Не я ль и дочь к ней приучила, Не я ль ей первая дала Понять, что конь и что стрела?"- Так плачет грустная царица. "Где дочь, где солнце царь-девица? Где царства лучшая звезда, Любимый перл, куда, куда Она так долго запропала? Ее уж нет! Ее украла Из ада присланная тварь!"- Взывает так печальный царь. И в непритворном сокрушеньи Они рыдают день и ночь, Надежды нет увидеть дочь, Надежды нет ее спасенья!.. Мгновенно царского несчастья Весть по столице пронеслась, Слеза горячего участья С глаз добрых подданных слилась, Они все искренне любили Царя и царскую семью, Под их правленьем мирно жили, Благословляя жизнь свою, Довольны мудрым их правленьем, И были тягостней своих Несчастья царские для них. Веселье общим сокрушеньем Сменилось всюду; резвый смех И кроткий мир покинул всех. Но кто найболее крушился, В чью грудь всех глубже и сильней Удар нечаянный вонзился И страшный след оставил в ней? Всех больше горевал Булат, Похищенной царевны брат. Он в тот же вечер в путь собрался, Царю торжественно поклялся Домой не быть до той поры, Пока похищенной сестры Из рук колдуньи не исхитит И за позор не отомстит; Святую клятву небо видит, И если кто ей изменит, Пускай оно того казнит... Ему два спутника судьбою В далеких странствиях даны: Охотно храбрые герои, Светан и Серп, утомлены Однообразьем жизни дворской, Направить путь к стране заморской С ним согласились, дочь царя Найти усердием горя, С богатырями потягаться, На дев чужбины посмотреть, Победой громкой увенчаться Иль так же громко умереть... Один решимостью и силой Уж доказал, что был не трус, Его и бороду и ус Давно седина серебрила. Другой - на утре лучших лет, Но уж знакомый с ратным боем, Не в шутку прозванный героем, Красавец, царства пышный цвет. << Глава вторая >> о происхождении Яги и о прочем Готов день ясный закатиться; Три храбрых витязя верхом По полю скачут - пыль клубится, И брызжут искры янтарем. Природа дремлет. В темной дали Чернеет лес. Они к нему, Но тут, загадкою уму, Им три распутия предстали. Который путь туда ведет, Где их царевну заточили, Кто угадает, кто поймет? Подумав так они решили: "Нас трое, три дороги тут В три страны разные ведут,- Итак, обнимемся, простимся, Дорогу каждый изберем, И в страны разные помчимся, Авось царевну и найдем!.." Три храбрых витязя обнялись, Поклялись дружбой и расстались... Булат избрал середний путь. Луны не видно, в небе тучи, Кругом Булата лес дремучий; Булату грустно, ноет грудь,- Один!.. Но нашего героя Наутро ждет забава боя, И лучше нам печаль и ночь Прогнать скорей со сцены прочь. Вот утро. Люди, пробудитесь, Пора вам действовать, пора! Без остановки ехал витязь Дремучим лесом до утра; Лес миновал; пред ним равнина Лежит, роскошна как картина, Цветами пышно убрана, Благоуханий амброй нежной, Как райский сад, напоена. Невольно к думе безмятежной Сердца настраивает вид Природы юной и цветущей, - Булат заснул под пышной кущей. Но вот он встал, коня бодрит И снова скачет! Видит: в поле Пасутся два коня на воле, Из-под седла, как из трубы, Выходят дымные столбы. Он едет дале. Видит: дева Накрепко за руки у древа Стоит привязана; стеня, Как бы о помощи взывает, Кого-то, в горести кляня, Своим злодеем называет. Булат долину в изумленьи Окинул из конца в конец И ясно понял наконец Причину странного явленья... Со всею яростью врагов, Миримых лишь за дверью гроба, Дрались два витязя; их слов Постигнуть смысл могла лишь злоба. Но ясно было, что ценой Победы плачущая дева... Исполнен праведного гнева, С участьем к жертве молодой, Столь огорченной, неутешной, Младой Булат летит поспешно На место битвы роковой. "Оставьте бой поносный свой, Мечей бесславить не дерзайте, Плод преступления вкусить Себя мечтой не обольщайте! Должны прощенья вы просить У девы, вами оскорбленной, Или мой меч непосрамленный Ее злодеям будет мстить!" - Воскликнул витязь, обнажая Кровавый меч; между собой Враги, сраженье забывая, К Булату кинулись стрелой. Один на двух Булат выходит Там, где так долг ему велит, И в чести силу он находит, Перун сам за него разит. Они сошлись. Удар удачный Поверг на землю одного, Он захлебнулся кровью мрачной. Теперь один на одного... Не трусы оба, ловки, статны, Навострены мечи булатны, Кому же пасть, кому же жить, Кому кого похоронить? Кто будет гением сей битвы, В цветах победного венца, И за чью душу слать молитвы К престолу вечного творца? Видали ль вы, когда две тучи Стремятся в мутных небесах Одна к другой? Уж только шаг Их делит; грянул гром могучий, Столкнулись плотно грудь о грудь: Одна рассеялась, другая, Свободно крылья расправляя, Проходит гордо спорный путь... Летят обломки их броней, Дождем из стали сыплют искры, Освирепелые как тигры И каждый сам себя сильней, С безумной храбростию оба Дерутся; кровью обагрен И отвратителен как злоба Булатов враг; уж ранен он, Но страшно меч его сверкает. Под охраненьем крепких лат, Еще не ранен наш Булат, Но глубже броню пробивает На нем удалый меч врага. В бою минута дорога, Заплатишь жизнью за ошибку. В тот миг, как с радостной улыбкой Булатов враг заносит меч, Чтоб вмиг главу ему рассечь, Булат в подставленную шею Вонзает острый меч злодею. Стремглав сраженный враг упал: "Достоин быть мой победитель Царевны молодой властитель!"- Он прошептал - и жить престал... Хоть, по правилу, Булата Оставлять бы здесь не надо, А вести об нем лишь речь, Но должно на час пресечь Нам об нем повествованье: Побуждает нас желанье Повидаться час-другой С Бабой злобною Ягой... Злей она любого черта, Хоть какого хочешь сорта. Это, как и почему, Непонятно хоть уму, Но поистине правдиво. Только, видишь, вот в чем диво: Черт варил двенадцать баб (Он, вишь, был сердечком слаб, Был влюблен он в них по уши, Да надули, злые души!); Кипятком вода кипела, Вверх бросалась пена бела, А колдуньям нипочем, Черта дразнят языком, Улыбаются, хохочут, Чертов люд честной порочат, Брызнут пеной в сатану Да и спрячутся ко дну... Сатана чертовски злился, По-каковски ни бранился, Чуть со злости караул Не кричал. Вдруг как зевнул, Да закашлял: серный пламень, Медь, железо, глина, камень - Всё на баб, им всем назло, Повалилось, полило. Вмиг старухи призатихли. "Вот что вам за фигли-мигли!"- Закричал тут сатана И достал старух со дна. Стал разглядывать их молча: "Фи! Да сколько этто желчи, Злости, разных славных штук, Право, просто вон из рук!.. Что сравнится с ихней злостью, Зло срослося с каждой костью, Это просто первый сорт, Ей-же-ей, как честный черт!- Наконец сказал он тихо...- Поступлю я с ними лихо; Ну, теперь дрожи весь мир, Будет нам тут вечный пир, Будем чаще вас тревожить... Знаю, как здесь зло умножить: Чтоб была позлее тварь, Все двенадцать этих харь Я в одну соединяю И такую сочиняю Злую бабу, что она Будет тот же сатана, То есть я, своей особой!" Тут он вываренной злобой Начал тело наливать Да над ним что-то шептать. Вышла баба: оглянулась, Миру злобно улыбнулась И, лишь только на часок Увидала чертов рог, Прямо черта хвать по морде. Закипела радость в черте; "Будь мне старшая сестра, Ты, как вижу я, добра...- Сатана сказал и в щеку Чмок красотку краснооку...- Будь ты Бабою-Ягой, С костяной ходи ногой, Я тебя тотчас пристрою, Не давай людям покою, Да собьешь каких с пути, Верны счеты им веди... Как приблизишься ты к аду, Дам за всех тебе награду!" Тут исчез вдруг сатана... Вот теперь, я чай, ясна Вам причина, по которой Ни с ленивцем, ни с обжорой, Ни с разбойником она Быть не может сравнена. Всех Яга превосходила, В ней вся дьявольская сила Находилася в одной... Дни летели чередой. По чертовскому наказу, Не теряя даром часу, Зло она творила всем, Иногда кое за чем Приближалася и к аду, Получала там награду И опять заняться злом В мир пускалася потом. Раз случайно, ради шутки, Забралась она на сутки К Тихомиру в царство, - там Счета нет ее делам И позорным, и бесстыдным, Человечеству обидным. Там царевну невзначай, Чтоб схватить хотя на чай С сатаны, она украла, У себя ее держала, Не пускала никуда, Запирала ворота На замок, как уходила; А царевна всё грустила, Всё рыдала ночь и день И была бледна как тень... В одиночестве страдала, Как уйти, она не знала: Пятиглавый страшный Змей Наблюдал всегда за ней... Дом колдуньи был так страшен, По углам двенадцать башен, Ров кругом, и нет моста... Вся околица пуста, Тут нигде жилья не видно... Но хоть вчуже жить обидно, А уж всё, чем умирать, Лучше малость подождать, Не придет ли час спасенья, Или, может, сожаленье На Ягу вдруг нападет И она ее снесет, Возвратит в родное царство... А колдуньино коварство Всё росло. На целу ночь Улетала она прочь, Возвращалася с добычей. И такой у ней обычай: Угождай чем больше ей, Тем она всё злей да злей! Змей служил ей преусердно, Люд губил немилосердно, Приносил домой тела, А колдунья их брала, В разны твари превращала Иль варила и съедала... << Глава третья >> Царевна Любана и царевич Спиридон Скоро сказка говорится, Да не скоро то творится, Что рассказывают в ней... Победив богатырей, Подошел Булат наш к древу, Отвязал младую деву, Потупил смущенный взор И завел с ней разговор... "Я девица не простая (Так, Булата озирая, Начала она): мой род, Царством властвуя, живет И богато и счастливо, Всех окольных царств на диво. Я дочь царская Любана, Надо мною слишком рано Разразилася беда. Я, беспечна, молода, Проживала беззаботно, Но судьбе было угодно Наказать меня: злодей - Царь соседний Федосей - Как-то раз меня увидел, Вдруг влюбился - и похитил. Был с отцом моим он враг, Не надеялся никак, Быв беднее всех в округе, Получить меня в супруги, Да и мне он не был люб, Потому что очень глуп... Он скакал без остановки, Не давал коню сноровки, Вдруг сегодня встречу нам Здесь попался царь Варлам. Он, как знала я, давненько Был влюблен в меня маленько... Лишь меня увидел он, Страшно сделался взбешен, Закричал, мечом захлопал, Страшно конь под ним затопал, Он с него тотчас сошел, Речь с противником завел, За меня с ним поругался. Впрочем, тот не испугался, Слез с усталого коня, Привязал скорей меня, И пошла у них потеха, Но мне было не до смеха: Беспокойна и грустна, Дум мучительных полна, Я стояла, чуть дышала, Смерть на помощь призывала, Чтоб спастися от беды, Вдруг явился, витязь, ты..." И она благодаренье За нежданное спасенье Тут Булату воздает... А Булат не узнает Сам себя от восхищенья И какого-то смущенья, Страстен взгляд его очей, Странен смысл его речей... Но томить я вас не стану: Он влюбляется в Любану Просто-запросто и ей Объясняется скорей, Без дальнейших прибауток, Как внушил ему рассудок. Тут Любана покраснела, На Булата посмотрела И влюбилася сама, Просто молвить, без ума. Решено было: согласье На взаимное их счастье У родителей просить... Жарко друг друга любить Поклялись они до гроба И пустилися в путь оба, Чтоб царевну отыскать И спокойней пировать После свадьбу. Конь Варлама, Не сердитый, хоть упрямый, Был младой царевной взят, Посадил ее Булат; Он сказал было невесте, Что не худо б ехать вместе, Да, стыдлива и скромна, Заупрямилась она... Третий день они уж скачут, То надеются, то плачут О царевне молодой, Что украдена Ягой, Ждут с часу на час с ней встречи, И о ней лишь только речи Меж собой они ведут, Либо песенки поют Про любовну страсть друг к другу Да про скучную разлуку... День под вечер уж склонялся,- Конь Булата спотыкался, - Нет ни лесу, ни жилья, Всё песчанее земля. Ждут, не выедут ли в поле, Где б пустить коней по воле И самим поотдохнуть: Утомил их долгий путь, Да известно, что и голод, Как ни будь себе тут молод, Всё не тетка, а скорей Лютой мачехи лютей, А они давно не ели: На пути нет даже ели, А не только что дерев, Чуть стоящих от плодов, Как бывало это прежде... Едут далее, в надежде Степь песчану миновать, Луг цветущий увидать, Но напрасно ожиданье... Солнце тмит свое сиянье, Вечер мрачный настает, Конь чем далее вперед, Тем песок всё глубже, глубже... "Эх, прости, создатель! глуп же Я, вернуться бы назад!"- Размышляет так Булат. А Любана без движенья, Словно некое виденье, На коне своем сидит, Ничего не говорит. В ней давно ослабла сила, И уздечку опустила От усталости рука... Сильно их гнетет тоска, Холод, голод и усталость: Камень тут взяла бы жалость! Но Булат не за себя Плакал, всей душой любя Черноокую Любану, Он бы снес больнее рану, Лишь была б только она От беды сохранена... Уж кони едва ступали, Беспрестанно подымали Вверх песчаные столбы... Не уйти, знать, от судьбы! Ночь кругом, на что решиться? "Лучше нам остановиться, До рассвета подождать, Чтоб коней не потерять",- Говорит Булат Любане, Не заметивши в тумане, Что Любана чуть жива - Нет ответа на слова. Испугался он ужасно И к царевне стал несчастной Громко, жалобно взывать... Стало на небе светать, Он остатками настоя Лил в лицо ей, громко воя, И, печальна и бледна, Вдруг опомнилась она; Стали думать о спасеньи, Тут завидел в отдаленьи Поле пышное Булат, Поскакал, сердечно рад, Он туда с больной Любаной. Вдруг, о ужас! словно пьяный, Пошатнулся в страхе он, Словно громом поражен: На него, в змеиной шубе, На своей огромной ступе, С дикой яростью врага, Баба кинулась Яга... Перед солнечным закатом, Распростившися с Булатом, Серп поехал на восток. Месяц по небу потек, Звезды в небе засверкали, Он всё ехал дале, дале, То надеждою живим, То отчаяньем томим. Про колдунью мыслил гневно, Думал встретиться с царевной, У врага ее отнять, С нею в царство прискакать И просить ее в награду. Он к коню забыл пощаду, Гнал без памяти его, Сам не зная для чего. Вот прошло уж трое суток, Стал грустить он, кроме шуток, Не встречая никого: Скука мучала его. Мучим тайною тревогой, Ехал он путем-дорогой. Вдруг однажды при реке Видит город вдалеке - На пространстве необъятном Он, в величии нарядном, Красовался, процветал, Чем-то дивным поражал... "Что за диво, что за чудо! Побывать бы в нем не худо, Чтоб немного отдохнуть, А потом и снова в путь",- Серп подумал и помчался... Конь от жара задыхался, Он его всё боле гнал И в минуту доскакал. Город пышен, как столица, Всюду праздничные лица. "Что тут, праздник, что ль, какой?"- У красотки молодой Невзначай спросил проказник И узнал, что точно праздник: У царя родился сын, Так сегодня день крестин... Серп не знал, за что приняться: Погодить иль в путь пускаться? И, решившись наконец, Поскакал он во дворец. Там с придворными съякшался, Разговорами занялся, Был прилично угощен И к царю потом сведен. Царь был рад ему душевно И с царицей да царевной Ну расспрашивать его: Прибыл к ним он для чего? Он сказал, что так, случайно, И открыл потом, за тайну, Что царевны молодой, Что похищена Ягой, Он с усердьем рабским ищет И за ней по свету рыщет. "Отдохни немного, братец, Я вина хотя ушатец Для тебя поставить рад, Я сегодня тороват: У меня, вот видишь, диво, Жил доселе я счастливо, И во сне, и наяву, Но счастливей заживу: Сын третьеводни родился, А сегодня уж молился На крестинах сам своих, Вот, брат, делаем каких! Это всё б еще не диво, Да растет он очень живо, Не по дням, а по часам, Посмотри, братец, хоть сам - Верно, скажешь: просто милка!" Тут велел он, чтоб кормилка Принесла к нему дитя. Серп подумал, что шутя Царь об нем разговорился, И немало удивился, Как увидел, что оно Не шутя говорено: Вдруг в покой дитя вбежало И раскланиваться стало, Завело об чем-то речь, Стало прутом кошку сечь. Серп не верил, чтоб малютке Было только трои сутки, Говорил, что лет уж пять Он изволит проживать, Но, побывши с ним с полсуток, Стал уверен, кроме шуток, Потому что вдруг при нем Больше стал он полвершком... Сила в нем была велика, Бегал он, как заяц дикой, Не по летам был умен, Назывался Спиридон. Глава четвертая ПРЕВРАЩЕНИЯ ЛЮБАНЫ И ЛЮБОВНАЯ СТРАСТЬ БАБЫ-ЯГИ А-та-та, да а-ту-ту! Как во нашем во свету Дива разные творятся: В чугунах змеи варятся, Леший ходит по лесам, Не дает покоя нам, Ведьмы ездят на ухвате, Черти скачут на лопате, От рассвета до зари Бой ведут богатыри, Петухи между собою Тоже склонны очень к бою: Между всем, что лишь живет, Драка вечная идет! Рыба ищет там, где глубже, Человек - где жить получше, И обычной чередой Всё проходит под луной... А-та-та, да а-ту-ту! Сказку дальше поведу... Как опомнился Булат, Так он стал сердечно рад, Что с Ягою повстречался. "Наконец-то я добрался До тебя, бесовска дочь, Без сестры не выду прочь! Я задам тебе трезвону, Будет свет дрожать от стону, Так тебя приколочу!" - Он подумал и к мечу Устремился, а колдунья (Знать, она была болтунья) Без умолку говорит, В чем-то всё его корит И его о чем-то просит... Тут Булат свой меч заносит, По башке колдунью бьет, Меч колдунью не берет! .. Ха, ха, ха! да хи, хи, хи! И пустилась во смехи!.. Насмеявшися досыта, Закричала: "Хоть обида Мне побои от тебя, Но прощаю я, любя, Всю вину тебе, как брату! (Глазки сделала Булату Тут она и страшно рот Искривила, как урод!) Ты меня не уничтожишь, А себя лишь растревожишь: Лучше нужде покорись И на мне, Булат, женись! Я хотя и некрасива, Но зато я в мире - диво, Не найдешь такой другой; Очарована тобой, Вся горю я, вся пылаю, О тебе одном мечтаю, О тебе и ночь и день Я грущу, бродя как тень! Помню, взвидела я в жизни В первый раз тебя в отчизне, Был ты в поле на коне И пришел по нраву мне! Ах! не будь моим тираном! И к моим сердечным ранам Сострадание имей!" Тут она еще глупей Посмотрела на Булата... "Даром мне тебя не надо, Что ты, старая Яга! Жизнь мне, что ль, не дорога? Убирайся к черту в гости, Да прибей его со злости, Да подай скорей сестру, А не то - в пыль изотру!" -"Нет же, нет тебе сестрицы! Не хотел любить Ягицы, Так не будет век любовь Греть твою отныне кровь! Ты меня ввергаешь в горе, Отпуск дам я Миловзоре,- Лишь останься ты со мной, Мой тиран, владыка мой! Что, не хочешь? Ну так ладно, Для тебя будет накладно... А! соперницу свою Здесь вблизи я узнаю! Нет, не дам тебе, тирану, Целовать свою Любану!"- И бросается стрелой Ведьма к деве молодой... А Любана в отдаленьи Пребывала в размышленьи И смотрела, как вдали Небо близко от земли. К ней колдунья подлетела, Всю Любану обозрела, Да и ну над ней шептать, Черной палицей махать! До нее лишь дотронулась, Злобным взором улыбнулась, Посмотрела ей в лицо - И Любана в деревцо Обратилася в минуту, Да еще, к большому чуду, Тотчас в землю тут вросла И качаться начала... Ветви пышно развевались, Подымались, наклонялись - Всё своим порядком шло: Колдовство свое взяло! В бой с Ягой Булат пустился, Но он сколько ни храбрился, Ведьме просто - ничего, Лишь накладно для него... Он же был притом уставши: Не поевши, не поспавши, Трое суток ездил он, Поневоле не силен... "Скучно жить мне одинокой, Покорись судьбе жестокой, Эй, послушай! покорись, Поскорей на мне женись, Я не вечно безобразна, Я бываю и прекрасна: Есть в году такие дни, Наступают уж они. Буду лучше я рядиться, Да румяниться, белиться, Так, поверь, заворожу И к себе приворожу!"- Так Яга ему твердила, А он выл, что силы было, Над несчастным деревцом, Обратясь к нему лицом. Ветви с лаской наклонялись И как будто улыбались, То как будто плач и стон От него вдруг слышал он... День уж к вечеру склонялся, С деревцом он не прощался, Всё над ним еще сидел, На него он всё глядел. Гибким станом любовался, Превращенью дивовался И был полон грустных дум. Вдруг вверху он слышит шум, Оглянулся: Змей крылатый, Весь одет в стальные латы, И со множеством голов Возбуждая страшный рев, Пролетал на ним. Булату Он посланником из аду Показался б, если б он Не был храбрым урожден... Меч Булат свой припасает И о битве размышляет, Вдруг с ужасным криком Змей Замахал крылом сильней, Распустил его пошире И, хоть весь тонул он в жире, Так широко рот раззел, Что Булата разом съел, Проглотил его как муху И пустился что есть духу,- К дому ведьмы прилетел И на землю разом сел... "Выходи, моя Ягица, Круглолица, белолица! Я исполнил твой приказ: Уж Булат теперь у нас!.." Разрядившись как девица, Прибежала тут Ягица, Руку с радостью свою Целовать дала Змею. А меж тем он из утробы, Не без радости и злобы, Вдруг Булата возвратил. "Как он нежен! Как он мил! Не изволит ли белиться? (Закричала тут Ягица); Впрочем, это не беда, Лишь была бы красота!" Да и чмок его тут в губы. Чуть Булат с досады зубы Тут колдунье не разбил!.. "Чтобы черт тебя любил (Закричал он), я не стану, Я люблю одну Любану!" -"Ха, ха, ха, да хи, хи, хи!- И пустилась во смехи!- Полно, милый мой дружочек, Мой прекрасный жизненочек, Чем же я тебе худа? Где же лучше красота? Рот немножко широконек, Нос изрядно великонек, На макушке есть рога, Словно кость одна нога, Да немножко ухо длинно,- Но зато ведь я невинна! Вот что главное, дружок!"- И опять Булата чмок!.. Чуть не выл Булат со злости. "Ну, попал я в добры гости (Говорил он про себя)... Черт бы взял, Яга, тебя!.." А Яга, палима страстью, И ласкательством, и властью, И приманками любви На желания свои Преклонить его стремится, Но напрасно горячится - Наш Булат всё "нет да нет!" Произносит ей в ответ. Так проходят дни и ночи, Уж Булату нету мочи У колдуньи старой жить, Ласки дьявола сносить, Быть в ужасном заточеньи,- И действительно мученье Жизнь так глупо проводить, Лучше запросто - не жить! Опечаленный и бледный, О сестре он плачет бедной, Знает верно, что она Близ него заключена, И не может с ней видаться, Вместе горю предаваться, Вместе ждать бедам конца. "Хоть бы вестку до отца Как послать, он, верно б, вскоре Прекратил сыновне горе; Чтоб детей освободить, Рать прислал бы, может быть",- Так мечтал Булат несчастный. А меж тем в колдунье страстной Жар любви не потухал, А всё больше прибывал. Наконец она однажды, Вся полна любовной жажды, Объявила, что Булат Будет сам себе не рад, Коль любовь ее отвергнет, Что в тюрьму его повергнет, Будет всячески язвить, Не давать ни есть, ни пить, Что она его измучит, Да любить себя научит! Не послушался Булат. В сильной злобе, из палат, Отвести его в темницу Повелела тут Ягица. И Булат был отведен, В смрадный погреб посажен, Заперт накрепко замками. Плача горькими слезами, Что затеять, он не знал,- День за днем так протекал... А Яга сильнее злилась, Всё румянилась, белилась, Завивала волоса, Но ничуть ее краса От того не возвышалась, И по-прежнему осталась Баба злобная Яга Безобразна, как карга... << Глава пятая >> Спиридоновы богатырские подвиги и о прочем Крепок, силен Спиридон, В три недели вырос он, В три недели укрепился, К бранной жизни приучился; Рос он в час до полвершка, К удивленью старика, Своего отца родного, И всего люду честного... В царстве шла о нем молва, Что такая голова У него, каких доселе Царства вовсе не имели: В царстве всех богатырей Побеждал он как детей; Силен, словно царь Самсон, Королевич Спиридон, Нет ни в чем ему преграды, Никому не даст пощады,- Что подковку разогнуть, Что булавочку согнуть - Для него одно и то же; Был он в царстве всех пригоже, Красных девушек любил, Не ковшом - ведром он пил, Доказать чтоб всем отвагу, И вино и разну брагу... Все дивилися ему, Не спускал он никому, Первый был в бою кулачном, И в курении табачном, И в подобных шалостях, Озорник такой, что страх: В царстве всех приколотивши, Осрамивши, победивши, Кто был славен удальством, Стал для всех он словно гром, Стали все его бояться И как можно удаляться... Вдруг стал скучен Спиридон: Не любил без дела он Проводить ни получасу - За проказою проказу И за жарким боем бой Уважал он всей душой... Он пришел к отцу однажды: "Скоро ль мне свободу дашь ты, Гой еси! родитель мой! Я терзаюся тоской, Здесь уж жить мне несподручно, Жить без дела как-то скучно, Нет простора ни уму, Ни удальству моему. Дай коня мне, дай мне волю - Рыскать стану я по полю, Дай мне щит да вострый меч - Буду головы им сечь! Богатырской стану силой Хвастунов дружить с могилой, Может быть, порой сыщу Я себе и по плечу - Тут-то я себя потешу: Разом глотку перережу Непреклонному врагу, Замолчит он, ни гугу! В разных царствах побываю, Всех диковин повидаю, Присмотрю себе жену Да домой и улизну За твоим благословеньем..."- Он сказал отцу с почтеньем. Приласкал его отец, Прослезился, наконец Молвил, слезы отирая: "Ладно, братец, отпускаю, Только больно не кути, Поумней себя веди: Не дерися с кем попало, Право, проку будет мало, Не уйти нам от беды, Раскутишься если ты, Если всякому злодею Подставлять ты будешь шею, Если, ради удальства, Будешь дерзок на слова. Неровен ведь челядинец - Даст такой тебе гостинец, Что костей не соберешь, Без ноги домой придешь..." Тут ему благословенье Он дает на отправленье, И отважный Спиридон, Тем донельзя восхищен, Дует с радости в ладоши, Раздает прохожим гроши, Песнь веселую поет И вино ковшами пьет.. "То-то чадо уродилось, Вечно б дралось, веселилось - Он на все проказы лих; Кабы больше нам таких, Так бы, верно, наше царство Превратилося в мытарство. Впрочем, что же? Ничего! Дурь пройдет ведь у него, Будет во сто раз умнее!"- Думал царь и веселее Становился, а сынок Пил настойку, как квасок, Ел себе за кочнем кочень И был весел очень, очень, Без особенных баляс То и знай - пускался в пляс. Бой затеял напоследок: Выбил окна у соседок, Вызывал богатырей, Побивал их как детей И, чтоб помнили подольше, Им рубцов наделал больше На спине и на руках, На боках и на ногах. До утра попировавши И часок-другой поспавши, Начал он сбираться в путь. Пал отец к нему на грудь И опять давал наказы, Не пускался чтоб в проказы, Чтоб без толку не дрался Или как не опился! А не то задать и перцу Посулил ему как шмерцу. Спиридон сел на коня, Как огонь на нем броня, Меч в руках огромный блещет, Он от радости трепещет, Нетерпением горя, Лобызает он царя, Огорченную царицу И красотку царь-девицу, Бьет коня потом ногой И уносится стрелой... Едет день, и два уж едет, О победах славных бредит, С нетерпеньем встречи ждет, Кто помимо не пройдет - Рукавицу в рожу бросит И сражаться с ним попросит. "Верно, трусишь, нетопырь!"- Грозно молвит богатырь И опять всё дальше едет Да о разных сечах бредит. Раз он видит: на коне, В латах кованых, в броне, Едет витязь... То-то радость! Спиридону шепчет младость: "Наскочи скорей - и в бой, Драться где ему с тобой!" Спиридон летит стрелою, Приготавливаясь к бою; Витязь смотрит, удивлен. "Что ж ты смотришь? (Спиридон Закричал ему спесиво.) Или я какое диво? Становись-ка, становись, Защищаться не ленись, Будет тут тебе работы!"- -"Право, драться нет охоты (Молвил витязь) - жар такой, Что дерися хоть нагой, Так устанешь до упаду; Дай-ка руку мне, как брату". Спиридон свое поет: "Видно, страх тебя берет, Закоптить боишься рожу. Коли так, тебя я брошу, Верно, ты большой, брат, трус!" (Говорит он.) -"Я дерусь!"- Отвечает витязь грозно, И начался бой сурьезный... Долго дрались; Спиридон Вдвое больше был силен, Но еще не свыкся с битвой, Он мечом махал как бритвой, Но неверен был удар. А другой уже был стар, Помогал ему тот опыт, Что в сраженьях частых добыт, С ним никак он не плошал, Все удары отражал. Наконец, уставши драться, Ну герои обниматься. "Оба храбры мы равно, Удальство у нас одно, Будем лучше мы друзьями, Вместе тешиться боями Станем, странствуя везде (Спиридон сказал). А где Ты живешь? За чем пустился В путь, давно ли веселился, И когда опять домой Ты отправишься, герой?"- -"Я давным-давно из царства: В силу некого коварства Злобной Бабою-Ягой Перл украден дорогой, За грехи наши велики, Дочка нашего владыки,- Послан я ее сыскать И злодейку наказать". -"В самом деле? Это чудно! Нам сыскать ее нетрудно: Ездить буду я с тобой; Только встречуся с Ягой, Так ее я изувечу, Истираню, искалечу, Что забудет воровать, Будет ноги нам лизать!" И Светан со Спиридоном Разменялися поклоном, Словно братья обнялись, В вечной дружбе поклялись, С час еще потолковали, Меж себя погоревали, О царевне молодой И решилися с Ягой Поскорее как сойтиться, Покровавее сразиться, Разом дело всё решить И царевну возвратить. С тем и в путь они пустились, Только той надеждой льстились, Что Ягу как раз найдут И во гроб ее сведут. << Глава шестая >> Свидание царевича Булата С сестрой и о прочем Время льется словно речка, В жизни человек как свечка: Проблеснет и догорит, Только смрад распространит. В мире счастие непрочно, Только зло одно живет И толстеет, и цветет; Слабый сильного терзает, Глупый умному мешает, Всё идет наоборот, Черт мутит честной народ. Да к большой беде народа, Кроме всякого урода, Чтобы пакости творить И вконец всех разорить, Хоть и так уж люди слабы, Завелися Яги-Бабы И от ведьм отбоя нет, Право, жаль взглянуть на свет!.. Проклинал, в темнице сидя, Света божьего не видя, Ведьму бедный наш Булат На особенный свой лад... Посылал он ей проклятья - Их не стану повторять я, Потому что насмешу, Если все их расскажу. Находясь в большом свирепстве, Помышлять он стал о бегстве, Стены стал с досады рыть Да окошки колотить; Проку было в том хоть мало, Да надежда обольщала, А с надеждою подчас Вместо водки пьешь и квас. Вот однажды приуставши, Долго стену прорывавши, Руки он сложил на грудь, Лег немного отдохнуть. Лишь заснул, пред ним виденья Появились во мгновенье: Наклонившися к нему, Шепчут что-то все ему На языке непонятном, Но о чем-то о приятном; Вдруг исчезли, лишь одно С ним осталося. Оно Долго пристально смотрело, То краснело, то бледнело И сказало наконец: "Ты терпенья образец, И за то тебе в награду Дам я помощь и пощаду. Терпеливо всё сноси, Понапрасну не проси У Яги себе прощенья - Близок, близок день спасенья: Всё случилося к добру, Скоро ты найдешь сестру, Добрый нрав твой мне угоден, Скоро будешь ты свободен. Не спеши лишь, подожди, Да не сбейся как с пути! А чтоб горю услажденье Было, думай про спасенье. Случай дам тебе такой: Ты увидишься с сестрой, - На, вот ключ: в твоей темнице Есть проход к твоей сестрице - Тут в стене направо дверь, Отвори ее теперь, Повидайся с ней немного, Да смотри, наказан строго Будешь, если чересчур Засидишься, балагур". Тут исчезло вдруг виденье... "Что за чудо-сновиденье? (Говорил Булат себе.) Не угодно ли судьбе Надо мною посмеяться? Так дивился, а потом Шарить стал в стене ключом, Через темень полуночну Отыскал он щель замочну: Ключ однажды повернул - Чрез порог вдруг свет блеснул, Дверь сама собой открылась, И сестра пред ним явилась. От восторга сам не свой, Он целуется с сестрой, И пошла у них беседа, Длилась долго, до рассвета,- Про несчастие свое, Про житье свое бытье Миловзора рассказала И от счастья трепетала, Что, ее любимый брат, С ней увиделся Булат. "И уйти бы нам отсюда (Говорит Булат) не худо, Возвратиться бы к отцу, Уж пора бедам к концу, Много, много мы терпели, Так придется неужели Долго нам еще терпеть И отрады не иметь? Но уж мне пора в каюту!" -"Погоди хотя минуту, Посиди хоть до зари Да со мной поговори. Дома нет, кажися, ведьмы, Можем дольше посидеть мы",- Говорит ему она... Вдруг, как будто сатана, Ворвалася ведьма в двери: "Эге-ге! какие звери! Вот бы лихо провели, К двери ключ себе нашли! Мастера, как видно, шарить! И изволят тарабарить! Ладно - я вас накажу. Власть свою я докажу Над судьбиной вашей жалкой!" Тут своей волшебной палкой К ним она коснулась: вмиг На их месте, вместо их, Две статуйки показались, Да недвижны и остались, В землю накрепко вросли, Не отдернешь от земли! "Стойте тут себе, дубины!" Тут разглаживать морщины Ведьма стала на челе, А потом на помеле, Проюркнувши через кровлю, Вновь отправилась на ловлю... Туча по небу бежит, Месяц на небе горит, В роще свищет соловей, Говорит с травой ручей, Облетая вкруг кладбище, Жадный ворон ищет пищи, По долине на коне Скачет путник при луне... Кто ты, путник одинокой, Едешь близко иль далеко? Из палат ты, иль твой дом Не сияет серебром? Для чего ты среди ночи Гонишь лошадь что есть мочи - Иль, уставши от пути, Хочешь кров скорей найти? "Еду я из стран далеких, Из палат царя высоких, И гоню и день и ночь Чтоб найти цареву дочь, Изломать колдунье кости - Я за тем к ней еду в гости, Я царев посланный Серп: На щите горит мой герб, Меч в руке моей широкий..." Едет Серп путем-дорогой, В даль туманную глядит, Всё по-прежнему грустит: Он бы с радостью подрался, Да никто не попадался, Скука бедного взяла И на душу налегла. "Хоть бы леший мне попался, Так и с ним бы я подрался!"- Про себя он говорил И коня со злости бил... Средь своих печальных дум Вдруг в дали он слышит шум, Шум становится сильнее, Серп бодрее и бодрее. "То-то, - думает, - сражусь, За всю скуку поплачусь! Кто бы ни был тут, хоть дьявол, Хоть по воздуху б он плавал, Хоть скакал бы на коне, Хоть бы был он весь в огне, Ни за что не дам я тягу, Лучше мертвым тут же лягу!" Шум еще сильней, сильней, Вдруг он видит: страшный Змей На него стремится прямо, Рот огромный, словно яма, У него уж растворен. Серп испуган, изумлен, Но меча не забывает, О сраженье помышляет. Змей летит, летит, летит - Налетел - и делу квит! Проглотил Серпа как муху И помчался что есть духу. << ГЛАВА СЕДЬМАЯ >> О ТОМ, ЧТО ГОВОРИЛО ДЕРЕВЦО СПИРИДОНУ И КАК ОН НАШЕЛ ЯГУ И дорогой, и бурьяном Спиридон скакал с Светаном, Всё хотел попасть на след, А следа всё нет да нет. Где к Яге-Бабе дорога? Ведь дорог на свете много - Словно праздничный базар, Испещрен земной весь шар!... Но надежды не теряя, О царевне размышляя, Дале ехал Спиридон. С каждым днем был крепче он, С каждым днем он был сильнее, Ловче, краше и смелее,- Рад душевно был Светан, Что ему судьбою дан Спутник столь во всем отличный... Чередой всё шло обычной; Раз, прервав немного путь, Спиридон лег отдохнуть, И Светан улегся тоже. На другое утро - что же? Нет Светана, нет как нет, Уж пропал его и след. Конь по-прежнему пасется, На осине щит трясется, Воткнут в землю меч стоит, Всё по-прежнему лежит, А Светана нет да-й-только! Стал, не струсивши нисколько, Спиридон его искать Да с надеждой поджидать, Но Светан не возвратился. Спиридон тут подивился, Не стерпел, чтоб не вздохнуть, И один пустился в путь. Едет, голову повеся И почти не куролеся, Думу думает тайком, Озираяся кругом. Минул лес. Пред ним долина, Разноцветна, как картина, В ряд на ней деревьев цепь, А за ней песчана степь. "Ехать дале, иль вернуться, Или в сторону шатнуться?"- Думал молча Спиридон. Наконец решился он: Через степь, во что б ни стало, Переехать как попало,- И поставил на своем, Хоть устал с своим конем. Вот в долину он въезжает, Поскорей с коня слезает, Озирается вокруг. "Словно с кем-то я сам-друг, Чeй-то голос грустный слышу, Кто ж бы это был? - не вижу!"- Размышляет Спиридон. Тут опять долину он Обозрел и посредине Деревцо на той долине Одинокое узрел. Отдохнуть под ним он сел... Вдруг он слышит некий шепот И какой-то грустный ропот Прямо над ухом своим,- Стал он слушать, недвижим: "Витязь, будь великодушен, Добродетели послушен, Сохрани меня от бед! Здесь немил мне дневный свет! Я не дерево - девица, Баба старая Ягица Изувечила меня, А была свободна я: И спокойством наслаждалась, И любовью обольщалась, Женихом мне был Булат. Будешь мне и друг и брат, Если ты меня избавишь, Полюбить себя заставишь,- Победи скорей Ягу! Жить я дольше не могу В этой тягостной неволе, Сил моих не хватит боле. Как Ягу ты победишь, Не сплошай тут как, смотри ж: У нее есть жезл волшебный, С виду он не велелепный, Но в нем сила такова, Что вновь буду я жива, Если им ко мне коснешься. С Змеем ты сперва столкнешься, С ним дерися из всех сил, Он становится уж хил, И хоть много люду губит, Да и сам Яги не любит". Тут умолкло деревцо. Спиридоново лицо Полным счастьем просияло: Уж охота забирала Поскорей сойтись с Змеем И с Ягицею потом. Вдруг летит и самый Змей, Ветра бурного быстрей; Спиридон свой меч хватает, Против Змея обращает, Змей помимо пролетел, Боком лишь его задел, Змей свирепо оглянулся И тотчас назад вернулся. Тут начался жаркий бой: Спиридон одной рукой Все удары отражает, А другою защищает От ударов он себя. Змей, свирепственно хрипя, То и знай его колотит. Долго битва происходит, Оба ранены давно, Кровь смешалася в одно, Но конец еще не близок, Спиридон пред Змеем низок: Змей ударит и назад Отлетает, супостат! Наконец случайно Змею Спиридон вцепился в шею, Крепко держится, а Змей Всё сильнее и сильней Отбивается - но тщетно! Спиридону лавр победный Улыбаться начинал; Змей последний дух собрал, Приподнялся и в минуту Полетел, к большому чуду! Спиридон на нем сидит, По башке его тузит, Не дает ему покоя, Он летит всё, громко воя, Наконец он долетел И к Яге на крышу сел; Ну вопить тут гласом зычным, От всегдашнего отличным, Так вот горло и дерет, Спиридон его всё бьет... А Яга на голос Змея Собралася поскорее, Помогать ему летит. "Плохо дело! - говорит Спиридон себе, - ведь с ними Мне не справиться с двоими, Ведь, пожалуй, цап-царап! Я и так уже ослаб, Надо этого спровадить, Да потом и с ведьмой ладить!" Тут принялся Змея он Колотить со всех сторон: То мечом его поколет, То зубами рвать изволит, А меж тем он всё глядит, Скоро ль рот Змей растворит. Дождался - и меч с размаху, Без печали и без страху, В горло Змею засадил, Там его поворотил. Змей грызет железо зубом, Но, в своем свирепстве глупом, Не находит ничего Для спасенья своего. Что за дело Спиридону До его смешного стону - Он не меньше озлился, Резать Змея принялся - Перерезал ему глотку, Допил бывшу в фляжке водку И слезать он с крыши стал, Тут Ягу он увидал, Со всех сил к нему летящу, Под собой земли не зрящу, "Ну (подумал он), еще Будет дело горячо, Будет много мне работы, Благо много и охоты!" Навострив свои рога, Мчится старая Яга: Поравнялась прежде с крышей, Поднялася после выше И пришла в великий страх: Мертвый Змей в ее глазах. "Ах ты, Змей мой Змеуланыч, Дорогой Иван Иваныч! Кто тебя так исказил, Буйны головы разбил? Друг души моей безмерный, Мой слуга нелицемерный, Мой кормилец, брат ты мой, Кто глумился над тобой?"- Так колдунья сожалела И на крышу сесть хотела; Спиридон ее схватил, В бок свирепо поразил. Оглянулася Ягица, Принялась кричать и злиться, Длинну палицу взяла, Бить героя начала: Раз ударила - герою Стало вовсе не до бою, Не упал чуть со всех ног; Но себя он перемог, С новой силой стал сражаться И, что долго прохлаждаться, Просто-запросто сказать - Стал Ягу он побеждать. Тут Яга свирепо взвыла, Пощадить ее просила. "Нет, пощады я не дам, Отошлю тебя к чертям!" Пуще тут Яга озлилась, Завертелась, закружилась И вскричала во гневу: "Пусть я больше не живу, Пусть ты жизнь мою погубишь, Тем царевны не искупишь!"- Головой тут потрясла И со злости умерла. Спиридон тут спохватился: На себя он сам сердился, Что не выведал о том Перед ведьминым концом, Где она царевну скрыла. Вспомнил он, что говорило Деревцо в долине той, Где вступил он с Змеем в бой; У Яги тот жезл сыскавши И его с собою взявши, Он отправился потом Обыскать колдуньин дом. << Глава осьмая >> О ТОМ, ЧТО ДЕЛАЛИ СПИРИДОН С БУЛАТОМ И НА КОМ ЕХАЛИ ИХ НЕВЕСТЫ В мрачну думу погружен, Молча ходит Спиридон, На себя нещадно гневный. Ищет в доме он царевны, Все покои обыскал, Наконец вошел в подвал. Ничего и тут - всё пусто, Пахнет только лишь капустой. Дальше молча он идет И фонарь в руке несет. Две статуйки небольшие, Обе стройные такие, Он увидел, посмотрел, Приподнять было хотел, Но напрасно горячился: Их не поднял, как не бился. "Где ж царевна? где она? Неужели сожрана Ненавистною Ягою?"- Молвил он, стуча ногою. Грустно, бедному, ему, Не приложит он уму, Поступить как в этом деле. Клонит сон его к постеле, Долго, долго он не спал, Чересчур в бою устал. Перемочь сна сил не стало, Он прилег под одеяло; Спит и видит: некий дух Прилетает к нему вдруг И гласит ему чуть внятно: "Храбрость мне твоя приятна, Ты отлично поступил, Что Ягу вконец убил. Не крушися, всё устрою, Скоро всех вас успокою. Как царевны не найти? Снова ты в подвал поди, Две статуйки там заметишь (Ты огонь затем засветишь: Без огня нельзя никак, Там всегда ужасный мрак). Прикоснися к ним той палкой, Что ты взял у ведьмы жалкой, И увидишь пред собой Брата родного с сестрой". Тут исчезло вдруг виденье, Он проснулся в изумленьи, Пораздумал, погадал И отправился в подвал. Только палицей коснулся, От восторга улыбнулся: Миловзора и Булат Пред очьми его стоят... Брат с сестрою обнялися И слезами залилися. Даже самый Спиридон Был растроган и смущен. Объяснил он всё им вкратце, Обнялись они, как братцы, И сбираться стали в путь, Не подумав отдохнуть. Лишь Булат один невесел, Мрачну голову повесил. "Где Любанушка моя? Одинок неужли я?"- Говорил он с сожаленьем. Спиридон тут с восхищеньем Речь Булата перебил, Всё как должно объяснил; Тут в долину побежали, Деревцо скорей сыскали, Прикоснулися жезлом, Да и дело всё с концом! "Я роптать теперь не стану, Возвратил мне рок Любану!"- Закричал, сердечно рад, Торжествующий Булат; Стал с Любаной обниматься И с восторгом целоваться. А меж тем наш Спиридон Миловзорой был пленен, И она его улыбкой Подарила не ошибкой. Брат на помощь подоспел, Кончить всё как раз умел. Решено было - на счастье У отца просить согласья, А потом и под венец, Если даст его отец. В стойле ведьмы конь Булата Поджидал его, как брата; Там же было два коня, Все как будто из огня, Так вот пол ногой и роют, Ну, не дешево, чай, стоят! Не подумай на них сесть: Целиком готовы съесть! Но неробкие девицы, Не боясь коней Ягицы, Сели бережно на них, И затихли кони вмиг. Спиридон меж тем в минуту Отыскал кобылку люту, И отправилися в путь... Громки песенки поют, Разговаривают дружно. "Ничего теперь не нужно Нам: мы счастливы вполне; Одного лишь жалко мне: Где те храбрые герои, Что со мной пустились двое За младой моей сестрой, Поразведаться с Ягой?"- Говорит Булат печально... Едут шибко, путь им дальной, Приезжают вдруг к реке: Волны брызжут в тростнике, По песку, журча, струятся, В даль туманную катятся... "Посмотри-ка, ведь река, Мне кажись, не глубока, Пересохла от морозу; Чем искать нам перевозу, Переехать лучше вброд, Далеко она течет (Говорит Булат) - скорее, Да и ехать веселее". И они пустились вброд. Вот Булат на берег тот Переехал безопасно, С Миловзорою прекрасной И с Любаной Спиридон Едет вместе... только он, И величествен и важен, Обгоняет их на сажень. Вышел на берег, назад Оглянулся, и Булат Тоже смотрит в изумленье... "Что за чудное явленье? Да на ком они сидят?" (Так друг другу говорят.) Оказалось, что Любана На загорбке у Светана, Миловзора на Серпе... Вот что вздумалось судьбе!.. Посмеялись, подивились, Вброд за ними возвратились, Их на берег принесли И расспрашивать пошли: Как да что? каким манером? Уж наверно изувером Всё настряпалося так? "Да, Яга, наш общий враг, Так над нами подшутила, Нас в лошадок превратила: К ней принес нас лютый Змей, Что служил усердно ей. Мы бы вечно так остались, Если б вы не догадались Нас от ведьмы увести, Чрез ручей сей провести. В нем вода течет живая - От волшебства избавляя, Прежний вид она тем дает, Чрез него кто перейдет!"- Так сказал Светан. Довольны, Независимы и вольны, Все обнялись чередой И пустилися домой; Радость души их живила, Услаждала, веселила, Дни невидимо текли. И родительской земли Скоро им явились зданья. Было радостно свиданье: От восторга сам не свой, Всех лобзал старик седой, В честь героя Спиридона Дал земных он три поклона, Дал ему в невесты дочь. Пир начался в ту же ночь, Две вдруг свадебки справляли, Без пощады пировали... Брага пенная лила, Яствам не было числа. Всё, что было только вкусно, Приготовили искусно И поставили на стол. Пир три дня, три ночи шел. Я там был во все три ночи, Ел, что было только мочи, За стаканом пил стакан. А всё не был сыт и пьян. <1840> 151. ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ Как много дум наводит день рожденья! Как много чувств в душе он шевелит! Тот от души его благословит И проведет с друзьями в наслажденьи. А есть другой... Болезнен и уныл, Бежит под сень родительских могил И там, в пылу преступного раздумья, Его клянет и просит у небес В удел земной, как милости, безумья, Чтоб страшный день из памяти исчез!.. Безумен тот, кто рад ему; безумен, Кто упрекать и клясть его посмел. Счастлив - сей лик ни праздничен, ни думен, Кто перед ним ни вырос, ни сробел; Кому с собой ни радости беспечной, Ни горьких мук тот день не принесет; Кому шепнет, что жизнь не бесконечна, Что больше он, быть может, не придет! <27 ноября 1840> 152. СКАЗКА О ЦАРЕВНЕ ЯСНОСВЕТЕ Цып, цып, цып! ко мне, малютки, Слушать сказки, прибаутки! Уж чего мне на веку Не случалось старику? Дай бог памяти! Гисторий Слышал пропасть! Как Егорий С волком дрался, как солдат Вдруг попал ни в рай, ни в ад; Как Руслан с Бовой сражался; Как на черте Карп катался, Как, не для ради чего, Черт взял душу у него! Как Егору да Вавиле Ведьмы ребра изломили, Как пяток богатырев Полонили сто полков, Как Ягу прибил Данилыч, Сатана Сатанаилыч Как на землю нисходил, Души добрые мутил... Как Иван коня-горбатку Заставлял плясать вприсядку, Как бесстрашный царь Макар Полонить ходил татар... Как по щучьему веленью, По Иванову прошенью Ведра на гору взошли На потеху всей земли... Как он ездил на лежанке, Как держал колдунью в банке Чернокнижник Змеулан, Страх для всех окольных стран... Знаю всё, но не об том Речь теперь мы поведем. Поведем мы речь про царство, Про большое государство, Где во время сказки сей Государь был Елисей... Елисеево правленье Было всем на удивленье, Силе вражеской назло Царство крепло и цвело: Там не слышно было мору, Ни вражды, ни заговору, Ни других каких потех, Побери их леший всех!... Все как братья словно жили, А царя уж как любили, Так, не хваставши, скажу, И ума не приложу! Да и то сказать, еще бы Не любить его особы - Был он подданных отец, Награди его творец!.. Словно с детками родными, Он, вишь, всем делился с ними. Чуть победа, празднество - У него и пиршество! Всё бояра, всё миряна, Всё чиновные граждана Уж к нему приглашены И вповал напоены! У царя еще, окроме Этих милостей, был в доме Преогромный вечный пир Для того, кто сед и сир... Так он страждущих всех нежил... Бог за то его потешил И, по благости своей, Даровал ему детей Умных, добрых, залихватских, Проживавших в чувствах братских! Старший сын его Роман С виду был другой Полкан, Настоящим он ироем Ходит в доме по покоям, Ростом чуть ли не в сажень И красив, как вешний день... Кудри сами завивались, И усы уж пробивались, Был он уж во цвете лет, Расцветал как маков цвет... "Что, Роман-брат, не пора ли И жениться для морали? Ты уж взрослый молодец",- Раз сказал ему отец. Наш Роман потупил очи И заплакал что есть мочи, Так что сердце у царя Сжалось в виде сухаря, Так что инда все окошка В доме вздрогнули немножко... "Рад я, батюшка, жениться, Коль невеста мне случится Из каких заморских стран (Наконец сказал Роман). Только надо не простую, А царевну молодую, Чтоб была она умна, И богата, и красна". -"Правда, правда! (царь ответил.) Я еще не заприметил Для тебя, брат, по плечу. Но авось, ведь и сыщу!" На другой день совещанья Разослал царь приказанья, Чтоб немедленно к нему, Как владыке своему, Ради некого присловья Собралися все сословья, А меж тем велел он пир Приготовить на весь мир... Дело важное решиться На пиру должно: боится Царь, - не то чтоб самому Не достало тут уму, И не то чтоб из приличий, А старинный был обычай Дело важное решать, Чтоб несчастья избежать, Не нажить поклепу света, После общего совета... Пир готов великолепный, На столы напиток хлебный, Мед и прочее вино Уж давно принесено... Гости в доме кишмя кишут, От восторга еле дышат, Что пришла такая честь - За столом им царским есть... Вышел царь. Пошли поклоны, Толковали про законы, Про спокойство, про войну, Про дела и старину... Елисей вдруг с места сходит, На высокий трон восходит И оттуда речь ведет, Поклонившись наперед... "Вам, бояра и дворяна И чиновные граждана, Всем известно, что я сед, Что уж мне не двадцать лет... И для этой-то причины, Чтобы не было кручины, Чтоб всё шло у вас к добру И тогда, как я умру,- Объявляю всенародно, Что оставить мне угодно, Не в обиду никому, Трон мой царский, по уму И по росту великану, Сыну старшему Роману. Но чтоб это учинить, Надо нам его женить, Чтобы он не баловался, За чужими не гонялся, А найпаче чтоб в стихи Не пустился на грехи... Ваш совет я уважаю И затем вам предлагаю Поразмыслить и решить: Сыну ровню где найтить? Из которого-де царства, Вы скажите без коварства, Нам царевна по плечу,- А не то поколочу" (Царь промолвил ради шутки,- Он остер на прибаутки, Хоть и нету в них пути... Ну, да бог ему прости!). Тут бояра и дворяна И чиновные граждана Почесали за ушми И задумались вельми... Долго думали, корпели, Угодить царю хотели; Всяк совет давал тут свой Ради надобности той; Царь, прослушавши, "Не пара!- Отвечал им: - та уж стара, Та горбата, та бедна, Не царевна та княжна..." Лоб бояра потирали, Думать снова начинали... А мудрец один седой Лишь качает головой. "Ладно (думал он), постойте, Что вы тут себе не пойте, А как я свое скажу, Так уж, верно, угожу"; И решившись наконец, Начинает так мудрец: "Царь наш, ты наш благодетель, Счастья нашего содетель, Не вели меня казнить, А вели мне говорить..." "Говори!" - царь отвечает, И мудрец так продолжает: "Силен ты, богат и славен, Кто с тобой по власти равен? У кого такая рать, Где такая благодать,- Царства более твово В свете нет ни одного, Все владыки, все соседи Пред твоим величьем дети, И в свекрови ни одна Из их дочек не годна... Да и нет во всей природе, Ни в одном сиречь народе Нет пригодной для него, Для Романа твоего... К пользе царственной ревнуя, Обвенчать его хочу я На красотке неземной, На владычице ночной. Пречудеснейшая тайна Мне открылась не случайно,- Коли хочешь, сообщу И что делать научу..." -"Говори! да лишь курьезно,- Отвечает царь серьезно,- Разным вздором не скучай, Подарю тебе на чай..." Вновь мудрец так начинает: "В неком царстве проживает, Что за тридевять земель, Славный царь Ходинамель... У царя, окроме дочек, Есть приемыш, как цветочек Расцветает пышно он, Весь сияньем окружен... То царевна Ясносвета,- В царстве лучше нет предмета, Так чудесна, так умна, А особенно ясна! Все дивятся, что за чудо, Самоцветней изумруда, Как от месяца в ночи, От нее идут лучи... По известной мне науке Прокатился раз от скуки Я в то царство, лишь на час Отлучившися от вас... Как вошел во двор я пышный, Только было там и слышно, Что хвала ее красам, Диву дался я и сам... Столько блеску, столько жару, Что не долго до пожару! Ну диковина! дивней Не найдется в жизни сей! Вот уж, правду молвить, знатно! Только мне невероятно Что-то стало, что она, Вишь, от смертных рождена... Разум мой пришел в свирепство, Я принялся за волшебство... И недолго я гадал, Подноготну всю узнал... Умолчу, каким манером,- Не назвали б изувером! Просто молвлю, что она Не царевна, а луна... В небе скучившись дежурить, Гарцевать и балагурить И пред солнцем не хотя Унижаться, не светя, Днем она на землю сходит И в том царстве день проводит, А как солнце сходит прочь, Освещать уходит ночь... Вот невеста для Романа! Кроме царственного сана - И ведь где же? в небесах!- Важный клад у ней в руках, И богатство ее будет,- Бело озеро запрудит..." -"Ладно! (молвил Елисей.) Нарядить к царевне сей Послезавтра же посольство, Да не делать своевольства, Чинно там себя вести, Чтоб царевну привезти Без урону и изъяна Для царевича Романа... Штука славная! луна Будет в дом к нам введена! Ну, брат, честь тебе и место, Да спасибо за невесту, Ведь такой уже другой Не отыщешь под луной!.." (Говорит царь мудрецу.) "Но еще царю-отцу Нужно молвить между прочим, Что ведь этак не упрочим Мы навек себе луны (Говорит мудрец). Должны Мы к земле ее навеки Приковать..." - "Но человеки Через эти чудеса Могут выколоть глаза. С обязанием подпиской, Чтоб к земле держалась близко И являлась поскорее, Будем отпуск давать ей, Только б с солнцем не дружилась Иль с звездами не водилась; Впрочем, это уж, тово, Дело сына моего..."- Царь сказал с самодовольством И занялся хлебосольством... "Нет, неладно, царь-отец! (Отвечал ему мудрец.) Так она, у нас соскуча, Заберется в серы тучи, И попробуй-ка поди Вновь беглянку приведи!.. Нет, чтоб было безопасно, Средство знаю я прекрасно: Есть чугунное кольцо Здесь со мною налицо. Вот царевич (тут до стану Он согнулся в честь Роману), Вот возьми! да береги, Уничтожить не моги! Поезжай ты сам в те страны, Я коня тебе достану, Да такого, что он в час Донесет тебя как раз... Как вспылят у вас сердечки, Да захочется колечки Друг у друга променять, Это ей изволь ты дать; Ей оно вопьется в руку, Но не бойся, стерпит муку... Но зато, ручаюсь я, Будет целый век твоя..." Царь радехонек до смерти. "Не вмешались бы тут черти!"- Говорит он... Славный пир Тут пошел на целый мир, В честь блистательной надежды; Наконец сомкнулись вежды; А царевич наш Роман Был уж близко чуждых стран... Пречудовую свиньюшку, Ростом в сдобную ватрушку, Подарил ему мудрец. Вот и к царству наконец Наш царевич подъезжает, Тут свиньюшку оставляет И идет себе пешком В преогромный царский дом. В нем и роскошь, и богатство, И устройство, и опрятство, И различных тьму красот Сам колдун не перечтет... У дверей стоит прислуга Вся в убранстве из жемчуга, Так как жар вот и горит, По-гишпански говорит... Между ними тут Емеля... "Где царя Ходинамеля (Говорит Роман) найти, Укажи - да проведи!" Тут прислуга подскочила И царевича спросила, Кто он родом и отколь, Не саратовская ль голь, И не с вражьего ль навета Прикатил к ним до рассвета? Но с почтением потом Отступили чередом, Поклонились и к царю Дали путь богатырю... "Ну-тка, царь Ходинамель, Оставляй свою постель! (Закричал дурак Емеля И толкнул Ходинамеля.) К нам царевич из чарморя Прикатил размыкать горе, Угощенье припаси Да садиться попроси!.." Не расслышав хорошенько, Рассердился царь маленько И, вспылив на дурака, Дал в загривок тумака... Вдруг он делом спохватился, Как надлежит извинился, И с царевичем они Уж осталися одни... Тут Роман потупил очи И заплакал что есть мочи, Слезы вытер рукавом И речь начал так потом: "В наше малое поместье Донеслося, царь, известье Из огромного твово, Что дивней нет ничего Среди всех пределов света, Как царевна Ясносвета, Дочь названная твоя, Ей в мужья гожусь ли я? Согласишься ль ты - не знаю, Но к ней страстью я пылаю, Хоть не видел никогда". ("Ну, да это не беда,- Коли с неба, так уж видно, Что ей мужем быть не стыдно",- Он подумал про себя...) -"Я и дочку для тебя Уступить готов любую, Хоть старшую, хоть меньшую... У меня их богатель!- Отвечал Ходинамель И воскликнул что есть силы: - Эй вы, дочки мои милы! Мы, сударыни, на час К нам в беседу просим вас..." Только вымолвил, девицы Прибежали из светлицы И все стали у стены... "Ну, которую в жены Ты, царевич, завоюешь Или всех их забракуешь?"- Царь сказал... Роман взглянул: "Знать, мудрец меня надул, Или я теперь в угаре: Тут такие инда хари, Что за чертовых сестер Их признать - так не позор!"- Так Роман себе помыслил, Их по пальцам перечислил... Вдруг на самом на краю (Я от вас не утаю: Он в тот час немного струсил, Так его переконфузил Ясносветы чудный взгляд!) Видит: два глаза блестят, Самоцветный словно камень, Словно звезды, словно пламень! "Та, та, та! Так вот она Уж доподлинно красна, Правда, в ней уж столько жару, Что недолго до пожару..."- Он подумал... Зорких глаз Не спускал с нее он час, Поразмыслил, постыдился, Да по горло и влюбился. "Уступи ты мне вот эту, Сиротинку Ясносвету, Уж куда мне до другой, Удовольствуюсь и той!"- Так Роман сказал с усмешкой, Царь же думал: "Глуп как пешка Он, урод, молокосос, Слеп он вовсе или кос, Хорошенько я не знаю, Лишь того не постигаю, Отчего не дочь мою Он берет в жену свою... Пусть же нянчится с девчонкой!.." "Коли хочешь, будет женкой Ясносветочка твоей, Приказать не смею ей, А даю свое согласье",- Он сказал... Роман от счастья Чуть в безумство не пришел, Чепухи не замолол... Но опомнился... К невесте Подошел с царем он вместе И его женою быть Стал красавицу просить... Ясносвета оробела, С изумленьем посмотрела, Раскраснелась как заря И с согласия царя Наконец ему сказала: "Что охота вдруг припала, Да и видано то где - На безродной сироте Сыну царскому жениться?.. Но должна я согласиться, Коли дело уж давно Без меня порешено..." Тут Роман кольцо снимает, Ей на руку надевает, А ее берет себе; И, покорствуя судьбе, Царь чету благословляет И, меж прочим, прибавляет: "Но ты знаешь ли - она Ведь как нищая бедна? Я не знаю ее роду, По двенадцатому году В плен была она взята И в дворец мой принята... Я даю ей хлеб лишь с солью, Ты берешь ее голь голью..." "Ладно, - думает Роман,- Не глумися, бусурман. Или ты и сам не знаешь, Что из царства отпускаешь Драгоценный, чудный клад; Ладно, буду я богат, Ведь луне сребра и злата Занимать, я чай, не надо - Царства купит ваши все Тем, что есть в одной косе..." Помолившись, поклонившись И радушно распростившись, Царь с царевной молодой Отправляется домой. Между тем царь Елисей Называть велел гостей,- Предан радостной надежде, Ходит в праздничной одежде, Приказанья отдает Да застольную поет... День к полудню стал склоняться - Гости начали сбираться, И меж множеством гостей Прикатил царь Пантелей, Пожилой, не политичный, С Елисеем закадычный, Приглашенья он не знал, А нечаянно попал... Притворяться не умея, Царь в сторонку Пантелея Вдруг отводит и тишком Говорит ему потом: "Поздравляй, брат, поскорее Ты с невесткой Елисея! Сына, братец мой, женю, И на нынешнем же дню!.. А невеста - так уж чудо! Самоцветней изумруда, Лучше б я и не желал,- Разве ты бы дочь отдал, Так задумался б немного..." - Ох! давно, по воле бога, Дочь погибла у меня, Даже как, не знаю я. Делать нече! Не вернется, Только плакать остается, А охотно бы Роман Был в мужья ей мною избран",- Так ответил со слезами Пантелей и рукавами Ну-тка слезы утирать, Чтоб тоски не оказать... Елисей великодушный Сам завыл, как малодушный, Пантелея утешал И потом ему сказал: "Что касается до сына, То счастливый он детина, Ведь, поверишь ли? луна Будет, брат, ему жена... Всё небесное пространство На одно лишь ей убранство, Вишь, в приданое идет: Целиком небесный свод Ей с морями, областями, Поселеньями, садами, С кормной птицей всех сортов И скотиной всех родов,- Будет тут тряхнуть червонцем! Только жаль, что вместе с солнцем Ей придется всем владеть И сношенья с ним иметь... Впрочем, что же, бог помилуй! Как войдем мы только в силу, Можно, знаешь, и тово... Рати двинуть на него... Не большая ведь персона, Да и светит-то как соня, Не заботясь ни о чем, Ну да мы его пугнем!" Молча слушал Пантелей То, что баял Елисей, И потом сказал с улыбкой: "Ну, смотри, брат, как ошибкой Не вломися в чепуху, Уморишь всех со смеху... Есть ли месяцу причина Выходить за твово сына? Да притом и небеса Без него что за краса!..." Елисей вельми серчает И, подумав, отвечает: "Что сказал, то докажу, Всех на свете пристыжу". Тут он всё пересказал, Что мудрец ему сказал. Пантелей пожал печами. "Славны бубны за горами",- Он подумал, а потом Занялся и пирогом... Так прошло около часу, Елисей напился квасу И хотел ложиться спать На дубовую кровать, Вдруг, обрадованный, слышит: У ворот свиньюшка дышит Так, что ажно всё дрожит. Елисей туда бежит, Сына у двери встречает, Лобызает, обнимает, А Роман вместо ответа: "Вот царевна Ясносвета",- Говорит ему, и он Отпускает ей поклон... Сердце пляшет от блаженства У царя! Все совершенства, Всё, чем славен женский пол, В Ясносвете он нашел. Весть гремит меж тем в народе, Что луны теперь в природе Уж не будет, что она За Романа отдана. Кто шататься в пьяном виде Ночью любит, тот в обиде Был при случае таком; А кто любит царский дом, Тот в сильнейшем был восторге, И в трактирах, и на торге, И в домах, и на дворах Пел с восторга, так что страх... И придворные того же Были мненья: всех пригожей, Всех яснее, всех белей, И прекрасней, и умней Все царевну признавали Да из чарок попивали... Лишь один царь Пантелей Что-то не был веселей... Без любви и без привету Он смотрел на Ясносвету, И так пристально смотрел, Что самой ей надоел... Чтоб скорей окончить дело И кутить опосле смело, В честь счастливому концу, Молодых ведут к венцу... Обвенчали по порядку... Чуть не пляшет царь вприсядку, Так он счастью сына рад! "Был я (мыслит он) богат, А теперь уже найпаче Буду впятеро богаче... Что за нужда, коль темно Будет в небе всё равно!.. И кому это обидно, Что луны не будет видно? Молвит всяк, уняв тоску: "Знать в бессрочном отпуску, Знать, светить ей надоело, За другое взялась дело",- Потолкуют да потом И забудут чередом... От того их не убудет... Перву ночь теперь не будет В небе сумрачном луны, Диву даться все должны!.. Да и сам я подивуюсь, На невестку полюбуюсь: "Что, голубушка, сидишь На земле, а не глядишь Уж, как встарь бывало, с неба, Словно с год не евши хлеба..." Солнце красное садится, Люд крещеный веселится... Попиваючи винцо, Царь наш смотрит на кольцо На руке у Ясносветы И поет ей многи леты... Все спокойны, все поют, А найпаче того пьют... Царь лишь только Пантелей Не стает всё веселей... То глядит на новобрачных, То теченье облак мрачных Мутный взор его следит... Елисей ему твердит: "Что ты братец, что невесел, Что ты голову повесил?.." И уходит от него, Не добившись ничего... Там с придворными толкует, Как он солнышко надует, Как приданое луны Получить они должны, И потом, смеясь свирепо, Обращает взор на небо... Вдруг он видит: в небеса Всходит свету полоса... Он попристальней глядит... Вот летит, летит, летит, Светом радостным блистает И на небо выплывает, Миловидна и красна, Словно прежняя, луна. "Различать я не умею (Говорит он Пантелею, Указав на высоту), Эту как зовут звезду?.." Пантелей глядит, хохочет, Елисея так порочит: "Ну, брат сделал ты чуху, Уморишь всех на смеху, Это просто ведь видна Настоящая луна..." -"Как!" - царь в бешенстве взывает, Мудреца тут призывает, Задает ему допрос. А мудрец, повеся нос, Елисею отвечает, Что он сам того не знает... В это время и все гости Небо взвидели; со злости Стали жалобно кричать, Что луна мешает спать, С мест своих все поскакали, Толковали, рассуждали И кричали так, что дом Обернули кверху дном... Сам царевич в изумленьи С места встал; как привиденье, Помутился, побледнел И на небо поглядел... А меж тем с большим свирепством Царь ругался над волшебством, Проклинал его как мог, Да простит ему то бог! "Чрез ошибку эту злую Взяли, может быть, простую Девку мы себе в родство (Говорит он). Шутовство, Что ли, это, в самом деле? Обмануть, что ль, нас хотели?" И, серчая, что есть сил Всю вселенну царь бранил... А меж тем царь Пантелей Делал во сто раз умней... С Ясносветою несчастной Что-то баял он согласно, Всё об чем-то вопрошал, Что-то всё припоминал... Знать бы было интересно, Да, на грех, то неизвестно... Наконец царь Пантелей Вдруг упал на шею к ней: "Дочь моя! мое рожденье, Небесам благодаренье! Вновь ты мне возвращена!"- Говорил он, а она Так и падает на шею Со слезами к Пантелею... Тут подходит Елисей: "Неужель отец ты ей?" (Вопрошает)."Да, она Точно та, что пленена Встарь была Ходинамелем". Одурманен, словно хмелем, И Роман пришел в тот час, Объяснилось всё как раз, Все четверо обнялися, Быть век в мире поклялися, Безобидно проживать Да деньжонки наживать. Снова кубки заблистали, Пить прилежней вдвое стали, И пошел такой тут пир, Что не знал подобных мир. Я там был три сряду ночи, Ел что было только мочи, За стаканом пил стакан, А всё не был сыт и пьян... 1840(?) 153. Юность Ломоносова. Драматическая фантазия в стихах; в одном действии с эпилогом. Действующие лица: Старик. Женщина. Михаил, сын их. Извозчик. << Сцена 1 >> << Простая крестьянская изба; посередине деревянный стол. Старик >> << починивает сеть; пожилая женщина сидит за самопрялкой; >> << вдали в задумчивости сидит мальчик с книгой. >> << Старик >> Плохие времена; прогневался на нас Правдивый бог: хлеба, покосы плохи - Того гляди, придется голодать, Придется продавать последние лаптишки. На ту еще беду ни щука, ни карась, Ни сельди, ни треска не ловятся изрядно. Ох, ох! старуха! худо время! << Женщина >> Ась? Кажись, ворчишь недоброе ты что-то; Господь даст день и пищу, - не тужи! << Старик >> Да, хороша пословица, а знаешь Пословицу другую: на бога надейся, Да не плошай и сам? и эта хороша. Вздохнешь и нехотя, как нету ни гроша, А силы всё слабее да слабее!- Ох! что-то мы с тобой, старуха, Тогда начнем, как выбьемся из сил! << Женщина >> Зато наш сын в то время будет силен: На старости призрит, прокормит нас. Поди сюда, Михайло, о тебе, Ты слышишь, речь идет, поди скорее! << Михаил >> Что, матушка? я книжки зачитался,- Как много тут хорошего, давно Я не был так доволен: как-то сердцу Приятно, как начну читать псалтырь. Послушай-ка! прочту тебе страничку! << Женщина >> Ох, дитятко, ох, горе-богатырь! На горе выучил письму отец Никифор! << Старик >> Доподлинно на горе: малец взрослый, А нет, чтоб отцу в работе помогать. << Женщина >> Чтоб матери горшки переставлял... << Старик >> Чтоб иногда развесил мне хоть сети Для сушки... << Михаил >> << (огорченный) >> Матушка, отец родимый мой! << Старик >> Всё с книгою сидит, читает. Дети, дети! Для вас трудись руками и спиной, А вы ленитесь... << Женщина >> Рвете рубашонки Да дрянные читаете книжонки! << Михаил >> Помилуй, матушка, отменнейшие книги, И даже есть картиночки в иных. << Старик >> Опять свое! << Михаил >> << (жалобно) >> Да не сердись, родимый; Что мне велишь, всё сделаю тотчас, Рад помогать тебе, что силы станет, И буду лишь тогда читать, Как дело кончу... << Старик >> Ну, родимый, ладно! << Михаил >> << (ласкаясь к нему) >> Прости, коли сердит! << Старик >> << (целует его) >> Ну, будь вперед умнее! << Женщина >> Да, да, умнее будь. << Михаил >> Да, я буду умнее! Я, батюшка, теперь уж не дитя, Пройдет пять лет, - как ты, я взрослый буду И стану работать за всех вас, вам Покойно будет; всем займусь исправно, Лишь вы за то читать мне не мешайте, Как дело кончу... << Женщина >> Да скажи на милость, Что к чтенью вдруг тебя так пристрастило И что, скажи, хорошего есть в книгах? << Михаил >> O, много! много! матушка! << Женщина >> Да что же? << Михаил >> Не знаю, как сказать, а только хорошо. Когда я в первый раз взял книгу И начал буквы разбирать - Почувствовал я в сердце радость, Готов был с книгой умереть! Глаза мои к словам прильнули, Душа их смыслом увлеклась; Я дальше, дальше, - всё другое, И всё так чудно-хорошо! Куда, я сам не знаю, мысли Меня манили за собой, И вот с тех пор люблю я книги И буду их читать всегда! << Старик >> Да что же толку? Ты ведь будешь Крестьянином таким же, как и я, А я не знаю в книгах ни бельмеса, Да прожил век не хуже грамотея. << Женщина >> Ась? << Михаил >> Я слышал, батюшка, и в книгах Читал, что есть такой народ, Который знает всё на свете: Считает звезды в небесах, Всё, на чем свет стоит, изведал И, как вертится свет, постиг... Таких, слышь, в Питере немало, И всем им там большой почет, Какого немцам не бывало: Сама царица их блюдет! << Старик >> Так что же в том: не хочешь ли и ты Таким же быть заморским колдунишкой? << Михаил >> Признаться, батюшка, я думал, Когда бы ты позволил мне, Поехать в Питер, обучаться Охота забирает страх... Об этом мысль не оставляет Меня; попробовал бы сам Писать такие же я книги... << Женщина >> Вот что затеял, вот те раз! Еще он смеет озорничать! Пусти его, вишь, в Питер: хочет он Учиться, а отца и мать Покинуть. << Старик >> Не годится, Миша, Такие думы замышлять; и что С них проку? Лучше хлеб насущный Ты честно добывай, крестьянином живи, Куда уж нам до мудрости столичной! Ты там себе пристанища не сыщешь, Умрешь там с голоду... << Михаил >> Я рад Всё претерпеть, лишь можно б было Мне там в училище вступить,- О, как бы я учиться начал! Всё б для науки я забыл! Мне, право, батюшка, порой На ум идет, что без науки Могу я умереть со скуки,- Давно уж я грущу душой. Все книги, что отец Никифор Оставил мне, уж я прочел, Почти уж выучил на память, А жить без книг я не могу... Свези же в Питер, мой родимый, Меня, и в школу там отдай! Я скоро выучусь, приеду И с вами снова буду жить! << Старик >> << (строго) >> Откуда ты набрался этой дичи? Не смей об этом больше говорить! Мальчишка, ты не понимаешь дела... Знать, этого ты духу набрался Из книг; подай - я их все спрячу; Отдам тогда, как будешь поумней! << Михаил >> << (умоляющим голосом) >> Пусти учиться! << Женщина >> Ась! << Михаил >> Хоть книги-то оставь! << Старик >> Подай сюда иль сам возьму их, ну! << Михаил >> << (в страхе) >> Оставь хоть две! << Старик >> Нет, ты избаловался: Работать не работаешь, шалишь, Да дичь еще такую замышляешь! << Женщина >> Знать, правда, что недобр тот человек, Который возится с нечистой силой книжной! Я, грешная, отроду не читала, Да и читать не приведет господь, Хоть до седых волос уж дожила я; А он молокосос!.. << Михаил >> Ах, матушка! за что Все на меня? Как я теперь несчастен!.. << Старик >> Из головы дурь выкинь, помогай Работать мне прилежно, приучайся Хлеб добывать трудом, и помни век, Что не бывать тебе, пока живу я, В столице, не видать поганых книг! Иди же, спи спокойно... << Михаил >> Ах, родимый, Могу ли спать спокойно? Хоть одну Исполни просьбу: я... << Старик >> << (строго) >> Не смей и говорить! << (Михаил заливается слезами) >> << сцена 2 >> << (Поле. Вдали лес. Вправо большая дорога) >> << Михаил >> << (один) >> День ото дня мне тяжелей: До вечера от утра за работой, Которая не по сердцу, сижу; Отец за мной так строго смотрит, Все книги спрятал, а без них Мне тяжко, скучно, я страдаю... Бывало, так легко душе, Когда я чтеньем занимаюсь, Стараюсь разгадать: зачем И почему написано в ней то-то Или другое? Время так летит, Не замечаю я его теченья... Бывало, мысль надеждой занята, Что я учиться буду, буду сам писать, Что не простым я буду человеком И, может быть, других перегоню... Что и отца и мать утешу я Собою, облегчу их участь... И всё-то вдруг пропало, разлетелось: Крестьянин я, крестьянином умру! Отец не понимает польз своих И отпустить меня не хочет в Питер... А надо мне учиться, самому Приняться сочинять, да, надо! К тому назначен я судьбой и знаю, Что говорил мне тот небесный вестник, Во сне который посетил меня! Он мне сказал: "Высок удел, Который для тебя назначен, Иди, лишь не кривым путем, Будь честен, добр, покорен, прямодушен, К чужому завести не знай: И своего довольно будет! Учись прилежно, силы все Употреби ты на науку, Иначе будешь мужиком!" И вдруг пропал; тут на меня Повеял запах ароматный... Сначала я не понимал, Что делать; после догадался, За книгу взялся в тот же час И с той поры всё думал, думал, Как бы учиться, как бы мне Моей судьбины не прогневать!.. Читал прилежно и порой Стихи сам пробовал писать я, И так тогда я весел был! Теперь надежды я лишился. Что делать мне? << (по дороге проезжают несколько путешественников) >> Счастливый путь! Они, быть может, едут в Питер! А я, я должен здесь грустить И не учиться, не послушать Того, что сон мне предсказал! О, что мне делать! я просил Отца раз пять - не отпускает И не отпустит; бредом он Зовет мои предположенья... А доказать я не могу, Что он ошибся! Как же быть? Как в Питер мне попасть? не знаю! Когда б не гневался отец, Тихонько б я ушел отсюда! Но как? дороги не найду! << (по дороге проходят несколько пешеходцев) >> Они идут... а что же я, Ходить тож, кажется, умею. Спрошу, где, как?.. язык ведь есть!.. << (в ужасе) >> А мать, отец? Оставить их На сокрушенье, на рыданья? Они меня балуют так, Лишь на меня у них надежда... Уйду... покоя их лишу, Они почтут меня погибшим! << (Решительно) >> Пусть так... но я им докажу, Что не погиб я, ворочуся я Ученый, умный, ото всех Почтен, с чинами и с богатством, И пусть бранят тогда меня За то, что я от них укрылся! Иду... о, господи, прости, Что я родителей оставлю, Что не послушался я их! Иду, иду!.. << По дороге проезжают извозчики с кладью. Михаил идет к ним. >> Спрошу, где Питер, На первый раз хотя у них... << (Обращается к извозчику.) >> Где в Питер мне пройти поближе, Скажи, старинушка? << Извозчик >> Что, свет? Да ты зачем идти туда намерен? Ведь Питер-то - отсюда не видать! << Михаил >> << (в замешательстве) >> Да так, мне надобно... Скажи, Пожалуйста, скорей! << Извозчик >> Так ты не шутишь? << Михаил >> До шуток ли? << Извозчик >> Да как же ты пойдешь, И что тебе идти-то за охота? << Михаил >> << (в сторону) >> Ах, боже мой! что ж я ему скажу? <<(Вслух) >> Пожалуйста, скажи, - там у меня родные, А здесь я сирота! << Извозчик >> Теперь я понимаю... Да только всё того мне не понять, Как ты дойдешь? Ведь ты и мал, и беден! << Михаил >> Дойду, дойду... << Извозчик >> Пристанешь, захвораешь! << Михаил >> Нужды нет! << Извозчик >> Жалко мне тебя... Садись на воз, я подвезу покуда. << Михаил >> << (садится с веселой улыбкой) >> Вот видишь: ты тужил, Как я дойду, а первый сам помог мне, - На свете не без добрых, знать... << Извозчик >> И не без злых! << (Ударяет кнутом по лошади и уезжает вместе с Михаилом.) >> << Входит старик, отец Михаила, и за ним жена его. >> << Старик >> Да где же наш Михайло? Что за пропасть, День целый я ищу его напрасно,- Помилуй бог, уж не пропал ли он? Искал, искал, ну так, что утомился! Где он? Не в Питер ли ушел, шалун, Не утонул ли, не упал ли в яму?.. О господи! как сердцу тяжело! Как будто должен я его лишиться! << Женщина >> << (входит) >> Ах, горе, горе! мы его лишились. Искала я везде, и у соседей Я спрашивала - нет... О боже мой! Да где же он? да что же с ним случилось! << Старик >> Везде искала - нет! О, страшное сомненье Исчезло! Новою бедой господь Карает нас: его святая воля! Одна была надежда - миновалась... << Женщина >> << (плачет) >> Пропала наша лучшая надежда. << Старик >> Один был сын - и тот недолго был! О горе, горе нам, старуха! << Женщина >> Горе, горе! << Плачут отчаянно; занавес опускается. >> << Эпилог >> << Действие происходит через пятнадцать лет. Кабинет, великолепно убранный. >> << Ломоносов сидит в задумчивости, сочиняя стихи. >> << Ломоносов >> Ну, это будет хорошо... Что ж дальше? Подумаю, так что-нибудь придет... << (Думает) >> Нет ничего... На мысль воспоминанья Приходят, я их разбудил стихом. "Как прошлое для нас заманчиво и ново!" Давно ль еще я был совсем не то! Я помню, был когда-то я в деревне, Читал псалтырь и сказку о Бове И приходил в восторг от разной дряни. Я помню, как отец меня бранил За леность, за любовь к науке. Он Не верил ни ученью, ни людям И был уверен, что ученье вздор! Покойный сон страдальческому праху - Тяжелый крест он до могилы нес, И жаль, что весть отрадная о сыне Не усладила дней его последних. А мать моя, - она меня любила, Хоть тоже от нее за книги доставалось! А как я их ужасно огорчил, Когда вдруг скрылся из дому... Как много С тех пор со мной случилось перемен! Трудов немало перенес я: Нередко даже голодал, С людьми боролся и с судьбою, Дороги сам себе искал. Сам шел всегда без руководства, Век делал то, что честь велит, И не имел хоть благородства, А благородней был других... Зато достиг своих желаний, Учиться дали средства мне - Я быстро шел путем познаний И на хорошем был счету... И вот я шел да шел, трудился, Свой долг усердно исполнял И этим кой-чего добился: Теперь я тот же дворянин! Но это всё еще ничтожно Совсем не этим я горжусь, Такое титло всем возможно. Горжусь я тем, что первый я Певец Российского Парнаса, Что для бессмертья я тружусь... Горжуся тем, что, сын крестьянский, Известен я царице стал И от нее почтен вниманьем И ей известен, как пиит. Горжуся тем, что сердце россов Умел я пеньем восхитить, Что сын крестьянский Ломоносов По смерти даже будет жить! <1840(?)> 154-156. Из водевиля "Утро в редакции" 1 Чуть проснешься, нет отбоя От задорливых писак, Не дают тебе покоя, Жгут сигары и табак, Предлагают нам услуги, Повестцу вам принесут И, как будто на досуге, С жаром вам ее прочтут. Тот пучок стихотворений Вам изволит предлагать,- Сам не знает ударений, А ударился писать. Тот свою дрянную сказку Подает в десятый раз: "Я поправил тут завязку, Стал короче мой рассказ". Тот с безграмотной статьею Силой ломится к вам в дверь: "Извините - беспокою, Но последний раз теперь". Тот придет с пиесой дикой: "Прочитать я вас прошу, Человек-де вы великой, Вашим мненьем дорожу"- И начнется искушенье... И пойдет тут кутерьма. Просто сущее мученье, Ходишь точно без ума. Тут клянешь литературу, Проклинаешь сам себя; В лапах держишь корректуру, А держать ее нельзя. А тут смотришь - вдруг газеты Новый номер принесут, В нем тебя сживают с света, По карману больно бьют... А тут смотришь - гневный фактор Впопыхах к тебе бежит: "Господин, дескать, редактор, Типография стоит!" Как-нибудь гостей проводишь, Над статьей начнешь корпеть, Что попало производишь, Только б к сроку подоспеть! Вдруг... о, страх! толпою гости, Как враги, нахлынут вновь. От досады ноют кости, Приливает к сердцу кровь. День проходит, день потерян... Заглянуть беда вперед; На другой день - будь уверен - То же самое пойдет! 2 Как скучны эти господа! Жить не дают совсем в покое. Придут и сядут без стыда, Болтают битый час пустое, А ты тут думай: вот беда! Я не один, и нас не двое. 3 А завтра публика что скажет? Она меня же обвинит! Кто правоту мою докажет? Кто ей всё дело объяснит? Кто скажет ей, что на рассвете Я встал, забыв и сон и лень, И что на нашем белом свете Мне ежедневно - черный день? <1841> 157-160 Из водевиля "Шила в мешке не утаишь - девушки под замком не удержишь" 1 На объявленья ловят нас, Кто нынче их не рассылает... О новой книге в день пять раз Книгопродавец объявляет... Все деньги шлют за новизну, Спеша прочесть ее во здравье, А получают старину, Где ново - только лишь заглавье. Врачи зубные о зубах Кричат немало и кричали, А между тем не дай аллах, Чтоб мы к ним на зубы попали. Очки вам оптик продает, Слепцы в которых видеть станут,- А кто их купит, тот поймет, Что он оптически обманут... Какой-нибудь мосье Гримо, Недоучившийся повеса, Берется с глаза снять бельмо, А сам не смыслит не бельмеса. Вот объявленья! Вот они! Сказать не будет неприлично, Что объявленья в наши дни - Легчайший способ врать публично! 2 Жизнь нашу тратя на химеры, Весь век мы все до одного На разнородные манеры Вертимся около того... Чиновник, чтобы подслужиться Там, где есть польза для него, И повышения добиться,- Вертится около того. Тот на красавице женился Для утешенья своего; Вдруг знатный друг к нему явился, Вертится около того! Писатель раз умно напишет, Так, что похвалят все его, Да после тем же всё и дышит, Вертится около того. Жених невесту так голубит, Ее хранит как божество - Подумаешь: ее он любит,- Вертится около того. << (Бьет по карману.) >> Тут, впрочем, нечему дивиться, Мудреного нет ничего: И мир-то, кажется, вертится Весь около того! 3 Доктора свои находки Сыплют щедрою рукой: Лечат солью от чахотки И водой от водяной. Прежде этими вещами Добывали мы доход, А теперь не рады сами, Что пустили воду в ход. Времена для нас плохие, Мы теперь хоть волком вой: Не зовут уж нас больные, Сами лечатся водой. И недужных, и уродов - Всех вода лечить взялась, И теперь водопроводов Тьма на свете завелась. В бога здравья воду тянут, Воду тянут, как вино, И уж скоро в море станут Без помехи видеть дно... Не дождутся злого году... Как во всех концах земли Всю до капли выпьют воду - Сядут раком на мели! 4 Наш мир - театр. На сцене света Играть нам роли суждено, В репертуаре жизни этой Пиесы те же уж давно: Любовь - ошиканная драма, Честь - историческая быль, Приязнь - на век наш эпиграмма, И Совесть - шутка-водевиль. Мы в жизни бенефицианты. Вся трудность в том, что надо знать, Чтоб показать свои таланты, Какую пьесу разыграть: В Любви и Дружбе мало смеху, От Чести выгодой не льстись, А Совесть дай толпе в потеху,- Так схватишь славный бенефис! <1841> 161-164. Из водевиля "Феоклист Онуфрич Боб, или муж не в своей тарелке" 1 Табак противен модным франтам, Но человек с прямым умом, Писатель с истинным талантом Живут, как с другом, с табаком. Нос образованный и дикий Его издревле уважал, И даже Фридрих, муж великий, Табак в карман жилетный клал. Наполеон пред жарким боем Им разгонял свою тоску,- И вряд ли б он прослыл героем, Когда б не нюхал табаку. Табак смягчает нрав суровый, Доводит к почестям людей: Я сам, винюсь, через бобковый Достиг известных степеней. Табак, наш разум просветляя, Нас к добродетели ведет, И если, трубку презирая, Весь свет понюхивать начнет - Добро, как будто в мире горнем, Здесь процветет с того числа И на земле табачным корнем Искоренится корень зла! 2 - Что это за история? Во что ты наряжен?.. Купил в столице с горя я Французский балахон... Там все творят магически: Лишь в Английский придешь - Нарядят эластически Уродом, и пойдешь. Одежда хоть престранная, Не стоит ни гроша, Но так как иностранная, Так очень хороша! Метода басурманская На свете завелась: Смола американская Повсюду разлилась! Вы, жители пустынные, Лишь любите свое; А там так всё резинное: И люди и житье! Там каждый страшно тянется, Чтоб честь приобрести: В резине ловко кланяться - За то она в чести... 3 Погибель разрушителю Блаженства моего! Пойду к градоправителю С прошеньем на него! Со мной сыграл ты шуточку И честь мою задел, Теперь под нашу дудочку Напляшешься, пострел! Мужьям в наш век решительно Стеречь должно жену: Вот как неутешительно Бросать ее одну! С родимыми пенатами Чуть-чуть ты разлучен - И хватами усатыми Весь дом твой окружен. 4 Приятные мечтания Я в сердце заключал, День бракосочетания Я лучшим почитал... Вдруг мне судьба повесила Беду на шею вновь: Жена закуролесила. И как ведь? стынет кровь! Не знал я прежде ревности, Сей гибельной чумы, От коей гибли в древности Великие умы, - Теперь я как помешанный. Мне нужен мщенья лавр, Понятен мне ты, бешеный Веницианский мавр! <1841> Из водевиля "Актер" И вот как у нас понимают искусство! Вот как на жрецов его люди глядят: Ты тратишь и силы, и душу, и чувства,- За то тебя именем шута клеймят! Талант твой считают за ложь и обманы: Понять его - выше их сил и ума. Им нет в нем святыни, для них шарлатаны И Гаррик, и Кин, и Лекень, и Тальма! <1841> 166. Из водевиля "Вот что значит влюбиться в актрису" Ах, как мило! ах, как чудно - Быть актрисой, всех пленять, Над толпою многолюдной Каждый день торжествовать!.. Чуть на сцену - все лорнеты На тебя устремлены, Генералы и корнеты - Все тобой поражены! Тот стишки тебе скропает, Тот срисует твой портрет, Тот с любовью предлагает На придачу фунт конфет. Не играешь - балагуришь, Будь дурна хоть выше мер... Глазки сделаешь, прищуришь, И захлопает партер! <1841> 167. Из водевиля "Дедушкины попугаи" Чтоб о женщинах понятья Сын ваш как не разгадал, Я всех женщин без изъятья Из истории прогнал... Клеопатру, Феодору, Катерину Медичи - Всех без счету, без разбору В шкаф я запер на ключи, Сам об них молчал как рыба, Но и тут брала тоска, - Благо в нем еще, спасибо, Кровь не слишком-то жарка. Есть такие забияки, Что запри их хоть замком, Словно гончие собаки, Слышат женщину чутьем! <1841> 168. Актриса На сцене я для всех загадка: Иначе действую, хожу, Смотрю так весело, так сладко, Что хоть кого обворожу. Но посмотрите за кулисы, Там изменяюсь я тотчас - Театр, актеры и актрисы Не то на деле, что для глаз! Что вас в театре занимает, Что вас из кресел и из лож Так веселит, так поражает - Всё подражание, всё ложь! У нас поддельные картины, Умны мы - от чужих речей, Природа наша - из холстины, А солнце наше - из свечей. Рассчитаны движенья наши. Суфлер - вот наше волшебство, И сами мы, кумиры ваши,- Актеры, больше ничего! За нами можно волочиться В честь нашей славе и красе, Мы даже любим тем гордиться - Мы те же женщины, как все. Поклонников у каждой вволю, На сцену явится едва! И на мою, признаться, долю Их также есть десятка два! Они болтливы все, любезны, И даже остры на полдня, Притом они мне и полезны: Они так хвалят все меня! В честь мне дрожат в театре стены От их здоровых, крепких рук, А я за то порой со сцены Им глазки делаю - всем вдруг! <1841> 169. Из повести "В Сардинии" Если жизнь ослепит блеском счастья глаза, Даст на счастье обет, Да изменит... солжет... и наступит гроза,- Есть терпенье для бед, Есть для горя - слеза! Если тот, с кем делить ты все тайны привык, Чью ты руку сжимал, Вдруг обидит тебя иль предаст хоть на миг,- Есть для мести - кинжал, Для проклятья - язык. И на всё и за всё оживляющий вновь В чем-нибудь есть ответ... Лишь ничем не зальешь страстью полную кровь... Гамм ответных нет Без любви на любовь! Под балконом тебя столько черных ночей Я стерег от измен. Сколько взоров кидал я тебе из очей, Сколько сплел кантилен!- Нет ответных речей! Подожду ... и уйду, как земле возвратят Светлый день небеса... Но уж завтра сюда не вернусь я назад... Есть для горя - слеза, Для отчаянья - яд! <1842> 170. Песнь Марии Из драмы "Материнское благословение" В хижину бедную, богом хранимую, Скоро ль опять возвращусь? Скоро ли мать расцелую любимую, С добрым отцом обнимусь? Бледная, страшная, в грезах являлася Мать моя часто ко мне, И горячо я с мечтой обнималася, Будто с родимой, во сне!.. Сколько, я думаю, к горю привычная, Мать моя слез пролила... Если б отсюда она, горемычная, Речь мою слышать могла, Я закричала б ей,- пусть не пугается: "Жизнь для меня не тошна. Матушка! дочь твоя с горем не знается: Замуж выходит она!" <1842> 171. Из водевиля "Кольцо маркизы, или ночь в хлопотах" Недолго нас незнанье мучит,- Чуть закипит огонь в крови, Сейчас же сердце нас научит Всем тайнам языка любви. Не верьте, если уверяем, Что не понять нам слов иных, А сами взоры потупляем, Краснеем при намеках злых. Притворство явно и безбожно! Зачем бы взоры потуплять? Того стыдится невозможно, Что невозможно понимать! Нам всё понятно чрезвычайно, И существует под луной В шестнадцать лет одна лишь тайна... А иногда - и ни одной!.. <1842> 172. Портреты 1 Суд современный, грешный суд - В нем судьи слепы, словно дети, Он то решает в пять минут, На что потребно пять столетий! Людей-гигантов каждый год У каждой множество эпохи, А как потомство наведет Свои правдивые итоги - Увы! огромная толпа Редеет, чуть не исчезает!... Судьба на гениев скупа, Она веками их рождает!... 2 Подчас войдет случайно в моду Поэт, актер иль музыкант, Который сам не думал сроду, Что дал господь ему талант. Но вот о нем все закричали И докричались до того, Что бюст счастливца изваяли, Великим прозвали его... А он? Он с бюстом чудно сходен: Он так же точно, как и бюст, Формально никуда не годен, Ни в чем не грешен, тих и пуст! 3 С кого не пишем мы портретов?.. Богач, без мозга, без души, Нам задал несколько обедов - Скорей портрет с него пиши! Тотчас чудес о нем наскажут, Опишут жизнь его в два дни И исторически докажут, Что он Горацию сродни. Полна хвалами биографья, Где строчка каждая ложна И где жена его Агафья Агатой важно названа... 4 Иной полвека делал зло, Труслив, бессовестен, продажен, Но счастье плуту повезло, И вдруг он стал спесив и важен. У всех поклонников своих На стенках тщательно повешен, Он на портрете добр и тих, Как агнец, кроток и безгрешен, Но разгляди его вполне, В оригинале - не в картине: Ему б висеть не на стене, Ему висеть бы на осине! 5 Иной, напротив, щедр и знатен, Прилично вел себя всегда, И громких дел, и черных пятен Равно душа его чужда. Он добр и пуст, и слава богу! Ему зевать бы да толстеть, Но и к нему нашло дорогу Желанье - в рамке повисеть. Занятий не берет он в руки, Чужим умом дела ведет, А сам от праздности и скуки Свои портреты издает... 6 Какой-нибудь писатель странный Во сне увидит сгоряча, Что он из тысячи избранный, И ну писать, писать с плеча! Почуяв лавры над главою, Тотчас он тиснул свой портрет, С улыбкой гордою и злою, "Как Байрон, гордости поэт". Но байроническою миной Он никого не удивил... Он поросенка в коже львиной Напомнил всем - и насмешил! 7 В иной актрисе нет приметы Ума, таланта и души, Но пишут все с нее портреты За то, что глазки хороши. Актер на сцене фарсирует, А в частной жизни с ним сойдись - Облобызает и надует, А ты ему же подивись! Вот он: портрет его так важен! Вообразить не станет сил, Что и душою он продажен, Да и способностями хил! 8 Суд современный, грешный суд - В нем судья слепы, словно дети, Он то решает в пять минут, На что потребно пять столетий! Людей-гигантов каждый год У каждой множество эпохи, А как потомство наведет Свои правдивые итоги - Увы! огромная толпа Редеет, чуть не исчезает!.. Судьба на гениев скупа, Она веками их рождает!.. <1842> 173. Из рецензии на "Русский патриот. Отечественное песнопение..." Привет русскому патриоту Умолкни в мире глас наветов, Склони главу, подлунный свет, И громко грянь творцу приветов Нелицемерный свой привет! Сей дивный муж твореньем новым Днесь всю Европу огласил И в нем весь мир приветным словом Без исключенья подарил! Когда, сознав в душе отвагу, Свою он книгу издавал, То даже серую бумагу Приветом братским обласкал. И пусть жестокие зоилы Все скажут: в книге толку нет! Лишь были б перья да чернилы - И им напишет он привет. Проснется правда, зла каратель, Потомство взглянет и найдет, Что рифм приветственный слагатель Был гений, "русский патриот". И если в гору, полный жару, Его не вывезет Пегас,- Оно прогоны даст на пару Для отправленья на Парнас! <1842> 174. Из рецензии на "Пять стихотворений Н. Ступина..." У нее, как у страдальца, Неприятный желтый цвет; Шириной она в два пальца, В ней на палец толку нет. При журнале на узоре, Может быть, читатель мой, Вы видали инфузорий - Вот портрет ее живой! По формату, по сюжету Неописанно мала, Странно, как, на диво свету, В свет в наш век она зашла! Всех возможных предприятий Удивительней она: Для нуждающихся братий, Говорят, сотворена. За усердье честь и слава И еще бы кое-что,- Но, нам кажется , в ней, право, Не нуждается никто! Видно, ей погибнуть вмале Жребий горький предстоит. Вот, послушайте, в начале Что наш автор говорит: "Доселе я не торговал Небесным даром вдохновенья, Ни дум, ни чувств не продавал, Не продавал воображенья. Зачем теперь я изменил Обет души, обет смиренный, Перо печатью заменил И в торг пускаюся презренный?" << (Стр.7 и 9) >> В самом деле, для чего вы Изменили свой обет? Сами ж вы, держась основы, Говорите, наш поэт: "Кто для земных, для мелких нужд Продаст небесный дар за злато, Корыстолюбия не чужд, Готов платить святою платой За хлеб, за деньги на вино,- Ужель в душе его презренной Есть чувство светлое одно, Ужель певец он вдохновенный?" << (Стр.17 и 18) >> Но пора беседе нашей Положить конец давно, А то больше книге вашей Выйдет взгляд наш неравно. В заключенье допустите Вам совет полезный дать: Строже впредь обет храните - Грех обеты нарушать! <1842> 175. Еще звено от цепи вековой Оторвалось и с грохотом упало Туда, где всё берет свое начало, Где всё конец находит роковой, Где спят года и славы и позора. Еще к векам забвенным прибыл год - И нет его! Он снова не придет, Но нет ему и тяжкого укора! Что начертал неумолимый рок, Сбылося то по воле провиденья: Не он был скуп на наслажденья, А жребий мира был жесток! <1843> 176. Кабинет восковых фигур Из Вены, в человеческий рост, Содержащий более 125 частию вращающихся фигур Или автоматов, групп и изображений Предметов исторических и мифологических, Из коих многие целые из воску. Каждый день с 4 до 9 часов пополудни Показываются публике При великолепном освещении Кто не учился в детстве в школах, Историй мира не читал, Кто исторических героев В натуре видеть не желал, И кто в часы уединенья, В часы вечерней тишины Не рисовал воображеньем Картин геройской старины? Чтоб оживить свои идеи, О чем мечтала старина, Так вы идите в галерею, Идите в дом Осоргина. Там всё, что умерло и сгнило, Мы оживили навсегда. Оно и дешево и мило: Ей-ей, смотрите, господа! Чем вам по Невскому слоняться, Морозить уши и носы, Идите с прошлым повидаться, Смотреть истлевшие красы. Там целый ряд былых деяний Людей умерших и живых Предстанет в пышных одеяньях В лице героев восковых. Вы их с вниманьем рассмотрите,- Довольны будете собой, Притом художнику дадите За труд награду с похвалой. Взойдете - прямо перед вами Стоит задумавшись один, Тальма, прославленный людями, Французской сцены исполин. Его французы все любили, Он их героев представлял; Как мы их лица оживили, Так он их страсти оживлял. Иван Иваныч Штейнигер-с С саженной бородою, Он был в немецком городе-с Когда-то головою. А вот Вильгельм Васильевич Тель, парень молодой; Он славно дрался с немцами За город свой родной. Он - штука не последняя - В историю попал, Хоть в жизнь свою истории Ни разу не читал. А жил-то он в Швейцарии В то время, когда там Жил Геслер, злой правитель их, Всех щелкал по ушам. Там этому-то Геслеру Тель как-то нагрубил. У Теля сын был маленький, Отец его любил. Ну, Геслер и велел ему, Чтоб в сына он стрелял И яблоко с главы его Стрелой своею снял. С тоскою Тель прицелился, Вдруг воздух завизжал, Все вскрикнули от радости - Он в яблоко попал. Всё это здесь представлено, Всяк сделан как живой: Сам Геслер, Тель, жена его, И сын, и тесть седой - Картина интересная. Да что тут толковать, Придите, так увидите - Мы рады показать. Вот лорд Кохрен, британец храбрый, Одет в пурпуровый мундир; И с ним Миаули отважный, Известный греков командир. И предводитель фильелинов, Искавший счастия людей И храбро дравшихся за греков Для славы собственной своей; Фабвье, полковник знаменитый, Порядку греков он учил, От императора французов Он крест французский получил. Встречался с турками он редко, Да больно турок не любил, Хотя и редко, да уж метко При каждой встрече колотил. К ним турка смуглого с посланьем Паша египетский прислал, Тот турок, полн негодованья, Вождям посланье отдавал. А здесь рожденный для короны, Еще в младенческих летах, Представлен сын Наполеона У юной мамки на руках. С дитяти глаз она не сводит, Его лелеет, веселит, С ним на руках весь день проводит, Всю ночь у ног его сидит. Смотрите больше на ребенка: Печать несчастия на нем, Рейштадтским герцогом он умер, Родился римским королем. А здесь царевна молодая Во всей красе, во цвете лет, С тоскою взоры устремляет В последний раз на божий свет. Пред нею, преклонив колена, Стоит Мельвиль, седой старик, Товарищ гибельного плена, Главою грустною поник. Вокруг, в тревожном ожиданьи, С слезами фрельны на глазах Сидят, прощаясь до свиданья В блаженной жизни, в небесах. Вот графы Кентский и Шревсбури, И мрачен их печальный взор, Они несут, как тучи бурю, Царевне грозный приговор. Еще вблизи от эшафота, С улыбкой зверства на устах, Стоит отверженец народа, Палач с секирою в руках. При первом взгляде на картину Все фибры сердца задрожат, Ведь это страшная кончина Несчастной Марии Стюарт!!! Ах, вот еще про этого, Совсем было забыл, Когда взойдете в двери вы, Тут немец прежде был, Сидит он, как оглянетесь, Весь в черном, небольшой, Так вы ему не кланяйтесь, Он мертвый, восковой. Знать, это Шульт, хозяин сам, Сначала думал я, Да что-то больно пристально Он смотрит на меня. Тут я и образумился - Знать, это не живой, Взглянул тотчас же в книжечку: Ах точно, восковой. Он Пальмом прозывается, В Нюрнберге прежде жил, Да книжечку какую-то Про немцев сочинил. Книжонка-то пустячная, Да франков он ругал, Так автора несчастного Француз и расстрелял. - А вот, пленительна как счастье, Стройна как дикая сосна, Царица неги, сладострастья Сидит, детьми окружена. Она бела, как снег ваш хладный, Как ваши зори, румяна, Как летний вечер ваш отрадна, Как цвет полуденный, нежна. Кто молод, в ком бушуют страсти, Кто их не в силах победить, Кто любит негу сладострастья, Кто может пламенно любить,- Вы не ходите в галерею, Не пробуждайте сердца сон, Не оживить вам Галатею, Как оживил Пигмалион. Венера сердцем овладеет, Все чувства страсти пробудит, Она и старость разогреет, А юность? - в прах испепелит. А здесь две старушоночки Танцуют менуэт. Величиной с котеночка, А 70 лишь лет, И рожицы умильные, Улыбка на устах, Старушки щепетильные, Смешны ну так, что страх! Ну вот и Кант, философ славный, А вот и Лютер, Меланхтон, Вольтер, писатель презабавный, Сатирик злой и атеист. А здесь сидит его патрон, Великий Фридрих, бич австрийцев, Король, писатель и артист. О вы, седые дипломаты, О вы, читатели газет, Есть и для вас в моей палате Презанимательный предмет. Сюда, сюда, Кузьма Петрович, Сюда, сюда, почтенный Шпак, Взойдите прямо и смотрите, Немного вправо, точно так: Преинтересная картина - Пред вами рядышком стоят И черноокая Христина, И черноусый Фердинанд. - Хотите видеть в отдаленьи От пулей, ядер и огня Картину грозного сраженья И смерть французского вождя,- Смотрите: бледный, помертвелый, На трупе бранного коня Лежит Моран, беспечно смелый, Средь грозной битвы и огня. Он был убит под Люнебургом, Который храбро защищал, И эту сцену в Петербурге Теперь кто б видеть не желал? Смотрите ж, вот она: всё мрачно, Вождя любимого всем жаль, На лицах воинов бесстрашных И безнадежность и печаль, А их доспехи боевые Сребром и золотом горят, Все эти лошади - живые, Все эти люди говорят! А здесь Махмуд, султан турецкий, Среди наложниц молодых, И азиятских, и немецких, И итальяночек живых. Потом Антония-девица, Она с усами, с бородой, Хотя с усами не годится Ходить девице молодой. А вот и тот, кто целый мир Геройской славой изумил, Пред кем Европа трепетала, Чье слово чтилось как закон, Чье имя храбрых ужасало, Кто прежде был Наполеон. Но смерть героя не щадила, Как он при жизни не щадил,- Она великого сразила, Как он всю жизнь свою разил; Под пышным черным балдахином Лежит герой Наполеон, Вокруг его стоят уныло Маршал Бертран и Монтолон, Вокруг развешаны знамена, Трофеи славы и побед, Под ними меч Наполеона, Который знает целый свет. Кто ж это в бархатной скуфейке, С крестом французским на груди, Сидит так смирно на скамейке, На гроб так пристально глядит? То славный Гете современник, Писатель с чувством и умом, То славный веймарский советник Виланд, вы знаете об нем; Виланд и Гете нам знакомы, И город Веймар нам сродни, Под сенью царственного дома Они так пышно расцвели. Как сердцу русскому не биться, Припомнив город нам родной, Его державная царица Была российскою княжной. А здесь Франклин - в года былые Он много истин нам открыл, Открыл отводы громовые И молний злобу усмирил. Кто это кроткое созданье, Кто эта дивная жена, За что на горе и страданье Она судьбой обречена? Каким небесным выраженьем Горят прекрасные глаза, В чертах и кротость, и смиренье, С ресницы катится слеза; Вблизи страдалицы прекрасной Истлевший череп и земля Напоминают ей всечасно Тщету земного бытия. Ее назвать я вам не смею, Она не здешняя жена, Пред нею мир благоговеет, Она для неба создана!- А это просто чучело, Стоит такой смешной, В старинной шапке с бантиком, С небритой бородой. Стоит да ухмыляется, Как лошадь на овес, Да так и заливается, Такую дичь понес. Какой-то вальс чувствительный Орган его поет, Ну просто так разительно, Что всякого проймет; Из воску весь составлен он, А как живой стоит, Одно мне в нем не нравится - Совсем не говорит. Приятно б побеседовать - Он много, чай, видал, Когда с своей шарманкою В Неметчине гулял. Известно, что в Неметчине Не то, что на Руси, И бабы словно барыни, Поди-ко расспроси! Да вот хоть эта барыня, Ведь с прялкою сидит, А тоже, смотришь, в чепчике, Да как еще вертит. Смешная, но преумная, Уж видно по глазам, Читает, верно, книги всё - Да только по складам. А вот еще компаньица, Прекраснейший народ, Картежники да пьяницы, Один из них урод, Не знает он приличия, Зевает за столом - Но, верно, невоспитанный. И платье-то на нем Не то, что на хозяине. Вот этот так дантист, Носина преогромнейший, Должно быть что артист. Одет весьма прилично он, Да только без очков: Известно, что красавицы Не любят старичков. А он вот с этой девушкой Ну, знаете, тово.- Да кто не куртизоловал? Так это ничего. На свадьбе же серебряной Не всё ведь только есть, Жена, старушка дряхлая, Успела надоесть. Да к ней же подбирается Какой-то там чудак, Хоть стар, да , впрочем, кажется, Что парень не дурак, Он с розочкою аленькой Изволит подходить, А женщине, да старенькой, Ведь можно всем польстить. Проклятые картежники - Отдельный уж народ, Один из них хоть седенький, А видно, что урод. К себе он карты лучшие Изволит подбирать, Товарищ же вполпьяна,- Так выгодно играть.- А... баум, ну точно наш, Такая же битка, Как липочку ощиплет вас, Проворная рука. Вот здесь так чудо-девушка, Бела и румяна, Да что-то крепко спит она, Должно быть что пьяна. Как смотришь, так и хочется Смотреть, не свел бы глаз, Ведь этаких красоточек Уж не найдешь у нас. Хоть есть, конечно, славные, Да знаете, не так, Не слишком образованы, Не скажут слова в смак. А брат-то у красавицы Уж парень пожилой, Должно быть, из Японии, Костюм такой смешной. Халат на нем поношенный, Из толстого сукна, Веревкой подпоясанный, Как сторы у окна.- А вот еще оказия, Ну кто б подумать мог, Ренель, старушка дряхлая, Родила разом трех. Мадам Капель из Австрии Шесть разом родила - Да, впрочем, баба крепкая Лет в 30, не стара; Все мальчики смирнехонько На столике лежат, У столика их матери, Как есть, они сидят.- Вот штука любопытная, А страшно посмотреть, Такой ужасной смертию Не дай бог умереть.- А рожи все прегадкие, Смотреть - так страх берет, Так, кажется, и бросится Да кожу обдерет. Ужасная история: Какой-то граф весной Отправился в Германию Со всей своей семьей, Наследство пребогатое Он ехал получать. В корчме остановилися От бури ночевать. Давно уж все по комнатам Особым разошлись И спать, когда всё стихнуло, Покойно улеглись; Вдруг страшные разбойники Напали на корчму, Сам грозный Гран-Диаволо, Нет спуску никому!! И старого, и малого, И женщин, и мужчин Колотят напропалую, Не спасся ни один. Всё живо так представлено, Так жалостно глядят Все графские дитяточки, И видно, что кричат. Граф, стиснутый злодеями, Стоит уж чуть живой, Слуга его валяется С разбитой головой. Тут сам и Гран-Диаволо, Сердито так глядит, Он держит нитку жемчугу И спрятать норовит, А может быть, и четки то, Известно, что бандит Сначала богу молится, А после уж кутит,- Ба, ба, а это что за рожи, А это что за генерал? Зачем себе и адъютанту Он сажей рожу замарал? Ах нет, да как бы вам не сажей, Его уж бог так уродил, Ведь это Гейнрих, царь Доминго Что после сам себя убил.- Bonjour, madame Шарлота Гаген, И вы, которой целый мир С таким усердьем восхищался, Вы, улетевший наш кумир, И вы, краса, с подмосток сцены В такое общество пришли, И вы, прекрасная сирена, Среди великих сей земли! Вот герцог Брауншвейгский Карл, Он целый век пропировал. Здесь Карл X, добрый царь, Недолго был он на престоле, На нем он с честью восседал, Его оставил поневоле. Леон XII, он добрый Был церкви западной главой И замечателен своею Необыкновенной красотой. А это что за старичок, Танцует с бабой молодою? То Жак, тирольский мужичок, С своей девятою женою. Здесь жертва варварства и зверства Великой нации детей, Погибла средь своей столицы От рук подвластных ей людей. То рень Мария Антоанета, Ее убили в цвете лет. Почтеннейшая публика, Уж дали вы два рублика, Так что и толковать, Как гривны-то не дать? А фокусы отличные Представит жид смешной, Ну точно как естественный, А он ведь не живой. Да вам уж эта нация Известна наперед: Хоть мертвый жид, а за пояс Он всякого заткнет; Уж так они рождаются, С такою головой,- Другой жиденок маленький, А вострый ведь какой. Наш жид ужасный фокусник, Творит он чудеса, Как будто бы колдун какой, Отводит всем глаза. Он сделает вам яица Из ягод и плодов И превратит крыс маленьких В огромнейших котов; Придите, так увидите, Ужаснейший он плут, Лимоны, сливы, яблоки В руках его растут. Пред ним фигурка славная На столике стоит, Как кончит, так хозяина За труд благодарит. Но я обязан в заключенье Почтенной публике сказать, Я сам германец, не умею Стихов по-русски написать, Просил об этом я другого, А сам осмелюсь вас просить: Мои фигуры восковые Благоволите посетить. Когда угодно приходите, Мы будем рады завсегда, Собак лишь только не водите Да не курите, господа. Шинели, зонтики и палки Прошу в передней оставлять. Потом всяк может объективно По нашим комнатам гулять, На всё смотрите субъективно, Прошу руками лишь не брать. От слишком частых потрясений И кукла может пострадать. Теперь скажу вам со смиреньем: Мне честь вас видеть дорога, Я остаюсь с моим почтеньем (Жан Шульт), Покорный ваш слуга. (1843) 177-180. ИЗ РОМАНА "ЖИЗНЬ И ПОХОЖДЕНИЯ ТИХОНА ТРОСТНИКОВА" 1 Как тут таланту вырасти, Как ум тут развернешь, Когда в нужде и сырости И в холоде живешь! Когда нуждой, заботою Посажен ты за труд И думаешь, работая: Ах, что-то мне дадут! Меняешь убеждения Из медного гроша - На заданные мнения Глупца иль торгаша. Преступным загасителем Небесного огня, Искусства осквернителем - Прозвали вы меня. Пусть так!.. Я рад: губительно Стремленье ко всему, Что сердцу так мучительно, Что сладко так уму. Я рад, что стал похожее С бесчувственной толпой, Что гаснут искры божии В груди моей больной, Что с каждым днем недавние, Под гнетом суеты, Мне кажутся забавнее, Порывы и мечты... Я рад!.. О, бремя тяжкое Валится с плеч... .......................... Скорей, скорей!..мучители, Готов я променять Завидный чин художника, Любимца горних стран, На звание сапожника, Который вечно пьян. (1843) 2 Нарядов нет - прекрасный пол Капризится, тоскует, плачет; Наряды есть - прекрасный пол Под потолок в восторге скачет. (1841,1843) 3 В понедельник Савка мельник, А во вторник Савка шорник, С середы до четверга Савка в комнате слуга, Савка в тот же четверток Дровосек и хлебопек, Чешет в пятницу собак, Свищет с голоду в кулак, В день субботний всё скребет И под розгами ревет, В воскресенье Савка пан - Целый день как стелька пьян. (1843 или 1844) 4 Ужели должен я страдать? Ужели мой удел - могила? Как догадаться, как понять, За что она мне изменила?.. Я угождать старался ей, Любил так страстно, так глубоко... И даже пред свиданьем с ней Читал романы Поль де Кока! (1843 или 1844) 181. ... И он их не чуждался в годы оны И вычитал оттуда, что она Курит сигары, носит панталоны И с мужем развелась и влюблена В какого-то повесу... 1843 или 1844 182-183. ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ХРОНИКА ПЕТЕРБУРСКОГО ЖИТЕЛЯ" 1 По свету я бродил: повсюду люду тощи Рассудком и душой, а телом толстяки; Здесь человечество волнуется, как дрожжи, И производит - пустяки! (1844) 2 Расторгнут наш союз корыстью кровожадной, И счастье и любовь судьбина отняла, Теперь и слезы лью над банкою помадной, Которую она на память мне дала. Теперь не радость я - позор на сердце чую И вот уж третий день не ел, И скоро, может быть, туда перекочую, Где всем страданиям предел!.. (1844) 184-185. Из фельетона "Петербург и петербургские дачи" 1 А здоровье? Уж не наше ль Славно крепостью стальной? Но скорее немца кашель Схватишь, друг любезный мой. Здесь и русская натура Не защита, трынь-трава! Уж у нас архитектура Летних зданий такова! Словно доски из постели, Наши стены толщиной, И в стенах такие щели, Что пролезешь с головой. Дует в спину, дует в плечи, Хоть закутавшись сиди,- Беспощадно гаснут свечи И последний жар в груди. А когда на долы свыше Благодатный дождик льет, Не укроешься под крышей - Он и там тебя найдет. На дорожках грязь и слякоть, И, скучая день и ночь, Ты готов со злости плакать - Но слезами не помочь! Но бывают дни в неделе, Солнце ярко так горит И приветно во все щели И в окошко к нам глядит, И бежишь тут из лачужки По лесной дороге вдаль, Чтоб кукуканьем кукушки Разогнать свою печаль, Чтоб пред солнечным закатом На лужайке полежать И еловым ароматом Для здоровья подышать, Чтоб могла тебе природа Все открыть свои плоды, Чтоб скорей тебя в урода Превратили комары... Отвратительное племя! Жгут, тиранят и язвят... И хорошее-то время Превращают в сущий ад. В лето крови благородной Выпьют, верно, самовар. Ведь комар, мой друг, - природный, Не булгаринский комар... (1844) 2 Цветущие нивы, журчащий ручей, Зеленые рощи да кусты Далеко, далеко сманили людей, И даже трактиры все пусты! Ни хлопанья пробок, ни алых ланит, Ни криков корысти азартной... И сонный лакей молчалив и сердит, И плачет маркер в биллиардной, И гневно ворчит: "Не к добру! не к добру!"- И вдруг к биллиарду подскочит, И яростно хлопнет шаром по шару, И в сотый раз кий переточит. Лишь изредка тощий чиновник придет И в "Пчелку" с довольною миной Уставит глаза; улыбнется, зевнет И спросит обед в два с полтиной... Лишь изредка купчик, гуляка и мот, Бутылку шампанского спросит, Прольет половину, другой не допьет И слуг удивленных обносит. ............................... На улице пыль, духота, пустота И запах гниющей капусты, И даже в любимом театре места Частенько, поверишь ли? пусты. Увы! не залучишь веселых гостей ............................... (1844) 186. Из рецензии на "Воскресные посиделки" При бесталанности стихов ты не пиши И человечества собою не смеши; Не славу тем себе, а стыд приобретешь, Что ты стишищами дубовыми несешь... (1844) 187-189. Пародии на стихи "картофель, харч благословенный..." 1 Крапива! драгоценная трава! Когда у мужика все кадки пусты, С тобою щи варят вместо капусты, И во крестьянстве ты сытна и здорова! Ты даже нрав порочный исправляешь И к трезвости пьянчугу возвращаешь, Когда на старости, колюча и жестка, В руках десятского (ты хлещешь мужика). 2 Устрицы! харч благословенный! Во время жарости для всех бесценный! Кто хлебом не нуждается, Устрицами нередко пропитается. Устрицы и вкусны, и сытны, и сладки, Поганства в них нет, и лишь гадки Те люди, которые врут, Что устрицы гадость, и устриц не жрут! 3 Артишоки, вот харч благословенный, В обед и не обед для всех бесценный, Артишоки и вкусны, и сытны, и сладки, Поганства в них нет, и лишь гадки Те люди, которые мнят, Что артишоки гадки, и их не едят! (1844) 190-191. Из фельетона "Преферанс и солнце" 1 И СКУЧНО, И ГРУСТНО И скучно, и грустно, и некого в карты надуть В минуту карманной невзгоды... Жена?.. но что пользы жену обмануть? Ведь ей же отдашь на расходы! Засядешь с друзьями, но счастия нет и следа - И черви, и пики, и всё так ничтожно. Ремизиться вечно не стоит труда, Наверно играть невозможно... Крепиться?.. Но рано иль поздно обрежешься вдруг, Забыв увещанья рассудка... И карты, как взглянешь с холодным вниманьем вокруг,- Такая пустая и глупая шутка!.. (1844) 2 Грешник великий, Ты обратился! В черви и пики Снова влюбился! Вновь предо мною Клонишь ты выю... Ты ль, дерзновенный, Думал спастися?.. Раб мой презренный, Впредь берегися! Жатвы богаты, Жать не умеешь!.. Если врага ты Злого имеешь - Дерзки поступки Брось и смирися! Тайны прикупки, Тайны ремиза, Вражьи уловки, Сердце их, душу - Сколько ни ловки,- Всё обнаружу!.. Спи же спокойно! Раньше проснися, Благопристойно Принарядися. Минет день скучный, Мрак воцарится; Року послушный, Сядь равнодушно - Бойся сердиться! Бойся свихнуться, Бойся ремизов... Можешь вернуться С тысячью призов!.. (1844) 192-195. Из водевиля "Петербургский ростовщик" 1 РОСТОВЩИК Было года мне четыре, Как отец сказал: "Вздор, дитя мое, всё в мире! Дело - капитал!" И совет его премудрый Не остался так: У родителя наутро Я украл пятак. Страсть навек к монете звонкой Тотчас получив, Стал у всех я собачонкой, Кто богат и чив. Руки, ноги без зазренья Всем лизал, как льстец, И семи лет от рожденья Был уж я подлец! (То есть так только в народе Говорится, а зато Уж зарыто в огороде Было кое-что.) Говорят, есть страсти, чувства - Незнаком, не лгу! Жизнь, по-моему, - искусство Наживать деньгу. Знать, во мне раненько скупость Охладила кровь: Рано понял я, что глупость - Слава, честь, любовь, Что весь свет похож на лужу, Что друзья - обман, И затем лишь лезут в душу, Чтоб залезть в карман, Что от чести от злодейки Плохи барыши, Что подлец, кто без копейки, А не тот, кто без души. И я свыкся понемногу С ролею скупца И, ложась, молился богу, Чтоб прибрал отца... Добрый, нежный был родитель, Но в урочный час Скрылся в горнюю обитель, Навсегда угас! Я не вынес тяжкой раны,- Я на труп упал И, обшарив все карманы, Горько зарыдал... Продал всё, что было можно Хоть за грош продать, И деньжонки осторожно Начал в рост пускать... Чтоб нажиться - лез из кожи, Лук да редьку ел, Ни спины, ни рук, ни рожи, Верьте, не жалел! Всех завел, провел и вывел, С кем сойтись пришлось, И, пока не оплешивел, Брал процент с волос: Вырастать им как угодно Волю я давал И в цирюльню ежегодно Косу продавал. И теперь зато, под старость, Есть немножко тут. << (хлопает по карману.) >> Пусть приходят люди в ярость, Говорят: он плут! Шутки!.. нет, побольше стою! Я ведь знаю свет: Лишь тряхни-ка я казною Да задай обед, Все в объятья тотчас к плуту, Все в родню, в друзья - Я честнейший в ту ж минуту... Что, не так ли... а??? (1844) 2 Наша книжная торговля Так уж исстари идет: Простачков невинных ловля - Первый авторов доход! В кабинете примут знатно И сигарочку дадут, И почтеннейшим печатно, И умнейшим назовут; С аккуратностью большою Рассчитают барыши, А издашь - махни рукою И в подвалы положи! Разорили - и отстали - Всякий с ним уже не тот! Только деньги размотали - Глядь, господь другого шлет! С ним опять развязка та же... Я и сам богат бывал, Жил когда-то в бельэтаже, Всех морочил, надувал; Драл с живых и с мертвых шкуру, Не боялся никого, А попал в литературу - И надули самого. Здесь хватило б и для внуков, Да сто книжек издал в год, И теперь карман мой звуков Никаких не издает! (1844) 3 Я люблю простор и барство И живу, как жили встарь! Я - обширнейшего царства Полновластный государь. Широки мои владенья - У меня с давнишних пор Десять тысяч душ именья И осьмнадцать тысяч свор! Дом величественной формы Прочно выстроен для псов,- Я скупаю им для корма Старых кляч со всех концов. Лучшим псам и стол особый, А отличных так люблю, Что рядком с своей особой И с женой своей кормлю! Стоит ночью встрепенуться, Затрубить - на голос мой Тотчас всадники проснутся, Псы начнут веселый вой. Вмиг усеяна дорога, Счета нет собачьих свор; Затрубим - и звуки рога Потрясают дол и бор. Дорога моя забава, Да зато и веселит. Об моей охоте слава По губернии гремит! Да зато как гаркнут "слушай!" Доезжачие в бору, И зальются вдруг тявкуши, Словно птицы поутру, Как кубарь, матерый заяц Чистым лугом подерет И ушами, как китаец, Хлопать в ужасе начнет,- Тут последняя копейка Мне не стоит пустяка, Только б Сокол или Змейка Подхватили русака! Я живу в отъезжем поле, Днем травлю, а ночь кучу, И во всей вселенной боле Ничего знать не хочу! Я люблю простор и барство И живу, как жили встарь. Я - обширнейшего царства Полновластный государь. (1844) 4 Пощечина людей позорит - Так думал в старину народ, А в наши дни - никто не спорит - Бывает и наоборот. Был у меня бедняк знакомый С почтенным выпуклым лицом, Питался редькой и соломой И слыл в народе подлецом, Да вдруг столкнулся с богачом: Затеял ссору с ним пустую, Пощечину изволил съесть, Сто тысяч взял на мировую И вдруг попал в почет и в честь. Все - кто и ведал и не ведал - К нему с почтением тотчас, И даже там вчера обедал Кой-кто, мне кажется, из вас. И что ж? Ведь было б безрассудно Сердиться, мщенье замышлять, Боль усмирить в щеке нетрудно, Сто тысяч мудрено достать... А с ними проживешь так чудно И беззаботно целый век... Не сто - пожалуйте пять тысяч,- Я сам, как честный человек, Себя сейчас позволю высечь! (1844) 196. Читатель мой! я был когда-то сам Российских книг отъявленный ценитель И яростно (не верю я ушам, Но утверждал так некий сочинитель) Уничтожал таланты и гасил В младых сердцах божественное пламя... Но дешево издатель мне платил - И бросил я критическое знамя... <1845> 197. КОЛЫБЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА Есть край, где горит беззакатное солнце Алмазным пожаром в безбрежной дали И сыплет горстями лучи, как червонцы, На лоно роскошной и щедрой земли, Где северный холод, вьюга и морозы Сердец не сжимают, не сушат костей, Где розы - как девы, а девы - как розы, Где всё наслажденье, восторг для очей, Где тигр кровожадный свободно кочует И робкая серна находит приют, Но где человек человека бичует, Где плачут и стонут, где режут и жгут, Где волны морские окрашены кровью, Усеяно трупами мрачное дно... <1845> 198. ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ПИСЬМО К ДОКТОРУ ПУФУ" Почтеннейший Иван Иваныч! Великодушный доктор наш! Всегда зачитываюсь за ночь Статеек ваших. Гений ваш - Благотворитель всей России! Вы краше дня, вы ярче звезд, И перед вами клонит выи Весь Новоладожский уезд. Действительно, вы благодетель Желудков наших, - а от них И гнев, и злость, и добродетель, И множество страстей других. У нас помещик был свирепый - Неукротимая душа! Он раз в жену тарелкой с репой Пустил - зачем не хороша!!! Ко всем сварливо придирался, Худел, страдальчески хандрил, И в доме всяк его боялся И ни единый не любил! Его сердитый, злобный говор На миг в семействе не смолкал, Неоднократно битый повар Свое искусство проклинал. Вдруг...(но какой, скажите, кистью Здесь подвиг ваш изображу? Поверьте, движим не корыстью, Но благодарностью - пишу; Хоть я учился у поэта, Но не пошла наука впрок) Вдруг... получается "Газета", И в ней - ваш кухонный урок. Прочел небрежно гордый барин (То было в пятницу, при нас) И, как на Пушкина Фиглярин, Напал, о доктор мой! на вас. Но не дремал и разум женский: Прочла жена и - поняла. И в сутки повар деревенский Стал человеком из осла. И что ж? (Я был всему свидетель - Клянусь - не ложь мои слова!) Нет, ты не знала, добродетель, Полней и краше торжества! И никогда с начала света Порок сильнее не страдал: Помещик наш из-за обеда И краснощек и ясен встал, В слугу не бросил чашкой кофе, И - доктор мой! гордись! гордись!- Как из фонтана в Петергофе, Рекой из уст его лились Слова не бранные... Уроки Твои из грешной сей души Изгнали жесткость и пороки!.. С тех пор, что ты не напиши - Родным, друзьям, жене читает, Тебя отцом своим зовет, Весь от блаженства тает, тает И в умиленьи слезы льет. С тех пор он стал и добр и весел, Детей ласкал, жену любил. Злой управитель нос повесил, "Мужик судьбу благословил!" ... ... ... ... ... . И да не говорит, не ходит, Повержен в лютый паралич, Кто на тебя хулу возводит И злонамеренную дичь. Ты Пуф, но ты не пуф нахальный - Досужий плод журнальных врак, Ты человек - и достохвальный, А не какой-нибудь дурак. Кормилец сорока губерний, Ты и умен и терпелив. Твоим врагам - венец из терний, Тебе - из лавров и олив! Трудись, трудись не уставая! Будь вечно счастлив, здрав и свеж, И, есть Россию научая, Сам на земле не даром ешь!.. (1844 или 1845) 199. ПОСЛАНИЕ К ДРУГУ (ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ) Так мы готовимся, о други! На достохвальные заслуги Великой родине своей... Н. Языков Друг, товарищ доброхотный! Помня, чествуя, любя, Кубок первый и почетный Пью в чужбине за тебя. Мил мне ты!.. Недаром смлада Я говаривал шутя: "Матерь! вот твоя отрада! Пестуй бережно дитя. Будет Руси сын почтенный, Будет дока и герой, Будет наш - и непременно Будет пьяница лихой!" Не ошибся я в дитяти: Вырос ты удал и рьян И летишь навстречу братий Горд, и радостен, и пьян! Горячо и, право, славно Сердце русское твое, Полюбил ты достославно Нас развившее питье. Весь ты в нас!.. Бурлит прекрасно В жилах девственника кровь, В них восторженно и ясно К милой родине любовь Пышет. Бойко и почтенно За нее ты прям стоишь... С ног от штофа влаги пенной, Влаги русской - не слетишь! Враг народов иностранных, Воеватель удалой, Ты из уст благоуханных Дышишь родине хвалой, Доли жаждешь ей могучей... Беспредельно предана Ей души твоей кипучей Ширина и глубина!.. И за то, что Русь ты нашу Любишь - речь к тебе держу, И стихом тебя уважу, И приязнью награжу. Будь же вечно тем, что ныне: Своебытно горд и прям, Не кади чужой святыне, Не мирволь своим врагам; Не лукавствуя и пылко Уважай родимый край; Гордо мужествуй с бутылкой - Ни на пядь не уступай, Будь как был!.. За всё за это, Да за родину мою, Да за многи, многи лета Нашей дружбы - днесь я пью... Пью... величественно-живо В торжествующий стакан Одуряющее диво Ущедренных небом стран Льется. Лакомствуя мирно, Наслаждаюсь не спеша... Но восторженностью пирной Не бурлит моя душа. Хладных стран заходный житель, Здесь почетно-грустен я: Не отцов моих обитель Здесь - не родина моя! То ли дело, как, бывало, Други, в нянином дому Бесподобно, разудало Заварим мы кутерьму!.. Чаши весело звенели, Гром и треск, всё кверху дном! Уж мы пили! уж мы пели!.. В удовольствии хмельном Вам стихи мои читал я... Сотый чествуя бокал, Им читанье запивал я И, запивши, вновь читал. Благосклонно вы внимали... Было чудное житье: Други мне рукоплескали, Пили здравие мое! Здесь не то... Но торжествую Я и здесь порой, друзья. Счастье! фляжку - и большую - У матросов добыл я Влаги русской... Как Моэта Мне наскучит легкий хмель, Пью и потчую соседа... Объяденье! богатель! Ровно пьем; цветущ и весел, Горделиво я сижу... Он... глядишь - и нос повесил! Взором радостным слежу, Как с подскоком жидконогой Немец мой - сутул, поджар - Выйдет храбро, а дорогой Бац да бац на тротуар... Драгоценная картина Сердцу русскому! Она Возвышает славянина Силу скромную... Вина! На здоровье Руси нашей! Но, увы мне, о друзья! Не состукиваюсь чашей Дружелюбно с вами я - И не пьется... Дух убитый Достохвальной грустью сжат, И, как конь звучнокопытый, Все мечты туда летят, Где родимый дым струится, Где в виду своих сынов Волга царственно катится Средь почтенных берегов... Что ж? туда!.. Я скор на дело! Под родные небеса Вольно, радостно и смело Я направлю паруса - Мигом к вам явлюсь на сходку! Припасайте ж старику Переславльскую селедку И полштофа травнику!.. (январь 1845) 200. СТАРУШКЕ Когда еще твой локон длинный Вился над розовой щекой И я был юноша невинный, Чистосердечный и простой,- Ты помнишь: кой о чем мечтали С тобою мы по вечерам, И - не забыла ты - давали Свободу полную глазам, И много высказалось взором Желаний тайных, тайных дум; Но победил каким-то вздором В нас сердце хладнокровный ум. И разошлись мы полюбовно, И страсть рассеялась как дым. И чрез полжизни хладнокровно Опять сошлись мы - и молчим... А мог бы быть и не таким Час этой поздней, грустной встречи, Не так бы сжала нас печаль, Иной тоской звучали б речи, Иначе было б жизни жаль... (15 мая 1845) 201. Он у нас осьмое чудо - У него завидный нрав. Неподкупен - как Иуда, Храбр и честен - как Фальстаф. С бескорыстностью жидовской, Как хавронья мил и чист, Даровит - как Тредьяковской, Столько ж важен и речист. Не страшитесь с ним союза, Не разладитесь никак: Он с французом - за француза, С поляком - он сам поляк, Он с татарином - татарин, Он с евреем - сам еврей, Он с лакеем - важный барин, С важным барином - лакей. Кто же он? (Фаддей Булгарин, Знаменитый наш Фаддей.) (1845) 202. Ходит он меланхолически, Одевается цинически, Говорит метафорически, Надувает методически И ворует артистически... <1846> 203-207. ИЗ РАССКАЗА "КАК ОПАСНО ПРЕДАВАТЬСЯ ЧЕСТОЛЮБИВЫМ СНАМ" 1 Месяц бледный сквозь щели глядит Не притворенных плотно ставней... Петр Иваныч свирепо храпит Подле верной супруги своей. На его оглушительный храп Женин нос деликатно свистит. Снится ей черномазый арап, И она от испуга кричит. Но, не слыша, блаженствует муж, И улыбкой сияет чело: Он помещиком тысячи душ В необъятное въехал село. Шапки снявши, народ перед ним, Словно в бурю валы на реке... И подходят один за другим К благосклонной боярской руке. Произносит он краткую речь, За добро обещает добром, И виновных грозит пересечь, И уходит в хрустальный свой дом. Там шинель на бобровом меху Он небрежно скидает с плеча... "Заварить на шампанском уху И зажарить в сметане леща! Да живей!.. Я шутить не люблю!" (И ногою значительно топ.) ............................ Всех величьем своим устрашив, На минуту вздремнуть захотел И у зеркала (был он плешив) Снял парик и .. как смерть побледнел! Где была лунолицая плешь, Там густые побеги волос, Взгляд убийственно нежен и свеж И короче значительно нос... Постоял, постоял - и бежать Прочь от зеркала, с бледным лицом... Вот зажмурясь подкрался опять... Посмотрел... и запел петухом! Ухвативши себя за бока, Чуть касаясь ногами земли, Принялся отдирать трепака... "Ай-лю-ли! ай-лю-ли! ай-лю-ли! Ну узнай-ка теперича нас! Каково? каково? каково?" ......................... И грозя проходившей чрез двор Чернобровке, лукаво мигнул И подумал:"У! тонкий ты вор, Петр Иваныч! Куда ты метнул!.." Растворилася дверь, и вошла Чернобровка, свежа и плотна, И на стол накрывать начала, Безотчетного страха полна... Вот уж подан и лакомый лещ, Но не ест он, не ест, трепеща... Лещ, конечно, прекрасная вещь, Но есть вещи и лучше леща... "Как зовут тебя, милая?.. ась?" -"Палагеей".-"Зачем же, мой свет, Босиком ты шатаешься в грязь?" -"Башмаков у меня, сударь, нет". -"Завтра ж будут тебе башмаки... Сядь... поешь-ка со мною леща... Дай-ка муху сгоню со щеки!.. Как рука у тебя горяча! Вот на днях я поеду в Москву И гостинец тебе дорогой Привезу..." <1846> 2 Клянусь звездою полуночной И генеральскою звездой, Клянуся пряжкой беспорочной И не безгрешною душой! Клянусь изрядным капитальцем, Который в службе я скопил, И рук усталых каждым пальцем, Клянуся бочкою чернил! Клянуся счастьем скоротечным, Несчастьем в деньгах и чинах, Клянусь ремизом бесконечным, Клянуся десятью в червях,- Отрекся я соблазнов света, Отрекся я от дев и жен, И в целом мире нет предмета, Которым был бы я пленен!.. Давно душа моя спокойна От страстных бурь, от бурных снов; Лишь ты любви моей достойна - И век любить тебя готов!.. Клянусь, любовию порочной Давно, давно я не пылал И на свиданье в час полночный В дезабилье не выбегал... Кого еще с тобой мне надо?.. Тобой одной доволен я, - Моя любовь! моя отрада! Федосья Карповна моя!.. <1846> 3 Они молчали оба... Грустно, грустно Она смотрела. Взор ее глубокий Был полон думы. Он моргал бровями И что-то говорить хотел, казалось; Она же покачала головой И палец наложила в знак молчанья На синие, трепещущие губы... Потом пошли домой всё так же молча, И было в их молчаньи больше муки И страшного значенья, чем в рыданьях, С которыми бросаем горсть земли На гроб того, кто был нам дорог в жизни, Кто нас любил, быть может. У ворот Они кухарку встретили. ......................... И долго изумленными глазами Она на них смотрела, но ни слова Они ей не сказали. Да! ни слова... И молча продолжали путь... и скрылись. <1846> 4 Что чиновники то же, что воинство Для отчизны в гражданском кругу, Посягать на их честь и достоинство Позволительно разве врагу, Что у них всё занятья важнейшие - И торги, и финансы, и суд, И что служат всё люди умнейшие И себя благородно ведут. Что без них бы невинные плакали, Наслаждался б свободой злодей, Что подчас от единой каракули Участь сотни зависит людей, Что чиновник плохой без амбиции, Что чиновник - не шут, не паяц И не след ему без амуниции Выбегать на какой-нибудь плац. А уж если есть точно желание Не служить, а плясать качучу, Есть на то и приличное звание - Я удерживать вас не хочу! <1846> 5 Корабль, обуреваемый Волнами, - жизнь моя! Судьбою угнетаемый, В отставку подал я, Немало тут утрачено - Убыток - и большой! А впрочем, предназначено Уж, видно, так судьбой. И есть о чем печалиться, Нашел чего жалеть! Смерть ни над кем не сжалится - Всем должно умереть! Почетные регалии, Доходные места, Награды и так далее - Всё прах и суета! Мы все корпим, стараемся, Вдаемся в плутовство, Хлопочем, унижаемся, А всё ведь из чего? Умрем, так всё останется! На срок пришли мы в свет... Чем дольше служба тянется, Тем более сует. Успел уж я умаяться В житейском мятеже, Подумать приближается Пора и о душе! Уж лучше здесь быть пешкою, Чем душу погубить... А впрочем, что ж я мешкаю? Уж десять хочет бить! Есть случай к покровительству! Тотчас же полечу К его превосходительству Ивану Кузьмичу - Поздравлю с именинами... Решится, может быть, Под разными причинами Блохова удалить И мне с приличным жительством Его местечко дать... Не нужно покровительством В наш век пренебрегать!.. <1846> 208. Те кудри черные... когда б отрезать их, Преступно посягнув на их несокрушимость... Соткать на них чехол из нитей дорогих - В нем бешеных кудрей сковать необозримость,- И, взбив перину ту, в длину и ширину, Чрез степи жаркие, чрез влажную волну, Чрез горы и леса, постлать ее по миру,- Всё человечество могло б на них заснуть, В душистом их пуху блаженно утонуть И - гордо близостью к надзвездному эфиру - Увидеть райские, пленительные сны Про кудри черные, как думы сатаны, Как ковы зависти, про очи огневые, Про радугу бровей и перси наливные... (1846) 209. В один трактир они оба ходили прилежно И пили с отвагой и страстью безумно мятежной, Враждебно кончалися их биллиардные встречи, И были дики и буйны их пьяные речи. Сражались они меж собой, как враги и злодеи, И даже во сне всё друг с другом играли. И вдруг подралися... Хозяин прогнал их в три шеи, Но в новом трактире друг друга они не узнали... <1847> 210-214. << ИЗ ФЕЛЬЕТОНА "ТЕОРИЯ БИЛЬЯРДНОЙ ИГРЫ") >> 1 О вы, герои биллиарда! Я славно знал когда-то вас И в исступлении азарта Спасал от голоду не раз. Мне ваших лиц зелено-бледных, Ни ваших вдохновенных штук, Ни сертуков богато-бедных, Жилетов пестрых, красных брюк, Волос ненатурально редких И рук художественно метких Забыть в сей жизни не дано, Затем что было суждено Мне много лет стезею вашей С кием в руке и с полной чашей Пройти... 2 ... Я знал тех посетителей трактиров, Которым за стакан клико В разгаре грязных вакханалий Плескали в рожу... Глубоко Сначала чувство оскорблялось, Но постепенно примирялось И примирилось наконец. Я стал такой же молодец, И пляска гаеров бесстыдных Под градом плоскостей обидных Меня смешила - и не раз В чаду вина, в припадке скуки Я унизительные муки И сам придумывал для вас - О вы, наследники прямые Шутов почтенной старины, Которых рожи расписные И прибаутки площадные Так были бешено смешны И без которых и доселе, В сей сильно просвещенный век, ....................... Не весел русский человек!.. 3 Среди гусей, окороков, индеек Он заседал, бородкой шевеля, И знали все: крал двадцать пять копеек Неотразимо с каждого рубля. Хозяин сам, копеечный купчишка, Облопавшись настойки и трески, Говаривал: "Ведь знаю, что воришка, Да дело, варвар, знает мастерски!" 4 Но хоть сия российская таверна Смотрела неприветно, даже скверно, А, видно, в ней дышалося легко... Сюда бежал подьячий необритый, Пропахнувший сивухой глубоко, Прожорливый и никогда не сытый... Сюда являлся господин в усах, С израненным, великолепным носом, В весьма широких плисовых штанах, В архалуке, подбитом мериносом, Обшитом бранденбурами. Кидал Сей господин с надменностью нелепой Взгляд на слугу презрительно-свирепый И "ну, болван, вчерашнюю!" кричал... Сюда являлся фокусник голодный, Родной земли цветущие поля Покинувший..................... ................................ На срок прощался с матерью-старухой, С невестою сей тощий сын нужды, Но погасил российскою сивухой В груди давно немецкие мечты. А в старину ему мечтались живо Объятия хорошенькой жены, Колпак, халат, душистый кнастер, пиво И прочие филистерские сны...) Смиренно век в трактирах доживая, Он в сертучишке нанковом ходил И, русский и родной язык ломая, Трактирную компанию смешил... Не оскорблялся он названьем цапли И, если рюмку кто ему давал, Он, выпив содержимое до капли, С поклоном содержащее съедал... 5 Затем, что мне в трактире бьющий стекла Купеческий сынок в пятнадцать лет В сто тысяч раз важнее Фемистокла И всех его торжественных побед!.. <1847> 215-217. ИЗ РОМАНА "ТРИ СТРАНЫ СВЕТА" 1 Когда с тобой - нет меры счастью, Вдали - несчастен и убит! И, словно волк голодной пастью, Тоска пожрать меня грозит! Куда не обращаю взоры - Долины, облака и горы - Всё говорит: "Люби! люби!" Во цвете лет - не погуби! Не наноси смертельной раны, Не откажи моей мольбе... Пусть лучше растерзают враны И сердце принесут к тебе!.. <1848> 2 ПОЭЗИЯ БУРЬ Летит по дороге четверка, В коляске Мария сидит. А месяц, как дынная корка, На небе полночном висит... Верхом - словно вихрем гонимый - Скачу я за ней через лес, И жажду, волканом палимый, Поэзии бурь и чудес! Я отдал бы всю мою славу За горсть, за щепотку песку, Чтоб только коляска в канаву Свернулась теперь на скаку. Иль если б волшебник искусный Задумал вдруг Мери украсть; Иль вор, беспощадный и гнусный, Рискнул на коляску напасть... Иль пусть кровожадные звери Коляску обступят теперь... На помощь возлюбленной Мери Я сам бы явился, как зверь. Умчал бы ее я далеко, За триста земель и морей... И там бы глубоко, глубоко Блаженствовал с Мери моей. Но нет ни зверей, ни злодеев, Дорога бесстыдно гладка, Прошли времена чародеев... О жизнь! как ты стала гадка! Везде безотрадная проза, Заставы, деревни, шоссе... И спит моя майская роза, Раскинувшись в пышной красе,- Меж тем, как, окутан туманом, Летит ее рыцарь за ней И жаждет борьбы с великаном, В порыве безумных страстей... О, чем же купить твою ласку В холодный и жалкий наш век, Когда променял на коляску Поэзию бурь человек?.. (1848) 3 Когда горит в твоей крови Огонь действительной любви, Когда ты сознаешь глубоко Свои законные права,- Верь: не убьет тебя молва Своею клеветой жестокой! Постыдных, ненавистных уз Отринь насильственное бремя И заключи - пока есть время - Свободный, по сердцу союз. Но если страсть твоя слаба И убежденье не глубоко, Будь мужу вечная раба, Не то - раскаешься жестоко!.. (1848) 218. Месть горца Ассан сидел, нахмуря брови. Кальян дымился, ветер выл. И, грозно молвив: "Крови! Крови!"- Он встал и на коня вскочил. "Зюлейка! нет, твою измену Врагу я даром не прощу! Его как мяч на шашку вздену, Иль сам паду, иль отомщу!" Что было ночью в поле ратном, О том расскажет лишь луна... Наутро конь путем обратным Скакал... Несчастная жена! Мешок о лук седельный бился, Горела под конем трава. Но не чурек в мешке таился: Была в нем вражья голова! (1850) 219. Прихожу на праздник к чародею: Тьма народу там уже кипит, За затеей хитрую затею Чародей пред публикой творит. Всё в саду торжественно и чудно, Хор цыган по-старому нелеп, Что же мне так больно и так трудно, Отчего угрюм я и свиреп?.. Уж не жду сегодня ничего я, Мой восторг истрачен весь давно; Я могу лишь воспевать героя - Как в нем всё велико и умно! Он Протей! он истинный художник! Как его проказы хороши! И артист, и барин, и сапожник - Все найдут здесь пищу для души! (Между 1848 и 1850) 220. Мне жаль, что нет теперь поэтов, Какие были в оны дни,- Нет Тимофеевых, Бернетов Ах, отчего молчат они?). С семьей забавных старожилов Скорблю на склоне дней моих, Что лирой пренебрег Стромилов, Что Печенегов приутих, Что умер бедный Якубович, Что запил Константин Петрович, Что о других пропал и след, Что нету госпожи Падерной, У коей был талант примерный, И Розена барона нет; Что нет Туманских и Трилунных, Не пишет больше Бороздна, И нам от лир их сладкострунных Осталась память лишь одна... (1853) 221. Я посягну на неприличность И несколько похвальных слов. Теперь скажу про эту личность: Ах, не был он всегда таков! Он был когда-то много хуже, Но я упреков не терплю И в этом боязливом муже Я всё решительно люблю: Люблю его характер слабый, Когда, повесив длинный нос, Причудливой, капризной бабой Бранит холеру и понос; И похвалу его большую Всему, что ты не напиши, И эту голову седую При моложавости души. (13 декабря 1853) 222. Стол накрыт, подсвечник вытерт, Самовар давно кипит, Сладковатый немчик Видерт У Тургенева сидит. По запросу господина Отвечает невзначай Крепостной его детина, Что "у нас-де вышел чай". Содрогнулся переводчик, А Тургенев возопил: "Чаю нет! Каков молодчик! Не вчера ли я купил?" Замечание услышал И ответствовал Иван: "Чай у нас так скоро вышел Оттого, что мал стакан". (Между 1850 и 1854) 223. 14 июня 1854 года. Великих зрелищ, мировых судеб Поставлены мы зрителями ныне: Исконные, кровавые враги, Соединясь, идут против России; Пожар войны полмира обхватил, И заревом зловещим осветились Деяния держав миролюбивых... Обращены в позорище вражды Моря и суша... Медленно и глухо К нам двинулись громады кораблей, Хвастливо предрекая нашу гибель, И наконец приблизились - стоят Пред укрепленной русскою твердыней... И ныне в урне роковой лежат Два жребия... и наступает время, Когда решитель мира и войны Исторгнет их всесильною рукой И свету потрясенному покажет. (14 июня 1854) 224. Мы, посетив тебя, Дружинин, Остались в верном барыше: Хотя ты с виду благочинен, Но чернокнижник по душе. Научишь каждого веселью, Полуплешивое дитя, Серьезно предан ты безделью, А дело делаешь шутя... Весьма радушно принимаешь Ты безалаберных друзей И ни на миг не оставляешь Ты аккуратности своей: В числе различных угощений Ты нам охоту снарядил Среди наследственных владений... И лист бумаги положил Для чернокнижных вдохновений... (28 июля 1854) 225. Ничего! гони во все лопатки, Труден путь, да легок конь, Дожигай последние остатки Жизни, брошенной в огонь! (Начало октября 1854) 226. Пробил час!.. Не скажу, чтоб с охотой В мир вступил я моею чредою... Что голов, убеленных заботой! Сколько лиц, омраченных тоскою! Благородным проникнуты гневом, Пусть бы старцы глядели серьезно... Но пристало ли юношам, девам Сокрушаться и хмуриться грозно?.. Слышу всюду один я вопрос: "Новый год! что ты миру принес?.." Всколыхнется ли бурей полсвета, Тишина ль процветет над землею - Всё поглотит бездонная Лета, Всё законной пройдет чередою. Настоящее станет прошедшим, Но сойду ли я в темное царство, Как предшественник мой - сумасшедшим, Окровавленным, полным коварства, Или буду умней и светлей - Эта тайна в деснице моей! Всё на свете старо, как могила, Всё уж было и будет всегда: Ум и глупость, бессилье и сила, Зависть, гнев, клевета и вражда; Но навек благородно и ново, Никому надоесть не умело - Вдохновенное, светлое слово И великое, честное дело... Слов таких, а особенно дел Я побольше бы видеть хотел!.. (Конец 1854) 227. Лето Умирает весна, умирает, Водворяется жаркое лето. Сердит муха, комар сноровляет Укусить, - всё роскошно одето! Осязательно зреющий колос Возвышается вровень с кустами. По росе долетающий голос Из лесов словно пахнет грибами... По утрам продолжительны росы, А к полудню жары чрезвычайны... (... ... ... ... ... ... ... ... ... ...) От шмелей ненавистных лошадки Забираются по уши в волны. Вечера соблазнительно сладки И сознательной жаждою полны. Прикликает самец перепелку, Дергачи голосят сипловато, Дева тихо роняет иголку И спешит, озираясь, куда-то. (1854(?)) 228. Наследство Скончавшись, старый инвалид Оставил странное наследство: Кем, сколько раз, когда был бит До дней преклонных с малолетства,- Он всё под цифрами писал В тетрадку - с толком и раченьем И после странный свой журнал Читал с душевным умиленьем. Так я люблю воспоминать О днях и чувствах пережитых, Читая пыльную тетрадь Моих стихов - давно забытых... (1855) 229. Зачем насмешливо ревнуешь, Зачем, быть может, негодуешь, Что музу темную мою Я прославляю и пою? Не знаю я тесней союза, Сходней желаний и страстей - С тобой, моя вторая муза, У музы юности моей! Ты ей родная с колыбели... Не так же ль в юные лета И над тобою тяготели Забота, скорбь и нищета? Ты под своим родимым кровом Врагов озлобленных нашла И в отчуждении суровом Печально детство провела. Ты в жизнь невесело вступила... Ценой страданья и борьбы, Ценой кровавых слез купила Ты каждый шаг своей судьбы. Ты много вынесла гонений, Суровых бурь, враждебных встреч, Чтобы святыню убеждений, Свободу сердца уберечь. Но, устояв душою твердой, Несокрушимая в борьбе, Нашла ты в ненависти гордой Опору прочную себе. Ты так встречаешь испытанья, Так презираешь ты людей, Как будто люди и страданья Слабее гордости твоей. И говорят: ценою чувства, Ценой душевной теплоты Презренья страшное искусство И гордый смех купила ты. Нет, грудь твоя полна участья!.. Когда порой снимаешь ты Личину гордого бесстрастья, Неумолимой красоты, Когда скорбишь, когда рыдаешь В величьи слабости твоей - Я знаю, как ты проклинаешь, Как ненавидишь ты людей! В груди, трепещущей любовью, Вражда бесплодно говорит, И сердце, обливаясь кровью, Чужою скорбию болит. Не дикий гнев, не жажда мщенья В душе скорбящей разлита - Святое слово всепрощенья Лепечут слабые уста. Так, помню, истощив напрасно Всё буйство скорби и страстей, Смирялась кротко и прекрасно Вдруг Муза юности моей. Слезой увлажнены ланиты, Глаза поникнуты к земле, И свежим тернием увитый Венец страданья на челе... (Между 1852 и 1855) 230. И так за годом год... Конечно, не совсем Разнообразно... да зато спокойно, Благонамеренно, благопристойно... И благоприобретенье меж тем Расти всё будет... Счастие малюток Упрочится... Да что ж?.. И кроме шуток, Чем худо?.. [а? решайся-ка, сестра, А ежели когда-нибудь хандра Найдет случайно...] (Между 1853 и 1855) 231. Послание к поэту-старожилу В крылах отяжелевший грач, Когда-то на Парнас летавший! Давно ли нам прислал ты "Плач" О русской музе - задремавшей? И что же? не прошло двух лет, Как всё вверх дном перевернулось: И поднял голову поэт, И вновь поэзия проснулась! Нам музу новую свою Представил автор "Арлекина", И тот, кто, равен соловью, Природу нам воспел, - Щербина! Никитин, мещанин-поэт, Различных пробует Пегасов, Как птица распевает Фет, Стихи печатает Некрасов, Ленивый даже Огарев - И тот пустил в печать отрывок, Стахович нам поет коров И вкус густых и свежих сливок. Поэтов новых всех родов Фаланга целая готова, И даже старых голосов Два-три услышали мы снова. Что ж? в добрый час! смелее, марш!.. Проснулись Солоницын, Греков, И, может быть, проснется Шарш И отзовется Печенегов!.. (Весна 1855) 232. Еще скончался честный человек, А отчего? Бог ведает единый! В наш роковой и благодушный век Для смерти более одной причиной. Не от одних завалов и простуд И на Руси теперь уж люди мрут... Понятна нам трагическая повесть Свершившего злодейство,- если он Умрет, недугом тайным поражен, Мы говорим: его убила совесть. Но нас не поражает человек, На дело благородное рожденный И грустно проводящий темный век В бездействии, в работе принужденной Или в разгуле жалком; кто желал Служить Добру, для ближнего трудиться И в жажде дела сам себя ломал, Готовый на немногом помириться, Но присмирел и руки опустил В сознании своих напрасных сил - Успев, как говорят, перебеситься! Не понимаем мы глубоких мук, Которыми болит душа иная, Внимая в жизни вечно ложный звук И в праздности невольной изнывая. Нам юноша, стремящийся к добру, Смешон - восторженностью странной, А зрелый муж, поверженный в хандру, Смешон - тоскою постоянной. Покорствуя решению судьбы, Не ищет он обидных сожалений, И мы не видим внутренней борьбы, Ни слез его, ни тайных угрызений, И ежели сразит его судьба, Нам смерть его покажется случайной, И никому не интересной тайной Останется сокрытая борьба, Убившая страдальца... (Между 21 мая и 7 июня 1855) 233. Карета О филантропы русские! Бог с вами! Вы непритворно любите народ, А ездите с огромными гвоздями, Чтобы впотьмах усталый пешеход Или шалун мальчишка, кто случится, Вскочивши на запятки, заплатил Увечьем за желанье прокатиться За вашим экипажем... (Между 21 мая и 7 июня 1855) 234. Ты меня отослала далеко От себя - говорила мне ты, Что я буду спокоен глубоко, Убежав городской суеты. Это, друг мой, пустая химера - И как поздно я понял ее. Друг, во мне поколеблена вера В благородное сердце твое. (Лето 1855) 235. Фантазии недремлющей моей И опыта мучительного дети, Вы - планы тысячи поэм и повестей - Вы нерожденные должны погибнуть в Лете. (Лето 1855) 236. О, не склоняй победной головы В унынии, разумный сын отчизны. Не говори: погибли мы. Увы!- Бесплодна грусть, напрасны укоризны. (29 августа 1855) 237. Не знаю, как созданы люди другие,- Мне любы и дороги блага земные. Я милую землю, я солнце люблю, Желаю, надеюсь, страстями киплю. И жаден мой слух, и мой глаз любопытен, И весь я в желаньях моих ненасытен. Зачем (же) я вечно тоскую и плачу И сердце на горе бесплодное трачу? Зачем не иду по дороге большой За благами жизни, за пестрой толпой? (1855 или 1856) 238. Не гордись, что в цветущие лета, В пору лучшей своей красоты Обольщения модного света И оковы отринула ты, Что, лишь наглостью жалкой богаты, В то кипучее время страстей Не добились бездушные фаты Даже доброй улыбки твоей,- В этом больше судьба виновата, Чем твоя неприступность, поверь, И на шею повеситься рада Ты < > будешь теперь. (1855 или 1856) 239. Семьдесят лет бессознательно жил Чернский помещик Бобров Гавриил, Был он не (то) чтоб жесток и злонравен, Только с железом по твердости равен. (1855 или 1856) 240. Кто долго так способен был Прощать, не понимать, не видеть, Тот, верно, глубоко любил, Но глубже будет ненавидеть... (1855 или 1856) 241. Так говорила (...) актриса отставная, Простую речь невольно украшая Остатками когда-то милых ей, А ныне смутно памятных ролей,- Но не дошли до каменного слуха Ее проклятья,- бедная старуха Ушла домой с Наташею своей И по пути всё повторяла ей Свои проклятья черному злодею. Но (не) сбылись ее проклятья. Ни разу сон его спокойный не встревожил Ни черт, ни шабаш ведьм: до старости он дожил Спокойно и счастливо, денег тьму Оставивши в наследство своему Троюродному дяде... А старуха Скончалась в нищете - безвестно, глухо, И, чтоб купить на гроб ей три доски, Дочь продала последние чулки. (1855 или 1856) 242. И на меня, угрюмого, больного, Их добрые почтительные лица Глядят с таким глубоким сожаленьем, Что совестно становится. Ничем Я их любви не заслужил. (1855 или 1856) 243. О, пошлость и рутина - два гиганта, Единственно бессмертные на свете, Которые одолевают всё - И молодости честные порывы, И опыта обдуманный расчет, Насмешливо и нагло выжидая, Когда придет их время. И оно Приходит непременно. (1855 или 1856) 244. Прощание Мы разошлись на полпути, Мы разлучились до разлуки И думали: не будет муки В последнем роковом "прости". Но даже плакать нету силы. Пиши - прошу я одного... Мне эти письма будут милы И святы, как цветы с могилы - С могилы сердца моего! (28 февраля 1856) КОЛЛЕКТИВНОЕ 245. ПОСЛАНИЕ БЕЛИНСКОГО К ДОСТОЕВСКОМУ Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, На носу литературы Рдеешь ты, как новый прыщ. Хоть ты юный литератор, Но в восторг уж всех поверг, Тебя знает император, Уважает Лейхтенберг. За тобой султан турецкий Скоро вышлет визирей. Но когда на раут светский, Перед сонмище князей, Ставши мифом и вопросом, Пал чухонскою звездой И моргнул курносым носом Перед русой красотой, Так трагически недвижно Ты смотрел на сей предмет И чуть-чуть скоропостижно Не погиб во цвете лет. С высоты такой завидной, Слух к мольбе моей склоня, Брось свой взор пепеловидный, Брось, великий, на меня! Ради будущих хвалений (Крайность, видишь, велика) Из неизданных творений Удели не "Двойника". Буду нянчиться с тобою, Поступлю я, как подлец, Обведу тебя каймою, Помещу тебя в конец. (Январь 1846) 246. ЗАГАДКА Художества любитель, Тупейший, как бревно, Аристократов чтитель, А сам почти ...; Поклонник вре-бонтона, Армянский жантильйом, Читающий Прудона Под пальмовым листом; Сопящий и сипящий - Приличий тонких раб, Исподтишка стремящий К Рашели робкий ...; Три раза в год трясущий Журнальные статьи ....................... ....................... Друг мыслей просвещенных, Чуть-чуть не коммунист, Удав для подчиненных, Перед Перовским - глист; Враг хамов и каратель, Сам хам и хамов сын - Скажи, о друг-читатель, Кто этот господин? (Начало 1854) 247. ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ Недавний гражданин дряхлеющей Москвы, О друг наш Лонгинов, покинувший - увы!- Бассейной улицы приют уединенный, И Невский, и Пассаж, и Клуба кров священный, Где Анненков, чужим наполненный вином, Пред братцем весело виляет животом; Где, не предчувствуя насмешливых куплетов, Недолго процветал строптивый Арапетов; Где, дерзок и красив, и низок, как лакей, Глядится в зеркала Михайла Кочубей; Где пред Авдулиным, играющим зубами, Вращает Мухортов лазурными зрачками; Где, о политике с азартом говоря, Ты Виртембергского пугал секретаря И не давал ему в часы отдохновенья Предаться сладкому труду пищеваренья! Ужель, о Лонгинов, ты кинул нас навек, Любезнейший поэт и редкий человек? Не ожидали мы такого небреженья... Немало мы к тебе питали уваженья! Иль ты подумать мог, что мы забыть могли Того, кем Егунов был стерт с лица земли, Кто немцев ел живьем, как истый сын России, Хотинского предал его родной стихии, Того, кто предсказал Мильгофера судьбу, Кто сукиных сынов тревожил и в гробу, Того, кто, наконец, - о подвиг незабвенный! - Поймал на жирный хвост весь причет Наш священный?.. Созданье дивное! Ни времени рука, Ни зависть хищная лаврового венка С певца Пихатия до той поры не сдернет, Пока последний поп в последний раз не ...! И что же! Нет тебя меж нами, милый друг! И даже - верить ли? - ты ныне свой досуг Меж недостойными безумно убиваешь! В купальне без штанов с утра ты заседаешь; Кругом тебя сидят нагие шулера, Пред вами водки штоф, селедка и икра. Вы пьете, плещетесь - и пьете вновь до рвоты. Какие слышатся меж вами анекдоты! Какой у вас идет постыдный разговор! И если временем пускаешься ты в спор, То подкрепляешь речь не доводом ученым, ....................................... Какое зрелище! Но будущность твоя Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я: В газетной комнате, за "Северной пчелою", С разбухшим животом, с отвислою губою, В кругу обжорливых и вялых стариков, Тупых политиков и битых игроков, Сидишь ты - то икнешь, то поглядишь сонливо. "Эй, Вася! трубочку!" - проговоришь лениво... И тычет в рот тебе он мокрым янтарем, Не обтерев его пристойно обшлагом. Куря и нюхая, потея и вздыхая, Вечерней трапезы уныло поджидая, То в карты глянешь ты задорным игрокам, То Петербург ругнешь - за что, не зная сам; А там, за ужином, засядешь в колымагу - И повлекут домой две клячи холостягу - Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак И ходит между книг хозяином прусак. И счастие еще, когда не встретит грубо Пришельца позднего из Английского клуба Лихая бабища - ни девка, ни жена! Что ж тут хорошего? Ужели не страшна, О друг наш Лонгинов, такая перспектива? Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо С тобою заживем, как прежде жили, мы. Здесь бойко действуют кипучие умы: Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа; Из Вены выгнали барона Мейендорфа; Милютина проект ту пользу произвел, Что в дождь еще никто пролеток не нашел; Языкова процесс отменно разыгрался: Он без копейки был - без денежки остался; Европе доказал известный Соллогуб, Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп; А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой, Вконец оподлился - конечно, не ошибкой... И Арапетов сам - сей штатский генерал, Пред кем ты так смешно и странно трепетал, - Стихами едкими недавно пораженный, Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный, И с прежней дерзостью над крутизной чела Уж не вздымается тюльпан его хохла! (20-30 июля 1854) 248. За то, что ходит он в фуражке И крепко бьет себя по ляжке, В нем наш Тургенев все замашки Социалиста отыскал. Но не хотел он верить слуху, Что демократ сей черств по духу, Что только к собственному брюху Он уважение питал. Да! понимая вещи грубо, Хоть налегает он сугубо На кухню Английского клуба, Но сам пиров не задает. И хоть трудится без оглядки, Но всюду сеет опечатки И в критиках своих загадки Неразрешимые дает... А впрочем, может быть и точно Социалист он беспорочный... Пора, пора уж нам понять, Что может собственных Катонов И быстрых разумом Прудонов Российская земля рождать! (4 января 1856) СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ НЕКРАСОВУ 249. К N. N. Мой бедненький цветок в красе благоуханной, На радостной заре твоих весенних дней Тебя, красавица, пришелец нежеланный Сорвал по прихоти своей. Расчетам суеты покорно уступая, Ты грустно отреклась мечтаний молодых - И вот тебя скует развалина живая В своих объятьях ледяных. Но ведь придет пора сердечного томленья, Желанья закипят в взволнованной крови, И жадно грудь твоя запросит наслажденья В горячке огненной любви. Мечта коварная твой жаркий бред обманет, И к ложу твоему полночною порой Прекрасный юноша невидимо предстанет В разгаре силы молодой. И вся отдашься ты могучему влеченью, И обовьешь рукой созданье грез живых, Но призрак сладостный исчезнет в то мгновенье... И кто ж в объятиях твоих? - Старик... холодный труп!.. Тебе упреком грянут: "Зачем смущаешь ты бесчувственный покой?" И как мучительно, убийственно обманут Восторг души твоей больной. (1841) (Эльдорадо) 250. Послание к соседу Гну пред тобою низко спину За сладко-вкусный твой горох. Я им объелся! Я в восторг Пришел!.. Как сахар, как малину, Я ел горошины твои. Отменно ты меня уважил! Я растолстел, я славно зажил, Я счастлив! Словно как любви Краснокалеными устами Я отогрет! - и жизнь моя Светлостеклянными струями Бежит, как утлая ладья, Бежит проворно, звонко, прытко, И вот (подарок невелик, Но от души - не от избытка) Стихов отборных четверик Тебе я шлю... На, ешь!.. Что? будет?.. Авось придет тебе на вкус... А не придет - я не боюсь: Не выдаст друг и не осудит! Почтенный, добрый и прямой, Неприхотливый, не сердитый, Подарок старого пииты Ты примешь ласковой душой, Хоть он нелепый и пустой... (1844) 251. Ода "Сон" (Подражание Василию Кирилловичу Тредьяковскому) Покоясь спят все одре мягком на, Тем приятства вкушая от мягкого сна; С лирой лишь в руке не дремлет пиит; Того горит око и лира звенит; Хвалит он нощь, свет дневной запрудившу, В просвещенном же уме его родившую виршу... Некий Орфей как певал, ему так все внимали, Что мухи, жуки, журавли, граки и индейки Скакали... (1845) 252. Обыкновенная история (Из записок борзописца) О, не верьте этому Невскому проспекту!.. ... ... ... ... ... ... . Боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки. Как ни развевайся вдали плащ красавицы, я ни за что не пойду за нею любопытствовать. Далее, ради бога далее от фонаря! и скорее, сколько можно скорее, проходите мимо. Это счастие еще, если от- делаетесь тем, что он зальет щегольской сюртук ваш вонючим своим маслом. Но и кроме фонаря всё дышит обманом. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущен- ной массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать всё не в настоящем виде. Гоголь Я на Невском проспекте гулял И такую красавицу встретил, Что, как время прошло, не видал, И как нос мой отмерз, не заметил. Лишь один Бенедиктов бы мог Описать надлежащим размером Эту легкость воздушную ног, Как, назло господам кавалерам, Избегала их взоров она, Наклоняя лукаво головку И скользя, как по небу луна... Но нагнал я, счастливец! плутовку, Деликатно вперед забежал (А кругом ее публики пропасть) И "Куда вы идете?" - сказал, Победив(ши) врожденную робость. Ничего не сказала в ответ, Лишь надула презрительно губки, Но уж мне не четырнадцать лет: Понимаем мы эти поступки. Я опять: "Отчего ж вы со мной Не хотите сказать ни словечка? Я влюблен и иду как шальной, И горит мое сердце, как свечка!" Посмотрела надменно и зло И сердито сказала: "Отстаньте!" Слышу хохот за мной (дело шло При каком-то разряженном франте). Я озлился... и как устоять? На своем захотелось поставить... "Неужель безнадежно страдать Век меня вы хотите заставить?" - Я сказал... и была не была! Руку взял.. Размахнулася грозно И такую злодейка дала Оплеуху, что... вспомнить курьезно! Как, и сам разрешить не могу, Очутился я вмиг в Караванной. Все судил и рядил на бегу Об истории этой престранной, Дал досаде и страсти простор, Разгонял ерофеичем скуку И всё щеку горячую тер И потом целовал свою руку - Милый след всё ловил на руке И весь вечер был тем озабочен... Ах!.. давно уж на бледной щеке Не бывало приятней пощечин! (1845) 253. Ода "Чай" (Подражание Василию Кирилловичу Тредьяковскому) Смертных ты поишь, настоян горячей водой, Тем, чтоб согренье желудка дать той - Прекрасный, как оных древних сказок нектар, С ромом мешаясь, внутри ты производишь пожар, Что крутит в голове, входя в ту чрез брюхо, От чего красен нос и зело горит ухо - Палке подобно брошенной вверх, тогда воспарит Сила та, что в пиите вирши творит. По дороге ль зимой ехавши, зябнет купец, Перву беседу с то(бо)й в ночлеге творит Молодец; Полевой, за отчизну дерясь, офицер Привязан к тебе на такой же манер; Ловчий, под осень крутясь на полях, Без тебя прозябая, готов кричать - ах! Мудрости пускаясь умом в глубину, С теми ж профессор имеет привычку одну; Мы же, пииты, пиющие тя, Одами да чтим повседневно двумя. (1845) 254. Карп Пантелеич и Степанида Кондратьевна (Поэма в индийском вкусе) 1 Жил-был красавец, по имени Карп, Пантелея Старого сын, обладатель деревни Сопелок (Турово тож), трехаршинного роста детина, Толстый и красный, как грозды калины созрелой - Ягоды сочной, но горькой, - имел исполинскую силу, Так что в Сопелках героя, подобного Карпу, Не было, нет и не будет, - между мужиками Он сиял, как сияет солнце между звездами. Раз на рогатину принял медведя, а волка, Жива и здрава, однажды в село притащил За полено; Храбро смотрел на широкое горло ведерной бутыли, Кашей набитый бурдюк поглощал как мельчайшую Птичку, Крепкий мышцею, емкий гортанью, прекрасного пола Первый в Сопелках прельститель... ...Таков-то Карп Пантелеевич был. Но, к несчастью, и слабость Также имел он великую: в карты играть был Безмерно Страстен. - В это же время владел Вахрушовым Обширным Пенкин, Кондратий Степаныч, весьма благодушный И плотный мужчина. Долго бездетен он был и обет произнес пред Судьбою ... Только б судьбы всеблагие его наградили Сладким родительским счастьем, - и небо ему Даровало Трех сыновей и дочь. Сыновья назывались: первый Сидор, Федор другой и Венедикт третий; а имя Дочери было дано Степанида. Мальчики были Тощи и желты; звездой красоты расцвела Степанида. Прелесть ее прошла по губернии чудной молвою. Горничных девок и баб окруженная роем, как будто Свежим венком, сияла меж них Степанида, сияла, Будто малина в крапиве. Не только в уезде, Даже в губернии самой, где лучшие жены Очи чаруют, подобной красы не видали: Прелесть ее могла привлечь и губернских Надменных, Гордых чиновников в город уездный и даже В скромный приют деревенский. 2 Однажды, под вечер, Проса пригоршню похитив тихонько в амбаре (С доброю целью не грех иногда и похитить!), Дева идет к ручейку, где встречать уж издавна Гуси-любимцы привыкли кормилицу-деву... Весело корм шелушат с алебастровых ручек Добрые птицы дворные и вздор благодарный возводят К деве прекрасной, как будто любуяся ею. Только один и не ест и приветливой ласки не ищет. Тщетно к нему простирая обильную кормом Длань, подзывает его изумленная дева: Он не подходит. Вот она ближе к нему, а он Дальше; Дева за ним - он всё дальше... и странно Ей показалось, что сделалось с гусем? "Постой же! - Думает, - я тебя так не оставлю, проказник; поймаю И за побег накажу - накормлю хорошенько!" Просо за пазуху всыпав и платьице к верху поднявши (Был уже вечер, и небо обильно росилось), Ручки к нему простирает и ловит, как серна Вслед беглецу устремляясь и алые губки кусая, Полные милых упреков, в досаде. И вот уж накрыла; Вот уж готова схватить, но опять непокорный Вырвался, снова отшибся далеко - и снова, Стан распрямив серновидный, бежит утомленная Дева. С версту и более так пробежала; но тщетны Были усилья красавицы, силы уж ей изменяют, Дух занимается - хочет бежать и не может... Стала, кругом оглянулася. Вправо окраина леса, Дальше пространная нива, покрытая рожью; Налево... "Боже! какая картина!.." И скромно потупила очи Робкая дева и в страхе дыханье удерживать стала... 3 Влево была небольшая поляна, и кусты Шли от нее далеко и с самим горизонтом сливались. С края же кустов (и вот что стыдливую деву смутило) Кто-то лежал, устремившись очами на небо И выпуская дымок из коротенькой трубки с оправой. Был он красив:в голубую венгерку с кистями Затянут, обут в сапоги до колен и украшен Желтой ермолкой с зеленою кистью; лежала Пара легавых собак близ него, и смотрело Смерть наносящее дуло ружья из куста. Удалиться Силы собравшая дева хотела, но снова Силы ей вдруг изменили - осталась и долго, Долго смотрела, забыв и стыдливость, и гуся, И всё, что ни есть на земле. В упоеньи, С сердцевластительным взором, с улыбкой, чарующей душу, Молча стояла, молча глядела и таяла тайным Пламенем... Вот бы идти - победила влеченье Страстное... Вдруг встрепенулся - подходит Прямо к охотнику гусь, распустив златоперые Крылья, Дерзко крича и длинной главой помавая. Бросились псы, оглянулся охотник и видит: Сладкоприветная дева пред ним; как с неба Слетевший Ангел, она прекрасна была, и прелесть любви Окружала Нежные члены ее, жажду любви пробуждая. Муку любви почувствовал Карп при виде Волшебном Стройного стана ее; приподнялся и рухнулся Снова Он на колени пред нею, и речь полилася потоком, Словно с горы сладкозвучные волны, словно Из бочки Мед искрометный на дно ендовы позлащенной. 4 Грусть и тоска воцарились в селе Вахрушове. Печальна, Бродит одна Степанида и тайную думает думу: После того, что сказал ей охотник, влюбленная Дева, Словно как будто с собою расставшись, была Беспрестанно С Карпом прекрасным. Ни вкусный крыжовник, Ни вишни, Ниже галушки ее не прельщают; то в землю Взоры потупит, то к милым Сопелкам (Турово тож) Их поднимет С темной надеждой и с полной тяжкими вздохами Грудью; Временем щеки - как жар, временем бледные; очи Полные слез, засохшие губы, и все в беспорядке Мысли, как волосы... День и ночь Степанида Вздыхала, Слабая, томная; не было ей ни сна на постели, Ниже покоя на месте ином, и Кондратий Степаныч, Нежный родитель ее, услыхавши, что дочь Степанида (Свой покой потеряла), обедать не мог, и простыли Даром ленивые щи, и вареники так простояли... К счастью, недолго тоска вострозубая грызла Жителей добрых села Вахрушова. Однажды, Только что сели за стол и разрезали чудный Кашей набитый пирог, и главою семьи на тарелку Было уж взято три доли, и он, уж схвативши Мощной рукою одну, обдававшую паром, разинул Пасть и как тигр показал серо-желтые зубы, - Вдруг подлетела к крыльцу таратайка, и сваха В комнату шасть. Изменилась в лице Степанида, Вон убежала в испуге. Сваха за ней быстро, как За робкой Ланию пес разъяренный, и вот Степанида С нею одной осталась одна, и тут, приосанясь, Сваха сказала почтительным голосом ей: "Степанида, Свет мой Кондратьевна! в Турове Карп Пантелеич, Барин добрейший, живет-поживает, и нет И не будет В свете красавца такого , - верь чести, не лгу я, Лопни глаза, расступись мать сыра земля, выгний Зубы во рту до единого. Если б его ты женою Стала, какой бы родился у вас постреленок... О, чудо! Выдь за него, осчастливь и его и себя ты навеки - Ты, тихонравная, сладкоприветная, добрая девка! Много на жизни людей повенчала я, много Всяких даров и побой приняла за услуги, Много наделала жен и мужей, но доныне Встретить красавца такого, как он, не случалось. Краля червонная ты, а твой Карп Пантелеич Просто козырный король - выбирай, какой Любишь ты масти!" Так говорила злохитрая сваха. Меж тем Степанида, Слушая, радостно рдела; потом в ответ Прошептала, Вся побледнев от любви: "Скажи ты то же И Карпу". Быстро оделася сваха, уселась опять в таратайку, Ехать в Сопелки велела и там, за графином Настойки, Карпу влюбленному всё рассказала. Слушая жадно, почтенный сын Пантелея, рюмку За рюмкой глотая, Радостно рдел... Благодарного полный восторга, Обнял старуху, сладко рыдая, и целую сотню Собственной травли заячьих шкур подарил ей На шубу... (1844 или 1845) 255. С цветком в руке, бледна и одинока, Облокотясь спиною на рояль, Она сидела...Взор ее глубокий Пронзительно впивался в мрак и даль, И странная какая-то улыбка Змеилася по трепетным устам. И всюду тишь... лишь в отдаленьи, там, Качался челн на влаге мутно-зыбкой... (1846) 256. Женщина, каких много Она росла среди перин, подушек, Дворовых девок, мамок и старушек, Подобострастных, битых и босых... Ее поддерживали с уваженьем, Ей ножки целовали с восхищеньем - В избытке чувств почтительно-немых. И вот подрос ребенок несравненный. Ее родитель, человек степенный, В деревне прожил ровно двадцать лет. Сложилась барышня; потом созрела... И стала на свободе жить без дела, Невыразимо презирая свет. Она слыла девицей идеальной: Имела взгляд, глубокий и печальный, Сидела под окошком по ночам, И на луну глядела неотвязно, Болтала лихорадочно, несвязно... Торжественно молчала по часам. Въедалася в немецкие книжонки, Влюблялася в прекрасные душонки - И тотчас отрекалась... навсегда... Благословляла, плакала, вздыхала, Пророчила, страдала... всё страдала!!! И пела так фальшиво, что беда. И вдруг пошла за барина простого, За русака дебелого, степного - ... ... ... ... . На мужа негодуя благородно, Ему детей рожала ежегодно И двойней разрешилась наконец. Печальная, чувствительная Текла Своих людей не без отрады секла, Играла в карточки до петухов, Гусями занималась да скотиной - И было в ней перед ее кончиной Без малого - четырнадцать пудов. (1846) 257. Русская песня "Что не весел, Ваня? В хоровод не встанешь? Шапки не заломишь? Песни не затянешь? Аль не снес, не добыл Барину оброку? Подати казенной Не преставил к сроку? Аль набор рекрутский Молодца кручинит - Угодить боишься Под красную шапку? Аль душа-девица, Что прежде любила, С недругом спозналась? Ваньке изменила?" -"Оброк и с гостинцем Барину преставил; Подати казенной За мной ни алтына; Не боюсь рекрутства - Брат пошел охотой; А душа-девица Мне не изменяла - Да ее-то, братцы, Сроду не бывало!.." (1846) 258. Ревность Есть мгновенья дум упорных, Разрушительно-тлетворных, Мрачных, буйных, адски-черных, Сих - опасных как чума - Расточительниц несчастья, Вестниц зла, воровок счастья И гасительниц ума!.. Вот в неистовстве разбоя В грудь вломились, яро воя,- Все вверх дном! И целый ад Там, где час тому назад Ярким, радужным алмазом Пламенел твой светоч - разум! Где добро, любовь и мир Пировали честный пир! Ад сей... В ком из земнородных, От степей и нив бесплодных, Сих отчаянных краев, Полных хлада и снегов - От Камчатки льдянореброй До брегов отчизны доброй,- В ком он бурно не кипел? Кто его - страстей изъятый, Бессердечием богатый - Не восчествовать посмел?.. Ад сей... ревностью он кинут В душу смертного. Раздвинут Для него широкий путь В человеческую грудь... Он грядет с огнем и треском, Он ласкательно язвит, Все иным, кровавым блеском Обольет - и превратит Мир - в темницу, радость - в муку, Счастье - в скорбь, веселье - в скуку, Жизнь - в кладбище, слезы - в кровь, В яд и ненависть - любовь! Полон чувств огнепалящих, Вопиющих и томящих, Проживает человек В страшный миг тот целый век! Венчан тернием, не миртом, Молит смерти - смерть бы рай! Но отчаяния спиртом Налит череп через край... Рай душе его смятенной - Разрушать и проклинать, И кинжалов всей вселенной Мало ярость напитать!! (1845 или 1846) 259. Стихотворение, заимствованное из Шиллера и Гете Я герой!.. Припеваючи жить И шампанское пить, Завираться! Жребий мой: Вечеринки давать, И себя восхвалять, И стишки издавать, И собой Восхищаться! Верить одному Вкусу своему, Всех блаженней в мире, Всех несчастней быть; Но какое счастье Так (себя) любить!.. (1845 или 1846) 260. Мой жребий Давно от участья, от ласковой речи Меня отучило коварство людей. Слова их - отрава, лобзанья - картечи, Объятья - тяжелые груды цепей. Кто вырвал надежду из девственной груди? Кто день моей жизни во мрак погрузил? Все братья родные! всё люди да люди! Но видит всевышний, что я им не мстил. Я всё перенес! Мне ничто не обидно! Давайте мне больше тяжелых работ. Я труженик мира! я раб беззащитный!- Пусть ломятся кости! пусть льется мой пот! Я хитростных козней вражды не разрушу, Тяжелого бремя не сброшу с плечей: Пусть хлад отчужденья терзает мне душу, Пусть я забавляю моих палачей. Пускай всё отнимут - наперсники злости! Мне в голову камень - не сетую я! Мне в пищу обломок обглоданной кости, Покров погребальный - одежда моя! Не с острым кинжалом в карательной длани, Не с грозным укором на бледном челе,- С надеждой веселой под тучей страданий Я твердой стопою пройду по земле. Роптанья не вырвет мирская забота: Томиться я буду с улыбкой в устах, Чтоб каждая капля кровавого пота Блаженства зерном мне взошла в небесах!.. (1847) 261. ... ... ... ... ... . Взирает он на жизнь сурово, строго, И, глядя на него, подумать можно: (У! у него здесь)(надо указать на лоб) (много! много!) Солидный вид и страшный мрак во взоре, И на челе какой-то думы след, Отрывистость и сухость в разговоре... Да! Мудрецом его признает свет! Такая внешность - мудрости залогом, Без всякого сомненья, быть должна... Она ему способствует во многом, И уважение внушает всем она!.. (1854) 262. Кто видит жизнь с одной карманной точки, Кто туп и зол, и холоден,как лед, Кто норовит с печатной каждой строчки Взимать такой или такой доход,- Тому горшок, в котором преет каша, Покажется полезней "Ералаша". Но кто не скрыл под маскою притворства Веселых глаз и честного лица, Кто признает, что гений смехотворства Нисходит лишь на добрые сердца,- Тот, может быть, того и не осудит, Что в этом "Ералаше" есть и будет. (Начало 1854) 1. ТИШИНА 1 Всё рожь кругом, как степь живая, Ни замков, ни морей, ни гор... Спасибо, сторона родная, За твой врачующий простор! За дальним Средиземным морем, Под небом ярче твоего, Искал я примиренья с горем, И не нашел я ничего! Я там не свой: хандрю, немею, Не одолев мою судьбу, Я там погнулся перед нею, Но ты дохнула - и сумею, Быть может, выдержать борьбу! Я твой. Пусть ропот укоризны За мною по пятам бежал, Не небесам чужой отчизны - Я песни родине слагал! И ныне жадно поверяю Мечту любимую мою И в умиленьи посылаю Всему привет... Я узнаю Суровость рек, всегда готовых С грозою выдержать войну, И ровный шум лесов сосновых, И деревенек тишину, И нив широкие размеры... Храм божий на горе мелькнул И детски чистым чувством веры Внезапно на душу пахнул. Нет отрицанья, нет сомненья, И шепчет голос неземной: Лови минуту умиленья, Войди с открытой головой! Как ни тепло чужое море, Как ни красна чужая даль, Не ей поправить наше горе, Размыкать русскую печаль! Храм воздыханья, храм печали - Убогий храм земли твоей: Тяжеле стонов не слыхали Ни римский Петр, ни Колизей! Сюда народ, тобой любимый, Своей тоски неодолимой Святое бремя приносил - И облегченный уходил! Войди! Христос наложит руки И снимет волею святой С души оковы, с сердца муки И язвы с совести больной... Я внял... я детски умилился... И долго я рыдал и бился О плиты старые челом, Чтобы простил, чтоб заступился Чтоб осенил меня крестом Бог угнетенных, бог скорбящих, Бог поколений, предстоящих Пред этим скудным алтарем! 2 Пора! За рожью колосистой Леса сплошные начались, И сосен аромат смолистый До нас доходит..."Берегись!" Уступчив, добродушно смирен, Мужик торопится свернуть... Опять пустынно-тих и мирен Ты, русский путь, знакомый путь! Прибитая к земле слезами Рекрутских жен и матерей, Пыль не стоит уже столбами Над бедной родиной моей. Опять ты сердцу посылаешь Успокоительные сны, И вряд ли сам припоминаешь, Каков ты был во дни войны, - Когда над Русью безмятежной Восстал немолчный скрип тележный, Печальный, как народный стон! Русь поднялась со всех сторон, Всё, что имела, отдавала И на защиту высылала Со всех проселочных путей Своих покорных сыновей. Войска водили офицеры, Гремел походный барабан, Скакали бешено курьеры; За караваном караван Тянулся к месту ярой битвы - Свозили хлеб, сгоняли скот, Проклятья, стоны и молитвы Носились в воздухе... Народ Смотрел с довольными глазами На фуры с пленными врагами, Откуда рыжих англичан, Французов с красными ногами И чалмоносных мусульман Глядели сумрачные лица... И всё минуло... всё молчит... Так мирных лебедей станица, Внезапно спугнута, летит И, с криком обогнув равнину Пустынных, молчаливых вод, Садится дружно на средину И осторожнее плывет... 3 Свершилось! Мертвые отпеты, Живые прекратили плач, Окровавленные ланцеты Отчистил утомленный врач. Военный поп, сложив ладони, Творит молитву небесам. И севастопольские кони Пасутся мирно... Слава вам! Все были там, где смерть летает, Вы были в сечах роковых И, как вдовец жену меняет, Меняли всадников лихих. Война молчит - и жертв не просит, Народ, стекаясь к алтарям, Хвалу усердную возносит Смирившим громы небесам. Народ - герой! в борьбе суровой Ты не шатнулся до конца, Светлее твой венец терновый Победоносного венца! Молчит и он... как труп безглавый, Еще в крови, еще дымясь; Не небеса, ожесточась, Его снесли огнем и лавой: Твердыня, избранная славой, Земному грому поддалась! Три царства перед ней стояло, Перед одной... таких громов Еще и небо не метало С нерукотворных облаков! В ней воздух кровью напоили, Изрешетили каждый дом И, вместо камня, намостили Ее свинцом и чугуном. Там по чугунному помосту И море под стеной течет. Носили там людей к погосту, Как мертвых пчел, теряя счет... Свершилось! Рухнула твердыня, Войска ушли... кругом пустыня, Могилы... Люди в той стране Еще не верят тишине, Но тихо... В каменные раны Заходят сизые туманы, И черноморская волна Уныло в берег славы плещет... Над всею Русью тишина, Но - не предшественница сна: Ей солнце правды в очи блещет, И думу думает она. 4 А тройка всё летит стрелой. Завидев мост полуживой, Ямщик бывалый, парень русский, В овраг спускает лошадей И едет по тропинке узкой Под самый мост... оно верней! Лошадки рады: как в подполье, Прохладно там... Ямщик свистит И выезжает на приволье Лугов... родной, любимый вид! Там зелень ярче изумруда, Нежнее шелковых ковров, И, как серебряные блюда, На ровной скатерти лугов Стоят озера... Ночью темной Мы миновали луг поемный, И вот уж едем целый день Между зелеными стенами Густых берез. Люблю их тень И путь, усыпанный листами! Здесь бег коня неслышно-тих, Легко в их сырости приятной, И веет на душу от них Какой-то глушью благодатной. Скорей туда - в родную глушь! Там можно жить, не обижая Ни божьих, ни ревижских душ И труд любимый довершая. Там стыдно будет унывать И предаваться грусти праздной, Где пахарь любит сокращать Напевом труд однообразный. Его ли горе не скребет? - Он бодр, он за сохой шагает. Без наслажденья он живет, Без сожаленья умирает. Его примером укрепись, Сломившийся под игом горя! За личным счастьем не гонись И богу уступай - не споря... 1856-57 2. БУНТ ... Скачу, как вихорь, из Рязани, Являюсь: бунт во всей красе, Не пожалел я крупной брани - И пали на колени все! Задавши страху дерзновенным, Пошел я храбро по рядам И в кровь коленопреклоненным Коленом тыкал по зубам... 1857 (?) 3. Стихи мои! Свидетели живые За мир пролитых слез! Родитесь вы в минуты роковые Душевных гроз И бьетесь о сердце людские, Как волны об утес. < 1858 > 4. В столице шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России - Там вековая тишина. Лишь ветер не дает покою Вершинам придорожных ив, И выгибаются дугою, Целуясь с матерью-землею, Колосья бесконечных нив... 1857, 1858 5. РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА Вот парадный подъезд. По торжественным дням, Одержимый холопским недугом, Целый город с каким-то испугом Подъезжает к заветным дверям; Записав свое имя и званье, Разъезжаются гости домой, Так глубоко довольны собой, Что подумаешь - в том их призванье! А в обычные дни этот пышный подъезд Осаждают убогие лица: Прожектеры, искатели мест, И преклонный старик, и вдовица. От него и к нему то и знай по утрам Всё курьеры с бумагами скачут. Возвращаясь, иной напевает "трам-трам ", А иные просители плачут. Раз я видел, сюда мужики подошли, Деревенские русские люди, Помолились на церковь и стали вдали, Свесив русые головы к груди; Показался швейцар ."Допусти",- говорят С выраженьем надежды и муки. Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд! Загорелые лица и руки, Армячишка худой на плечах. По котомке на спинах согнутых, Крест на шее и кровь на ногах, В самодельные лапти обутых (Знать, брели-то долгонько они Из каких-нибудь дальних губерний). Кто-то крикнул швейцару: "Гони! Наш не любит оборванной черни!" И захлопнулась дверь. Постояв, Развязали кошли пилигримы, Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв, И пошли они, солнцем палимы, Повторяя: "Суди его бог!", Разводя безнадежно руками, И, покуда я видеть их мог, С непокрытыми шли головами... А владелец роскошных палат Еще сном был глубоким объят... Ты, считающий жизнью завидною Упоение лестью бесстыдною, Волокитство, обжорство, игру, Пробудись! Есть еще наслаждение: Вороти их! в тебе их спасение! Но счастливые глухи к добру... Не страшат тебя громы небесные, А земные ты держишь в руках, И несут эти люди безвестные Неисходное горе в сердцах. Что тебе эта скорбь вопиющая, Что тебе этот бедный народ? Вечным праздником быстро бегущая Жизнь очнуться тебе не дает. И к чему? Щелкоперов забавою Ты народное благо зовешь; Без него проживешь ты со славою И со славой умрешь! Безмятежней аркадской идиллии Закатятся преклонные дни. Под пленительным небом Сицилии, В благовонной древесной тени, Созерцая, как солнце пурпурное Погружается в море лазурное, Полосами его золотя, - Убаюканный ласковым пением Средиземной волны, - как дитя Ты уснешь, окружен попечением Дорогой и любимой семьи (Ждущей смерти твоей с нетерпением); Привезут к нам останки твои, Чтоб почтить похоронною тризною, И сойдешь ты в могилу... герой, Втихомолку проклятый отчизною, Возвеличенный громкой хвалой!.. Впрочем, что ж мы такую особу Беспокоим для мелких людей? Не на них ли нам выместить злобу? - Безопасней... Еще веселей В чем-нибудь приискать утешенье... Не беда, что потерпит мужик: Так ведущее нас провиденье Указало... да он же привык! За заставой, в харчевне убогой Всё пропьют бедняки до рубля И пойдут, побираясь дорогой, И застонут... Родная земля! Назови мне такую обитель, Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал? Стонет он по полям, по дорогам, Стонет он по тюрьмам, по острогам, В рудниках, на железной цепи; Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъезда судов и палат. Выдь на Волгу: чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется - То бурлаки идут бечевой!.. Волга! Волга!.. Весной многоводной Ты не так заливаешь поля, Как великою скорбью народной Переполнилась наша земля, - Где народ, там и стон... Эх, сердечный! Что же значит твой стон бесконечный? Ты проснешься ль, исполненный сил, Иль, судеб повинуясь закону, Всё, что мог, ты уже совершил, - Создал песню, подобную стону, И духовно навеки почил?.. 1858 6. (Отрывок) Ночь. Успели мы всем насладиться. Что ж нам делать? Не хочется спать. Мы теперь бы готовы молиться, Но не знаем, чего пожелать. Пожелаем тому доброй ночи, Кто всё терпит, во имя Христа, Чьи не плачут суровые очи, Чьи не ропщут немые уста, Чьи работают грубые руки, Предоставив почтительно нам Погружаться в искусства, в науки, Предаваться мечтам и страстям; Кто бредет по житейской дороге В безрассветной, глубокой ночи, Без понятья о праве, о боге, Как в подземной тюрьме без свечи... 1858 7. ПЕСНЯ ЕРЕМУШКЕ "Стой, ямщик! жара несносная, Дальше ехать не могу!" Вишь, пора-то сенокосная - Вся деревня на лугу. У двора у постоялого Только нянюшка сидит, Закачав ребенка малого, И сама почти что спит; Через силу тянет песенку Да, зевая, крестит рот. Сел я рядом с ней на лесенку, Няня дремлет и поет: "Ниже тоненькой былиночки Надо голову клонить, Чтоб на свете сиротиночке Беспечально век прожить. Сила ломит и соломушку - Поклонись пониже ей, Чтобы старшие Еремушку В люди вывели скорей. В люди выдешь, всё с вельможами Будешь дружество водить, С молодицами пригожими Шутки вольные шутить. И привольная и праздная Жизнь покатится шутя..." Эка песня безобразная! "Няня! дай-ка мне дитя!" - "На, родной! да ты откудова?" - "Я проезжий, городской". - "Покачай; а я покудова Подремлю... да песню спой!" - "Как не спеть! спою, родимая, Только, знаешь, не твою. У меня своя, любимая... - Баю-баюшки-баю! В пошлой лени усыпляющий Пошлых жизни мудрецов, Будь он проклят, растлевающий Пошлый опыт - ум глупцов! В нас под кровлею отеческой Не запало ни одно Жизни чистой, человеческой Плодотворное зерно. Будь счастливей! Силу новую Благородных юных дней В форму старую, готовую Необдуманно не лей! Жизни вольным впечатлениям Душу вольную отдай, Человеческим стремлениям В ней проснуться не мешай. С ними ты рожден природою - Возлелей их, сохрани! Братством, Равенством, Свободою Называются они. Возлюби их! на служение Им отдайся до конца! Нет прекрасней назначения, Лучезарней нет венца. Будешь редкое явление, Чудо родины своей; Не холопское терпение Принесешь ты в жертву ей: Необузданную, дикую К угнетателям вражду И доверенность великую К бескорыстному труду. С этой ненавистью правою, С этой верою святой Над неправдою лукавою Грянешь божьею грозой... И тогда-то..." Вдруг проснулося И заплакало дитя. Няня быстро встрепенулася И взяла его, крестя. "Покормись, родимый, грудкою! Сыт?.. Ну, баюшки-баю!" И запела над малюткою Снова песенку свою... 1859 8. ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА МОСКВЫ С ПЕТЕРБУРГОМ 1. МОСКОВСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ На дальнем севере, в гиперборейском крае, Где солнце тусклое, показываясь в мае, Скрывается опять до лета в сентябре, Столица новая возникла при Петре. Возникнув с помощью чухонского народа Из топей и болот в каких-нибудь два года, Она до наших дней с Россией не срослась: В употреблении там гнусный рижский квас, С немецким языком там перемешан русский, И над обоими господствует французский, А речи истинно народный оборот Там редок столько же, как честный патриот!" Да, патриота там наищешься со свечкой: Подбиться к сильному, прикинуться овечкой, Местечка теплого добиться, и потом Безбожно торговать и честью и умом - Таков там человек! Но впрочем, без сомненья, Спешу оговорить, найдутся исключенья. Забота промысла о людях такова, Что если где растет негодная трава, Там есть и добрая: вот, например, Жуковский, - Хоть в Петербурге жил, но был с душой московской. Театры и дворцы, Нева и корабли, Несущие туда со всех сторон земли Затеи роскоши; музеи просвещенья, Музеи древностей - "все признаки ученья" В том городе найдешь; нет одного: души! Там высох человек, погрязнув в барыши, Улыбка на устах, а на уме коварность: Святого ничего - одна утилитарность! Итак, друзья мои! кляну тщеславный град! Рыдаю и кляну... Прогрессу он не рад. В то время как Москва надеждами пылает, Он погружается по-прежнему в разврат И против гласности стишонки сочиняет!.. 2. ПЕТЕРБУРГСКОЕ ПОСЛАНИЕ Ты знаешь град, заслуженный и древний, Который совместил в свои концы Хоромы, хижины, посады и деревни, И храмы божии, и царские дворцы? Тот мудрый град, где, смелый провозвестник Московских дум и английских начал, Как водопад бушует "Русский вестник", Где "Атеней" как ручеек журчал. Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Ученый говорит: "Тот град славнее Рима", Прозаик "сердцем родины" зовет, Поэт гласит "России дочь любима", И "матушкою" чествует народ. Недаром, нет! Невольно брызжут слезы При имени заслуг, какие он свершил: В 12-м году такие там морозы Стояли, что француз досель их не забыл. Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Достойный град! Там Минин и Пожарский Торжественно стоят на площади. Там уцелел остаток древнебарский У каждого патриция в груди. В купечестве, в сословии дворянском Там бескорыстие, готовность выше мер: В последней ли войне, в вопросе ли крестьянском Мы не один найдем тому пример... Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Волшебный град! Там люди в деле тихи, Но говорят, волнуются за двух, Там от Кремля, с Арбата и с Плющихи Отвсюду веет чисто русский дух; Всё взоры веселит, всё сердце умиляет, На выспренний настраивает лад - Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет, И сорок сороков без умолку гудят. Волшебный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Правдивый град! Там процветает гласность, Там принялись науки семена, Там в головах у всех такая ясность, Что комара не примут за слона. Там, не в пример столице нашей невской, Подметят всё - оценят, разберут: Анафеме там предан Чернышевский И Кокорева ум нашел себе приют! Правдивый град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Мудреный град! По приговору сейма Там судятся и люди и статьи; Ученый Бабст стихами Розенгейма Там подкрепляет мнения свои, Там сомневается почтеннейший Киттары, Уж точно ли не нужно сечь детей? Там в Хомякове чехи и мадьяры Нашли певца народности своей. Мудреный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Разумный град! Там Павлов Соллогуба, Байборода Крылова обличил, Там (Шевырев) был поражен сугубо, Там сам себя Чичерин поразил. Там что ни муж - то жаркий друг прогресса, И лишь не вдруг могли уразуметь: Что на пути к нему вернее - пресса Или умно направленная плеть? Разумный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Серьезный град!.. Науку без обмана, Без гаерства искусство любят там, Там область празднословного романа Мужчина передал в распоряженье дам. И что роман? Там поражают пьянство, Устами Чаннинга о трезвости поют. Там люди презирают балаганство И наш "Свисток" проклятью предают! Серьезный град! - Туда, туда с тобой Нам страшно показаться, милый мой! 1859 9. УБОГАЯ И НАРЯДНАЯ 1 Беспокойная ласковость взгляда, И поддельная краска ланит, И убогая роскошь наряда - Всё не в пользу ее говорит. Но не лучше ли, прежде чем бросим Мы в нее приговор роковой, Подзовем-ка ее да расспросим: "Как дошла ты до жизни такой?" Не длинен и не нов рассказ: Отец ее подьячий бедный, Таскался писарем в Приказ, Имел порок дурной и вредный - Запоем пил - и был буян, Когда домой являлся пьян. Предвидя роковую схватку, Жена малютку уведет, Уложит наскоро в кроватку И двери поплотней припрет. Но бедной девочке не спится! Ей чудится: отец бранится, Мать плачет. Саша на кровать, Рукою подпершись, садится, Стучит в ней сердце... где тут спать? Раздвинув завесы цветные, Глядит на двери запертые, Откуда слышится содом, Не шевелится и не дремлет. Так птичка в бурю под кустом Сидит - и чутко буре внемлет. Но как ни буен был отец, Угомонился наконец, И стало без него им хуже. Мать умерла в тоске по муже, А девочку взяла "Мадам" И в магазине поселила. Не очень много шили там, И не в шитье была там сила ............................. 2 "Впрочем, что ж мы? нас могут заметить, - Рядом с ней?!." И отхлынули прочь Нет! тебе состраданья не встретить, Нищеты и несчастия дочь! Свет тебя предает поруганью И охотно прощает другой, Что торгует собой по призванью, Без нужды, без борьбы роковой; Что, поднявшись с позорного ложа, Разоденется, щеки притрет И летит, соблазнительно лежа В щегольском экипаже, в народ - В эту улицу роскоши, моды, Офицеров, лореток и бар, Где с полугосударства доходы Поглощает заморский товар. Говорят, в этой улице милой Всё, что модного выдумал свет, Совместилось с волшебною силой, Ничего только русского нет - Разве Ванька проедет унылый. Днем и ночью на ней маскарад, Ей недаром гордится столица. На французский, на английский лад Исковеркав нерусские лица, Там гуляют они, пустоты вековой И наследственной праздности дети, Разодетой, довольной толпой... Ну, кому же расставишь ты сети? Вышла ты из коляски своей И на ленте ведешь собачонку; Стая модных и глупых людей Провожает тебя вперегонку. У прекрасного пола тоска, Чувство злобы и зависти тайной. В самом деле, жена бедняка, Позавидуй! эффект чрезвычайный! Бриллианты, цветы, кружева, Доводящие ум до восторга, И на лбу роковые слова: "Продается с публичного торга!" Что, красавица, нагло глядишь? Чем гордишься? Вот вся твоя повесть: Ты ребенком попала в Париж, Потеряла невинность и совесть, Научилась белиться и лгать И явилась в наивное царство: Ты слыхала, легко обирать Наше будто богатое барство. Да, не трудно! Но должно входить В этот избранный мир с аттестатом. Красотой нас нельзя победить, Удивить невозможно развратом. Нам известность, нам мода нужна. Ты красивей была и моложе, Но, увы! неизвестна, бедна И нуждалась сначала... О боже! Твой рассказ о купце разрывал Нам сердца: по натуре бурлацкой, Он то ноги твои целовал, То хлестал тебя плетью казацкой. Но, по счастию, этот дикарь, Слабоватый умом и сердечком, Принялся за французский букварь, Чтоб с тобой обменяться словечком. Этим временем ты завела Рысаков, экипажи, наряды И прославилась - в моду вошла! Мы знакомству скандальному рады. Что за дело, что вся дочиста Предалась ты постыдной продаже, Что поддельна твоя красота, Как гербы на твоем экипаже, Что глупа ты, жадна и пуста - Ничего! знатоки вашей нации Порешили разумным судом, Что цинизм твой доходит до грации, Что геройство в бесстыдстве твоем! Ты у бога детей не просила, Но ты женщина тоже была, Ты со скрежетом сына носила И с проклятьем его родила; Он подрос - ты его нарядила И на Невский с собой повезла. Ничего! Появленье малютки Не смутило души никому, Только вызвало милые шутки, Дав богатую пищу уму. Удивлялась вся гвардия наша (Да и было чему, не шутя), Что ко всякому с словом "папаша" Обращалось наивно дитя... И не кинул никто, негодуя, Комом грязи в бесстыдную мать! Чувством матери нагло торгуя, Пуще стала она обирать. Бледны, полны тупых сожалений Потерявшие шик молодцы, - Вон по Невскому бродят как тени Разоренные ею глупцы! И пример никому не наука, Разорит она сотни других: Тупоумие, праздность и скука За нее... Но умолкни, мой стих! И погромче нас были витии, Да не сделали пользы пером... Дураков не убавим в России, А на умных тоску наведем. 28 декабря 1859 10. ПЛАЧ ДЕТЕЙ Равнодушно слушая проклятья В битве с жизнью гибнущих людей, Из-за них вы слышите ли, братья, Тихий плач и жалобы детей? "В золотую пору малолетства Всё живое - счастливо живет, Не трудясь, с ликующего детства Дань забав и радости берет. Только нам гулять не довелося По полям, по нивам золотым: Целый день на фабриках колеса Мы вертим - вертим - вертим! Колесо чугунное вертится, И гудит, и ветром обдает, Голова пылает и кружится, Сердце бьется, всё кругом идет: Красный нос безжалостной старухи, Что за нами смотрит сквозь очки, По стенам гуляющие мухи, Стены, окна, двери, потолки, - Всё и все! Впадая в исступленье, Начинаем громко мы кричать: "Погоди, ужасное круженье! Дай нам память слабую собрать!" Бесполезно плакать и молиться - Колесо не слышит, не щадит: Хоть умри - проклятое вертится, Хоть умри - гудит - гудит - гудит! Где уж нам, измученным в неволе, Ликовать, резвиться и скакать! Если б нас теперь пустили в поле, Мы в траву попадали бы - спать. Нам домой скорей бы воротиться, - Но зачем идем мы и туда?.. Сладко нам и дома не забыться: Встретит нас забота и нужда! Там, припав усталой головою К груди бледной матери своей, Зарыдав над ней и над собою, Разорвем на части сердце ей..." (186О) 11. ПАПАША Я давно замечал этот серенький дом, В нем живут две почтенные дамы, Тишина в нем глубокая днем, Сторы спущены, заперты рамы, А вечерней порой иногда Здесь движенье веселое слышно: Приезжают сюда господа И девицы, одетые пышно. Вот и нынче карета стоит, В ней какой-то мужчина сидит; Свищет он, поджидая кого-то, Да на окна глядит иногда. Наконец отворились ворота, И, нарядна, мила, молода, Вышла женщина... "Здравствуй, Наташа! Я уже думал - не будет конца!" - "Вот тебе деньги, папаша!" Девушка села, целует отца. Дверцы захлопнулись, скрылась карета, И постепенно затих ее шум. "Вот тебе деньги!" Я думал: что ж это? Дикая мысль поразила мой ум. Мысль эта сердце мучительна сжала. Прочь, ненавистная, прочь! Что же, однако, меня испугало? Мать, продающая дочь, Не ужасает нас... так почему же?.. Нет, не поверю я!.. изверг, злодей! Хуже убийства, предательства хуже... Хуже-то хуже, да легче, верней, Да и понятней. В наш век утонченный Изверги водятся только в лесах. Это не изверг, а фат современный - Фат устарелый, без места, в долгах. Что ж ему делать? Другого закона, Кроме дендизма, он в жизни не знал, Жил человеком хорошего тона И умереть им желал. Поздно привык он ложиться, Поздно привык он вставать, Кушая кофе, помадиться, бриться, Ногти точить и усы завивать; Час или два перед тонким обедом Невский проспект шлифовать. Смолоду был он лихим сердцеедом: Долго ли денег достать? С шиком оделся, приставил лорнетку К левому глазу, прищурил другой, Мигом пленил пожилую кокетку, И полилось ему счастье рекой. Сладки трофеи нетрудной победы - Кровные лошади, повар француз... Боже! какие давал он обеды - Роскошь, изящество, вкус! Подлая сволочь глотала их жадно. Подлая сволочь?.. о нет! Всё, что богато, чиновно, парадно, Кушало с чувством и с толком обед, Мы за здоровье хозяина пили, Мы целовалися с ним, Правда, что слухи до нас доходили... Что нам до слухов - и верить ли им? Старый газетчик, в порыве усердия, Так отзывался о нем: "Друг справедливости! жрец милосердия!" - То вдруг облаял потом, - Верь, чему хочешь! Мы в нем не заметили Подлости явной: в игре он платил. Муза! воспой же его добродетели! Вспомни, он набожен был; Вспомни, он руку свою тороватую Вечно раскрытой держал, Даже Жуковскому что-то на статую По доброте своей дал! Счастье, однако, на свете непрочно - Хуже да хуже с годами дела. Сил ему много отпущено, точно, Да красота изменять начала. Он уж купил три таинственных банки: Это - для губ, для лица и бровей, Учетверил благородство осанки И величавость походки своей; Ходит по Невскому с палкой, с лорнетом Сорокалетний герой. Ходит зимою, весною и летом, Ходит и думает: "Черт же с тобой, Город проклятый! Я строен, как тополь, Счастье найду по другим городам!" И, рассердясь, покидает Петрополь... Может быть, ведомо вам, Что за границей местами есть воды, Где собирается множество дам - Милых поклонниц свободы, Дам и отчасти девиц, Ежели дам, то в замужстве несчастных; Разного возраста лиц, Но одинаково страстных, - Словом, таких, у которых талант Жалкою славой прославиться в свете И за которых Жорж Санд Перед мыслителем русским в ответе. Что привлекает их в город такой, Славный не столько водами, Сколько азартной игрой И... но вы знаете сами... Трудно решить. Говорят, Годы терпенья и плена, Тяжких обид и досад Вдруг выкупает измена; Ежели так, то целительность вод Не подлежит никакому сомненью. Бурно их жизнь там идет, Вся отдана наслажденью, Оригинален наряд, - Дома одеты, а в люди Полураздеться спешат: Голые спины и голые груди! (Впрочем, не к каждой из дам Эти идут укоризны: Так, например, только лечатся там Скромные дочери нашей отчизны...) Наш благородный герой Там свои сети раскинул, Там он блистал еще годик-другой, Но и оттудова сгинул. Лет через восемь потом Он воротился в Петрополь, Всё еще строен, как тополь, Но уже несколько хром, То есть не хром, а немножко Стала шалить его левая ножка - Вовсе не гнулась! Шагал Ею он словно поленом, То вдруг внезапно болтал В воздухе правым коленом. Белый платочек в руке, Грусть на челе горделивом, Волосы с бурым отливом - И ни кровинки в щеке! Плохо!.. А вкусы так пошлы и грубы, Дай им красавчика, кровь с молоком.. Волк, у которого выпали зубы, Бешено взвыл; огляделся кругом Да и решился... Трудами питаться Нет ни уменья, ни сил, В бедности гнусной открыто признаться Перед друзьями, которых кормил, И удалиться с роскошного пира - Нет! добровольно герой Санктпетербургского модного мира Не достигает развязки такой. Молод - так дело женитьбой поправит, Стар - так игорный притон заведет, Вексель фальшивый составит, В легкую службу пойдет... Славная служба! Наш старый красавец Чуть не пошел было этой тропой, Да не годился... Вот этот мерзавец! Под руку с дочерью! Весь завитой, Кольца, лорнетка, цепочка вдоль груди... Плюньте в лицо ему, честные люди! Или уйдите хоть прочь! Легче простить за поджог, за покражу - Это отец, развращающий дочь И выводящий ее на продажу!.. "Знаем мы, знаем, - да дела нам нет! Очень горяч ты, любезный поэт!" Музыка вроде шарманки Однообразно гудит, Сонно поют испитые цыганки, Глупый цыган каблуками стучит. Около русой Наташи Пять молодых усачей Пьют за здоровье папаши. Кажется, весело ей: Смотрит спокойно, наивно смеется. Пусть же смеется всегда! Пусть никогда не проснется! Если ж проснется, что будет тогда? Нож ли ухватит, застонет ли тяжко И упадет без дыханья, бедняжка, Сломлена ужасом, горем, стыдом? Кто ее знает? Не дай только боже Быть никому в ее коже, - Звать обнищалого фата отцом! 14 марта 1860 12. ПЕРВЫЙ ШАГ В ЕВРОПУ Как дядю моего, Ивана Ильича, Нечаянно сразил удар паралича, В его наследственном имении Корсунском, - Я памятник ему воздвигнул сгоряча, А души заложил в совете опекунском. Мои домашние, особенно жена, Пристали: "Жизнь для нас на родине скучна! Кто: "ангел!", кто: "злодей! вези нас за границу!" Я крикнул старосту Ивана Кузьмина, Именье сдал ему и - укатил в столицу. В столице получив немедленно паспорт, Я сел на пароход и уронил за борт Горячую слезу, невольный дар отчизне... "Утешься, - прошептал нас увлекавший черт, - Отраду ты найдешь в немецкой дешевизне", - И я утешился... И тут уж недолга Развязка мрачная: минули мы брега Священной родины, минули Свинемюнде, Приехали в Берлин - и обрели врага В Луизе-Августе-Фернанде-Кунигунде. Так горничная тварь в гостинице звалась. Но я предупредить обязан прежде вас, Что Лидия - моя дражайшая супруга - Ужасно горяча: как будто родилась Под небом Африки; в ней дышат страсти юга! В отечестве она не знала им узды: Покорно ей вручив правления бразды, Я скоро подчинил ей волю и рассудок (В сочельник крошки в рот не брал я до звезды, Хоть голоду терпеть не может мой желудок), И всяк за мною вслед во всём ей потакал, Противоречием никто не раздражал Из опасенья слез, трагических истерик., В гостинице, едва я умываться стал, Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек. Я бросился туда. Вот что случилось с ней.. О ужас! о позор! В небрежности своей, Луиза, Лидию с дороги раздевая, Царапнула слегка булавкой шею ей, А Лидия моя, не долго размышляя... Но что тут говорить? Тут нужны не слова; Тут громы нужны бы... Недвижна, чуть жива, Стояла Лидия в какой-то думе новой. Растрепана коса, поникла голова: "На натиск пламенный ей был отпор суровый!.." Слова моей жены: "О друг, Иван Ильич! - Мне вспомнились тогда. - Здесь грубость, мрак и дичь, Здесь жить я не могу - вези меня в Европу!" Ах, лучше б, душечка, в деревне девок стричь Да надирать виски безгласному холопу! 186О 13. ЗНАХАРКА Знахарка в нашем живет околодке: На воду шепчет; на гуще, на водке Да на каких-то гадает травах. Просто наводит, проклятая, страх! Радостей мало - пророчит всё горе; Вздумал бы плакать - наплакал бы море, Да - господь милостив! - русский народ Плакать не любит, а больше поет. Молвила ведьма горластому парню: "ЭЙ! угодишь ты на барскую псарню!" И - поглядят - через месяц всего По лесу парень орет: "го-го-го!" Дяде Степану сказала: "Кичишься Больно ты сивкой, а сивки лишишься, Либо своей голове пропадать!" Стали Степана рекрутством пугать: Вывел коня на базар - откупился! Весь околоток колдунье дивился. "Сем-ка! и я понаведаюсь к ней! - Думает старый мужик Пантелей. - Что ни предскажет кому: разоренье, Убыль в семействе, глядишь - исполненье! Черт у ней, что ли, в дрожжах-то сидит?.." Вот и пришел Пантелей - и стоит, Ждет: у колдуньи была уж девица, Любо взглянуть - молода, полнолица, Рядом с ней парень - дворовый, кажись, Знахарка девке: "Ты с ним не вяжись! Будет твоя особливая доля: Милые слезы - и вечная воля!" Дрогнул дворовый, а ведьма ему: "Счастью не быть, молодец, твоему. Всё говорить?" - "Говори!" - "Ты зимою Высечен будешь, дойдешь до запою, Будешь небритый валяться в избе, Чертики прыгать учнут по тебе, Станут глумиться, тянуть в преисподню: Ты в пузыречек наловишь их сотню, Станешь его затыкать..." Пантелей Шапку в охапку - и вон из дверей. "Что же, старик? Погоди - погадаю!" - Ведьма ему. Пантелей: "Не желаю! Что нам гадать? Малолетков морочь, Я погожу пока, чертова дочь! Ты нам тогда предскажи нашу долю, Как от господ отойдем мы на волю!" 1860 14. Что ты, сердце мое, расходилося?.. Постыдись! Уж про нас не впервой Снежным комом прошла-прокатилася Клевета по Руси по родной. Не тужи! пусть растет, прибавляется, Не тужи! как умрем, Кто-нибудь и об нас проболтается Добрым словцом. 1860 15. ....... одинокий, потерянный, Я как в пустыне стою, Гордо не кличет мой голос уверенный Душу родную мою. Нет ее в мире. Те дни миновалися, Как на призывы мои Чуткие сердцем друзья отзывалися, Слышалось слово любви. Кто виноват - у судьбы не доспросишься, Да и не всё ли равно? У моря бродишь: "Не верю, не бросишься! - Вкрадчиво шепчет оно. - Где тебе? Дружбы, любви и участия Ты еще жаждешь и ждешь. Где тебе, где тебе! - ты не без счастия, Ты не без ласки живешь... Видишь, рассеялась туча туманная, Звездочки вышли, горят? Все на тебя, голова бесталанная, Ласковым взором глядят". 1860 16. ДЕРЕВЕНСКИЕ НОВОСТИ Вот и Качалов лесок, Вот и пригорок последний. Как-то шумлив и легок Дождь начинается летний, И по дороге моей, Светлые, словно из стали, Тысячи мелких гвоздей Шляпками вниз поскакали - Скучная пыль улеглась... Благодарение богу, Я совершил еще раз Милую эту дорогу. Вот уж запасный амбар, Вот уж и риги... как сладок Теплого колоса пар! - Останови же лошадок! Видишь: из каждых ворот Спешно идет обыватель. Всё-то знакомый народ, Что ни мужик, то приятель. "Здравствуйте, братцы!" - "Гляди, Крестничек твой-то, Ванюшка!" - "Вижу, кума! погоди, Есть мальчугану игрушка". - "Здравствуй, как жил-поживал? Не понапрасну мы ждали, Ты таки слово сдержал. Выводки крупные стали; Так уж мы их берегли, Сами ни штуки не били. Будет охота - пали! Только бы ноги служили. Вишь ты лядащий какой, Мы не таким отпускали: Словно тебя там сквозь строй В зиму-то трижды прогнали. Право, сердечный, чуть жив; Али неладно живется?" - "Сердцем я больно строптив, Попусту глупое рвется. Ну, да поправлюсь у вас, Что у вас нового, братцы?" "Умер третьеводни Влас И отказал тебе святцы". - "Царство небесное! Что, Было ему уж до сотни?" - "Было и с хвостиком сто. Чудны дела-то господни! Не понапрасну продлил Эдак-то жизнь человека: Сто лет подушны платил, Барщину правил полвека!" "Как урожай?" - "Ничего. Горе другое: покрали Много леску твоего. Мы станового уж звали. Шут и дурак наголо! Слово-то молвит, скотина, Словно как дунет в дупло, Несообразный детина! "Стан мой велик, говорит, С хвостиком двадцать пять тысяч, Где тут судить, говорит, Всех не успеешь и высечь!" - С тем и уехал домой, Так ничего не поделав: Нужен-ста тут межевой Да епутат от уделов! В Ботове валится скот, А у солдатки Аксиньи Девочку - было ей с год - Съели проклятые свиньи; В Шахове свекру сноха Вилами бок просадила - Было за что... Пастуха Громом во стаде убило. Ну уж и буря была! Как еще мы уцелели! Колокола-то, колокола - Словно о пасхе гудели! Наши речонки водой Налило на три аршина, С поля бежала домой, Словно шальная, скотина: С ног ее ветер валил. Крепко нам жаль мальчугана: Этакой клоп, а отбил Этто у волка барана! Стали Волчком его звать - Любо! Встает с петухами, Песни начнет распевать, Весь уберется цветами, Ходит проворный такой. Матка его проводила: "Поберегися, родной! Слышишь, какая завыла!" - "Буря-ста мне нипочем,- Я - говорит - не ребенок!" Да размахнулся кнутом И повалился с ножонок! Мы посмеялись тогда, Так до полден позевали; Слышим - случилась беда: "Шли бы: убитого взяли!" И уцелел бы, да вишь Крикнул дурак ему Ванька; "Что ты под древом сидишь? Хуже под древом-то... Встань-ка!" Он не перечил - пошел, Сел под рогожей на кочку, Ну, а господь и навел Гром в эту самую точку! Взяли - не в поле бросать, Да как рогожу открыли, Так не одна его мать - Все наши бабы завыли: Угомонился Волчок - Спит себе. Кровь на рубашке, В левой ручонке рожок, А на шляпенке венок Из васильков да из кашки! Этой же бурей сожгло Красные Горки: пониже, Помнишь, Починки село - Ну и его... Вот поди же! В Горках пожар уж притих, Ждали: Починок не тронет! Смотрят, а ветер на них Пламя и гонит, и гонит! Встречу-то поп со крестом, Дьякон с кадилами вышел, Не совладали с огнем - Видно, господь не услышал!.. Вот и хоромы твои, Ты, чай, захочешь покою?.." - "Полноте, други мои! Милости просим за мною..." Сходится в хате моей Больше да больше народу: "Ну, говори поскорей, Что ты слыхал про свободу?" 1860 17. ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАВЛЯ, ИЛИ "НЕ В СВОИ САНИ НЕ САДИСЬ" ...О светские забавы! Пришлось вам поклониться, Литературной славы Решился я добиться. Недолго думал думу, Достал два автографа И вышел не без шуму На путь библиографа. Шекспировских творений Составил полный список, Без важных упущений И без больших описок. Всего-то две ошибки Открыли журналисты, Как их умы ни гибки, Как перья ни речисты: Какую-то "Заиру" Позднейшего поэта Я приписал Шекспиру, Да пропустил "Гамлета", Посыпались нападки. Я пробовал сначала Свалить на опечатки, Но вышло толку мало. Тогда я хвать брошюру! И тут остался с носом: На всю литературу Сочли ее доносом! Открыли перестрелку, В своих мансардах сидя, Попал я в переделку! Так заяц, пса увидя, Потерянный метнется К тому, к другому краю И разом попадется Во всю собачью стаю!.. Дней сто не прекращали Журнальной адской бани, И даже тех ругали, Кто мало сыпал брани! Увы! в родную сферу С стыдом я возвратился; Испортил я карьеру, А славы не добился!.. 1860, <1874> 18. НА ВОЛГЕ (Детство Валежникова) 1 ........................ Не торопись, мой верный пес! Зачем на грудь ко мне скакать? Еще успеем мы стрелять. Ты удивлен, что я прирос На Волге: целый час стою Недвижно, хмурюсь и молчу. Я вспомнил молодость мою И весь отдаться ей хочу Здесь на свободе. Я похож На нищего: вот бедный дом, Тут, может, подали бы грош. Но вот другой - богаче: в нем Авось побольше подадут. И нищий мимо; между тем В богатом доме дворник-плут Не наделил его ничем. Вот дом еще пышней, но там Чуть не прогнали по шеям! И, как нарочно, всё село Прошел - нигде не повезло! Пуста, хоть выверни суму. Тогда вернулся он назад К убогой хижине - и рад, Что корку бросили ему; Бедняк ее, как робкий пес, Подальше от людей унес И гложет... Рано пренебрег Я тем, что было под рукой, И чуть не детскою ногой Ступил за отческий порог. Меня старались удержать Мои друзья, молила мать, Мне лепетал любимый лес: Верь, нет милей родных небес! Нигде не дышится вольней Родных лугов, родных полей: И той же песенкою полн Был говор этих милых волн. Но я не верил ничему. Нет, - говорил я жизни той: - Ничем не купленный покой Противен сердцу моему... Быть может, недостало сил, Или мой труд не нужен был, Но жизнь напрасно я убил, И то, о чем дерзал мечтать, Теперь мне стыдно вспоминать! Все силы сердца моего Истратив в медленной борьбе, Не допросившись ничего От жизни ближним и себе, Стучусь я робко у дверей Убогой юности моей: - О юность бедная моя! Прости меня, смирился я! Не помяни мне дерзких грез, С какими, бросив край родной, Я издевался над тобой! Не помяни мне глупых слез, Какими плакал я не раз, Твоим покоем тяготясь! Но благодушно что-нибудь, На чем бы сердцем отдохнуть Я мог, пошли мне! Я устал, В себя я веру потерял, И только память детских дней Не тяготит души моей... 2 Я рос, как многие, в глуши, У берегов большой реки, Где лишь кричали кулики, Шумели глухо камыши, Рядами стаи белых птиц, Как изваяния гробниц, Сидели важно на песке; Виднелись горы вдалеке, И синий бесконечный лес Скрывал ту сторону небес, Куда, дневной окончив путь, Уходит солнце отдохнуть. Я страха смолоду не знал, Считал я братьями людей, И даже скоро перестал Бояться леших и чертей. Однажды няня говорит: "Не бегай ночью - волк сидит За нашей ригой, а в саду Гуляют черти на пруду!" И в ту же ночь пошел я в сад. Не то чтоб я чертям был рад, А так - хотелось видеть их. Иду. Ночная тишина Какой-то зоркостью полна, Как будто с умыслом притих Весь божий мир - и наблюдал, Что дерзкий мальчик затевал! И как-то не шагалось мне В всезрящей этой тишине. Не воротиться ли домой? А то как черти нападут И потащат с собою в пруд, И жить заставят под водой? Однако я не шел назад. Играет месяц над прудом, И отражается на нем Береговых деревьев ряд. Я постоял на берегу, Послушал - черти ни гу-гу! Я пруд три раза обошел, Но черт не выплыл, не пришел! Смотрел я меж ветвей дерев И меж широких лопухов, Что поросли вдоль берегов, В воде: не спрятался ли там? Узнать бы можно по рогам. Нет никого! Пошел я прочь, Нарочно сдерживая шаг. Сошла мне даром эта ночь, Но если б друг какой иль враг Засел в кусту и закричал, Иль даже, спугнутая мной, Взвилась сова над головой, - Наверно б мертвый я упал! Так, любопытствуя, давил Я страхи ложные в себе И в бесполезной той борьбе Немало силы погубил. Зато добытая с тех пор Привычка не искать опор Меня вела своим путем, Пока рожденного рабом Самолюбивая судьба Не обратила вновь в раба! 3 О Волга! после многих лет Я вновь принес тебе привет. Уж я не тот, но ты светла И величава, как была. Кругом всё та же даль и ширь, Всё тот же виден монастырь На острову, среди песков, И даже трепет прежних дней Я ощутил в душе моей, Заслыша звон колоколов. Всё то же, то же... только нет Убитых сил, прожитых лет... Уж скоро полдень. Жар такой, Что на песке горят следы, Рыбалки дремлют над водой, Усевшись в плотные ряды; Куют кузнечики, с лугов Несется крик перепелов. Не нарушая тишины Ленивой, медленной волны, Расшива движется рекой. Приказчик, парень молодой, Смеясь, за спутницей своей Бежит по палубе: она Мила, дородна и красна. И слышу я, кричит он ей: "Постой, проказница, ужо Вот догоню!.." Догнал, поймал, - И поцелуй их прозвучал Над Волгой вкусно и свежо. Нас так никто не целовал! Да в подрумяненных губах У наших барынь городских И звуков даже нет таких. В каких-то розовых мечтах Я позабылся. Сон и зной Уже царили надо мной. Но вдруг я стоны услыхал, И взор мой на берег упал. Почти пригнувшись головой К ногам, обвитым бечевой, Обутым в лапти, вдоль реки Ползли гурьбою бурлаки, И был невыносимо дик И страшно ясен в тишине Их мерный похоронный крик - И сердце дрогнуло во мне. О Волга!.. колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я? Один, по утренним зарям, Когда еще всё в мире спит И алый блеск едва скользит По темно-голубым волнам, Я убегал к родной реке. Иду на помощь к рыбакам, Катаюсь с ними в челноке, Брожу с ружьем по островам. То, как играющий зверок, С высокой кручи на песок Скачусь, то берегом реки Бегу, бросая камешки, И песню громкую пою Про удаль раннюю мою... Тогда я думать был готов, Что не уйду я никогда С песчаных этих берегов. И не ушел бы никуда - Когда б, о Волга! над тобой Не раздавался этот вой! Давно-давно, в такой же час, Его услышав в первый раз, Я был испуган, оглушен. Я знать хотел, что значит он - И долго берегом реки Бежал. Устали бурлаки, Котел с расшивы принесли, Уселись, развели костер И меж собою повели Неторопливый разговор. "Когда-то в Нижний попадем?- Один сказал.- Когда б попасть Хоть на Илью..."-"Авось придем,- Другой, с болезненным лицом, Ему ответил. - Эх, напасть! Когда бы зажило плечо, Тянул бы лямку, как медведь, А кабы к утру умереть - Так лучше было бы еще..." Он замолчал и навзничь лег. Я этих слов понять не мог, Но тот, который их сказал, Угрюмый, тихий и больной, С тех пор меня не покидал! Он и теперь передо мной: Лохмотья жалкой нищеты, Изнеможенные черты И, выражающий укор, Спокойно-безнадежный взор... Без шапки, бледный, чуть живой, Лишь поздно вечером домой Я воротился. Кто тут был - У всех ответа я просил На то, что видел, и во сне О том, что рассказали мне, Я бредил. Няню испугал: "Сиди, родименькой, сиди! Гулять сегодня не ходи!" Но я на Волгу убежал. Бог весть что сделалось со мной? Я не узнал реки родной: С трудом ступает на песок Моя нога: он так глубок; Уж не манит на острова Их ярко-свежая трава, Прибрежных птиц знакомый крик Зловещ, пронзителен и дик, И говор тех же милых волн Иною музыкою полн! О, горько, горько я рыдал, Когда в то утро я стоял На берегу родной реки, И в первый раз ее назвал Рекою рабства и тоски!.. Что я в ту пору замышлял, Созвав товарищей-детей, Какие клятвы я давал - Пускай умрет в душе моей, Чтоб кто-нибудь не осмеял! Но если вы - наивный бред, Обеты юношеских лет, Зачем же вам забвенья нет? И вами вызванный упрек Так сокрушительно жесток?.. 4 Унылый, сумрачный бурлак! Каким тебя я в детстве знал, Таким и ныне увидал: Всё ту же песню ты поешь, Всё ту же лямку ты несешь, В чертах усталого лица Всё та ж покорность без конца... Прочна суровая среда, Где поколения людей Живут и гибнут без следа И без урока для детей! Отец твой сорок лет стонал, Бродя по этим берегам, И перед смертию не знал, Что заповедать сыновьям. И, как ему, - не довелось Тебе наткнуться на вопрос: Чем хуже был бы твой удел, Когда б ты менее терпел? Как он, безгласно ты умрешь, Как он, безвестно пропадешь. Так заметается песком Твой след на этих берегах, Где ты шагаешь под ярмом, Не краше узника в цепях, Твердя постылые слова, От века те же: "раз да два!" С болезненным припевом "ой!" И в такт мотая головой... (1860) 19. РЫЦАРЬ НА ЧАС Если пасмурен день, если ночь не светла, Если ветер осенний бушует, Над душой воцаряется мгла, Ум, бездействуя, вяло тоскует. Только сном и возможно помочь, Но, к несчастью, не всякому спится... Слава богу! морозная ночь - Я сегодня не буду томиться. По широкому полю иду, Раздаются шаги мои звонко, Разбудил я гусей на пруду, Я со стога спугнул ястребенка. Как он вздрогнул! как крылья развил! Как взмахнул ими сильно и плавно! Долго, долго за ним я следил, Я невольно сказал ему: славно! Чу! стучит проезжающий воз, Деготьком потянуло с дороги... Обоняние тонко в мороз, Мысли свежи, выносливы ноги. Отдаешься невольно во власть Окружающей бодрой природы; Сила юности, мужество, страсть И великое чувство свободы Наполняет ожившую грудь; Жаждой тела душа закипает, Вспоминается пройденный путь, Совесть песню свою запевает... Я советую гнать ее прочь - Будет время еще сосчитаться! В эту тихую, лунную ночь Созерцанию должно предаться. Даль глубоко прозрачна, чиста, Месяц полный плывет над дубровой, И господствуют в небе цвета Голубой, беловатый, лиловый. Воды ярко блестят средь полей, А земля прихотливо одета В волны белого лунного света И узорчатых, странных теней. От больших очертаний картины До тончайших сетей паутины Что как иней к земле прилегли,- Всё отчетливо видно: далече Протянулися полосы гречи, Красной лентой по скату прошли; Замыкающий сонные нивы, Лес сквозит, весь усыпан листвой; Чудны красок его переливы Под играющей, ясной луной; Дуб ли пасмурный, клен ли веселый - В нем легко отличишь издали; Грудью к северу; ворон тяжелый - Видишь - дремлет на старой ели! Всё, чем может порадовать сына Поздней осенью родина-мать: Зеленеющей озими гладь, Подо льном - золотая долина, Посреди освещенных лугов Величавое войско стогов,- Всё доступно довольному взору... Не сожмется мучительно грудь, Если б даже пришлось в эту пору На родную деревню взглянуть: Не видна ее бедность нагая! Запаслася скирдами, родная, Окружилася ими она И стоит, словно полная чаша. Пожелай ей покойного сна - Утомилась, кормилица наша!.. Спи, кто может,- я спать не могу, Я стою потихоньку, без шуму На покрытом стогами лугу И невольную думаю думу. Не умел я с тобой совладать, Не осилил я думы жестокой... В эту ночь я хотел бы рыдать На могиле далекой, Где лежит моя бедная мать... В стороне от больших городов, Посреди бесконечных лугов, За селом, на горе невысокой, Вся бела, вся видна при луне, Церковь старая чудится мне, И на белой церковной стене Отражается крест одинокий. Да! я вижу тебя, божий дом! Вижу надписи вдоль по карнизу И апостола Павла с мечом, Облаченного в светлую ризу. Поднимается сторож-старик На свою колокольню-руину, На тени он громадно велик: Пополам пересек всю равнину. Поднимись!- и медлительно бей, Чтобы слышалось долго гуденье! В тишине деревенских ночей Этих звуков властительно пенье: Если есть в околотке больной, Он при них встрепенется душой И, считая внимательно звуки, Позабудет на миг свои муки; Одинокий ли путник ночной Их заслышит - бодрее шагает; Их заботливый пахарь считает И, крестом осенясь в полусне, Просит бога о ведряном дне. Звук за звуком гудя прокатился, Насчитал я двенадцать часов. С колокольни старик возвратился, Слышу шум его звонких шагов, Вижу тень его; сел на ступени, Дремлет, голову свесив в колени. Он в мохнатую шапку одет, В балахоне убогом и темном... Всё, чего не видал столько лет, От чего я пространством огромным Отделен, - всё живет предо мной, Всё так ярко рисуется взору, Что не верится мне в эту пору, Чтоб не мог увидать я и той, Чья душа здесь незримо витает, Кто под этим крестом почивает... Повидайся со мною, родимая! Появись легкой тенью на миг! Всю ты жизнь прожила нелюбимая, Всю ты жизнь прожила для других. С головой, бурям жизни открытою, Весь свой век под грозою сердитою Простояла, - грудью своей Защищая любимых детей. И гроза над тобой разразилася! Ты не дрогнув удар приняла, За врагов, умирая, молилася, На детей милость бога звала. Неужели за годы страдания Тот, кто столько тобою был чтим, Не пошлет тебе радость свидания С погибающим сыном твоим?.. Я кручину мою многолетнюю На родимую грудь изолью, Я тебе мою песню последнюю, Мою горькую песню спою. О прости! то не песнь утешения, Я заставлю страдать тебя вновь, Но я гибну - и ради спасения Я твою призываю любовь! Я пою тебе песнь покаяния, Чтобы кроткие очи твои Смыли жаркой слезою страдания Все позорные пятна мои! Чтоб ту силу свободную, гордую, Что в мою заложила ты грудь, Укрепила ты волею твердою И на правый поставила путь... Треволненья мирского далекая, С неземным выраженьем в очах, Русокудрая, голубоокая, С тихой грустью на бледных устах, Под грозой величаво-безгласная,- Молода умерла ты, прекрасная, И такой же явилась ты мне При волшебно светящей луне. Да! я вижу тебя, бледнолицую, И на суд твой себя отдаю. Не робеть перед правдой-царицею Научила ты музу мою: Мне не страшны друзей сожаления, Не обидно врагов торжество, Изреки только слово прощения, Ты, чистейшей любви божество! Что враги? пусть клевещут язвительней,- Я пощады у них не прошу, Не придумать им казни мучительней Той, которую в сердце ношу! Что друзья? Наши силы неровные, Я ни в чем середины не знал, Что обходят они, хладнокровные, Я на всё безрассудно дерзал, Я не думал, что молодость шумная, Что надменная сила пройдет - И влекла меня жажда безумная, Жажда жизни - вперед и вперед! Увлекаем бесславною битвою, Сколько раз я над бездной стоял, Поднимался твоею молитвою, Снова падал - и вовсе упал!.. Выводи на дорогу тернистую! Разучился ходить я по ней, Погрузился я в тину нечистую Мелких помыслов, мелких страстей. От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви! Тот, чья жизнь бесполезно разбилася, Может смертью еще доказать, Что в нем сердце неробкое билося, Что умел он любить... .................. < (Утром, в постели) > О мечты! о волшебная власть Возвышающей душу природы! Пламя юности, мужество, страсть И великое чувство свободы - Всё в душе угнетенной моей Пробудилось... но где же ты, сила? Я проснулся ребенка слабей. Знаю: день проваляюсь уныло, Ночью буду микстуру глотать, И пугать меня будет могила, Где лежит моя бедная мать. Всё, что в сердце кипело, боролось, Всё луч бледного утра спугнул, И насмешливый внутренний голос Злую песню свою затянул: "Покорись, о ничтожное племя! Неизбежной и горькой судьбе, Захватило нас трудное время Неготовыми к трудной борьбе. Вы еще не в могиле, вы живы, Но для дела вы мертвы давно, Суждены вам благие порывы, Но свершить ничего не дано..." (1860-1862) 20. ТУРГЕНЕВУ Мы вышли вместе... Наобум Я шел во мраке ночи, А ты... уж светел был твой ум, И зорки были очи. Ты знал, что ночь, глухая ночь Всю нашу жизнь продлится, И не ушел ты с поля прочь, И стал ты честно биться. В великом сердце ты носил Великую заботу, Ты как поденщик выходил До солнца на работу. Во лжи дремать ты не давал, Клеймя и проклиная, И маску дерзостно срывал С глупца и негодяя. И что же? луч едва блеснул Сомнительного света, Молва гласит, что ты задул Свой факел... ждешь рассвета. Наивно стал ты охранять Спокойствие невежды - И начал сам в душе питать Какие-то надежды. На пылкость юношей ворча, Ты глохнешь год от года И к свисту буйного бича И к ропоту народа. Щадишь ты важного глупца, Безвредного ласкаешь И на идущих до конца Походы замышляешь. Кому назначено орлом Парить над русским миром, Быть русских юношей вождем И русских дев кумиром, Кто не робел в огонь идти За страждущего брата, Тому с тернистого пути Покамест нет возврата. Непримиримый враг цепей И верный друг народа, До дна святую чашу пей, На дне ее - свобода! (1860 или 1861) 21. НА СМЕРТЬ ШЕВЧЕНКО Не предавайтесь особой унылости: Случай предвиденный, чуть не желательный. Так погибает по божией милости Русской земли человек замечательный С давнего времени: молодость трудная, Полная страсти, надежд, увлечения, Смелые речи, борьба безрассудная, Вслед затем долгие дни заточения. Всё он изведал: тюрьму петербургскую, Справки, доносы, жандармов любезности, Всё - и раздольную степь Оренбургскую, И ее крепость. В нужде, в неизвестности Там, оскорбляемый каждым невеждою, Жил он солдатом с солдатами жалкими, Мог умереть он, конечно, под палками, Может, и жил-то он этой надеждою. Но, сократить не желая страдания, Поберегло его в годы изгнания русских людей провиденье игривое. Кончилось время его несчастливое, Всё, чего с юности ранней не видывал, Милое сердцу, ему улыбалося. Тут ему бог позавидовал: Жизнь оборвалася. (27 февраля 1861) 22. ПОХОРОНЫ Меж высоких хлебов затерялося Небогатое наше село. Горе горькое по свету шлялося И на нас невзначай набрело. Ой, беда приключилася страшная! Мы такой не знавали вовек: Как у нас - голова бесшабашная - Застрелился чужой человек! Суд приехал... допросы...- тошнехонько! Догадались деньжонок собрать: Осмотрел его лекарь скорехонько И велел где-нибудь закопать. И пришлось нам нежданно-негаданно Хоронить молодого стрелка, Без церковного пенья, без ладана, Без всего, чем могила крепка... Без попов!.. только солнышко знойное, Вместо ярого воску свечи, На лицо непробудно-спокойное Не скупясь наводило лучи; Да высокая рожь колыхалася, Да пестрели в долине цветы; Птичка божья на гроб опускалася И, чирикнув, летела в кусты. Поглядим: что ребят набирается! Покрестились и подняли вой... Мать о сыне рекой разливается, Плачет муж по жене молодой,- Как не плакать им? Диво велико ли? Своему-то они хороши! А по ком ребятишки захныкали, Тот, наверно, был доброй души! Меж двумя хлебородными нивами, Где прошел неширокий долок, Под большими плакучими ивами Успокоился бедный стрелок. Что тебя доконало, сердешного? Ты за что свою душу сгубил? Ты захожий, ты роду нездешнего, Но ты нашу сторонку любил: Только минут морозы упорные И весенних гостей налетит,- "Чу!- кричат наши детки проворные.- Прошлогодний охотник палит!" Ты ласкал их, гостинцу им нашивал, Ты на спрос отвечать не скучал. У тебя порошку я попрашивал, И всегда ты нескупо давал. Почивай же, дружок! Память вечная! Не жива ль твоя бедная мать? Или, может, зазноба сердечная Будет таять, дружка поджидать? Мы дойдем, повестим твою милую: Может быть, и приедет любя, И поплачет она над могилою, И расскажем мы ей про тебя. Почивай себе с миром, с любовию! Почивай! Бог тебе судия, Что обрызгал ты грешною кровию Неповинные наши поля! Кто дознает, какою кручиною Надрывалося сердце твое Перед вольной твоею кончиною, Перед тем, как спустил ты ружье?.. (-----) Меж двумя хлебородными нивами, Где прошел неширокий долок, Под большими плакучими ивами Успокоился бедный стрелок. Будут песни к нему хороводные Из села по заре долетать, Будут нивы ему хлебородные Безгреховные сны навевать... (22-25 июня 1861) 23. ДУМА Сторона наша убогая, Выгнать некуда коровушку. Проклинай житье мещанское Да почесывай головушку. Спи, не спи - валяйся по печи, Каждый день не доедаючи, Трать задаром силу дюжую, Недоимку накопляючи. Уж как нет беды кручиннее Без работы парню маяться, А пойдешь куда к хозяевам - Ни один-то не нуждается! У купца у Семипалова Живут люди не говеючи, Льют на кашу масло постное Словно воду, не жалеючи. В праздник - жирная баранина, Пар над щами тучей носится, В пол-обеда распояшутся - Вон из тела душа просится! Ночь храпят, наевшись до поту, День придет - работой тешутся... Эй! возьми меня в работники, Поработать руки чешутся! Повели ты в лето жаркое Мне пахать пески сыпучие, Повели ты в зиму лютую Вырубать леса дремучие,- Только треск стоял бы до неба, Как деревья бы валилися; Вместо шапки, белым инеем Волоса бы серебрилися! (16 августа 1861) 24. КОРОБЕЙНИКИ (Другу-приятелю Гавриле Яковлевичу (крестьянину деревни Шоды Костромской губернии)) Как с тобою я похаживал По болотинам вдвоем, Ты меня почасту спрашивал: Что строчишь карандашом? Почитай-ка! Не прославиться, Угодить тебе хочу. Буду рад, коли понравится, Не понравится - смолчу. Не побрезгуй на подарочке! А увидимся опять, Выпьем мы по доброй чарочке И отправимся стрелять. (Н. Некрасов) (23 августа 1861) (Грешнево) 1 Кумачу я не хочу, Китайки не надо. (Песня) "Ой, полна, полна коробушка, Есть и ситцы и парча. Пожалей, моя зазнобушка, Молодецкого плеча! Выди, выди в рожь высокую! Там до ночки погожу, А завижу черноокую - Все товары разложу. Цены сам платил не малые, Не торгуйся, не скупись: Подставляй-ка губы алые, Ближе к милому садись!" Вот и пала ночь туманная, Ждет удалый молодец. Чу, идет!- пришла желанная, Продает товар купец. Катя бережно торгуется, Всё боится передать. Парень с девицей целуется, Просит цену набавлять. Знает только ночь глубокая, Как поладили они. Распрямись ты, рожь высокая, Тайну свято сохрани! "Ой! легка, легка коробушка, Плеч не режет ремешок! А всего взяла зазнобушка Бирюзовый перстенек. Дал ей ситцу штуку целую, Ленту алую для кос, Поясок - рубаху белую Подпоясать в сенокос - Всё поклала ненаглядная В короб, кроме перстенька: "Не хочу ходить нарядная Без сердечного дружка!" То-то, дуры вы, молодочки! Не сама ли принесла Полуштофик сладкой водочки? А подарков не взяла! Так постой же! Нерушимое Обещаньице даю: Опорожнится коробушка, На Покров домой приду И тебя, душа-зазнобушка, В божью церковь поведу!" Вплоть до вечера дождливого Молодец бежит бегом И товарища ворчливого Нагоняет под селом. Старый Тихоныч ругается: "Я уж думал, ты пропал!" Ванька только ухмыляется - Я-де ситцы продавал! 2 Зачали-почали Поповы дочери (припев деревенских торгашей) "Эй,Федорушки! Варварушки! Отпирайте сундуки! Выходите к нам, сударушки, Выносите пятаки!" Жены мужние - молодушки К коробейникам идут, Красны девушки-лебедушки Новины свои несут. И старушки вожеватые, Глядь, туда же приплелись. "Ситцы есть у нас богатые, Есть миткаль, кумач и плис. Есть у нас мыла пахучие - По две гривны за кусок, Есть румяна нелинючие - Молодись за пятачок! Видишь, камни самоцветные В перстеньке как жар горят. Есть и любчики заветные - Хоть кого приворожат!" Началися толки рьяные, Посреди села базар, Бабы ходят словно пьяные, Друг у дружки рвут товар. Старый Тихоныч так божится Из-за каждого гроша, Что Ванюха только ежится: "Пропади моя душа! Чтоб тотчас же очи лопнули, Чтобы с места мне не встать, Провались я!.."Глядь - и хлопнули По рукам! Ну, исполать! Не торговец - удивление! Как божиться-то не лень... Долго, долго всё селение Волновалось в этот день. Где гроши какие медные Были спрятаны в мотках, Всё достали бабы бедные, Ходят в новеньких платках. Две снохи за ленту пеструю Расцарапалися в кровь. На Феклушку, бабу вострую, Раскудахталась свекровь. А потом и коробейников Поругала баба всласть: "Принесло же вас, мошейников! Вот уж подлинно напасть! Вишь вы жадны, как кутейники. Из села бы вас колом!.." Посмеялись коробейники И пошли своим путем. 3 Уж ты пей до дна, коли хошь добра, а не хошь добра, так не пей до дна. Старинная былина За селом остановилися, Поделили барыши И на церковь покрестилися, Повздыхали от души. "Славно, дядя, ты торгуешься! Что не весел? ох да ох!" -"В день теперя не отплюешься, Как еще прощает бог: Осквернил уста я ложию - Не обманешь - не продашь!" И опять на церковь божию Долго крестится торгаш. "Кабы в строку приходилися Все-то речи продавца, Все давно бы провалилися До единого купца - Сквозь сырую землю-матушку Провалились бы... эх-эх!" -"Понагрел ты Калистратушку." -"Ну, его нагреть не грех, Сам снимает крест с убогого". -"Рыжий, клином борода". -"Нашим делом нынче многого Не добыть - не те года! Подошла война проклятая Да и больно уж лиха, Где бы свадебка богатая - Цоп в солдаты жениха! Царь дурит - народу горюшко! Точит русскую казну, Красит кровью Черно морюшко, Корабли валит ко дну. Перевод свинцу да олову, Да удалым молодцам. Весь народ повесил голову, Стон стоит по деревням. Ой! бабье неугомонное, Полно взапуски реветь! Причитанье похоронное Над живым-то рано петь! Не уймешь их! Как отпетого Парня в город отвезут. Бабы сохнут с горя с этого, Мужики в кабак идут. Ты попомни целовальника, Что сказал - подлец седой! "Выше нет меня начальника, Весь народ - работник мой! Лето, осень убиваются, А спроси-ка, на кого Православные стараются? Им не нужно ничего! Всё бессребренники, сватушка, Сам не сею и не жну, Что родит земля им, матушка, Всё несут в мою казну!" "Пропилися, подоконники, Где уж баб им наряжать! В город едут, балахонники, Ходят лапти занимать! Ой, ты зелие кабашное, Да китайские чаи, Да курение табашное! Бродим сами не свои. С этим пьянством да курением Сломишь голову как раз. Перед светопреставлением, Знать, война-то началась. Грянут, грянут гласы трубные! Станут мертвые вставать! За дела-то душегубные Как придется отвечать? Вот и мы гневим всевышнего..." -"Полно, дядя! Страшно мне! Уж не взять рублишка лишнего На чужой-то стороне?.." 4 Ай, барыня! барыня! (Песня) "Эй вы, купчики-голубчики, К нам ступайте ночевать!" Ночевали наши купчики, Утром тронулись опять. Полегоньку подвигаются, Накопляют барыши, Чем попало развлекаются По дороге торгаши. По реке идут - с бурлаками Разговоры заведут: "Кто вас спутал?"- и собаками Их бурлаки назовут. Поделом вам, пересмешники, Лыком шитые купцы!.. Потянулись огурешники, "Эй! просыпал огурцы!" Ванька вдруг как захихикает И на стадо показал: Старичонко в стаде прыгает За савраской,- длинен, вял, И на цыпочки становится, И лукошечком манит - Нет! проклятый конь не ловится! Вот подходит, вот стоит. Сунул голову в лукошечко,- Старичок за холку хвать! "Эй! еще, еще немножечко!"- Нет! урвался конь опять И, подбросив ноги задние, Брызнул грязью в старика. "Знамо в стаде-то поваднее, Чем в косуле мужика! Эх ты, пареный да вяленый! Где тебе его поймать? Потерял сапог-то валяный, Надо новый покупать?" Им обозники военные Попадались иногда: "Погляди-тко, турки пленные, Эка пестрая орда!" Ванька искоса поглядывал На турецких усачей И в свиное ухо складывал Полы свиточки своей: "Эй вы, нехристи, табашники, Карачун приходит вам!.." Попадались им собашники: Псы носились по кустам, А охотничек покрикивал, В роги звонкие трубил, Чтобы серый зайка спрыгивал, В чисто поле выходил. Остановятся с ребятами: "Чьи такие господа?" -"Кашпирята с Зюзенятами... Заяц! вон гляди туда!" Всполошилися борзители: "Ай! а-ту его! а-ту!" Ну собачки! Ну губители! Подхватили на лету... Посидели на пригорочке, Закусили как-нибудь (Не разъешься черствой корочки) И опять пустились в путь. "Счастье, Тихоныч, неровное, Нынче выручка плоха". -"Встрелось нам лицо духовное - Хуже не было б греха. Хоть душа-то христианская, Согрешил - поджал я хвост". -"Вот усадьбишка дворянская, Завернем?.."-"Ты, Ваня, прост! Нынче баре деревенские Не живут по деревням, И такие моды женские Завелись.. куда уж нам! Хоть бы наша: баба старая, Угреватая лицом, Безволосая, поджарая, А оделась - стог стогом! Говорить с тобой гнушается: Ты мужик, так ты нечист! А тобой-то кто прельщается? Долог хвост, да не пушист! Ой ты, барыня спесивая, Ты стыдись глядеть на свет! У тебя коса фальшивая, Ни зубов, ни груди нет, Всё подклеено, подвязано! Город есть такой: Париж, Про него недаром сказано: Как заедешь - угоришь. По всему по свету славится, Мастер по миру пустить; Коли нос тебе не нравится, Могут новый наклеить! Вот от этих-то мошейников, Что в том городе живут, Ничего у коробейников Нынче баре не берут. Черт побрал бы моду новую! А бывало в старину Приведут меня в столовую, Все товары разверну; Выдет барыня красивая, С настоящею косой, Вожеватая, учтивая, Детки выбегут гурьбой, Девки горничные, нянюшки, Слуги высыплют к дверям. На рубашечки для Ванюшки И на платья дочерям Всё сама, руками белыми Отбирает не спеша, И берет кусками целыми - Вот так барыня-душа! "Что возьмешь за серьги с бусами? Что за алую парчу?" Я тряхну кудрями русыми, Заломлю - чего хочу! Навалит покупки кучею, Разочтется - бог с тобой!.. А то раз попал я к случаю За рекой за Костромой. Именины были званые - Расходился баринок! Слышу, кличут гости пьяные: "Подходи сюда, дружок!" Подбегаю к ним скорехонько. "Что возьмешь за короб весь?" Усмехнулся я легохонько: "Дорог будет, ваша честь". Слово за слово, приятели Посмеялись меж собой Да три сотни и отпятили, Не глядя, за короб мой. Уж тогда товары вынули Да в девичий хоровод Середи двора и кинули: "Подбирай, честной народ!" Закипела свалка знатная. Вот так были господа: Угодил домой обратно я На девятый день тогда!" 5 - Много ли верст до Гогулина? - Да обходами три, а прямо-то шесть) (Крестьянская шутка) Хорошо было детинушке Сыпать ласковы слова, Да трудненько Катеринушке Парня ждать до Покрова. Часто в ночку одинокую Девка часу не спала, А как жала рожь высокую, Слезы в три ручья лила! Извелась бы неутешная, Кабы время горевать, Да пора страдная, спешная - Надо десять дел кончать. Как ни часто приходилося Молодице невтерпеж, Под косой трава валилася, Под серпом горела рожь. Изо всей-то силы-моченьки Молотила по утрам, Лен стлала до темной ноченьки По росистым по лугам. Стелет лен, а неотвязная Дума на сердце лежит: "Как другая девка красная Молодца приворожит? Как изменит? как засватает На чужой на стороне?" И у девки сердце падает: "Ты женись, женись на мне! Ни тебе, ни свекру-батюшке Николи не согрублю, От свекрови, твоей матушки, Слово всякое стерплю. Не дворянка, не купчиха я, Да и нравом-то смирна, Буду я невестка тихая, Работящая жена. Ты не нудь себя работою, Силы мне не занимать, Я за милого с охотою Буду пашенку пахать. Ты живи себе гуляючи За работницей женой, По базарам разъезжаючи, Веселися, песни пой! А вернешься с торгу пьяненький - Накормлю и уложу! "Спи пригожий, спи, румяненький!"- Больше слова не скажу. Видит бог, не осердилась бы: Обрядила бы коня Да к тебе и подвалилась бы: "Поцелуй, дружок, меня!.." Думы девичьи заветные, Где вас все-то угадать? Легче камни самоцветные На дне моря сосчитать. Уж овечка опушается, Чуя близость холодов, Катя пуще разгорается... Вот и праздничек Покров! "Ой, пуста, пуста коробушка, Полон денег кошелек. Жди-пожди, душа-зазнобушка, Не обманет мил-дружок!" Весел Ванька. Припеваючи, Прямиком домой идет. Старый Тихоныч, зеваючи, То и дело крестит рот. В эту ночку не уснулося Не минуточку ему. Как мошка-то пораздулася, Так бог знает почему Всё такие мысли страшные Забираются в башку. Прощелыги ли кабашные Подзывают к кабаку, Попадутся ли солдатики - Коробейник сам не свой: "Проходите с богом, братики!"- И ударится рысцой. Словно пятки-то иголками Понатыканы - бежит. В Кострому идут проселками, По болоту путь лежит, То кочажником, то бродами. "Эх пословица-то есть: Коли три версты обходами, Прямиками будет шесть! Да в Трубе, в селе, мошейники Сбили с толку, мужики: "Вы подите, коробейники, В Кострому-то напрямки: Верных сорок с половиною По нагорной стороне, А болотной-то тропиною Двадцать восемь". Вот оне! Черт попутал - мы поверили, А кто версты тут считал?" -"Бабы их клюкою меряли,- Ванька с важностью сказал.- Не ругайся! Сам я слыхивал, Тут дорога попрямей". -"Дьявол, что ли, понапихивал Этих кочек да корней? Доведись пора вечерняя, Не дойдешь - сойдешь с ума! Хороша наша губерния, Славен город Кострома, Да леса, леса дремучие, Да болота к ней ведут, Да пески, пески сыпучие..." -"Стой-ка, дядя, чу, идут!" 6 Только молодец и жив бывал. (Старинная былина) Не тростник высок колышется, Не дубровушки шумят,- Молодецкий посвист слышится, Под ногой сучки трещат. Показался пес в ошейничке, Вот и добрый молодец: "Путь-дорога, коробейнички!" -"Путь-дороженька, стрелец!" -"Что ты смотришь?" -"Не прохаживал Ты, как давеча в Трубе Про дорогу я расспрашивал?" -"Нет, почудилось тебе. Трои сутки не был дома я, Жить ли дома леснику?" -"А кажись, лицо знакомое",- Шепчет Ванька старику. "Что вы шепчетесь?" - "Да каемся, Лучше б нам горой идти. Так ли, малый, пробираемся В Кострому?" - "Нам по пути, Я из Шуньи". - "А далеко ли До деревни, до твоей?" -"Верст двенадцать. А по многу ли Поделили барышей?" -"Коли знать всю правду хочется, Весь товар несем назад". Лесничок как расхохочется! "Ты, я вижу, прокурат! Кабы весь, небось не скоро бы Шел ты, старый воробей!"- И лесник приподнял коробы На плечах у торгашей. "Ой! легохоньки коробушки, Всё повыпродали, знать? Наклевалися воробушки, Полетели отдыхать!" -"Что, дойдем в село до ноченьки?" -"Надо, парень, добрести, Сам устал я, нету моченьки - Тяжело ружье нести. Наше дело подневольное, День и ночь броди в лесу". И с плеча ружье двуствольное Снял - и держит на весу. "Эх вы, стволики-голубчики! Больно вы уж тяжелы". Покосились наши купчики На тяжелые стволы: Сколько ниток понамотано! В палец щели у замков. "Неужели, парень, бьет оно?" -"Бьет на семьдесят шагов". Деревенский, видно, плотничек Строит ложу - тяп да ляп! Да и сам христов охотничек Ростом мал и с виду слаб. Выше пояса замочена Одежонка лесника, Борода густая склочена, Лычко вместо пояска. А туда же пес в ошейнике, По прозванию Упырь. Посмеялись коробейники: "Эх ты, горе-богатырь!.." Час идут, другой. "Далеко ли?" -"Близко".-"Что ты?" У реки Курапаточки закокали. И детина взвел курки. "Ай, курочки! важно щелкнули, Хоть медведя уложу! Что вы, други, приумолкнули? Запоем для куражу!" Коробейникам не пелося: Уж темнели небеса, Над болотом засинелася, Понависнула роса. "День-деньской и так умелешься, Сам бы лучше ты запел... Что ты?.. эй! в кого ты целишься?" -"Так, я пробую прицел..." Дождик, что ли собирается, Ходят по небу бычки, Вечер пуще надвигается, Прытче идут мужики. Пес бежит сторонкой, нюхает, Поминутно слышит дичь. Чу! как ухалица ухает, Чу! ребенком стонет сыч. Поглядел старик украдкою: Парня словно дрожь берет. "Аль спознался с лихорадкою?" -"Да уж три недели бьет,- Полечи!"- А сам прищурился, Словно в Ваньку норовит. Старый Тихоныч нахмурился. "Что за шутки!- говорит.- Чем шутить такие шуточки, Лучше песни петь и впрямь. Погодите полминуточки - Затяну лихую вам! Знал я старца еле зрячего, Он весь век с сумой ходил И про странника бродячего Песню длинную сложил. Ней от старости, ней с голоду Он в канавке кончил век, А живал богато смолоду, Был хороший человек, Вспоминают обыватели. Да его попутал бог: По ошибке заседатели Упекли его в острог: Нужно было из Спиридова Вызвать Тита Кузьмича, Описались - из Давыдова Взяли Титушку-ткача! Ждет сердечный: "Завтра, нонче ли Ворочусь на вольный свет?" Наконец и дело кончили, А ему решенья нет. "Эй, хозяйка! нету моченьки. Ты иди к судьям опять! Изойдут слезами оченьки, Как полотна буду ткать?" Да не то у Степанидушки Завелося на уме: С той поры ее у Титушки Не видали уж в тюрьме. Захворала ли, покинула,- Тит не ведал ничего. Лет двенадцать этак минуло - Призывают в суд его. Пред зерцалом, в облачении Молодой судья сидел. Прочитал ему решение, Расписаться повелел И на все четыре стороны Отпустил - ступай к жене! "А за что вы, черны вороны, Очи выклевали мне?" Тут и сам судья покаялся: "Ты прости, прости любя! Вправду ты задаром маялся, Позабыли про тебя!" Тит - домой. Поля не ораны, Дом растаскан на клочки, Продала косули, бороны, И одежу, и станки, С барином слюбилась женушка, Убежала в Кострому. Тут родимая сторонушка Опостылела ему. Плюнул! Долго не разгадывал, Без дороги в путь пошел. Шел - да песню эту складывал, Сам с собою речи вел. И говаривал старинушка: "Вся-то песня - два словца, А запой ее, детинушка, Не дотянешь до конца! Эту песенку мудреную Тот до слова допоет, Кто всю землю, Русь крещеную, Из конца в конец пройдет". Сам ее христов угодничек Не допел - спит вечным сном. Ну! подтягивай, охотничек! Да иди ты передом! ПЕСНЯ УБОГОГО СТРАННИКА Я лугами иду - ветер свищет в лугах: Холодно, странничек, холодно, Холодно, родименькой, холодно! Я лесами иду - звери воют в лесах: Голодно, странничек, голодно, Голодно, родименькой, голодно! Я хлебами иду - что вы тощи, хлеба? С холоду, странничек, с холоду, С холоду, родименькой, с холоду! Я стадами иду: что скотинка слаба? С голоду, странничек, с голоду, С голоду, родименькой, с голоду! Я в деревню: мужик! ты тепло ли живешь? Холодно, странничек, холодно, Холодно, родименькой, холодно! Я в другую: мужик! хорошо ли ешь, пьешь? Голодно, странничек, голодно, Голодно, родименькой, голодно! Уж я в третью: мужик! что ты бабу бьешь? С холоду, странничек, с холоду, С холоду, родименькой, с холоду! Я в четверту: мужик! что в кабак ты идешь? С голоду, странничек, с голоду, С голоду, родименькой, с голоду! Я опять во луга - ветер свищет в лугах: Холодно, странничек, холодно, Холодно, родименькой, холодно! Я опять во леса - звери воют в лесах: Голодно, странничек, голодно, Голодно, родименькой, голодно! Я опять во хлеба,- Я опять во стада",- и т. д. --- Пел старик, а сам поглядывал: Поминутно лесничок То к плечу ружье прикладывал, То потрогивал курок. На беду, ни с кем не встретишься! "Полно петь... Эй, молодец! Что отстал?.. В кого ты метишься? Что ты делаешь, подлец!" -"Трусы, трусы вы великие!"- И лесник захохотал (А глаза такие дикие!). "Стыдно!- Тихоныч сказал.- Как не грех тебе захожего Человека так пугать? А еще хотел я дешево Миткалю тебе продать!" Молодец не унимается, Штуки делает ружьем, Воем, лаем отзывается Хохот глупого кругом. "Эй, уймись! Чего дурачишься?- Молвил Ванька.- Я молчу, А заеду, так наплачешься, Разом скулы сворочу! Коли ты уж с нами встретился, Должен честью проводить". А лесник опять наметился. "Не шути!" - "Чаво шутить!"- Коробейники отпрянули, Бог помилуй - смерть пришла! Почитай что разом грянули Два ружейные ствола. Без словечка Ванька валится, С криком падает старик... В кабаке бурлит, бахвалится Тем же вечером лесник: "Пейте, пейте, православные! Я, ребятушки, богат; Два бекаса ныне славные Мне попали под заряд! Много серебра и золотца, Много всякого добра Бог послал!" Глядят, у молодца Точно - куча серебра. Подзадорили детинушку - Он почти всю правду бух! На беду его - скотинушку Тем болотом гнал пастух: Слышал выстрелы ружейные, Слышал крики... "Стой! винись!.." И мирские и питейные Тотчас власти собрались. Молодцу скрутили рученьки. "Ты вяжи меня, вяжи, Да не тронь мои онученьки!" -"Их-то нам и покажи!" Поглядели: под онучами Денег с тысячу рублей - Серебро, бумажки кучами. Утром позвали судей, Судьи тотчас всё доведали (Только денег не нашли!), Погребенью мертвых предали, Лесника в острог свезли... (Август 1861) 25. 20 НОЯБРЯ 1861 Я покинул кладбище унылое, Но я мысль мою там позабыл,- Под землею в гробу приютилася И глядит на тебя, мертвый друг! Ты схоронен в морозы трескучие, Жадный червь не коснулся тебя, На лицо через щели гробовые Проступить не успела вода; Ты лежишь, как сейчас похороненный, Только словно длинней и белей Пальцы рук, на груди твоей сложенных, Да сквозь землю проникнувшим инеем Убелил твои кудри мороз, Да следы наложили чуть видные Поцелуи суровой зимы На уста твои плотно сомкнутые И на впалые очи твои... (20 ноября 1861) 26. КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ Опять я в деревне. Хожу на охоту, Пишу мои вирши - живется легко. Вчера, утомленный ходьбой по болоту, Забрел я в сарай и заснул глубоко. Проснулся: в широкие щели сарая Глядятся веселого солнца лучи. Воркует голубка; над крышей летая, Кричат молодые грачи, Летит и другая какая-то птица - По тени узнал я ворону как раз; Чу! шепот какой-то... а вот вереница Вдоль щели внимательных глаз! Все серые, карие, синие глазки - Смешались, как в поле цветы. В них столько покоя, свободы и ласки, В них столько святой доброты! Я детского глаза люблю выраженье, Его я узнаю всегда. Я замер: коснулось души умиленье... Чу! шепот опять! << Первый голос >> Борода! << Второй >> А барин, сказали!... << Третий >> Потише вы, черти! << Второй >> У бар бороды не бывает - усы. << Первый >> А ноги-то длинные, словно как жерди. << Четвертый >> А вона на шапке, гляди-тко - часы! << Пятый >> Ай, важная штука! << Шестой >> И цепь золотая... << Седьмой >> Чай, дорого стоит? << Восьмой >> Как солнце горит! << Девятый >> А вона собака - большая, большая! Вода с языка-то бежит. << Пятый >> Ружье! погляди-тко: стволина двойная, Замочки резные... << Третий >> с испугом Глядит! << Четвертый >> Молчи, ничего! Постоим еще, Гриша! << Третий >> Прибьет... --- Испугались шпионы мои И кинулись прочь: человека заслыша, Так стаей с мякины летят воробьи. Затих я, прищурился - снова явились, Глазенки мелькают в щели. Что было со мною - всему подивились И мой приговор изрекли: "Такому-то гусю уж что за охота! Лежал бы себе на печи! И видно, не барин: как ехал с болота, Так рядом с Гаврилой..." - "Услышит, молчи!" --- О милые плуты! Кто часто их видел, Тот, верю я, любит крестьянских детей; Но если бы даже ты их ненавидел, Читатель, как "низкого рода людей",- Я все-таки должен сознаться открыто, Что часто завидую им: В их жизни так много поэзии слито, Как дай бог балованным деткам твоим. Счастливый народ! Ни науки, ни неги Не ведают в детстве они. Я делывал с ними грибные набеги: Раскапывал листья, обшаривал пни, Старался приметить грибное местечко, А утром не мог ни за что отыскать. "Взгляни-ка, Савося, какое колечко!" Мы оба нагнулись, да разом и хвать Змею! Я подпрыгнул: ужалила больно! Савося хохочет:"Попался спроста!" Зато мы потом их губили довольно И клали рядком на перилы моста. Должно быть, за подвиги славы мы ждали, У нас же дорога большая была: Рабочего звания люди сновали По ней без числа. Копатель канав вологжанин, Лудильщик, портной, шерстобит, А то в монастырь горожанин Под праздник молиться катит. Под наши густые, старинные вязы На отдых тянуло усталых людей. Ребята обступят: начнутся рассказы Про Киев, про турку, про чудных зверей. Иной подгуляет, так только держится - Начнет с Волочка, до Казани дойдет! Чухну передразнит, мордву, черемиса, И сказкой потешит, и притчу ввернет: "Прощайте, ребята! Старайтесь найпаче На господа бога во всём потрафлять: У нас был Вавило, жил всех побогаче, Да вздумал однажды на бога роптать,- С тех пор захудал, разорился Вавило, Нет меду со пчел, урожаю с земли, И только в одном ему счастие было, Что волосы шибко из носу росли..." Рабочий расставит, разложит снаряды - Рубанки, подпилки, долота, ножи: "Гляди, чертенята!" А дети и рады, Как пилишь, как лудишь - им всё покажи. Прохожий заснет под свои прибаутки, Ребята за дело - пилить и строгать! Иступят пилу - не наточишь и в сутки! Сломают бурав - и с испугу бежать. Случалось, тут целые дни пролетали - Что новый прохожий, то новый рассказ... Ух, жарко!.. До полдня грибы собирали. Вот из лесу вышли - навстречу как раз Синеющей лентой, извилистой, длинной, Река луговая: спрыгнули гурьбой, И русых головок над речкой пустынной Что белых грибов на полянке лесной! Река огласилась и смехом, и воем: Тут драка - не драка, игра - не игра... А солнце палит их полуденным зноем. Домой, ребятишки! обедать пора. Вернулись. У каждого полно лукошко, А сколько рассказов! Попался косой, Поймали ежа, заблудились немножко И видели волка... у, страшный какой! Ежу предлагают и мух, и козявок, Корней молочко ему отдал свое - Не пьет! отступились... Кто ловит пиявок На лаве, где матка колотит белье, Кто нянчит сестренку двухлетнюю Глашку, Кто тащит на пожню ведерко кваску, А тот, подвязавши под горло рубашку, Таинственно что-то чертит по песку; Та в лужу забилась, а эта с обновой: Сплела себе славный венок,- Всё беленький, желтенький, бледно-лиловый Да изредка красный цветок. Те спят на припеке, те пляшут вприсядку. Вот девочка ловит лукошком лошадку: Поймала, вскочила и едет на ней. И ей ли, под солнечным зноем рожденной И в фартуке с поля домой принесенной, Бояться смиренной лошадки своей?.. Грибная пора отойти не успела, Гляди - уж чернехоньки губы у всех, Набили оскому: черница поспела! А там и малина, брусника, орех! Ребяческий крик, повторяемый эхом, С утра и до ночи гремит по лесам. Испугана пеньем, ауканьем, смехом, Взлетит ли тетеря, закокав птенцам, Зайчонок ли вскочит - содом, суматоха! Вот старый глухарь с облинялым крылом В кусту завозился... ну, бедному плохо! Живого в деревню тащат с торжеством... "Довольно,Ванюша! гулял ты немало, Пора за работу, родной!" Но даже и труд обернется сначала К Ванюше нарядной своей стороной: Он видит, как поле отец удобряет, Как в рыхлую землю бросает зерно. Как поле потом зеленеть начинает, Как колос растет, наливает зерно. Готовую жатву подрежут серпами, В снопы перевяжут, на ригу свезут, Просушат, колотят-колотят цепами, На мельнице смелют и хлеб испекут. Отведает свежего хлебца ребенок И в поле охотней бежит за отцом. Навьют ли сенца:"Полезай, постреленок!" Ванюша в деревню въезжает царем... Однако же зависть в дворянском дитяти Посеять нам было бы жаль. Итак, обернуть мы обязаны кстати Другой стороною медаль. Положим, крестьянский ребенок свободно Растет, не учась ничему, Но вырастет он, если богу угодно, А сгибнуть ничто не мешает ему. Положим, он знает лесные дорожки, Гарцует верхом, не боится воды, Зато беспощадно едят его мошки, Зато ему рано знакомы труды... Однажды, в студеную зимнюю пору Я из лесу вышел; был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору Лошадка, везущая хворосту воз. И шествуя важно, в спокойствии чинном, Лошадку ведет под уздцы мужичок В больших сапогах, в полушубке овчинном, В больших рукавицах... а сам с ноготок! "Здорово парнище!"- "Ступай себе мимо!" -"Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки?"- "Из лесу, вестимо; Отец, слышишь, рубит, а я отвожу". (В лесу раздавался топор дровосека.) "А что, у отца-то большая семья?" -"Семья-то большая, да два человека Всего мужиков-то: отец мой да я..." -"Так вот оно что! А как звать тебя?" - "Власом". -"А кой тебе годик?"- "Шестой миновал... Ну, мертвая!"- крикнул малюточка басом, Рванул под уздцы и быстрей зашагал. На эту картину так солнце светило, Ребенок был так уморительно мал, Как будто всё это картонное было, Как будто бы в детский театр я попал! Но мальчик был мальчик живой, настоящий, И дровни, и хворост, и пегонький конь, И снег, до окошек деревни лежащий, И зимнего солнца холодный огонь - Всё, всё настоящее русское было, С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы, Что русской душе так мучительно мило, Что русские мысли вселяет в умы, Те честные мысли, которым нет воли, Которым нет смерти - дави не дави, В которых так много и злобы и боли, В которых так много любви! Играйте же, дети! Растите на воле! На то вам и красное детство дано, Чтоб вечно любить это скудное поле, Чтоб вечно вам милым казалось оно. Храните свое вековое наследство, Любите свой хлеб трудовой - И пусть обаянье поэзии детства Проводит вас в недра землицы родной!.. --- Теперь нам пора возвращаться к началу. Заметив, что стали ребята смелей, "Эй, воры идут!- закричал я Фингалу.- Украдут, украдут! Ну, прячь поскорей!" Фингалушка скорчил серьезную мину, Под сено пожитки мои закопал, С особым стараньем припрятал дичину, У ног моих лег - и сердито рычал. Обширная область собачьей науки Ему в совершенстве знакома была; Он начал такие выкидывать штуки, Что публика с места сойти не могла, Дивятся, хохочут! Уж тут не до страха! Командуют сами! "Фингалка, умри!" -"Не засти, Сергей! Не толкайся, Кузяха!" -"Смотри - умирает - смотри!" Я сам наслаждался, валяясь на сене, Их шумным весельем. Вдруг стало темно В сарае: так быстро темнеет на сцене, Когда разразиться грозе суждено. И точно: удар прогремел над сараем, В сарай полилась дождевая река, Актер залился оглушительным лаем, А зрители дали стречка! Широкая дверь отперлась, заскрипела, Ударилась в стену, опять заперлась. Я выглянул: темная туча висела Над нашим театром как раз. Под крупным дождем ребятишки бежали Босые к деревне своей... Мы с верным Фингалом грозу переждали И вышли искать дупелей. 1861 27. Что ни год - уменьшаются силы, Ум ленивее, кровь холодней... Мать-отчизна! дойду до могилы, Не дождавшись свободы твоей! Но желал бы я знать, умирая, Что стоишь ты на верном пути, Что твой пахарь, поля засевая, Видит ведряный день впереди; Чтобы ветер родного селенья Звук единый до слуха донес, Под которым не слышно кипенья Человеческой крови и слез. 1861 28. СВОБОДА Родина мать! по равнинам твоим Я не езжал еще с чувством таким! Вижу дитя на руках у родимой, Сердце волнуется думой любимой: В добрую пору дитя родилось, Милостив бог! не узнаешь ты слез! С детства никем не запуган, свободен, Выберешь дело, к которому годен, Хочешь - останешься век мужиком, Сможешь - под небо взовьешься орлом! В этих фантазиях много ошибок: Ум человеческий тонок и гибок, Знаю: на место сетей крепостных Люди придумали много иных, Так!... но распутать их легче народу. Муза! с надеждой приветствуй свободу! (1861) 29. Слезы и нервы О слезы женские, с придачей Нервических, тяжелых драм! Вы долго были мне задачей, Я долго слепо верил вам И много вынес мук мятежных. Теперь я знаю наконец: Не слабости созданий нежных,- Вы их могущества венец. Вернее закаленной стали Вы поражаете сердца. Не знаю, сколько в вас печали, Но деспотизму нет конца! Когда, бывало, предо мною Зальется милая моя, Наружно ласковость удвою, Но внутренно озлоблен я. Пока она дрожит и стонет, Лукавлю праздною душой: Язык лисит, а глаз шпионит И открывает... Боже мой! Зачем не мог я прежде видеть? Ее не стоило любить, Ее не стоит ненавидеть... О ней не стоит говорить... Скажи "спасибо" близорукой, Всеукрашающей любви И с головы с ревнивой мукой Волос седеющих не рви! Чем ты был пьян - вином поддельным Иль настоящим - всё равно; Жалей о том, что сном смертельным Не усыпляет нас оно! --- Кто ей теперь флакон подносит, Застигнут сценой роковой? Кто у нее прощенья просит, Вины не зная за собой? Кто сам трясется в лихорадке, Когда она к окну бежит В преувеличенном припадке И "ты свободен" говорит? Кто боязливо наблюдает, Сосредоточен и сердит, Как буйство нервное стихает И переходит в аппетит? Кто ночи трудные проводит, Один, ревнивый и больной, А утром с ней по лавкам бродит, Наряд торгуя дорогой? Кто говорит "Прекрасны оба"- На нежный спрос: "Который взять?"- Меж тем как закипает злоба И к черту хочется послать Француженку с нахальным носом, С ее коварным: "C'est joli" И даже милую с вопросом... Кто молча достает рубли, Спеша скорей покончить муку, И, увидав себя в трюмо, В лице твоем читает скуку И рабства темное клеймо?... (1861) 30. Дешевая прогулка (Петербургская драма) << ("За отъездом продаются: мебель, зеркала и проч. Дом Воронина, 159". >> << "полиц. вед.") >> Надо поехать - статья подходящая! Слышится в этом нужда настоящая, Не попадется ли что-нибудь дешево? Вот и поехал я. Много хорошего: Бронза, картины, портьеры всё новые, Мягкие кресла, диваны отменные, Только у барыни очи суровые, Речи короткие, губы надменные; Видимо, чем-то она озабочена, Но молода, хороша удивительно: Словно рукой гениальной обточено Смуглое личико. Всё в ней пленительно: Тянут назад ее голову милую Черные волосы, сеткою сжатые, Дышат какою-то сдержанной силою Ноздри красивые, вверх приподнятые. Видно, что жгучая мысль беспокойная В сердце кипит, на простор вырывается. Вся соразмерная, гордая, стройная, Мне эта женщина часто мечтается... Я отобрал себе вещи прекрасные, Но оказалися цены ужасные! День переждал, захожу - то же самое! Меньше предложишь, так даже обидится!... "Барыня эта - созданье упрямое: С мужем, подумал я, надо увидеться". Муж - господин красоты замечательной, В гвардии год прослуживший отечеству - Был человек разбитной, обязательный, Склонный к разгулу, к игре, к молодечеству,- С ним у нас дело как раз завязалося. Странная драма тогда разыгралася: Мужа застану - поладим скорехонько; Барыня выйдет - ни в чем не сторгуешься (Только глазами ее полюбуешься). Нечего делать! вставал я ранехонько, И, пока барыня сном наслаждалася,- Многое сходно купить удавалося. У дому ждут ломовые извозчики, В доме толпятся вещей переносчики, Окна ободраны, стены уж голые, У покупателей лица веселые. Только у няни глаза заслезилися: "Вот и с приданым своим мы простилися!"- Молвила няня..."Какое приданое?" -"всё это взял он за барышней нашею, Вместе весной покупали с мамашею; Как любовались!..." Открытье нежданное! Сказано слово - и всё объяснилося! Вот почему так она дорожилася. Бедная женщина! В позднем участии, Я проклинаю торгашество пошлое. Всё это куплено с мыслью о счастии, С этим уходит - счастливое прошлое! Здесь ты свила себе гнездышко скромное, Каждый здесь гвоздик вколочен с надеждою... Ну, а теперь ты созданье бездомное, Порабощенное грубым невеждою! Где не остыл еще след обаяния Девственной мысли, мечты обольстительной, Там совершается торг возмутительный. Как еще можешь сдержать ты рыдания! В очи твои голубые, красивые Нагло глядят торгаши неприветные, Осквернены твои думы стыдливые, Проданы с торгу надежды заветные!.. Няня меж тем заунывные жалобы Шепчет мне в ухо:"Распродали дешево - Лишь до деревни доехать достало бы. Что уж там будет? Не жду я хорошего! Барин, поди, загуляет с соседями, Барыня будет одна-одинехонька. День-то не весел, а ночь-то чернехонька. Рядом лесище - с волками, с медведями". -"Смолкни ты, няня! созданье болтливое, Не надрывай мое сердце пугливое! Нам ли в диковину сцены тяжелые? Каждому трудно живется и дышится. Чудо, что есть еще лица веселые, Чудо, что смех еще временем слышится!.." Барин пришел - поздравляет с покупкою, Барыня бродит такая унылая; С тихо воркующей, нежной голубкою Я ее сравнивал, деньги постылые Ей отдавая... Копейка ты медная! Горе, ты горе! нужда окаянная... Чуть над тобой не заплакал я, бедная, Вот одолжил бы... Прощай, бесталанная!.. (1862) 31. Литература с трескучими фразами, Полная духа античеловечного, Администрация наша с указами О забирании всякого встречного,- Дайте вздохнуть!.. Я простился с столицами, Мирно живу средь полей, Но и крестьяне с унылыми лицами Не услаждают очей; Их нищета, их терпенье безмерное Только досаду родит... Что же ты любишь, дитя маловерное, Где же твой идол стоит?.. (1862) 32. НА ПСАРНЕ Ты, старина, здесь живешь, как в аду, Воля придет - чай, бежишь без оглядки? "Нашто мне воля? куда я пойду? Нету ни батьки, ни матки, Нету никем никого, Хлеб добывать не умею, Только и знаю кричать:"Го-го-го! Горе косому злодею!.." (Между 1860 и 1863) 33. 1 "Благодарение господу богу, Кончен проселок!.. Не спишь?" -"Думаю, братец, про эту дорогу". -"То-то давненько молчишь. Что же ты думаешь?"-"Долго рассказывать., Только тронулись по ней, Стала мне эта дорога показывать Тени погибших людей, Бледные тени! ужасные тени! Злоба, безумье, любовь... Едем мы, братец, в крови по колени!" -"Полно - тут пыль, а не кровь..." 2 "Барин! не выпить ли нам понемногу? Больно уж ты присмирел". -"Пел бы я песню про эту дорогу, Пел бы да ревма-ревел, Песней над песнями стала бы эта Песня... да петь не рука". -"Песня про эту дорогу уж спета, Да что в ней проку?.. Тоска!" "Знаю, народ проторенной цепями Эту дорогу зовет". -"Верно! увидишь своими глазами, Русская песня не врет!" 3 Скоро попались нам пешие ссыльные, С гиком ямщик налетел, В тряской телеге два путника пыльные Скачут... едва разглядел... Подле лица - молодого, прекрасного - С саблей усач... Брат, удаляемый с поста опасного, Есть ли там смена? Прощай! (Между 1861 и 1863) 34. Надрывается сердце от муки, Плохо верится в силу добра, Внемля в мире царящие звуки Барабанов, цепей, топора. Но люблю я, весна золотая, Твой сплошной, чудно-смешанный шум; Ты ликуешь, на миг не смолкая, Как дитя, без заботы и дум. В обаянии счастья и славы Чувству жизни ты вся предана,- Что-то шепчут зеленые травы, Говорливо струится волна; В стаде весело ржет жеребенок, Бык с землей вырывает траву, А в лесу белокурый ребенок - Чу! кричит: "Парасковья, ау!" По холмам, по лесам, над долиной Птицы севера вьются, кричат, Разом слышны - напев соловьиный И нестройные писки галчат, Грохот тройки, скрипенье подводы, Крик лягушек, жужжание ос, Треск кобылок,- в просторе свободы Всё в гармонию жизни слилось... Я наслушался шума иного... Оглушенный, подавленный им, Мать-природа! иду к тебе снова Со всегдашним желаньем моим - Заглуши эту музыку злобы! Чтоб душа ощутила покой И прозревшее око могло бы Насладиться твоей красотой. (1862 или 1863) 35. МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС Посвящаю моей сестре Анне Алексеевне Ты опять упрекнула меня, Что я с музой моей раздружился, Что заботам текущего дня И забавам его подчинился. Для житейских расчетов и чар Не расстался б я с музой моею, Но бог весть, не погас ли тот дар, Что, бывало, дружил меня с нею? Но не брат еще людям поэт, И тернист его путь, и непрочен, Я умел не бояться клевет, Не был ими я сам озабочен; Но я знал, чье во мраке ночном Надрывалося сердце с печали И на чью они грудь упадали свинцом, И кому они жизнь отравляли. И пускай они мимо прошли, Надо мною ходившие грозы, Знаю я, чьи молитвы и слезы Роковую стрелу отвели... Да и время ушло,- я устал... Пусть я не был бойцом без упрека, Но я силы в себе сознавал, Я во многое верил глубоко, А теперь - мне пора умирать... Не затем же пускаться в дорогу, Чтобы в любящем сердце опять Пробудить роковую тревогу... Присмиревшую Музу мою Я и сам неохотно ласкаю... Я последнюю песню пою Для тебя - и тебе посвящаю. Но не будет она веселей, Будет много печальнее прежней, Потому что на сердце темней И в грядущем еще безнадежней... Буря воет в саду, буря ломится в дом, Я боюсь, чтоб она не сломила Старый дуб, что посажен отцом, И ту иву, что мать посадила, Эту иву, которую ты С нашей участью странно связала, На которой поблекли листы В ночь, как бедная мать умирала... И дрожит и пестреет окно... Чу! как крупные градины скачут! Милый друг, поняла ты давно - Здесь одни только камни не плачут... .................. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА 1 Савраска увяз в половине сугроба - Две пары промерзлых лаптей Да угол рогожей покрытого гроба Торчат из убогих дровней. Старуха в больших рукавицах Савраску сошла понукать. Сосульки у ней на ресницах, С морозу - должно полагать. 2 Привычная дума поэта Вперед забежать ей спешит: Как саваном, снегом одета, Избушка в деревне стоит, В избушке - теленок в подклети, Мертвец на скамье у окна; Шумят его глупые дети, Тихонько рыдает жена. Сшивая проворной иголкой На саван куски полотна, Как дождь, зарядивший надолго, Негромко рыдает она. 3 Три тяжкие доли имела судьба, И первая доля: с рабом повенчаться, Вторая - быть матерью сына раба, А третья - до гроба рабу покоряться, И все эти грозные доли легли На женщину русской земли. Века протекали - всё к счастью стремилось, Всё в мире по нескольку раз изменилось, Одну только бог изменить забывал Суровую долю крестьянки. И все мы согласны, что тип измельчал Красивой и мощной славянки. Случайная жертва судьбы! Ты глухо, незримо страдала, Ты свету кровавой борьбы И жалоб своих не вверяла,- Но мне ты их скажешь, мой друг! Ты с детства со мною знакома. Ты вся - воплощенный испуг, Ты вся - вековая истома! Тот сердца в груди не носил, Кто слез над тобою не лил! 4 Однако же речь о крестьянке Затеяли мы, чтоб сказать, Что тип величавой славянки Возможно и ныне сыскать. Есть женщины в русских селеньях С спокойною важностью лиц, С красивою силой в движеньях, С походкой, со взглядом цариц,- Их разве слепой не заметит, А зрячий о них говорит: "Пройдет - словно солнце осветит! Посмотрит - рублем подарит!" Идут они той же дорогой, Какой весь народ наш идет, Но грязь обстановки убогой К ним словно не липнет. Цветет Красавица, миру на диво, Румяна, стройна, высока, Во всякой одежде красива, Ко всякой работе ловка. И голод, и холод выносит, Всегда терпелива, ровна... Я видывал, как она косит: Что взмах - то готова копна! Платок у ней на ухо сбился, Того гляди косы падут. Какой-то парнек изловчился И кверху подбросил их, шут! Тяжелые русые косы Упали на смуглую грудь, Покрыли ей ноженьки босы, Мешают крестьянке взглянуть. Она отвела их руками, На парня сердито глядит. Лицо величаво, как в раме, Смущеньем и гневом горит... По будням не любит безделья. Зато вам ее не узнать, Как сгонит улыбка веселья С лица трудовую печать. Такого сердечного смеха, И песни, и пляски такой За деньги не купишь. "Утеха!" - Твердят мужики меж собой. В игре ее конный не словит, В беде не сробеет - спасет: Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет! Красивые, ровные зубы, Что крупные перлы у ней, Но строго румяные губы Хранят их красу от людей - Она улыбается редко... Ей некогда лясы точить, У ней не решится соседка Ухвата, горшка попросить; Не жалок ей нищий убогой - Вольно ж без работы гулять! Лежит на ней дельности строгой И внутренней силы печать. В ней ясно и крепко сознанье, Что всё их спасенье в труде, И труд ей несет воздаянье: Семейство не бьется в нужде, Всегда у них теплая хата, Хлеб выпечен, вкусен квасок, Здоровы и сыты ребята, На праздник есть лишний кусок. Идет эта баба к обедни Пред всею семьей впереди: Сидит, как на стуле, двухлетний Ребенок у ней на груди, Рядком шестилетнего сына Нарядная матка ведет... И по сердцу эта картина Всем любящим русский народ! 5 И ты красотою дивила, Была и ловка, и сильна, Но горе тебя иссушило, Уснувшего Прокла жена! Горда ты - ты плакать не хочешь, Крепишься, но холст гробовой Слезами невольно ты мочишь, Сшивая проворной иглой. Слеза за слезой упадает На быстрые руки твои. Так колос беззвучно роняет Созревшие зерна свои... 6 В селе, за четыре версты, У церкви, где ветер шатает Побитые бурей кресты, Местечко старик выбирает; Устал он, работа трудна, Тут тоже сноровка нужна - Чтоб крест было видно с дороги, Чтоб солнце играло кругом. В снегу до колен его ноги, В руках его заступ и лом, Вся в инее шапка большая, Усы, борода в серебре. Недвижно стоит, размышляя, Старик на высоком бугре. Решился. Крестом обозначил, Где будет могилу копать, Крестом осенился и начал Лопатою снег разгребать. Иные приемы тут были, Кладбище не то, что поля: Из снегу кресты выходили, Крестами ложилась земля. Согнув свою старую спину, Он долго, прилежно копал, И желтую мерзлую глину Тотчас же снежок застилал. Ворона к нему подлетела, Потыкала носом, прошлась: Земля как железо звенела - Ворона ни с чем убралась... Могила на славу готова,- "Не мне б эту яму копать! (У старого вырвалось слово.) Не Проклу бы в ней почивать, Не Проклу!.."Старик оступился, Из рук его выскользнул лом И в белую яму скатился, Старик его вынул с трудом. Пошел... по дороге шагает... Нет солнца, луна не взошла... Как будто весь мир умирает: Затишье, снежок, полумгла... 7 В овраге, у речки Желтухи, Старик свою бабу нагнал И тихо спросил у старухи: "Хорош ли гробок-то попал?" Уста ее чуть прошептали В ответ старику: "Ничего". Потом они оба молчали, И дровни так тихо бежали, Как будто боялись чего... Деревня еще не открылась, А близко - мелькает огонь. Старуха крестом осенилась, Шарахнулся в сторону конь - Без шапки, с ногами босыми, С большим заостренным колом, Внезапно предстал перед ними Старинный знакомец Пахом. Прикрыты рубахою женской, Звенели вериги на нем; Постукал дурак деревенской В морозную землю колом, Потом помычал сердобольно, Вздохнул и сказал: "Не беда! На вас он работал довольно! И ваша пришла череда! Мать сыну-то гроб покупала, Отец ему яму копал, Жена ему саван сшивала - Всем разом работу вам дал!.." Опять помычал - и без цели В пространство дурак побежал. Вериги уныло звенели, И голые икры блестели, И посох по снегу черкал. 8 У дома оставили крышу, К соседке свели ночевать Зазябнувших Машу и Гришу И стали сынка обряжать. Медлительно, важно, сурово Печальное дело велось: Не сказано лишнего слова, Наружу не выдано слез. Уснул, потрудившийся в поте! Уснул, поработав земле! Лежит, непричастный заботе, На белом сосновом столе, Лежит неподвижный, суровый, С горящей свечой в головах, В широкой рубахе холщовой И в липовых новых лаптях. Большие, с мозолями, руки, Подъявшие много труда, Красивое, чуждое муки Лицо - и до рук борода... 9 Пока мертвеца обряжали, Не выдали словом тоски, И только глядеть избегали Друг другу в глаза бедняки, Но вот уже кончено дело, Нет нужды бороться с тоской, И что на душе накипело, Из уст полилося рекой. Не ветер гудит по ковыли, Не свадебный поезд гремит - Родные по Прокле завыли, По Прокле семья голосит: "Голубчик ты наш сизокрылый! Куда ты от нас улетел? Пригожеством, ростом и силой Ты ровни в селе не имел. Родителям был ты советник, Работничек в поле ты был, Гостям хлебосол и приветник, Жену и детей ты любил... Что ж мало гулял ты по свету? За что нас покинул, родной? Одумал ты думушку эту, Одумал с сырою землей - Одумал - а нам оставаться Велел во миру, сиротам, Не свежей водой умываться, Слезами горючими нам! Старуха помрет со кручины, Не жить и отцу твоему, Береза в лесу без вершины - Хозяйка без мужа в дому. Ее не жалеешь ты, бедной, Детей не жалеешь... Вставай! С полоски своей заповедной По лету сберешь урожай! Сплесни, ненаглядный, руками, Сокольим глазком посмотри, Тряхни шелковыми кудрями, Сахарны уста раствори! На радостях мы бы сварили И меду и браги хмельной, За стол бы тебя посадили - Покушай, желанный, родной! А сами напротив бы стали, Кормилец, надежа семьи! Очей бы с тебя не спускали, Ловили бы речи твои..." 10 На эти рыданья и стоны Соседи валили гурьбой: Свечу положив у иконы, Творили земные поклоны И шли молчаливо домой. На смену входили другие, Но вот уж толпа разбрелась, Поужинать сели родные - Капуста да с хлебушком квас. Старик бесполезной кручине Собой овладеть не давал: Подладившись ближе к лучине, Он лапоть худой ковырял. Протяжно и громко вздыхая, Старуха на печку легла, А Дарья, вдова молодая Проведать ребяток пошла. Всю ноченьку, стоя у свечки, Читал над усопшим дьячок, И вторил ему из-за печки Пронзительным свистом сверчок. 11 Сурово метелица выла И снегом кидала в окно, Невесело солнце всходило: В то утро свидетелем было Печальной картины оно. Савраска, запряженный в сани, Понуро стоял у ворот; Без лишних речей, без рыданий Покойника вынес народ. - Ну, трогай, саврасушка! трогай! Натягивай крепче гужи! Служил ты хозяину много, В последний разок послужи!... В торговом селе Чистополье Купил он тебя сосунком, Взрастил он тебя на приволье, И вышел ты добрым конем. С хозяином дружно старался, На зимушку хлеб запасал, Во стаде ребенку давался, Травой да мякиной питался, А тело изрядно держал. Когда же работы кончались И сковывал землю мороз, С хозяином вы отправлялись С домашнего корма в извоз. Немало и тут доставалось - Возил ты тяжелую кладь, В жестокую бурю случалось, Измучась, дорогу терять. Видна на боках твоих впалых Кнута не одна полоса, Зато на дворах постоялых Покушал ты вволю овса. Слыхал ты в январские ночи Метели пронзительный вой И волчьи горящие очи Видал на опушке лесной; Продрогнешь, натерпишься страху, А там - и опять ничего! Да, видно, хозяин дал маху - Зима доконала его!.. 12 Случилось в глубоком сугробе Полсуток ему простоять, Потом то в жару, то в ознобе Три дня за подводой шагать: Покойник на срок торопился До места доставить товар. Доставил, домой возвратился - Нет голосу, в теле пожар! Старуха его окотила Водой с девяти веретен И в жаркую баню сводила, Да нет - не поправился он! Тогда ворожеек созвали - И поят, и шепчут, и трут - Всё худо! Его продевали Три раза сквозь потный хомут, Спускали родимого в пролубь, Под куричий клали насест... Всему покорялся, как голубь,- А плохо - и пьет и не ест! Еще положить под медведя, Чтоб тот ему кости размял, Ходебщик сергачевский Федя - Случившийся тут - предлагал. Но Дарья, хозяйка больного, Прогнала советчика прочь: Испробовать средства иного Задумала баба: и в ночь Пошла в монастырь отдаленный (Верстах в тридцати от села), Где в некой иконе явленной Целебная сила была. Пошла, воротилась с иконой - Больной уж безгласен лежал, Одетый как в гроб, причащенный, Увидел жену, простонал И умер... 13 ... Саврасушка, трогай, Натягивай крепче гужи! Служил ты хозяину много, В последний разок послужи! Чу! два похоронных удара! Попы ожидают - иди!.. Убитая, скорбная пара, Шли мать и отец впереди. Ребята с покойником оба Сидели, не смея рыдать, И, правя савраской, у гроба С вожжами их бедная мать Шагала... Глаза ее впали, И был не белей ее щек Надетый на ней в знак печали Из белой холстины платок. За Дарьей - соседей, соседок Плелась негустая толпа, Толкуя, что Прокловых деток Теперь незавидна судьба, Что Дарье работы прибудет, Что ждут ее черные дни. "Жалеть ее некому будет",- Согласно решили они... 14 Как водится, в яму спустили, Засыпали Прокла землей; Поплакали, громко повыли, Семью пожалели, почтили Покойника щедрой хвалой. Сам староста, Сидор Иваныч, Вполголоса бабам подвыл, И "Мир тебе, Прокл Севастьяныч!- Сказал,- благодушен ты был, Жил честно, а главное: в сроки - Уж как тебя бог выручал - Платил господину оброки И подать царю представлял!" Истратив запас красноречья, Почтенный мужик покряхтел: "Да, вон она, жизнь человечья!"- Прибавил - и шапку надел. "Свалился... а то-то был в силе!.. Свалился... не минуть и нам!.." Еще покрестились могиле И с богом пошли по домам. Высокий, седой, сухопарый, Без шапки, недвижно-немой, Как памятник, дедушка старый Стоял на могиле родной! Потом старина бородатый Задвигался тихо по ней, ровняя землицу лопатой Под вопли старухи своей. Когда же, оставивши сына, Он с бабой в деревню входил: "Как пьяных, шатает кручина! Гляди-тко!.."- народ говорил. 15 А Дарья домой воротилась - Прибраться, детей накормить. Ай-ай! как изба настудилась! Торопится печь затопить, Ан глядь - ни полена дровишек! Задумалась бедная мать: Покинуть ей жаль ребятишек Хотелось бы их приласкать, Да времени нету на ласки. К соседке свела их вдова. И тотчас, на том же савраске, Поехала в лес, по дрова... ЧАСТЬ ВТОРАЯ МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС 16 Морозно. Равнины белеют под снегом, Чернеется лес впереди, Савраска плетется ни шагом, ни бегом, Не встретишь души на пути. Как тихо! В деревне раздавшийся голос Как будто у самого уха гудет, О корень древесный запнувшийся полоз Стучит и визжит, и за сердце скребет. Кругом - поглядеть нету мочи, Равнина в алмазах блестит... У Дарьи слезами наполнились очи - Должно быть, их солнце слепит... 17 В полях было тихо, но тише В лесу и как будто светлей. Чем дале - деревья всё выше, А тени длинней и длинней. Деревья, и солнце, и тени, И мертвый, могильный покой... Но - чу! заунывные пени, Глухой, сокрушительный вой! Осилило Дарьюшку горе, И лес безучастно внимал, Как стоны лились на просторе И голос рвался и дрожал, И солнце, кругло и бездушно, Как желтое око совы, Глядело с небес равнодушно На тяжкие муки вдовы. И много ли струн оборвалось У бедной крестьянской души, Навеки сокрыто осталось В лесной нелюдимой глуши. Великое горе вдовицы И матери малых сирот Подслушали вольные птицы, Но выдать не смели в народ... 18 Не псарь по дубровушке трубит, Гогочет, сорви-голова,- Наплакавшись, колет и рубит Дрова молодая вдова. Срубивши, на дровни бросает - Наполнить бы ей поскорей, И вряд ли сама замечает, Что слезы всё льют из очей: Иная с ресницы сорвется И на снег с размаху падет - До самой земли доберется, Глубокую ямку прожжет; Другую на дерево кинет, На плашку,- и смотришь, она Жемчужиной крупной застынет - Бела и кругла и плотна. А та на глазу поблистает, Стрелой по щеке побежит, И солнышко в ней поиграет... Управиться Дарья спешит, Знай рубит,- не чувствуя стужи, Не слышит, что ноги знобит, И, полная мыслью о муже, Зовет его, с ним говорит... 19 ......................... ......................... "Голубчик! красавицу нашу Весной в хороводе опять Подхватят подруженьки Машу И станут на ручках качать! Станут качать, Кверху бросать, Маковкой звать, Мак отряхать! Вся раскраснеется наша Маковым цветиком Маша С синими глазками, с русой косой! Ножками бить и смеяться Будет... а мы то с тобой, Мы на нее любоваться Будем, желанный ты мой!.. 20 Умер, не дожил ты веку, Умер и в землю зарыт! Любо весной человеку! Солнышко ярко горит. Солнышко всё оживило, Божьи открылись красы, Поле сохи запросило, Травушки просят косы, Рано я, горькая, встала, Дома не ела, с собой не брала, До ночи пашню пахала, Ночью я косу клепала, Утром косить я пошла... Крепче вы, ноженьки, стойте! Белые руки, не нойте! Надо одной поспевать! В поле одной-то надсадно, В поле одной неповадно Стану я милого звать! Ладно ли пашню вспахала? Выди, родимый, взгляни! Сухо ли сено убрала? Прямо ли стоги сметала?.. Я на граблях отдыхала Все сенокосные дни! Некому бабью работу поправить! Некому бабу на разум поставить... 21 Стала скотинушка в лес убираться, Стала рожь-матушка в колос метаться, Бог нам послал урожай! Нынче солома по грудь человеку, Бог нам послал урожай! Да не продлил тебе веку,- Хочешь не хочешь, одна поспевай!.. Овод жужжит и кусает, Смертная жажда томит, Солнышко серп нагревает, Солнышко очи слепит, Жжет оно голову, плечи, Ноженьки, рученьки жжет, Изо ржи, словно из печи, Тоже теплом обдает, Спинушка ноет с натуги, Руки и ноги болят, Красные, желтые круги Перед очами стоят... Жни-дожинай поскорее, Видишь - зерно потекло... Вместе бы дело спорее, Вместе повадней бы шло... 22 Сон мой был в руку, родная! Сон перед Спасовым днем. В поле заснула одна я После полудня, с серпом, Вижу - меня оступает Сила - несметная рать, - Грозно руками махает, Грозно очами сверкает. Думала я убежать, Да не послушались ноги. Стала просить я помоги, Стала я громко кричать. Слышу, земля задрожала - Первая мать прибежала, Травушки рвутся, шумят - Детки к родимой спешат. Шибко без ветру не машет Мельница в поле крылом: Братец идет да приляжет, Свекор плетется шажком. Все прибрели, прибежали, Только дружка одного Очи мои не видали... Стала я кликать его: "Видишь - меня оступает Сила - несметная рать, - Грозно руками махает, Грозно очами сверкает: Что не идешь выручать?.." Тут я кругом огляделась - Господи! Что куда делось? Что это было со мной?.. Рати тут нет никакой! Это не люди лихие, Не бусурманская рать - Это колосья ржаные, Спелым зерном налитые, Вышли со мной воевать! Машут, шумят, наступают, Руки, лицо щекотят, Сами солому под серп нагибают - Больше стоять не хотят! Жать принялась я проворно, Жну, а на шею мою Сыплются крупные зерна - Словно под градом стою! Вытечет, вытечет за ночь Вся наша матушка-рожь... Где же ты, Прокл Севастьяныч? Что пособлять не идешь?.. Сон мой был в руку, родная! Жать теперь буду одна я. Стану без милого жать, Снопики крепко вязать, В снопики слезы ронять! Слезы мои не жемчужны, Слезы мои горюшки-вдовы, Что же вы господу нужны, Чем ему дороги вы?.. 23 "Долги вы, зимние ноченьки, Скучно без милого спать, Лишь бы не плакали оченьки, Стану полотно я ткать. Много натку я полотен, Тонких добротных новин, Вырастет крепок и плотен, Вырастет ласковый сын. Будет по нашему месту Он хоть куда женихом, Высватать парню невесту Сватов надежных пошлем... Кудри сама расчесала я Грише, Кровь с молоком наш сынок-первенец, Кровь с молоком и невеста... Иди же! Благослови молодых под венец!.. Этого дня мы как праздника ждали, Помнишь, как начал Гришуха ходить, Целую ноченьку мы толковали, Как его будем женить, Стала на свадьбу копить понемногу... Вот - дождались, слава богу! Чу, бубенцы говорят! Поезд вернулся назад, Выди навстречу проворно - Пава-невеста, соколик-жених! - Сыпь на них хлебные зерна, Хмелем осыпь молодых!.." 24 "Стадо у лесу у темного бродит, Лыки в лесу пастушенко дерет, Из лесу серый волчище выходит. Чью он овцу унесет? Черная туча, густая-густая, Прямо над нашей деревней висит, Прыснет из тучи стрела громовая, В чей она дом сноровит? Вести недобрые ходят в народе, Парням недолго гулять на свободе, Скоро - рекрутский набор! Наш-то молодчик в семье одиночка, Всех у нас деток Гришуха да дочка. Да голова у нас вор - Скажет: мирской приговор! Сгибнет ни за что ни про что детина, Встань, заступись за родимого сына! Нет, не заступишься ты!... Белые руки твои опустились, Ясные очи навеки закрылись... Горькие мы сироты!... 25 Я ль не молила царицу небесную? Я ли ленива была? Ночью одна по икону чудесную Я не сробела - пошла, Ветер шумит, наметает сугробы. Месяца нет - хоть бы луч! На небо глянешь - какие-то гробы, Цепи да гири выходят из туч... Я ли о нем не старалась? Я ли жалела чего? Я ему молвить боялась, Как я любила его! Звездочки будут у ночи, Будет ли нам-то светлей?... Заяц спрыгнул из-под кочи, Заянька, стой! не посмей Перебежать мне дорогу! В лес укатил, слава богу... К полночи стало страшней, - Слышу, нечистая сила Залотошила, завыла, Заголосила в лесу. Что мне до силы нечистой? Чур меня! Деве пречистой Я приношенье несу! Слышу я конское ржанье, Слышу волков завыванье, Слышу погоню за мной, - Зверь на меня не кидайся! Лих человек не касайся, Дорог наш грош трудовой! ----------- Лето он жил работаючи, Зиму не видел детей, Ночи о нем помышляючи, Я не смыкала очей. Едет он, зябнет... а я-то, печальная, Из волокнистого льну, Словно дорога его чужедальная, Долгую нитку тяну. Веретено мое прыгает, вертится, В пол ударяется. Проклушка пеш идет, в рытвине крестится, К возу на горочке сам припрягается. Лето за летом, зима за зимой, Этак-то мы раздобылись казной! Милостив буди к крестьянину бедному, Господи! всё отдаем, Что по копейки, по грошику медному Мы сколотили трудом!.. 26 Вся ты, тропинка лесная! Кончился лес. К утру звезда золотая С божьих небес Вдруг сорвалась - и упала, Дунул господь на нее, Дрогнуло сердце мое: Думала я, вспоминала - Что было в мыслях тогда, Как покатилась звезда? Вспомнила! ноженьки стали, Силюсь идти, а нейду! Думала я, что едва ли Прокла в живых я найду... Нет! не попустит царица небесная! Даст исцеленье икона чудесная! Я осенилась крестом И побежала бегом... Сила-то в нем богатырская, Милостив бог, не умрет... Вот и стена монастырская! Тень уж моя головой достает До монастырских ворот. Я поклонилася земным поклоном, Стала на ноженьки, глядь - Ворон сидит на кресте золоченом, Дрогнуло сердце опять! 27 Долго меня продержали - Схимницу сестры в тот день погребали. Утреня шла, Тихо по церкви ходили монашины, В черные рясы наряжены, Только покойница в белом была: Спит - молодая, спокойная, Знает, что будет в раю. Поцеловала и я, недостойная, Белую ручку твою! В личико долго глядела я: Всех ты моложе, нарядней, милей, Ты меж сестер словно горлинка белая Промежду сизых, простых голубей. В ручках чернеются четки, Писаный венчик на лбу. Черный покров на гробу - Этак-то ангелы кротки! Молви, касатка моя, Богу святыми устами, Чтоб не осталася я Горькой вдовой с сиротами! Гроб на руках до могилы снесли, С пеньем и плачем ее погребли. 28 Двинулась с миром икона святая, Сестры запели, ее провожая, Все приложилися к ней. Много владычице было почету: Старый и малый бросали работу, Из деревень шли за ней. К ней выносили больных и убогих... Знаю, владычица! знаю: у многих Ты осушила слезу... Только ты милости к нам не явила! ................. ................. Господи! сколько я дров нарубила! Не увезешь на возу..." 29 Окончив привычное дело, На дровни поклала дрова, За вожжи взялась и хотела Пуститься в дорогу вдова. Да вновь пораздумалась, стоя, Топор машинально взяла И, тихо, прерывисто воя, К высокой сосне подошла. Едва ее ноги держали, Душа истомилась тоской, Настало затишье печали - Невольный и страшный покой! Стоит под сосной чуть живая, Без думы, без стона, без слез. В лесу тишина гробовая - День светел, крепчает мороз. 30 Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи - Мороз-воевода дозором Обходит владенья свои. Глядит - хорошо ли метели Лесные тропы занесли, И нет ли где трещины, щели, И нет ли где голой земли? Пушисты ли сосен вершины, Красив ли узор на дубах? И крепко ли скованы льдины В великих и малых водах? Идет - по деревьям шагает, Трещит по замерзлой воде, И яркое солнце играет В косматой его бороде. Дорога везде чародею, Чу! ближе подходит, седой. И вдруг очутился над нею, Над самой ее головой! Забравшись на сосну большую, По веточкам палицей бьет И сам про себя удалую, Хвастливую песню поет: 31 "Вглядись, молодица, смелее, Каков воевода Мороз! Навряд тебе парня сильнее И краше видать привелось? Метели, снега и туманы Покорны морозу всегда, Пойду на моря-окияны - Построю дворцы изо льда. Задумаю - реки большие Надолго упрячу под гнет, Построю мосты ледяные, Каких не построит народ. Где быстрые, шумные воды Недавно свободно текли, - Сегодня прошли пешеходы, Обозы с товаром прошли. Люблю я в глубоких могилах Покойников в иней рядить, И кровь вымораживать в жилах, И мозг в голове леденить. На горе недоброму вору, На страх седоку и коню, Люблю я в вечернюю пору Затеять в лесу трескотню. Бабенки, пеняя на леших, Домой удирают скорей. А пьяных, и конных, и пеших Дурачить еще веселей. Без мелу всю выбелю рожу, А нос запылает огнем, И бороду так приморожу К вожжам - хоть руби топором! Богат я, казны не считаю, А всё не скудеет добро; Я царство мое убираю В алмазы, жемчуг, серебро. Войди в мое царство со мною И будь ты царицею в нем! Поцарствуем славно зимою, А летом глубоко уснем. Войди! приголублю, согрею, Дворец отведу голубой..." И стал воевода над нею Махать ледяной булавой. 32 "Тепло ли тебе, молодица?" - С высокой сосны ей кричит. "Тепло!" - отвечает вдовица, Сама холодеет, дрожит. Морозко спустился пониже, Опять помахал булавой И шепчет ей ласковей, тише: "Тепло ли?..." - "Тепло, золотой!" Тепло - а сама коченеет. Морозко коснулся ее: В лицо ей дыханием веет И иглы колючие сеет С седой бороды на нее. И вот перед ней опустился! "Тепло ли?"- промолвил опять И в Проклушку вдруг обратился, И стал он ее целовать. В уста ее, в очи и плечи Седой чародей целовал И те же ей сладкие речи, Что милый о свадьбе, шептал. И так-то ли любо ей было Внимать его сладким речам, Что Дарьюшка очи закрыла, Топор уронила к ногам, Улыбка у горькой вдовицы Играет на бледных губах, Пушисты и белы ресницы, Морозные иглы в бровях... 33 В сверкающий иней одета, Стоит, холодеет она, И снится ей жаркое лето - Не вся еще рожь свезена. Но сжата,- полегче им стало! Возили снопы мужики, А Дарья картофель копала С соседних полос у реки. Свекровь ее тут же, старушка, Трудилась; на полном мешке Красивая Маша, резвушка, Сидела с морковкой в руке. Телега, скрыпя, подъезжает - Савраска глядит на своих, И Проклушка крупно шагает За возом снопов золотых. "Бог помочь! А где же Гришуха?"- Отец мимоходом сказал. "В горохах",- сказала старуха. "Гришуха!"- отец закричал, На небо взглянул. "Чай, не рано? Испить бы..."- Хозяйка встает И Проклу из белого жбана Напиться кваску подает. Гришуха меж тем отозвался: Горохом опутан кругом, Проворный мальчуга казался Бегущим зеленым кустом. "Бежит!.. у!.. бежит, постреленок, Горит под ногами трава!"- Гришуха черен, как галчонок, Бела лишь одна голова. Крича, подбегает вприсядку (На шее горох хомутом). Попотчевал бабушку, матку, Сестренку - вертится вьюном! От матери молодцу ласка, Отец мальчугана щипнул; Меж тем не дремал и савраска: Он шею тянул да тянул, Добрался,- оскаливши зубы, Горох аппетитно жует И в мягкие добрые губы Гришухино ухо берет... 34 Машутка отцу закричала: "Возьми меня, тятька, с собой!"- Спрыгнула с мешка - и упала, Отец ее поднял. "Не вой! Убилась - неважное дело!.. Девчонок ненадобно мне, Еще вот такого пострела Рожай мне, хозяйка, к весне! Смотри же!.." Жена застыдилась: "Довольно с тебя одного!" (А знала, под сердцем уж билось Дитя...) "Ну! Машук, ничего!" И Проклушка, став на телегу, Машутку с собой посадил. Вскочил и Гришуха с разбегу, И с грохотом воз покатил. Воробушков стая слетела С снопов, над телегой взвилась. И Дарьюшка долго смотрела, От солнца рукой заслонясь, Как дети с отцом приближались К дымящейся риге своей, И ей из снопов улыбались Румяные лица детей... Чу, песня! знакомые звуки! Хорош голосок у певца... Последние признаки муки У Дарьи исчезли с лица, Душой улетая за песней, Она отдалась ей вполне... Нет в мире той песни прелестней, Которую слышим во сне! О чем она - бог ее знает! Я слов уловить не умел, Но сердце она утоляет, В ней дольнего счастья предел. В ней кроткая ласка участья, Обеты любви без конца... Улыбка довольства и счастья У Дарьи не сходит с лица. 35 Какой бы ценой ни досталось Забвенье крестьянке моей, Что нужды? Она улыбалась. Жалеть мы не будем о ней. Нет глубже, нет слаще покоя, Какой посылает нам лес, Недвижно бестрепетно стоя Под холодом зимних небес. Нигде так глубоко и вольно Не дышит усталая грудь, И ежели жить нам довольно, Нам слаще нигде не уснуть! 36 Ни звука! Душа умирает Для скорби, для страсти. Стоишь И чувствуешь, как покоряет Ее эта мертвая тишь. Ни звука! И видишь ты синий Свод неба, да солнце, да лес, В серебряно-матовый иней Наряженный, полный чудес, Влекущий неведомой тайной, Глубоко-бесстрастный... Но вот Послышался шорох случайный - Вершинами белка идет. Ком снегу она уронила На Дарью, прыгнув по сосне. А Дарья стояла и стыла В своем заколдованном сне... (1862-1863) 36. ЗЕЛЕНЫЙ ШУМ Идет-гудет Зеленый Шум, Зеленый Шум, весенний шум! Играючи, расходится Вдруг ветер верховой: Качнет кусты ольховые, Подымет пыль цветочную, Как облако,- всё зелено: И воздух, и вода! Идет-гудет Зеленый Шум, Зеленый Шум, весенний шум! Скромна моя хозяюшка Наталья Патрикеевна, Водой не замутит! Да с ней беда случилася, Как лето жил я в Питере... Сама сказала, глупая, Типун ей на язык! В избе сам-друг с обманщицей Зима нас заперла, В мои глаза суровые Глядит - молчит жена. Молчу... а дума лютая Покоя не дает: Убить... так жаль сердечную! Стерпеть - так силы нет! А тут зима косматая Ревет и день и ночь: "Убей, убей изменницу! Злодея изведи! Не то весь век промаешься, Ни днем, ни долгой ноченькой Покоя не найдешь. В глаза твои бесстыжие Соседи наплюют!.." Под песню-вьюгу зимнюю Окрепла дума лютая - Припас я вострый нож... Да вдруг весна подкралася... Идет-гудет Зеленый Шум, Зеленый Шум, весенний шум! Как молоком облитые, Стоят сады вишневые, Тихохонько шумят; Пригреты теплым солнышком, Шумят повеселелые Сосновые леса; А рядом новой зеленью Лепечут песню новую И липа бледнолистая, И белая березонька С зеленою косой! Шумит тростинка малая, Шумит высокий клен... Шумят они по-новому, По-новому, весеннему... Идет-гудет Зеленый Шум, Зеленый Шум, весенний шум! Слабеет дума лютая, Нож валится из рук, И всё мне песня слышится Одна - в лесу, в лугу: "Люби, покуда любится, Терпи, покуда терпится, Прощай, пока прощается, И - бог тебе судья!" (Начало 1863) 37. ЧТО ДУМАЕТ СТАРУХА, КОГДА ЕЙ НЕ СПИТСЯ В позднюю ночь над усталой деревнею Сон непробудный царит, Только старуху столетнюю, древнюю Не посетил он.- Не спит, Мечется по печи, охает, мается, Ждет - не поют петухи! Вся-то ей долгая жизнь представляется, Все-то грехи да грехи! "Охти мне! часто владыку небесного Я искушала грехом: Нутко-се! с ходу-то, с ходу-то крестного Раз я ушла с пареньком В рощу... Вот то-то! мы смолоду дурочки, Думаем: милостив бог! Раз у соседки взяла из-под курочки Пару яичек... ох! ох! В страдную пору больной притворилася - Мужа в побывку ждала... С Федей-солдатиком чуть не слюбилася... С мужем под праздник спала. Охти мне... ох! угожу в преисподнюю! Раз, как забрили сынка, Я возроптала на благость господнюю, В пост испила молока,- То-то я грешница! то-то преступница! С горя валялась пьяна... Божия матерь! Святая заступница! Вся-то грешна я, грешна!.." (Начало 1863) 38. В полном разгаре страда деревенская... Доля ты!- русская долюшка женская! Вряд ли труднее сыскать. Не мудрено, что ты вянешь до времени, Всевыносящего русского племени Многострадальная мать! Зной нестерпимый: равнина безлесная, Нивы, покосы да ширь поднебесная - Солнце нещадно палит. Бедная баба из сил выбивается, Столб насекомых над ней колыхается, Жалит, щекочет, жужжит! Приподнимая косулю тяжелую, Баба порезала ноженьку голую - Некогда кровь унимать! Слышится крик у соседней полосыньки, Баба туда - растрепалися косыньки,- Надо ребенка качать! Что же ты стала над ним в отупении? Пой ему песню о вечном терпении, Пой, терпеливая мать!.. Слезы ли, пот ли у ней над ресницею, Право, сказать мудрено. В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею, Канут они - всё равно! Вот она губы свои опаленные Жадно подносит к краям... Вкусны ли, милая, слезы соленые С кислым кваском пополам?.. (Начало 1863) 39. КУМУШКИ Темен вернулся с кладбища Трофим; Малые детки вернулися с ним, Сын да девочка. Домой-то без матушки Горько вернуться: дорогой ребятушки Ревма-ревели; а тятька молчал. Дома порылся, кубарь отыскал: "Нате, ребята!- играйте, сердечные!" И улыбнулися дети беспечные, Жжжж-жи! запустили кубарь у ворот... Кто ни проходит - жалеет сирот: "Нет у вас матушки!"- молвила Марьюшка. "Нету родимой!"- прибавила Дарьюшка. Дети широко раскрыли глаза, Стихли. У Маши блеснула слеза... "Как теперь будете жить, сиротиночки!"- И у Гришутки блеснули слезиночки. "Кто-то вас будет ласкать-баловать?"- Навзрыд заплакали дети опять. "Полно, не плачьте!"- сказала Протасьевна, "Уж не воротишь,- прибавила Власьевна.- Грешную душеньку боженька взял, Кости в могилушку поп закопал, То-то, чай, холодно, страшно в могилушке? Ну же, не плачьте! родные вы, милушки!.." Пуще расплакались дети. Трофим Крики услышал и выбежал к ним, Стал унимать как умел, а соседушки Ну помогать ему: "Полноте, детушки! Что уж тут плакать? Пора привыкать К доле сиротской; забудьте вы мать: Спели церковники память ей вечную, Чай, уж теперь ее гложет, сердечную, Червь подземельный!.." Трофим поскорей На руки взял - да в избенку детей! Целую ночь проревели ребятушки: "Нет у нас матушки! нет у нас матушки! Матушку на небо боженька взял!" Целую ночь с ними тятька не спал, У самого расходилися думушки... Ну, удружили досужие кумушки! (Январь 1863) 40. ПЕСНЯ ОБ "АРГУСЕ" Я полагал, с либерального Есть направленья барыш - Больше, чем с места квартального. Что ж оказалося - шиш! Бог меня свел с нигилистами, Сами ленятся писать, Платят всё деньгами чистыми, Пробовал я убеждать: "Мне бы хоть десять копеечек С пренумеранта извлечь: Ведь даровых-то статеечек Много... куда их беречь? Нужно во всём беспристрастие: Вы их смешайте, друзья, Да и берите на счастие... Верьте, любая статья Встретит горячих хвалителей, Каждую будут бранить..." Тщетно! моих разорителей Я не успел убедить! Часто, взбираясь на лесенку, Где мой редактор живет, Слышал я грозную песенку, Вот вам ее перевод: "Из уваженья к читателю, Из уваженья к себе, Нет снисхожденья к издателю - Гибель, несчастный, тебе!.." - "Но не хочу я погибели (Я ему). Друг-нигилист! Лучше хотел бы я прибыли". Он же пускается в свист. Выслушав эти нелепости, Я от него убегал И по мосткам против крепости Обыкновенно гулял. Там я бродил в меланхолии, Там я любил размышлять, Что не могу уже более "Аргуса" я издавать. Чин мой оставя в забвении И не щадя седины, Эти великие гении Снять с меня рады штаны! Лучше идти в переписчики, Чем убиваться в наклад. Бросишь изданье - подписчики Скажут: дай деньги назад! Что же мне делать, несчастному? Благо, хоть совесть чиста: Либерализму опасному В сети попал я спроста... Так по мосткам против крепости Я в размышленьи гулял. Полный нежданной свирепости, Лед на мостки набежал. С треском они расскочилися, Нас по Неве понесло; Все пешеходы смутилися, Каждому плохо пришло! Словно близ дома питейного, Крики носились кругом. Смотрим - нет моста Литейного! Весь разнесло его льдом. Вот, погоняемый льдинами, Мчится на нас плашкоут, Ропот прошел меж мужчинами, Женщины волосы рвут! Тут человек либерального Образа мыслей, и тот Звал на защиту квартального... Я лишь был хладен как лед! Что тут борьба со стихиею, Если подорван кредит, Если над собственной выею Меч дамоклесов висит?.. Общее было смятение, Я же на льдине стоял И умолял провидение, Чтоб запретили журнал... Вышло б судеб покровительство! Честь бы и деньги я спас, Но не умеет правительство В пору быть строгим у нас... Нет, не оттуда желанное Мне избавленье пришло - Чудо свершилось нежданное: На небе стало светло, Вижу, на льдине сверкающей... Вижу, является вдруг Мертвые души скупающий Чичиков! "Здравствуй, мой друг! Ты приищи покупателя!"- Он прокричал - и исчез!.. Благословляя создателя, Мокрый, я на берег влез... Всю эту бурю ужасную Век сохраню я в душе - Мысль получивши прекрасную, Я же теперь в барыше! Нет рокового издания! Самая мысль о нем - прочь!.. Поздно, в трактире "Германия", В ту же ужасную ночь, Греясь, сушась, за бутылкою Сбыл я подписчиков, сбыл, Сбыл их совсем - с пересылкою, Сбыл - и барыш получил!.. Словно змеею укушенный, Впрочем, легок и счастлив, Я убежал из Конюшенной, Этот пассаж совершив. Чудилось мне, что нахальные Мчатся подписчики вслед, "Дай нам статьи либеральные!- Хором кричат.- Дармоед!" И ведь какие подписчики! Их и продать-то не жаль. Аптекаря, переписчики - Словом, ужасная шваль! Знай, что такая компания Будет (и все в кураже!..), Не начинал бы издания: Аристократ я в душе. Впрочем, средь бабьих передников И неуклюжих лаптей - Трое действительных статских советников, Двое армянских князей! Публика всё чрезвычайная, Даже чиновников нет. Охтенка - чтица случайная (Втер ей за сливки билет), Дьякон какой-то, с рассрочкою (Басом, разбойник, кричит), Страж департаменский с дочкою - Всё догоняет, шумит! С хохотом, с грохотом, гиканьем Мчатся густою толпой; Визгами, свистом и шиканьем Слух надрывается мой. Верите ль? даже квартальные, Взявшие даром билет, "Дай нам статьи либеральные!"- Хором кричат. Я в ответ: "Полноте, други любезные, Либерализм вам не впрок!" Сам же в ворота железные Прыг,- и защелкнул замок! "Ну! отвязались, ракалии!.." Тут я в квартиру нырнул И, покуривши регалии, Благополучно заснул. --- Жаль мне редактора бедного! Долго он будет грустить, Что направления вредного Негде ему проводить. Встретились мы: я почтительно Шляпу ему приподнял, Он улыбнулся язвительно И засвистал, засвистал! (Между январем и мартом 1863) 41. ИЗ АВТОБИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА ФЕДОРА ИЛЛАРИОНОВИЧА РУДОМЕТОВА 2-го, уволенного в числе прочих в 1857 году "Убил ты точно, на веку Сто сорок два медведя, Но прочитал ли хоть строку Ты в жизни, милый Федя?" - "О нет! за множеством хлопот, Разводов и парадов, По милости игры, охот, Балов и маскарадов, Я книги в руки не бирал, Но близок с просвещеньем: Я очень долго управлял Учебным учрежденьем. В те времена всего важней Порядок был - до книг ли?- Мы брили молодых людей И как баранов стригли! Зато студент не бунтовал, Хоть был с осанкой хватской, Тогда закон не разбирал - Военный или статский; Дабы соединить с умом Проворство и сноровку, Пофилософствуй, а потом Иди на маршировку!.. Случилось также мне попасть В начальники цензуры, Конечно, не затем, чтоб красть,- Что взять с литературы?- А так, порядок водворить... Довольно было писку; Умел я разом сократить Журнальную подписку. Пятнадцать цензоров сменил (Все были либералы), Лицеям, школам воспретил Выписывать журналы. "Не успокоюсь, не поправ Писателей свирепость! Узнайте мой ужасный нрав, И мощь мою - и крепость!"- Я восклицал. Я их застиг, Как ураган в пустыне, И гибли, гибли сотни книг, Как мухи в керосине! Мать не встречала прописей Для дочери-девчонки, И лопнули в пятнадцать дней Все книжные лавчонки!.. Потом, когда обширный край Мне вверили по праву, Девиз "Блюди - и усмиряй!" Я оправдал на славу... .............. (Между январем и мартом 1863) 42. КАЛИСТРАТ Надо мной певала матушка, Колыбель мою качаючи: "Будешь счастлив, Калистратушка! Будешь жить ты припеваючи!" И сбылось, по воле божией, Предсказанье моей матушки: Нет богаче, нет пригожее, Нет нарядней Калистратушки! В ключевой воде купаюся, Пятерней чешу волосыньки, Урожаю дожидаюся С непосеянной полосыньки! А хозяйка занимается На нагих детишек стиркою, Пуще мужа наряжается - Носит лапти с подковыркою!.. (5 июня 1863) 43. ПОЖАРИЩЕ Весело бить вас, медведи почтенные, Только до вас добираться невесело, Кочи, ухабины, ели бессменные! Каждое дерево ветви повесило, Каркает ворон над белой равниною, Нищий в деревне за дровни цепляется. Этой сплошной безотрадной картиною Сердце подавлено, взор утомляется. Ой! надоела ты, глушь новгородская! Ой! истомила ты, бедность крестьянская! То ли бы дело лошадка заводская, С полостью санки, прогулка дворянская?.. Даже церквей здесь почти не имеется. Вот наконец впереди развлечение: Что-то на белой поляне чернеется, Что-то дымится - сгорело селение! Бедных, богатых не различающий, Шутку огонь подшутил презабавную: Только повсюду еще украшающий Освобожденную Русь православную Столб уцелел - и на нем сохраняются Строки: "Деревня помещика Вечева". С лаем собаки на нас не бросаются, Думают, видно: украсть вам тут нечего! (Так. А давно ли служили вы с верою, Лаяли, злились до самозабвения И на хребте своем шерсть черно-серую Ставили дыбом в защиту селения?..) Да на обломках стены штукатуренной Крайнего дома - должно быть, дворянского - Видны портреты: Кутузов нахмуренный, Блюхер бессменный и бок Забалканского. Лошадь дрожит у плетня почернелого, Куры бездомные с холоду ежатся, И на остатках жилья погорелого Люди, как черви на трупе, копошатся... (1863) 44. ОРИНА МАТЬ СОЛДАТСКАЯ День-деньской моя печальница, В ночь - ночная богомолица, Векова моя сухотница... (Из народной песни) Чуть живые в ночь осеннюю Мы с охоты возвращаемся, До ночлега прошлогоднего, Слава богу, добираемся. "Вот и мы! Здорово, старая! Что насупилась ты, кумушка! Не о смерти ли задумалась? Брось! пустая эта думушка! Посетила ли кручинушка? Молви - может, и размыкаю".- И поведала Оринушка Мне печаль свою великую. "Восемь лет сынка не видела, Жив ли, нет - не откликается, Уж и свидеться не чаяла, Вдруг сыночек возвращается. Вышло молодцу в бессрочные... Истопила жарко банюшку, Напекла блинов Оринушка, Не насмотрится на Ванюшку! Да недолги были радости. Воротился сын больнехонек, Ночью кашель бьет солдатика, Белый плат в крови мокрехонек! Говорит: "Поправлюсь, матушка!" Да ошибся - не поправился, Девять дней хворал Иванушка, На десятый день преставился..." Замолчала - не прибавила Ни словечка, бесталанная. "Да с чего же привязалася К парню хворость окаянная? Хилый, что ли, был с рождения?.." Встрепенулася Оринушка: "Богатырского сложения, Здоровенный был детинушка! Подивился сам из Питера Генерал на парня этого, Как в рекрутское присутствие Привели его раздетого... На избенку эту бревнышки Он один таскал сосновые... И вилися у Иванушки Русы кудри как шелковые..." И опять молчит несчастная... "Не молчи - развей кручинушку! Что сгубило сына милого - Чай, спросила ты детинушка?" - "Не любил, сударь, рассказывать Он про жизнь свою военную, Грех мирянам-то показывать Душу - богу обреченную! Говорить - гневить всевышнего, Окаянных бесов радовать... Чтоб не молвить слова лишнего, На врагов не подосадовать, Немота перед кончиною Подобает христианину. Знает бог, какие тягости Сокрушили силу Ванину! Я узнать не добивалася. Никого не осуждаючи, Он одни слова утешные Говорил мне умираючи. Тихо по двору похаживал Да постукивал топориком, Избу ветхую обхаживал, Огород обнес забориком; Перекрыть сарай задумывал. Не сбылись его желания: Слег - и встал на ноги резвые Только за день до скончания! Поглядеть на солнце красное Пожелал,- пошла я с Ванею: Попрощался со скотинкою, Попрощался с ригой, с банею. Сенокосом шел - задумался. "Ты прости, прости, полянушка! Я косил тебя во младости!"- И заплакал мой Иванушка! Песня вдруг с дороги грянула, Подхватил, что было голосу, "Не белы снежки", закашлялся, Задышался - пал на полосу! Не стояли ноги резвые, Не держалася головушка! С час домой мы возвращалися... Было время - пел соловушка! Страшно в эту ночь последнюю Было: память потерялася, Всё ему перед кончиною Служба эта представлялася. Ходит, чистит амуницию, Набелил ремни солдатские, Языком играл сигналики, Песни пел - такие хватские! Артикул ружьем выкидывал Так, что весь домишка вздрагивал; Как журавль стоял на ноженьке На одной - носок вытягивал. Вдруг метнулся... смотрит жалобно... Повалился - плачет, кается, Крикнул: "Ваше благородие! Ваше!.." Вижу, задыхается. Я к нему. Утих, послушался - Лег на лавку. Я молилася: Не пошлет ли бог спасение?.. К утру память воротилася, Прошептал: "Прощай, родимая! Ты опять одна осталася!.." Я над Ваней наклонилася, Покрестила, попрощалася, И погас он, словно свеченька Восковая, предыконная..." Мало слов, а горя реченька, Горя реченька бездонная!.. (1863) 45. ПАМЯТИ ДОБРОЛЮБОВА Суров ты был, ты в молодые годы Умел рассудку страсти подчинять. Учил ты жить для славы, для свободы, Но более учил ты умирать. Сознательно мирские наслажденья Ты отвергал, ты чистоту хранил, Ты жажде сердца не дал утоленья; Как женщину, ты родину любил, Свои труды, надежды, помышленья Ты отдал ей; ты честные сердца Ей покорял. Взывая к жизни новой, И светлый рай, и перлы для венца Готовил ты любовнице суровой, Но слишком рано твой ударил час И вещее перо из рук упало. Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! Года минули, страсти улеглись, И высоко вознесся ты над нами... Плачь, русская земля! но и гордись - С тех пор, как ты стоишь под небесами, Такого сына не рождала ты И в недра не брала свои обратно: Сокровища душевной красоты Совмещены в нем были благодатно... Природа-мать! когда б таких людей Ты иногда не посылала миру, Заглохла б нива жизни... (1864) 46. ВОЗВРАЩЕНИЕ И здесь душа унынием объята. Неласков был мне родины привет; Так смотрит друг, любивший нас когда-то, Но в ком давно уж прежней веры нет. Сентябрь шумел, земля моя родная Вся под дождем рыдала без конца, И черных птиц за мной летела стая, Как будто бы почуяв мертвеца! Волнуемый тоскою и боязнью, Напрасно гнал я грозные мечты, Меж тем как лес с какой-то неприязнью В меня бросал холодные листы, И ветер мне гудел неумолимо: Зачем ты здесь, изнеженный поэт? Чего от нас ты хочешь? Мимо! мимо! Ты нам чужой, тебе здесь дела нет! И песню я услышал в отдаленьи. Знакомая, она была горька, Звучало в ней бессильное томленье, Бессильная и вялая тоска. С той песней вновь в душе зашевелилось, О чем давно я позабыл мечтать, И проклял я то сердце, что смутилось Перед борьбой - и отступило вспять!.. (1864) 47. ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА Ваня (в кучерском ярмячке) Папаша! кто строил эту дорогу? Папаша (В пальто на красной подкладке) Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька! (разговор в вагоне) 1 Славная осень! Здоровый, ядреный Воздух усталые силы бодрит; Лед неокрепший на речке студеной Словно как тающий сахар лежит; Около леса, как в мягкой постели, Выспаться можно - покой и простор! Листья поблекнуть еще не успели, Желты и свежи лежат, как ковер. Славная осень! Морозные ночи, Ясные, тихие дни... Нет безобразья в природе! И кочи, И моховые болота, и пни - Всё хорошо под сиянием лунным, Всюду родимую Русь узнаю... Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою... 2 Добрый папаша! К чему в обаянии Умного Ваню держать? Вы мне позвольте при лунном сиянии Правду ему показать. Труд этот, Ваня, был страшно громаден - Не по плечу одному! В мире есть царь: этот царь беспощаден, Голод названье ему. Водит он армии; в море судами Правит; в артели сгоняет людей, Ходит за плугом, стоит за плечами Каменотесцев, ткачей. Он-то согнал сюда массы народные. Многие - в страшной борьбе, В жизни воззвав эти дебри бесплодные, Гроб обрели здесь себе. Прямо дороженька: насыпи узкие, Столбики, рельсы, мосты. А по бокам-то всё косточки русские... Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты? Чу, восклицанья послышались грозные! Топот и скрежет зубов; Тень набежала на стекла морозные... Что там? Толпа мертвецов! То обгоняют дорогу чугунную, То сторонами бегут. Слышишь ты пение?..."В ночь эту лунную, Любо нам видеть свой труд! Мы надрывались под зноем, под холодом, С вечно согнутой спиной, Жили в землянках, боролися с голодом, Мерзли и мокли, болели цынгой. Грабили нас грамотеи-десятники, Секло начальство, давила нужда... Всё притерпели мы, божии ратники, Мирные дети труда! Братья! вы наши плоды пожинаете! Нам же в земле истлевать суждено... Всё ли нас, бедных, добром поминаете Или забыли давно?..." Не ужасайся их пения дикого! С Волхова, с матушки Волги, с Оки, С разных концов государства великого - Это всё! братья твои - мужики! Стыдно робеть, закрываться перчаткою, Ты уж не маленький!.. Волосом рус, Видишь, стоит, изможден лихорадкою, Высокорослый, больной белорус: Губы бескровные, веки упавшие, Язвы на тощих руках, Вечно в воде по колено стоявшие Ноги опухли; колтун в волосах; Ямою грудь, что на заступ старательно Изо дня в день налегала весь век... Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно: Трудно свой хлеб добывал человек! Не разогнул свою спину горбатую Он и теперь еще: тупо молчит И механически ржавой лопатою Мерзлую землю долбит! Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять... Благослови же работу народную И научись мужика уважать. Да не робей за отчизну любезную... Вынес достаточно русский народ, Вынес эту дорогу железную - Вынесет всё, что господь ни пошлет! Вынесет всё - и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе. Жаль только - жить в эту пору прекрасную Уж не придется - ни мне, ни тебе. 3 В эту минуту свисток оглушительный Взвизгнул - исчезла толпа мертвецов! "Видел, папаша, я сон удивительный,- Ваня сказал, - тысяч пять мужиков, Русских племен и пород представители Вдруг появились - и он мне сказал: "Вот они - нашей дороги строители!.."" Захохотал генерал! "Был я недавно в стенах Ватикана, По Колизею две ночи бродил, Видел я в Вене святого Стефана, Что же... всё это народ сотворил? Вы извините мне смех этот дерзкий, Логика ваша немножко дика. Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка? Вот ваш народ - эти термы и бани, Чудо искусства - он всё растаскал!" -"Я говорю не для вас, а для Вани..." Но генерал возражать не давал: "Ваш славянин, англосакс и германец Не создавать - разрушать мастера, Варвары! дикое скопище пьяниц!.. Впрочем, Ванюшей заняться пора; Знаете, зрелищем смерти, печали Детское сердце грешно возмущать. Вы бы ребенку теперь показали Светлую сторону..." 4 -"Рад показать! Слушай, мой милый: труды роковые Кончены - немец уж рельсы кладет. Мертвые в землю зарыты; больные Скрыты в землянках; рабочий народ Тесной гурьбой у конторы собрался... Крепко затылки чесали они: Каждый подрядчику должен остался, Стали в копейку прогульные дни! Всё заносили десятники в книжку - Брал ли на баню, лежал ли больной. "Может, и есть тут теперича лишку, Да вот поди ты!.."- махнули рукой... В синем кафтане - почтенный лабазник, Толстый, присадистый, красный, как медь, Едет подрядчик по линии в праздник, Едет работы свои посмотреть. Праздный народ расступается чинно... Пот отирает купчина с лица И говорит, подбоченясь картинно: "Ладно... нешто... молодца!... молодца!... С богом, теперь по домам, - проздравляю! (Шапки долой - коли я говорю!) Бочку рабочим вина выставляю И - недоимку дарю..." Кто-то "ура" закричал, Подхватили Громче, дружнее, протяжнее... Глядь: С песней десятники бочку катили... Тут и ленивый не мог устоять! Выпряг народ лошадей - и купчину С криком "ура" по дороге помчал... Кажется, трудно отрадней картину Нарисовать, генерал?.. (1864) 48. ПРИТЧА О ЕРМОЛАЕ ТРУДЯЩЕМСЯ Раньше людей Ермолай подымается, Позже людей с полосы возвращается, Разбогатеть ему хочется пашнею. Правит мужик свою нужду домашнюю Да и семян запасает порядочно - Тужит, землицы ему недостаточно! Сила меж тем в мужике убавляется, Старость подходит, частенько хворается,- Стало хозяйство тогда поправлятися: Стало земли от семян оставатися! 1864 49. НАЧАЛО ПОЭМЫ Опять она, родная сторона С ее зеленым, благодатным летом, И вновь душа поэзией полна... Да, только здесь могу я быть поэтом! (На Западе - не вызвал я ничем Красивых строф, пластических и сильных, В Германии я был как рыба нем, В Италии - писал о русских ссыльных, Давно то было... Город наш родной, Санкт-Петербург, как он ни поэтичен, Но в нем я постоянно сам не свой - Зол, озабочен или апатичен...) Опять леса в уборе вековом, Зверей и птиц угрюмые чертоги, И меж дерев, нависнувших шатром, Травнистые, зеленые дороги! На первый раз сказать позвольте вам, Чем пахнут вообще дороги наши - То запах дегтя с сеном пополам. Не знаю, каково на нервы ваши Он действует, но мне приятен он, Он мысль мою свежит и направляет: Куда б мечтой я ни был увлечен, Он вмиг ее к народу возвращает... Чу! воз скрипит! Плетутся два вола, Снопы пред нами в зелени ныряют, Подобие зеленого стола, На коем груды золота мелькают. (Друзья мои картежники! для вас Придумано сравненье на досуге...) Но мы догнали воз - и порвалась Нить вольных мыслей. Вздрогнул я в испуге: Почудились на этом мне возу, Сидящие рядком, как на картине, Столичный франт со стеклышком в глазу И барыня в широком кринолине!.. 1864 50-54. O ПОГОДЕ Уличные впечатления Что за славная столица Развеселый Петербург! ( Лакейская песня ) Часть первая 1 УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА Слава богу, стрелять перестали! Ни минуты мы нынче не спали, И едва ли кто в городе спал: Ночью пушечный гром грохотал, Не до сна! Вся столица молилась, Чтоб Нева в берега воротилась, И минула большая беда - Понемногу сбывает вода. Начинается день безобразный - Мутный, ветреный, темный и грязный. Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть! Мы глядим на него через тусклую сеть, Что как слезы струится по окнам домов От туманов сырых, от дождей и снегов! Злость берет, сокрушает хандра, Так и просятся слезы из глаз. Нет! Я лучше уйду со двора... Я ушел - и наткнулся как раз На тяжелую сцену. Везли на погост Чей-то вохрой окрашенный гроб Через длинный Исакиев мост. Перед гробом не шли ни родные, ни поп, Не лежала на нем золотая парча, Только, в крышу дощатого гроба стуча, Прыгал град да извозчик-палач Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч, И вдоль спин побелевших удары кнута Полосами ложились. Съезжая с моста, Зацепила за дроги коляска, стремглав С офицером, кричавшим: "Пошел!"- проскакав, Гроб упал и раскрылся. "Сердечный ты мой! Натерпелся ты горя живой, Да пришлося терпеть и по смерти... То случится проклятый пожар, То теперь наскакали вдруг - черти! Вот уж подлинно бедный Макар! Дом-то, где его тело стояло, Загорелся, - забыли о нем,- Я схватилась: побились немало, Да спасли-таки гроб целиком, Так опять неудача сегодня! Видно, участь его такова... Расходилась рука-то господня, Не удержишь!.." Такие слова Говорила бездушно и звонко, Подбежав к мертвецу впопыхах, Провожавшая гроб старушонка, В кацавейке, в мужских сапогах. "Вишь, проклятые! Ехать им тесно!" -"Кто он был?" - я старуху спросил. "Кто он был? да чиновник, известно; В департаментах разных служил. Петербург ему солон достался: В наводненье жену потерял, Целый век по квартирам таскался И четырнадцать раз погорал. А уж службой себя как неволил! В будни сиднем сидел да писал, А по праздникам ноги мозолил - Всё начальство свое поздравлял. Вот и кончилось тем - простудился! Звал из Шуи родную сестру, Да деньжонок послать поскупился. "Так один, говорит, и умру, Не дождусь... кто меня похоронит? Хоть уж ты не оставь, помоги!" Страх, бывало, возьмет, как застонет! "Подари, говорю, сапоги, А то, вишь, разошелся дождище! Неравно в самом деле умрешь, В чем пойду проводить на кладбище?" Закивал головой..." - "Ну и что ж?" -"Ну и умер - и больше ни слова: Надо места искать у другого!" -"И тебе его будто не жаль?" -"Что жалеть! нам жалеть недосужно. Что жалеть! хоронить теперь нужно. Эка, батюшка, страшная даль! Эко времечко!.. господи боже! Как ни дорого бедному жить, Умирать ему вдвое дороже: На кладбище-то место купить, Да попу, да на гроб, да на свечи..." Говоря эти грустные речи, До кладбища мы скоро дошли И покойника в церковь внесли. Много их там гуртом отпевалось, Было тесно - и трудно дышалось. Я ушел по кладбищу гулять; Там одной незаметной могилы, Где уснули великие силы, Мне хотелось давно поискать. Сделав даром три добрые круга, Я у сторожа вздумал спросить. Имя, званье, все признаки друга Он заставил пять раз повторить И сказал: "Нет, такого не знаю; А, пожалуй, примету скажу, Как искать: Ты ищи его с краю, Перешедши вот эту межу, И смотри: где кресты - там мещане, Офицеры, простые дворяне; Над чиновником больше плита, Под плитой же бывает учитель, А где нет ни плиты, ни креста, Там, должно быть, и есть сочинитель". За совет я спасибо сказал, Но могилы в тот день не искал. Я старуху знакомую встретил И покойника с ней хоронил. День, по-прежнему гнил и не светел, Вместо града дождем нас мочил. Средь могил, по мосткам деревянным Довелось нам долгонько шагать. Впереди, под навесом туманным, Открывалась болотная гладь: Ни жилья, ни травы, ни кусточка, Всё мертво - только ветер свистит. Вон виднеется черная точка: Это сторож. "Скорее!" - кричит. По танцующим жердочкам прямо Мы направились с гробом туда. Наконец вот и свежая яма, И уж в ней по колено вода! В эту воду мы гроб опустили, Жидкой грязью его завалили, И конец! Старушонка опять Не могла пересилить досады: "Ну, дождался, сердечный, отрады! Что б уж, кажется, с мертвого взять? Да господь, как захочет обидеть, Так обидит: Вчера погорал, А сегодня, изволите видеть, Из огня прямо в воду попал!" Я взглянул на нее - и заметил, Что старухе-то жаль бедняка: Бровь одну поводило слегка... Я немым ей поклоном ответил И ушел.. Я доволен собой, Я недаром на улицу вышел: Я хандру разогнал и смешной Каламбур на кладбище услышал, Подготовленный жизнью самой... 27 декабря 1858 2 ДО СУМЕРЕК 1 Ветер что-то удушлив не в меру, В нем зловещая нота звучит, Всё холеру - холеру - холеру - Тиф и всякую немочь сулит! Все больны, торжествует аптека И варит свои зелья гуртом; В целом городе нет человека, В ком бы желчь не кипела ключом; Муж, супругою страстно любимый, В этот день не понравится ей, И преступник, сегодня судимый, Вдвое больше получит плетей. Всюду встретишь жестокую сцену,- Полицейский, не в меру сердит, Тесаком, как в гранитную стену, В спину бедного Ваньки стучит. Чу! визгливые стоны собаки! Вот сильней,- видно, треснули вновь... Стали греться - догрелись до драки Два калашника... хохот - и кровь! 2 Под жестокой рукой человека Чуть жива, безобразно тоща, Надрывается лошадь-калека, Непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. "Ну!"- погонщик полено схватил (Показалось кнута ему мало) - И уж бил ее, бил ее, бил! Ноги как-то расставив широко, Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела... ( так люди глядят, Покоряясь неправым нападкам). Он опять: по спине, по бокам, И вперед забежав, по лопаткам И по плачущим, кротким глазам! Всё напрасно. Клячонка стояла, Полосатая вся от кнута, Лишь на каждый удар отвечала Равномерным движеньем хвоста. Это праздных прохожих смешило, Каждый вставил словечко свое, Я сердился - и думал уныло: "Не вступиться ли мне за нее? В наше время сочувствовать мода, Мы помочь бы тебе и не прочь, Безответная жертва народа,- Да себе не умеем помочь!" А погонщик недаром трудился - Наконец-таки толку добился! Но последняя сцена была Возмутительней первой для взора: Лошадь вдруг напряглась - и пошла Как-то боком, нервически скоро, А погонщик при каждом прыжке, В благодарность за эти усилья, Поддавал ей ударами крылья И сам рядом бежал налегке. 3 Я горячим рожден патриотом, Я весьма терпеливо стою, Если войско, несметное счетом, Переходит дорогу мою. Ускользнут ли часы из кармана, До костей ли прохватит мороз Под воинственный гром барабана, Не жалею: я истинный росс! Жаль, что нынче погода дурная, Солнца нет, кивера не блестят И не лоснится масть вороная Лошадей... Только сабли звенят; На солдатах едва ли что сухо, С лиц бегут дождевые струи, Артиллерия тяжко и глухо Продвигает орудья свои. Всё молчит. В этой раме туманной Лица воинов жалки на вид, И подмоченный звук барабанный Словно издали жидко гремит... 4 Прибывает толпа ожидающих, Сколько дрожек, колясок, карет! Пеших, едущих, праздно-зевающих Счету нет! Тут квартальный с захваченным пьяницей, Как Федотов его срисовал; Тут старуха с аптечною сткляницей, Тут жандармский седой генерал; Тут и дама такая сердитая - Открывай ей немедленно путь! Тут и лошадь, недавно побитая: Бог привел и ее отдохнуть! Смотрит прямо в окошко каретное, На стекле надышала пятно. Вот лицо, молодое, приветное, Вот и ручка,- раскрылось окно, И погладила клячу несчастную Ручка белая... Дождь зачастил, Словно спрятаться ручку прекрасную Поскорей торопил. Тут бедняк итальянец с фигурами, Тут чухна, продающий грибы, Тут рассыльный Минай с корректурами. "Что, старинушка, много ходьбы?" -"Много было до сорок девятого; Отдохнули потом... да опять С пятьдесят этак прорвало с пятого, Успевай только ноги таскать!" -"А какие ты носишь издания?" -"Пропасть их - перечесть мудрено. Я "Записки" носил с основания, С "Современником" нянчусь давно: То носил к Александру Сергеичу, А теперь уж тринадцатый год Всё ношу к Николай Алексеичу,- На Литейной живет. Слог хорош, а жиденько издание, Так, оберточкой больше берут. Вот "Записки"- одно уж название! Но и эти, случается, врут. Всё зарезать друг дружку стараются. Впрочем, нас же надуть норовят: В месяц тридцать листов обещаются, А рассыльный таскай шестьдесят! Знай ходи - то в Коломну, то к Невскому, Даже Фрейганг устанет марать: "Объяви, говорит, ты Краевскому, Что я больше не стану читать!.." Вот и нынче несу что-то спешное - Да пускай подождут, не впервой. Эх, умаялось тело-то грешное!.." -"Да, пора бы тебе на покой". -"То-то нет! Говорили мне многие, Даже доктор (в тридцатом году Я носил к нему "Курс патологии"): "Жить тебе, пока ты на ходу!" И ведь точно: сильней нездоровится, Коли в праздник ходьба остановится: Ноет спинушка, жилы ведет! Я хожу уж полвека без малого, Человека такого усталого Не держи - пусть идет! Умереть бы привел бог со славою, Отдохнуть отдохнем, потрудясь..." Принял позу старик величавую, На Исакия смотрит, крестясь. Мне понравилась речь эта странная. "Трудно дело твое!"- я сказал. "Дела нет, а ходьба беспрестанная, Зато город я славно узнал! Знаю, сколько в нем храмов считается, В каждой улице сколько домов, Сколько вывесок, сколько шагов (Так, идешь да считаешь, случается). Грешен, знаю число кабаков. Что ни есть в этом городе жителей, Всех по времени вызнал с лица". -"Ну, а много видал сочинителей?" -"День считай - не дойдешь до конца, Чай, и счет потерял в литераторах! Коих помню - пожалуй, скажу. При царице, при трех императорах К ним ходил... при четвертом хожу: Знал Булгарина, Греча, Сенковского, У Воейкова долго служил, В Шепелевском сыпал у Жуковского И у Пушкина в Царском гостил. Походил я к Василью Андреичу, Да гроша от него не видал, Не чета Александру Сергеичу - Тот частенько на водку давал. Да зато попрекал всё цензурою: Если красные встретит кресты, Так и пустит в тебя корректурою: Убирайся, мол, ты! Глядя, как человек убивается, Раз я молвил: сойдет-де и так! "Это кровь, говорит, проливается, Кровь моя,- ты дурак!.." 5 Полно ждать! за последней колонною Отсталые прошли, И покрытою красной попоною В заключенье коня привели. Торжествуя конец ожидания, Кучера завопили: "Пади!" Всё спешит."Ну, старик, до свидания, Коли нужно идти, так иди!!!" 6 Я, продрогнув, домой побежал. Небо, видно, сегодня не сжалится: Только дождь перестал, Снег лепешками крупными валится! Город начал пустеть - и пора! Только бедный и пьяный шатаются, Да близ медной статуи Петра, У присутственных мест дожидаются Сотни сотен крестьянских дровней И так щедро с небес посыпаются, Что за снегом не видно людей. Чу! рыдание баб истеричное! Сдали парня?.. Жалей не жалей, Перемелется - дело привычное! Злость-тоску мужики на лошадках сорвут, Коли денежки есть - раскошелятся И кручинушку штофом запьют, А слезами-то бабы поделятся! По ведерочку слез на сестренок уйдет, С полведра молодухе достанется, А старуха-то мать и без меры возьмет - И без меры возьмет - что останется! (10 февраля 1859) 3. СУМЕРКИ Говорят, еще день. Правда, я не видал, Чтобы месяц свой рог золотой показал, Но и солнца не видел никто. Без его даровых, благодатных лучей Золоченые куполы пышных церквей И вся роскошь столицы - ничто. Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой, И над медным Петром, и над грозной Невой, До чугунных коней на воротах застав (Что хотят ускакать из столицы стремглав)- Надо всем распростерся туман. Душный, стройный, угрюмый, гнилой, Некрасив в эту пору наш город большой, Как изношенный фат без румян... Наша улица улиц столичных краса, В ней дома всё в четыре этажа, Не лазурны над ней небеса, Да зато процветает продажа. Сверху донизу вывески сплошь Покрывают громадные стены, Сколько хочешь тут немцев найдешь - Из Берлина, из Риги, из Вены. Всё соблазны, помилуй нас бог! Там перчатка с руки великана, Там торчит Веллингтонов сапог, Там с открытою грудью Диана, Даже ты, Варсонофий Петров, Подле вывески "Делают гробы" Прицепил полуженые скобы И другие снаряды гробов, Словно хочешь сказать:"Друг прохожий! Соблазнись - и умри поскорей!" Человек ты, я знаю, хороший, Да многонько родил ты детей - Непрестанные нужны заказы... Ничего! обеспечен твой труд, Бедность гибельней всякой заразы - В нашей улице люди так мрут, Что по ней то и знай на кладбища, Как в холеру, тащат мертвецов: Холод, голод, сырые жилища - Не робей, Варсонофий Петров!.. В нашей улице жизнь трудовая: Начинают ни свет ни заря Свой ужасный концерт, припевая, Токари, резчики, слесаря, А в ответ им гремит мостовая! Дикий крик продавца-мужика, И шарманка с пронзительным воем, И кондуктор с трубой, и войска, С барабанным идущие боем, Понуканье измученных кляч, Чуть живых, окровавленных, грязных, И детей раздирающий плач На руках у старух безобразных - Всё сливается, стонет, гудет, Как-то глухо и грозно рокочет, Словно цепи куют на несчастный народ, Словно город обрушиться хочет. Давка, говор...(о чем голоса? Всё о деньгах, о нужде, о хлебе) Смрад и копоть. Глядишь в небеса, Но отрады не встретишь и в небе. Этот омут хорош для людей, Расставляющих ближнему сети, Но не жалко ли бедных людей! Вы зачем тут, несчастные дети? Неужели душе молодой Уж знакомы нужда и неволя? Ах, уйдите, уйдите со мной В тишину деревенского поля! Не такой там услышите шум,- Там шумит созревающий колос, Усыпляя младенческий ум И страстей преждевременный голос. Солнце, воздух, цветов аромат - Это всех поколений наследство, За пределами душных оград Проведете вы сладкое детство. Нет! вам красного детства не знать, Не прожить вам покойно и честно. Жребий ваш... но к чему повторять То, что даже ребенку известно? На спине ли дрова ты несешь на чердак, Через лоб протянувши веревку, Грош ли просишь, идешь ли в кабак, Задают ли тебе потасовку - Ты знаком уже нам, петербургский бедняк, Нарисованный ловкою кистью В модной книге, - угрюмый, худой, Обессмысленный дикой корыстью, Страхом, голодом, мелкой борьбой! Мы довольно похвал расточали, И довольно сплели мы венков Тем, которые нам рисовали Любопытную жизнь бедняков. Где ж плоды той работы полезной? Увидав, как читатель иной Льет над книгою слезы рекой, Так и хочешь сказать: "Друг любезный, Не сочувствуй ты горю людей, Не читай ты гуманных книжонок, Но не ставь за каретой гвоздей, Чтоб, вскочив, накололся ребенок!" (Между январем и 15 марта 1859) ЧАСТЬ ВТОРАЯ 4. Крещенские морозы "Государь мой! куда вы бежите?" -"В канцелярию; что за вопрос? Я не знаю вас!" - "Трите же, трите Поскорей, бога ради, ваш нос! Побелел!"-"А! весьма благодарен!" -"Ну, а мой-то?"-"Да ваш лучезарен!" -"То-то принял я меры..."-"Чего-с?" -"Ничего. Пейте водку в морозы - Сбережете наверно ваш нос, На щеках же появятся розы!" Усмехнувшись, они разошлись, И за каждым извозчик помчался. Бедный Ванька! надеждой не льстись, Чтоб сегодня седок отыскался: Двадцать градусов, ветер притом,- Бескаретные ходят пешком. Разыгралися силы господни! На пространстве пяти саженей Насчитаешь наверно до сотни Отмороженных щек и ушей. Двадцать градусов! щеки и уши Не беда, как-нибудь ототрем! Целиком христианские души Часто гибнут теперь; подождем - Часовой ли замерзнет, бедняга, Или Ванька, уснувший в санях, Всё прочтем, коли стерпит бумага, Завтра утром в газетных листах. Ежедневно газетная проза Обличает проделки мороза; Кучера его громко клянут, У подъездов господ поджидая, Бедняки ему песню поют, Зубом на зуб едва попадая: "Уходи из подвалов сырых, Полутемных, зловонных, дымящихся, Уходи от голодных, больных, Озабоченных, вечно трудящихся, Уходи, уходи, уходи! Петербургскую голь пощади!" Но мороз не щадит,- прибавляется. Приуныла столица; один Самоед на Неве удивляется: От каких чрезвычайных причин На оленях никто не катается? Там, где строй заготовленных льдин Возвышается синею клеткою, Ходит он со своей самоедкою, Песни родины дальней поет, Седока-благодетеля ждет... Самоедские нервы и кости Стерпят всякую стужу, но вам, Голосистые южные гости, Хорошо ли у нас по зимам? Вспомним - Бозио. Чванный Петрополь Не жалел ничего для нее. Но напрасно ты кутала в соболь Соловьиное горло свое, Дочь Италии! С русским морозом Трудно ладить полуденным розам. Перед силой его роковой Ты поникла челом идеальным, И лежишь ты в отчизне чужой На кладбище пустом и печальном. Позабыл тебя чуждый народ В тот же день, как земле тебя сдали, И давно там другая поет, Где цветами тебя осыпали. Там светло, там гудет контрабас, Там по-прежнему громки литавры. Да! на севере грустном у нас Трудны деньги и дороги лавры! Всевозможные тифы, горячки, Воспаленья - идут чередом, Мрут, как мухи, извозчики, прачки, Мерзнут дети на ложе своем. Ни в одной петербургской больнице Нет кровати за сотню рублей. Появился убийца в столице, Бич довольных и сытых людей. С бедняками, с сословием грубым, Не имеет он дела! тайком Ходит он по гостиным, по клубам С смертоносным своим кистенем. "Побранился с супругой своею После ужина Нестор Фомич, Ухватил за короткую шею И прихлопнул его паралич! Генерал Федор Карлыч фон Штубе, Десятипудовой генерал, Скушал четверть телятины в клубе, Крикнул: "Пас!- и со стула не встал!" Таковы-то теперь разговоры, Что ни день, то плачевная весть. В клубах мрак и унынье: обжоры Поклялися не пить и не есть. Мучим голодом, страхом томимый, Сановит и солиден на вид, В сильный ветер, в мороз нестерпимый, Кто по Невскому быстро бежит? И кого он на Невском встречает? И о чем начался разговор? В эту пору никто не гуляет, Кроме мнительных, тучных обжор. Говоря меж собой про удары, Повторяя обеты не есть, Ходят эти угрюмые пары, До обеда не смея присесть, А потом наедаются вдвое, И на утро разносится слух, Слух ужасный - о новом герое, Испустившем нечаянно дух! Никакие известья из Вильно, Никакие статьи из Москвы Нас теперь не волнуют так сильно, Как подобные слухи... Увы! Неприятно с местечек солидных, Из хороших казенных квартир Вдруг, без всяких причин благовидных, Удаляться в неведомый мир! Впрочем, если уж смерть неизбежна, Так зимой умирать хорошо: Для супруги, нас любящей нежно, Сохранимся мы чисто, свежо До последней минуты лобзанья, И друзьям нашим будет легко Подходить к нам в минуту прощанья; Понесут они гроб далеко. Похоронная музыка чище И звончей на морозе слышна, Вместо грязи покрыто кладбище Белым снегом; сурово-пышна Обстановка; гроб бросят не в лужу, Червь не скоро в него заползет, Сам покойник в жестокую стужу Дольше важный свой вид сбережет. И притом, если друг неутешный Нас живьем схоронить поспешит, Мы избавимся муки кромешной: Дело смерти мороз довершит. Умирай же, богач, в стужу сильную! Бедняки пускай осенью мрут, Потому что за яму могильную Вдвое больше в морозы берут. ( Между 1863 и 1865) 6 КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО! Свечерело. В предместиях дальных, Где, как черные змеи, летят Клубы дыма из труб колоссальных, Где сплошными огнями горят Красных фабрик громадные стены, Окаймляя столицу кругом,- Начинаются мрачные сцены. Но в предместия мы не пойдем. Нам зимою приятней столица Там, где ярко горят фонари, Где гуляют довольные лица, Где катаются сами цари. Надышавшись классической пылью В Петербурге, паспорт берем И чихать уезжаем в Севилью. Но кто летом толкается в нем, Тот ему одного пожелает - Чистоты, чистоты, чистоты! Грязны улицы, лавки, мосты, Каждый дом золотухой страдает; Штукатурка валится - и бьет Тротуаром идущий народ, А для едущих есть мостовая, Не щадящая бедных боков; Летом взроют ее, починяя, Да наставят зловонных костров; Как дорогой бросаются в очи На зеленом лугу огоньки, Ты заметишь в туманные ночи На вершине костров светляки, Берегись!.. В дополнение, с мая, Не весьма-то чиста и всегда, От природы отстать не желая, Зацветает в каналах вода... (Наша муза парит невысоко, Но мы пишем не легкий сонет, Наше дело исчерпать глубоко Воспеваемый нами предмет.) Уж давно в тебя летней порою Не случалося нам заглянуть, Милый город! где трудной борьбою Надорвали мы смолоду грудь, Но того мы еще не забыли, Что в июле пропитан ты весь Смесью водки, конюшни и пыли - Характерная русская смесь. Но зимой - дышишь вольно; для глаза - Роскошь! Улицы, зданья, мосты При волшебном сиянии газа Получают печать красоты. Как проворно по хрупкому снегу Мчится тысячный, кровный рысак! Даже клячи извозчичьи бегу Прибавляют теперь. Каждый шаг, Каждый звук так отчетливо слышен, Всё свежо, всё эффектно: зимой, Словно весь посеребренный, пышен Петербург самобытной красой! По каналам, что летом зловонны, Блещет лед, ожидая коньков, Серебром отливают колонны, Орнаменты ворот и мостов; В серебре лошадиные гривы, Шапки, бороды, брови людей, И, как бабочек крылья, красивы Ореолы вокруг фонарей! Пусть с какой-то тоской безотрадной Месяц с ясного неба глядит На Неву, что гробницей громадной В берегах освещенных лежит, И на шпиль, за угрюмой Невою, Перед длинной стеной крепостною, Наводящей унынье и сплин. Мы не тужим. У русской столицы, Кроме мрачной Невы и темницы, Есть довольно и светлых картин. Невский полон: эстампы и книги, Бриллианты из окон глядят, Вновь прибывшие девы из Риги Неподдельным румянцем блестят. Всюду люди - шумят, суетятся. Вот красивая тройка бежит: "Не хотите ли с нами кататься?"- Деве бравый усач говорит. Поглядела, подумала, села. И другую сманили,- летят! Полумерзлые девы несмело На своих кавалеров глядят. "Ваше имя?"- "Матильда".- "А ваше?" -"Александра". К Матильде один, А другой подвигается к Саше. "Вы модистка?"- "Да, шью в магазин". - "Эй! пошел хорошенько, Тараска!"- Город из виду скоро пропал. Начинается зимняя сказка: Ветер злился, гудел и стонал, Франты песню удалую пели, Кучер громко подтягивал ей, Кони, фыркая, вихрем летели, Злой мороз пробирал до костей. Прискакали в открытое поле. "Да куда же везете вы нас? Мы одеты легко... мудрено ли Простудиться?" - "Приедем сейчас! Ну, потрогивай! живо, дружище!" Снова скачут! Могилы вокруг, Монументы.... "Да это кладбище",- Шепчет Саша Матильде - и вдруг Сани набок! Упали девицы.... Повернули назад господа, И умчали их кони, как птицы. Девы встали. "Куда ж вы? куда?" Нет ответа! Несчастные девы В чистом поле остались одни. Дикий хохот, лихие напевы Постепенно умолкли. Они Огляделись: безлюдно и тихо, Звезды с ясного неба глядят.... "Мы сегодня потешились лихо!"- Франты в клубе друзьям говорят... А театры, балы, маскарады? Впрочем, здесь и конец, господа, Мы бы там побывать с вами рады, Но нас цензор не пустит туда. До того, что творится в природе, Дела нашему цензору нет. "Вы взялися писать о погоде, Воспевайте же данный предмет!" -"Но озябли мы, друг наш угрюмый! Пощади - нам погреться пора!" -"Вот вам случай - взгляните: над Думой Показались два красных шара, В вашей власти наполнить пожаром Сто страниц - и погреетесь даром!" Где ж пожар? пешеходы глядят. Чу! неистовый топот раздался, И на бочке верхом полицейский солдат, Медной шапкой блестя, показался. Вот другой - не поспеешь считать! Мчатся вихрем красивые тройки. Осторожней, пожарная рать! Кони сытые слишком уж бойки. Вся команда на борзых конях Через Невский проспект прокатилась И на окнах аптек, в разноцветных шарах Вверх ногами на миг отразилась.... Озадаченный люд толковал, Где пожар и причина какая? Вдруг еще появился сигнал, И промчалась команда другая. Постепенно во многих местах Небо вспыхнуло заревом красным, Топот, грохот! Народ впопыхах Разбежался по улицам разным, Каждый в свой торопился квартал, "Не у нас ли горит? - помышляя,- Бог помилуй!" Огонь не дремал, Лавки, церкви, дома пожирая.... Семь пожаров случилось в ту ночь, Но смотреть их нам было невмочь. В сильный жар да в морозы трескучие В Петербурге пожарные случаи Беспрестанны - на днях как-нибудь И пожары успеем взглянуть.... Между 1863 и 1865 55. Явно родственны с землей, В тайном браке с "Вестью", Земства модною броней Прикрываясь с честью, Снова ловят мужиков В крепостные сети Николаевских орлов Доблестные дети... (Между 1863 и 1865) 56. ГАЗЕТНАЯ ... Через дым, разъедающий очи Милых дам, убивающих ночи За игрою в лото-домино, Разглядеть что-нибудь мудрено. Миновав этот омут кромешный, Это тусклое царство теней, Добрались мы походкой поспешной До газетной.... Здесь воздух свежей; Пол с ковром, с абажурами свечи, Стол с газетами, с книгами шкап. Неуместны здесь громкие речи, А еще неприличнее храп, Но сморит после наших обедов Хоть какого чтеца, и притом Прав доныне старик Грибоедов - С русской книгой мы вечно уснем. Мы не любим словесности русской И доныне, предвидя досуг, Запасаемся книгой французской. Что же так?... Даже избранный круг Увлекали талантом недавно Граф Толстой, Фет и просто Толстой. "Русский слог исправляется явно!"- Замечают тузы меж собой. Не без гордости русская пресса Именует себя иногда Путеводной звездою прогресса, И недаром она так горда: Говорят - о, Гомер и Овидий!- До того расходилась печать, Что явилась потребность субсидий. Эк хватила куда! исполать! Таксы нет на гражданские слезы, Но и так они льются рекой. Образцы изумительной прозы Замечаются в прессе родной: Тот добился успеха во многом И удачно врагов обуздал, Кто идею свободы с поджогом С грабежом и убийством мешал; Тот прославился другом народа И мечтает, что пользу принес, Кто на тему: вино и свобода На народ напечатал донос. Нам Катков предстоит великаном, Мы Тургенева кушать зовем... Почему же французским романам Предпочтение мы отдаем? Не избыток хорошего тона, Не картин соблазнительный ряд, Нас отсутствие "мрака и стона" К ним влечет... Мудрецы говорят: "Час досуга, за утренним чаем, Для чего я тоской отравлю? Наши немощи знаем мы, знаем, Но я думать о них не люблю!.." Эта песня давно уже слышится, Но она не ведет ни к чему. Коли нам так писалось и пишется,- Значит, есть и причина тому! Не заказано ветру свободному Петь тоскливые песни в полях, Не заказаны волку голодному Заунывные стоны в лесах; Спокон веку дождем разливаются Над родной стороной небеса, Гнутся, стонут, под бурей ломаются Спокон веку родные леса, Спокон веку работа народная Под унылую песню кипит, Вторит ей наша муза свободная, Вторит ей - или честно молчит. Как бы ни было, в комнате этой Праздно кипы журналов лежат, Пусто! разве, прикрывшись газетой, Два-три члена солидные спят. (Как не скажешь: москвич идеальней, Там газетная вечно полна, Рядом с ней, нареченная "вральней", Есть там мрачная зала одна - Если ты не московского мненья, Не входи туда - будешь побит!) В Петербурге любители чтенья Пробегают один "Инвалид"; В дни, когда высочайшим приказом Назначается много наград, Десять рук к нему тянется разом, Да порой наш журнальный собрат Дерзновенную штуку отколет, Тронет личность, известную нам, О! тогда целый клуб соизволит Прикоснуться к презренным листам. Шепот, говор. Приводится в ясность - Кто затронут, метка ли статья? И суровые толки про гласность Начинаются. Слыхивал я Здесь такие сужденья и споры... Поневоле поникнешь лицом И потупишь смущенные взоры... Не в суждениях дело, а в том, Что судила такая особа... Впрочем, я ей обязан до гроба! Раз послушав такого туза, Не забыть до скончания века. В мановении брови - гроза! В полуслове - судьба человека! Согласишься, почтителен, тих, Постоишь, удалишься украдкой И начнешь сатирический стих В комплимент перелаживать сладкий... Да! Но все-таки грустен напев Наших песен, нельзя не сознаться. Переделать его не сумев, Мы решились при нем оставаться. Примиритесь же с Музой моей! Я не знаю другого напева. Кто живет без печали и гнева, Тот не любит отчизны своей... С давних пор только два человека Постоянно в газетной сидят: Одному уж три четверти века, Но он крепок и силен на взгляд. Про него бесконечны рассказы: Жаден, скуп, ненавидит детей. Здесь он к старосте пишет приказы, Чтобы дома не тратить свечей. Говорят, одному человеку Удалось из-за плеч старика Прочитать, что он пишет: "В аптеку, Чтоб спасти бедняка мужика, Посылал ты - нелепое барство!- Впредь расходов таких не иметь! Деньги с миру взыскать... а лекарство Для крестьянина лучшее - плеть..." Анекдот этот в клубе я слышал (Это было лет десять тому). Из полка он за шулерство вышел, Мать родную упрятал в тюрьму. Про его воровские таланты Тоже ходит таинственный слух; У супруги его бриллианты Родовые пропали - двух слуг Присудили тогда и сослали; А потом - раз старик оплошал - У него эти камни видали: Сам же он у жены их украл! Ненавидят его, но для виста Он всегда партенеров найдет: "Что ж? ведь в клубе играет он чисто!" Наша логика дальше нейдет... А другой? Среди праздных местечек, Под огромным газетным листом, Видишь, тощий сидит человечек С озабоченным, бледным лицом, Весь исполнен тревогою страстной, По движеньям похож на лису, Стар и глух; и в руках его красный Карандаш и очки на носу. В оны годы служил он в цензуре И доныне привычку сберег Всё, что прежде черкал в корректуре, Отмечать: выправляет он слог, С мысли автора краски стирает. Вот он тихо промолвил: "Шалишь!" Глаз его под очками играет, Как у кошки, заметившей мышь; Карандаш за привычное дело Принялся..."А позвольте узнать (Он болтун - говорите с ним смело), Что изволили вы отыскать?" -"Ужасаюсь, читая журналы! Где я? Где? Цепенеет мой ум! Что ни строчка - скандалы, скандалы! Вот взгляните - мой собственный кум Обличен! Моралист-проповедник, Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!.. Он действительный статский советник, Этот чин даровал ему царь! Мало им, что они Маколея И Гизота в печать провели, Кровопийцу Прудона, злодея Тьера выше небес вознесли, К государственной росписи смеют Прикасаться нечистой рукой! Будет время - пожнут, что посеют! (Старец грозно качнул головой.) А свобода, а земство, а гласность! (Крикнул он и очки уронил.) Вот где бедствие! Вот где опасность Государству... Не так я служил! О чинах, о свободе, о взятках Я словечка в печать не пускал. К сожаленью, при новых порядках Председатель отставку мне дал; На начальство роптать не дерзаю (Не умею - и этим горжусь), Но убей меня, если я знаю, Отчего я теперь не гожусь? Служба всю мою жизнь поглощала, Иногда до того я вникал, Что во сне благодать осеняла, И, вскочив,- я черкал и черкал! К сочинению ключ понемногу, К тайной цели его подберешь, Сходишь в церковь, помолишься богу И опять троекратно прочтешь: Взвешен, пойман на каждом словечке, Сочинитель дрожал предо мной,- Повертится, как муха на свечке, И уйдет тихомолком домой. Рад-радехонек, если тетрадку Я, похерив, ему возвращу, А то, если б пустить по порядку... Но всего говорить не хочу! Занимаясь семь лет этим дельцем, Не напрасно я брал свой оклад (Тут сравнил он себя с земледельцем, Рвущим сорные травы из гряд). Например, Вальтер Скотт или Купер - Их на веру иной пропускал, Но и в них открывал я канупер! (Так он вредную мысль называл.) Но зато, если дельны и строги Мысли,- кто их в печать проводил? Я вам мысль, что "большие налоги Любит русский народ", пропустил Я статью отстоял в комитете, Что реформы раненько вводить, Что крестьяне - опасные дети, Что их грамоте рано учить! Кто, чтоб нам микроскопы купили, С представленьем к министру вошел? А то раз цензора пропустили, Вместо северный, скверный орел! Только буква... Шутите вы буквой! Автор прав, чего цензор смотрел?" Освежившись холодною клюквой, Он прибавил: "А что я терпел! Не один оскорбленный писатель Письма бранные мне посылал И грозился... (Да шутишь, приятель! Меры я надлежащие брал.) Мне мерещились авторов тени, Третьей ночью еще Фейербах Мне приснился - был рот его в пене, Он держал свою шляпу в зубах, А в руке суковатую палку... Мне одна романистка чуть-чуть В маскараде... но бабу-нахалку Удержали... да, труден наш путь! Ни родства, ни знакомства, ни дружбы Совесть цензора знать не должна, Долг, во-первых, - обязанность службы! Во-вторых, сударь: дети, жена! И притом я себя так прославил, Что свихнись я - другой бы навряд Место новое мне предоставил, Зависть общий порок, говорят!" Тут взглянул мне в лицо старичина: Ужас, что ли, на нем он прочел, Я не знаю, какая причина, Только речь он помягче повел: "Так храня целомудрие прессы, Не всегда был, однако, я строг. Если б знали вы, как интересы Я писателей бедных берег! Да! меня не коснулись упреки, Что я платы за труд их лишал. Оставлял я страницы и строки, Только вредную мысль исключал. Если ты написал: "Равнодушно Губернатора встретил народ", Исключу я три буквы:"ра - душно" Выйдет... что же? три буквы не счет! Если скажешь: "В дворянских именьях Нищета ежегодно растет",- "Речь идет о сардинских владеньях"- Поясню, - и статейка пройдет! Точно так: если страстную Лизу Соблазнит русокудрый Иван, Переносится действие в Пизу - И спасен многотомный роман! Незаметные эти поправки Так изменят и мысли, и слог, Что потом не подточишь булавки! Да, я авторов много берег! Сам я в бедности тяжкой родился, Сам имею детей, я не зверь! Дети! дети! (старик омрачился). Воздух, что ли, такой уж теперь - Утешения в собственном сыне Не имею... Кто б мог ожидать? Никакого почтенья к святыне! Спорю, спорю! не раз и ругать Принимался, а втайне-то плачешь. Я однажды ему пригрозил: "Что ты бесишься? Что ты чудачишь? В нигилисты ты, что ли, вступил?" -"Нигилист - это глупое слово,- Говорит,- но когда ты под ним Разумел человека прямого, Кто не любит живиться чужим, Кто работает, истины ищет. Не без пользы старается жить, Прямо в нос негодяя освищет, А при случае рад и побить - Так пожалуй - зови нигилистом, Отчего и не так!" Каково? Что прикажете с этим артистом? Я в студенты хотел бы его, Чтобы чин получил... но едва ли... "Что чины? - говорит,- ерунда! Там таких дураков насажали, Что их слушать не стоит труда, Там я даром убью только время,- И прибавил еще сгоряча (Каково современное племя!): - Там мне скажут: "Ты сын палача!"" Тут невольно я голос возвысил, "Стой, глупец! - я ему закричал,- Я на службе себя не унизил, Добросовестно долг исполнял!" -"Добросовестность милое слово,- Возразил он,- но с нею подчас..." -"Что, мой друг? говори - это ново!" Сильный спор завязался у нас; Всю нелепость свою понемногу Обнаружил он ясно тогда; Между прочим, сказал: "Слава богу, Что чиновник у нас не всегда Добросовестен..." - Вот как!... За что же Возрождается в сыне моем, Что всю жизнь истреблял я?.. о боже!.." Старец скорбно поникнул челом. "Хорошо ли, служа, корректуры Вы скрывали от ваших детей?- Я с участьем сказал.- Без цензуры Начитался он, видно, статей?" -"И! как можно!.." Тут нас прервали. Старец снова газету берет... (Между концом 1863 и сентября 1865) 57. ПРИТЧА О "КИСЕЛЕ" Жил-был за тридевять земель, В каком-то царстве тридесятом, И просвещенном, и богатом, Вельможа, именем - Кисель. За книгой с детства, кроме скуки, Он ничего не ощущал, Китайской грамотой - науки, Искусство - бреднями считал; Зато в войне, на поле брани Подобных не было ему: Он нес с народов диких дани Царю - владыке своему. Сломив рога крамоле внешней Пожаром, казнями, мечом, Он действовал еще успешней В борьбе со внутренним врагом: Не только чуждые народы, Свои дрожали перед ним! Но изменили старцу годы - Заботы, дальние походы, Военной славы гром и дым Израненному мужу в тягость: Сложил он бранные дела, И императорская благость Гражданский пост ему дала. Под солнцем севера и юга, Устав от крови и побед, Кисель любил в часы досуга Театр, особенно балет. Чего же лучше? Свеж он чувством, Он только изнурен войной - Итак, да правит он искусством, Вкушая в старости покой! С обычной стойкостью и рвеньем Кисель вступил на новый пост: Присматривал за поведеньем, Гонял говеть актеров в пост. Высокомерным задал гонку, Покорных, тихих отличил, Остриг актеров под гребенку, Актрисам стричься воспретил; Стал роли раздавать по чину, И, как он был благочестив, То женщине играть мужчину Не дозволял, сообразив Что это вовсе неприлично: "Еще начать бы дозволять, Чтобы роль женщины публично Мужчина начал исполнять!" Чтобы актеры были гибки, Он их учил маршировать, Чтоб знали роли без ошибки, Затеял экзаменовать; Иной придет поздненько с пира, К нему экзаменатор шасть, Разбудит: "Монолог из Лира Читай!.." Досада и напасть! Приехал раз в театр вельможа И видит: зала вся пуста, Одна директорская ложа Его особой занята. Еще случилось то же дважды - И понял наш Кисель тогда, Что в публике к театру жажды Не остается и следа. Сам царь шутя сказал однажды: "Театр не годен никуда! В оркестре врут и врут на сцене, Совсем меня не веселя, С тех пор как дал я Мельпомене И Терпсихоре - Киселя!" Кисель глубоко огорчился, Удвоил труд - не ел, не спал, Но как начальник ни трудился, Театр ни к черту не годился! Тогда он истину сознал: "Справлялся я с военной бурей, Но мне театр не по плечу, За красоту балетных гурий Продать я совесть не хочу! Мне о душе подумать надо, И так довольно я грешил!" (Кисель побаивался ада И в рай, конечно, норовил.) Мысль эту изложив круглее, Передает секретарю: Дабы переписал крупнее Для поднесения царю. Заплакал секретарь; печали Не мог, бедняга, превозмочь! Бежит к кассиру: "Мы пропали!" (Они с кассиром вместе крали), И с ним беседует всю ночь. Наутро в труппе гул раздался, Что депутация нужна Просить, чтобы Кисель остался, Что уж сбирается она. "Да кто ж идет? с какой же стати?- Кричат строптивые.- Давно Мы жаждем этой благодати!" -"Тссс! тссс!.. упросят всё равно!" И всё пошло путем известным: Начнет дурак или подлец, А вслед за глупым и бесчестным Пойдет и честный наконец. Тот говорит: до пенсиона Мне остается семь недель, Тот говорит: во время оно Мою сестру крестил Кисель, Тот говорит: жена больная, Тот говорит: семья большая - Так друг по дружке вся артель, Благословив сначала небо, Что он уходит наконец, Пошла с дарами соли-хлеба Просить: "Останься, наш отец!"... Впереди шли вдовицы преклонные, Прослужившие лета законные, Седовласые, еле ползущие, Пенсионом полвека живущие; Дальше причет трагедии: вестники, Щитоносцы, тираны, кудесники, Двадцать шесть благородных отцов, Девять первых любовников; Восемьсот театральных чиновников По три в ряд выступали с боков С многочисленным штабом: С сиротами беспечными, С бедняками увечными, Прищемленными трапом. Пели гимн представители пения, Стройно шествовал кордебалет; В белых платьицах, с крыльями гения Корифейки младенческих лет, Довершая эффект депутации, Преклонялись с простертой рукой И, исполнены женственной грации, В очи старца глядели с мольбой... Кто устоит перед слезами Детей, теряющих отца? Кисель растрогался мольбами: "Я ваш, о дети! до конца!. Я полагал, что я ненужен, Я мнил, что даже вреден я, Но вами я обезоружен! Идем же, милые друзья, Идем до гробового часу Путем прогресса и добра..." Актеры скорчили гримасу, Но тут же крикнули: ура! "Противустать возможно ядрам, Но вашим просьбам - никогда!" И снова правит он театром И мечется туда-сюда; То острижет до кожи труппу, То космы разрешит носить. А сам не ест ни щей, ни супу, Не может вин заморских пить. В пиесах, ради высших целей, Вне брака допустил любовь И капельдинерам с шинелей Доходы предоставил вновь; Смирившись, с автором "Гамлета" Завесть знакомство пожелал, Но бог британского поэта К нему откушать не прислал. Укоротил балету платья, Мужчиной женщину одел, Но поздние мероприятья Не помогли - театр пустел! Спились таланты при Ликурге, Им было нечего играть: Ни в комике, ни в драматурге Охоты не было писать; Танцорки как ни горячились, Не получали похвалы, Они не то чтобы ленились, Но вечно были тяжелы. В партере явно негодуют, Свет божий Киселю не мил, Грустит: "Чиновники воруют, И с труппой справиться нет сил! Вчера статуя командора Ни с места! Только мелет вздор - Мертвецки пьяного актера В нее поставил режиссер! Зато случился факт печальный Назад тому четыре дня: С фронтона крыши театральной Ушло три бронзовых коня!" Кисель до гроба сценой правил, Сгубил театр - хоть закрывай!- Свои седины обесславил, Да не попасть ему и в рай. Искусство в государстве пало, К великой горести царя, И только денег прибывало У молодца-секретаря: Изрядный капитал составил, Дом нажил в восемь этажей И на воротах львов поставил, Сбежавших перелив коней... Мораль: хоть крепостные стены И очень трудно разрушать, Однако храмом Мельпомены Трудней без знанья управлять. Есть и другому поученью Тут место: если хочешь в рай, Путеводителем к спасенью Секретаря не избирай. (21 августа 1865) 58. БАЛЕТ Дианы грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья, Но, каюсь, ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня; Она, пророчествуя взгляду Неоцененную награду, Влечет условною красой Желаний своевольный рой... Пушкин Свирепеет мороз ненавистный. Нет, на улице трудно дышать. Муза! нынче спектакль бенефисный, Нам в театре пора побывать. Мы вошли среди криков и плеска. Сядем здесь. Я боюсь первых мест, Что за радость ослепнуть от блеска Генеральских, сенаторских звезд. Лучезарней румяного Феба Эти звезды: заметно тотчас, Что они не нахватаны с неба - Звезды неба не ярки у нас. Если б смелым, бестрепетным взглядом Мы решились окинуть тот ряд, Что зовут "бриллиантовым рядом", Может быть, изощренный наш взгляд И открыл бы предмет для сатиры (В самом солнце есть пятнышки). Но - Немы струны карающей лиры, Вихорь жизни порвал их давно! Знайте, люди хорошего тона, Что я сам обожаю балет. "Пораженным стрелой Купидона" Не насмешка - сердечный привет! Понапрасну не бейте тревогу! Не коснусь ни военных чинов, Ни на службе крылатому богу Севших на ноги статских тузов. Накрахмаленный денди и щеголь (То есть купчик - кутила и мот) И мышиный жеребчик (так Гоголь Молодящихся старцев зовет), Записной поставщик фельетонов, Офицеры гвардейских полков И безличная сволочь салонов - Всех молчаньем прейти я готов! До балета особенно страстны Армянин, персиянин и грек, Посмотрите, как лица их красны (Не в балете ли весь человек?). Но и их я оставлю в покое, Никого не желая сердить. Замышляю я нечто другое - Я загадку хочу предложить. В маскарадной и в оперной зале, За игрой у зеленых столов, В клубе, в думе, в манеже, на бале, Словом: в обществе всяких родов, В наслажденьи, в труде и в покое, В блудном сыне, в почтенном отце,- Есть одно - угадайте, какое? - Выраженье на русском лице?.. Впрочем, может быть, вам недосужно. Муза! дай - если можешь - ответ! Спору нет: мы различны наружно, Тот чиновник, а этот корнет, Тот помешан на тонком приличьи, Тот играет, тот любит поесть, Но вглядись: при наружном различьи В нас единство глубокое есть: Нас безденежье всех уравняло - И великих и малых людей - И на каждом челе начертало Надпись: "Где бы занять поскорей?" Что, не так ли?.. История та же, Та же дума на каждом лице, Я на днях прочитал ее даже На почтенном одном мертвеце. Если старец игрив чрезвычайно, Если юноша вешает нос - Оба, верьте мне, думают тайно: Где бы денег занять? вот вопрос! Вот вопрос! Напряженно, тревожно Каждый жаждет его разрешить, Но занять, говорят, невозможно, Невозможнее долг получить. Говорят, никаких договоров Должники исполнять не хотят; Генерал-губернатор Суворов Держит сторону их, говорят... Осуждают юристы героя, Но ты прав, охранитель покоя И порядка столицы родной! Может быть, в долговом отделенье Насиделось бы всё населенье, Если б был губернатор другой! Разорило чиновников чванство, Прожилась за границею знать; Отчего оголело дворянство, Неприятно и речь затевать! На цветы, на подарки актрисам, Правда, деньги еще достаем, Но зато пред иным бенефисом Рубль на рубль за неделю даем. Как же быть? Не дешевая школа Поощрение граций и муз... Вянет юность обоего пола, Терпит даже семейный союз: Тщетно юноши рыщут по балам, Тщетно барышни рядятся в пух - Вовсе нет стариков с капиталом, Вовсе нет с капиталом старух! Сокрушаются Никольс и Плинке, Без почину товар их лежит, Сбыта нет самой модной новинке (Догадайтесь - откройте кредит!), Не развозят картонок нарядных Изомбар, Андрие и Мошра, А звонят у подъездов парадных С неоплаченным счетом с утра. Что модистки! Злосчастные прачки Ходят месяц за каждым рублем! Опустели рысистые скачки, Жизни нет за зеленым столом. Кто, бывало, дурея с азарту, Кряду игрывал по сту ночей, Пообедав, поставит на карту Злополучных пятнадцать рублей И уходит походкой печальной В думу, в земство и даже в семью Отводить болтовней либеральной Удрученную душу свою. С богом, друг мой! В любом комитете Побеседовать можешь теперь О кредите, о звонкой монете, Об "итогах" дворянских потерь, И о "брате" в нагольном тулупе, И о том, за какие грехи Нас журналы ругают и в клубе Не дают нам стерляжьей ухи! Там докажут тебе очевидно, Что карьера твоя решена! Да! трудненько и даже обидно Жить,- такие пришли времена! Купишь что-нибудь - дерзкий приказчик Ассигнацию щупать начнет И потом, опустив ее в ящик, Долгим взором тебя обведет,- Так и треснул бы!.. Впрочем, довольно! Продолжать бы, конечно, я мог, Факты есть, но касаться их больно! И притом, сохрани меня бог, Чтоб я стих мой подделкою серий И кредитных бумаг замарал,- "Будто нет благородней материй?"- Мне отечески "некто" сказал. С этим мненьем вполне я согласен, Мир идей и сюжетов велик: Например, как волшебно прекрасен Бельэтаж - настоящий цветник! Есть в России еще миллионы, Стоит только на ложи взглянуть, Где уселись банкирские жены,- Сотня тысяч рублей, что ни грудь! В жемчуге лебединые шеи, Бриллиант по ореху в ушах! В этих ложах - мужчины евреи, Или греки, да немцы в крестах. Нет купечества русского (стужа Напугала их, что ли?). Одна Откупщица, втянувшая мужа В модный свет, в бельэтаже видна. Весела ты, но в этом веселье Можно тот же вопрос прочитать. И на шее твоей ожерелье - Погодила б ты им щеголять! Пусть оно красоты идеальной, Пусть ты в нем восхитительна, но - Не затих еще шепот скандальный, Будто было в закладе оно: Говорят, чтобы в нем показаться На каком-то парадном балу, Перед гнусным менялой валяться Ты решилась на грязном полу, И когда возвращалась ты с бала, Ростовщик тебя встретил - и снял Эти перлы... Не так ли достала Ты опять их?.. Кредит твой упал, С горя запил супруг сокрушенный, Бог бы с ним! Расставаться тошней С этой чопорной жизнью салонной И с разгулом интимных ночей; С этим золотом, бархатом, шелком, С этим счастьем послов принимать. Ты готова бы с бешеным волком Покумиться, чтоб снова блистать, Но свершились пути провиденья, Всё погибло - и деньги, и честь! Нисходи же ты в область забвенья И супругу дай дух перевесть! Слаще пить ему водку с дворецким, "Не белы-то снеги" распевать, Чем возиться с посольством турецким И в ответ ему глупо мычать... Тешить жен - богачам не забота, Им простительна всякая блажь. Но прискорбно душе патриота, Что чиновницы рвутся туда ж. Марья Савишна! вы бы надели Платье проще!- Ведь как ни рядись, Не оденетесь лучше камелий И богаче французских актрис! Рассчитайтесь, сударыня, с прачкой Да в хозяйство прикиньте хоть грош, А то с дочерью, с мужем, с собачкой За полтину обед не хорош! Марья Савишна глаз не спускала Между тем с старика со звездой. Вообще в бельэтаже сияло Много дам и девиц красотой. Очи чудные так и сверкали, Но кому же сверкали они? Доблесть, молодость, сила - пленяли Сердце женское в древние дни. Наши девы практичней, умнее, Идеал их - телец золотой, Воплощенный в седом иудее, Потрясающем грязной рукой Груды золота... Время антракта Наконец-то прошло как-нибудь. (Мы зевали два первые акта, Как бы в третьем совсем не заснуть.) Все бинокли приходят в движенье - Появляется кордебалет. Здесь позволю себе отступленье: Соответственной живости нет В том размере, которым пишу я, Чтобы прелесть балета воспеть. Вот куплеты: попробуй, танцуя, Театрал, их под музыку петь! Я был престранных правил, Поругивал балет. Но раз бинокль подставил Мне генерал-сосед. Я взял его с поклоном И с час не возвращал, "Однако, вы - астроном!"- Сказал мне генерал. Признаться, я немножко Смутился (о профан!): "Нет... я... но эта ножка... Но эти плечи... стан..."- Шептал я генералу, А он, смеясь, в ответ: "В стремленьи к идеалу Дурного, впрочем, нет. Не всё ж читать вам Бокля! Не стоит этот Бокль Хорошего бинокля... Купите-ка бинокль!.." Купил!- и пред балетом Я преклонился ниц. Готов я быть поэтом Прелестных танцовщиц! Как не любить балета? Здесь мирный гражданин Позабывает лета, Позабывает чин, И только ловят взоры В услужливый лорнет, Что "ножкой Терпсихоры" Именовал поэт. Не так следит астроном За новою звездой, Как мы... но для чего нам Смеяться над собой? В балете мы наивны, Мы глупы в этот час: Почти что конвульсивны Движения у нас: Вот выпорхнула дева, Бинокли поднялись; Взвилася ножка влево - Мы влево подались; Взвилася ножка вправо - Мы вправо... "Берегись! Не вывихни сустава, Приятель!"- "Фора! bis!" Bis!.. Но девы, подобные ветру, Улетели гирляндой цветной! (Возвращаемся к прежнему метру!) Пантомимною сценой большой Утомились мы, вальс африканский Тоже вышел топорен и вял, Но явилась в рубахе крестьянской Петипа - и театр застонал! Вообще мы наклонны к искусству, Мы его поощряем, но там, Где есть пища народному чувству, Торжество настоящее нам; Неужели молчать славянину, Неужели жалеть кулака, Как Бернарди затянет "Лучину", Как пойдет Петипа трепака?.. Нет! где дело идет о народе, Там я первый увлечься готов. Жаль одно: в нашей скудной природе На венки не хватает цветов! Всё - до ластовиц белых в рубахе - Было верно: на шляпе цветы, Удаль русская в каждом размахе... Не артистка - волшебница ты! Ничего не видали вовеки Мы сходней: настоящий мужик! Даже немцы, евреи и греки, Русофильствуя, подняли крик. Всё слилось в оглушительном "браво", Дань народному чувству платя. Только ты, моя Муза! лукаво Улыбаешься... Полно, дитя! Неуместна здесь строгая дума, Неприлична гримаса твоя... Но молчишь ты, скучна и угрюма... Что ж ты думаешь, Муза моя?.. на конек ты попала обычный - На уме у тебя мужики, За которых на сцене столичной Петипа пожинает венки, И ты думаешь: "Гурия рая! Ты мила, ты воздушно легка, Так танцуй же ты "Деву Дуная", Но в покое оставь мужика! В мерзлых лапотках, в шубе нагольной, Весь заиндевев, сам за себя В эту пору он пляшет довольно, Зиму дома сидеть не любя. Подстрекаемый лютым морозом, Совершая дневной переход, Пляшет он за скрипучим обозом, Пляшет он - даже песни поет!.." А то есть и такие обозы (Вот бы Роллер нам их показал!)- В январе, когда крепки морозы И народ уже рекрутов сдал, На Руси, на проселках пустынных Много тянется поездов длинных... Прямиком через реки, поля Едут путники узкой тропою: В белом саване смерти земля, Небо хмурое, полное мглою. От утра до вечерней поры Всё одни пред глазами картины. Видишь, как, обнажая бугры, Ветер снегом заносит лощины; Видишь, как эта снежная пыль, Непрерывной волной набегая, Под собой погребает ковыль, Всегубящей зиме помогая; Видишь, как под кустом иногда Припорхнет эта малая пташка, Что от нас не летит никуда - Любит скудный наш север, бедняжка! Или, щелкая, стая дроздов Пролетит и посядет на ели; Слышишь дикие стоны волков И визгливое пенье метели... Снежно - холодно - мгла и туман... И по этой унылой равнине Шаг за шагом идет караван С седоками в промерзлой овчине. Как немые, молчат мужики, Даже песня никем не поется, Бабы спрятали лица в платки, Только вздох иногда пронесется Или крик:"Ну! Чего отстаешь?- Седоком одним меньше везешь!.." Но напрасно мужик огрызается. Кляча еле идет - упирается; Скрипом, визгом окрестность полна. Словно до сердца поезд печальный Через белый покров погребальный Режет землю - и стонет она, Стонет белое снежное море... Тяжело ты - крестьянское горе! Ой ты кладь, незаметная кладь! Где придется тебя выгружать?.. Как от выстрела дым расползается На заре по росистым травам, Это горе идет - подвигается К тихим селам, к глухим деревням. Вон - направо - избенки унылые, Отделилась подвода одна, Кто-то молвил: "Господь с вами, милые!"- И пропала в сугробах она... Чу! клячонку хлестнул старичина... Эх! чего ты торопишь ее! Как-то ты, воротившись без сына, Постучишься в окошко свое?.. В сердце самого русского края Доставляется кладь роковая! Где до солнца идет за порог С топором на работе кручина, Где на белую скатерть дорог Поздним вечером светит лучина, Там найдется кому эту кладь По суровым сердцам разобрать, Там она приютится, попрячется - До другого набора проплачется! (1865 - начало 1866) 59. Ликует враг, молчит в недоуменьи Вчерашний друг, качая головой, И вы, и вы отпрянули в смущеньи, Стоявшие бессменно предо мной Великие, страдальческие тени, О чьей судьбе так горько я рыдал, На чьих гробах я преклонял колени И клятвы мести грозно повторял... Зато кричат безличные: "Ликуем!", Спеша в объятья к новому рабу И пригвождая жирным поцелуем Несчастного к позорному столбу. (1866) 60-61. ПЕСНИ 1 У людей-то в дому - чистота, лепота, А у нас-то в дому - теснота, духота. У людей-то для щей - с солонинкою чан, А у нас-то во щах - таракан, таракан! У людей кумовья - ребятишек дарят, А у нас кумовья - наш же хлеб приедят! У людей на уме - погуторить с кумой, А у нас на уме - не пойти бы с сумой? Кабы так нам зажить, чтобы свет удивить: Чтобы деньги в мошне, чтобы рожь на гумне; Чтоб шлея в бубенцах, расписная дуга, Чтоб сукно на плечах, не посконь-дерюга; Чтоб не хуже других нам почет от людей, Поп в гостях у больших, у детей - грамотей; Чтобы дети в дому - словно пчелы в меду, А хозяйка в дому - как малинка в саду! 2 КАТЕРИНА Вянет, пропадает красота моя! От лихого мужа нет в дому житья. Пьяный всё колотит, трезвый всё ворчит, Сам что ни попало из дому тащит! Не того ждала я, как я шла к венцу! К брату я ходила, плакалась отцу, Плакалась соседям, плакалась родной, Люди не жалеют - ни чужой, ни свой! "Потерпи, родная,- старики твердят,- Милого побои не долго болят!" "Потерпи, сестрица!- отвечает брат.- Милого побои не долго болят!" "Потерпи!- соседи хором говорят.- Милого побои не долго болят!" Есть солдатик - Федя, дальняя родня, Он один жалеет, любит он меня; Подмигну я Феде,- с Федей мы вдвоем Далеко хлебами за село уйдем. Всю открою душу, выплачу печаль, Всё отдам я Феде - всё, чего не жаль! "Где ты пропадала?"- спросит муженек. "Где была, там нету! так-то, мил дружок! Посмотреть ходила, высока ли рожь!" "Ах ты дура баба! ты еще и врешь..." Станет горячиться, станет попрекать... Пусть его бранится, мне не привыкать! А и поколотит - не велик наклад - Милого побои не долго болят! 3 МОЛОДЫЕ Повенчавшись, Парасковье Муж имущество казал: Это стойлице коровье, А коровку бог прибрал! Нет перинки, нет кровати, Да теплы в избе полати, А в клети, вместо телят, Два котеночка пищат! Есть и овощь в огороде - Хрен да луковица, Есть и медная посуда - Крест да пуговица! 4 СВАТ И ЖЕНИХ (В кабаке за полуштофом) Нутко! Марья у Зиновья, У Никитишны Прасковья, Степанида у Петра - Все невесты, всем пора! У Кондратьевны Орина,- Что ни девка, то малина! Думай, думай! выбирай! По любую засылай! Марья малость рябовата, Да смиренна, вожевата, Марья, знаешь, мне сродни, Будет с мужем - ни-ни-ни! - Ай да Марья! Марья - клад! Сватай Марью, Марью, сват! Нам с лица не воду пить, И с корявой можно жить, Да чтоб мужу на порог Не вставала поперек! Ай да Марья, Марья - клад! Сватай Марью, Марью, сват! Нутко! Вера у Данилы, Палагея у Гаврилы, Секлетея у Фрола,- Замуж всем пора пришла! У Никиты - Катерина, Что ни девка, то малина! Думай, думай - выбирай! По любую засылай! Марья, знаешь, щедровита, Да работать, ух! сердита! Марья костью широка, Высока, статна, гладка! - Ай да Марья! Марья - клад! Сватай Марью, Марью, сват! Нам с лица не воду пить, И с корявой можно жить, Да чтоб мясо на костях, Чтобы силушка в руках! Ай да Марья! Марья - клад! Сватай Марью, Марью, сват!.. Нутко! Анна у Егора, У Антипки Митродора, Александра у Петра - Все невесты, всем пора! У Евстратья - Акулина, Что ни девка, то малина! Думай, думай!- выбирай! По любую засылай! Марья точно щедровита, Да хозяйка домовита: Всё примоет, приберет, Всё до нитки сбережет! - Ай да Марья! Марья - клад! Сватай Марью, Марью, сват! Нам с лица не воду пить, И с корявой можно жить, Да чтоб по двору прошла, Всех бы курочек сочла! Ай да Марья, Марья - клад! Сватай Марью, Марью сват! Спрашивают еще полуштоф и начинают снова. 5 ГИМН Господь! твори добро народу! Благослови народный труд, Упрочь народную свободу, Упрочь народу правый суд! Чтобы благие начинанья Могли свободно возрасти, разлей в народе жажду знанья И к знанью укажи пути! И от ярма порабощенья Твоих избранников спаси, Которым знамя просвещенья, Господь! ты вверишь на Руси... 65-72. ПЕСНИ О СВОБОДНОМ СЛОВЕ 1 РАССЫЛЬНЫЙ Люди бегут, суетятся, Мертвых везут на погост... Еду кой с кем повидаться Чрез Николаевский мост. Пот отирая обильный С голого лба, стороной - Вижу - плетется рассыльный, Старец угрюмый, седой. С дедушкой этим, Минаем, Я уж лет тридцать знаком: Оба мы хлеб добываем Литературным трудом. (Молод я прибыл в столицу, Вирши в редакцию свез,- Первую эту страницу Он мне в наборе принес!) Оба судьбой мы похожи, Если пошире глядеть: Век свой мы лезли из кожи, Чтобы в цензуру поспеть; Цензор в спокойствие нашем Равную ролю играл,- Раньше, бывало, мы ляжем, Если статью подписал; Если ж сказал: "Запрещаю!"- Вновь я садился писать, Вновь приходилось Минаю, Бегать к нему, поджидать. Эти волнения были Сходны в итоге вполне: Ноги ему подкосили, Нервы расстроили мне. Кто поплатился дороже, Время уж скоро решит, Впрочем, я вдвое моложе, Он уж непрочен на вид. Длинный и тощий, как остов, Но стариковски пригож... "Эй! на Васильевский остров К цензору, что ли, идешь?" -"Баста ходить по цензуре! Ослобонилась печать, Авторы наши в натуре Стали статейки пущать. К ним да к редактору ныне Только и носим статьи... Словно повысились в чине, Ожили детки мои! Каждый теперича кроток, Ну да и нам-то расчет: На восемь гривен подметок Меньше износится в год!.." (Ноябрь-декабрь 1865) 2 НАБОРЩИКИ Чей это гимн суровый Доносит к нам зефир? То армии свинцовой Смиренный командир - Наборщик распевает У пыльного станка, Меж тем как набирает Проворная рука: "Рабочему порядок В труде всего важней И лишний рубль не сладок, Когда не спишь ночей! Работы до отвалу, Хоть не ходи домой. Тетрадь оригиналу Еще несут... ой, ой! Тетрадь толстенька в стане, В неделю не набрать. Но не гордись заране, Премудрая тетрадь! Не похудей в цензуре! Ужо мы наберем, Оттиснем в корректуре И к цензору пошлем. Вот он тебя читает, Надев свои очки: Отечески марает - Словечко, полстроки! Но недостало силы, Вдруг руки разошлись, И красные чернилы Потоком полились! Живого нет местечка! И только на строке Торчит кой-где словечко, Как муха в молоке. Угрюмый и сердитый Редактор этот сброд, Как армии разбитой Остатки подберет; На ниточки нанижет, Кой-как сплотит опять И нам приказ напишет: "Исправив, вновь послать". Набор мы рассыпаем Зачеркнутых столбцов И литеры бросаем, Как в ямы мертвецов, По кассам! Вновь в порядке Лежат одна к одной. Потерян ключ к разгадке, Что выражал их строй! Так остается тайной, Каков и где тот плод, Который вихрь случайный С деревьев в бурю рвет. (Что, какова заметка? Недурен оборот? Случается нередко У нас лихой народ. Наборщики бывают Философы порой: Но всё же набирают Они сумбур пустой. Встречаются статейки, Встречаются умы - Полезные идейки Усваиваем мы...) Уж в новой корректуре Статья не велика, Глядишь - опять в цензуре Посгладят ей бока. Вот наконец и сверстка! Но что с тобой, тетрадь? Ты менее наперстка Являешься в печать! А то еще бывает, Сам автор прибежит, Посмотрит, повздыхает Да всю и порешит! Нам все равны статейки, Печатай, разбирай,- Три четверти копейки За строчку нам отдай! Но не равны заботы. Чтоб время наверстать, Мы слепнем от работы... Хотите ли писать? Мы вам дадим сюжеты: Войдите-ка в полночь В наборную газеты - Кромешный ад точь-в-точь! Наборщик безответный Красив, как трубочист... Кто выдумал газетный Бесчеловечный лист? Хоть целый свет обрыщешь, И в самых рудниках Тошней труда не сыщешь - Мы вечно на ногах; От частой недосыпки, От пыли, от свинца Мы все здоровьем хлипки, Все зелены с лица; В работе беспорядок Нам сокращает век. И лишний рубль не сладок, Как болен человек... Но вот свобода слова Негаданно пришла, Не так уж бестолково Авось пойдут дела!" << Хор >> Поклон тебе, свобода! Тра-ла, ла-ла, ла-ла! С рабочего народа Ты тяготу сняла! (Ноябрь-декабрь 1865) 3 ПОЭТ Друзья, возрадуйтесь!- простор! (Давай скорей бутылок!) Теперь бы петь... Но стал я хвор! А прежде был я пылок. И был подвижен я, как челн (Зачем на пробке плесень?..), И как у моря звучных волн, У лиры было песен. Но жизнь была так коротка Для песен этой лиры,- От типографского станка До цензорской квартиры! (Ноябрь-декабрь 1865) 4 ЛИТЕРАТОРЫ Три друга обнялись при встрече, Входя в какой-то магазин. "Теперь пойдут иные речи!"- Заметил весело один. "Теперь нас ждут простор и слава!"- Другой восторженно сказал, А третий посмотрел лукаво И головою покачал! (Ноябрь-декабрь 1865) 5 ФЕЛЬЕТОННАЯ БУКАШКА Я - фельетонная букашка, Ищу посильного труда. Я, как ходячая бумажка, Поистрепался, господа, Но лишь давайте мне сюжеты, Увидите - хорош мой слог. Сначала я писал куплеты, Состряпал несколько эклог, Но скоро я стихи оставил, Поняв, что лучший на земле Тот род, который так прославил Булгарин в "Северной пчеле". Я говорю о фельетоне... Статейки я писать могу В великосветском, модном тоне, И будут хороши, не лгу. Из жизни здешней и московской Черты охотно я беру. Знаком вам господин Пановский? Мы с ним похожи по перу. Известен я в литературе... Угодно ль вам меня нанять? Умел писать я при цензуре, Так мудрено ль теперь писать? Признаться, я попал невольно В литературную семью. Ох! было время - вспомнить больно! Дрожишь, бывало, за статью. Мою любимую идейку, Что в Петербурге климат плох, И ту не в каждую статейку Вставлять без боязни я мог. Однажды написал я сдуру, Что видел на мосту дыру, Переполошил всю цензуру, Таскали даже ко двору! Ну! дали мне головомойку, С полгода поджимал я хвост. С тех пор не езжу через Мойку И не гляжу на этот мост! Я надоел вам? извините! Но старых ран коснулся я... И вдруг... кто думать мог?.. скажите!.. Горька была вся жизнь моя, Но, претерпев судьбы удары, Под старость счастье я узнал: Курил на улицах сигары И без цензуры сочинял! 6 ПУБЛИКА 1 Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... Боже! пошли нам терпенье! Или цензура воспрянь! Всюду одно осужденье, Всюду нахальная брань! В цивилизованном классе Будто растленье одно, Бедность безмерная в массе, (Где же берут на вино?), В каждом нажиться старанье, В каждом продажная честь, Только под шубой бараньей Сердце хорошее есть! Ох, этот автор злодейский! Тоже хитрит иногда, Думает лестью лакейской Нас усыпить, господа! Мы не хотим поцелуев, Но и ругни не хотим... Что ж это смотрит Валуев, Как этот автор терпим? Слышали? Всё лишь подобье, Всё у нас маска и ложь, Глупость, разврат, узколобье... Кто же умен и хорош? Кто же всегда одинаков? Истине друг и родня? Ясно - премудрый Аксаков, Автор премудрого "Дня"! Пусть он таков, но за что же Надоедает он всем?.. Чем это кончится, боже! Чем это кончится, чем? Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... 2 Нынче, журналы читая, Просто не веришь глазам, Слышали - новость какая? Мы же должны мужикам! Экой герой сочинитель! Экой вещун-богатырь! Верно ли только, учитель, Вывел ты эту цифирь? Если ее ты докажешь, Дай уж нам кстати совет: Чем расплатиться прикажешь? Суммы такой у нас нет! Нет ничего, кроме модных, Но пустоватых голов, Кроме желудков голодных И неоплатных долгов. Кроме усов, бакенбардов Да "как-нибудь" да "авось"... Шутка ли! шесть миллиардов! Смилуйся! что-нибудь сбрось! Друг! ты стоишь на рогоже, Но говоришь ты с ковра... Чем это кончится, боже!.. Грешен, не жду я добра... Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... 3 Мало, что в сфере публичной Трогают всякий предмет, Жизни касаются личной! Просто спасения нет! Если за добрым обедом Выпил ты лишний бокал И, поругавшись с соседом, Громкое слово сказал, Не говорю уж - подрался (Редко друг друга мы бьем), Хоть бы ты тут же обнялся С этим случайным врагом,- Завтра ж в газетах напишут! Господи! что за скоты! Как они знают всё, слышат!.. Что потом сделаешь ты? Ежели скажешь: "Вы лжете!"- Он очевидцев найдет, Если дуэлью пугнете, Он вас судом припугнет. Просто - не стало свободы, Чести нельзя защитить... Эх! эти новые моды! Впрочем, есть средство: побить. Но ведь, пожалуй, по роже Съездит и он между тем. Чем это кончится, боже!.. Чем это кончится, чем?.. Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... 4 Всё пошатнулось... О, где ты, Время без бурь и тревог?.. В бога не верят газеты, И отрицают поэты Пользу железных дорог! Дыбом становится волос, Чем наводнилась печать,- Даже умеренный "Голос" Начал не в меру кричать; Ни одного элемента Не пропустил, не задев, Он положеньем Ташкента Разволновался, как лев; Бдит он над западным краем, Он о России болит, С ожесточеньем и лаем Он обо всем говорит! Он изнывает в тревогах; Точно ли вышел запрет, Чтоб на железных дорогах Не продавали газет? Что - на дорогах железных! Остановить бы везде. Меньше бы трат бесполезных! И без того мы в нужде. Жизнь ежедневно дороже, Деньги трудней между тем. Чем это кончится, боже! Чем это кончится, чем?.. Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... 5 Право, конец бы таковской, И не велика печаль! Только газеты московской Было б, признаться, нам жаль, Впрочем... как пристально взвесить, Так и ее - что жалеть! Уж начала куролесить, Может совсем ошалеть. Прежде лишь мелкий чиновник Был твоей жертвой, печать, Если ж военный полковник - Стой! ни полслова! молчать! Но от чиновников быстро Дело дошло до тузов, Даже коснулся министра Неустрашимый Катков. Тронуто там у него же Много забористых тем... Чем это кончится, боже! Чем это кончится, чем?.. Ай да свободная пресса! Мало вам было хлопот? Юное чадо прогресса Рвется, брыкается, бьет, Как забежавший из степи Конь, незнакомый с уздой, Или сорвавшийся с цепи Зверь нелюдимый, лесной... (Декабрь 1865) 7 ОСТОРОЖНОСТЬ 1 В Ледовитом океане Лодка утлая плывет, Молодой, пригожей Тане Парень песенку поет: "Мы пришли на остров дикой, Где ни церкви, ни попов, Зимовать в нужде великой Здесь привычен зверолов; Так с тобой, моей голубкой, Неужли нам розно спать? Буду я песцовой шубкой, Буду лаской согревать!" Хорошо поет, собака, Убедительно поет! Но ведь это против брака,- Не нажить бы нам хлопот? Оправдаться есть возможность, Да не спросят - вот беда! Осторожность! осторожность! Осторожность, господа!.. 2 У солидного папаши Либералка вышла дочь (Говорят, журналы наши Всё читала день и ночь), Жениху с хорошим чином Отказала, осердясь, И с каким-то армянином Обвенчалась, не спросясь, В свете это сплошь бывает, Это тиснуть мы могли б, Но ведь это посягает На родительский принцип! За подобную оплошность Не постигла б нас беда? Осторожность, осторожность, Осторожность, господа! 3 Наш помещик Пантелеев Век играл, мотал и пил, А крестьянин Федосеев Век трудился и копил - И по улицам столицы Пантелеев ходит гол, А дворянские землицы Федосеев приобрел. Много есть таких дворян, Но ведь это означает Оскорблять дворянский сан., Тисни, тисни! есть возможность,- А потом дрожи суда... Осторожность, осторожность, Осторожность, господа! 4 Что народ не добывает, Всё не впрок ему идет: И подрядчик нажимает, И торгаш с него дерет. Уж таков теперь обычай - Стонут, воют бедняки... Ну - а класс-то ростовщичий? Сгубят нас ростовщики! Я желал бы их, проклятых, Хорошенечко пробрать, Но ведь это на богатых Значит бедных натравлять? Ну, какая же возможность Так рискнуть? кругом беда! Осторожность, осторожность, Осторожность, господа! 5 Крестный ход в селе Остожье, Вдруг: "Пожар!"- кричит народ. "Не бросать же дело божье - Кончим прежде крестный ход". И покудова с иконой Обходили всё село, Искрой, ветром занесенной, И другой посад зажгло. Погорели! В этом много Правды горькой и простой, Но ведь это против бога, Против веры... ой! ой! ой! Тут полнейшая возможность К обвиненью без суда... Ради бога, осторожность, Осторожность, господа (Декабрь 1865) 8 ПРОПАЛА КНИГА! 1 Пропала книга! Уж была Совсем готова - вдруг пропала! Бог с ней, когда идее зла Она потворствовать желала! Читать маранье праздных дур И дураков мы недосужны. Не нужно нам плохих брошюр, Нам нужен хлеб, нам деньги нужны! Но может быть, она была Честна... а так резка, смела? Две-три страницы роковые... О, если так, ее мне жаль! И, может быть, мою печаль Со мной разделит вся Россия! 2 Уж напечатана - и нет!.. Не познакомимся мы с нею; Девица в девятнадцать лет Не замечтается над нею; О ней не будут рассуждать Ни дилетант, ни критик мрачный, Студент не будит посыпать Ее листов золой табачной. Пропала! с ней и труд пропал, Затрачен даром капитал, Пропали хлопоты большие... Мне очень жаль, мне очень жаль, И, может быть, мою печаль Со мной разделит вся Россия! 3 Прощай! горька судьба твоя, Бедняжка! Как зима настанет, За чайным столиком семья Гурьбой читать тебя не станет. Не занесешь ты новых дум В глухие, темные селенья, Где изнывает русский ум Вдали от центров просвещенья! О, если ты честна была, Что за беда, что ты смела? Так редки книги не пустые... Мне очень жаль, мне очень жаль, И, может быть, мою печаль Со мной разделит вся Россия!.. ( Конец 1866 - начало 1867 ) 73-75. СЦЕНЫ ИЗ ЛИРИЧЕСКОЙ КОМЕДИИ "МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА" 1 ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ СЦЕНА ТРЕТЬЯ Зимняя картина. Равнина, занесенная снегом, кое-где деревья, пни, )>> кустарник; впереди сплошной лес. По направлению к лесу, без дороги, кто на лыжах, кто на четвереньках, кто барахтаясь по пояс в снегу, тянется вереница загонщиков, человек сто: мужики, отстав- ные солдаты, бабы, девки, мальчики и девочки. Каждый и каждая с дубинкою; у некоторых мужиков ружья. За народом САВЕЛИЙ, окладчик, продавший медведя и распоряжающийся охотою. По до- роге, протоптываемой народом, пробираются, часто спотыкаясь, гос- пода охотники. Впереди KНЯЗЬ ВОЕХОТСКИЙ, старик лет 65-ти, сановник, за ним БАРОН ФОН ДЕР ГРЕБЕН, нечто вроде послан- ника, важная надменная фигура, лет 50. Он изредка переговаривается с Воехотским, но оба они более заняты трудным процессом ходьбы. За ними МИША, плотный, полнолицый господин, лет 45, действитель- ный статский советник, служит; здоров до избытка, шутник и хохо- тун; рядом с ним ПАЛЬЦОВ, господин лет 50-ти, не служил и не служит. Они горячо разговаривают. Мина и Пальцов продолжают прежде начатый разговор. << ПАЛЬЦОВ >> ... Что ты ни говори, претит душе моей Тот круг, где мы с тобою бродим: Двух-трех порядочных людей На сотню франтов в нем находим. А что такое русский франт? Всё совершенствуется в свете, А у него единственный талант, Единственный прогресс - в жилете. Вино, рысак, лоретка - тут он весь И с внутренним и с внешним миром. Его тщеславие вращается доднесь Между конюшней и трактиром. Программа жалкая его - Не делать ровно ничего, Считая глупостью и ложью Всё, кроме светской суеты; Гнушаться чернью, быть на "ты" Со всею именитой молодежью; За недостатком гордости в душе, Являть ее в своей осанке; Дрожать для дела на гроше И тысячи бросать какой-нибудь цыганке; Знать наизусть Елен и Клеопатр, Наехавших из Франции в Россию, Ходить в Михайловский театр И презирать - Александрию. Французским jeunes premiers в манерах подражать, Искусно на коньках кататься, На скачках призы получать И каждый вечер напиваться В трактирах и в других домах, С отличной стороны известных, Или в милютиных рядах, За лавками, в конурах тесных, Где царствует обычай вековой Не мыть полов, салфеток, стклянок, Куда влекут они с собой И чопорных, брезгливых парижанок, Чтобы в разгаре кутежа, В угоду пристающим спьяна, Есть устрицы с железного ножа И пить вино из грязного стакана! В одном прогресс являет он - Наш милый франт - что всё мельчает, Лет в двадцать волосы теряет, Тщедушен, ростом умален И слабосилием наказан. Стаканом можно каждого споить И каждого не трудно удавить На узкой ленточке, которой он повязан! << МИША >> Ты метко франтов очертил. << ПАЛЬЦОВ >> Одно я только позабыл, Коснувшись этой тли снаружи, Что эти полумертвецы, Развратом юности ослабленные души, Невежды, если не глупцы,- Со временем родному краю Готовятся... << МИША >> Я понимаю. Но не одних же пустомель Встречаем мы и в светском мире: Есть люди - их понятья шире, Доступна им живая цель. Сбери-ка эти единицы, Таланты, знания, умы, С великорусской Костромы До полурусской Ниццы, Соедини-ка их в одно Разумным, общерусским делом... << ПАЛЬЦОВ >> Соединить их - мудрено! Занесся ты, в порыве смелом, Бог весть куда, любезный друг! Вернись-ка к фактам! << МИША >> Факты трудны! Не говорю, чтоб были скудны, Но не припомнишь вдруг! Я сам не слишком обольщаюсь, Не ждал я и не жду чудес, Но твердо за одно ручаюсь, Что с мели сдвинул нас прогресс. Вот например: давно не очень Жизнь на Руси груба была И, как под музыку текла Под град ругательств и пощечин: Тот звук, как древней драме хор, Необходим был жизни нашей. Ну, а теперь - гуманный спор, Игривый спич за полной чашей! << ПАЛЬЦОВ >> Вот чудо! << МИША >> Чуда, друг мой, нет, Но всё же выигрыш в итоге. Засевши на большой дороге С дворовой челядью, мой дед Был, говорят, грозою краю, А я - его любезный внук - Я друг народа, друг наук, Я в комитетах заседаю! << ПАЛЬЦОВ >> Ты шутишь? << МИША >> Нет, я не шучу! Я с этой резкостью сравненья Одно тебе сказать хочу: "Держись на русской точке зренья"- И ты утешишься, друг мой! Не слишком длинное пространство Нас разделяет с стариной, Но уж теперь не то дворянство, В литературе дух иной, Администраторы иные... << ПАЛЬЦОВ >> Да! люди тонко развитые! О них судить не нашему уму, Довольно с нас благоговеть, гордиться. Ты эпитафию читал ли одному? По-моему, десяткам пригодится! "Систему полумер приняв за идеал, Ни прогрессист, ни консерватор, Добро ты портил, зла не улучшал, Но честный был администратор..." В администрацию попасть большая честь; Но будь талант - пути открыты, И надобно признаться, всё в ней есть, Есть даже, кажется, спириты! << МИША >> Давно ли чуждо было нам Всё, кроме личного расчета? Теперь к общественным делам Явилась рьяная забота! << ПАЛЬЦОВ >> смеется С тех пор как родину прогресс Поставил в новые условья, О Русь! вселился новый бес Почти во все твои сословья. То бес "общественных забот!. Кто им не одержим? Но - чудо!- Не много выиграл народ, И легче нет ему покуда Ни от чиновных мудрецов, Ни от фанатиков народных, Ни от начитанных глупцов, Лакеев мыслей благородных! << МИША >> Ну! зол ты стал, как погляжу! Прослыть стараясь Вельзевулом, Ты и себя ругнул огулом. А я, опять-таки, скажу: Часть общества по мере сил развита, Не сплошь мы пошлости рабы: Есть признаки осмысленного быта, Есть элементы для борьбы. У нас есть крепостник-плантатор, Но есть и честный либерал; Есть заскорузлый консерватор, А рядом - сам ты замечал - Великосветский радикал! << ПАЛЬЦОВ >> Двух слов без горечи не бросит, Без грусти ни на чем не остановит глаз, Он не идет, а, так сказать, проносит Себя, как контрабанду, среди нас. Шалит землевладелец крупный, Морочит модной маской свет, Иль точно тайной недоступной Он полон - не велик секрет! << МИША >> И то уж хорошо, что времена пришли Брать эти - не другие роли... Давно ли мы безгласно шли, Куда погонят нас, давно ли?.. Теперь, куда ни посмотри, Зачатки критики, стремленье... << ПАЛЬЦОВ >> с гневом Пожалуйста, не говори Про русское общественное мненье! Его нельзя не презирать Сильней невежества, распутства, тунеядства; На нем предательства печать И непонятного злорадства! У русского особый взгляд, Преданьям рабства страшно верен: Всегда побитый виноват, А битым - счет потерян! Как будто с умыслом силки Мы расставляем мысли смелой: Сперва - сторонников полки, Восторг почти России целой, Потом - усталость; наконец, Все настороже, все в тревоге, И покидается боец Почти один на полдороге... Победа! мимо всех преград Прошла и принялась идея. "Ура!"- кричим мы не робея, И тот, кто рад и кто не рад... Зато с каким зловещим тактом Мы неудачу сторожим! Заметив облачко над фактом, Как стушеваться мы спешим! Как мы вертим хвостом лукаво, Как мы уходим величаво В скорлупку пошлости своей! Как негодуем, как клевещем, Как ретроградам рукоплещем, Как выдаем своих друзей! Какие слышатся аккорды В постыдной оргии тогда! Какие выдвинутся морды На первый план! Гроза, беда! Облава - в полном смысле слова!.. Свалились в кучу - и готово Холопской дури торжество, Мычанье, хрюканье, блеянье И жеребячье гоготанье - А-ту его! а-ту его!.. Не так ли множество идей Погибло несомненно важных, Помяв порядочных людей И выдвинув вперед продажных? Нам всё равно! Не дорожим Мы шагом к прочному успеху. Прогресс?.. его мы не хотим - Нам дай новинку, дай потеху! И вот новинке всякий рад День, два; все полны грез и веры. А завтра с радостью глядят, Как "рановременные" меры Теряют должные размеры И с треском катятся назад!.. Народ впереди остановился. Остановились и охотники. Савелий, объ- яснив, что-то князю Воехотскому, причем таинственно указывал по направлению к лесу, подходит к Пальцову и Мише. << САВЕЛИЙ >> На нумера извольте становиться. Теперь нельзя курить И громко говорить здесь не годится. << МИША >> Что ж можно? Можно водку пить! Хохочет и, наливая из фляжки, потчует Пальцова и пьет сам. Савелий, расставив охотников по цепи, в расстоянии шагов пятиде- сяти друг от друга, разделяет народ на две половины; одна молча и с предосторожностями отправляется по линии круга направо, другая налево. СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ Барон фон дер Гребен и князь Воехотский. На 5-ом. Барон сидит на складном стуле; снег около него утоптан, под ногами ковер. Близ него прислонены к дереву три штуцера со взведенными курками. В нескольких шагах от него, сзади, мужик - охотник с рогатиной. << КН. ВОЕХОТСКИЙ >> подходя к барону с своего, соседнего нумера Теперь, барон, вы видели природу, Вы видели народ наш? << БАРОН >> И не мог Не заключить, что этому народу Пути к развитью заградил сам бог. << КН. ВОЕХОТСКИЙ >> Да! да! непобедимые условья! Но, к счастию, народ не выше их: Невежество, бесчувственность воловья Полезны при условиях таких. << БАРОН >> Когда природа отвечать не может Потребностям, которые родит Развитие,- оно беды умножит И только даром страсти распалит. << КН. ВОЕХОТСКИЙ >> Вы угадали мысль мою: нелепо В таких условьях просвещать народ. На почве, где с трудом родится репа, С развитием банан не расцветет. Нам не указ Европа: там избыток Во всех дарах, по милости судеб; А здесь один суровый черный хлеб Да из него же гибельный напиток! И средства нет прибавить что-нибудь. Болото, мох, песок - куда ни взглянешь! Не проведешь сюда железный путь, К путям железным весь народ не стянешь! А здесь - вот, например, зимой - Какие тут возможны улучшенья?.. Хоть лошадям убавьте-ка мученья, Устройте экипаж другой! Здесь мужику, что вышел за ворота, Кровавый труд, кровавая борьба: За крошку хлеба капля пота - Вот в двух словах его судьба! Его сама природа осудила На грубый труд, неблагодарный бой И от отчаянья разумно оградила Невежества спасительной броней. Его удел - безграмотство, беспутство, Убожество и чувством, и умом, Его узда - налоги, труд, рекрутство, Его утеха - водка с дурманом! << БАРОН >> So, so... СЦЕНА ПЯТАЯ Пальцов и Миша. на No 1-ом. К Пальцову подходит со своего нумера Миша. << МИША >> Еще не скоро выйдет зверь... Покаместь приведем-ка в ясность То время, как "свобода", "гласность", Которыми набили мы теперь Оскому, как незрелыми плодами, Не слышались и в шутку между нами. Когда считался зверем либерал, Когда слова "общественное благо" И произнесть нужна была отвага, Которою никто не обладал! Когда одни житейские условья Сближали нас, а попросту расчет, И лишь в одном сливались все сословья, Что дружно налегали на народ... << ПАЛЬЦОВ >> Великий век, когда блистал Среди безгласных поколений Администратор-генерал И откупщик - кабачный гений! << МИША >> Ты, думаю, охоту на двуногих Застал еще в ребячестве своем. Слыхал ты вопли стариков убогих И женщин, засекаемых кнутом? Я думаю, ты был не полугода И не забыл порядки тех времен, Когда, в ответ стенаниям народа, Мысль русская стонала в полутон? << ПАЛЬЦОВ >> Великий век - великих мер! "Не рассуждать - повиноваться!"- Девиз был общий; сам Гомер Не смел Омиром называться. << МИША >> Припомни, как в то время золотое Учили нас? Раздолье-то какое! Сын барина, чиновника, князька Настолько норовил образоваться, Чтоб на чужие плечи забираться Уметь - а там дорога широка! Три фазиса дворянское развитье Прекрасные являло нам тогда: В дни юности - кутеж и стеклобитье, Наука жизни - в зрелые года (Которую не в школах европейских - Мы черпали в гостиных и лакейских ), И, наконец, заветная мечта - Почетные, доходные места... Припомнил ты то время золотое, Которого исчадье мы прямое, Припомнил? - Ну, так полюбуйся им! Как яблоню качает проходящий, Весь занятый минутой настоящей, Желанием одним руководим - Набрать плодов и дале в путь пуститься, Не думая, что много их свалится, Которых он не сможет захватить, Которые напрасно будут гнить,- Так русское общественное древо, Кто только мог, направо и налево Раскачивал, спеша набить карман, Не думая о том, что будет дале... Мы все тогда жирели, наживали, Все... кроме, разумеется, крестьян... Да в стороне стоял один, печален, Тогдашний чистоплотный либерал; Он рук в грязи житейской не марал, Он для того был слишком идеален, Но он зато не делал ничего... << ПАЛЬЦОВ >> О ком ты говоришь? << МИША >> В литературе Описан он достаточно: его Прозвали "лишним". Честный по натуре, Он был аристократ, гуляка и лентяй; Избыточно снабженный всем житейским, Следил он за движеньем европейским... << ПАЛЬЦОВ >> Да это - я! << МИША >> Как хочешь понимай! Тип был один, оттенков было много. Судили их тогда довольно строго, Но я недавно начал понимать, Что мы добром должны их поминать... Диалектик обаятельный, Честен мыслью, сердцем чист! Помню я твой взор мечтательный, Либерал-идеалист! Созерцающий, читающий, С неотступною хандрой По Европе разъезжающий, Здесь и там - всему чужой. Для действительности скованный, Верхоглядом жил ты, зря, Ты бродил разочарованный, Красоту боготворя; Всё с погибшими созданьями Да с брошюрами возясь, Наполняя ум свой знаньями, Обходил ты жизни грязь; Грозный деятель в теории, Беспощадный радикал, Ты на улице истории С полицейским избегал; Злых, надменных, угнетающих, Лишь презреньем ты карал, Не спасал ты утопающих, Но и в воду не толкал... Ты, в котором чуть не гения Долго видели друзья, Рыцарь доброго стремления И беспутного житья! Хоть реального усилия Ты не сделал никогда, Чувству горького бессилия Подчинившись навсегда,- Всё же чту тебя и ныне я, Я люблю припоминать На челе твоем уныния Беспредельного печать: Ты стоял перед отчизною, Честен мыслью, сердцем чист, Воплощенной укоризною, Либерал-идеалист! << ПАЛЬЦОВ >> Куда ж девались люди эти? << МИША >> Бог весть! Я не встречаю их. Их песня спета - что нам в них? Герои слова, а на деле - дети! Да! одного я встретил: глуп, речист И стар, как возвращенный декабрист. В них вообще теперь не много толку. Мудрейшие достали втихомолку Такого рода прочные места, Где служба по возможности чиста, И, средние оклады получая, Не принося ни пользы, ни вреда, Живут себе под старость припевая; За то теперь клеймит их иногда Предателями племя молодое; Но я ему сказал бы: не забудь - Кто выдержал то время роковое, Есть отчего тому и отдохнуть. Бог на помочь! бросайся прямо в пламя И погибай... Но, кто твое держал когда-то знамя, Тех не пятнай! Не предали они - они устали Свой крест нести, Покинул их дух Гнева и Печали На полпути... --- Еще добром должны мы помянуть Тогдашнюю литературу, У ней была задача: как-нибудь Намеком натолкнуть на честный путь К развитию способную натуру... Хорошая задача! Не забыл, Я думаю, ты истинных светил, Отметивших то время роковое: Белинский жил тогда, Грановский, Гоголь жил, Еще найдется славных двое-трое - У них тогда училось всё живое... Белинский был особенно любим... Молясь твоей многострадальной тени, Учитель! перед именем твоим Позволь смиренно преклонить колени! В те дни, как всё коснело на Руси, Дремля и раболепствуя позорно, Твой ум кипел - и новые стези Прокладывал, работая упорно. Ты не гнушался никаким трудом: "Чернорабочий я - не белоручка!"- Говаривал ты нам - и напролом Шел к истине, великий самоучка! Ты нас гуманно мыслить научил, Едва ль не первый вспомнил об народе, Едва ль не первый ты заговорил О равенстве, о братстве, о свободе... Недаром ты, мужая по часам, На взгляд глупцов казался переменчив, Но пред врагом заносчив и упрям, С друзьями был ты кроток и застенчив. Не думал ты, что стоишь ты венца, И разум твой горел не угасая, Самим собой и жизнью до конца Святое недовольство сохраняя,- То недовольство, при котором нет Ни самообольщенья, ни застоя, С которым и на склоне наших лет Постыдно мы не убежим из строя,- То недовольство, что душе живой Не даст восстать противу новой силы За то, что заслоняет нас собой И старцам говорит: "Пора в могилы!" --- Грановского я тоже близко знал - Я слушал лекции его три года. Великий ум! счастливая природа! Но говорил он лучше, чем писал. Оно и хорошо - писать не время было: Почти что ничего тогда не проходило! Бывали случаи: весь век Считался умным человек, А в книге глупым очутился: Пропал и ум, и слог, и жар, Как будто с бедным приключился Апоплексический удар! Когда же в книгах будем мы блистать Всей русской мыслью, речью, даром, А не заиками хромыми выступать С апоплексическим ударом?.. --- Перед рядами многих поколений Прошел твой светлый образ; чистых впечатлений И добрых знаний много сеял ты, Друг Истины, Добра и Красоты! Пытлив ты был: искусство и природа, Наука, жизнь - ты всё познать желал, И в новом творчестве ты силы почерпал, И в гении угасшего народа... И всем делиться с нами ты хотел! Не диво, что тебя мы горячо любили: Терпимость и любовь тобой руководили. Ты настоящее оплакивать умел И брата узнавать в рабе иноплеменном, От нас веками отдаленном! Готовил родине ты честных сыновей, Провидя луч зари за непроглядной далью. Как ты любил ее! Как ты скорбел о ней! Как рано умер ты, терзаемый печалью! Когда над бедной русскою землей Заря надежды медленно всходила, Созрел недуг, посеянный тоской, Которая всю жизнь тебя крушила... Да! славной смертью, смертью роковой Грановский умер... кто не издевался Над "беспредметною" тоской? Но глупый смех к чему не придирался! "Гражданской скорбью" наши мудрецы Прозвали настроение такое... Над чем смеяться вздумали, глупцы! Опошлить чувство силятся какое! Поверхностной иронии печать Мы очень часто налагаем На то, что должно уважать, Зато - достойное презренья уважаем! Нам юноша, стремящийся к добру, Смешон восторженностью странной, А зрелый муж, поверженный в хандру, Смешон тоскою постоянной; Не понимаем мы глубоких мук, Которыми болит душа иная, Внимая в жизни вечно ложный звук И в праздности невольной изнывая; Не понимаем мы - и где же нам понять?- Что белый свет кончается не нами, Что можно личным горем не страдать И плакать честными слезами. Что туча каждая, грозящая бедой, Нависшая над жизнию народной, След оставляет роковой В душе живой и благородной! --- Да! были личности!... Не пропадет народ, Обретший их во времена крутые! Мудреными путями бог ведет Тебя, многострадальная Россия! Попробуй усомнись в твоих богатырях Доисторического века, Когда и в наши дни выносят на плечах Всё поколенье два-три человека! --- Как ты меня, однако ж, взволновал! Не шуточное вышло излиянье, Я лучший перл со дна души достал, Чистейшее мое воспоминанье! Мне стало грустно... Надо попадать, По мере сил, опять на тон шутливый... .................................. <<(В лесу раздается сигнальный выстрел и вслед за тем крики, трещотки, хлопушки. Охот- >> << ники поспешно расходятся на свои нумера и становятся на стороже, со взведенными >> << штуцерами...)>> 2 ПЕСНЯ О ТРУДЕ Кто хочет сделаться глупцом, Тому мы предлагаем: Пускай пренебрежет трудом И жить начнет лентяем. Хоть Геркулесом будь рожден И умственным атлетом, Всё ж будет слаб, как тряпка, он И жалкий трус при этом. Нет в жизни праздника тому, Кто не трудится в будень. Пока есть лишний мед в дому, Терпим пчелами трутень; Когда ж общественной нужды Придет крутое время, Лентяй, не годный никуды! Ты всем двойное бремя. Когда придут зараза, мор, Ты первый кайся богу, Запрешь ворота на запор, Но смерть найдет дорогу!.. Кому бросаются в глаза В труде одни мозоли, Тот глуп, не смыслит ни аза! Страдает праздность боле. Когда придет упадок сил, Хандра подступит злая - Верь, ни единый пес не выл Тоскливее лентяя! Итак, о славе не мечтай Не будь на деньги падок, Трудись по силам и желай, Чтоб труд был вечно сладок. Чтоб испустить последний вздох Не в праздности - в работе, Как старый пес мой, что издох Над гаршнепом в болоте!.. 3 ПЕСНЯ Отпусти меня, родная, Отпусти не споря! Я не травка полевая, Я взросла у моря. Не рыбацкий парус малый - Корабли мне снятся,. Скучно! в этой жизни вялой Дни так долго длятся. Здесь, как в клетке, заперта я, Сон кругом глубокий, Отпусти меня, родная, На простор широкий, Где сама ты грудью белой Волны рассекала, Где тебя я гордой, смелой, Счастливой видала. Ты не с песнею победной К берегу пристала, Но хоть час из жизни бедной Торжество ты знала. Пусть и я сломлюсь от горя, Не жалей ты дочку! Коли вырастет у моря - Не спастись цветочку Всё равно! Сегодня счастье. Завтра буря грянет, Разыграется ненастье, Ветер с моря встанет, В день один песку нагонит На прибрежный цветик И навеки похоронит!.. Отпусти, мой светик!.. (Конец 1866-март 1867) 76. СУД Современная повесть 1 "Однажды, зимним вечерком" Я перепуган был звонком, Внезапным, властным... Вот опять! Зачем и кто - как угадать? Как сладить с бедной головой, Когда врывается толпой В нее тревожных мыслей рой? Вечерний звон! вечерний звон! Как много дум наводит он! За много лет всю жизнь мою Припомнил я в единый миг, Припомнил каждую статью И содержанье двух-трех книг, Мной сочиненных. Вспоминал Я также то, где я бывал, О чем и с кем вступал я в спор; А звон неумолим и скор, Меж тем на миг не умолкал, Пока я брюки надевал... О невидимая рука! Не обрывай же мне звонка! Тотчас я силы соберу, Зажгу свечу - и отопру. Гляжу - чуть теплится камин. Невинный "Модный магазин" (Издательницы Софьи Мей) И письма - память лучших дней - Жены теперешней моей, Когда, наивна и мила, Она невестою была, И начатый недавно труд, И мемуары - весом в пуд, И приглашенья двух вельмож, В дома которых был я вхож, До прейскуранта крымских вин - Всё быстро бросил я в камин! И если б истребленья дух Насытить время я имел, Камин бы долго не потух. Но колокольчик мой звенел Что миг - настойчивей и злей. Пылай, камин! Гори скорей, Записок толстая тетрадь! Пора мне гостя принимать... Ну, догорела! Выхожу В гостиную - и нахожу Жену... О, верная жена! Ни слез, ни жалоб, лишь бледна. Блажен, кому дана судьбой Жена с геройскою душой, Но тот блаженней, у кого Нет близких ровно никого... "Не бойся ничего! поверь, Всё пустяки!"- шепчу жене, Но голос изменяет мне. Иду - и отворяю дверь... Одно из славных русских лиц Со взором кротким без границ, Полуопущенным к земле, С печатью тайны на челе, Тогда предстал передо мной Администратор молодой. Не только этот грустный взор, Формально всё - до звука шпор Так деликатно было в нем, Что с этим тактом и умом Он даже больше был бы мил, Когда бы меньше был уныл. Кивнув угрюмо головой, Я указал ему на стул, Не сел он; стоя предо мной, Он лист бумаги развернул И подал мне. Я прочитал И ожил - духом просиял! Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он! Порой таких ужасных дум, Что и действительность сама Не помрачает так ума, Напротив, возвращает ум! "Судить назначено меня При публике, при свете дня!- Я крикнул весело жене.- Прочти, мой друг! Поди ко мне!" Жена поспешно подошла И извещение прочла: "Понеже в вашей книге есть Такие дерзкие места, Что оскорбилась чья-то честь И помрачилась красота, То вас за дерзость этих мест Начальство отдало под суд, А книгу взяло под арест". И дальше чин и подпись тут. Я сущность передал - но слог... Я слога передать не мог! Когда б я слог такой имел, Когда б владел таким пером, Я не дрожал бы, не бледнел Перед нечаянным звонком... Заметив радость, а не злость В лице моем, почтенный гость Любезно на меня взглянул. Вновь указав ему на стул, Я папиросу предложил, Он сел и скромно закурил. Тогда беседа началась О том, как многое у нас Несовершенно; как далек Тот вожделенный идеал, Какого всякий бы желал Родному краю: нет дорог, В торговле плутни и застой, С финансами хоть волком вой, Мужик не чувствует добра, Et caetera, et caetera... Уж час в беседе пролетел, А не коснулись между тем Мы очень многих важных тем, Но тут огарок догорел, Дымясь,- и вдруг расстались мы Среди зловония и тьмы. 2 Ну, суд так суд! В судебный зал Сберется грозный трибунал, Придут враги, придут друзья, Предстану - обвиненный - я, И этот труд, горячий труд Анатомировать начнут! Когда я отроком блуждал По тихим волжским берегам, "Суд в подземелье" я читал, Жуковского поэму,- там, Что стих, то ужас: темный свод Грозя обрушиться, гнетет; Визжа, заржавленная дверь Поет: "Не вырвешься теперь!" И ряд угрюмых клобуков При бледном свете ночников, Кивая, вторит ей в ответ: "Преступнику спасенья нет!" Потом, я помню, целый год Во сне я видел этот свод, Монахов, стражей, палачей; И живо так в душе моей То впечатленье детских дней, Что я и в зрелые года Боюсь подземного суда. Вот почему я ликовал, Когда известье прочитал, Что гласно буду я судим, Хоть утверждают: гласность - дым. Оно конечно: гласный суд - Всё ж суд. Притом же, говорят, Там тоже спуску не дают; Посмотрим, в чем я виноват. (Сажусь читать, надев халат.) Каких задач, каких трудов Для человеческих голов Враждебный рок не задавал? Но, литератор прежних дней! Ты никогда своих статей С подобным чувством не читал, Как я в ту роковую ночь. Скажу вам прямо - скрытность прочь,- Я с точки зрения судьи Всю ночь читал мои статьи. И нечто странное со мной Происходило... Боже мой! То, оправданья подобрав, Я говорил себе: я прав! То сам себя воображал Таким злодеем, что дрожал И в зеркало гляделся я... Занятье скверное, друзья! Примите добрый мой совет, Писатели грядущих лет! Когда постигнет вас беда, Да будет чужд ваш бедный ум Судебно-полицейских дум - Оставьте дело до суда! Нет пользы голову трудить Над тем, что будут говорить Те, коих дело обвинять, Как наше - книги сочинять. А если нервы не уснут На милом слове "Гласный суд", Подлей побольше рому в чай И безмятежно засыпай!.. 3 Заснул и я, но тяжек сон Того, кто горем удручен. Во сне я видел, что герой Моей поэмы роковой С полуобритой головой, В одежде арестантских рот Вдоль по Владимирке идет. А дева, далеко отстав, По плечам кудри разметав, Бежит за милым, на бегу Ныряя по груди в снегу, Бежит, и плачет, и поет... Дитя фантазии моей, Не плачь! До снеговых степей, Я знаю, дело не дойдет. В твоей судьбе средины нет: Или увидишь божий свет, Или - преступной признана - С позором будешь сожжена! Итак, молись, моя краса, Чтобы по милости твоей Не стали наши небеса Еще туманней и темней! Потом другой я видел сон, И был безмерно горек он: Вхожу я в суд - и на скамьях Друзей, родных встречает взор, Но не участье в их чертах - Негодованье и укор! Они мне взглядом говорят: "С тобой мы незнакомы, брат!" -"Что с вами, милые мои?"- Тогда невольно я спросил; Но только я заговорил, Толпа покинула скамьи, И вдруг остался я один, Как голый пень среди долин, Тогда, отчаяньем объят, Я разревелся пред судом И повинился даже в том, В чем вовсе не был виноват!.. Проснувшись, долго помышлял Я о моем жестоком сне, Мужаться слово я давал, Но страшно становилось мне: Ну, как и точно разревусь, От убеждений отрекусь? Почем я знаю: хватит сил Или не хватит - устоять?.. И начал я припоминать, Как развивался я, как жил: Родился я в большом дому, Напоминающем тюрьму, В котором грозный властелин Свободно действовал один, Держа под страхом всю семью И челядь жалкую свою; Рассказы няни о чертях Вносили в душу тот же страх; Потом я в корпус поступил И там под тем же страхом жил. Случайно начал я писать, Тут некий образ посещать Меня в часы работы стал. С пером, со стклянкою чернил Он над душой моей стоял, Воображенье леденил, У мысли крылья обрывал. Но не довольно был он строг, И я терпел еще за то, Что он подчас мой труд берег Или вычеркивал не то. И так писал я двадцать лет, И вышел я такой поэт, Каким я выйти мог... Да, да! Грозит последняя беда... Пошли вам бог побольше сил! Меня же так он сотворил, Что мимо будки городской Иду с стесненною душой, И, право, я не поручусь, Что пред судом не разревусь... 4 Не так счастливец молодой Идет в таинственный покой, Где, нетерпения полна, Младая ждет его жена, С каким я трепетом вступал В тот роковой, священный зал, Где жизнь, и смерть, и честь людей В распоряжении судей. Герой - а я теперь герой - Быть должен весь перед тобой, О публика! во всей красе... Итак, любуйся: я плешив, Я бледен, нервен, я чуть жив, И таковы почти мы все. Но ты не думай, что тебя Хочу разжалобить: любя Свой труд, я вовсе не ропщу, Я сожалений не ищу; "Коварный рок", "жестокий рок" Не больше был ко мне жесток, Как и к любому бедняку. То правда: рос я не в шелку, Под бурей долго я стоял, Меня тиранила нужда, Гнела любовь, гнела вражда; Мне граф <Орлов> мораль читал, И цензор слог мой исправлял, Но не от этих общих бед Я слаб и хрупок как скелет. Ты знаешь, я - "любимец муз", А невозможно рассказать, Во что обходится союз С иною музой; благодать Тому, чья муза не бойка: Горит он редко и слегка. Но горе, ежели она Славолюбива и страстна. С железной грудью надо быть, Чтоб этим ласкам отвечать, Объятья эти выносить, Кипеть, гореть - и погасать, И вновь гореть - и снова стыть. Довольно! Разве досказать, Удобный случай благо есть, Что я, когда начну писать, Перестаю и спать, и есть... Не то чтоб ощутил я страх, Когда уселись на местах И судьи и народ честной, Интересующийся мной, И приготовился читать Тот, чье призванье - обвинять; Но живо вспомнил я тогда Счастливой юности года, Когда придешь, бывало, в класс И знаешь: сечь начнут сейчас! Толпа затихла, начался Доклад - и длился два часа... Я в деле собственном моем, Конечно, не судья; но в том, Что обвинитель мой читал, Своей статьи я не узнал. Так пахарь был бы удивлен, Когда бы рожь посеял он, А уродилось бы зерно Ни рожь, ни греча, ни пшено - Ячмень колючий, и притом Наполовину с дурманом! О прокурор! ты не статью, Ты душу вывернул мою! Слагая образы мои, Я только голосу любви И строгой истины внимал, А ты так ясно доказал, Что я законы нарушал! Но где ж не грозен прокурор?.. Смягченный властию судей, Не так был грозен приговор: Без поэтических затей, Не на утесе вековом, Где море пенится кругом И бьется жадною волной О стены башни крепостной, - На гаупвахте городской, Под вечным смрадом тютюна, Я месяц высидел сполна... Там было сыро; по углам Белела плесень; по стенам Клопы гуляли; в щели рам Дул ветер, порошил снежок. Сиди-посиживай, дружок! Я спать здоров, но сон был плох По милости проклятых блох. Другая, горшая беда: В мой скромный угол иногда Являлся гость: дебош ночной Свершив, гвардейский офицер, Любезный, статный, молодой И либеральный выше мер, День-два беседовал со мной. Уйдет один, другой придет И те же басенки плетет... Блоха - бессонница - тютюн - Усатый офицер-болтун - Тютюн - бессонница - блоха - Всё это мелочь, чепуха! Но веришь ли, читатель мой! Так иногда с блохами бой Был тошен; смрадом тютюна Так жизнь была отравлена, Так больно клоп меня кусал И так жестоко донимал Что день, то новый либерал, Что я закаялся писать... Бог весть, увидимся ль опять!.. Эпилог Зимой поэт молчал упорно, Зимой писать охоты нет, Но вот дохнула благотворно Весна - не выдержал поэт! Вновь пишет он, призванью верен. Пиши, но будь благонамерен! И не рискуй опять попасть На гаупвахту или в часть! <Конец 1866-1867> 77. Посвящается неизвестному другу, приславшему мне сти- отворение "Не может быть" Умру я скоро. Жалкое наследство, О родина! оставлю я тебе. Под гнетом роковым провел я детство И молодость - в мучительной борьбе. Недолгая нас буря укрепляет, Хоть ею мы мгновенно смущены, Но долгая - навеки поселяет В душе привычки робкой тишины. На мне года гнетущих впечатлений Оставили неизгладимый след. Как мало знал свободных вдохновений, О родина! печальный твой поэт! Каких преград не встретил мимоходом С своей угрюмой музой на пути?.. За каплю крови, общую с народом, И малый труд в заслугу мне сочти! Не торговал я лирой, но, бывало, Когда грозил неумолимый рок, У лиры звук неверный исторгала Моя рука.. Давно я одинок; Вначале шел я с дружною семьею, Но где они, друзья мои, теперь? Одни давно рассталися со мною, Перед другими сам я запер дверь; Те жребием постигнуты жестоким, А те прешли уже земной предел... За то, что я остался одиноким, Что я ни в ком опоры не имел, Что я, друзей теряя с каждым годом, Встречал врагов всё больше на пути - За каплю крови, общую с народом, Прости меня, о родина! прости! Я призван был воспеть твои страданья, Терпеньем изумляющий народ! И бросить хоть единый луч сознанья На путь, которым бог тебя ведет, Но, жизнь любя, к ее минутным благам Прикованный привычкой и средой, Я к цели шел колеблющимся шагом, Я для нее не жертвовал собой, И песнь моя бесследно пролетела, И до народа не дошла она, Одна любовь сказаться в ней успела К тебе, моя родная сторона! За то, что я, черствея с каждым годом, Ее умел в душе моей спасти, За каплю крови, общую с народом, Мои вины, о родина! прости!.. <26-27 февраля 1867> 78. Еще тройка 1 Ямщик лихой, лихая тройка И колокольчик под дугой, И дождь, и грязь, но кони бойко Телегу мчат. В телеге той Сидит с осанкою победной Жандарм с усищами в аршин, И рядом с ним какой-то бледный Лет в девятнадцать господин. Все кони взмылены с натуги, Весь ад осенней русской вьюги Навстречу; не видать небес, Нигде жилья не попадает, Всё лес кругом, угрюмый лес... Куда же тройка поспешает? Куда Макар телят гоняет. 2 Какое ты свершил деянье, Кто ты, преступник молодой? Быть может, ты имел свиданье В глухую ночь с чужой женой? Но подстерег супруг ревнивый И длань занес - и оскорбил, А ты, безумец горделивый, Его на месте положил? Ответа нет. Бушует вьюга. Завидев кабачок, как друга, Жандарм командует: "Стоять!" Девятый шкалик выпивает... Чу! тройка тронулась опять! Гремит, звенит - и улетает Куда Макар телят гоняет. 3 Иль погубил тебя презренный. Но соблазнительный металл? Дитя корысти современной, Добра чужого ты взалкал, И в доме издавна знакомом, Когда все погрузились в сон, Ты совершил грабеж со взломом И пойман был и уличен? Ответа нет. Бушует вьюга; Обняв преступника, как друга, Жандарм напившийся храпит; Ямщик то свищет, то зевает, Поет... А тройка всё гремит, Гремит, звенит - и улетает Куда Макар телят гоняет. 4 Иль, может быть, ночным артистом Ты не был, друг? и просто мы Теперь столкнулись с нигилистом, Сим кровожадным чадом тьмы? Какое ж адское коварство Ты помышлял осуществить? Разрушить думал государство, Или инспектора побить? Ответа нет. Бушует вьюга, Вся тройка в сторону с испуга Шарахнулась. Озлясь, кнутом Ямщик по всем по трем стегает; Телега скрылась за холмом, Мелькнула вновь - и улетает Куда Макар телят гоняет!.. (2 марта 1867) 79. Зачем меня на части рвете, Клеймите именем раба?.. Я от костей твоих и плоти, Остервенелая толпа! Где логика? Отцы - злодеи, Низкопоклонники, лакеи, А в детях видя подлецов, И негодуют и дивятся, Как будто от таких отцов Герои где-нибудь родятся? Блажен, кто в юности слепой Погорячится и с размаху Положит голову на плаху... Но кто, пощаженный судьбой, Узнает жизнь, тому дороги И к честной смерти не найти. Стоять он будет на пути В недоумении, в тревоге И думать: глупо умирать, Чтоб им яснее доказать, Что прочен только путь неправый; Глупей трагедией кровавой Без всякой пользы тешить их! Когда являлся сумасшедший, Навстречу смерти гордо шедший, Что было в помыслах твоих, О публика! одну идею Твоя вмещала голова: "Посмотрим, как он сломит шею!" Но жизнь не так же дешева! Не оправданий я ищу, Я только суд твой отвергаю. Я жить в позоре не хочу, Но умереть за что - не знаю. (24 июля 1867) 80. Выбор Ночка сегодня морозная, ясная. В горе стоит над рекой Русская девица, девица красная, Щупает прорубь ногой. Тонкий ледок под ногою ломается, Вот на него набежала вода; Царь водяной из воды появляется, Шепчет: "Бросайся, бросайся сюда! Любо здесь!" Девица, зову покорная, Вся наклонилась к нему. "Сердце покинет кручинушка черная, Только разок обойму, Прянь!.." И руками к ней длинными тянется... Синие льды затрещали кругом, Дрогнула девица! Ждет - не оглянется - Кто-то шагает, идет прямиком. "Прянь! Будь царицею царства подводного!.." Тут подошел воевода Мороз: "Я тебя, я тебя, вора негодного! Чуть было девку мою не унес!" Белый старик с бородою пушистою На воду трижды дохнул, Прорубь подернулась корочкой льдистою, Царь водяной подо льдом потонул. Молвил Мороз: "Не топися, красавица! Слез не осушишь водой, Жадная рыба, речная пиявица, Там твой нарушит покой; Там защекотят тебя водяные, Раки вопьются в высокую грудь, Ноги опутают травы речные. Лучше со мной эту ночку побудь! К утру я горе твое успокою, Сладкие грезы его усыпят, Будешь ты так же пригожа собою, Только красивее дам я наряд: В белом венке голова засияет Завтра, чуть красное солнце взойдет". Девица берег реки покидает, К темному лесу идет. Села на пень у дороги: ласкается К ней воевода-старик. Дрогнется - зубы колотят - зевается - Вот и закрыла глаза... забывается... Вдруг разбудил ее Лешего крик: "Девонька! встань ты на резвые ноги, Долго Морозко тебя протомит. Спал я и слышал давно: у дороги Кто-то зубами стучит, Жалко мне стало. Иди-ка за мною, Что за охота всю ноченьку ждать! Да и умрешь - тут не будет покою: Станут оттаивать, станут качать! Я заведу тебя в чащу лесную, Где никому до тебя не дойти, Выберем, девонька, сосну любую..." Девица с Лешим решилась идти. Идут. Навстречу медведь попадается, Девица вскрикнула - страх обуял. Хохотом Лешего лес наполняется: "Смерть не страшна, а медведь испугал! Экой лесок, что ни дерево - чудо! Девонька! глянь-ка, какие стволы! Глянь на вершины - с синицу оттуда Кажутся спящие летом орлы! Темень тут вечная, тайна великая, Солнце сюда не доносит лучей, Буря взыграет - ревущая, дикая - Лес не подумает кланяться ей! Только вершины поропщут тревожно... Ну, полезай! подсажу осторожно... Люб тебе, девица, лес вековой! С каждого дерева броситься можно Вниз головой!" (1867) 81. Эй, Иван! Тип недавнего прошлого Вот он весь, как намелеван, Верный твой Иван: Неумыт, угрюм, оплеван, Вечно полупьян; На желудке мало пищи, Чуть живой на взгляд. Не прикрыты, голенищи Рыжие торчат; Вечно теплая шапчонка Вся в пуху на нем, Туго стянут сертучонко Узким ремешком; Из кармана кончик трубки Виден да кисет. Разве новенькие зубки Выйдут - старых нет... Род его тысячелетний Не имел угла - На запятках и в передней Жизнь веками шла. Ремесла Иван не знает, Делай, что дают: Шьет, кует, варит, строгает, Не потрафил - бьют! "Заживет!" Грубит, ворует, Божится и врет И за рюмочку целует Ручки у господ. Выпить может сто стаканов - Только подноси... Мало ли таких Иванов На святой Руси?.. "Эй, Иван! иди-ка стряпать! Эй, Иван! чеши собак!" Удалось Ивану сцапать Где-то четвертак, Поминай теперь как звали! Шапку набекрень - И пропал! Напрасно ждали Ваньку целый день: Гитарист и соблазнитель Деревенских дур (Он же тайный похититель Индюков и кур), У корчемника Игнатки Приютился плут, Две пригожие солдатки Так к нему и льнут. "Эй вы, павы, павы, павы! Шевелись живей!" В Ваньке пляшут все суставы С ног и до ушей, Пляшут ноздри, пляшет в ухе Белая серьга. Ванька весел, Ванька в духе - Жизнь недорога! Утром с барином расправа: "Где ты пропадал?" -"Я... нигде-с... ей-богу... право... У ворот стоял!" -"Весь-то день?"... Ответы грубы, Ложь глупа, нагла; Были зубы - били в зубы, Нет - трещит скула. "Виноват!"- порядком струся, Говорит Иван. "Жарь к обеду с кашей гуся, Щи вари, болван!" Ванька снова лямку тянет, А потом опять Что-нибудь у дворни стянет... "Неужли плошать? Коли плохо положили, Стало, не запрет!" Господа давно решили, Что души в нем нет. Неизвестно - есть ли, нет ли, Но с ним случай был: Чуть живого сняли с петли, Перед тем грустил. Господам конфузно было: "Что с тобой, Иван?" -"Так, под сердце подступило",- И глядит: не пьян! Говорит: "Вы потеряли Верного слугу, Всё равно - помру с печали, Жить я не могу! А всего бы лучше с глотки Петли не снимать"... Сам помещик выслал водки Скуку разогнать. Пил детина ерофеич, Плакал да кричал: "Хоть бы раз Иван Мосеич Кто меня назвал!"... Как мертвецки накатили, В город тем же днем: "Лишь бы лоб ему забрили - Вешайся потом!" Понадеялись на дружбу, Да не та пора: Сдать беззубого на службу Не пришлось. "Ура!" Ванька снова водворился У своих господ И совсем от рук отбился, Без просыпу пьет. Хоть бы в каторгу урода - Лишь бы с рук долой! К счастью, тут пришла свобода: "С богом, милый мой!" И, затерянный в народе, Вдруг исчез Иван... Как живешь ты на свободе? Где ты?.. Эй, Иван! (1867) 82. С РАБОТЫ "Здравствуй, хозяюшка! Здравствуйте, детки! Выпить бы. Эки стоят холода!" -"Ин ты забыл, что намедни последки Выпил с приказчиком?" - "Ну, не беда! И без вина отогреюсь я, грешный, Ты обряди-ка савраску, жена, Поголодал он весною, сердечный, Как подобрались сена. Эк я умаялся!.. Что, обрядила? Дай-ка горяченьких щец". -"Печи я нынче, родной, не топила, Не было, знаешь, дровец!" -"Ну и без щей поснедаю я, грешный. Ты овсеца бы савраске дала,- В лето один он управил, сердечный, Пашни четыре тягла. Трудно и нынче нам с бревнами было, Портится путь... Ин и хлебушка нет?..." -"Вышел родной... У соседей просила, Завтра сулили чем свет!" -"Ну, и без хлеба улягусь я, грешный. Кинь под савраску соломки, жена! В зиму-то вывез он, вывез, сердечный, Триста четыре бревна..." (1867) 83. Не рыдай так безумно над ним, Хорошо умереть молодым! Беспощадная пошлость ни тени Положить не успела на нем, Становись перед ним на колени, Украшай его кудри венком! Перед ним преклониться не стыдно, Вспомни, сколькие пали в борьбе, Сколько раз уже было тебе За великое имя обидно! А теперь его слава прочна: Под холодною крышкою гроба На нее не наложат пятна Ни ошибка, ни сила, ни злоба... Не хочу я сказать, что твой брат Не был гордою волей богат, Но, ты знаешь: кто ближнего любит Больше собственной славы своей, Тот и славу сознательно губит, Если жертва спасает людей. Но у жизни есть мрачные силы - У кого не слабели шаги Перед дверью тюрьмы и могилы? Долговечность и слава - враги. Русский гений издавна венчает Тех, которые мало живут, О которых народ замечает: "У счастливого недруги мрут, У несчастного друг умирает...". (7 августа 1868) 84. МАТЬ Она была исполнена печали, И между тем, как шумны и резвы Три отрока вокруг нее играли, Ее уста задумчиво шептали: "Несчастные! зачем родились вы? Пойдете вы дорогою прямою И вам судьбы своей не избежать!" Не омрачай веселья их тоскою, Не плачь над ними, мученица-мать! Но говори им с молодости ранней: Есть времена, есть целые века, В которые нет ничего желанней, Прекраснее - тернового венка... (1868) 85. ДОМА - ЛУЧШЕ! В Европе удобно, но родины ласки Ни с чем несравнимы. Вернувшись домой, В телегу спешу пересесть из коляски И марш на охоту! Денек не дурной, Под солнцем осенним родная картина Отвыкшему глазу нова... О матушка Русь! ты приветствуешь сына Так нежно, что кругом идет голова! Твои мужики на меня выгоняли Зверей из лесов целый день, А ночью возвратный мой путь освещали Пожары твоих деревень. (1868) 86. Душно! без счастья и воли Ночь бесконечно длинна. Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна! Грязь над пучиною моря, В поле, в лесу засвищи, Чашу народного горя Всю расплещи!.. (1868) 87. Наконец не горит уже лес, Снег прикрыл почернелые пенья, Но помещик душой не воскрес, Потеряв половину именья. Приуныл и мужик. "Чем я буду топить?"- Говорит он, лицо свое хмуря. "Ты не будешь топить - будешь пить",- Завывает в ответ ему буря... (1868) 88. ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ Шляпа, перчатки, портфейль, Форменный фрак со звездою, Несколько впалая грудь, Правый висок с сединою. Не до одышки я толст, Не до мизерности тонок, Слог у меня деловой, Голос приятен и звонок... Только прибавить бы лба, Но - никакими судьбами! Волосы глупо торчат Тотчас почти над бровями. При несомненном уме, Соображении быстром, Мне далеко не пойти - Быть не могу я министром. Да, представительный лоб Необходим в этом сане, Вот Дикобразов Прокоп... Счастье, подумаешь, дряни! Случай вывозит слепой Эту фигуру медвежью: Лоб у него небольшой, Но дополняется плешью... ...................... (Конец 1860-х годов) 89. Дедушка (Посвящается З-н-ч-е) 1 Раз у отца, в кабинете, Саша портрет увидал, Изображен на портрете Был молодой генерал. "Кто это? - спрашивал Саша.- Кто?.." - "Это дедушка твой".- И отвернулся папаша, Низко поник головой. "Что же не вижу его я?" Папа ни слова в ответ. Внук, перед дедушкой стоя, Зорко глядит на портрет: "Папа, чего ты вздыхаешь? Умер он... жив? говори!" -"Вырастешь, Саша, узнаешь". -"То-то... ты скажешь, смотри!.." 2 "Дедушку знаешь, мамаша?"- Матери сын говорит. "Знаю",- и за руку Саша Маму к портрету тащит, Мама идет против воли. "Ты мне скажи про него, Мама! недобрый он, что ли, Что я не вижу его? Ну, дорогая! ну, сделай Милость, скажи что-нибудь!" -"Нет, он и добрый и смелый, Только несчастный".- На грудь Голову скрыла мамаша, Тяжко вздыхает, дрожит - И зарыдала... А Саша Зорко на деда глядит: "Что же ты, мама, рыдаешь, Слова не хочешь сказать!" -"Вырастешь, Саша, узнаешь. Лучше пойдем-ка гулять..." 3 В доме тревога большая. Счастливы, светлы лицом, Заново дом убирая, Шепчутся мама с отцом. Как весела их беседа! Сын подмечает, молчит. "Скоро увидишь ты деда!"- Саше отец говорит... Дедушкой только и бредит Саша,- не может уснуть: "Что же он долго не едет?.." -"Друг мой! Далек ему путь!" Саша тоскливо вздыхает, Думает: "Что за ответ!" Вот наконец приезжает Этот таинственный дед. 4 Все, уж давно поджидая, Встретили старого вдруг... Благословил он, рыдая, Дом, и семейство, и слуг, Пыль отряхнул у порога, С шеи торжественно снял Образ распятого бога И, покрестившись, сказал: "Днесь я со всем примирился, Что потерпел на веку!.." Сын пред отцом преклонился, Ноги омыл старику; Белые кудри чесала Дедушке Сашина мать, Гладила их, целовала, Сашу звала целовать. Правой рукою мамашу Дед обхватил, а другой Гладил румяного Сашу: "Экой красавчик какой!" Дедушку пристальным взглядом Саша рассматривал,- вдруг Слезы у мальчика градом Хлынули, к дедушке внук Кинулся: "Дедушка! где ты Жил-пропадал столько лет? Где же твои эполеты, Что не в мундир ты одет? Что на ноге ты скрываешь? Ранена, что ли, рука?.." - "Вырастешь, Саша, узнаешь. Ну, поцелуй старика!.."" 5 Повеселел, оживился, Радостью дышит весь дом. С дедушкой Саша сдружился, Вечно гуляют вдвоем. Ходят лугами, лесами, Рвут васильки среди нив; Дедушка древен годами, Но еще бодр и красив, Зубы у дедушки целы, Поступь, осанка тверда, Кудри пушисты и белы, Как серебро борода; Строен, высокого роста, Но как младенец глядит, Как-то апостольски просто, Ровно всегда говорит... 6 Выйдут на берег покатый К русской великой реке - Свищет кулик вороватый, Тысячи лап на песке; Барку ведут бечевою, Чу, бурлаков голоса! Ровная гладь за рекою - Нивы, покосы, леса. Легкой прохладою дует С медленных, дремлющих вод... Дедушка землю целует, Плачет - и тихо поет... "Дедушка! что ты роняешь Крупные слезы, как град?.." -"Вырастешь, Саша, узнаешь! Ты не печалься - я рад... 7 Рад я, что вижу картину Милую с детства глазам. Глянь-ка на эту равнину - И полюби ее сам! Две-три усадьбы дворянских, Двадцать господних церквей, Сто деревенек крестьянских Как на ладони на ней! У лесу стадо пасется - Жаль, что скотинка мелка; Песенка где-то поется - Жаль - неисходно горька! Ропот: "Подайте же руку Бедным крестьянам скорей!" Тысячелетнюю муку, Саша, ты слышишь ли в ней?.. Надо, чтоб были здоровы Овцы и лошади их, Надо, чтоб были коровы Толще московских купчих,- Будет и в песне отрада, Вместо унынья и мук. Надо ли?"- "Дедушка, надо!" -"То-то! попомни же, внук!.." 8 Озими пышному всходу, Каждому цветику рад, Дедушка хвалит природу, Гладит крестьянских ребят. Первое дело у деда Потолковать с мужиком, Тянется долго беседа, Дедушка скажет потом: "Скоро вам будет не трудно, Будете вольный народ!" И улыбнется так чудно, Радостью весь расцветет. Радость его разделяя, Прыгало сердце у всех. То-то улыбка святая! То-то пленительный смех! 9 "Скоро дадут им свободу,- Внуку старик замечал: - Только и нужно народу. Чудо я, Саша, видал: Горсточку русских сослали В страшную глушь, за раскол, Волю да землю им дали; Год незаметно прошел - Едут туда комиссары, Глядь - уж деревня стоит, Риги, сараи, амбары! В кузнице молот стучит, Мельницу выстроят скоро. Уж запаслись мужики Зверем из темного бора, Рыбой из вольной реки. Вновь через год побывали, Новое чудо нашли: Жители хлеб собирали С прежде бесплодной земли. Дома одни лишь ребята Да здоровенные псы; Гуси кричат, поросята Тычут в корыто носы... 10 Так постепенно в полвека Вырос огромный посад - Воля и труд человека Дивные дивы творят! Всё принялось, раздобрело! Сколько там, Саша, свиней, Перед селением бело На полверсты от гусей; Как там возделаны нивы, Как там обильны стада! Высокорослы, красивы Жители, бодры всегда, Видно - ведется копейка! Бабу там холит мужик: В праздник на ней душегрейка - Из соболей воротник! 11 Дети до возраста в неге, Конь - хоть сейчас на завод - В кованой, прочной телеге Сотню пудов увезет... Сыты там кони-то, сыты, Каждый там сыто живет, Тесом там избы-то крыты, Ну уж зато и народ! Взросшие в нравах суровых, Сами творят они суд, Рекрутов ставят здоровых, Трезво и честно живут, Подати платят до срока, Только ты им не мешай". -"Где ж та деревня?" - "Далеко, Имя ей: Тарбагатай, Страшная глушь, за Байкалом... Так-то, голубчик ты мой, Ты еще в возрасте малом, Вспомнишь, как будешь большой... 12 Ну... а покуда подумай, То ли ты видишь кругом: Вот он, наш пахарь угрюмый, С темным, убитым лицом: Лапти, лохмотья, шапчонка, Рваная сбруя; едва Тянет косулю клячонка, С голоду еле жива! Голоден труженик вечный, Голоден тоже, божусь! Эй! отдохни-ка, сердечный! Я за тебя потружусь!" Глянул крестьянин с испугом, Барину плуг уступил, Дедушка долго за плугом, Пот отирая, ходил; Саша за ним торопился, Не успевал догонять: "Дедушка! где научился Ты так отлично пахать? Точно мужик, управляешь Плугом, а был генерал!" -"Вырастешь, Саша, узнаешь, Как я работником стал! 13 Зрелище бедствий народных Невыносимо, мой друг, Счастье умов благородных Видеть довольство вокруг. Нынче полегче народу: Стих, притаился в тени Барин, прослышав свободу... Ну, а как в наши-то дни! ........................ Словно как омут, усадьбу Каждый мужик объезжал. Помню ужасную свадьбу, Поп уже кольца менял, Да на беду помолиться В церковь помещик зашел: "Кто им позволил жениться? Стой!"- и к попу подошел... Остановилось венчанье! С барином шутка плоха - Отдал наглец приказанье В рекруты сдать жениха, В девичью - бедную Грушу! И не перечил никто!.. Кто же имеющий душу Мог это вынести?.. кто? 14 Впрочем, не то еще было! И не одни господа, Сок из народа давила Подлых подьячих орда. Что ни чиновник - стяжатель, С целью добычи в поход Вышел... а кто неприятель? Войско, казна и народ! Всем доставалось исправно. Стачка, порука кругом: Смелые грабили явно, Трусы тащили тайком. Непроницаемой ночи Мрак над страною висел... Видел - имеющий очи И за отчизну болел. Стоны рабов заглушая Лестью да свистом бичей, Хищников алчная стая Гибель готовила ей... 15 Солнце не вечно сияет, Счастье не вечно везет: Каждой стране наступает Рано иль поздно черед, Где не покорность тупая - Дружная сила нужна; Грянет беда роковая - Скажется мигом страна. Единодушье и разум Всюду дадут торжество, Да не придут они разом, Вдруг не создашь ничего,- Красноречивым воззваньем Не разогреешь рабов, Не озаришь пониманьем Темных и грубых умов. Поздно! Народ угнетенный Глух перед общей бедой. Горе стране разоренной! Горе стране отсталой!.. Войско одно - не защита. Да ведь и войско, дитя, Было в то время забито, Лямку тянуло кряхтя..." 16 Дедушка кстати солдата Встретил, вином угостил, Поцеловавши как брата, Ласково с ним говорил: "Нынче вам служба не бремя - Кротко начальство теперь... Ну, а как в наше-то время! Что ни начальник, то зверь! Душу вколачивать в пятки Правилом было тогда. Как ни трудись, недостатки Сыщет начальник всегда: "Есть в маршировке старанье, Стойка исправна совсем, Только заметно дыханье..." Слышишь ли?.. дышат зачем! 17 А не доволен парадом, Ругань польется рекой, Зубы посыплются градом, Порет, гоняет сквозь строй! С пеною у рта обрыщет Весь перепуганный полк, Жертв покрупнее поищет Остервенившийся волк: "Франтики! подлые души! Под караулом сгною!" Слушал - имеющий уши, Думушку думал свою. Брань пострашней караула, Пуль и картечи страшней... Кто же, в ком честь не уснула, Кто примирился бы с ней?.." -"Дедушка! ты вспоминаешь Страшное что-то?.. скажи!" -"Вырастешь, Саша, узнаешь, Честью всегда дорожи... Взрослые люди - не дети, Труc - кто сторицей не мстит! Помни, что нету на свете Неотразимых обид". 18 Дед замолчал и уныло Голову свесил на грудь. "Мало ли, друг мой, что было!.. Лучше пойдем отдохнуть". Отдых недолог у деда - Жить он не мог без труда: Гряды копал до обеда, Переплетал иногда; Вечером шилом, иголкой Что-нибудь бойко тачал, Песней печальной и долгой Дедушка труд сокращал. Внук не проронит ни звука, Не отойдет от стола: Новой загадкой для внука Дедова песня была... 19 Пел он о славном походе И о великой борьбе; Пел о свободном народе И о народе-рабе; Пел о пустынях безлюдных И о железных цепях; Пел о красавицах чудных С ангельской лаской в очах; Пел он об их увяданьи В дикой, далекой глуши И о чудесном влияньи Любящей женской души... О Трубецкой и Волконской Дедушка пел - и вздыхал, Пел - и тоской вавилонской Келью свою оглашал... "Дедушка, дальше!.. А где ты Песенку вызнал свою? Ты повтори мне куплеты - Я их мамаше спою. Те имена поминаешь Ты иногда по ночам..." -"Вырастешь, Саша, узнаешь - Всё расскажу тебе сам: Где научился я пенью, С кем и когда я певал..." -"Ну! приучусь я к терпенью!"- Саша уныло сказал... 20 Часто каталися летом Наши друзья в челноке, С громким, веселым приветом Дед приближался к реке: "Здравствуй, красавица Волга! С детства тебя я любил". -"Где ж пропадал ты так долго?"- Саша несмело спросил. "Был я далеко, далеко..." -"Где же?.." Задумался дед. Мальчик вздыхает глубоко, Вечный предвидя ответ. "Что ж, хорошо ли там было?" Дед на ребенка глядит: "Лучше не спрашивай, милый! (Голос у деда дрожит.) Глухо, пустынно, безлюдно, Степь полумертвая сплошь. Трудно, голубчик мой, трудно! По году весточки ждешь, Видишь, как тратятся силы - Лучшие божьи дары, Близким копаешь могилы, Ждешь и своей до поры... Медленно-медленно таешь..." -"Что ж ты там, дедушка, жил?.." -"Вырастешь, Саша, узнаешь!" Саша слезу уронил... 21 "Господи! слушать наскучит! "Вырастешь!"- мать говорит, Папочка любит, а мучит: "Вырастешь",- тоже твердит! То же и дедушка... Полно! Я уже выроc - смотри!.. (Стал на скамеечку челна.) Лучше теперь говори!.." Деда целует и гладит: "Или вы все заодно?.." Дедушка с сердцем не сладит, Бьется как голубь оно. "Дедушка, слышишь? хочу я Всё непременно узнать!" Дедушка, внука целуя, Шепчет: "Тебе не понять. Надо учиться, мой милый! Всё расскажу, погоди! Пособерись-ка ты с силой, Зорче кругом погляди. Умник ты, Саша, а всё же Надо историю знать И географию тоже". -"Долго ли, дедушка, ждать?" -"Годик, другой, как случится". Саша к мамаше бежит: "Мама! хочу я учиться!"- Издали громко кричит. 22 Время проходит. Исправно Учится мальчик всему - Знает историю славно (Лет уже десять ему), Бойко на карте покажет И Петербург, и Читу, Лучше большого расскажет Многое в русском быту. Глупых и злых ненавидит, Бедным желает добра, Помнит, что слышит, что видит... Дед примечает: пора! Сам же он часто хворает, Стал ему нужен костыль... Скоро уж, скоро узнает Саша печальную быль... (30 июля-август 1870) 90. Недавнее время А. Н. Еракову 1 Нынче скромен наш клуб именитый, Редки в нем и не громки пиры. Где ты, время ухи знаменитой? Где ты, время безумной игры? Воротили бы, если б могли мы, Но, увы! не воротишься ты! Прежде были легко уловимы Характерные клуба черты: В молодом поколении - фатство, В стариках, если смею сказать, Застарелой тоски тунеядства, Самодурства и лени печать. А теперь элемент старобарский Вытесняется быстро: в швейцарской Уж лакеи не спят по стенам; Изменились и люди, и нравы, Только старые наши уставы Неизменны, назло временам. Да Крылов роковым переменам Не подвергся (во время оно Старый дедушка был у нас членом, Бюст его завели мы давно)... Прежде всякая новость отсюда Разносилась в другие кружки, Мы не знали, что думать, покуда Не заявят тузы-старики, Как смотреть на такое-то дело, На такую-то меру; ключом Самобытная жизнь здесь кипела, Клуб снабжал всю Россию умом... Не у нас ли впервые раздался Слух (то было в тридцатых годах), Что в Совете вопрос обсуждался: Есть ли польза в железных путях? "Что ж, признали?"- до новостей лаком, Я спросил у туза-старика. "Остается покрытая лаком Резолюция в тайне пока..." Крепко в душу запавшее слово Также здесь услыхал я впервой: "Привезли из Москвы Полевого..." Возвращаясь в тот вечер домой, Думал я невеселые думы И за труд неохотно я сел. Тучи на небе были угрюмы, Ветер что-то насмешливо пел. Напевал он тогда, без сомненья: "Не такие еще поощренья Встретишь ты на пути роковом". Но не понял я песенки спросту, У Цепного бессмертного мосту Мне ее объяснили потом... Получив роковую повестку, Сбрил усы и пошел я туда. Сняв с седой головы своей феску И почтительно стоя, тогда Князь Орлов прочитал мне бумагу... Я в ответ заикнулся сказать: "Если б даже имел я отвагу Столько дерзких вещей написать, То цензура..." - "К чему оправданья? Император помиловал вас, Но смотрите!!. Какого вы званья?" -"Дворянин". - "Пробегал я сейчас Вашу книгу: свободы крестьянства Вы хотите? На что же тогда Пригодится вам ваше дворянство?.. Завираетесь вы, господа! За опасное дело беретесь, Бросьте! бросьте!.. Ну, бог вас прости! Только знайте: еще попадетесь, Я не в силах вас буду спасти..." Помню я Петрашевского дело, Нас оно поразило, как гром, Даже старцы ходили несмело, Говорили негромко о нем. Молодежь оно сильно пугнуло, Поседели иные с тех пор, И декабрьским террором пахнуло На людей, переживших террор. Вряд ли были тогда демагоги, Но сказать я обязан, что всё ж Приговоры казались нам строги, Мы жалели тогда молодежь. А война? До царя не скорее Доходили известья о ней: Где урон отзывался сильнее? Кто победу справлял веселей? Прискакавшего прямо из боя Здесь не раз мы видали героя В дни, как буря кипела в Крыму. Помню, как мы внимали ему: Мы к рассказчику густо теснились, И героев войны имена В нашу память глубоко ложились, Впрочем, нам изменила она! Замечательно странное свойство В нас суровый наш климат развил - Забываем явивших геройство, Помним тех, кто себя посрамил: Кто нагрел свои гнусные руки, У солдат убавляя паек, Кто, внимая предсмертные муки, Прятал русскую корпию впрок И потом продавал англичанам,- Всех и мелких, и крупных воров, Отдыхающих с полным карманом, Не забудем во веки веков! Все, кем славилась наша столица, Здесь бывали; куда ни взгляни - Именитые, важные лица. Здесь, я помню, в парадные дни Странен был среди знати высокой Человек без звезды на груди. Гость-помещик из глуши далекой Только рот разевай да гляди: Здесь посланники всех государей, Здесь банкиры с тугим кошельком, Цвет и соль министерств, канцелярий, Откупные тузы,- и притом Симметрия рассчитана строго: Много здесь и померкнувших звезд, Говоря прозаичнее: много Генералов, лишившихся мест... Зажигалися сотнями свечи, Накрывалися пышно столы, Говорились парадные речи... Говорили министры, послы, Наши Фоксы и Роберты Пили Здесь за благо отечества пили, Здесь бывали интимны они... Есть и нынче парадные дни, Но пропала их важность и сила. Время нашего клуба прошло, Жизнь теченье свое изменила, Как река изменяет русло... 2 Очень жаль, что тогдашних обедов Не могу я достойно воспеть, Тут бы нужен второй Грибоедов... Впрочем, Муза! не будем робеть! Начинаю. (Москва. День субботний.) (Петербург не лишен едоков, Но в Москве грандиозней, животней Этот тип.) Среди полных столов Вот рядком старики-объедалы: Впятером им четыреста лет, Вид их важен, чины их немалы, Толщиною же равных им нет. Раздражаясь из каждой безделки, Порицают неловкость слуги, И от жадности, вместо тарелки, На салфетку валят пироги; Шевелясь как осенние мухи, Льют, роняют,- беспамятны, глухи; Взор их медлен, бесцветен и туп. Скушав суп, старина засыпает И, проснувшись, слугу вопрошает: "Человек! подавал ты мне суп?.." Впрочем, честь их чужда укоризны: Добывали места для родни И в сенате на пользу отчизны Подавали свой голос они. Жаль, уж их потеряла Россия И оплакал москвич от души: Подкосила их "ликантропия", Их заели подкожные вши... Петербург. Вот питух престарелый, Я так живо припомнил его! Окружен батареею целой Разных вин, он не пьет ничего. Пить любил он; я думаю, море Выпил в долгую жизнь; но давно Пить ему запретили (о горе!..). Старый грешник играет в вино: Наслажденье его роковое Нюхать, чмокать, к свече подносить И раз двадцать вино дорогое Из стакана в стакан перелить. Перельет - и воды подмешает, Поглядит и опять перельет; Кто послушает, как он вздыхает, Тот мучения старца поймет. "Выпить, что ли?" - "Опаснее яда Вам вино! "- закричал ему врач... Ну, не буду! не буду, палач!" Это сцена из Дантова "Ада"... Рядом юноша стройный, красивый, Схожий в профиль с великим Петром, Наблюдает с усмешкой ленивой За соседом своим чудаком. Этот юноша сам возбуждает Много мыслей: он так еще млад, Что в приемах большим подражает: Приправляет кайеном салат, Портер пьет, объедается мясом; Наливая с эффектом вино, Замечает искусственным басом: "Отчего перегрето оно?" Очень мил этот юноша свежий! Меток на слово, в деле удал, Он уж был на охоте медвежьей, И медведь ему ребра помял, Но Сережа осилил медведя. Кстати тут он узнал и друзей: Убежали и Миша и Федя, Не бежал только егерь - Корней. Это в нем скептицизм породило: "Люди - свиньи!" - Сережа решил И по-своему метко и мило Всех знакомых своих окрестил. Знаменит этот юноша русский: Отчеканено имя его На подарках всей труппы французской! (Говорят, миллион у него.) Признак русской широкой природы - Жажду выдвинуть личность свою - Насыщает он в юные годы Удальством в рукопашном бою, Гомерической, дикой попойкой, Приводящей в смятенье трактир, Да игрой, да отчаянной тройкой. Он своей молодежи кумир, С ним хорошее общество дружно, И он счастлив, доволен собой, Полагая, что больше не нужно Ничего человеку. Друг мой! Маловато прочесть два романа Да поэму "Монго" изучить (Эту шалость поэта-улана), Чтоб разумно и доблестно жить! Недостаточно ухарски править, Мчась на бешеной тройке стремглав, Двадцать тысяч на карту поставить И глазком не моргнуть, проиграв,- Есть иное величие в мире, И не торный ведет к нему путь, Человеку прекрасней и шире Можно силы свои развернуть! Если гордость, похвальное свойство, Ты насытишь рутинным путем И недремлющий дух беспокойства Разрешится одним кутежом; Если с жизни получишь ты мало - Не судьба тому будет виной: Ты другого не знал идеала, Не провидел ты цели иной! Впрочем, быть генерал-адъютантом, Украшенья носить на груди - С меньшим званием, с меньшим талантом Можно... Светел твой путь впереди! Не одно, целых три состоянья На своем ты веку проживешь: Как не хватит отцов достоянья, Ты жену с миллионом возьмешь; А потом ты повысишься чином - Подоспеет казенный оклад. По таким-то разумным причинам Твоему я бездействию рад! Жаль одно: на пустые приманки, Милый юноша! ловишься ты, Отвратительны эти цыганки, А друзья твои - точно скоты. Ты, чей образ в порыве желанья Ловит женщина страстной мечтой, Ищешь ты покупного лобзанья, Ты бежишь за продажной красой! Ты у старцев, чьи икры на вате, У кого разжиженье в крови, Отбиваешь с оркестром кровати! Ты - не знаешь блаженства любви?.. Очень милы балетные феи, Но не стоят хороших цветов, Украшать скаковые трофеи Годны только твоих кучеров. Те же деньги и то же здоровье Мог бы ты поумнее убить, Не хочу я впадать в пустословье И о честном труде говорить. Не ленив человек современный, Но на что расточается труд? Чем работать для цели презренной, Лучше пусть эти баловни пьют... ............................... Знал я юношу: в нем сочетались Дарованье, ученость и ум, Сочиненья его покупались, А одно даже сделало шум. Но, к несчастию, был он помешан На комфорте - столичный недуг,- Каждый час его жизни был взвешен, Вечно было ему недосуг: Чтоб приставить кушетку к камину, Чтоб друзей угощать за столом, Он по месяцу сгорбивши спину Изнывал за постылым трудом. "Знаю сам,- говорил он частенько, - Что на лучшее дело гожусь, Но устроюсь сперва хорошенько, А потом и серьезно займусь". Суетился, спешил, торопился, В день по нескольку лекций читал; Секретарствовал где-то, учился В то же время; статейки писал... Так трудясь неразборчиво, жадно, Ничего он не сделал изрядно, Да и сам-то пожить не успел, Не потешил ни бога, ни черта, Не увлекся ничем никогда И бессмысленной жертвой комфорта Пал - под игом пустого труда! Знал я мужа: командой пожарной И больницею он заправлял, К дыму, к пламени в бане угарной Он нарочно солдат приучал. Вечно ревностный, вечно неспящий, Столько делал фальшивых тревог, Что случится пожар настоящий - Смотришь, лошади, люди без ног! "Смирно! кутай башку в одеяло!"- В лазарете кричат фельдшера Настежь форточки - ждут генерала,- Вся больница в тревоге с утра. Генерал на минуту приедет, Смотришь: к вечеру в этот денек Десять новых горячечных бредит, А иной и умрет под шумок... Знал я старца: в душе его бедной Поселился панический страх, Что погубит нас Запад зловредный. Бледный, худенький, в синих очках, Он недавно еще попадался В книжных лавках, в кофейных домах, На журналы, на книги бросался, С карандашиком вечно в руках: Поясненья, заметки, запросы Составлял трудолюбец старик, Он на вывески даже доносы Сочинял, если не было книг. Все его инстинктивно дичились, Был он грязен, жил в крайней нужде, И зловещие слухи носились Об его бескорыстном труде. Взволновали Париж беспокойный, Наступили февральские дни, Сам ты знаешь, читатель достойный, Как у нас отразились они. Подоспело удобное время, И в комиссию мрачный донос На погибшее блудное племя В три приема доносчик принес. И вещал он властям предержащим: "Многолетний сей труд рассмотри И мечом правосудья разящим Буесловия гидру сотри!.." Суд отказом его не обидел, Но старик уже слишком наврал: Демагога в Булгарине видел, Робеспьером Сенковского звал. Возвратили!.. В тоске безысходной Старец скорбные очи смежил, И Линяев, сатирик холодный, Эпитафию старцу сложил: "Здесь обрел даровую квартиру Муж злокачествен, подл и плешив, И оставил в наследие миру Образцовых доносов архив". Так погиб бесполезно, бесследно Труд почтенный; не правда ли, жаль? "Иногда и лениться не вредно",- Такова этих притчей мораль... 3 Время в клуб воротиться, к обеду... Нет, уж поздно! Обед при конце, Слишком мы протянули беседу О Сереже, лихом молодце. Стариков полусонная стая С мест своих тяжело поднялась, Животами друг друга толкая, До диванов кой-как доплелась. Закупив дорогие сигары, Неиграющий люд на кружки Разделился; пошли тары-бары... (Козыряют давно игроки.) Нынче множество тем для витийства, Утром только газеты взгляни - Интересные кражи, убийства, Но газеты молчали в те дни. Никаких "современных вопросов", Слухов, толков, живых новостей, Исключенье одно: для доносов Допускалось. Доносчик Авдей Представлялся исчадием ада В добродушные те времена, Вообще же в стенах Петрограда По газетам, была тишина. В остальной необъятной России И подавно! Своим чередом Шли дожди, бунтовали стихии, А народ... мы не знали о нем. Правда, дикие, смутные вести Долетали до нас иногда О мужицкой расправе, о мести, Но не верилось как-то тогда Мрачным слухам. Покой нарушался Только голодом, мором, войной, Да случайно впросак попадался Колоссальный ворище порой - Тут молва создавала поэмы, Оживало всё общество вдруг... А затем обиходные темы Сокращали наш мирный досуг. Две бутылки бордо уничтожа, Не касаясь общественных дел, О борзых, о лоретках Сережа Говорить бесподобно умел: Берты, Мины и прочие... дуры В живописном рассказе его Соблазнительней самой натуры Выходили. Но лучше всего Он дразнил петербургских актеров И жеманных французских актрис. Темой самых живых разговоров Были скачки, парад, бенефис. В офицерском кругу говорили О тугом производстве своем И о том, чьи полки победили На маневрах под Красным Селом: "Верно, явится завтра в приказе Благодарность войскам, господа: Сам фельдмаршал воскликнул в экстазе: "Подавайте Европу сюда!..."" Тут же шли бесконечные споры О дуэли в таком-то полку Из-за Клары, Арманс или Лоры, А меж тем где-нибудь в уголку Звуки грязно настроенной лиры Костя Бурцев ("поэт не для дам", Он же член "Комитета Земфиры") Сообщал потихоньку друзьям. Безобидные, мирные темы! Не озлят, не поссорят они... Интересами личными все мы Занималися больше в те дни. Впрочем, были у нас русофилы (Те, что видели в немцах врагов), Наезжали к нам славянофилы, Светский тип их тогда был таков: В Петербурге шампанское с квасом Попивали из древних ковшей, А в Москве восхваляли с экстазом Допетровский порядок вещей, Но, живя за границей, владели Очень плохо родным языком, И понятья они не имели О славянском призваньи своем. Я однажды смеялся до колик, Слыша, как князь говорил: "Я, душа моя, славянофил". -"А религия ваша?" - "Католик". Не задеты ничем за живое, Всякий спор мы бросали легко, Вот за картами,- дело другое!- Волновались мы тут глубоко. Чу! какой-то игрок крутонравный, Проклиная несчастье, гремит. Чу! наш друг, путешественник славный, Монотонно и дерзко ворчит: Дух какой-то враждой непонятной За игрой омрачается в нем; Человек он весьма деликатный, С добрым сердцем, с развитым умом; Несомненным талантом владея, Он прославился книгой своей, Он из Африки негра-лакея Вывез (очень хороший лакей, Впрочем, смысла в подобных затеях Я не вижу: по воле судеб Петербург недостатка в лакеях Никогда не имел)... Но свиреп Он в игре, как гиена: осадок От сибирских лихих непогод, От египетских злых лихорадок И от всяких житейских невзгод Он бросает в лицо партенера Так язвительно, тонко и зло, Что игра прекращается скоро, Как бы жертве его ни везло... Генерал с поврежденной рукою Также здесь налицо; до сих пор От него еще дышит войною, Пахнет дымом Федюхиных гор. В нем героя война отличила, Но игрок навсегда пострадал: Пуля пальцы ему откусила... Праздно бродит седой генерал! В тесноте, доходящей до давки, Весь в камнях, подрумянен, завит, Принимающий всякие ставки За столом миллионщик сидит: Тут идут смертоносные схватки. От надменных игорных тузов До копеечных трех игроков (Называемых: терц от девятки) Все участвуют в этом бою, Горячась и волнуясь немало... (Тут и я, мой читатель, стою И пытаю фортуну, бывало...) При счастливой игре не хорош, Жаден, дерзок, богач старичишка Придирается, спорит за грош, Рад удаче своей, как мальчишка, Но зато при несчастьи он мил! Он, бывало, нас много смешил... При несчастьи вздыхал он нервически, Потирал раскрасневшийся нос И певал про себя иронически: "Веселись, храбрый росс!..." Бой окончен, старик удаляется, Взяв добычи порядочный пук... За три комнаты слышно: стук! стук! То не каменный гость приближается... Стук! стук! стук! - равномерно стучит Словно ступа, нога деревянная: Входит старый седой инвалид, Тоже личность престранная... ........................... Муза! ты отступаешь от плана! Общий очерк затеяли мы, Так не тронь же, мой друг, ни Ивана, Ни Луки, ни Фомы, ни Кузьмы! Дорисуй впечатленье - и мирно Удались, не задев единиц! Да, играли и кушали жирно, Много было типических лиц,- Но приспевшие дружно реформы Дали обществу новые формы... 4 Благодатное время надежд! Да! прошедшим и ты уже стало! К удовольствию диких невежд, Ты обетов своих не сдержало. Но шумя и куда-то спеша И как будто оковы сбивая, Русь! была ты тогда хороша! (Разуметь надо: Русь городская.) Как невольник, покинув тюрьму, Разгибается, вольно вздыхает И, не веря себе самому, Богатырскую мощь ощущает, Ты казалась сильна, молода, К Правде, к Свету, к Свободе стремилась, В прегрешениях тяжких тогда, Как блудница, ты громко винилась, И казалось нам в первые дни: Повториться не могут они... Приводя наше прошлое в ясность, Проклиная бесправье, безгласность, Произвол и господство бича, Далеко мы зашли сгоряча! Между тем, как народ неразвитый Ел кору и молчал как убитый, Мы сердечно болели о нем, Мы взывали: "Даруйте свободу Угнетенному нами народу, Мы прошедшее сами клянем! Посмотрите на нас: мы обжоры, Мы ходячие трупы, гробы, Казнокрады, народные воры, Угнетатели, трусы, рабы!" Походя на толпу сумасшедших, На самих себя вьющих бичи, Сознаваться в недугах прошедших Были мы до того горячи, Что превысили всякую меру... Крылось что-то неладное тут, Но не вдруг потеряли мы веру... Призывая на дело, на труд, Понял горькую истину сразу Только юноша гений тогда, Произнесший бессмертную фразу: "В настоящее время, когда..." Дело двинулось... волею власти... И тогда-то во всей наготе Обнаружились личные страсти И послышались речи - не те: "Это яд, уж давно отравлявший Наше общество, силу забрал!"- Восклицал, словно с неба упавший, Суясь всюду, сморчок генерал (Как цветы, что в ночи распускаются, Эти люди в чинах повышаются В строгой тайне - и в жизни потом С непонятным апломбом являются В роковом ореоле своем). "Со времен Петрашевского строго За развитьем его я следил, Я наметил поборников много, Но... напрасно я труд погубил! Горе! горе! Имею сынишку, Тяжкой службой, бессонным трудом Приобрел я себе деревнишку... Что ж... пойду я теперь нагишом?.. Любо вам рисоваться, мальчишки! А со мной-то что сделали вы?.." Если б только такие людишки Порицали реформу... увы! Радикалы вчерашние тоже Восклицали: "Что будет?.. о боже!.." Уступать не хотели земли... (Впрочем, надо заметить, не много, Разбирая прошедшее строго, Мы бы явных протестов начли: По обычаю мудрых холопов, Мы держали побольше подкопов Или рабски за временем шли...) Некто, слывший по службе за гения, Генерал Фердинанд фон дер Шпехт (Об отводе лесов для сечения Подававший обширный проект), Нам предсказывал бунты народные ("Что, не прав я?.." - потом он кричал). "Всё они! всё мальчишки негодные!" - Негодующий хор повторял. Та вражда к молодым поколеньям Здесь начальные корни взяла, Что впоследствии диким явленьем В нашу жизнь так глубоко вошла. Учрежденным тогда комитетам Потерявшие ум старики Посылали, сердясь не по летам, Брань такую: "Мальчишки! щенки!.." (Там действительно люди засели С средним чином, без лент и без звезд, А иные тузы полетели В то же время с насиженных мест.) Не щадя даже сына родного, Уничтожить иной был готов За усмешку, за резкое слово Безбородых, безусых бойцов; Их ошибки встречались шипеньем, Их несчастье - скаканьем и пеньем: "Ну! теперь-то припрут молодцов! Лезут на стену, корчат Катонов, Посевают идеи Прудонов, А пугни - присмиреет любой, Станет петь превосходство неволи..." Правда, правда! народ молодой Брал подчас непосильные роли. Но молчать бы вам лучше, глупцы, Да решеньем вопроса заняться: Таковы ли бывают отцы, От которых герои родятся?.. --- Клубу нашему тоже на долю Неприятностей выпало вволю. Чуть тронулся крестьянский вопрос И порядок нарушился древний, Стали "плохо писать из деревни". "Не сыграть ли в картишки?" - "На что-с? - Отвечал вопрошаемый грубо.- Своротили вы, сударь, с ума!.." Члены мирно дремавшего клуба Разделились; пошла кутерьма: Крепостник, находя незаконной, Откровенно реформу бранил, А в ответ якобинец салонный Говорил, говорил, говорил... Сам себе с наслажденьем внимая, Формируя парламентский слог, Всем недугам родимого края Подводил он жестокий итог; Человеком идей прогрессивных Не без цели стараясь прослыть, Убеждал старикашек наивных Встрепенуться и Русь полюбить! Всё отдать для отчизны священной, Умереть, если так суждено!.. Ты не пой, соловей современный! Эту песню мы знаем давно! Осуждаешь ты старое смело, Недоволен и новым слегка, Ты способен и доброе дело Между фразами сделать пока; Ты теперь еще шуткою дерзкой Иногда подлеца оборвешь, Но получишь ты ключ камергерской - И уста им навеки запрешь! Пуще тех "гуртовых" генералов, Над которыми ныне остришь, Станешь ты нажимать либералов, С ними всякую связь прекратишь,- Этим ты стариков успокоишь, И помогут тебе старики. Ловко ты свое здание строишь, Мастерски расставляешь силки!.. Словом, мирные дни миновали, Много выбыло членов тогда, А иные ходить перестали, Остальных разделяла вражда. Хор согласный - стал дик и нестроен, Ни игры, ни богатых пиров! Лишь один оставался спокоен - Это дедушка медный Крылов: Не бездушным глядел истуканом, Он лукавым сатиром глядел, Игрокам, бюрократам, дворянам Он, казалось, насмешливо пел: "Полно вам - благо сами вы целы - О наделах своих толковать, Смерть придет - уравняет наделы! Если вам мудрено уравнять... Полно вам враждовать меж собою За чины, за места, за кресты - Смерть придет и отнимет без бою И чины, и места, и кресты!.. Пусть вас минус в игре не смущает, Игроки! пусть не радует плюс, Смерть придет - все итоги сравняет: Будет, будет у каждого плюс!.." Губернаторы, места лишенные, Земледельцы - дворяне стесненные, Откупные тузы разоренные, Игроки, прогоревшие в прах, Генерал, проигравший сражение, Адмирал, потерпевший крушение,- Находили ли вы утешение В этих кратких и мудрых словах?.. ПОСЛЕСЛОВИЕ С плеч упало тяжелое бремя, Написал я четыре главы. "Почему же не новое время, А недавнее выбрали вы? - Замечает читатель, живущий Где-нибудь в захолустной дали. - Сцены, очерки жизни текущей Мы бы с большей охотой прочли. Ваши книги расходятся худо! А зачем же вчерашнее блюдо, Вместо свежего, ставить на стол? Чем в прошедшем упорно копаться, Не гораздо ли лучше касаться Новых язв, народившихся зол?" Для людей, в захолустьи живущих, Мы действительно странны, смешны, Но, читатель! в вопросах текущих Права голоса мы лишены, Прикасаться к ним робко, несмело - Значит пуще запутывать их, Шить на мертвых не трудное дело, Нам желательно шить на живых. Устарелое вымерло племя, Вообще устоялись умы, Потому-то недавнее время, Государь мой, и тронули мы (Да и то с подобающим тактом)... Погоди, если мы поживем, Дав назад отодвинуться фактам,- И вперед мы рассказ поведем,- Мы коснемся столичных пожаров И волнений в среде молодой, Понесенных прогрессом ударов И печальных потерь... Да и той Злополучной поры не забудем, Что прогресс повернула вверх дном, И всегда по возможности будем Верны истине - задним числом... (1863 - 1871) 91-92. РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ 1 КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ (1826 год) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Покоен, прочен и легок На диво слаженный возок; Сам граф-отец не раз, не два Его попробовал сперва. Шесть лошадей в него впрягли, Фонарь внутри его зажгли. Сам граф подушки поправлял, Медвежью полость в ноги стлал, Творя молитву, образок Повесил в правый уголок И - зарыдал... Княгиня-дочь Куда-то едет в эту ночь... 1 "Да, рвем мы сердце пополам Друг другу, но, родной, Скажи, что ж больше делать нам? Поможешь ли тоской! Один, кто мог бы нам помочь Теперь... Прости, прости! Благослови родную дочь И с миром отпусти! 2 Бог весть, увидимся ли вновь, Увы! надежды нет. Прости и знай: твою любовь, Последний твой завет Я буду помнить глубоко В далекой стороне... Не плачу я, но не легко С тобой расстаться мне! 3 О, видит бог!.. Но долг другой, И выше и трудней, Меня зовет... Прости, родной! Напрасных слез не лей! Далек мой путь, тяжел мой путь, Страшна судьба моя, Но сталью я одела грудь... Гордись - я дочь твоя! 4 Прости и ты, мой край родной, Прости, несчастный край! И ты... о город роковой, Гнездо царей... прощай! Кто видел Лондон и Париж, Венецию и Рим, Того ты блеском не прельстишь, Но был ты мной любим - 5 Счастливо молодость моя Прошла в стенах твоих, Твои балы любила я, Катанья с гор крутых, Любила блеск Невы твоей В вечерней тишине, И эту площадь перед ней С героем на коне... 6 Мне не забыть... Потом, потом Расскажут нашу быль... А ты будь проклят, мрачный дом, Где первую кадриль Я танцевала... Та рука Досель мне руку жжет... Ликуй........................... ..............................." --- Покоен, прочен и легок, Катится городом возок. Вся в черном, мертвенно бледна, Княгиня едет в нем одна, А секретарь отца (в крестах, Чтоб наводить дорогой страх) С прислугой скачет впереди... Свища бичом, крича: "Пади!" Ямщик столицу миновал.... Далек княгине путь лежал, Была суровая зима... На каждой станции сама Выходит путница: "Скорей Перепрягайте лошадей!" И сыплет щедрою рукой Червонцы челяди ямской. Но труден путь! В двадцатый день Едва приехали в Тюмень, Еще скакали десять дней, "Увидим скоро Енисей, - Сказал княгине секретарь, - Не ездит так и государь!.." --- Вперед! Душа полна тоски, Дорога всё трудней, Но грезы мирны и легки - Приснилась юность ей. Богатство, блеск! Высокий дом На берегу Невы, Обита лестница ковром, Перед подъездом львы, Изящно убран пышный зал, Огнями весь горит. О радость! нынче детский бал, Чу! музыка гремит! Ей ленты алые вплели В две русые косы, Цветы, наряды принесли Невиданной красы. Пришел папаша - сед, румян,- К гостям ее зовет. "Ну, Катя! чудо сарафан! Он всех с ума сведет!" Ей любо, любо без границ. Кружится перед ней Цветник из милых детских лиц, Головок и кудрей. Нарядны дети, как цветы, Нарядней старики: Плюмажи, ленты и кресты, Со звоном каблуки... Танцует, прыгает дитя, Не мысля ни о чем, И детство резвое шутя Проносится... Потом Другое время, бал другой Ей снится: перед ней Стоит красавец молодой, Он что-то шепчет ей... Потом опять балы, балы... Она - хозяйка их, У них сановники, послы, Весь модный свет у них... "О милый! что ты так угрюм? Что на сердце твоем?" - "Дитя! мне скучен светский шум, Уйдем скорей, уйдем!" И вот уехала она С избранником своим. Пред нею чудная страна, Пред нею - вечный Рим... Ах! чем бы жизнь нам помянуть - Не будь у нас тех дней, Когда, урвавшись как-нибудь Из родины своей И скучный север миновав, Примчимся мы на юг. До нас нужды, над нами прав Ни у кого... Сам-друг Всегда лишь с тем, кто дорог нам, Живем мы, как хотим; Сегодня смотрим древний храм, А завтра посетим Дворец, развалины, музей... Как весело притом Делиться мыслию своей С любимым существом! Под обаяньем красоты, Во власти строгих дум, По Ватикану бродишь ты Подавлен и угрюм; Отжившим миром окружен, Не помнишь о живом. Зато как страшно поражен Ты в первый миг потом, Когда, покинув Ватикан, Вернешься в мир живой, Где ржет осел, шумит фонтан, Поет мастеровой; Торговля бойкая кипит, Кричат на все лады: "Кораллов! раковин! улит! Мороженой воды!" Танцует, ест, дерется голь, Довольная собой, И косу черную как смоль Римлянке молодой Старуха чешет... Жарок день, Несносен черни гам, Где нам найти покой и тень? Заходим в первый храм. Не слышен здесь житейский шум, Прохлада, тишина И полусумрак... Строгих дум Опять душа полна. Святых и ангелов толпой Вверху украшен храм, Порфир и яшма под ногой И мрамор по стенам... Как сладко слушать моря шум! Сидишь по часу нем, Неугнетенный, бодрый ум Работает меж тем.... До солнца горною тропой Взберешься высоко - Какое утро пред тобой! Как дышится легко! Но жарче, жарче южный день, На зелени долин Росинки нет... Уйдем под тень Зонтообразных пинн... Княгине памятны те дни Прогулок и бесед, В душе оставили они Неизгладимый след. Но не вернуть ей дней былых, Тех дней надежд и грез, Как не вернуть потом о них Пролитых ею слез!.. Исчезли радужные сны, Пред нею ряд картин Забитой, загнанной страны: Суровый господин И жалкий труженик-мужик С понурой головой... Как первый властвовать привык! Как рабствует второй! Ей снятся группы бедняков На нивах, на лугах, Ей снятся стоны бурлаков На волжских берегах... Наивным ужасом полна, Она не ест, не спит, Засыпать спутника она Вопросами спешит: "Скажи, ужель весь край таков? Довольства тени нет?.." - "Ты в царстве нищих и рабов!" - Короткий был ответ... Она проснулась - в руку сон! Чу, слышен впереди Печальный звон - кандальный звон! "Эй, кучер, погоди!" То ссыльных партия идет, Больней заныла грудь. Княгиня деньги им дает,- "Спасибо, добрый путь!" Ей долго, долго лица их Мерещатся потом, И не прогнать ей дум своих, Не позабыться сном! "И та здесь партия была... Да... нет других путей... Но след их вьюга замела. Скорей, ямщик, скорей!.." --- Мороз сильней, пустынней путь, Чем дале на восток; На триста верст какой-нибудь Убогий городок, Зато как радостно глядишь На темный ряд домов, Но где же люди? Всюду тишь, Не слышно даже псов. Под кровлю всех загнал мороз, Чаек от скуки пьют. Прошел солдат, проехал воз, Куранты где-то бьют. Замерзли окна... огонек В одном чуть-чуть мелькнул... Собор... на выезде острог... Ямщик кнутом махнул: "Эй вы!" - и нет уж городка, Последний дом исчез... Направо - горы и река, Налево темный лес... Кипит больной, усталый ум, Бессонный до утра, Тоскует сердце. Смена дум Мучительно быстра: Княгиня видит то друзей, То мрачную тюрьму, И тут же думается ей - Бог знает почему,- Что небо звездное - песком Посыпанный листок, А месяц - красным сургучом Оттиснутый кружок... Пропали горы; началась Равнина без конца. Еще мертвей! Не встретит глаз Живого деревца. "А вот и тундра!" - говорит Ямщик, бурят степной. Княгиня пристально глядит И думает с тоской: Сюда-то жадный человек За золотом идет! Оно лежит по руслам рек, Оно на дне болот. Трудна добыча на реке, Болота страшны в зной, Но хуже, хуже в руднике, Глубоко под землей!.. Там гробовая тишина, Там безрассветный мрак... Зачем, проклятая страна, Нашел тебя Ермак?.. --- Чредой спустилась ночи мгла, Опять взошла луна. Княгиня долго не спала, Тяжелых дум полна... Уснула... Башня снится ей... Она вверху стоит; Знакомый город перед ней Волнуется, шумит; К обширной площади бегут Несметные толпы: Чиновный люд, торговый люд, Разносчики, попы; Пестреют шляпки, бархат, шелк, Тулупы, армяки... Стоял уж там какой-то полк, Пришли еще полки, Побольше тысячи солдат Сошлось. Они "ура!" кричат, Они чего-то ждут... Народ галдел, народ зевал, Едва ли сотый понимал, Что делается тут... Зато посмеивался в ус, Лукаво щуря взор, Знакомый с бурями француз, Столичный куафер... Приспели новые полки: "Сдавайтесь!"- тем кричат. Ответ им - пули и штыки, Сдаваться не хотят. Какой-то бравый генерал, Влетев в каре, грозиться стал - С коня снесли его. Другой приблизился к рядам: "Прощенье царь дарует вам!" Убили и того. Явился сам митрополит С хоругвями, с крестом: "Покайтесь, братия! - гласит, - Падите пред царем!" Солдаты слушали, крестясь, Но дружен был ответ: "Уйди, старик! молись за нас! Тебе здесь дела нет..." Тогда-то пушки навели, Сам царь скомандовал: "па-ли!.." Картечь свистит, ядро ревет, Рядами валится народ... "О, милый! жив ли ты?.." Княгиня, память потеряв, Вперед рванулась и стремглав Упала с высоты! Пред нею длинный и сырой Подземный коридор, У каждой двери часовой, Все двери на запор. Прибою волн подобный плеск Снаружи слышен ей; Внутри - бряцанье, ружей блеск При свете фонарей; Да отдаленный шум шагов И долгий гул от них, Да перекрестный бой часов, Да крики часовых... С ключами, старый и седой, Усатый инвалид. "Иди, печальница, за мной! - Ей тихо говорит. - Я проведу тебя к нему, Он жив и невредим..." Она доверилась ему, Она пошла за ним... Шли долго, долго... Наконец Дверь взвизгнула - и вдруг Пред нею он... живой мертвец... Пред нею - бедный друг! Упав на грудь ему, она Торопится спросить: "Скажи, что делать? Я сильна, Могу я страшно мстить! Достанет мужества в груди, Готовность горяча, Просить ли надо?.." - "Не ходи, Не тронешь палача!" - "О милый! Что сказал ты? Слов Не слышу я твоих. То этот страшный бой часов, То крики часовых! Зачем тут третий между нас?.." - "Наивен твой вопрос". "Пора! пробил урочный час!" - Тот "третий" произнес... --- Княгиня вздрогнула,- глядит Испуганно кругом, Ей ужас сердце леденит: Не всё тут было сном!.. Луна плыла среди небес Без блеска, без лучей, Налево был угрюмый лес, Направо - Енисей. Темно! Навстречу ни души, Ямщик на козлах спал, Голодный волк в лесной глуши Пронзительно стонал, Да ветер бился и ревел, Играя на реке, Да инородец где-то пел На странном языке. Суровым пафосом звучал Неведомый язык И пуще сердце надрывал, Как в бурю чайки крик... Княгине холодно; в ту ночь Мороз был нестерпим, Упали силы; ей невмочь Бороться больше с ним. Рассудком ужас овладел, Что не доехать ей. Ямщик давно уже не пел, Не понукал коней, Передней тройки не слыхать. "Эй! жив ли ты, ямщик? Что ты замолк? не вздумай спать!" - "Не бойтесь, я привык..." Летят... Из мерзлого окна Не видно ничего, Опасный гонит сон она, Но не прогнать его! Он волю женщины больной Мгновенно покорил И, как волшебник, в край иной Ее переселил. Тот край - он ей уже знаком,- Как прежде неги полн, И теплым солнечным лучом И сладким пеньем волн Ее приветствовал, как друг... Куда ни поглядит: "Да, это - юг! да, это юг!" - Всё взору говорит... Ни тучки в небе голубом, Долина вся в цветах, Всё солнцем залито, - на всем, Внизу и на горах, Печать могучей красоты, Ликует всё вокруг; Ей солнце, море и цветы Поют: "Да - это юг!" В долине между цепью гор И морем голубым Она летит во весь опор С избранником своим. Дорога их - роскошный сад, С деревьев льется аромат, На каждом дереве горит Румяный, пышный плод; Сквозь ветви темные сквозит Лазурь небес и вод; По морю реют корабли, Мелькают паруса, А горы, видные вдали, Уходят в небеса. Как чудны краски их! За час Рубины рдели там, Теперь заискрился топаз По белым их хребтам... Вот вьючный мул идет шажком, В бубенчиках, в цветах, За мулом - женщина с венком, С корзиною в руках. Она кричит им: "Добрый путь!" - И, засмеявшись вдруг, Бросает быстро ей на грудь Цветок... да! это юг! Страна античных, смуглых дев И вечных роз страна... Чу! мелодический напев, Чу! музыка слышна!.. "Да, это юг! да, это юг! (Поет ей добрый сон.) Опять с тобой любимый друг, Опять свободен он!.." ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Уже два месяца почти Бессменно день и ночь в пути На диво слаженный возок, А всё конец пути далек! Княгинин спутник так устал, Что под Иркутском захворал. Два дня прождав его, она Помчалась далее одна... Ее в Иркутске встретил сам Начальник городской; Как мощи сух, как палка прям, Высокий и седой. Сползла с плеча его доха, Под ней - кресты, мундир, На шляпе - перья петуха. Почтенный бригадир, Ругнув за что-то ямщика, Поспешно подскочил И дверцы прочного возка Княгине отворил... << КНЯГИНЯ >> <<(входит в станционный дом В Нерчинск! Закладывать скорей! << ГУБЕРНАТОР >> Пришел я - встретить вас. << КНЯГИНЯ >> Велите ж дать мне лошадей! << ГУБЕРНАТОР >> Прошу помедлить час. Дорога наша так дурна, Вам нужно отдохнуть... << КНЯГИНЯ >> Благодарю вас! Я сильна... Уж недалек мой путь... << ГУБЕРНАТОР >> Всё ж будет верст до восьмисот, А главная беда: Дорога хуже там пойдет, Опасная езда!.. Два слова нужно вам сказать По службе, - и притом Имел я счастье графа знать, Семь лет служил при нем. Отец ваш редкий человек По сердцу, по уму, Запечатлев в душе навек Признательность к нему, К услугам дочери его Готов я... весь я ваш... << КНЯГИНЯ >> Но мне не нужно ничего! <<(Отворяя дверь в сени.)>> Готов ли экипаж? << ГУБЕРНАТОР >> Покуда я не прикажу, Его не подадут... << КНЯГИНЯ >> Так прикажите ж! Я прошу... << ГУБЕРНАТОР >> Но есть зацепка тут: С последней почтой прислана Бумага... << КНЯГИНЯ >> Что же в ней: Уж не вернуться ль я должна? << ГУБЕРНАТОР >> Да-с, было бы верней. << КНЯГИНЯ >> Да кто ж прислал вам и о чем Бумагу? что же - там Шутили, что ли, над отцом? Он всё устроил сам! << ГУБЕРНАТОР >> Нет... не решусь я утверждать... Но путь еще далек... << КНЯГИНЯ >> Так что же даром и болтать! Готов ли мой возок? << ГУБЕРНАТОР >> Нет! Я еще не приказал... Княгиня! здесь я - царь! Садитесь! Я уже сказал, Что знал я графа встарь, А граф... хоть он вас отпустил, По доброте своей, Но ваш отъезд его убил... Вернитесь поскорей! << КНЯГИНЯ >> Нет! что однажды решено - Исполню до конца! Мне вам рассказывать смешно, Как я люблю отца, Как любит он. Но долг другой, И выше и святей, Меня зовет. Мучитель мой! Давайте лошадей! << ГУБЕРНАТОР >> Позвольте-с. Я согласен сам, Что дорог каждый час, Но хорошо ль известно вам, Что ожидает вас? Бесплодна наша сторона, А та - еще бедней, Короче нашей там весна, Зима - еще длинней. Да-с, восемь месяцев зима Там - знаете ли вы? Там люди редки без клейма, И те душой черствы; На воле рыскают кругом Там только варнаки; Ужасен там тюремный дом, Глубоки рудники. Вам не придется с мужем быть Минуты глаз на глаз: В казарме общей надо жить, А пища: хлеб да квас. Пять тысяч каторжников там, Озлоблены судьбой, Заводят драки по ночам, Убийства и разбой; Короток им и страшен суд, Грознее нет суда! И вы, княгиня, вечно тут Свидетельницей... Да! Поверьте, вас не пощадят, Не сжалится никто! Пускай ваш муж - он виноват... А вам терпеть... за что? << КНЯГИНЯ >> Ужасно будет, знаю я, Жизнь мужа моего. Пускай же будет и моя Не радостней его! << ГУБЕРНАТОР >> Но вы не будете там жить: Тот климат вас убьет! Я вас обязан убедить, Не ездите вперед! Ах! вам ли жить в стране такой, Где воздух у людей Не паром - пылью ледяной Выходит из ноздрей? Где мрак и холод круглый год, А в краткие жары - Непросыхающих болот Зловредные пары? Да... Страшный край! Оттуда прочь Бежит и зверь лесной, Когда стосуточная ночь Повиснет над страной... << КНЯГИНЯ >> Живут же люди в том краю, Привыкну я шутя... << ГУБЕРНАТОР >> Живут? Но молодость свою Припомните... дитя! Здесь мать - водицей снеговой, Родив, омоет дочь, Малютку грозной бури вой Баюкает всю ночь, А будит дикий зверь, рыча Близ хижины лесной, Да пурга, бешено стуча В окно, как домовой. С глухих лесов, с пустынных рек Сбирая дань свою, Окреп туземный человек С природою в бою, А вы?.. << КНЯГИНЯ >> Пусть смерть мне суждена - Мне нечего жалеть!.. Я еду! еду! я должна Близ мужа умереть. << ГУБЕРНАТОР >> Да, вы умрете, но сперва Измучите того, Чья безвозвратно голова Погибла. Для него Прошу: не ездите туда! Сноснее одному, Устав от тяжкого труда, Прийти в свою тюрьму, Прийти - и лечь на голый пол И с черствым сухарем Заснуть... а добрый сон пришел - И узник стал царем! Летя мечтой к родным, к друзьям, Увидя вас самих, Проснется он, к дневным трудам И бодр, и сердцем тих, А с вами?.. с вами не знавать Ему счастливых грез, В себе он будет сознавать Причину ваших слез. << КНЯГИНЯ >> Ах!.. Эти речи поберечь Вам лучше для других. Всем вашим пыткам не извлечь Слезу из глаз моих! Покинув родину, друзей, Любимого отца, Приняв обет в душе моей Исполнить до конца Мой долг,- я слез не принесу В проклятую тюрьму - Я гордость, гордость в нем спасу, Я силы дам ему! Презренье к нашим палачам, Сознанье правоты Опорой верной будет нам. << ГУБЕРНАТОР >> Прекрасные мечты! Но их достанет на пять дней. Не век же вам грустить? Поверьте совести моей, Захочется вам жить. Здесь черствый хлеб, тюрьма, позор, Нужда и вечный гнет, А там балы, блестящий двор, Свобода и почет. Как знать? Быть может, бог судил... Понравится другой, Закон вас права не лишил... << КНЯГИНЯ >> Молчите!.. Боже мой!.. << ГУБЕРНАТОР >> Да, откровенно говорю, Вернитесь лучше в свет. << КНЯГИНЯ >> Благодарю, благодарю За добрый ваш совет! И прежде был там рай земной, А нынче этот рай Своей заботливой рукой Расчистил Николай. Там люди заживо гниют - Ходячие гробы, Мужчины - сборище Иуд, А женщины - рабы. Что там найду я? Ханжество, Поруганную честь, Нахальной дряни торжество И подленькую месть. Нет, в этот вырубленный лес Меня не заманят, Где были дубы до небес, А ныне пни торчат! Вернуться? жить среди клевет, Пустых и темных дел?.. Там места нет, там друга нет Тому, кто раз прозрел! Нет, нет, я видеть не хочу Продажных и тупых, Не покажусь я палачу Свободных и святых. Забыть того, кто нас любил, Вернуться - всё простя? << ГУБЕРНАТОР >> Но он же вас не пощадил? Подумайте, дитя: О ком тоска? к кому любовь? << КНЯГИНЯ >> Молчите, генерал! << ГУБЕРНАТОР >> Когда б не доблестная кровь Текла в вас - я б молчал. Но если рветесь вы вперед, Не веря ничему, Быть может, гордость вас спасет... Достались вы ему С богатством, с именем, с умом, С доверчивой душой, А он, не думая о том, Что станется с женой, Увлекся призраком пустым И - вот его судьба!.. И что ж?.. бежите вы за ним, Как жалкая раба! << КНЯГИНЯ >> Нет! я не жалкая раба, Я женщина, жена! Пускай горька моя судьба - Я буду ей верна! О, если б он меня забыл Для женщины другой, В моей душе достало б сил Не быть его рабой! Но знаю: к родине любовь Соперница моя, И если б нужно было, вновь Ему простила б я!.. --- Княгиня кончила... Молчал Упрямый старичок. "Ну что ж? Велите, генерал, Готовить мой возок?" Не отвечая на вопрос, Смотрел он долго в пол, Потом в раздумьи произнес: "До завтра" - и ушел... --- Назавтра тот же разговор, Просил и убеждал, Но получил опять отпор Почтенный генерал. Все убежденья истощив И выбившись из сил, Он долго, важен, молчалив, По комнате ходил И наконец сказал: "Быть так! Вас не спасешь, увы!.. Но знайте: сделав этот шаг, Всего лишитесь вы!.." - "Да что же мне еще терять?" - "За мужем поскакав, Вы отреченье подписать Должны от ваших прав!" Старик эффектно замолчал, От этих страшных слов Он, очевидно, пользы ждал, Но был ответ таков: "У вас седая голова, А вы еще дитя! Вам наши кажутся права Правами - не шутя. Нет! ими я не дорожу, Возьмите их скорей! Где отреченье? Подпишу! И живо - лошадей!.." << ГУБЕРНАТОР >> Бумагу эту подписать! Да что вы?.. Боже мой! Ведь это значит нищей стать И женщиной простой! Всему вы скажите прости, Что вам дано отцом, Что по наследству перейти Должно бы к вам потом! Права имущества, права Дворянства потерять! Нет, вы подумайте сперва - Зайду я к вам опять!.. --- Ушел и не был целый день... Когда спустилась тьма, Княгиня, слабая как тень, Пошла к нему сама. Ее не принял генерал: Хворает тяжело... Пять дней, покуда он хворал, Мучительных прошло, А на шестой пришел он сам И круто молвил ей: "Я отпустить не вправе вам, Княгиня, лошадей! Вас по этапу поведут С конвоем..." << КНЯГИНЯ >> Боже мой! Но так ведь месяцы пройдут В дороге?.. << ГУБЕРНАТОР >> Да, весной В Нерчинск придете, если вас Дорога не убьет. Навряд версты четыре в час Закованный идет; Посередине дня - привал, С закатом дня - ночлег, А ураган в степи застал - Закапывайся в снег! Да-с, промедленьям нет числа, Иной упал, ослаб... << КНЯГИНЯ >> Не хорошо я поняла - Что значит ваш этап? << ГУБЕРНАТОР >> Под караулом казаков С оружием в руках, Этапом водим мы воров И каторжных в цепях, Они дорогою шалят, Того гляди сбегут, Так их канатом прикрутят Друг к другу - и ведут Трудненек путь! Да вот-с каков: Отправится пятьсот, А до нерчинских рудников И трети не дойдет! Они как мухи мрут в пути, Особенно зимой... И вам, княгиня, так идти?.. Вернитесь-ка домой! << КНЯГИНЯ >> О нет! я этого ждала... Но вы, но вы... злодей!.. Неделя целая прошла... Нет сердца у людей! Зачем бы разом не сказать?.. Уж я бы шла давно... Велите ж партию сбирать - Иду! мне всё равно!.. --- "Нет! вы поедете!..- вскричал Нежданно старый генерал, Закрыв рукой глаза.- Как я вас мучил... Боже мой!.. (Из-под руки на ус седой Скатилася слеза.) Простите! да, я мучил вас, Но мучился и сам, Но строгий я имел приказ Преграды ставить вам! И разве их не ставил я? Я делал всё, что мог, Перед царем душа моя Чиста, свидетель бог! Острожным жестким сухарем И жизнью взаперти, Позором, ужасом, трудом Этапного пути Я вас старался напугать. Не испугались вы! И хоть бы мне не удержать На плечах головы, Я не могу, я не хочу Тиранить больше вас... Я вас в три дня туда домчу... Отворяя дверь, кричит Эй! запрягать, сейчас!.." (Лето 1871) 2 Княгиня М. Н. Волконская (бабушкины записки) (1826-27 г.) Глава 1 Проказники внуки! Сегодня они С прогулки опять воротились: "Нам, бабушка, скучно! В ненастные дни, Когда мы в портретной садились И ты начинала рассказывать нам, Так весело было!.. Родная, Еще что-нибудь расскажи!.." По углам Уселись. Но их прогнала я: "Успеете слушать; рассказов моих Достанет на целые томы, Но вы еще глупы: узнаете их, Как будете с жизнью знакомы! Я всё рассказала, доступное вам По вашим ребяческим летам: Идите гулять по полям, по лугам! Идите же... пользуйтесь летом!" И вот, не желая остаться в долгу У внуков, пишу я записки; Для них я портреты людей берегу, Которые были мне близки, Я им завещаю альбом - и цветы С могилы сестры - Муравьевой, Коллекцию бабочек, флору Читы И виды страны той суровой; Я им завещаю железный браслет... Пускай берегут его свято: В подарок жене его выковал дед Из собственной цепи когда-то... --- Родилась я, милые внуки мои, Под Киевом, в тихой деревне; Любимая дочь я была у семьи. Наш род был богатый и древний, Но пуще отец мой возвысил его: Заманчивей славы героя, Дороже отчизны - не знал ничего Боец, не любивший покоя. Творя чудеса, девятнадцати лет Он был полковым командиром, Он мужество добыл и лавры побед И почести, чтимые миром. Воинская слава его началась Персидским и шведским походом, Но память о нем нераздельно слилась С великим двенадцатым годом: Тут жизнь его долгим сраженьем была. Походы мы с ним разделяли, И в месяц иной не запомним числа, Когда б за него не дрожали. "Защитник Смоленска" всегда впереди Опасного дела являлся... Под Лейпцигом раненный, с пулей в груди, Он вновь через сутки сражался, Так летопись жизни его говорит: В ряду полководцев России, Покуда отечество наше стоит, Он памятен будет! Витии Отца моего осыпали хвалой, Бессмертным его называя; Жуковский почтил его громкой строфой, Российских вождей прославляя: Под Дашковой личного мужества жар И жертву отца-патриота Поэт воспевает. Воинственный дар Являя в сраженьях без счета, Не силой одною врагов побеждал Ваш прадед в борьбе исполинской: О нем говорили, что он сочетал С отвагою гений воинский. Войной озабочен, в семействе своем Отец ни во что не мешался, Но крут был порою; почти божеством Он матери нашей казался, И сам он глубоко привязан был к ней. Отца мы любили - в герое, Окончив походы, в усадьбе своей Он медленно гас на покое. Мы жили в большом подгородном дому. Детей поручив англичанке, Старик отдыхал. Я училась всему, Что нужно богатой дворянке. А после уроков бежала я в сад И пела весь день беззаботно, Мой голос был очень хорош, говорят, Отец его слушал охотно; Записки свои приводил он к концу, Читал он газеты, журналы, Пиры задавал; наезжали к отцу Седые, как он, генералы, И шли бесконечные споры тогда; Меж тем молодежь танцевала. Сказать ли вам правду? была я всегда В то время царицею бала: Очей моих томных огонь голубой И черная с синим отливом Большая коса, и румянец густой На личике смуглом, красивом, И рост мой высокий, и гибкий мой стан, И гордая поступь - пленяли Тогдашних красавцев: гусаров, улан, Что близко с полками стояли. Но слушала я неохотно их лесть... Отец за меня постарался: "Не время ли замуж? Жених уже есть, Он славно под Лейпцигом дрался, Его полюбил государь, наш отец, И дал ему чин генерала. Постарше тебя... а собой молодец, Волконский! Его ты видала На царском смотру... и у нас он бывал, По парку с тобой всё шатался!" - "Да, помню! Высокий такой генерал..." -"Он самый!"- старик засмеялся... "Отец, он так мало со мной говорил!"- Заметила я, покраснела... "Ты будешь с ним счастлива!" - круто решил Старик, - возражать я не смела... Прошло две недели - и я под венцом С Сергеем Волконским стояла, Не много я знала его женихом, Не много и мужем узнала,- Так мало мы жили под кровлей одной, Так редко друг друга видали! По дальним селеньям, на зимний постой, Бригаду его разбросали, Ее объезжал беспрестанно Сергей. А я между тем расхворалась; В Одессе потом, по совету врачей, Я целое лето купалась; Зимой он приехал за мною туда, С неделю я с ним отдохнула При главной квартире... и снова беда! Однажды я крепко уснула. Вдруг слышу я голос Сергея (в ночи, Почти на рассвете то было): "Вставай! Поскорее найди мне ключи! Камин затопи!" Я вскочила... Взглянула: встревожен и бледен он был. Камин затопила я живо. Из ящиков муж мой бумаги сносил К камину - и жег торопливо. Иные прочитывал бегло, спеша, Иные бросал не читая. И я помогала Сергею, дрожа И глубже в огонь их толкая... Потом он сказал: "Мы поедем сейчас", Волос моих нежно касаясь. Всё скоро уложено было у нас, И утром, ни с кем не прощаясь, Мы тронулись в путь. Мы скакали три дня, Сергей был угрюм, торопился, Довез до отцовской усадьбы меня И тотчас со мною простился. Глава 2 "Уехал!.. Что значила бледность его И всё, что в ту ночь совершилось? Зачем не сказал он жене ничего? Недоброе что-то случилось!" Я долго не знала покоя и сна, Сомнения душу терзали: "Уехал, уехал! опять я одна!.." Родные меня утешали, Отец торопливость его объяснял Каким-нибудь делом случайным: "Куда-нибудь сам император послал Его с поручением тайным, Не плачь! Ты походы делила со мной, Превратности жизни военной Ты знаешь; он скоро вернется домой! Под сердцем залог драгоценный Ты носишь: теперь ты беречься должна! Всё кончится ладно, родная; Жена муженька проводила одна, А встретит, ребенка качая!.." Увы! предсказанье его не сбылось! Увидеться с бедной женою И с первенцем сыном отцу довелось Не здесь - не под кровлей родною! Как дорого стоил мне первенец мой! Два месяца я прохворала. Измучена телом, убита душой, Я первую няню узнала. Спросила о муже.- "Еще не бывал!" - "Писал ли?" - "И писем нет даже". - "А где мой отец?" - "В Петербург ускакал". - "А брат мой?" - "Уехал туда же". "Мой муж не приехал, нет даже письма, И брат и отец ускакали,- Сказала я матушке: - Еду сама! Довольно, довольно мы ждали!" И как ни старалась упрашивать дочь Старушка, я твердо решилась; Припомнила я ту последнюю ночь И всё, что тогда совершилось, И ясно сознала, что с мужем моим Недоброе что-то творится... Стояла весна, по разливам речным Пришлось черепахой тащиться. Доехала я чуть живая опять. "Где муж мой" - отца я спросила. "В Молдавию муж твой ушел воевать". - "Не пишет он?.." Глянул уныло И вышел отец... Недоволен был брат, Прислуга молчала, вздыхая. Заметила я, что со мною хитрят, Заботливо что-то скрывая; Ссылаясь на то, что мне нужен покой, Ко мне никого не пускали, Меня окружили какой-то стеной, Мне даже газет не давали! Я вспомнила: много у мужа родных, Пишу - отвечать умоляю. Проходят недели, - ни слова от них! Я плачу, я силы теряю... Нет чувства мучительней тайной грозы. Я клятвой отца уверяла, Что я не пролью ни единой слезы,- И он, и кругом всё молчало! Любя, меня мучил мой бедный отец; Жалея, удвоивал горе... Узнала, узнала я всё наконец!.. Прочла я в самом приговоре, Что был заговорщиком бедный Сергей: Стояли они настороже, Готовя войска к низверженью властей. В вину ему ставилось тоже, Что он... Закружилась моя голова... Я верить глазам не хотела... "Ужели?.." В уме не вязались слова: Сергей - и бесчестное дело! Я помню, сто раз я прочла приговор, Вникая в слова роковые. К отцу побежала, - с отцом разговор Меня успокоил, родные! С души словно камень тяжелый упал. В одном я Сергея винила: Зачем он жене ничего не сказал? Подумав, и то я простила: "Как мог он болтать? Я была молода, Когда ж он со мной расставался, Я сына под сердцем носила тогда: За мать и дитя он боялся!- Так думала я. - Пусть беда велика, Не всё потеряла я в мире. Сибирь так ужасна, Сибирь далека, Но люди живут и в Сибири!.." Всю ночь я горела, мечтая о том, Как буду лелеять Сергея. Под утро глубоким, крепительным сном Уснула, - и встала бодрее. Поправилось скоро здоровье мое, Приятельниц я повидала, Нашла я сестру, - расспросила ее И горького много узнала! Несчастные люди!.. "Всё время Сергей (Сказала сестра) содержался В тюрьме; не видал ни родных, ни друзей... Вчера только с ним повидался Отец. Повидаться с ним можешь и ты: Когда приговор прочитали, Одели их в рубище, сняли кресты, Но право свиданья им дали!.." Подробностей ряд пропустила я тут... Оставив следы роковые, Доныне о мщеньи они вопиют... Не знайте их лучше, родные. Я в крепость поехала к мужу с сестрой, Пришли мы сперва к "генералу", Потом нас привел генерал пожилой В обширную, мрачную залу. "Дождитесь, княгиня! мы будем сейчас!" Раскланявшись вежливо с нами, Он вышел. С дверей не спускала я глаз. Минуты казались часами. Шаги постепенно смолкали вдали, За ними я мыслью летела. Мне чудилось: связку ключей принесли, И ржавая дверь заскрипела. В угрюмой каморке с железным окном Измученный узник томился. "Жена к вам приехала!.." Бледным лицом, Он весь задрожал, оживился: "Жена!.." Коридором он быстро бежал, Довериться слуху не смея... "Вот он!" - громогласно сказал генерал, И я увидала Сергея... Недаром над ним пронеслася гроза: Морщины на лбу появились, Лицо было мертвенно бледно, глаза Не так уже ярко светились, Но больше в них было, чем в прежние дни, Той тихой, знакомой печали; С минуту пытливо смотрели они И радостно вдруг заблистали, Казалось он в душу мою заглянул... Я горько, припав к его груди, Рыдала... Он обнял меня и шепнул: "Здесь есть посторонние люди". Потом он сказал, что полезно ему Узнать добродетель смиренья, Что, впрочем, легко переносит тюрьму, И несколько слов одобренья Прибавил... По комнате важно шагал Свидетель - нам было неловко... Сергей на одежду свою показал: "Поздравь меня, Маша, с обновкой,- И тихо прибавил:- Пойми и прости",- Глаза засверкали слезою, Но тут соглядатай успел подойти, Он низко поник головою. Я громко сказала: "Да, я не ждала Найти тебя в этой одежде". И тихо шепнула: "Я всё поняла. Люблю тебя больше, чем прежде.." -"Что делать? И в каторге буду я жить (Покуда мне жизнь не наскучит)". -"Ты жив, ты здоров, так о чем же тужить? (Ведь каторга нас не разлучит?)" "Так вот ты какая!"- Сергей говорил, Лицо его весело было... Он вынул платок, на окно положил, И рядом я свой положила, Потом, расставаясь, Сергеев платок Взяла я - мой мужу остался... Нам после годичной разлуки часок Свиданья короток казался, Но что ж было делать! Наш срок миновал - Пришлось бы другим дожидаться... В карету меня посадил генерал, Счастливо желал оставаться... Великую радость нашла я в платке: Целуя его, увидала Я несколько слов на одном уголке; Вот что я, дрожа, прочитала: "Мой друг, ты свободна. Пойми - не пеняй! Душевно я бодр и - желаю Жену мою видеть такой же. Прощай! Малютке поклон посылаю..." Была в Петербурге большая родня У мужа; всё знать - да какая! Я ездила к ним, волновалась три дня, Сергея спасти умоляя. Отец говорил: "Что ты мучишься, дочь? Я всё испытал - бесполезно!" И правда: они уж пытались помочь, Моля императора слезно, Но просьбы до сердца его не дошли.., Я с мужем еще повидалась, И время приспело: его увезли!.. Как только одна я осталась, Я тотчас послышала в сердце моем, Что надо и мне торопиться, Мне душен казался родительский дом, И стала я к мужу проситься. Теперь расскажу вам подробно, друзья, Мою роковую победу. Вся дружно и грозно восстала семья, Когда я сказала: "Я еду!" Не знаю, как мне удалось устоять, Чего натерпелась я... Боже!.. Была из-под Киева вызвана мать, И братья приехали тоже: Отец "образумить" меня приказал. Они убеждали, просили. Но волю мою сам господь подкреплял, Их речи ее не сломили! А много и горько поплакать пришлось... Когда собрались мы к обеду, Отец мимоходом мне бросил вопрос: "На что ты решилась?" - "Я еду!" Отец промолчал... промолчала семья... Я вечером горько всплакнула, Качая ребенка, задумалась я... Вдруг входит отец,- я вздрогнула. Ждала я грозы, но, печален и тих, Сказал он сердечно и кротко: "За что обижаешь ты кровных родных? Что будет с несчастным сироткой? Что будет с тобою, голубка моя? Там нужно не женскую силу! Напрасна великая жертва твоя, Найдешь ты там только могилу!" И ждал он ответа, и взгляд мой ловил, Лаская меня и целуя... "Я сам виноват! Я тебя погубил!- Воскликнул он вдруг, негодуя.- Где был мой рассудок? Где были глаза! Уж знала вся армия наша..." И рвал он седые свои волоса: "Прости! не казни меня, Маша! Останься!.." И снова молил горячо... Бог знает, как я устояла! Припав головою к нему на плечо, "Поеду!" - я тихо сказала... "Посмотрим!.." И вдруг распрямился старик, Глаза его гневом сверкали: "Одно повторяет твой глупый язык: "Поеду!" Сказать не пора ли, Куда и зачем? Ты подумай сперва! Не знаешь сама, что болтаешь! Умеет ли думать твоя голова? Врагами ты, что ли, считаешь И мать, и отца? Или глупы они... Что споришь ты с ними, как с ровней? Поглубже ты в сердце свое загляни, Вперед посмотри хладнокровней, Подумай!.. Я завтра увижусь с тобой..." Ушел он, грозящий и гневный, А я, чуть жива, пред иконой святой Упала - в истоме душевной... Глава 3 "Подумай!.." Я целую ночь не спала, Молилась и плакала много. Я божию матерь на помощь звала, Совета просила у бога, Я думать училась: отец приказал Подумать... нелегкое дело! Давно ли он думал за нас - и решал, И жизнь наша мирно летела? Училась я много; на трех языках Читала. Заметна была я В парадных гостиных, на светских балах, Искусно танцуя, играя; Могла говорить я почти обо всем, Я музыку знала, я пела, Я даже отлично скакала верхом, Но думать совсем не умела. Я только в последний, двадцатый мой год Узнала, что жизнь не игрушка, Да в детстве, бывало, сердечко вздрогнет, Как грянет нечаянно пушка. Жилось хорошо и привольно; отец Со мной не говаривал строго; Осьмнадцати лет я пошла под венец И тоже не думала много... В последнее время моя голова Работала сильно, пылала; Меня неизвестность томила сперва. Когда же беду я узнала, Бессменно стоял предо мною Сергей, Тюрьмою измученный, бледный, И много неведомых прежде страстей Посеял в душе моей бедной. Я всё испытала, а больше всего Жестокое чувство бессилья. Я небо и сильных людей за него Молила - напрасны усилья! И гнев мою душу больную палил, И я волновалась нестройно, Рвалась, проклинала... но не было сил Ни времени думать спокойно. Теперь непременно я думать должна - Отцу моему так угодно. Пусть воля моя неизменно одна, Пусть всякая дума бесплодна, Я честно исполнить отцовский приказ Решилась, мои дорогие. Старик говорил: "Ты подумай о нас, Мы люди тебе не чужие: И мать, и отца, и дитя, наконец,- Ты всех безрассудно бросаешь, За что же?" - "Я долг исполняю, отец!" - "За что ты себя обрекаешь На муку?" - "Не буду я мучиться там! Здесь ждет меня страшная мука. Да если останусь, послушная вам, Меня истерзает разлука. Не зная покою ни ночью, ни днем, Рыдая над бедным сироткой, Всё буду я думать о муже моем Да слышать упрек его кроткий. Куда ни пойду я - на лицах людей Я свой приговор прочитаю: В их шепоте - повесть измены моей. В улыбке укор угадаю: Что место мое не на пышном балу, А в дальней пустыне угрюмой, Где узник усталый в тюремном углу Терзается лютою думой, Один... без опоры... Скорее к нему! Там только вздохну я свободно. Делила с ним радость, делить и тюрьму Должна я... Так небу угодно!.. Простите, родные! Мне сердце давно Мое предсказало решенье. И верю я твердо: от бога оно! А в вас говорит - сожаленье. Да, ежели выбор решить я должна Меж мужем и сыном - не боле, Иду я туда, где я больше нужна, Иду я к тому, кто в неволе! Я сына оставлю в семействе родном, Он скоро меня позабудет. Пусть дедушка будет малютке отцом, Сестра ему матерью будет. Он так еще мал! А когда подрастет И страшную тайну узнает, Я верю: он матери чувство поймет И в сердце ее оправдает! Но если останусь я с ним... и потом Он тайну узнает и спросит: "Зачем не пошла ты за бедным отцом?.." - И слово укора мне бросит? О, лучше в могилу мне заживо лечь, Чем мужа лишить утешенья И в будущем сына презренье навлечь. .. Нет, нет! не хочу я презренья!.. А может случиться - подумать боюсь! - Я первого мужа забуду, Условиям новой семьи подчинюсь И сыну не матерью буду, А мачехой лютой?.. Горю от стыда. .. Прости меня, бедный изгнанник! Тебя позабыть! Никогда! никогда! Ты сердца единый избранник. .. Отец! ты не знаешь, как дорог он мне! Его ты не знаешь! Сначала, В блестящем наряде, на гордом коне, Его пред полком я видала; О подвигах жизни его боевой Рассказы товарищей боя Я слушала жадно - и всею душой Я в нем полюбила героя. .. Позднее я в нем полюбила отца Малютки, рожденного мною. Разлука тянулась меж тем без конца. Он твердо стоял под грозою. .. Вы знаете, где мы увиделись вновь - Судьба свою волю творила! - Последнюю, лучшую сердца любовь В тюрьме я ему подарила! Напрасно чернила его клевета, Он был безупречней, чем прежде, И я полюбила его, как Христа. .. В своей арестантской одежде Теперь он бессменно стоит предо мной, Величием кротким сияя. Терновый венец над его головой, Во взоре любовь неземная... Отец мой! должна я увидеть его... Умру я, тоскуя по муже... Ты, долгу служа, не щадил ничего И нас научил ты тому же. .. Герой, выводивший своих сыновей Туда, где смертельней сраженье, - Не верю, чтоб дочери бедной своей Ты сам не одобрил решенья!" --- Вот что я подумала в долгую ночь, И так я с отцом говорила... Он тихо сказал: "Сумасшедшая дочь! " - И вышел: молчали уныло И братья, и мать... Я ушла наконец... Тяжелые дни потянулись: Как туча ходил недовольный отец, Другие домашние дулись. Никто не хотел ни советом помочь, Ни делом; но я не дремала, Опять провела я бессонную ночь: Письмо к государю писала (В то время молва начала разглашать, Что будто вернуть Трубецкую С дороги велел государь. Испытать Боялась я участь такую, Но слух был неверен). Письмо отвезла Сестра моя, Катя Орлова. Сам царь отвечал мне... Спасибо, нашла В ответе я доброе слово! Он был элегантен и мил (Николай Писал по-французски). Сначала Сказал государь, как ужасен тот край, Куда я поехать желала, Как грубы там люди, как жизнь тяжела, Как возраст мой хрупок и нежен; Потом намекнул (я не вдруг поняла) На то, что возврат безнадежен; А дальше - изволил хвалою почтить Решимость мою, сожалея, Что, долгу покорный, не мог пощадить Преступного мужа... Не смея Противиться чувствам высоким таким, Давал он свое позволенье; Но лучше желал бы, чтоб с сыном моим Осталась я дома... Волненье Меня охватило. "Я еду!" Давно Так радостно сердце не билось... "Я еду! я еду! Теперь решено!.." Я плакала, жарко молилась... В три дня я в далекий мой путь собралась, Всё ценное я заложила, Надежною шубой, бельем запаслась, Простую кибитку купила. Родные смотрели на сборы мои, Загадочно как-то вздыхая; Отъезду не верил никто из семьи... Последнюю ночь провела я С ребенком. Нагнувшись над сыном моим, Улыбку малютки родного Запомнить старалась; играла я с ним Печатью письма рокового. Играла и думала: "Бедный мой сын! Не знаешь ты, чем ты играешь! Здесь участь твоя: ты проснешься один, Несчастный! Ты мать потеряешь!" И в горе упав на ручонки его Лицом, я шептала, рыдая: "Прости, что тебя, для отца твоего, Мой бедный, покинуть должна я..." А он улыбался: не думал он спать, Любуясь красивым пакетом; Большая и красная эта печать Его забавляла... С рассветом Спокойно и крепко заснуло дитя, И щечки его заалели. С любимого личика глаз не сводя, Молясь у его колыбели, Я встретила утро... Я вмиг собралась. Сестру заклинала я снова Быть матерью сыну... Сестра поклялась... Кибитка была уж готова. Сурово молчали родные мои, Прощание было немое. Я думала: "Я умерла для семьи, Всё милое, всё дорогое Теряю... нет счета печальных потерь!.." Мать как-то спокойно сидела, Казалось, не веря еще и теперь, Чтоб дочка уехать посмела, И каждый с вопросом смотрел на отца. Сидел он поодаль понуро, Не молвил словечка, не поднял лица,- Оно было бледно и хмуро. Последние вещи в кибитку снесли, Я плакала, бодрость теряя, Минуты мучительно медленно шли... Сестру наконец обняла я И мать обняла. "Ну, господь вас хранит!"- Сказала я, братьев целуя. Отцу подражая, молчали они... Старик поднялся, негодуя, По сжатым губам, по морщинам чела Ходили зловещие тени... Я молча ему образок подала И стала пред ним на колени: "Я еду! хоть слово, хоть слово, отец! Прости свою дочь, ради бога!.." Старик на меня поглядел наконец Задумчиво, пристально, строго И, руки с угрозой подняв надо мной, Чуть слышно сказал (я дрожала): "Смотри, через год возвращайся домой, Не то - прокляну!.." Я упала... Глава 4 "Довольно, довольно объятий и слез!" Я села - и тройка помчалась. "Прощайте, родные!" В декабрьский мороз Я с домом отцовским рассталась И мчалась без отдыху с лишком три дня; Меня быстрота увлекала, Она была лучшим врачом для меня... Я скоро в Москву прискакала, К сестре Зинаиде. Мила и умна Была молодая княгиня, Как музыку знала! Как пела она! Искусство ей было святыня. Она нам оставила книгу новелл, Исполненных грации нежной, Поэт Веневитинов стансы ей пел, Влюбленный в нее безнадежно; В Италии год Зинаида жила И к нам - по сказанью поэта - "Цвет южного неба в очах принесла". Царица московского света, Она не чуждалась артистов, - житье Им было у Зины в гостиной; Они уважали, любили ее И Северной звали Коринной... Поплакали мы. По душе ей была Решимость моя роковая: "Крепись, моя бедная! будь весела! Ты мрачная стала такая. Чем мне эти темные тучи прогнать? Как мы распростимся с тобою? А вот что! ложись ты до вечера спать, А вечером пир я устрою. Не бойся! всё будет во вкусе твоем, Друзья у меня не повесы, Любимые песни твои мы споем, Сыграем любимые пьесы..." И вечером весть, что приехала я, В Москве уже многие знали. В то время несчастные наши мужья Вниманье Москвы занимали: Едва огласилось решенье суда, Всем было неловко и жутко, В салонах Москвы повторялась тогда Одна ростопчинская шутка: "В Европе сапожник, чтоб барином стать, Бунтует, - понятное дело! У нас революцию сделала знать: В сапожники, что ль, захотела?.." И сделалась я "героинею дня". Не только артисты, поэты - Вся двинулась знатная наша родня; Парадные, цугом кареты Гремели; напудрив свои парики, Потемкину ровня по летам, Явились былые тузы-старики С отменно учтивым приветом; Старушки, статс-дамы былого двора, В объятья меня заключали: "Какое геройство!.. Какая пора!.." - И в такт головами качали. Ну, словом, что было в Москве повидней, Что в ней мимоездом гостило, Всё вечером съехалось к Зине моей: Артистов тут множество было, Певцов-итальянцев тут слышала я, Что были тогда знамениты, Отца моего сослуживцы, друзья Тут были, печалью убиты. Тут были родные ушедших туда, Куда я сама торопилась, Писателей группа, любимых тогда. Со мной дружелюбно простилась: Тут были Одоевский, Вяземский; был Поэт вдохновенный и милый, Поклонник кузины, что рано почил, Безвременно взятый могилой. И Пушкин тут был... Я узнала его... Он другом был нашего детства, В Юрзуфе он жил у отца моего, В ту пору проказ и кокетства Смеялись, болтали мы, бегали с ним, Бросали друг в друга цветами. Всё наше семейство поехало в Крым, И Пушкин отправился с нами. Мы ехали весело. Вот наконец И горы, и Черное море! Велел постоять экипажам отец, Гуляли мы тут на просторе. Тогда уже был мне шестнадцатый год. Гибка, высока не по летам, Покинув семью, я стрелою вперед Умчалась с курчавым поэтом; Без шляпки, с распущенной длинной косой; Полуденным солнцем палима, Я к морю летела,- и был предо мной Вид южного берега Крыма! Я радостным взором глядела кругом, Я прыгала, с морем играла; Когда удалялся прилив, я бегом До самой воды добегала, Когда же прилив возвращался опять И волны грядой подступали, От них я спешила назад убежать, А волны меня настигали!.. И Пушкин смотрел... и смеялся, что я Ботинки мои промочила. "Молчите! идет гувернантка моя!" - Сказала я строго. (Я скрыла, Что ноги промокли)... Потом я прочла В "Онегине" чудные строки. Я вспыхнула вся - я довольна была... Теперь я стара, так далеки Те красные дни! Я не буду скрывать, Что Пушкин в то время казался Влюбленным в меня... но, по правде сказать, В кого он тогда не влюблялся! Но, думаю, он не любил никого Тогда, кроме музы: едва ли Не больше любви занимали его Волнения ее и печали... Юрзуф живописен: в роскошных садах Долины его потонули, У ног его море, вдали Аюдаг... Татарские хижины льнули К подножию скал; виноград выбегал На кручу лозой отягченной, И тополь местами недвижно стоял Зеленой и стройной колонной. Мы заняли дом под нависшей скалой, Поэт наверху приютился, Он нам говорил, что доволен судьбой, Что в море и горы влюбился. Прогулки его продолжались по дням И были всегда одиноки, Он у моря часто бродил по ночам. По-английски брал он уроки У Лены, сестры моей: Байрон тогда Его занимал чрезвычайно. Случалось сестре перевесть иногда Из Байрона что-нибудь - тайно; Она мне читала попытки свои, А после рвала и бросала, Но Пушкину кто-то сказал из семьи, Что Лена стихи сочиняла: Поэт подобрал лоскутки под окном И вывел всё дело на сцену. Хваля переводы, он долго потом Конфузил несчастную Лену... Окончив занятья, спускался он вниз И с нами делился досугом; У самой террасы стоял кипарис, Поэт называл его другом, Под ним заставал его часто рассвет, Он с ним, уезжая, прощался... И мне говорили, что Пушкина след В туземной легенде остался: "К поэту летал соловей по ночам, Как в небо луна выплывала, И вместе с поэтом он пел - и, певцам Внимая, природа смолкала! Потом соловей - повествует народ - Летал сюда каждое лето: И свищет, и плачет, и словно зовет К забытому другу поэта! Но умер поэт - прилетать перестал Пернатый певец... Полный горя, С тех пор кипарис сиротою стоял, Внимая лишь ропоту моря.." Но Пушкин надолго прославил его: Туристы его навещают, Садятся под ним и на память с него Душистые ветки срывают... Печальна была наша встреча. Поэт Подавлен был истинным горем. Припомнил он игры ребяческих лет В далеком Юрзуфе, над морем. Покинув привычный насмешливый тон, С любовью, с тоской бесконечной, С участием брата напутствовал он Подругу той жизни беспечной! Со мной он по комнате долго ходил, Судьбой озабочен моею, Я помню, родные, что он говорил, Да так передать не сумею: "Идите, идите! Вы сильны душой, Вы смелым терпеньем богаты, Пусть мирно свершится ваш путь роковой, Пусть вас не смущают утраты! Поверьте, душевной такой чистоты Не стоит сей свет ненавистный! Блажен, кто меняет его суеты На подвиг любви бескорыстной! Что свет? опостылевший всем маскарад! В нем сердце черствеет и дремлет, В нем царствует вечный, рассчитанный хлад И пылкую правду объемлет... Вражда умирится влияньем годов, Пред временем рухнет преграда, И вам возвратятся пенаты отцов И сени домашнего сада! Целебно вольется в усталую грудь Долины наследственной сладость, Вы гордо оглянете пройденный путь И снова узнаете радость. Да, верю! не долго вам горе терпеть, Гнев царский не будет же вечным... Но если придется в степи умереть, Помянут вас словом сердечным: Пленителен образ отважной жены, Явившей душевную силу И в снежных пустынях суровой страны Сокрывшейся рано в могилу! Умрете, но ваших страданий рассказ Поймется живыми сердцами, И заполночь правнуки ваши о вас Беседы не кончат с друзьями. Они им покажут, вздохнув от души, Черты незабвенные ваши, И в память прабабки, погибшей в глуши, Осушатся полные чаши!.. Пускай долговечнее мрамор могил, Чем крест деревянный в пустыне, Но мир Долгорукой еще не забыл, А Бирона нет и в помине. Но что я?.. Дай бог вам здоровья и сил! А там и увидеться можно: Мне царь "Пугачева" писать поручил, Пугач меня мучит безбожно, Расправиться с ним я на славу хочу, Мне быть на Урале придется. Поеду весной, поскорей захвачу, Что путного там соберется, Да к вам и махну, переехав Урал..." Поэт написал "Пугачева", Но в дальние наши снега не попал. Как мог он сдержать это слово? --- Я слушала музыку, грусти полна, Я пению жадно внимала; Сама я не пела,- была я больна, Я только других умоляла: "Подумайте: я уезжаю с зарей... О, пойте же, пойте! играйте!... Ни музыки я не услышу такой, Ни песни... Наслушаться дайте!..." И чудные звуки лились без конца! Торжественной песней прощальной Окончился вечер,- не помню лица Без грусти, без думы печальной! Черты неподвижных, суровых старух Утратили холод надменный, И взор, что, казалось, навеки потух, Светиться слезой умиленной... Артисты старались себя превзойти, Не знаю я песни прелестней Той песни-молитвы о добром пути, Той богословляющей песни... О, как вдохновенно играли они! Как пели!.. и плакали сами... И каждый сказал мне: "Господь вас храни!" - Прощаясь со мной со слезами... Глава 5 Морозно. Дорога бела и гладка, Ни тучи на всем небосклоне... Обмерзли усы, борода ямщика, Дрожит он в своем балахоне. Спина его, плечи и шапка в снегу, Хрипит он, коней понукая, И кашляют кони его на бегу, Глубоко и трудно вздыхая... Обычные виды: былая краса Пустынного русского края, Угрюмо шумят строевые леса, Гигантские тени бросая; Равнины покрыты алмазным ковром, Деревни в снегу потонули, Мелькнул на пригорке помещичий дом, Церковные главы блеснули... Обычные встречи: обоз без конца, Толпа богомолок старушек, Гремящая почта, фигура купца На груде перин и подушек; Казенная фура! с десяток подвод: Навалены ружья и ранцы. Солдатики! Жидкий, безусый народ, Должно быть, еще новобранцы; Сынков провожают отцы-мужики Да матери, сестры и жены. "Уводят, уводят сердечных в полки!"- Доносятся горькие стоны... Подняв кулаки над спиной ямщика, Неистово мчится фельдъегерь. На самой дороге догнав русака, Усатый помещичий егерь Махнул через ров на проворном коне, Добычу у псов отбивает. Со всей своей свитой стоит в стороне Помещик - борзых подзывает... Обычные сцены: на станциях ад - Ругаются, спорят, толкутся. "Ну, трогай!" Из окон ребята глядят, Попы у харчевни дерутся; У кузницы бьется лошадка в станке, Выходит весь сажей покрытый Кузнец с раскаленной подковой в руке: "Эй, парень, держи ей копыты!.." В Казани я сделала первый привал, На жестком диване уснула; Из окон гостиницы видела бал И, каюсь, глубоко вздохнула! Я вспомнила: час или два с небольшим Осталось до Нового года. "Счастливые люди! как весело им! У них и покой, и свобода, Танцуют, смеются!... а мне не знавать Веселья... я еду на муки!.." Не надо бы мыслей таких допускать, Да молодость, молодость, внуки! Здесь снова пугали меня Трубецкой, Что будто ее воротили: "Но я не боюсь - позволенье со мной!" Часы уже десять пробили. Пора! я оделась. "Готов ли ямщик?" - "Княгиня, вам лучше дождаться Рассвета, - заметил смотритель-старик.- Метель начала подыматься!" - "Ах, то ли придется еще испытать! Поеду. Скорей, ради бога!.." Звенит колокольчик, ни зги не видать, Что дальше, то хуже дорога, Поталкивать начало сильно в бока, Какими-то едем грядами, Не вижу я даже спины ямщика: Бугор намело между нами. Чуть-чуть не упала кибитка моя, Шарахнулась тройка и стала. Ямщик мой заохал: "Докладывал я: Пождать бы! дорога пропала!..." Послала дорогу искать ямщика, Кибитку рогожей закрыла, Подумала: верно, уж полночь близка, Пружинку часов подавила: Двенадцать ударило! Кончился год, И новый успел народиться! Откинув циновку, гляжу я вперед - По-прежнему вьюга крутится. Какое ей дело до наших скорбей, До нашего нового года? И я равнодушна к тревоге твоей И к стонам твоим, непогода! Своя у меня роковая тоска, И с ней я борюсь одиноко... Поздравила я моего ямщика. "Зимовка тут есть недалеко,- Сказал он,- рассвета дождемся мы в ней!" Подъехали мы, разбудили Каких-то убогих лесных сторожей, Их дымную печь затопили. Рассказывал ужасы житель лесной, Да я его сказки забыла... Согрелись мы чаем. Пора на покой! Метель всё ужаснее выла. Лесник покрестился, ночник погасил И с помощью пасынка Феди Огромных два камня к дверям привалил. "Зачем?" - "Одолели медведи!" Потом он улегся на голом полу, Всё скоро уснуло в сторожке, Я думала, думала... лежа в углу На мерзлой и жесткой рогожке... Сначала веселые были мечты: Я вспомнила праздники наши, Огнями горящую залу, цветы, Подарки, заздравные чаши, И шумные речи, и ласки... кругом Всё милое, всё дорогое - Но где же Сергей?.. И подумав о нем, Забыла я всё остальное! Я живо вскочила, как только ямщик Продрогший в окно постучался. Чуть свет на дорогу нас вывел лесник, Но деньги принять отказался. "Не надо, родная! Бог вас защити, Дороги-то дальше опасны!" Крепчали морозы по мере пути И сделались скоро ужасны. Совсем я закрыла кибитку мою - И темно, и страшная скука! Что делать? Стихи вспоминаю, пою, Когда-нибудь кончится мука! Пусть сердце рыдает, пусть ветер ревет И путь мой заносят метели, А все-таки я продвигаюсь вперед! Так ехала я три недели... Однажды, заслышав какой-то содом, Циновку мою я открыла, Взглянула: мы едем обширным селом, Мне сразу глаза ослепило: Пылали костры по дороге моей... Тут были крестьяне, крестьянки, Солдаты и - целый табун лошадей... "Здесь станция: ждут серебрянки,- Сказал мой ямщик,- Мы увидим ее, Она, чай, идет недалече..." Сибирь высылала богатство свое, Я рада была этой встрече: "Дождусь серебрянки! Авось что-нибудь О муже, о наших узнаю. При ней офицер, из Нерчинска их путь..." В харчевне сижу, поджидаю... Вошел молодой офицер; он курил, Он мне не кивнул головою, Он как-то надменно глядел и ходил, И вот я сказала с тоскою: "Вы видели, верно... известны ли вам Те... жертвы декабрьского дела... Здоровы они? Каково-то им там? О муже я знать бы хотела..." Нахально ко мне повернул он лицо - Черты были злы и суровы - И, выпустив изо рту дыму кольцо, Сказал: "Несомненно здоровы, Но я их не знаю - и знать не хочу, Я мало ли каторжных видел!.." Как больно мне было, родные! Молчу... Несчастный! меня же обидел! Я бросила только презрительный взгляд, С достоинством юноша вышел... У печки тут грелся какой-то солдат, Проклятье мое он услышал И доброе слово - не варварский смех - Нашел в своем сердце солдатском: "Здоровы! - сказал он,- я видел их всех, Живут в руднике Благодатском!.." Но тут возвратился надменный герой, Поспешно ушла я в кибитку. "Спасибо, солдатик! спасибо, родной! Недаром я вынесла пытку!" Поутру на белые степи гляжу, Послышался звон колокольный, Тихонько в убогую церковь вхожу, Смешалась с толпой богомольной. Отслушав обедню, к попу подошла, Молебен служить попросила... Всё было спокойно - толпа не ушла... Совсем меня горе сломило! За что мы обижены столько, Христос? За что поруганьем покрыты? И реки давно накопившихся слез Упали на жесткие плиты! Казалось, народ мою грусть разделял, Молясь молчаливо и строго, И голос священника скорбью звучал, Прося об изгнанниках бога... Убогий, в пустыне затерянный храм! В нем плакать мне было не стыдно, Участье страдальцев, молящихся там, Убитой душе необидно... (Отец Иоанн, что молебен служил И так непритворно молился, Потом в каземате священником был И с нами душой породнился.) А ночью ямщик не сдержал лошадей, Гора была страшно крутая, И я полетела с кибиткой моей С высокой вершины Алтая! В Иркутске проделали то же со мной, Чем там Трубецкую терзали... Байкал. Переправа - и холод такой, Что слезы в глазах замерзали. Потом я рассталась с кибиткой моей (Пропала санная дорога). Мне жаль ее было: я плакала в ней И думала, думала много! Дорога без снегу - в телеге! Сперва Телега меня занимала, Но вскоре потом, ни жива, ни мертва, Я прелесть телеги узнала. Узнала и голод на этом пути. К несчастию, мне не сказали, Что тут ничего невозможно найти, Тут почту бурята держали. Говядину вялят на солнце они Да греются чаем кирпичным, И тот еще с салом! Господь сохрани Попробовать вам, непривычным! Зато под Нерчинском мне задали бал: Какой-то купец тороватый В Иркутске заметил меня, обогнал И в честь мою праздник богатый Устроил... Спасибо! я рада была И вкусным пельменям, и бане... А праздник как мертвая весь проспала В гостиной его на диване... Не знала я, что впереди меня ждет! Я утром в Нерчинск прискакала, Не верю глазам, - Трубецкая идет! "Догнала тебя я, догнала!" -"Они в Благодатске!"- Я бросилась к ней, Счастливые слезы роняя... В двенадцати только верстах мой Сергей, И Катя со мной Трубецкая! Глава 6 Кто знал одиночество в дальнем пути, Чьи спутники - горе да вьюга, Кому провиденьем дано обрести В пустыне негаданно друга, Тот нашу взаимную радость поймет... "Устала, устала я, Маша!" -"Не плачь, моя бедная Катя! Спасет Нас дружба и молодость наша! Нас жребий один неразрывно связал, Судьба нас равно обманула, И тот же поток твое счастье умчал, В котором мое потонуло. Пойдем же мы об руку трудным путем, Как шли зеленеющем лугом, И обе достойно свой крест понесем, И будем мы сильны друг другом. Что мы потеряли? подумай, сестра! Игрушки тщеславья... Не много! Теперь перед нами дорога добра, Дорога избранников бога! Найдем мы униженных, скорбных мужей, Но будем мы им утешеньем, Мы кротостью нашей смягчим палачей, Страданье осилим терпеньем. Опорою гибнущим, слабым, больным Мы будем в тюрьме ненавистной, И рук не положим, пока не свершим Обета любви бескорыстной!.. Чиста наша жертва,- мы всё отдаем Избранникам нашим и богу. И верю я: мы невредимо пройдем Всю трудную нашу дорогу..." Природа устала с собой воевать - День ясный, морозный и тихий. Снега под Нерчинском явились опять, В санях покатили мы лихо... О ссыльных рассказывал русский ямщик (Он знал по фамилии даже): "На этих конях я возил их в рудник, Да только в другом экипаже. Должно быть, дорога легка им была: Шутили, смешили друг дружку; На завтрак ватрушку мне мать испекла, Так я подарил им ватрушку, Двугривенный дали - я брать не хотел: -"Возьми, паренек, пригодится..."" Болтая, он живо в село прилетел. "Ну, барыни, где становиться?" - "Вези нас к начальнику прямо в острог". - "Эй, други, не дайте в обиду!" Начальник был тучен и, кажется, строг, Спросил, по какому мы виду? "В Иркутске читали инструкцию нам И выслать в Нерчинск обещали..." - "Застряла, застряла, голубушка, там!" "Вот копия, нам ее дали..." - "Что копия? с ней попадешься впросак!" - "Вот царское вам позволенье!" Не знал по-французски упрямый чудак, Не верил нам, - смех и мученье! "Вы видите подпись царя: Николай?" До подписи нет ему дела, Ему из Нерчинска бумагу подай! Поехать за ней я хотела, Но он объявил, что отправится сам И к утру бумагу добудет. "Да точно ли?.." - "Честное слово! А вам Полезнее выспаться будет!.." И мы добрались до какой-то избы, О завтрашнем утре мечтая; С оконцем из слюды, низка, без трубы, Была наша хата такая, Что я головою касалась стены, А в дверь упиралась ногами; Но мелочи эти нам были смешны, Не то уж случалося с нами. Мы вместе! теперь бы легко я снесла И самые трудные муки... Проснулась я рано, а Катя спала, Пошла по деревне от скуки: Избушки такие ж, как наша, числом До сотни, в овраге торчали, А вот и кирпичный с решетками дом! При нем часовые стояли. "Не здесь ли преступники?" - "Здесь, да ушли". - "Куда?" - "На работу, вестимо!" Какие-то дети меня повели... Бежали мы все - нестерпимо Хотелось мне мужа увидеть скорей; Он близко! Он шел тут недавно! "Вы видите их?" - я спросила детей. "Да, видим! Поют они славно! Вон дверца... Гляди же! Пойдем мы теперь, Прощай!.." Убежали ребята... И словно под землю ведущую дверь Увидела я - и солдата. Сурово смотрел часовой,- наголо В руке его сабля сверкала. Не золото, внуки, и здесь помогло, Хоть золото я предлагала! Быть может, вам хочется дальше читать, Да просится слово из груди! Помедлим немного. Хочу я сказать Спасибо вам, русские люди! В дороге, в изгнанье, где я ни была, Всё трудное каторги время, Народ! я бодрее с тобою несла Мое непосильное бремя. Пусть много скорбей тебе пало на часть, Ты делишь чужие печали, И где мои слезы готовы упасть, Твои уж давно там упали!.. Ты любишь несчастного, русский народ! Страдания нас породнили... "Вас в каторге самый закон не спасет!"- На родине мне говорили; Но добрых людей я встречала и там, На крайней ступени паденья, Умели по-своему выразить нам Преступники дань уваженья; Меня с неразлучною Катей моей Довольной улыбкой встречали: "Вы - ангелы наши!" За наших мужей Уроки они исполняли. Не раз мне украдкой давал из полы Картофель колодник клейменый: "Покушай! горячий, сейчас из золы!" Хорош был картофель печеный, Но грудь и теперь занывает с тоски, Когда я о нем вспоминаю... Примите мой низкий поклон, бедняки! Спасибо вам всем посылаю! Спасибо!.. Считали свой труд ни во что Для нас эти люди простые, Но горечи в чашу не подлил никто, Никто - из народа, родные!.. Рыданьям моим часовой уступил, Как бога его я просила! Светильник (род факела) он засветил, В какой-то подвал я вступила И долго спускались всё ниже; потом Пошла я глухим коридором, Уступами шел он; темно было в нем И душно; где плесень узором Лежала; где тихо струилась вода И лужами книзу стекала. Я слышала шорох; земля иногда Комками со стен упадала; Я видела страшные ямы в стенах; Казалось, такие ж дороги От них начинались. Забыла я страх, Проворно несли меня ноги! И вдруг я услышала крики: "Куда, Куда вы? Убиться хотите? Ходить не позволено дамам туда! Вернитесь скорей! Погодите!" Беда моя! видно, дежурный пришел (Его часовой так боялся) Кричал он так грозно, так голос был зол, Шум скорых шагов приближался... Что делать? Я факел задула. Вперед Впотьмах наугад побежала... Господь, коли хочет, везде проведет! Не знаю, как я не упала, Как голову я не оставила там! Судьба берегла меня. Мимо Ужасных расселин, провалов и ям Бог вывел меня невредимо: Я скоро увидела свет впереди, Там звездочка словно светилась... И вылетел радостный крик из груди: "Огонь!" Я крестом осенилась... Я сбросила шубу... Бегу на огонь, Как бог уберег во мне душу! Попавший в трясину испуганный конь Так рвется, завидевши сушу... И стало, родные, светлей и светлей! Увидела я возвышенье: Какая-то площадь... и тени на ней... Чу... молот! работа, движенье... Там люди! Увидят ли только они? Фигуры отчетливей стали... Всё ближе, сильней замелькали огни. Должно быть, меня увидали... И кто-то стоявший на самом краю Воскликнул: "Не ангел ли божий? Смотрите, смотрите!" - "Ведь мы не в раю: Проклятая шахта похожей На ад!" - говорили другие, смеясь. И быстро на край выбегали, И я приближалась поспешно. Дивясь, Недвижно они ожидали. "Волконская!" - вдруг закричал Трубецкой (Узнала я голос). Спустили Мне лестницу; я поднялася стрелой! Всё люди знакомые были: Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев, Борисовы, князь Оболенский... Потоком сердечных, восторженных слов, Похвал моей дерзости женской Была я осыпана; слезы текли По лицам их, полным участья... Но где же Сергей мой? "За ним уж пошли, Не умер бы только от счастья! Кончает урок: по три пуда руды Мы в день достаем для России, Как видите, нас не убили труды!" Веселые были такие, Шутили, но я под веселостью их Печальную повесть читала (Мне новостью были оковы на них Что их закуют - я не знала)... Известьем о Кате, о милой жене, Утешила я Трубецкого; Все письма, по счастию, были при мне, С приветом из края родного Спешила я их передать. Между тем, Внизу офицер горячился: "Кто лестницу принял? Куда и зачем Смотритель работ отлучился? Сударыня! Вспомните слово мое, Убьетесь!.. Эй, лестницу, черти! Живей!.." (Но никто не подставил ее...) "Убьетесь, убьетесь до смерти! Извольте спуститься! да что ж вы?.." Но мы Всё в глубь уходили... Отвсюду Бежали к нам мрачные дети тюрьмы, Дивясь небывалому чуду. Они пролагали мне путь впереди, Носилки свои предлагали... Орудья подземных работ на пути, Провалы, бугры мы встречали. Работа кипела под звуки оков, Под песни,- работа над бездной! Стучались в упругую грудь рудников И заступ и молот железный. Там с ношею узник шагал по бревну, Невольно кричала я: "Тише!" Там новую мину вели в глубину, Там люди карабкались выше По шатким подпоркам... Какие труды! Какая отвага!... Сверкали Местами добытые глыбы руды И щедрую дань обещали... Вдруг кто-то воскликнул: "Идет он! идет!" Окинув пространство глазами, Я чуть не упала, рванувшись вперед,- Канава была перед нами. "Потише, потише! Ужели затем Вы тысячи верст пролетели,- Сказал Трубецкой, - чтоб на горе нам всем В канаве погибнуть - у цели?" И за руку крепко меня он держал: "Что б было, когда б вы упали?" Сергей торопился, но тихо шагал. Оковы уныло звучали. Да, цепи! Палач не забыл никого (О, мстительный трус и мучитель!), - Но кроток он был, как избравший его Орудьем своим искупитель. Пред ним расступались, молчанье храня, Рабочие люди и стража... И вот он увидел, увидел меня! И руки простер ко мне: "Маша!" И стал, обессиленный словно, вдали... Два ссыльных его поддержали. По бледным щекам его слезы текли, Простертые руки дрожали... Душе моей милого голоса звук Мгновенно послал обновленье, Отраду, надежду, забвение мук, Отцовской угрозы забвенье! И с криком "иду!" я бежала бегом, Рванув неожиданно руку, По узкой доске над зияющим рвом Навстречу призывному звуку... "Иду!.." Посылало мне ласку свою Улыбкой лицо испитое... И я побежала... И душу мою Наполнило чувство святое. Я только теперь, в руднике роковом, Услышав ужасные звуки, Увидев оковы на муже моем, Вполне поняла его муки, И силу его... и готовность страдать! Невольно пред ним я склонила Колени, - и прежде чем мужа обнять, Оковы к губам приложила!.. И тихого ангела бог ниспослал В подземные копи, - в мгновенье И говор, и грохот работ замолчал, И замерло словно движенье, Чужие, свои - со слезами в глазах, Взволнованны, бледны, суровы, Стояли кругом. На недвижных ногах Не издали звука оковы, И в воздухе поднятый молот застыл... Всё тихо - ни песни, ни речи... Казалось, что каждый здесь с нами делил И горечь, и счастие встречи! Святая, святая была тишина! Какой-то высокой печали, Какой-то торжественной думы полна. "Да где же вы все запропали?" - Вдруг снизу донесся неистовый крик. Смотритель работ появился. "Уйдите! - сказал со слезами старик. - Нарочно я, барыня, скрылся, Теперь уходите. Пора! Забранят! Начальники люди крутые..." И словно из рая спустилась я в ад... И только... и только, родные! По-русски меня офицер обругал Внизу, ожидавший в тревоге, А сверху мне муж по-французски сказал: "Увидимся, Маша, - в остроге!.." Лето 1872 93. УТРО Ты грустна, ты страдаешь душою: Верю - здесь не страдать мудрено. С окружающей нас нищетою Здесь природа сама заодно. Бесконечно унылы и жалки Эти пастбища, нивы, луга, Эти мокрые, сонные галки, Что сидят на вершине стога; Эта кляча с крестьянином пьяным, Через силу бегущая вскачь В даль, сокрытую синим туманом, Это мутное небо... Хоть плачь! Но не краше и город богатый: Те же тучи по небу бегут; Жутко нервам - железной лопатой Там теперь мостовую скребут. Начинается всюду работа; Возвестили пожар с каланчи; На позорную площадь кого-то Повезли - там уж ждут палачи. Проститутка домой на рассвете Поспешает, покинув постель; Офицеры в наемной карете Скачут за город: будет дуэль. Торгаши просыпаются дружно И спешат за прилавки засесть: Целый день им обмеривать нужно, Чтобы вечером сытно поесть. Чу! из крепости грянули пушки! Наводненье столице грозит... Кто-то умер: на красной подушке Первой степени Анна лежит. Дворник вора колотит - попался! Гонят стадо гусей на убой; Где-то в верхнем этаже раздался Выстрел - кто-то покончил собой... ( 1872 или 1873 ) 94. ДЕТСТВО НЕОКОНЧЕННЫЕ ЗАПИСКИ 1 В первые годы младенчества Помню я церковь убогую, Стены ее деревянные, Крышу неровную, серую, Мохом зеленым поросшую. Помню я горе отцовское: Толки его с прихожанами, Что угрожает обрушиться Старое, ветхое здание. Часто они совещалися, Как обновить отслужившую Бедную церковь приходскую; Поговорив, расходилися, Храм окружали подпорками, И продолжалось служение. В ветхую церковь бестрепетно В праздники шли православные, - Шли старики престарелые, Шли малолетки беспечные, Бабы с грудными младенцами. В ней причащались, венчалися, В ней отпевали покойников... Синее небо виднелося В трещины старого купола, Дождь иногда в эти трещины Падал: по лицам молящихся И по иконам угодников Крупные капли струилися. Ими случайно омытые, Обыкновенно чуть видные, Темные лики святителей Вдруг выступали... Боялась я, - Словно в семью нашу мирную Люди вошли незнакомые С мрачными, строгими лицами... То растворялось нечаянно Ветром окошко непрочное, И в заунывно-печальное Пение гимна церковного Звонкая песня вторгалася, Полная горя житейского, - Песня сурового пахаря!.. Помню я службу последнюю: Гром загремел неожиданно, Всё сотрясенное здание Долго дрожало, готовое Рухнуть: лампады горящие, Паникадилы качалися, С звоном упали тяжелые Ризы с иконы Спасителя, И растворилась безвременно Дверь алтаря. Православные В ужасе ниц преклонилися - Божьего ждали решения!.. 2 Ближе к дороге красивая, Новая церковь кирпичная Гордо теперь возвышается И заслоняет развалины Старой. Из ветхого здания Взяли убранство убогое, Вынесли утварь церковную, Но до остатков строения Руки мирян не коснулися. Словно больной, от которого Врач отказался, оставлено Времени старое здание. Ласточки там поселилися - То вылетали оттудова, То возвращались стремительно, Громко приветствуя птенчиков Звонким своим щебетанием... В землю врастая медлительно, Эти остатки убогие Преобразились в развалины Странные, чудно красивые. Дверь завалилась, обрушился Купол; оторваны бурею, Ветхие рамы попадали; Травами густо проросшие, В зелени стены терялися, И простирали в раскрытые Окна - березы соседние Ветви свои многолистые... Их семена, занесенные Ветром на крышу неровную, Дали отростки: любила я Эту березку кудрявую, Что возвышалась там, стройная, С бледно-зелеными листьями, Точно вчера только ставшая На ноги резвая девочка, Что уж сегодня вскарабкалась На высоту, - и бестрепетно Смотрит оттуда, с смеющимся, Смелым и ласковым личиком... Птицы носились там стаями, Там стрекотали кузнечики, Да деревенские мальчики И русокудрые девочки Живмя там жили: по тропочкам Между высокими травами Бегали, звонко аукались, Пели веселые песенки. Так мое детство беспечное Мирно летело... Играла я, Помню, однажды с подругами И набежала нечаянно На полусгнившее дерево. Пылью обдав меня, дерево Вдруг подо мною рассыпалось: Я провалилась в развалины, Внутрь запустелого здания, Где не бывала со времени Службы последней... Объятая Трепетом, я огляделася: Гнездышек ряд под карнизами, Ласточки смотрят из гнездышек, Словно кивают головками, А по стенам молчаливые, Строгие лица угодников... Перекрестилась невольно я, - Жутко мне было! дрожала я, А уходить не хотелося. Чудилось мне: наполняется Церковь опять прихожанами; Голос отца престарелого, Пение гимнов божественных, Вздохи и шепот молитвенный Слышались мне, - простояла бы Долго я тут неподвижная, Если бы вдруг не услышала Криков: "Параша! да где же ты ?.." Я отозвалась; нахлынули Дети гурьбой, - и наполнились Звуками жизни развалины, Где столько лет уж не слышались Голос и шаг человеческий... ( 19 марта 1873 ) 95-100. СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ РУССКИМ ДЕТЯМ 1 ДЯДЮШКА ЯКОВ Дом - не тележка у дядюшки Якова. Господи боже! чего-то в ней нет! Седенький сам, а лошадка каракова; Вместе обоим сто лет. Ездит старик, продает понемногу, Рады ему, да и он-то того: Выпито вечно и сыт, слава богу. Пусто в деревне, ему ничего, Знает, где люди: и куплю, и мену На полосах поведет старина; Дай ему свеклы, картофельку, хрену, Он тебе всё, что полюбится, - на! Бог, видно, дал ему добрую душу. Ездит - кричит то и знай: "По грушу! по грушу! Купи, сменяй!" "У дядюшки у Якова Сбоина макова Больно лакома - На грош два кома! Девкам утехи - Рожки, орехи! Эй! малолетки! Пряники редки, Всякие штуки: Окуни, щуки, Киты, лошадки! Посмотришь - любы, Раскусишь - сладки, Оближешь губы!.." "Стой, старина!" Старика обступили Парней, и девок, и детушек тьма. Все наменяли сластей, накупили - То-то была суета, кутерьма! Смех на какого-то Кузю печального: Держит коня перед носом сусального; Конь - загляденье, и лаком кусок... Где тебе вытерпеть? Ешь, паренек! Жалко девочку сиротку Феклушу: Все-то жуют, а ты слюнки глотай... "По грушу! по грушу! Купи, сменяй!" "У дядюшки у Якова Про баб товару всякого. Ситцу хорошего - Нарядно, дешево! Эй! молодицы! Красны девицы, Тетушки, сестры! Платочки пестры, Булавки востры, Иглы не ломки, Шнурки, тесемки! Духи, помада, Всё - чего надо!.." Зубы у девок, у баб разгорелись. Лен, и полотна, и пряжу несут. "Стойте, не вдруг! белены вы объелись? Тише! поспеете!.. " Так вот и рвут! Зорок торгаш, а то просто беда бы! Затормошили старинушку бабы, Клянчат, ласкаются, только держись: "Цвет ты наш маков, Дядюшка Яков, Не дорожись!" - "Меньше нельзя, разрази мою душу! Хочешь бери, а не хочешь - прощай!" "По грушу! по грушу! Купи, сменяй!" "У дядюшки у Якова Хватит про всякого. Новы коврижки, Гляди-ко: книжки! Мальчик-сударик, Купи букварик! Отцы почтенны! Книжки неценны; По гривне штука - Деткам наука! Для ребятишек, Тимошек, Гришек, Гаврюшек, Ванек... Букварь не пряник, А почитай-ка, Язык прикусишь... Букварь не сайка, А как раскусишь, Слаще ореха! Пяток - полтина, Глянь - и картина! Ей-ей утеха! Умен с ним будешь, Денег добудешь... По буквари! По буквари! Хватай - бери! Читай - смотри!" И букварей таки много купили - "Будет вам пряников: нате-ка вам!" Пряники, правда, послаще бы были, Да рассудилось уж так старикам. Книжки с картинками, писаны четко - То-то дойти бы, что писано тут! Молча крепилась Феклуша-сиротка, Глядя, как пряники дети жуют, А как увидела в книжках картинки, Так на глазах навернулись слезинки. Сжалился, дал ей букварь старина: "Коли бедна ты, так будь ты умна!" Экой старик! видно добрую душу! Будь же ты счастлив! Торгуй, наживай! "По грушу! по грушу! Купи, сменяй!" 1867 2 ПЧЕЛЫ "Натко медку! с караваем покушай, Притчу про пчелок послушай! Нынче не в меру вода разлилась, Думали, просто идет наводнение, Только и сухо, что наше селение По огороды, где ульи у нас. Пчелка осталась водой окруженная, Видит и лес, и луга вдалеке, Ну и летит, - ничего налегке, А как назад полетит нагруженная, Сил не хватает у милой. Беда! Пчелами вся запестрела вода, Тонут работницы, тонут сердечные! Горю помочь мы не чаяли, грешные, Не догадаться самим бы вовек! Да нанесло человека хорошего, Под благовещенье помнишь прохожего? Он надоумил, христов человек! Слушай, сынок, как мы пчелок избавили: Я при прохожем тужил-тосковал; "Вы бы им до суши вехи поставили", - Это он слово сказал! Веришь: чуть первую веху зеленую На воду вывезли, стали втыкать, Поняли пчелки сноровку мудреную: Так и валят и валят отдыхать! Как богомолки у церкви на лавочке, Сели - сидят. На бугре-то ни травочки, Ну, а в лесу и в полях благодать: Пчелкам не страшно туда залетать. Всё от единого слова хорошего! Кушай на здравие, будем с медком. Благослови бог прохожего!" Кончил мужик, осенился крестом; Мед с караваем парнишка докушал, Тятину притчу тем часом прослушал И за прохожего низкий поклон Господу богу отвесил и он. ( 15 марта 1867 ) 3 ГЕНЕРАЛ ТОПТЫГИН Дело под вечер, зимой, И морозец знатный. По дороге столбовой Едет парень молодой, Мужичок обратный: Не спешит, трусит слегка; Лошади не слабы, Да дорога не гладка - Рытвины, ухабы. Нагоняет ямщичок Вожака с медведем: "Посади нас, паренек, Веселей поедем!" - " Что ты ? с мишкой ?" - "Ничего! Он у нас смиренный, Лишний шкалик за него Поднесу, почтенный!" - "Ну садитесь!" - Посадил Бородач медведя, Сел и сам - и потрусил Полегоньку Федя... Видит Трифон кабачок, Приглашает Федю. "Подожди ты нас часок!" - Говорит медведю. И пошли. Медведь смирен, Видно, стар годами, Только лапу лижет он Да звенит цепями... Час проходит; нет ребят, То-то выпьют лихо! Но привычные стоят Лошаденки тихо. Свечерело. Дрожь в конях, Стужа злее на ночь; Заворочался в санях Михайло Иваныч, Кони дернули; стряслась Тут беда большая - Рявкнул мишка! - понеслась Тройка как шальная! Колокольчик услыхал, Выбежал Федюха, Да напрасно - не догнал! Экая поруха! Быстро, бешено неслась Тройка - и не диво: На ухабе всякий раз Зверь рычал ретиво; Только стон кругом стоял: "Очищай дорогу! Сам Топтыгин-генерал Едет на берлогу!" Вздрогнет встречный мужичок, Жутко станет бабе, Как мохнатый седочок Рявкнет на ухабе. А коням подавно страх - Не передохнули! Верст пятнадцать на весь мах Бедные отдули! Прямо к станции летит Тройка удалая. Проезжающий сидит, Головой мотая; Ладит вывернуть кольцо Вот и стала тройка; Сам смотритель на крыльцо Выбегает бойко; Видит, ноги в сапогах И медвежья шуба, Не заметил впопыхах, Что с железом губа, Не подумал: где ямщик От коней гуляет? Видит - барин материк, "Генерал", - смекает. Поспешил фуражку снять: "Здравия желаю! Что угодно приказать, Водки или чаю?.." Хочет барину помочь Юркий старичишка; Тут во всю медвежью мочь Заревел наш мишка! И смотритель отскочил: "Господи помилуй! Сорок лет я прослужил Верой, правдой, силой; Много видел на тракту Генералов строгих, Нет ребра, зубов во рту Не хватает многих, А такого не видал, Господи Исусе! Небывалый генерал, Видно, в новом вкусе!.." Прибежали ямщики Подивились тоже: Видят - дело не с руки, Что-то тут негоже! Собрался честной народ, Всё село в тревоге; "Генерал в санях ревет, Как медведь в берлоге!" Трус бежит, а кто смелей, Те - потехе ради - Жмутся около саней; А смотритель сзади. Струсил, издали кричит: "В избу не хотите ль?" Мишка вновь как зарычит... Убежал смотритель! Оробел и убежал, И со всею свитой... Два часа в санях лежал Генерал сердитый. Прибежали той порой Ямщик и вожатый; Вразумил народ честной Трифон бородатый И Топтыгина прогнал Из саней дубиной... А смотритель обругал Ямщика скотиной... 1867 4 ДЕДУШКА МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ 1 В августе, около Малых Вежей, С старым Мазаем я бил дупелей. Как-то особенно тихо вдруг стало, На небе солнце сквозь тучу играло. Тучка была небольшая на нем, А разразилась жестоким дождем! Прямы и светлы, как прутья стальные, В землю вонзались струи дождевые С силой стремительной... Я и Мазай, Мокрые, скрылись в какой-то сарай. Дети, я вам расскажу про Мазая. Каждое лето домой приезжая, Я по недели гощу у него. Нравится мне деревенька его: Летом ее убирая красиво, Исстари хмель в ней родится на диво, Вся она тонет в зеленых садах; Домики в ней на высоких столбах (Всю эту местность вода понимает, Так что деревня весною всплывает, Словно Венеция). Старый Мазай Любит до страсти свой низменный край. Вдов он, бездетен, имеет лишь внука, Торной дорогой ходить ему - скука! За сорок верст в Кострому прямиком Сбегать лесами ему нипочем: "Лес не дорога: по птице, по зверю Выпалить можно". - "А леший?" - "Не верю! Раз в кураже я их звал-поджидал Целую ночь, - никого не видал! За день грибов насбираешь корзину, Ешь мимоходом бруснику, малину; Вечером пеночка нежно поет, Словно как в бочку пустую удод Ухает; сыч разлетается к ночи, Рожки точены, рисованы очи. Ночью... ну, ночью робел я и сам: Очень уж тихо в лесу по ночам. Тихо как в церкви, когда отслужили Службу и накрепко дверь затворили, Разве какая сосна заскрипит, Словно старуха во сне проворчит..." Дня не проводит Мазай без охоты. Жил бы он славно, не знал бы заботы, Кабы не стали глаза изменять: Начал частенько Мазай пуделять. Впрочем, в отчаянье он не приходит: Выпалит дедушка, - заяц уходит, Дедушка пальцем косому грозит: "Врешь - упадешь!" - добродушно кричит. Знает он много рассказов забавных Про деревенских охотников славных: Кузя сломал у ружьишка курок, Спичек таскает с собой коробок, Сядет за кустом - тетерю подманит, Спичку к затравке приложит - и грянет! Ходит с ружьишком другой зверолов, Носит с собою горшок угольков. "Что ты таскаешь горшок с угольками?" - "Больно, родимый, я зябок руками; Ежели зайца теперь сослежу, Прежде я сяду, ружье положу, Над уголечками руки погрею, Да уж потом и палю по злодею!" "Вот так охотник! " - Мазай прибавлял. Я, признаюсь, от души хохотал. Впрочем, милей анекдотов крестьянских (Чем они хуже, однако, дворянских?) Я от Мазая рассказы слыхал. Дети, для вас я один записал... 2 Старый Мазай разболтался в сарае: "В нашем болотистом, низменном крае Впятеро больше бы дичи велось, Кабы сетями ее не ловили, Кабы силками ее не давили; Зайцы вот тоже, - их жалко до слез! Только весенние воды нахлынут, И без того они сотнями гинут, - Нет! еще мало! бегут мужики, Ловят, и топят, и бьют их баграми. Где у них совесть ?.. Я раз за дровами В лодке поехал - их много с реки К нам в половодье весной нагоняет, - Еду, ловлю их. Вода прибывает. Вижу один островок небольшой - Зайцы на нем собралися гурьбой. С каждой минутой вода подбиралась К бедным зверькам; уж под ними осталось Меньше аршина земли в ширину, Меньше сажени в длину. Тут я подъехал: лопочут ушами, Сами ни с места; я взял одного, Прочим скомандовал: прыгайте сами! Прыгнули зайцы мои, - ничего! Только уселась команда косая, Весь островочек пропал под водой. " То-то! - сказал я, - не спорьте со мной! Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!" Этак гуторя, плывем в тишине. Столбик не столбик, зайчишко на пне, Лапки скрестивши, стоит, горемыка, Взял и его - тягота невелика! Только что начал работать веслом, Глядь, у куста копошится зайчиха - Еле жива, а толста как купчиха! Я ее, дуру, накрыл зипуном - Сильно дрожала... Не рано уж было. Мимо бревно суковатое плыло, Зайцев с десяток спасалось на нем. "Взял бы я вас - да потопите лодку!" Жаль их, однако, да жаль и находку - Я зацепился багром за сучок И за собою бревно поволок... Было потехи у баб, ребятишек, Как прокатил я деревней зайчишек: "Глянь-ко: что делает старый Мазай!" Ладно! любуйся, а нам не мешай! Мы за деревней в реке очутились. Тут мои зайчики точно сбесились: Смотрят, на задние лапы встают, Лодку качают, грести не дают: Берег завидели плуты косые, Озимь, и рощу, и кусты густые!.. К берегу плотно бревно я пригнал, Лодку причалил - и "с богом!" сказал... И во весь дух Пошли зайчишки. А я им: "У-х!" Живей, зверишки! Смотри, косой, Теперь спасайся, А чур зимой Не попадайся! Прицелюсь - бух! И ляжешь... Ууу-х!.." Мигом команда моя разбежалась, Только на лодке две пары осталось - Сильно измокли, ослабли; в мешок Я их поклал - и домой приволок, За ночь больные мои отогрелись, Высохли, выспались, плотно наелись; Вынес я их на лужок; из мешка Вытряхнул, ухнул - и дали стречка! Я проводил их всё тем же советом: "Не попадайся зимой!" Я их не бью ни весною, ни летом, Шкура плохая, - линяет косой... " ( 1870 ) 5 СОЛОВЬИ Качая младшего сынка, Крестьянка старшим говорила: "Играйте, детушки, пока! Я сарафан почти дошила; Сейчас буренку обряжу, Коня навяжем травку кушать, И вас в ту рощицу свожу - Пойдем соловушек послушать. Там их, что в кузове груздей, - Да не мешай же мне, проказник! - У нас нет места веселей; Весною, дети, каждый праздник По вечерам туда идут И стар и молод. На поляне Девицы красные поют, Гуторят пьяные крестьяне. А в роще, милые мои, Под разговор и смех народа Поют и свищут соловьи Звончей и слаще хоровода! И хорошо и любо всем... Да только (Клим, не трогай Сашу!) Чуть-чуть соловушки совсем Не разлюбили рощу нашу: Ведь наш-то курский соловей В цене,- тут много их ловили, Ну, испугалися сетей, Да мимо нас и прокатили! Пришла, рассказывал ваш дед, Весна, а роща как немая Стоит - гостей залетных нет! Взяла крестьян тоска большая. Уж вот и праздник наступил И на поляне погуляли, Да праздник им не в праздник был! Крестьяне бороды чесали. И положили меж собой - Умел же бог на ум наставить - На той поляне, в роще той Сетей, силков вовек не ставить. И понемногу соловьи Опять привыкли к роще нашей, И нынче, милые мои, Им места нет любей и краше! Туда с сетями сколько лет Никто и близко не подходит, И строго-настрого запрет От деда к внуку переходит. Зато весной весь лес гремит! Что день, то новый хор прибудет... Под песни их деревня спит, Их песня нас поутру будит... Запомнить надобно и вам: Избави бог тут ставить сети! Ведь надо ж бедным соловьям Дать где-нибудь и отдых, дети..." Середний сын кота дразнил, Меньшой полз матери на шею, А старший с важностью спросил, Кубарь пуская перед нею: "А есть ли, мама, для людей Такие рощицы на свете?" -"Нет, мест таких... без податей И без рекрутчины нет, дети. А если б были для людей Такие рощи и полянки, Все на руках своих детей Туда бы отнесли крестьянки..." (1870) 6 НАКАНУНЕ СВЕТЛОГО ПРАЗДНИКА 1 Я ехал к Ростову Высоким холмом, Лесок малорослый Тянулся на нем; Береза, осина, Да ель, да сосна; А слева - долина, Как скатерть ровна. Пестрел деревнями, Дорогами дол, Он всё понижался И к озеру шел, Ни озера, дети Забыть не могу, Ни церкви на самом Его берегу: Тут чудо картину Я видел тогда! Ее вспоминаю Охотно всегда... 2 Начну по порядку: Я ехал весной, В страстную субботу, Пред самой Святой. Домой поспешая С тяжелых работ, С утра мне встречался Рабочий народ; Скучая смертельно, Решал я вопрос: Кто плотник, кто слесарь, Маляр, водовоз! Нетрудное дело! Идут кузнецы - Кто их не узнает? Они молодцы И петь, и ругаться, Да - день не такой! Идет кривоногий Гуляка-портной: В одном сертучишке, Фуражка как блин,- Гармония, трубка, Утюг и аршин! Смотрите - красильщик! Узнаешь сейчас: Нос выпачкан охрой И суриком глаз; Он кисти и краски Несет за плечом, И словно ландкарта Передник на нем. Вот пильщики: сайку Угрюмо жуют И словно солдаты Все в ногу идут, А пилы стальные У добрых ребят, Как рыбы живые, На плечах дрожат! Я доброго всем им Желаю пути; В родные деревни Скорее прийти, Омыть с себя копоть И пот трудовой И встретить Святую С веселой душой... 3 Стемнело. Болтая С моим ямщиком, Я ехал всё тем же Высоким холмом, Взглянул на долину, Что к озеру шла, И вижу - долина Моя ожила: На каждой тропинке, Ведущей к селу, Толпы появились; Вечернюю мглу Огни озарили Куда-то идет С пучками горящей Соломы народ. Куда? Я подумать О том не успел, Как колокол громко Ответ прогудел! У озера ярко Горели костры,- Туда направлялись, Нарядны, пестры, При свете горящей соломы,- толпы... У божьего храма Сходились тропы,- Народная масса Сдвигалась, росла. Чудесная, дети, Картина была!... (20 марта 1873) 101. НАД ЧЕМ МЫ СМЕЕМСЯ... Раз сказал я за пирушкой: "До свидания, друзья! Вечер с матушкой-старушкой Проведу сегодня я: Нездорова - ей не спится, Надо бедную занять..." С той поры, когда случится Мне с друзьями пировать, Как запас вестей иссякнет И настанет тишина, Кто-нибудь наверно брякнет: "Человек! давай вина! Выпьем мы еще по чаше И - туда... живей, холоп! Ну... а ты - иди к мамаше! Ха! ха! ха!..." Хоть пулю в лоб!.. Водовоз воды бочонок В гололедицу тащил; Стар и слаб, как щепка тонок, Бедный выбился из сил. Я усталому салазки На бугор помог ввезти. На беду, в своей коляске Мчался Митя по пути - Как всегда, румян и светел, Он рукою мне послал Поцелуй - он всё заметил И друзьям пересказал. С той поры мне нет проходу: Филантроп да филантроп! "Что, возил сегодня воду?.. Ха! ха! ха!.." Хоть пулю в лоб!.. (1874) 102-104. Три элегии А. Н. Плещееву 1 Ах! что изгнанье, заточенье! Захочет - выручит судьба! Что враг!- возможно примиренье, Возможна равная борьба; Как гнев его ни беспределен, Он промахнется в добрый час... Но той руки удар смертелен, Которая ласкала нас!.. Один, один!.. А ту, кем полны Мои ревнивые мечты, Умчали роковые волны Пустой и милой суеты. В ней сердце жаждет жизни новой, Не сносит горестей оно И доли трудной и суровой Со мной не делит уж давно... И тайна всё: печаль и муку Она сокрыла глубоко? Или решилась на разлуку Благоразумно и легко? Кто скажет мне?.. Молчу, скрываю Мою ревнивую печаль, И столько счастья ей желаю Чтоб было прошлого не жаль! Что ж, если сбудется желанье?.. О, нет! живет в душе моей Неотразимое сознанье, Что без меня нет счастья ей! Всё, чем мы в жизни дорожили, Что было лучшего у нас,- Мы на один алтарь сложили, И этот пламень не угас! У берегов чужого моря, Вблизи, вдали он ей блеснет В минуту сиротства и горя, И - верю я - она придет! Придет... и, как всегда, стыдлива, Нетерпелива и горда, Потупит очи молчаливо. Тогда... Что я скажу тогда?.. Безумец! для чего тревожишь Ты сердце бедное свое? Простить не можешь ты ее - И не любить ее не можешь!.. 2 Бьется сердце беспокойное, Отуманились глаза. Дуновенье страсти знойное Налетело, как гроза. Вспоминаю очи ясные Дальней странницы моей, повторяю стансы страстные, Что сложил когда-то ей. Я зову ее, желанную: Улетим с тобою вновь В ту страну обетованную, Где венчала нас любовь! Розы там цветут душистые, Там лазурней небеса, Соловьи там голосистее, Густолиственней леса... 3 Разбиты все привязанности, разум Давно вступил в суровые права, Гляжу на жизнь неверующим глазом... Всё кончено! Седеет голова. Вопрос решен: трудись, пока годишься, И смерти жди! Она недалека... Зачем же ты, о сердце! не миришься С своей судьбой?.. О чем твоя тоска?.. Непрочно всё, что нами здесь любимо, Что день - сдаем могиле мертвеца, Зачем же ты в душе неистребима, Мечта любви, не знающей конца?.. Усни... умри!.. (1874) 105. СТРАШНЫЙ ГОД 1870 Страшный год! Газетное витийство И резня, проклятая резня! Впечатленья крови и убийства, Вы вконец измучили меня! О, любовь!- где все твои усилья? Разум!- где плоды твоих трудов? Жадный пир злодейства и насилья, Торжество картечи и штыков! Этот год готовит и для внуков Семена раздора и войны. В мире нет святых и кротких звуков, Нет любви, свободы, тишины! Где вражда, где трусость роковая, Мстящая - купаются в крови, Стон стоит над миром не смолкая; Только ты, поэзия святая, Ты молчишь, дочь счастья и любви! Голос твой, увы, бессилен ныне! Сгибнет он, ненужный никому, Как цветок, потерянный в пустыне, Как звезда, упавшая во тьму. Прочь, о, прочь! сомненья роковые, Как прийти могли вы на уста? Верю, есть еще сердца живые, Для кого поэзия свята. Но гремел, когда они родились, Тот же гром, ручьями кровь лила; Эти души кроткие смутились И, как птицы в бурю, притаились В ожиданьи света и тепла. (Между 1872 и 1874) 106. Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие, Но разнузданы страсти жестокие. Вихорь злобы и бешенства носится Над тобою, страна безответная. Всё живое, всё доброе косится... Слышно только, о ночь безрассветная! Среди мрака, тобою разлитого, Как враги, торжествуя, скликаются, Как на труп великана убитого Кровожадные птицы слетаются, Ядовитые гады сползаются... (Между 1872 и 1874) 107. УНЫНИЕ 1 Сгорело ты, гнездо моих отцов! Мой сад заглох, мой дом бесследно сгинул, Но я реки любимой не покинул. Вблизи ее песчаных берегов Я и теперь на лето укрываюсь И, отдохнув, в столицу возвращаюсь С запасом сил и ворохом стихов. Мой черный конь, с Кавказа приведенный Умен и смел,- как вихорь он летит, Еще отцом к охоте приученный, Как вкопанный при выстреле стоит. Когда Кадо бежит опушкой леса И глухаря нечаянно спугнет, На всем скаку остановив Черкеса, Спущу курок - и птица упадет. 2 Какой восторг! За перелетной птицей Гонюсь с ружьем, а вольный ветер нив Сметает сор, навеянный столицей, С души моей. Я духом бодр и жив, Я телом здрав. Я думаю... мечтаю... Не чувствовать над мыслью молотка Я не могу, как сильно ни желаю, Но если он приподнят хоть слегка, Но если я о нем позабываю На полчаса,- и тем я дорожу. Я сам себя, читатель, нахожу, А это всё, что нужно для поэта. Так шли дела; но нынешнее лето Не задалось: не заряжал ружья И не писал еще ни строчки я. 3 Мне совестно признаться: я томлюсь, Читатель мой, мучительным недугом. Чтоб от него отделаться, делюсь Я им с тобой: ты быть умеешь другом, Довериться тебе я не боюсь. Недуг не нов (но сила вся в размере), Его зовут уныньем; в старину Я храбро с ним выдерживал войну, Иль хоть смягчал трудом по крайней мере, А нынче с ним не оберусь хлопот. Быть может, есть причина в атмосфере, А может быть, мне знать себя дает, Друзья мои, пятидесятый год. 4 Да, он настал - и требует отчета! Когда зима нам кудри убелит, Приходит к нам нежданная забота Свести итог... О юноши! грозит Она и вам, судьба не пощадит: Наступит час рассчитываться строго За каждый шаг, за целой жизни труд, И мстящего, зовущего на суд В душе своей вы ощутите бога. Бог старости - неутолимый бог, (От юности готовьте ваш итог!) 5 Приходит он к прожившему полвека И говорит: "Оглянемся назад, Поищем дел, достойных человека..." Увы! их нет! одних ошибок ряд! Жестокий бог! он дал двойное зренье Моим очам; пытливое волненье Родил в уме, душою овладел. "Я даром жил, забвенье мой удел",- Я говорю, с ним жизнь мою читая. Прости меня, страна моя родная: Бесплоден труд, напрасен голос мой! И вижу я, поверженный в смятенье, В случайности несчастной - преступленье, Предательство в ошибке роковой... 6 Измученный, тоскою удрученный, Жестокостью судьбы неблагосклонной Вины мои желаю объяснить, Гоню врага, хочу его забыть, Он тут как тут! В любимый труд, в забаву - Мешает он во всё свою отраву, И снова мы идем рука с рукой. Куда? увы! опять я проверяю Всю жизнь мою - найти итог желаю,- Угодно ли последовать за мной? 7 Идем! Пути, утоптанные гладко, Я пренебрег, я шел своим путем, Со стороны блюстителей порядка Я, так сказать, был вечно под судом. И рядом с ним - такая есть возможность!- Я знал другой недружелюбный суд, Где трусостью зовется осторожность, Где подлостью умеренность зовут. То юношества суд неумолимый. Меж двух огней я шел неутомимый. Куда пришел? Клянусь, не знаю сам! Решить вопрос предоставляю вам! 8 Враги мои решат его согласно, Всех меряя на собственный аршин, В чужой душе они читают ясно, Но мой судья - читатель-гражданин. Лишь в суд его храню слепую веру. Суди же ты, кем взыскан я не в меру! Еще мой труд тобою не забыт И знаешь ты: во мне нет сил героя - Тот не герой, кто лавром не увит Иль на щите не вынесен из боя,- Я рядовой (теперь уж инвалид)... 9 Суди, решай! А ты, мечта больная, Воспрянь и, мир бесстрашно облетая, Мой ум к труду, к покою возврати! Чтоб отдохнуть душою не свободной, Иду к реке - кормилице народной... С младенчества на этом мне пути Знакомо всё... Знакомой грусти полны Ленивые, медлительные волны... О чем их грусть?... Бывало, каждый день Я здесь бродил в раздумьи молчаливом И слышал я в их ропоте тоскливом Тоску и скорбь спопутных деревень... 10 Под берегом, где вечная прохлада От старых ив, нависших над рекой, Стоит в воде понуренное стадо, Над ним шмелей неутомимый рой. Лишь овцы рвут траву береговую, Как рекруты острижены вплотную. Не весел вид реки и берегов. Свистит кулик, кружится рыболов, Добычу карауля как разбойник; Таинственно снастями шевеля. Проходит барка; виден у руля Высокий крест: на барке есть покойник... 11 Чу! конь заржал. Трава кругом на славу, Но лошадям не весело пришлось, И, позабыв зеленую атаву, Под дым костра, спасающий от ос, Сошлись они, поникли головами И машут в такт широкими хвостами. Лишь там, вдали, остался серый конь. Он не бежит проворно на огонь, Хоть и над ним кружится рой докучный, Серко стоит понур и недвижим. Несчастный конь, ненатурально тучный! Ты поражен недугом роковым! 12 Я подошел: алела бугорками По всей спине, усыпанной шмелями, Густая кровь... струилась из ноздрей... Я наблюдал жестокий пир шмелей, А конь дышал всё реже, всё слабей. Как вкопанный стоял он час - и боле И вдруг упал. Лежит недвижим в поле... Над трупом солнца раскаленный шар Да степь кругом. Вот с вышины спустился Степной орел; над жертвой покружился И царственно уселся на стожар. В досаде я послал ему удар. Спугнул его, но он вернется к ночи И выклюет ей острым клювом очи... 13 Иду на шелест нивы золотой. Печальные, убогие равнины! Недавние и страшные картины, Стесняя грудь, проходят предо мной. Ужели бог не сжалится над нами, Сожженных нив дождем не оживит И мельница с недвижными крылами И этот год без дела простоит? 14 Ужель опять наградой будет плугу Голодный год?... Чу! женщина поет! Как будто в гроб кладет она подругу. Душа болит, уныние растет. Народ! народ! Мне не дано геройства Служить тебе, плохой я гражданин, Но жгучее, святое беспокойство За жребий твой донес я до седин! Люблю тебя, пою твои страданья, Но где герой, кто выведет из тьмы Тебя на свет?... На смену колебанья Твоих судеб чего дождемся мы?... 15 День свечерел. Томим тоскою вялой, То по лесам, то по лугу брожу. Уныние в душе моей усталой, Уныние - куда ни погляжу. Вот дождь пошел и гром готов уж грянуть Косцы бегут проворно под шатры, А я дождем спасаюсь от хандры, Но, видно, мне и нынче не воспрянуть! Упала ночь, зажглись в лугах костры, Иду домой, тоскуя и волнуясь, Пишу стихи и, недовольный, жгу. Мой стих уныл, как ропот на несчастье, Как плеск волны в осеннее ненастье, На северном пустынном берегу... (5-12 июля 1874) 108. ПУТЕШЕСТВЕННИК В городе волны по улицам бродят, Ловят детей, гувернанток и дам, Люди естественным это находят, Сами они подражают волкам. В городе волки, и волки на даче. А уж какая их тьма на Руси! Скоро уж там не останется клячи... Ехать в деревню... теперь-то? Merci! Прусский барон, опоясавши выю Белым жабо в три вершка ширины, Ездит один, изучая Россию, По захолустьям несчастной страны: "Как у вас хлебушко?" - "Нет ни ковриги!" -"Где у вас скот?" - "От заразы подох!" А заикнулся про школу, про книги - Прочь побежали. "Помилуй нас бог! Книг нам не надо - неси их к жандарму! В прошлом году у прохожих людей Мы их купили по гривне за пару, А натерпелись на тыщу рублей!" Думает немец: "Уж я не оглох ли? К школе привешен тяжелый замок, Нивы посохли, коровы подохли, Как эти люди заплатят оброк?" "Что наблюдать? что записывать в книжку?"- В грусти барон сам с собой говорит... Дай ты им гривну да хлеба коврижку И наблюдай, немчура, аппетит... (13 июля 1874) 109. ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ Даже вполголоса мы не певали, Мы горемыки-певцы! Под берегами мы ведра прождали, Словно лентяи-пловцы. Старость подходит - недуги да горе! Жизнь бесполезно прошла. Хоть на прощанье в открытое море, В море царящего зла Прямо и смело направить бы лодку. Сунься-ко!... Сделаешь шаг, А на втором перервут тебе глотку! Друг моей юности (ныне мой враг)! Я не дивлюсь, что отчизну любезную Счел ты за лучшее кинуть. Жить для нее - надо силу железную, Волю железную - сгинуть. (23 июля 1874) 110. ГОРЕ СТАРОГО НАУМА Волжская быль 1 Науму паточный завод И дворик постоялый Дают порядочный доход. Наум - неглупый малый: Задаром сняв клочок земли, Крестьянину с охотой В нужде ссужает он рубли, А тот плати работой - Так обращен нагой пустырь В картофельное поле... Вблизи - Бабайский монастырь, Село Большие Соли, Недалеко и Кострома. Наум живет - не тужит, И Волга-матушка сама Его карману служит. Питейный дом его стоит На самом "перекате"; Как лето Волгу обмелит К пустынной этой хате Тропа знакома бурлакам: Выходит много "чарки"... Здесь ходу нет большим судам; Здесь "паузятся" барки. Купцы бегут: "Помогу дай!" Наум купцов встречает, Мигнет народу: не плошай! И сам не оплошает... Кипит работа до утра: Всё весело, довольно. Итак, нет худа без добра! Подумаешь невольно, Что ты, жалея бедняка, Мелеешь год от года, Благословенная река, Кормилица народа! 2 Люблю я краткой той поры Случайные тревоги, И труд, и песни, и костры. С береговой дороги Я вижу сотни рук и лиц, Мелькающих красиво, А паруса, что крылья птиц, Колеблются лениво, А месяц медленно плывет, А Волга чуть лепечет. Чу! резко свистнул пароход; Бежит и искры мечет, Ущелья темных берегов Стогласым эхом полны... Не всё же песням бурлаков Внимают эти волны. Я слушал жадно иногда И тот напев унылый, Но гул довольного труда Мне слышать слаще было. Увы! я дожил до седин, Но изменился мало. Иных времен, иных картин Провижу я начало В случайной жизни берегов Моей реки любимой: Освобожденный от оков, Народ неутомимый Созреет, густо заселит Прибрежные пустыни; Наука воды углубит: По гладкой их равнине Суда-гиганты побегут Несчетною толпою, И будет вечен бодрый труд Над вечною рекою... 3 Мечты!... Я верую в народ, Хоть знаю: эта вера К добру покамест не ведет. Я мог бы для примера Напомнить лица, имена. Но это будет смело, А смелость в наши времена - Рискованное дело! Пока над нами не висит Ни тучки, солнце блещет,- Толпа трусливого клеймит, Отважным рукоплещет, Но поднял бурю смелый шаг,- Она же рада шикать, Друзья попрячутся, а враг Спешит беду накликать... О Русь!... ......................... 4 Науму с лишком пятьдесят, А ни детей, ни женки. Наум был сердцем суховат, Любил одни деньжонки. Он говорил: "Жениться - взять Обузу! А "сударки" Еще тошней: и время трать, И деньги на подарки". Опровергать его речей Тогда не приходилось, Хоть, может быть, в груди моей Иное сердце билось, Хотя у нас, как лед и зной, Причины были розны: "Над одинокой головой Не так и тучи грозны; Пускай лентяи и рабы Идут путем обычным, Я должен быть своей судьбы Царем единоличным!" Я думал гордо. Кто не рад Оставить миру племя? Но я родился невпопад - Лихое было время! Забыло солнышко светить, Погас и месяц ясный, И трудно было отличить От ночи день ненастный. Гром непрестанно грохотал, И вихорь был ужасен, И человек под ним стоял Испуган и безгласен. Был краткий миг: заря зажгла Роскошно край лазури, И буря новая пришла На смену старой бури. И новым силам новый бой Готовился... Усталый, Поник я буйной головой. Погибли идеалы, Ушло и время... Места нет Желанному союзу. Умру - и мой исчезнет след! Надежда вся на музу! 5 Судьба Наума берегла, По милости господней Что год - обширнее дела, А сам сытей, дородней. Он говорил: "Чего ж еще? Хоть плавать я умею, Купаюсь в Волге по плечо, Не лезу я по шею!" Стреляя серых куликов На отмели песчаной, Заслышу говор бубенцов, И свист, и топот рьяный, На кручу выбегу скорей: Знакомая тележка, Нарядны гривы у коней, У седока - усмешка... Лихая пара! На шлеях И бляхи и чешуйки. В личных высоких сапогах, В солидной, синей чуйке, В московском новом картузе, Сам правя пристяжною, Наум катит во всей красе. Увидит - рад душою! Кричит: "Довольно вам палить, Пора чайку покушать!..." Наум любил поговорить, А я любил послушать. Закуску, водку, самовар Вносили по порядку И Волги драгоценный дар - Янтарную стерлядку. Наум усердно предлагал Рябиновку, вишневку. А расходившись, обивал "Смоленую головку". "Ну, как делишки?" - "В барыше",- С улыбкой отвечает. Разговорившись по душе, Подробно исчисляет, Что дало в год ему вино И сколько от завода. "Накопчено, насолено - Чай, хватит на три года! Всё лето занято трудом, Хлопот по самый ворот. Придет зима - лежу сурком, Не то поеду в город. Начальство - други-кумовья, Стряслась беда - поправят, Работы много - свистну я: Соседи не оставят; Округа вся в горсти моей, Казна - надежней цепи; Уж нет помещичьих крепей, Мои остались крепи. Судью за денежки куплю, Умилостивлю бога..." (Русак природный - во хмелю Он был хвастлив немного)... 6 Полвека прожил так Наум И не тужил нимало, Работал в нем житейский ум, А сердце мирно спало. Встречаясь с ним, я вспоминал Невольно дуб красивый В моем саду: там сети ткал Паук трудолюбивый. С утра спускался он не раз По тонкой паутинке, Как по канату водолаз, К какой-нибудь личинке, То комара подстерегал И жадно влек в объятья. А пообедав, продолжал Обычные занятья. И вывел, точно напоказ, Паук мой паутину. Какая ткань! Какой запас На черную годину! Там мошек целые стада Нашли себе могилы, Попали бабочки туда - Летуньи пестрокрылы; Его сосед, другой паук, Качался там, замучен. А мой - отъелся вон из рук! Доволен, гладок, тучен. То мирно дремлет в уголку, То мухою закусит... Живется славно пауку: Не тужит и не трусит! С Наумом я давно знаком: Еще как был моложе, Наума с этим пауком Я сравнивал... И что же? Уж округлился капитал, В купцы бы надо вскоре, А человек затосковал! Пришло к Науму горе... 7 Сидел он поздно у ворот, В расчеты погруженный; Последний свистнул пароход На Волге полусонной, И потянулись на покой И человек, и птица. Зашли к Науму той порой Молодчик да девица: У Тани русая коса И голубые очи. У Вани вьются волоса. "Укрой от темной ночи!" - "А самоварчик надо греть?" - "Пожалуй"... Ни минутки Не могут гости посидеть: У них и смех, и шутки, Задеть друг дружку норовят Ногой, рукой, плечами, И так глядят... и так шалят, Чуть отвернись, губами! То вспыхнет личико у ней, То белое, как сливки... Поели гости калачей, Отведали наливки: "Теперь уснем мы до утра, У вас покой, приволье!" -"А кто вы?" - "Братец и сестра, Идем на богомолье". Он думал: "Врет! поди сманил Купеческую дочку! Да что мне? лишь бы заплатил! Пускай ночуют ночку". Он им подушек пару дал: "Уснете на диване". И доброй ночи пожелал И молодцу и Тане. В своей каморке на часах Поддернул кверху гири И утонул в пуховиках... Проснулся: бьет четыре, Еще темно; во рту горит. Кваску ему желалось, Да квас-то в горнице стоит, Где парочка осталась. "Жаль не пришло вчера на ум! Да я пройду тихонько, Добуду! (думает Наум) Чай, спят они крепонько, Не скоро их бы разбудил Теперь и конский топот..." Но только дверь приотворил, Услышал тихий шепот: "Покурим, Ваня!"- говорит Молодчику девица. И спичка чиркнула - горит... Увидел он их лица: Красиво Ванино лицо, Красивее у Тани! Рука, согнутая в кольцо, Лежит на шее Вани, Нагая, полная рука! У Тани грудь открыта, Как жар горит одна щека, Косой другая скрыта. Еще он видел на лету, Как встретились их очи, И вновь на юную чету Спустился полог ночи. Назад тихонько он ушел, И с той поры Наума Не узнают: он вечно зол, Сидит один угрюмо, Или пойдет бродить окрест И к ночи лишь вернется, Соленых рыжиков не ест, И чай ему не пьется. Забыл наливки настоять Душистой поленикой. Хозяйство стало упадать - Грозит урон великой! На счетах спутался не раз, Хоть счетчик был отменный... Две пары глаз, блаженных глаз, Горят пред ним бессменно! "Я сладко пил, я сладко ел,- Он думает уныло,- А кто мне в очи так смотрел?..." И всё ему постыло... (7-10 августа 1874) 111. ЭЛЕГИЯ << А.Н.Еракову >> Пускай нам говорит изменчивая мода, Что тема старая "страдания народа" И что поэзия забыть ее должна. Не верьте, юноши! не стареет она. О, если бы ее могли состарить годы! Процвел бы божий мир!... Увы! пока народы Влачатся в нищете, покорствуя бичам, Как тощие стада по скошенным лугам, Оплакивать их рок, служить им будет муза, И в мире нет прочней, прекраснее союза!... Толпе напоминать, что бедствует народ В то время, как она ликует и поет, К народу возбуждать вниманье сильных мира - Чему достойнее служить могла бы лира?... Я лиру посвятил народу своему. Быть может, я умру неведомый ему, Но я ему служил - и сердцем я спокоен... Пускай наносит вред врагу не каждый воин, Но каждый в бой иди! А бой решит судьба... Я видел красный день: в России нет раба! И слезы сладкие я пролил в умиленьи... "Довольно ликовать в наивном увлеченьи,- Шепнула Муза мне.- Пора идти вперед: Народ освобожден, но счастлив ли народ?.. Внимаю ль песни жниц над жатвой золотою, Старик ли медленный шагает за сохою, Бежит ли по лугу, играя и свистя, С отцовским завтраком довольное дитя, Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы - Ответа я ищу на тайные вопросы, Кипящие в уме: "В последние года Сносней ли стала ты, крестьянская страда? И рабству долгому пришедшая на смену Свобода, наконец, внесла ли перемену В народные судьбы? в напевы сельских дев? Иль так же горестен нестройный их напев?.." Уж вечер настает. Волнуемый мечтами, По нивам, по лугам, уставленным стогами, Задумчиво брожу в прохладной полутьме, И песнь сама собой слагается в уме, Недавних, тайных дум живое воплощенье: На сельские труды зову благословенье: Народному врагу проклятие сулю, А другу у небес могущества молю, И песнь моя громка!.. Ей вторят долы, нивы, И эхо дальних гор ей шлет свои отзывы, И лес откликнулся... Природа внемлет мне, Но тот, о ком пою в вечерней тишине, Кому посвящены мечтания поэта, Увы! не внемлет он - и не дает ответа... (15-17 августа 1874) 112. ПРОРОК Не говори: "Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!.." Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой. Но любит он возвышенней и шире, В его душе нет помыслов мирских. "Жить для себя возможно только в мире, Но умереть возможно для других!" Так мыслит он - и смерть ему любезна. Не скажет он, что жизнь ему нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна: Его судьба давно ему ясна... Его еще покамест не распяли, Но час придет - он будет на кресте; Его послал бог Гнева и Печали Рабам земли напомнить о Христе. (Август 1874) 113. Поэту Памяти Шиллера Где вы - певцы любви, свободы, мира И доблести?.. Век "крови и меча"! На трон земли ты посадил банкира, Провозгласил героем палача... Толпа гласит: "Певцы не нужны веку!" И нет певцов... Замолкло божество... О, кто ж теперь напомнит человеку Высокое призвание его?.. Прости слепцам, художник вдохновенный, И возвратись!.. Волшебный факел свой, Погашенный рукою дерзновенной, Вновь засвети над гибнущей толпой! Вооружись небесными громами! Наш падший дух взнеси на высоту, Чтоб человек не мертвыми очами Мог созерцать добро и красоту... Казни корысть, убийство, святотатство! Сорви венцы с предательских голов, Увлекших мир с пути любви и братства, Стяжанного усильями веков, На путь вражды!.. В его дела и чувства Гармонию внести лишь можешь ты. В твоей груди, гонимый жрец искусства, Трон истины, любви и красоты. (6 сентября 1874) 114-116. НОЧЛЕГИ 1. НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ Вступили кони под навес, Гремя бесчеловечно. Усталый, я с телеги слез, Ночлегу рад сердечно. Спрыгнули псы; задорный лай Наполнил всю деревню; Впустил нас дворник Николай В убогую харчевню. Усердно кушая леща, Сидел уж там прохожий В пальто с господского плеча. "Спознились, сударь, тоже?"- Он, низко кланяясь, сказал. "Да, нынче дни коротки.- Уселся я, а он стоял.- Садитесь! выпьем водки!" Прохожий выпил рюмки две И разболтался сразу: "Иду домой... а жил в Москве... До царского указу Был крепостной: отец и дед Помещикам служили. Мне было двадцать восемь лет, Как волю объявили, Наш барин стал куда как лих, Сердился, придирался. А перед самым сроком стих, С рабами попрощался, Сказал нам: "Вольны вы теперь,- И очи помутились,- Идите с богом!" Верь, не верь, Мы тоже прослезились И потянулись кто куда... Пришел я в городишко, А там уж целая орда Таких же - нет местишка! Решился я идти в Москву, В конторе записался, И вышло место к Покрову. Не барин - клад попался! Сначала, правда, злился он. Чем больше угождаю, Тем он грубей: прогонит вон... За что?.. Не понимаю! Да с ним - как я смекнул поздней - Знать надо было штучку: Сплошал - сознайся поскорей, Не лги, не чмокай в ручку! Не то рассердишь: "Ермолай! Опомнись! как не стыдно! Привычки рабства покидай! Мне за тебя обидно! Ты человек! ты гражданин! Знай: сила не в богатстве, Не в том - велик ли, мал ли чин, А в равенстве и братстве! Я раболепства не терплю, Не льсти, не унижайся! Случиться может: сам вспылю - И мне не поддавайся!.." Работы мало, да и той Сам половину правил, Я захворал - всю ночь со мной Сидел - пиявки ставил; За каждый шаг благодарил. С любовью, не со страхом Три года я ему служил - И вдруг пошло всё прахом! Однажды он сердитый стал, Порезался, как брился, Всё не по нем! весь день ворчал И вдруг совсем озлился. Кастит!.. "Потише, господин!"- Сказал я, вспыхнув тоже. "Как! что?.. Зазнался, хамов сын!"- И хлоп меня по роже! По старой памяти я прочь, А он за мной - бедовый!.. "Так вот,- продумал я всю ночь,- Каков он - барин новый! Такие речи поведет, Что слушать любо-мило, А кончит тем же, что прибьет! Нет, прежде проще было!" Обидно! Я его считал Не барином, а братом... Настало утро - не позвал. Свернувшись под халатом, Стонал как раненый весь день, Не выпил чашки чаю... А ночью барин словно тень Прокрался к Ермолаю. Вперед уставился лицом: "Ударь меня скорее! Мне легче будет!.." (Мертвецом Глядел он, был белее Своей рубахи.) "Мы равны, Да я сплошал... я знаю... Как быть? сквитаться мы должны... Ударь!.. Я позволяю. Не так ли, друг? Скорее хлоп И снова правы, святы..." - "Не так! Вы барин - я холоп, Я беден, вы богаты! (Сказал я.) Должен я служить, Пока стает терпенья, И я служить готов... а бить Не буду... с позволенья!.." Он всё свое, а я свое, Спор долго продолжался, Смекнул я: тут мне не житье! И с барином расстался. Иду покамест в Арзамас, Там у меня невеста... Нельзя ли будет через вас Достать другое место?.." (1874) 2. НА ПОГОРЕЛОМ МЕСТЕ Славу богу, хоть ночь-то светла! Увлекаться так глупо и стыдно. Мы устали, промокли дотла, А кругом деревеньки не видно. Наконец увидал я бугор, Там угрюмые сосны стояли, И под ними дымился костер, Мы с Трофимом туда побежали. "Горевали, а вот и ночлег!" - "Табор, что ли, цыганский там?" - "Нету! Не видать ни коней, ни телег, Не заметно и красного цвету. У цыганок, куда ни взгляни, Красный цвет - это первое дело!" - "Косари?" - "Кабы были они, Хоть одна бы тут женщина пела". - "Пастухи ли огонь развели?.." Через пни погорелого бора К неширокой реке мы пришли И разгадку увидели скоро: Погорельцы разбили тут стан. К нам навстречу ребята бежали: "Не видали вы наших крестьян? Побираться пошли - да пропали!" - "Не видали!.." Весь табор притих... Звучно щиплет траву лошаденка, Бабы нянчат младенцев грудных, Утешают ребят старушонка: "Воля божья! усните скорей! Эту ночь потерпите вы только! Завтра вам накуплю калачей. Вот и деньги... Глядите-ка сколько!" - "Где ты, бабушка, денег взяла?" - "У оконца, на месячном свете, В ночи зимние пряжу пряла..." Побренчали казной ее дети... Старый дед, словно царь Соломон, Роздал им кой-какую одежу. Патриархом библейских времен Он глядел, завернувшись в рогожу; Величавая строгость в чертах, Череп голый, нависшие брови, На груди и на голых ногах След недавних обжогов и крови. Мой вожатый к нему подлетел: "Здравствуй, дедко!" - "Живите здоровы!" - "Погорели? а хлеб уцелел? Уцелели лошадки, коровы?.." - "Хлебу было сгореть мудрено,- Отвечал патриарх неохотно,- Мы его не имели давно. Спите, детки, окутавшись плотно! А к костру не ложитесь: огонь Подползет - опалит волосенки. Уцелел - из двенадцати - конь, Из семнадцати - три коровенки". - "Нет и ваших дремучих лесов? Век росли, а в неделю пропали!" - "Соблазняли они мужиков, Шутка! сколько у барина крали!" Молча взял он ружье у меня, Осмотрел, осторожно поставил. Я сказал: "Беспощадней огня Нет врага - ничего не оставил!" - "Не скажи. Рассудила судьба, Что нельзя же без древа-то в мире, И оставила нам на гроба Эти сосны..." (Их было четыре...) 3. У ТРОФИМА Звезды осени мерцают Тускло, месяц без лучей, Кони бережно ступают, Реки налило дождей. Поскорей бы к самовару! Нетерпением томим, Жадно я курю сигару И молчу. Молчит Трофим, Он сказал мне: "Месяц в небе Словно сайка на столе"- Значит: думает о хлебе, Я мечтаю о тепле. Едем... едем... Тучи вьются И бегут... Конца им нет! Если разом все прольются - Поминай, как звали свет! Вот и наша деревенька! Встрепенулся спутник мой: "Есть тут валенки, надень-ка!" - "Чаю! рому!.. Всё долой!.." Вот погашена лучина, Ночь, но оба мы не спим. У меня своя причина, Но чего не спит Трофим? "Что ты охаешь, Степаныч?" - "Страшно, барин! мочи нет. Вспомнил то, чего бы на ночь Вспоминать совсем не след! И откуда черт приводит Эти мысли? Бороню, Управляющий подходит, Низко голову клоню, Поглядеть в глаза не смею, Да и он-то не глядит - Знай накладывает в шею. Шея, веришь ли? трещит! Только стану забываться, Голос барина: "Трофим! Недоимку!" Кувыркаться Начинаю перед ним..." - "Страшно, видно, воротиться К недалекой старине?" - "Так ли страшно, что мутится Вся утробушка во мне! И теперь уйдешь весь в пятки, Как посредник налетит, Да с Трофима взятки гладки: Пошумит - и укатит! И теперь в квашне солома Перемешана с мукой, Да зато покойно дома, А бывало - волком вой! Дети были малолетки, Я дрожал и за детей, Как цыплят из-под наседки Вырвет - пикнуть не посмей! Как томили! Как пороли! Сыну сказывать начну - Сын не верит. А давно ли?.. Дочку барином пугну - Девка прыснет, захохочет: "Шутишь, батька!" - "Погоди! Если только бог захочет, То ли будет впереди!"" - "Есть у вас в округе школы?" - "Есть".- "Учите-ка детей! Не беда, что люди голы, Лишь бы были поумней. Перестанет есть солому, Трусу праздновать народ... И твой внук отцу родному Не поверит в свой черед". (18 июля 1874) 117. Скоро стану добычею тленья. Тяжело умирать, хорошо умереть; Ничьего не прошу сожаленья, Да и некому будет жалеть. Я дворянскому нашему роду Блеска лирой своей не стяжал; Я настолько же чуждым народу Умираю, как жить начинал:. Узы дружбы, союзов сердечных - Всё порвалось: мне с детства судьба Посылала врагов долговечных, А друзей уносила борьба. Песни вещие их не допеты, Пали жертвою злобы, измен В цвете лет; на меня их портреты Укоризненно смотрят со стен. (1874) II 118. (В альбом О. С. Чернышевской) Знаком с Вами будучи лично, Я рад Вам всегда угождать. Но в старости - вряд ли прилично В альбомы писать. Ах, младость! Ты - счастье, ты - радость, С тобой и любовь и стихи! А старость - ужасная гадость! Хи-хи!.. (1857) 119. Всевышней волею Зевеса Вдруг пробудившись ото сна, Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна: В печати уж давно не странность Слова "прогресс" и "либерал", И слово дикое -"гуманность" Уж повторяет генерал. То мало: вышел из под пресса Уж третий томик Щедрина... Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна! На грамотность не без искусства Накинулся почтенный Даль - И обнаружил много чувства, И благородство, и мораль. По благородству, не из видов Статейку тиснул в пол-листа Какой-то господин Давыдов О пользе плети и кнута... Убавленный процентик банка, Весьма пониженный тариф, Статейки господина Бланка - Всё это были, а не миф. (Конец 1857- начало 1858) 120. Н. Ф. Крузе В печальной стороне, где родились мы с вами, Где всё разумное придавлено тисками, Где всё безмозглое отмечено звездами, Где силен лишь обман,- В стране бесправия, невежества и дичи - Не часто говорить приходится нам спичи В честь доблестных граждан. Прими простой привет, боец неустрашимый! Луч света трепетный, сомнительный, чуть зримый, Внезапно вспыхнувший над родиной любимой, Ты не дал погасить,- ты объявил войну Слугам не родины, а царского семейства, Науку мудрую придворного лакейства Изведавшим одну. Впервые чрез тебя до бедного народа Дошли великие слова: Наука, истина, отечество, свобода, Гражданские права. Вступила родина на новую дорогу. Господь! ее храни и укрепляй. Отдай нам труд, борьбу, тревогу, Ей счастие отдай. (1858) 121. (В альбом С.Н. Степанову) Пишите, други! Начат путь! Наполним быстро том альбомный, Но вряд ли скажет кто-нибудь Умней того, что прозой скромной Так поэтически сказать Сумела любящая мать!.. (17 ноября 1859) 122. (А. Е. Мартынову) Со славою прошел ты полдороги, Полпоприща ты доблестно свершил, Мы молим одного: чтоб даровали боги Тебе надолго крепость сил!.. Чтоб в старости, былое вспоминая, Могли мы повторять смеясь: "А помнишь ли, гурьба какая На этот праздник собралась? Тут не было ни почестей народных, Ни громких хвал,- одним он дорог был: Свободную семью людей свободных Мартынов вкруг себя в тот день соединил! И чем же, чем? Ни подкупа, ни лести Тут и следа никто не мог бы отыскать!" Мы знаем все: ты стоишь большей чести, Но мы даем, что можем дать. (1859) 123. Забракованные Трагедия в трех действиях, с эпилогом, с национальными песнями и плясками и великолепным бенгальским огнем Действующие лица: Григорий, дьячок села Пьянова, 52 лет. Михайло Триумвиратов, сын его, 19 лет, кончивший курс в губернской гимназии. Калистрат, второй сын Григория, 7 лет. Константин Харчин, 20 лет, сын уездного приказного. Александр Сергеевич Тузов, сын помещика села Пьянова, 20 лет. Никандр Иванович Кадыков, профессор. Девушки 1-я, 2-я и 3-я. Без речей: охотники, поселяне, собаки и лошади. Действие происходит в окрестностях села Пьянова. Действие первое Театр, представляющий обширный луг, скошенное сено частию поставлено в стоги, частию просушивается. Местами разбросаны разные принад- лежности сенокоса: грабли, косы; стоит отпряженная телега. Невда- леке видна река. Сцена 1 Григорий и Калистратка. << Григорий >> бросая грабли Трапезовать прилично человеку, Егда почует некоторый глад. Дай закушу. А ты беги на реку Да зачерпни водицы, Калистрат! Или домой - чтоб нацедили квасу. Калистратка, живой мальчик, в халате, босиком, убегает с жбаном. Велик господь! Подрезали траву - И рожь поджали ко второму Спасу, Там молотьбой займемся к Покрову, А там простор крещенскому морозу, Там Пост Велик, а там опять весна, Весна - пора свезения навозу С двора на пашню. Чудно создана Природа-мать! Я к "Таинствам Натуры" Имел когда-то "Ключ", да затерял. Там сказано... Вздрагивает. Сцена 2 Григорий и девушки 1-я, 2-я и 3-я. Через сцену проходит несколько крестьянских девушек в чистых белых рубашках и цветных платках, с песнею. << Григорий >> Эк, как горланят дуры! << 1-я девушка >> Бог на помочь. << Григорий >> Спасибо бы сказал, Да испугали. << 2-я девушка >> очень красивая Мы не ведьмы, дядя. << Григорий >> Не ведьмы-то не ведьмы, вижу я. << 3-я девушка >> Пойдем, чего остановилась, Надя? Смерть жарко... в воду так и брошусь я... << Григорий >> Да видишь, я задумался... Парила Бессмертная ко господу душа, Главу мою внезапно озарила Мысль некая... Я думал не спеша В нее войти - вдруг пенье... << 3-я девушка >> Ну, прощайте. << Григорий >> Да вы куда? << 2-я девушка >> Купаться. Девушки уходят с песней; слышны их голоса, смех и через несколько минут плесканье в воде. << Григорий >> С вами бог! Играйте, смейтесь, песни распевайте... Чу! бухаются в реку со всех ног! Как тело-то с размаху молодое Об воду ударяется... Эх-эх! Сцена 3 Те же и Михайло Триумвиратов (в гимназическом старом сюртуке, очень грустный) << Григорий >> Ба! Миша! Ты откуда? Что такое? Не выдержал? << Триумвиратов >> Забраковали всех! << Григорий >> в отчаянии, после минуты молчания Не выдержал!.. Последние деньжонки Я на него лет десять убивал, Я покупал учебные книжонки, Халаты шил и сапоги тачал! Чтобы его в гимназию отправить, Я продал жеребенка-сосуна, Который мог со временем доставить Мне денежки: резвее скакуна Теперь на всем заводе у Тузова Нет, говорят. Недавно вот на нем Проехал барин: мещут огнь подковы! А ты гляди да щелкай языком. Лишив меня сокровища такого, Ты нежностью сыновней не умел Родителя утешить: из Тамбова, Припомни, как ты пеший прилетел - "Я не могу в гимназии остаться: И там посекли"; я еще побил И приказал обратно отправляться, Да сам пешком туда же поспешил. Насилу всё уладил, награжденье Единое имея впереди, Что в высшее ты вступишь заведенье В столичном граде. Бог тебя суди! Копя гроши в последнюю годину, Я в путь тебя отправил наконец. Но паки ты поверг меня в кручину - Не выдержал экзамену, подлец! << Триумвиратов >> Не я один. Вот тоже сын Тузова, Сын нашего повытчика - Харчин И многие. << Григорий >> Не ты один? Ни слова! Что выдумал еще - не он один! Тузову всё простительно: богаты Соседи наши; возвратился вспять - И рад отец, и мать, и сестры рады, И наши же поля начнет топтать С отцовской стаей ветреный невежда. Но ты, но ты... сын нищего дьячка, Семьи своей единая надежда, С тобой теперь разделка коротка! Замахивается. Что пялишься? Я выместить намерен Отцовскую печаль свою Немедленно... а завтра, будь уверен, Я абие тебя побью! << Триумвиратов >> Отец! отец! оставь угрозы, Напрасно сына не брани. Я плачу, видишь эти слезы - Уже не первые они. Ребенком ветреным, с косичкой, Когда еще, и глуп и мал, Я гнался за невинной птичкой И с грядок репу воровал,- Уже тогда твой взор суровый За мной заботливо следил: Ты бил дубинкою сосновой, Лапшой березовой кормил! А в бурсе... Там, от боли воя, К сеченью приводим был вновь По суткам на горохе стоя, Простаивал колени в кровь. Ох! памятна мне эта бурса - Вовек не позабыть о ней, Но гимназического курса Воспоминания свежей. Что сделать розгой или палкой Возможно - сделано давно. В душе я трус какой-то жалкой: Мне честь, бесчестье - всё равно; Что б предо мною ни творили - Смотрю с безмыслием глупца: Вот правого приговорили, Вот оправдали подлеца, Молчу - полнейшая безгласность! Как будто нет во мне души! Над всем господствует опасность Хватить березовой лапши. Ну, словом, розочной науки Я всю исчерпал благодать. Зачем же старческие руки Тебе напрасно утруждать? << Григорий >> А всё побью. Но изложи сначала Причину - почему не принят? << Триумвиратов >> Наступил Век строгости какой-то небывалой... Да вот Харчин: уж как прилежен был! Он до того зазубривался часто, Что отливали мы его водой. И что ж? увы!... Ну, уж пускай бы нас-то: Нет, и его... пешком пошел домой... Бедняжка! как он трусил! как боялся! Отец сердит и беден. Что-то с ним? Я к Харчину душевно привязался: Всегда задумчив, болен, нелюдим, Боюсь, что он не выдержит печали. << Калистратка >> за сценой Вот батюшка... ах, братец!.. ты... Действие второе << Триумвиратов >> Харчин! Откуда ты? << Калистратка >> Да вот они искали: Я встретил и привел... Ласкается к брату. << Харчин >> Один теперь, один На целом свете! Батька рассердился И выгнал! << Григорий >> Благородный господин! Кто ты такой? Откуда появился? << Харчин >> Кто я? злосчастный Константин Харчин! В последний раз узрев родную землю, Готовлюсь к смерти я... Да вот вам вся история мол, Когда вы знать ее хотите. << Григорий >> Внемлю. << Харчин >> "Не спорю - дело честное Карать и обличать, Но нужно знанье местное - Вот мне так грех не брать! Как черствым хлебом давится Голодная семья, Так бескорыстьем славиться Позор - вот мысль моя!" Такие рассуждения Отец мой развивал И кожу без зазрения С живых и мертвых драл. Он за дельца удалого В уезде нашем слыл, Но был чинишка малого И очень бедно жил. "Эх! доля неоплатная, Ты долюшка моя!" - Певал он: необъятная Гнела его семья. По счастию, отличная Жена, детей штук пять, Да теща параличная, Да взбалмошная мать, Да брат с ногой оторванной Под Данцигом, да дед, Прожорливый, оборванный, Ста двадцати трех лет! Такая уж живучая Порода их была. В отце судьба могучая Кормильца им дала. И он свершал призвание - Безропотно кормил И даже их ворчание И злость переносил! Крутенько приходилося: Случалось - хлеба нет, Семья вся притаилася, Разбунтовался дед! "Всех накормлю, родимые!" - Промолвит - и уйдет И вдруг непостижимые Пути изобретет: Глядишь, деньга явилася! Утих задорный дед, Семья одушевилася... Так жил он сорок лет; Не изменял обычая, Кормил и холил нас, Лишь в год до безъязычия Пьян напивался раз. Тут только маску чинную Снимал он наконец: Прибьет жену невинную, Облает нас отец! Рассказ враля досадного О Данциге прервет И мучит деда жадного - Обедать не дает. Помощником родителя Лет с девяти я был: У каждого просителя Особо я просил И матушке грошовые Доходы отдавал... Да, смолоду суровые Картины я видал! К чему о них рассказывать? Но должен я сказать, Что темных дел показывать, В них сына посвящать - Ни малого желания Родитель не питал. "Тебе тут не компания - Иди!" - он замечал, Когда к нему стекалися Сутяги и дельцы. Но от меня старалися Напрасно скрыть концы: Во все их тайны грязные Чутьем я проникал... В проделки безобразные Как сам я не попал, Не сделался воришкою - То знает только мать, Почти еще мальчишкою Я начал понимать Всё, что в семье творилося... Желанье ей помочь В душе моей родилося - Я начал день и ночь Учиться, чтоб отправиться Весною далеко... "Разбогатеть, прославиться Там, дитятко, легко!"- С какой-то верой пламенной Мне говорила мать, Отец до Белокаменной Решился провожать. Пришла в смятенье чудное Вся бедная семья, И вдруг признанье трудное Свершила мать моя: "Возьмите вот, касатики, Скопила два рубля! Смотри из математики Не получи нуля!" Описывать не для чего, Как мы без денег шли, Способности подьячего Отцу тут помогли: В одном селе прикинулся Лазутчиком - ему, Чтоб только дальше двинулся, Грошей собрали тьму. У Иверской свидетелем Он руку приложил, Что кто-то благодетелем Своим засечен был. Была еще история, Но вспоминать зачем?- И со стыда и с горя я Сгорел тогда совсем... Один, в погоду скверную В столицу я вступил И горечь непомерную В ней бедности испил... Питаясь чуть не жестию, Я часто ощущал Такую индижестию, Что умереть желал. А тут ходьба далекая... Я по ночам зубрил; Каморка невысокая, Я в ней курил, курил! Лежали книги кучею Одни передо мной, Да дым носился тучею Над тусклою свечой. Способности усталые Я утром освежал: Без чаю с Охты Малыя На Остров пробегал; Как пеший-то по-конному Верст восемь продерешь, Так обаянью сонному С трудом не подпадешь! Тут голова беспутная Начнет ходить кругом, В ней безразличность мутная И тупость и содом! Для экстренной оказии Уж съехались туда Учителя гимназии... ... Запнулся - и беда! Стоишь вороной жалкою, А в голове стучит, Как будто сзади скалкою В затылок кто тузит! В глазах снуют видения, В ушах: лю-ли! лю-ли! И нет тебе спасения - Нули! Нули! Нули!.. За строгость не получите Профессорский диплом, Лишь бедняков отучите За сотни верст пешком Идти толпой голодною На берега Невы С надеждой благородною К развитью головы... Придешь домой - от сродников Лежит уж письмецо: "Моли, сынок, угодников, Учись, забудь винцо!" Эх! что вы, мои милые! Какое тут питье! Измаял больно силы я - Вот горюшко мое! Измаял - и решение Свершилось: мой язык, Мой ум пришел в смятение - Увы! я стал в тупик!.. Что толковать с невеждою? Учитель нуль всучил... С угаснувшей надеждою Я вдруг лишился сил. Сказались мне бессонные Четырнадцать ночей И похожденья конные На паре на своей! Смутил аудиторию - Осмелился упасть, И в новою историю Не преминул попасть. Сочли меня за пьяного, В горячке я кричал... У сторожа Иванова Очнулся: смерть я звал - Конец бы одинаковый! Но жив я до сих пор, Лишь с шеи крест тумпаковый Стащил какой-то вор. Падает в изнеможении на копну сена и остается с за - крытыми глазами и бледным лицом. слышны звуки охотничьих рогов. Действие третье Сцена 1 Те же и молодой Тузов, быстро въезжает верхом, окруженный собаками. << Тузов >> Что?.. Нет и здесь? Проклятый зверь! Как будто в землю провалился! Эй, Трошка! Да куда ж он скрылся? Где мне искать его теперь? Появляются еще охотники и собаки. Подлец! надул моих проворных хватов, Надул собак. Уж я ж тебя, косой! Доеду... А, камрад, Триумвиратов! Здорово, брат! Поедем-ка со мной! Что горевать? Великое несчастье - Не приняли! Я даже рад, ей-ей! Мгновенно я почувствовал пристрастье К охоте псовой... Книги поскорей Забросил... Целый день теперь ликую! Здоров, как бык, и волен, как орел. С собаками до сумерек гарцую. А вечером вино, хороший стол Да разговор про травлю, про угонки, И мало ль что... я вас утешу вмиг: Какие там чудесные девчонки Купаются!.. Ну, отпусти, старик! Сергей! Мирошка! кто-нибудь - слезайте. Дай лошадь им... << Григорий >> Когда угодно вам, Ослушаться не смею. Поезжайте! Что пятишься! << Триумвиратов >> Не до охоты нам! << Григорий >> Ученьем не хотел ты заниматься, Так вот изволь за зайцами гоняться! Вполголоса А вечером напомни-ка ему: Он обещал мне два куля мучицы. << Триумвиратов >> шепотом Нет, нет! избавь, родитель! Не возьму Подобной роли... Сцена 2 Толпа крестьянских девушек, возвращаясь с купанья, с песнями переходит через сцену. << Тузов >> Здравствуйте, девицы! Куда спешите? спойте песню нам. << 1-я девушка >> Изволь,- споем, а ты нам на орехи Пожалуй, барин. << Тузов >> Что хотите - дам! << 2-я девушка >> Так мы попляшем для твоей потехи. Дивертисмент. Девушки поют и пляшут, Тузов слезает с лошади и пристраивается к одной из них, которая покрасивее. Та довольно грубо отталкивает его локтем, так что он падает и остается на копне сена, лицом к небу; девушки продолжают плясать. << Тузов >> впав в чувствительное настроение В виду сих туч, при легком ветерке По небесам бегущих так беспечно, И этих женщин, только что в реке Омывшихся, довольных бесконечно, Вдыхая сена чистый аромат И слушая простые хороводы, Я чувствую, что я остаться рад Под крылышком у матери-природы Всю жизнь мою. Благословляю час, Когда в виду судей моих суровых Произнести я принужден был: пасс!- По милости причин каких-то новых... Как я был глуп, когда воображал, Что я проникнул в таинства науки! Да и к чему? Вот счастья идеал! А впрочем, я готовился без скуки, С любовию; я не был ни ленив, Ни слишком туп; отец платил исправно, Учитель был умен, красноречив, Уж множество он приготовил славно,- Да вдруг... В толпе девушек раздаются внезапные крики. Во время пляски, достигнув до края реки, одна из них наступила на притаившегося в кусту зайца, который кинулся со всех ног в бегство. << Девушки >> Ай, ай, ай, ай, ай, ай! << Тузов >> Что там такое? << Девушки >> Заяц косоглазый! << Тузов >> Так вот где он укрылся! Подавай Мне лошадь поскорее, черномазый! Всеобщее смятение: собаки при первом появлении бросились за зай- цем (гончие с лаем), охотники кинулись к лошадям; один из них << второпях оставил недокуренную трубку у стога, где сидел; сено за- >> << горелось в минуту. Охватив стог, пламя побежало в то же время по >> << разбросанному сену и мгновенно передалось другим стогам. << Григорий >> Пожар! пожар! При великолепном бенгальском огне охотники уезжают, девки разбегаются. << Триумвиратов >> Пожар! пожар! спасите! Да что же ты не встаешь, Харчин? Сгоришь! Ба! умер он! Родитель мой! взгляните! Был человек, и вдруг погиб, как мышь, Я думал - он уснул; а он с землей расстался... << Григорий >> Что, умер он?! Никак ты помешался! Да, точно умер... Господи прости! Сгорело сено, человек скончался, И сбился сын с пути! Падает без чувств. Последний стог сена, ближайший к ним, загорается. << Триумвиратов >> Еще беда! Сгорят... Мутится разум! Авось снесу их разом! Двух разом... Уносит. Занавес опускается. ЭПИЛОГ Через год. >> << Театр представляет улицу села Пьянова.- Жаркий летний день. >> << Григорий стоит у своих ворот, мимо едет телега парой; подле >> << телеги идет г. Кадыков. << Кадыков >> А, старый друг, Григорий! Бог привел Увидеться еще. А я плетуся Домой в побывку. Я тебя нашел На этот раз постарей, признаюся. О чем грустишь? << Григорий >> Да сын меня крушит. Уж целый год с помещиком-соседом За зайцами гоняется, кутит - Ну сделался формальным дармоедом! Как прошлый год не приняли его - Пошел, пошел... и нет конца мученью! А - видит бог - сначала у него Была большая страсть к ученью! Да вишь, порядки новые у вас... Они и хороши, не смею сомневаться. Да только с ними вы как раз Без слушателей можете остаться... << Кадыков >> Аудитория далеко не полна, То правда, брат Григорий; Зато взглянул бы ты - какая тишина И никаких историй! Садится в телегу и уезжает. (1859) 124. ФИНАНСОВЫЕ СООБРАЖЕНИЯ << Голос из провинции >> Денег нет - перед деньгами. Народная пословица Между тем как в глуши В преферанс на гроши Мы палим, беззаботно ремизясь, Из столиц каждый час Весть доходит до нас Про какой-то финансовый кризис. Эх! вольно ж, господа, Вам туда и сюда Необдуманно деньги транжирить. Надо жить поскромней, Коли нет ни рублей, Ни уменья доходы расширить. А то роскошь у вас, Говорят, завелась, Непонятная даже рассудку. Не играйте, молю, В ералаш по рублю, Это первое: вредно желудку. Во-вторых, но - увы!.. Рассердились уж вы: "Ты советовать нам начинаешь?" Что ж? я буду молчать. Но ведь так продолжать - Так, пожалуй, своих не узнаешь! Каждый графом живет: Дай квартиру в пятьсот, Дай камин и от Тура кушетку. Одевает жену Так, что только - ну, ну! И публично содержит лоретку! Сам же чуть не банкрут... Что ж мудреного тут, Если вы и совсем разоритесь? Вам Прутков говорит: "Мудрый в корень глядит", Так смотрите на нас - и учитесь! Ведь у нас в городах, Ведь у нас в деревнях Деньги были всегда не обильны. А о кризисе дум Не вспадало на ум - Сохранял, сохраняет всесильный! Целый год наш уезд Всё готовое ест: Натащат, навезут мужичонки. На наряды жене Да на выпивку мне Только вот бы и нужны деньжонки. Что ж? добуду кой-как... А что беден бедняк, Так ведь был не богаче и прежде. Что поднимет мужик Среди улицы крик, Непростительный даже в невежде: "Я-де сено привез Да и отдал весь воз За размен трехрублевой бумажки! Лишь бы соли достать, А то стал я хворать И цинга появилась у Глашки",- Так за эту бы речь Мужичонку посечь Да с такой бы еще прибауткой: "Было что разменять, А ты смел рассуждать - Важный барин, с своею Глашуткой!" Ну и дело с концом... Больше, меньше рублем - Велика ли потеря на лаже? А для тех, у кого Вовсе нет ничего, Так совсем нечувствительно даже... <1860> 125. О гласность русская! ты быстро зашагала, Как бы в восторженном каком-то забытье: Живого Чацкина ты прежде защищала, А ныне добралась до мертвого Кювье. (1860) 126. ЧТО ПОДЕЛЫВАЕТ НАША ВНУТРЕННЯЯ ГЛАСНОСТЬ Вместо предисловия Друзья мои! Мы много жили, Но мало думали о том: В какое время мы живем, Чему свидетелями были? Припомним, что не без искусства На грамотность ударил Даль - И обнаружил много чувства, И остроумье, и мораль; Но отразил его Карнович, И против грамоты один Теперь остался Беллюстин! Припомним: Михаил Петрович Звал Костомарова на бой; Но диспут вышел неудачен,- И, огорчен, уныл и мрачен, Молчит Погодин как немой! Припомним, что один Громека Заметно двинул нас вперед, Что "Русский вестник", к чести века, Уж издается пятый год... Что в нем писали Булкин, Ржевский, Матиль, Григорий Данилевский... За публицистом публицист В Москве являлся вдохновенный, А мы пускали легкий свист, Порой, быть может, дерзновенный... И мнил: "Настала мне беда!" Кривдой нажившийся мздоимец, И спал спокойно не всегда, Схвативши взятку, лихоимец. И русский пить переставал От Арзамаса до Украйны, И Кокорев публиковал, Что есть дела, где нужны тайны. Ну что ж? Решить нам не дано, Насколько двинулись мы точно... Ах! верно знаем мы одно, Что в мире всё непрочно, Где нам толкаться суждено, Где нам твердит memento mori Своею смертью "Атеней" И ужасает нас Ристори Грозой разнузданных страстей! (1860) 127. МЫСЛИ ЖУРНАЛИСТА при чтении программы, обещающей не щадить литературных авторитетов Что ты задумал, несчастный? Что ты дерзнул обещать?.. Помысел самый опасный - Авторитеты карать! В доброе старое время, Время эклог и баллад, Пишущей братии племя Было скромнее стократ. С неостывающим жаром С детства до старости лет На альманачника даром Пишет, бывало, поэт; Скромен как майская роза, Он не гнался за грошом. Самая лучшая проза Тоже была нипочем. Руки дыханием грея, Труженик пел соловьем, А журналист, богатея, Строил - то дачу, то дом. Нынче - ужасное время, Нет и в поэтах души! Пишущей братии племя Стало сбирать барыши. Всякий живет сибаритом... Майков, Полонский и Фет - Подступу к этим пиитам, Что называется, нет! Дорог ужасно Тургенев - Публики первый герой - Эта Елена, Берсенев, Этот Инсаров... ой-ой! Выгрузишь разом карманы И поправляйся потом! На Гончарова романы Можно бы выстроить дом. Даже ученый историк Деньги лопатой гребет: Корень учения горек, Так подавай ему плод! Русский обычай издревле "Брать - так уж брать" говорит... Вот Молинари дешевле, Но чересчур плодовит! Мало что денег: почету Требовать стали теперь; Если поправишь работу, Рассвирепеет, как зверь! "Я журналисту полезен - Так сознаваться не смей!" Будь осторожен, любезен, Льсти, унижайся, немей. Я ли,- о боже мой, боже!- Им угождать не устал? А как повел себя строже, Так совершено пропал: Гордость их так нестерпима, Что ни строки не дают И, как татары из Крыма, Вон из журнала бегут... (1860) 128. РАЗГОВОР В ЖУРНАЛЬНОЙ КОНТОРЕ "Одна-то книжка - за две книжки?" (Кричит подписчик сгоряча) << Приказчик >> То были плоские коврижки, А эта - толще кирпича! В ней есть "Гармония в природе" И битва с Утиным в "Смеси" Читайте, сударь, на свободе! << Подписчик >> принимая книгу Merci, почтеннейший, merci! Уходит. Так древле тощий "Москвитянин" По полугоду пропадал, И вдруг, огромен, пухл и странен, Как бомба, с неба упадал. Подписчик в радости великой Бросался с жадностью на том Плохих стихов и прозы дикой, И сердце ликовало в нем, Он говорил: "Так ты не умер? Как долго был ты нездоров!" И принимал нежданный нумер Охотно за пять нумеров. Примеч. конторщика. (Между 6 и 21 января 1861) 129. ГИМН "ВРЕМЕНИ" Новому журналу, издаваемому М. Достоевским Меж тем как Гарибальди дремлет, Колеблется пекинский трон, Гаэта реву пушек внемлет, Дает права Наполеон,- В стране затронутых вопросов, Не перешедших в сферу дел, Короче: там, где Ломоносов Когда-то лирою гремел, Явленье нового журнала Внезапно потрясло умы: В ней слышны громы Ювенала, В нем не заметно духа тьмы. Отважен тон его суровый, Его программа широка... Привет тебе, товарищ новый! Явил ты мудрость старика. Неси своей задачи бремя Не уставая и любя! Чтобы ни "Век", ни "Наше время" Не покраснели за тебя; Чтобы не сел тебе на плечи Редактор-дама "Русской речи", Чтоб фельетон "Ведомостей" Не похвалил твоих статей! Как пароксизмы лихорадки, Терпи журнальные нападки И Воскобойникова лай Без раздражения внимай! Блюди разумно дух журнала, Бумагу строго береги: Страшись "Суэцкого канала" И "Зундской пошлины" беги! С девонской, с силурийской почвы Ученой дани не бери; Кричи таким твореньям: "Прочь вы!" Творцам их: "Черт вас побери!" А то как "О сухих туманах" Статейку тиснешь невзначай, Внезапно засвистит в карманах... Беда! Ложись - и умирай! Будь резким, но не будь бранчливым, За личной местью не гонись. Не называй "Свистка" трусливым И сам безмерно не гордись! Припомни ямбы Хомякова, Что гордость - грешная черта, Припомни афоризм Пруткова, Что всё на свете - суета! Мы здесь живем не вечны годы, Здесь каждый шаг неверен наш, Погибнут царства и народы, Падет Штенбоковский пассаж, Со срамом Пинто удалится И лекций больше не прочтет, Со треском небо развалится И "Время" на косу падет! (Между 8 и 21 января 1861) 130. Приятно встретиться в столице шумной с другом Зимой, Но друга увидать, идущего за плугом В деревне в летний зной,- Стократ приятнее. (1861) 131. ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО "СВИСТКА" К ЧИТАТЕЛЯМ В те дни, когда в литературе Порядки новые пошли, Когда с вопросом о цензуре Начальство село на мели, Когда намеком да украдкой Касаться дела мудрено; Когда серьезною загадкой Всё занято, поглощено, Испугано,- а в журналистах Последний помрачает ум Какой-то спор о нигилистах, Глупейший и бесплодный шум; Когда при помощи Пановских Догадливый антрепренер И вождь "Ведомостей московских", Почуяв время и простор, Катков, прославленный вития, Один с Москвою речь ведет, Что предпринять должна Россия, И гимн безмолвию поет; Когда в затмении рассудка Юркевич лист бумаги мял И о намереньях желудка Публично лекции читал; Когда наклонностей военных Дух прививается ко всем, Когда мы видим избиенных Посредников; когда совсем Нейдут Краевского изданья И над Громекиной главой Летает бомба отрицанья, Как повествует сей герой; Когда сыны обширной Руси Вкусили волю наяву И всплакал Фет, что топчут гуси В его владениях траву; Когда ругнул Иван Аксаков Всех, кто в Европу укатил, И, негодуя против фраков Самих попов не пощадил; Когда, покончив подвиг трудный, Внезапно Павлов замолчал, А Амплий Очкин кунштик чудный С газетой "Очерки" удрал; Когда, подкошена как колос, Она исчезла навсегда; В те дни, когда явился "Голос" И прекратилась "Ерунда",- Тогда в невинности сердечной Любимый некогда поэт, Своей походкою беспечной "Свисток" опять вступает в свет... Как изменилось всё, создатель! Как редок лиц любимых ряд! Скажи: доволен ты, читатель? Знакомцу старому ты рад? Или изгладила "Заноза" Всё, чем "Свисток" тебя пленял, И как увянувшая роза Он для тебя ненужен стал? Меняет время человека: Быть может, пасмурный Катков, Быть может, пламенный Громека Теперь милей тебе свистков? Возненавидев нигилистов, Конечно, полюбить ты мог Сих благородных публицистов Возвышенный и смелый слог,- Когда такое вероломство Ты учинил - я не ропщу, Но ради старого знакомства Всё ж говорить с тобой хочу. "Узнай, по крайней мере, звуки, Бывало милые тебе, И думай, что во дни разлуки В моей изменчивой судьбе" Ты был моей мечтой любимой, И если слышал ты порой Хоть легкий свист, то знай: незримый Тогда витал я над тобой!... --- "Свисток" пред публику выходит. Высокомерья не любя, Он робко взор кругом обводит И никого вокруг себя Себя смиренней не находит! Да, изменились времена! Друг человечества бледнеет, Вражда повсюду семена Неистовства и злобы сеет. Газеты чуждые шумят... (О вы, исчадье вольной прессы!..) Черт их поймет, чего хотят, Чего волнуются, как бесы! Средь напряженной тишины Катков гремит с азартом, с чувством, Он жаждет славы и войны И вовсе пренебрег искусством. Оно унижено враждой, В пренебрежении науки, На брата брат подъемлет руки, И лезет мост на мост горой,- Ужасный вид!.. В сей час тяжелый Являясь в публику, "Свисток" Желает мирной и веселой Развязки бедствий и тревог; Чтобы в сумятице великой Напрасно не томился ум... И сбудется... Умолкнет шум Вражды отчаянной и дикой. Недружелюбный разговор Покончит публицист московский, И вновь начнут свой прежний спор Гиероглифов и Стелловский; Мир принесет искусствам дань, Престанут радоваться бесы, Уймется внутренняя брань, И смолкнет шум заморской прессы, Да, да! Скорее умолкай,- Не достигай пределов невских И гимны братьев Достоевских Самим себе не заглушай! (1863) 132. ЖУРНАЛИСТ-РУКОВОДИТЕЛЬ Ну... небесам благодаренье! Свершен великий, трудный шаг! Теперь общественное мненье Сожму я крепко в мой кулак, За мной пойдут, со мной сольются... Ни слова о врагах моих! Ни слова! Сами попадутся! Ретивость их - погубит их! (Ноябрь-декабрь 1865) 133. ЖУРНАЛИСТ-РУТИНЕР Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел,- я погиб! Я разорен, я обесславлен! Дух века и меня подшиб! Условья прессы подцензурной Поняв практическим умом, Плохой товар литературный Умел я продавать лицом; Провидя смелые затеи, Читатель упивался всласть, И дерзновенные идеи Во мне подозревала власть. Как я умел казаться новым, Являясь тот же каждый день, Твердя с унынием суровым Одну и ту же дребедень! Как я почтенных либералов, Моих подписчиков пленял, Каких высоких идеалов Я перспективы им казал! Я, впрочем, говорил не много, Я только говорил: "Друзья! Всегда останусь верен строго..." Чему? Тут точки ставил я... О точки! тонкие намеки! О недомолвки и тире! Умней казались с вами строки! Как не жалеть о той поре?.. Прилично сдержан, строго важен, Как бы невольно молчалив, Я был бездействуя отважен, Безмолвствуя - красноречив! Являлся я живой картиной - Гляди, любуйся, изучай! Реке, запруженной плотиной, Готовой хлынуть через край, Готовой бешеным потоком Сорвать мосты, разбить суда, В моем бездействии жестоком Я был подобен, господа! Теперь - как быть?.. "Толковой строчки В твоем изданьи,- скажут,- нет!" В ответ бы им поставить точки, Но точки - будут ли ответ? Заговорят: "Давай идею!" Но что ж могу ответить им? Одну идею я имею, Что все идеи эти - дым! Что в свете деньги только важны, Что надо их копить, копить... Что те лишь люди не продажны, Которых некому купить! Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел,- я погиб! Я разорен, я обесславлен... Дух века и меня подшиб! Еще не может быть исчислен Убыток, но грозит беда, Я больше не глубокомыслен, Не радикал я, господа! Не корифей литературы, Теперь я жалкий паразит, С уничтожением цензуры Мгновенно рухнет мой кредит. (Ноябрь-декабрь 1865) 134. Предмет любопытный для взора: Огромный кусок лабрадора, На нем богатырь - великан В славянской кольчуге и в шлеме, Потомок могучих славян,- Но дело не в шлеме, а в теме: Назначен сей муж представлять Отчизны судьбы вековые И знамя во длани держать С девизом "единство России!". Под ним дорогой пьедестал, На нем: земледелья родного Орудья, и тут же газета, журнал - Изданья Михайлы Каткова. На книгах - идей океан - Чернильница; надпись: "Каткову Подарок московских дворян", И точка! Мудрейшему слову Блистать на пере суждено,- Так имя Каткову дано: "Макающий в разум перо"- имя это У древнего взято поэта... (1865) 135. ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ СТАРЦЕ, или седина в бороду, а бес в ребро Посвящается редакции "Куриного эха" Жил да был себе издатель И журналов и газет. Помогал ему создатель Много, много лет. Дарованьем и трудами (Не своими, а других) Слыл он меж откупщиками Из передовых. Сам с осанкой благородной, В собственном большом дому Собирал он ежегодно С нищих денег тьму. Злу он просто был грозою, Прославлял одно добро... Вдруг толкнися с сединою Бес ему в ребро. И, как Лермонтова Демон, Старцу шепчет день и ночь... (Кто-то видел, вкрался чем он, Ну, его не гонят прочь!) << Бес >> Ты мудрец, и сед твой волос,- Не к лицу тебе мечты,- Ты запой на новый голос... << Старец >> Но скажи, кто ты? << Бес >> Я журналов покровитель. Без меня вы - прожились, Вы без денег убедите ль? << Старец >> в сторону Дух гордыни, провались! Громко Гм! Не Лермонтова Демон, Вижу, ты! Покойник был (Хоть помянут будь не тем он) Юношеский пыл. Он-то мне Ледрю-Ролена Некогда всучил... << Бес >> в сторону То-то не было полена - Я бы проучил! << Старец >> продолжая Но теперь с Ледрю-Роленом Баста! вышел весь! Твой я, Демон, новым пленом Я горжуся днесь! Рек - и заключил издатель: "Се настал прогресс: И отступится создатель, Так поможет бес!" (1865) 136. В. И. АСТАШЕВУ Посылаю поклон Веньямину. На письмо твое должен сказать: Не за картами гну теперь спину, Как изволите вы полагать. Отказавшись от милой цензуры, Погубил я досуги свои,- Сам читаю теперь корректуры И мараю чужие статьи! Побежал бы, как школьник из класса, Я к тебе, позабывши журнал, Но не знаю свободного часа С той поры, как свободу узнал!.. Пусть цензуру мы сильно ругали, Но при ней мы спокойно так спали, На охоте бывать успевали И немало в картишки играли!.. А теперь не такая пора: Одолела пииту забота, Позабыл я, что значит игра, Позабыл я, что значит охота!- Потому что Валуев сердит; Потому что закон о печати Запрещеньем журналу грозит, Если слово обронишь некстати! Впрочем, в пятницу буду я рад До Любани с тобой прокатиться: Глухари уж поют, говорят, Да и вальдшнепу поволочиться, Полагаю, приходит черед... Сговоримся,- и завтра в поход! Так и чудится: вальдшнеп уж тянет, Величаво крылом шевеля, А известно - как вальдшнеп потянет, Так потянет и нас в лес, в поля!.. (7 апреля 1866) 137. ОСИПУ ИВАНОВИЧУ КОМИССАРОВУ Не громка моя лира, в ней нет Величавых, торжественных песен, Но придет, народится поэт, Вдохновеньем могуч и чудесен, Он великую песню споет, И героями песни той чудной Будут: царь, что стезей многотрудной Царство русское к счастью ведет; Царь, покончивший рабские стоны, вековую бесправность людей И свободных сынов миллионы Даровавший отчизне своей; И крестьянин, кого возрастил В недрах Руси народ православный, Чтоб в себе - весь народ он явил Охранителем жизни державной! Сын народа! тебя я пою! Будешь славен ты много и много... Ты велик - как орудие бога, Направлявшего руку твою! (9 апреля 1866) 138. Чего же вы хотели б от меня, Венчающие славой и позором Меня. Я слабый человек, Сын времени, скупого на героя. Я сам себя героем не считаю. По-моему, геройство - шутовство. (1866) 139. Весь пыткой нравственной измятый, Уже опять с своим пером, Как землекоп с своей лопатой Перед мучительным трудом,- Он снова Музу призывает. (1866(?)) 140. Белый день был недолог, Вечера длинней. Крики перепелок Реже и грустней. Осень невидимкой На землю сошла, Сизо-серой дымкой Небо облекла. Солнце с утра канет В тучи, как в нору. Если и проглянет, Смотришь: не к добру! Словно как стыдливым Золотым лучом Пробежит по нивам, Глядь: перед дождем! Побежал проворно Оживленный ключ И ворчит задорно: "Как-де я могуч!" Весь день ветер дует, По ночам дожди; Пес работу чует: Дупельшнепов жди. (Между 1856 и 1866(?)) 141. ЭПИТАФИЯ Зимой играл в картишки В уездном городишке, А летом жил на воле, Травил зайчишек груды И умер пьяный в поле От водки и простуды. (1867(?)) 142. ПРИТЧА Прислушайте, братцы! Жил царь в старину, Он царствовал бодро и смело. Любя бескорыстно народ и страну, Задумал он славное дело: Он вместе с престолом наследовал храм, Где царства святыни хранились; Но храм был и тесен и ветх; по углам Летучие мыши гнездились; Сквозь треснувший пол прорастала полынь, В нем многое сгнило, упало, И места для многих народных святынь Давно уже в нем не хватало... И новый создать ему хочется храм, Достойный народа и века, Где б честь воздавалась и мудрым богам И славным делам человека. И сделался царь молчалив, нелюдим, Надолго отрекся от света И начал над планом великим своим Работать в тиши кабинета. И бог помогал ему - план поражал Изяществом, стройной красою, И царь приближенным его показал И был возвеличен хвалою. То правда, ввернули в хвалебную речь Сидевшие тут староверы, Что можно бы старого часть уберечь, Что слишком широки размеры, Но царь изменить не хотел ничего: "За всё я один отвечаю!.." И только что слухи о плане его Прошли по обширному краю, На каждую отрасль обширных работ Нашлися способные люди И двинулись дружной семьею в поход С запасом рабочих орудий. Давно они были согласны вполне С царем, устроителем края, Что новый палладиум нужен стране, Что старый - руина гнилая. И шли они с гордо поднятым челом, Исполнены честного жара; Их мускулы были развиты трудом И лица черны от загара. И вера сияла в очах их; горя Ко славе отчизны любовью, Они вдохновенному плану царя Готовились жертвовать кровью! Рабочие люди в столицу пришли, Котомки свои развязали, Иные у старого храма легли, Иные присели - и ждали... Но вот уже полдень - а их не зовут! Безропотно ждут они снова, Царь мимо проехал, вельможи идут - А всё им ни слова, ни слова! И вот уже скучно им праздно сидеть, Привыкшим трудиться до поту, И день уже начал приметно темнеть,- Их всё не зовут на работу! Увы! не дождутся они ничего! Пришельцы царю полюбились, Но их испугались вельможи его И в ноги царю повалились: "О царь! ты прославишься в поздних веках! За что же ты нас обижаешь? Давно уже преданность в наших сердцах К особе своей ты читаешь. А это пришельцы... Суровость их лиц Пророчит недоброе что-то, Их надо подальше держать от столиц, У них на уме не работа! Когда ты на площади ехал вчера И мы за тобой поспешали, Тебе они громко кричали: ура! На нас же сурово взирали. На площади Мира сегодня в ночи Они совещалися шумно... Строение храма ты нам поручи, А им доверять - неразумно!.." Волнуют царя и боязнь и печаль, Он слушает с видом суровым: И старых, испытанных слуг ему жаль, И вера колеблется к новым... И вышел указ... И за дело тогда Взялись празднолюбцы и воры... А люди, сгоравшие жаждой труда И рвеньем, сдвигающим горы, Связали пожитки свои - и пошли Стыдом неудачи палимы, И скорбь вавилонскую в сердце несли, Ни с чем уходя, пилигримы, И целая треть не вернулась домой: Иные - в пути умирали, Иные бродили по царству с сумой И смуты в умах поселяли, Иные скитались по чуждым странам, Иные в столице остались И зорко следили, как строился храм,- И втайне царю удивлялись. Строители храма не плану царя, А собственным целям служили, Они пожалели того алтаря, Где жертвы богам приносили, И многое, втайне ликуя, спасли, Задавшись задачею трудной, Они благотворную мысль низвели До уровня ветоши скудной. В основе труда подневольного их Лежала рутина - не гений... Зато было много эффектов пустых И бьющих в глаза украшений... Сплотившись в надменный и дружный кружок Лишь тех отличая вниманьем, Кто их заслонить перед троном не мог Энергией, разумом, знаньем, Они не внимали советам благим Людей, понимающих дело, Советы обидой казалися им. Царю говорят они смело: О царь, воспрети ты пустым крикунам Язвить нас насмешливым словом! Зане невозможно судить по частям О целом, еще не готовом!.." Указ роковой написали, прочли, И царь утвердил его тут же, Забыв поговорку своей же земли, Что "ум хорошо, а два лучше!". Но смело нарушил жестокий Закон Один гражданин именитый. Служил бескорыстно отечеству он И был уже старец маститый. Измлада он жизни умел не жалеть, Не знал за собой укоризны И детям внушал, что честней умереть, Чем видеть бесславье отчизны; По мужеству воин, по жизни монах И сеятель правды суровой, О "новом вине и о старых мехах" Напомнив библейское слово, Он истину резко раскрыл пред царем, Но слуги царя не дремали, Успев овладеть уже царским умом, Улик они много собрали: Отчизны врагом оказался старик - Чужда ему преданность, вера! И царь, пораженный избытком улик, Казнил старика для примера! И паника страха прошла по стране, Всё головы долу склонило, И строилось зданье в немой тишине, Как будто копалась могила... Леса убирают - убрали... и вот "Готово!"- царю возвещают, И царь по обширному храму идет, Вельможи его провожают... Но то ли пред ним, что когда-то в мечте Очам его царским являлось В такой поражающей ум красоте? Что неба достойным казалось? Над чем, напрягая взыскательный ум, Он плакал, ликуя душою? Нет! Это не плод его царственных дум!.. Царь грустно поник головою. Ни в целом, ни в малой отдельной черте, Увы! он не встретил отрады! Но всё ж в несказанной своей доброте Строителям роздал награды. И тотчас им разойтись приказал, А сам, перед капищем сидя, О плане великом своем тосковал, Его воплощенья не видя... (20 июля 1869) 143. Сыны "народного бича", С тех пор как мы себя сознали, Жизнь как изгнанники влача, По свету долго мы блуждали; Не раз горючею слезой И потом оросив дорогу, На рубеже земли родной Мы робко становили ногу; Уж виден был домашний кров, Мы сладкий отдых предвкушали, Но снова нас грехи отцов От милых мест нещадно гнали, И зарыдав, мы дале шли В пыли, в крови; скитались годы И дань посильную несли С надеждой на алтарь свободы. И вот настал желанный час, Свободу громко возвестивший, И показалось нам, что с нас Проклятье снял народ оживший; И мы на родину пришли, Где был весь род наш ненавидим, Но там всё то же мы нашли - Как прежде, мрак и голод видим. Смутясь, потупили мы взор - "Нет! час не пробил примиренья!" И снова бродим мы с тех пор Без родины и без прощенья!.. (1870) 144. КУЗНЕЦ Памяти Н. А. Милютина Чуть колыхнулось болото стоячее, Ты ни минуты не спал. Лишь не остыло б железо горячее, Ты без оглядки ковал. В чем погрешу и чего не доделаю, Думал,- исправят потом. Грубо ковал ты, но руку умелую Видно доныне во всем. С кем ты делился душевною повестью, Тот тебя знает один. Спи безмятежно, с покойною совестью, Честный кузнец-гражданин! Вел ты недаром борьбу многолетнюю За угнетенный народ: Слышал ты рабскою песню последнюю, Видел свободы восход. (Февраль 1872) 145. Внизу серебряник Чекалин Свои изделья продает, А наверху Земфира Пален, Как милый розанчик, цветет. (Апрель 1872) 146. Н. П. АЛЕКСАНДРОВОЙ В твоем сердце, в минуты свободные, Что в нем скрыто, хотел я прочесть. Несомненно черты благородные Русских женщин в душе твоей есть. Юной прелестью ты так богата, Чувства долга так много в тебе, Что спокойно любимого брата Я его представляю судьбе. (Сентябрь 1872) 147. Е. О. ЛИХАЧЕВОЙ Уезжая в страну равноправную, Где живут без чиновной амбиции И почти без надзора полиции,- Там найдете природу вы славную. Там подругу вы по сердцу встретите И, как время пройдет, не заметите. А поживши там время недолгое, Вы вернетесь в отчизну прекрасную, Где имеют правительство строгое И природу несчастную. Там Швейцарию, верно, вспомяните И, как солнышко ярко засветится, Собираться опять туда станете. Дай бог всем нам там весело встретиться. Пусть не кажется в этих стихах Слабоумие вам удивительно, Так как при здешних водах Напряженье ума непользительно. (Середина июня 1873) 148. Хотите знать, что я читал? Есть ода У Пушкина, названье ей: Свобода. Я рылся раз в заброшенном шкафу... <1874> 149. П. А. ЕФРЕМОВУ Взглянув чрез много, много лет На неудачный сей портрет, Скажи: изрядный был поэт, Не хуже Фета и Щербины, И вспомни времена "Складчины". (18 марта 1874) 150. НА ПОКОСЕ Из "Записной книжки" Сын с отцом косили поле, Дед траву сушил. "Десять лет, как вы на воле, Что же, братцы, хорошо ли?"- Я у них спросил. "Заживили поясницы",- Отвечал отец. "Кабы больше нам землицы,- Молвил молодец,- За царя бы я прилежно Господа молил". -"Неуежно, да улежно",- Дедушка решил... (5 августа 1874) ЮБИЛЯРЫ И ТРИУМФАТОРЫ Я книгу взял, восстав от сна, И прочитал я в ней: "Бывали хуже времена, Но не было подлей". Швырнул далеко книгу я. Ужели мы с тобой Такого века сыновья, О друг-читатель мой?.. Конечно, нет! Конечно, нет! Клевещет наш зоил. Лакей принес пучок газет; Я жадно их раскрыл, Минуя кражу и пожар И ряд самоубийц, Встречаю слово "юбиляр", Читаю список лиц, Стяжавших лавры. Счета нет! Стипендия... медаль... Аренда... памятник... обед... Обед... обед... О, враль! Протри глаза!.. Иду к друзьям: Готовит спич один, Другой десяток телеграмм - В Москву, в Рязань, в Тульчин. Пошел я с ним "на телеграф". Лакеи, кучера, Депеши кверху приподняв, Толпились там с утра. Мелькают крупные слова: "Герою много лет...", "Ликуй, Орел!..", "Гордись, Москва!.." "Бердичеву привет..." Немало тут "друзей добра", "Отцов" не перечесть, А вот листок: одно -"Ура!.." Пора, однако, есть. --- Я пришел в трактир и тоже Счет теряю торжествам. Книга дерзкая! за что же Ты укор послала нам?.. У Дюссо готовят славно Юбилейные столы; Там обедают издавна Триумфаторы-орлы. Посмотрите - что за рыба! Еле внес ее лакей. Слышно "русское спасибо" Из отворенных дверей. Заказав бульон и дичи, Коридором я брожу; Дверь растворят - слышу спичи, На пирующих гляжу: Люди заняты в трактирах, Не мешают... я и рад... ЗАЛА No 1 В первой зале все в мундирах, В белых галстуках стоят. Юбиляр-администратор Древен, весь шитьем залит, Две звезды... Ему оратор, Тоже старец, говорит: "Ты на страже государства, Как стоокий Аргус, бдил, Но, преследуя коварство, Добродетель ты щадил. Голова твоя седая Не запятнана стыдом: Дальним краем управляя, Не был ты его бичом. В то же время населенья Ты потворством не растлил, Не довел до разоренья, Пищи, крова не лишил! Ты до собственности частной, До казенного добра Не простер руки всевластной - Благодарность и... ура!..." Вдруг курьер вошел, сияя, Засиял и юбиляр. Юбиляру, поздравляя, Поднесли достойный дар. No 2 Речь долго, долго длилась, Расплакался старик... Я сделал шаг... открылась Другая дверь - на миг, И тут героя чтили, Кричали:"Много лет!" Герою подносили Магницкого портрет: "Крамольники лукавы, Рази - и не жалей!" Исчезла сцена славы - Захлопнул дверь лакей... No 3 На столе лежат "подарки", В Петербурге лучших нет. Две брильянтовые арки - Восхитительный браслет! Бриллиантовые звезды... Чудо!.. Несколько ребят С упоением невесты На сокровища глядят. (Были тут и лицеисты, И пажи, и юнкера, И незрелые юристы, И купцов... et caetera.) "Чудо!- дядька их почтенный Восклицает, князь Иван, И, летами удрученный, Упадает на диван... Князь Иван - колосс по брюху, Руки - род пуховика, Пьедесталом служит уху Ожиревшая щека. По устройству верхней губы Он - бульдог; с оскалом зубы, Под гребенку волоса И добрейшие глаза. Он - известный объедало, Говорит умно, Словно в бочку из-под сала Льет в себя вино. Дома редко пребывает, До шестидесяти лет Водевили посещает, Оперетку и балет. У него друзья - кадеты, Именитый дед его Был шутом Елизаветы, Сам он - ровно ничего. Презирает аксельбанты, Не охотник до чинов. Унаследовав таланты Исторических шутов, С языком своим проворным, С дерзким смехом, в век иной Был бы он шутом придворным, А теперь он - шут простой. "Да! дары такие редки!- Восклицает князь Иван.- Надо спрыснуть... спрыснуть, детки!.. Наливай полней стакан!.. Нет, постой! В начале пира Совершим один обряд: Перед нами нет кумира, Но... и камни говорят! Эта брошка приютится У богини на груди, Значит, должно преклониться Перед нею... Подходи!.." И почтительно к алмазам Приложился князь Иван, И потом уж выпил разом Свой вместительный стакан. И, вослед за командиром, Приложилися юнцы К бриллиантам и сафирам... "На колени, молодцы! Гимн!.." Глядит умильным взором Старый шут на небеса, И поют согласным хором Молодые голоса: Мадонны лик, Взор херувима... Мадам Жюдик Непостижима! Жизнь наша - пуф, Пустей ореха, Заехать в Буфф - Одна утеха. Восторга крик, Порыв блаженства... Мадам Жюдик Верх совершенства! No 4 Военный пир... военный спор... Не знаю, кто тут триумфатор. "Аничков - вор! Мордвинов - вор!- Кричит увлекшийся оратор.- Милютин ваш - не патриот, А просто карбонарий ярый! Куда он армию ведет?.. Нет! лучше был порядок старый! Солдата в палки ставь - и знай, Что только палка бьет пороки! Читай историю, читай! Благие в ней найдешь уроки: Где страх начальства, там и честь. А страх без палки - скоротечен. Пусть целый день не мог присесть Солдат, порядочно посечен, Пускай он ночью оставлял Кровавый след на жестком ложе, Не он ли в битвах доказал, Что был небитого дороже?" No 5 "...Первоприсутствуя в сенате, Радел ли ты о меньшем брате? Всегда ли ты служил добру? Всегда ли к истине стремился?.." "Позвольте-с!" Я посторонился И дал дорогу осетру... No 6 Большая зала... шума нет... Ученое собранье, Агрономический обед, Вернее - заседанье. Встает известный агроном, Член общества - Коленов (Докладчик пасмурен лицом, Печальны лица членов). Он говорит: "Я посвятил Досуг мой скотоводству, Я восемь лет в Тироле жил, Поверив превосходству Швейцарских, английских пород, В отечестве любезном Старался я улучшить скот И думал быть полезным. Увы! напрасная мечта! Убил я даром годы: Соломы мало для скота Улучшенной породы! В крови у русской клячи есть Привычка золотая: "Работать много, мало есть"- Основа вековая! Печальный вид: голодный конь На почве истощенной, С голодным пахарем... А тронь Рукой непосвященной - Еще печальней что-нибудь Получится в итоге... Покинул я опасный путь, Увы! на полдороге... Трудитесь дальше без меня..." "Прискорбны речи ваши! Придется с нынешнего дня Закрыть собранья наши!- Сказал ученый президент (Толстяк, заплывший жиром).- Разделим скромный дивиденд И разойдемся с миром! Оставим бедный наш народ Судьбам его - и богу! Без нас скорее он найдет К развитию дорогу..." "Закрыть! закрыть, хотя и жаль!- Решило всё собранье,- И дать Коленову медаль: "За ревность и старанье". "Ура!.. Подписку!.." Увлеклись - Не скупо подписали,- И благодушно занялись Моделью для медали... No 7 Председатель Казенной палаты - Представительный тучный старик - И директор. Я слышал дебаты, Но о чем? хорошенько не вник. "Мы вас вызвали... ваши способности..." -"Нет-с! вернее: решительность мер". -"Не вхожу ни в какие подробности, Вы - губерниям прочим пример, Господин председатель Пасьянсов!" -"Гран-Пасьянсов!"- поправил старик. "Был бы рай в министерстве финансов, Если б всюду платил так мужик! Жаль, что люди такие способные Редки! Если бы меры принять По всему государству подобные!.." -"И тогда - не могу отвечать! Доложите министру финансов, Что действительно беден мужик". -"Но - пример ваш, почтенный Пасьянсов?.." -"Гран-Пасьянсов!"- поправил старик... No 8 Шаг вперед - и снова зала, Всё заводчики-тузы; Слышен голос: "Ты сначала Много выдержал грозы. Весь души прекрасный пламень Ты принес на подвиг свой, Но пошел ко дну, как камень, Броненосец первый твой! Смертоносные гранаты Изобрел ты на врагов... Были б чудо - результаты, Кабы дельных мастеров! То-то их принять бы в прутья!.. Ты гранатою своей Переранил из орудья Только собственных людей... Ты поклялся, как заразы, Новых опытов бежать, Но казенные заказы Увлекли тебя опять, Ты вступил..." Лакей суровый Дверь захлопнул, как назло. No 9 Я вперед... Из залы новой Мертвечиной понесло... Пир тут, видно, не секретный - Настежь дверь... народу тьма... Господин Ветхозаветный Говорит: "Судьба сама Нас свела сегодня вместе; Шел я радостно сюда, Как жених грядет к невесте,- Новость, новость, господа! Отзывался часто Пушкин Из могилы... Наконец Отозвался и Тяпушкин, Скромный труженик-певец; Драгоценную находку Отыскал товарищ наш! В бедной лавочке селедку Завернул в нее торгаш. Грязный синенький листочек, А какие перлы в нем!.." "Прочитай-ка хоть кусочек!"- Закричали... Мы начнем С детства. Видно, что в разъезды Посылал его отец: Где иной считал бы звезды, Он..."- "Читай же!" Начал чтец: ОТРЫВОК ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК ЮНОШИ ТЯПУШКИНА, ВЕДЕННЫХ ИМ ВО ВРЕМЯ РАЗЪЕЗДОВ ЕГО ПО РОССИИ ПО ДЕЛАМ ОТЦА На реке на Свири Рыба, как в Сибири, Окуни, лини Средней долины. На реке же Лене Хуже, чем на Оби: Ноги по колени Отморозил обе, А прибыв в Ирбит, Дядей был прибит... --- "Превосходно! поэтично!..." Каждый в лупу смотрит лист. "И притом характерично,- Замечает журналист.- То-то мы ударим в трубы! То-то праздник будет нам!" И прикладывает губы К полуграмотным строкам. Приложил - и, к делу рьяный, Примечание строчит: "Отморозил ноги - пьяный И - за пьянство был побит; Чужды нравственности узкой, Не решаемся мы скрыть Этот знак натуры русской... Да! "веселье Руси - пить!" Уж знакомлюсь я с поэтом, Биографию пишу..." "Не снабдите ли портретом?" "Дорогонько... погляжу... Случай редкий! Мы в России Явим вновь труды свои: Восстановим запятые, Двоеточие над i; Модно будет в духе Миши Предисловье написать: Пощадили даже мыши Драгоценную тетрадь - Провидения печать!.. Позавидует Бартенев, И Ефремов зашипит, Но заметку сам Тургенев В "Петербургских" поместит..." "Верно! царь ты русской прессы, Хоть и служишь мертвецам: Все живые интересы Уступают поле нам..." "Так... и так да будет вечно!.. Дарованья в наши дни Гибнут рано... Жаль, конечно, Да бестактны и они... Жаль!.. Но боги справедливы В начертаниях своих! Нам без смерти - нет поживы, Как аптеке без больных! Дарованием богатый Служит обществу пером, Служим мы ему лопатой... Други! пьем! За мертвых пьем!.." Вместо влаги искрометной, Пили запросто марсал, А Зосим Ветхозаветный Умиленно лепетал: "Я люблю живых писателей, Но - мне мертвые милей!.." Это - пир гробовскрывателей!.. Дальше, дальше поскорей!.. No 10 "Путь, отечеству полезный Ты геройски довершил, Ты не дрогнул перед бездной, Ты..." Татарин нелюбезный Двери круто затворил; Несмотря на все старанья, Речь дослушать я не мог, Слышны только лобызанья, Да "Ура!..", да "С нами бог!..". No 11 "Получай же по проценту!- Говорит седой банкир Полицейскому агенту.- В честь твою сегодня пир!" Рад банкир, как сумасшедший; Все довольны; сыщик пьян; От детей сюда зашедший, По знакомству, князь Иван Держит спич: "Свои законы Есть у века, господа! Как пропали миллионы, Я подумал: не беда! Верьте, нет глупей несчастья Потерять последний грош,- Ни пропажи, ни участья, Хоть повесься, не найдешь! А украдут у банкира Из десятка миллион - Растревожится полмира... "Миллион!.." Со всех сторон Сожаленья раздадутся, Все правительства снесутся, Телеграммами в набат Приударят! Все газеты Похитителя приметы Многократно возвестят, Обозначат каждый прыщик... И глядишь: нашелся вор! На два дня банкир и сыщик - Самый модный разговор! Им улыбки, им поклоны, Поздравленья добрых душ... Уж терять - так миллионы, Царь вселенной - куш!.." No 12 Чу! пенье! Я туда скорей, То пела светская плеяда Благотворителей посредством лотерей, Концерта, бала, маскарада... Да-с! Марья Львовна За бедных в воду, Мы Марье Львовне Сложили оду. Где Марья Львовна? На вдовьем бале! Где Марья Львовна? В читальном зале... Кто на эстраде Поет романсы? Чьи в маскараде Вернее шансы? У Марьи Львовны Так милы речи, У Марьи Львовны Так круглы плечи!.. Гласит афиша: "Народный праздник". Купил корову Один проказник: "Да-с, Марья Львовна, Не ваши речи, Да-с, Марья Львовна, Не ваши плечи, С народом нужны Иные шансы..." В саду корова Поет романсы, В саду толпится Народ наивный, Рискуют прачки Последней гривной, За грош корову Кому не надо? И побелели Дорожки сада, Как будто в мае Послал бог снегу... Пустых билетов Свезли телегу Из сада ночью. Ай! Марья Львовна! Пятнадцать тысяч Собрали ровно! Пятнадцать - с нищих! Что значит - масса! Да процветает Приюта касса! Да процветает И Марья Львовна, Пусть ей живется Легко и ровно!.. Да-с, Марья Львовна За бедных в воду... Ее призванье - Служить народу! No 13 Слышен голос - и знакомый: "Ананас - не огурец!" Возложили гастрономы На товарища венец. Это - круг интимный, близкий. Тише! слышен жаркий спор: Над какою-то сосиской Произносят приговор. Поросенку ставят баллы, Рассуждая о вине, Тычут градусник в бокалы... "Как! четыре - ветчине?.." И поссорились... Стыдитесь! Вредно ссориться, друзья! Благодушно веселитесь! Скоро к вам приду и я. Буду новую сосиску Каждый день изобретать, Буду мнение без риску О салате подавать. Буду кушать плотно, жирно, Обленюся, как верблюд, И засну навеки мирно Между двух изящных блюд... Часть вторая ГЕРОИ ВРЕМЕНИ Траги-комедия "Кушать подано!"- Мне дали Очень маленький салон. За стеной "ура!" кричали, По тарелкам шел трезвон. Кто ж они - с моим чуланом Рядом пьющие теперь? Я чуть-чуть открыл диваном Загороженную дверь, Поглядел из-за портьеры: Зала публикой кишит - Все тузы-акционеры! На ловца и зверь бежит... Производитель работ Акционерной компании, Сдавший недавно отчет В общем годичном собрании, В группе директоров Шкурин сидит (Синяя чуйка и крупные губы). Старец, прошедший сквозь медные трубы - Савва Антихристов - спич говорит. (Общество пестрое: франты, гусары, И генерал, и банкир, и кулак.) "Да, господа! самородок-русак Стоит немецких философов пары! Был он мужик, не имел ничего, Часто гуляла по мальчику палка, Дальше скажу вам словами его (Тут и отвага, и ум, и смекалка): "Я - уроженец степей; Дав пастухам по алтыну, Я из хребта у свиней В младости дергал щетину. Мечется стадо, ревет. Знамо: живая скотина! Мальчик не трусит - дерет, Первого сорту щетина! Стал я теперь богачом; Дом у меня, как картинка, Думаю, глядя на дом: Это - свиная щетинка!.." Великорусская, меткая речь!.. С детства умел он добыть и сберечь. Сняли мы линию; много заботы: Надо сдавать земляные работы. Еду я раз по делам в Перекоп, Вижу, с артелью идет землекоп. "Кто ты?"-"Я - Федор Никифоров Шкурин". (Обращается к Шкурину) Чокнемся! Выпьем, христов мужичок! Ну, господа генералы! чок-чок!.. Выбор-то мой оказался недурен... (Чокаются и пьют.) Прибыл подрядчик на место работ, Вместо науки с одним "глазомером", Ездит по селам с своим инженером, Рядит рабочих - никто не идет! Земли кругом тут дворянские были,- Только дворяне о них позабыли. Всем тут орудовал грубый "кустарь", Пренебреженной окраины царь. Жители рыбу в озерах ловили, Гнали безданно из пеньев смолу, Брали морошку, опенки солили И говорили: "Нейдем в кабалу!" Нет послушанья, порядка и прочего, Прежде всего: создавай тут "рабочего". Как же создашь его? Шкурин не спит: Земли, озера, болота, графит - Всё откупил у помещика, "Всё - до последнего лещика!" (Как энергически сам говорит) Дрогнула грубая сила "кустарная", Как из под ног ее почва ушла... Мысль эта, смею сказать лучезарная, Наши доходы спасла. Плод этой меры в графе дивиденда Акционеры найдут: На сорок три с половиной процента Разом понизился труд!.. Ходко пошла земляная работа. Шкурин, трудясь до кровавого пота, Не раздевался в ночи, Жил без семейства в степи безотрадной, Обувь, одежду, перцовку, харчи Сам поставлял для артели громадной. Он, разделяя с рабочим труды, Не пренебрег гигиеной народной: Вместо болотной, стоячей воды, Дал он рабочему квас превосходный! Этим и наша достигнута цель: В жаркие дни, довалившись до кваса, Меньше харчей потребляла артель И обходилась охотно без мяса! Быстро в артели упал аппетит На двадцать два с половиной процента. Я умолкаю... графа дивиденда Красноречивее слов говорит!.." --- "Ура!" прокричали, героя сравнили С находчивым "янки". А я между тем, Покамест здоровье подрядчика пили, Успел присмотреться ко всем: Во-первых, тут были почетные лица В чинах, с орденами. Их видит столица В сенате, в палатах, в судах. Служа безупречно и пользуясь весом, Они посвящают досуг интересам Коммерческих фирм на паях. Тут были плебеи, из праха и пыли Достигшие денег, крестов, И рядом вельможи тут русские были, Погрязшие в тине долгов (То имя, что деды в безумной отваге Прославили - гордость страны - Они за паи подмахнут на бумаге, Не стоящей трети цены)... Сидели тут важно, в сознании силы, "Зацепа" и "Савва"- столпы-воротилы (Зацепа был мрачен, а Савва сиял). Тут были банкиры, дельцы биржевые, И земская сила - дворяне степные, Тут было с десяток менял. Сидели тут рядом тузы-иноземцы: Остзейские, русские, прусские немцы, Евреи и греки и много других - В Варшаве, в Одессе, в Крыму, в Питербурге Банкирские фирмы у них - На аки, на раки, на берги, на бурги Кончаются прозвища их. Зацепа - красивый старик белокудрый, Наживший богатство политикой мудрой,- Был сборища главным вождем. Профессор, юрист, адвокат знаменитый И два инженера - с ученым значком - Его окружали почетною свитой. Григорий Аркадьич Зацепин стяжал В коммерческом мире великую славу И львиную долю себе выделял Из каждого крупного дела по праву. Сей старец находчив, умен, даровит, В нем чудная тайна успеха таится, Не даром он в каждом правленье сидит... Придет вам охота в аферы пуститься, Старайтесь его к предприятью привлечь - Пойдет как по маслу!.. Герой-триумфатор Раскланялся... Выступил новый оратор, Меняло,- писклива была его речь: "Мм. гг. Времена наступают тревожные Кризис близится: мало дают Предприятья железнодорожные, Банки тоже не бойко идут: "Половину закрыть не мешало бы!"- Слышен в публике хор голосов, Как недавно мы слышали жалобы На избыток питейных домов. Время выйти на поприще новое, Честь имею проект предложить, Всё обдумано - дело готовое, Стоит только устав сочинить. (Пауза. Выпив глоток воды, оратор продолжает с одушевлением) Мысль - "Центрального Дома Терпимости", Такова наша мысль! Скажут нам: Прежде Невский целковыми вымости, И на то я согласие дам! Вам порукою наше серьезное Отношенье к делам вообще, Что развитие ей грандиозное Мы надеемся дать не вотще: Лишь бы нам разрешили концессию... Учредим капитал на паях И, убив мелочную профессию, Двинем дело на всех парусах! Нет сомненья, что цель учреждения Наше общество скоро поймет: Понесут нам свои сбережения Все кутящие ныне вразброд! Предприятия с точки вещественной Невозможно вернее желать, Равным образом, с точки общественной Трудно пользу его отрицать. Без надзора строжайшего, честного Не оставим мы дело никак, Мы найдем адвоката известного Для разбора скандалов и драк. Будет много у нас подражателей. Но не будет такого нигде Наблюденья: возьмем наблюдателей В нашей скромной меняльной среде..." --- "В тихом омуте водятся черти!"- Кто-то рядом со мной прошептал; Некто Грош испугался до смерти Остроумной затеи менял И подвинулся дальше со стулом. На проект отвечала толпа Нерешительным, сдержанным гулом, Ждали мненья Зацепы-столпа. "Да (сказал он), доходное дело, Но советую вам подождать. Ново... странно... до дерзости смело... Преждевременно, смею сказать! Кто не знает? Пророки событий, Пролагатели новых путей, Провозвестники важных открытий - Побиваются грудой камней. Двинув раньше вперед спекуляцию, Чем прогресс узаконит ее, Потеряете вы репутацию И погубите дело свое. Подождите! Прогресс подвигается, И движенью не видно конца: Что сегодня постыдным считается, Удостоится завтра венца..." "Браво!" Залп громоподобный.. На арену вышел Грош И проекту спич надгробный Довершил: "Проект хорош, Исполнители опасны!"- Он язвительно сказал. Пренья были долги, страстны, Впрочем, я их не слыхал, Я заснул... Мне снились планы О походах на карманы Благодушных россиян, И, ощупав свой карман, Я проснулся... Шумно... В уши Словно бьют колокола: Гомерические куши, Миллионные дела, Баснословные оклады, Недовыручка, дележ, Рельсы, шпалы, банки, вклады - Ничего не разберешь!... Я сидел тупой и мрачный, Долго мне понять мешал Этот крик и дым табачный: Где я? Как сюда попал?.. Через дверь, чуть-чуть открытую, Вижу лиц усталых ряд, Вижу жженку недопитую, Землянику, виноград. К англичанину с объятиями Лезет русский человек. "Выпьем, Борух! Будем братьями!"- Говорит еврею грек. Кто-то низко клонит голову, Кто-то на пол льет вино, Кто-то Утина Ермолову Уподобил... Всё пьяно!... Я понял: кончили дела И нараспашку закутили. Одни сидели у стола, Другие парами ходили.. Сюда пришел и князь Иван И, на диване отдыхая, Не умолкал, как барабан, Чужие речи заглушая. Старик с друзьями продолжал Пить вдохновляющую жженку И мимо шедших посылал Свои любезности вдогонку. Теперь цинизм у них царил, И разговор был часто страшен: "С какой иконы ты скусил Тот перл, которым ты украшен?" -"Да с той, которой помолясь, Ты Гасферу подсыпал яду..." Так остроумно веселясь, Одни смеялись до упаду, Другие хмурились... Журча, Лился поток суждений, споров... Вот вам отрывки разговоров, Ищите сами к ним ключа... 1-й голос Отложили на неделю, Миллиончик пропадет. Вот господь послал Емелю! Доложил наоборот: Позабыл о братьях Примах Знай наладил: Цах да Цах! Образец непроходимых Государственных нерях! С ним теперь и смех и горе. Прежний много лучше был: Не сажал нас на мель в море И на суше не топил. 2-й голос (князя Ивана) Чу! как орут: "Казань!...","Ветлуга!..." Адепты севера и юга. Немного фактов, бездна слов... Одно тут каждый понимает, Что на пути до рудников Постлать соломки не мешает! 3-й голос У нас был директор дороги, Кондукторам красть не давал: В вагоны, как тать, проникал У сонных сосчитывал ноги, Чтоб видеть: придется иль нет На каждую пару билет? Но дальше билетов и ног Считать ничего он не мог!.. Голос князя Ивана (кому-то навстречу) Сотню рублей серебра В день получаю... Сорок четыре ребра В сутки ломаю... А! господин костолом! Радуюсь встрече случайной. Правда ли? мы создаем Новый проект чрезвычайный: Предупредительных мер Мы отрицаем полезность... (Так! господин инженер! Благодарим за любезность.) Вечно мы будем ломать Едущим руки и ноги: Надо врачей насажать На протяженьи дороги, С правого боку возвесть Раненым нужно жилища, А для убитых отвесть С левого боку кладбища. Так-с! Выражаясь точней, Вы узаконить хотите Право увечить людей... Мало еще вы кутите! Что же? Дай бог вам успеть! Можете руки вы знатно, Строя больницы, нагреть, И пассажирам приятно: Вместо того чтоб зевать В наших пустынях унылых - Впредь до крушенья - считать Будут кресты на могилах! Двое (4-й и 5-й) (проходя мимо двери, негромко) "Вам дадут паи строители, Я готов держать пари На тысчонку! Не хотите ли? -"В чем же дело, говори!" -"Это - путь из самых прибыльных, Но ведь это - тоже дверь Для обмена мыслей гибельных... Понимаете теперь?" -"Верно! малый ты практический! Как пари не заплатить? С точки зренья стратегической Можно Волгу запрудить!" Голос князя Ивана (кому-то вдогонку) Пестрый галстук с черным фраком, Ряд нечищеных зубов И подернутая лаком Рожа - признак дураков. В перстне камень изумрудный. Неотесанный болван: Содержатель кассы ссудной, Главной кассы - важный сан! Этот тип безмерно гнусен. Современный Митрофан Глуп во всем, в одном искусен: Залезать в чужой карман! И на нем дух века виден, Он по трусости - скупец, По невежеству - бесстыден, И по глупости - подлец! 6-й голос За что швырнул в меня он карточкой своей И завтра обещал прислать мне секунданта? Ведь я не отрицал у Душкиной таланта Я только говорил, что Радина милей! Военный человек, не спорю я, прекрасен, Но дальше от него держаться должно нам. Во времена войны - опасен он врагам, А в мирное - он всем опасен. Голос князя Ивана (кому-то навстречу) Тысяч восемьдесят в банках Получает этот франт, Он живет бессменно в санках - В этом весь его талант. Есть другой счастливец в мире, Полу-немец, полу-грек, Получает сто четыре... Заурядный человек! Дай мне легонькие санки И рысистого коня, Я и сам все наши банки Облечу в теченье дня! 7-й голос Человека накачали И забыли... Как тут быть? Если нет цыган, нельзя ли Хоть арфисток пригласить? Без прекрасного-то пола Скучновато во хмелю. Пить так пить - до протокола, Середины не люблю! Голос князя Ивана На французском масле, Сделанном из сала, Испекла природа Этого нахала. Экой ратоборец! Железнодорожник, И гостинодворец, И во всем - художник! 8-й голос В нашем банке заседают Пять ростовщиков, Фортель их таков: Меж собой распределяют Весь наличный капитал Из осьми... а выручают Сорок... Подло! я отстал. Голос князя Ивана (кому-то вдогонку) Слыл умником и в ус себе не дул, Поклонники в нем видели мессию; Попал на министерский стул И - наглупил на всю Россию! 9-й голос ...Говорю: помиритесь добром! Не советую знаться с судом!... На Литейной есть такое здание, Где виновного ждет наказание, А невинен - отпустят домой, Окативши ушатом помой. Я там был. Не последнее бедствие, Доложу вам, судебное следствие,- Юный пристав меня истерзал; Прокурор, поседевший во бдении, Так копался в моем поведении, Что с натуги в истерику впал; Сторона утверждала противная, Что вся жизнь моя - цепь непрерывная Вопиющих каких-то картин, И, содрав гонорар неумеренный, Восклицал мой присяжный поверенный: "Перед вами стоит гражданин Чище снега альпийских вершин!..." Невеселое вышло решение: Без лишения прав заключение. Две недели пришлось проскучать, Да с полгода ругала печать! 10-голос Печать? У ней строитель - вор! Железные дороги - душегубки! Суды?... По платью приговор! А им любезны только полушубки. Теперь не в моде уважать По капиталу, чину, званью... Как?! под арестом содержать Игуменью - честную Митрофанью?... 11-й голос Не щадят и духовного звания! Адвокатам одним только рай: За лишение прав состояния И за то теперь деньги подай! Голос князя Ивана (кому-то вдогонку) Не люблю австрийца! Думается мне: Вот - сыноубийца! Чу! Призыв к войне! Брошены парады, Дети в бой идут, А отцы подряды На войска берут... Юные герои Гибнут в каждом бое, Не поймут никак: Отчего в атаке, В самой жаркой драке, Невредим прусак? Дети! вас надули Ваши старики: Глиняные пули Ставили в полки! --- Неразлучной бродят парой Суетливый коммерсант И еврей, процентщик ярый, В драгоценных камнях франт. Вот подходят к самой двери, Продолжая рассуждать: "Мне "товарища на вере" Было легче отыскать. Выручай! надеждой прочной Остаешься ты один. Выручай! ты - безупречный, Полноправный гражданин! Ты - писатель! Ты брошюрой "О процентах" заявил Связь свою с литературой, Ты Тиблену кумом был. Ты - художник по натуре..." -"Нежелательно прослыть Подставным в литературе..." -"Вот нашел о чем тужить! Полно! Мы с тобой - не детки. Нынче - царство подставных, Настоящие-то редки, Да и спроса нет на них. Погляди - моряк на суше, Инженер на корабле, А дела идут не хуже И не лучше на земле. Не у нас - во всей Европе Прессой правит капитал, Был же Генкель, есть же Гоппе... Ты бы ярче их сиял! Прессе нужны коммерсанты. Поспешив на помощь ей, Как направим мы таланты, Как устроимся!" Еврей Отвечает, убежденью Начиная уступать: "Если нужно просвещенью Руку помощи подать, Я готов, но - бог свидетель - Я от грамоты отвык..." -"Тут нужна лишь добродетель!"- Восклицает биржевик... --- "Дай еще им пять бутылок!"- Испустил внезапный крик Некто - стриженный затылок, Голова "a la мужик". Рост высокий, стан не гибкой, А лицо... странней всего, Как не высекли ошибкой По лицу его! Выпив первую бутылку, Лизоблюдов пьяный хор Тароватому затылку Лестью выпалил в упор: -"Сколько вы божьих храмов построили!" -"Сколько выдали замуж невест!" "Сколько вдов и сирот успокоили!" -"Сколько роздали пенсий и мест!" -"А какие вы строите линии! Подвиг ваш - достоянье веков!- Поправляя очки свои синие, Заключил запевало льстецов.- На Урале, на Лене, на Тереке Предстоят еще подвиги вам. Были люди в Европе, в Америке, А таких не встречалось и там!" "Будто? Вот как! Скажите! Неужели?- Восклицал осовевший герой.- Мы, однако, так плотно покушали, Что пора, господа, и домой..." И вскочили "орлы" его верные. И героя домой повели... Про таланты его непомерные Очень громкие слухи прошли. Как шаман, он обвешан жетонами (А на шее владимирский крест). С телеграммами, спичами, звонами Колокольными - ездит и ест, Упивается тонкими винами, Сыплет золото щедрой рукой, В предприятиях долями львиными Наделяется... Чем не герой?... Есть, однако, и мненье противное: Говорят, у него никаких Дарований, богатство фиктивное; Говорят, он - игрушка других, Нужен он для одной декорации; Три-четыре искусных дельца В омут самой шальной спекуляции, Словно мячик, бросают глупца. Как вопьются раки жирные В тело белое его, Эти люди, с виду смирные, Обрывают их с него, И потом дружка сердечного В новый омут повлекут... Ничего нет в мире вечного - Скоро будет он банкрут! Голос князя Ивана (навстречу вновь вошедшему) А! Авраам-изыскатель! Мимо прошел: не узнал; Чем возгордился, приятель? Я пастухом тебя знал.... Лота отца попрекает, Берка от Лоты бежит, Месяца три пропадает И, возвратясь, говорит: "Радуйся! дочь моя Лота! Радуйся, Янкель, сын мой! Дети! купил я болота Семьдесят семь десятин!" Лота оделася в шубку, Янкель за шапкой бежит, Едут смотреть на покупку - Лошадь с натуги хрипит, Местность всё ниже и ниже, Множество кочек и ям, "Вот оно! Лота! смотри же!" Лота не верит глазам: Нету ничем ничего-то, Кроме трясины и мхов! Только слетели с болота Семьдесят семь куликов! Едучи шагом обратно, Янкель трунил над отцом, Лота работала знатно Длинным своим языком. Берка на жалобы эти Молвил, подъехал к крыльцу: "Не угодил я вам, дети, Да угодил продавцу!" Утром он с ними простился, Месяца три пропадал, Ночью домой воротился, "Радуйтесь!"- снова сказал. Янкель и Лота не рады, Думают: глупость опять! "Взял я большие подряды!"- Берка пустился плясать. "Четверть с рубля обойдется, Четверть с рубля... без гроша... Семьдесят семь остается, Семьдесят семь барыша!" Денег у Берки без счета, Берка давно дворянин, Благословляя болота Семьдесят семь десятин!... --- Чу! песня! Полные вином, Два инженера ликовали И пели песенку о том, Как "непреклонного" сломали: Я проект мой излагал Ясно, непреложно - Сухо молвил генерал: "Это невозможно!" Я протекцию сыскал Всё обставил чудно, Грустно молвил генерал: "Это очень трудно!" В третий раз понять я дал: Будет - гривна со ста, И воскликнул генерал: "Это - очень просто!" Голос князя Ивана На уме чины да куши, Пассажиров бьют гуртом: Христианские-то души Жидовине нипочем. До пределов незаконных Глуп, а денежки гребет... Всё равно что резать сонных - Обирать народ! --- Слышны толки: "Леность.... пьянство... Земство... волость.... мужики..." Это - местное дворянство И дворяне-степняки У степного дворянина Речь любимая своя: "Чебоксарская щетина", "Миргородская свинья", "Свекловица, мериносы", "Спрос на водку и барду", А у местного вопросы "Всесословные" в ходу, Граф Давыдов, князь Лобанов В центре этого кружка Излагают пользу планов, Не удавшихся пока. "Вся беда России В недостатке власти!- Говорят витии По сословной части.- Да! провинция пустеет: Города объяты сном, Земледелец наш беднеет, Дворянин поник челом. Кто не "высшего разбора", Убегай из наших мест, Ты - добыча прокурора, Мировой тебя заест! Кто теперь там толку сыщет? Народившийся кулак По селеньям зверем рыщет, Выжимает четвертак. Выбивают недоимку, Разоряют до гроша, Взятку, взятку-невидимку Ловит каждая душа! Даже божии стихии Ополчились на крестьян: Повсеместно по России - Вихри, штормы, ураган. Гром жилища зажигает, Нивы град господень бьет, Деньги земство обирает, Жадный волк уносит скот! С мужиком одним случилось - То-то он оторопел!- Даже почва провалилась, Отведенная в надел! Не затем мы уступали Наши древние права, Чтоб на наше место стали Становой и голова! Жаль родного достоянья, Жаль и бедных мужиков!.. Там - семейные преданья, Там - любезный прах отцов! Прах отцов - добыча тленья, А живому дорог день: Как из чумного селенья, Мы бежим из деревень!" Так искатели концессий, Потерпевшие наклад От хозяйственных профессий, Нашим земцам говорят. "Нет, а мы так не уходим! Обновив с народом связь, Мы народ облагородим,- Говорит - по Гнейсту - князь.- Мы судебно-полицейской Властью пьянство укротим!" И с улыбкой фарисейской Ренегаты вторят им. Князь Иван закончил пренья О вреде предоставленья Мужику гражданских прав, Неожиданно сказав: "Пусть глас народа - божий глас, Но все-таки мужик - скотина! Плохая шутка: свинопас И рядом правнук Гедимина. Враги дворян изобрели Нарочно земское компанство, Чтоб вши с крестьян переползли На благородное дворянство". Дворянин многоземельный С тайной думою своей Дышит скукою смертельной, Есть субъекты веселей: Генеральный бой дворянский Проиграв, они нашлись И войною партизанской На досуге занялись. Не рискуя головою, Эти рыцари страны, Так и рвут что можно с бою У народа, у казны: Взяв с подряда "разреженье" Государственных лесов, Произвесть опустошенье, Подменить у мужиков Земли - дело "партизана"; Он - процентщик, он - торгаш, Не уйдешь его капкана, Неизбежно дань отдашь! Четвертик фальшивой меры, Тайный фортель у весов... Впрочем, тут же есть примеры. Чу! Помещик Хватунов Сам кричит: "Удрал я штуку! Не зевайте! вот вам шанс!" И поет, друзьям в науку, Назидательный романс: ПЕСНЯ ОБ "ОРОШЕНИИ" Комитету "Поощренья Земледельческих Трудов" Сделать опыт орошенья Наших пашен и лугов Предложил я: снарядили Две комиссии в наш край И потом благословили, Дали денег: "Орошай!" Я поехал за границу, Пожуировал; затем Начал сеять свекловицу. Время мчалось, между тем, Дом мой стал богаче, краше, Сам толстею, что ни год. Вдруг запрос: "Успешно ль ваше Орошение идет?" "При ближайшем наблюденьи,- Отвечаю в комитет,- Нахожу, что в орошеньи В нашем крае - нужды нет, Труд притом безмерно дорог..."- Согласились: "Нет нужды!" А задаток - тысяч сорок - За посильные труды Комитет - не без участья Добрых душ - с меня сложил, И тогда - слезами счастья Грудь жены я оросил!.. Несколько голосов Браво, браво! ороситель! Браво, пьем за подвиг твой!.. Князь Иван Эй! орловский предводитель! Познакомь меня с Фомой! Я из чести, не из видов, Подружиться с ним готов. Прежде был - Денис Давыдов, Нынче - Фомка Хватунов! --- В каждой группе плутократов - Русских, немцев ли, жидов - Замечаю ренегатов Из семьи профессоров. Их история известна: Скромным тружеником жил И, служа науке честно, Плутократию громил, Был профессором, ученым Лет до тридцати, И, казалось, миллионом Не собьешь его с пути... Вдруг - конец истории - В тридцать лет герой - Прыг с обсерватории В омут биржевой!.. Вот москвич - родоначальник Этой фракции дельцов: Об отечестве печальник, Лучший тип профессоров, Встарь он пел иные песни, Искандер был друг его, Кроме каменной болезни, Не имел он ничего; Под опалой в оны годы Находился демократ, Друг народа и свободы, А теперь он - плутократ! Спекуляторские штуки Ловко двигает вперед При содействии науки Этот старый патриот... Вот другой - слывет за чудо: Говорун и острослов ("Леонид"- ему покуда Кличка у тузов). Он машинным красноречьем Плутократию дивит; Никаким противоречьем Не смущаясь, говорит В интересах господина. Заплати да тему дай, Говорильная машина Загудит: поднимет лай, Будет плакать и смеяться, Цифры, факты извращать, На Бутовского ссылаться, Марксом тону задавать. Предпочтя ученой славе Соблазнительный металл, Леонид сперва при Савве На посылках состоял, Подавал ему "идейки" (И сигары - иногда), Знал к редакторам лазейки, К представителям суда, Составлял "записки", "мненья", Сплетни прессы отражал, И в директоры правленья Наконец попал! Тут уж торная дорога: Нахватав десяток мест, Как за пазухой у бога Он живет; по-барски ест, На балы к концесьонерам Возит куколку-жену И поет акционерам Вечно песенку одну, Смысл известный: "Дивидендов Нет покамест - ожидай! И не медля шесть процентов Нам в награду отчисляй!" Кризис: дело не спорится, Денег нет, должны кругом, В дверь правления стучится С исполнительным листом Пристав: кассу запирает, Мебель штемпелем клеймит. Леонид не унывает И цинически острит: "Мат, конечно, предприятью, А правленью - не беда! Стул с казенною печатью Так же мягок, господа!.." Нынче счету нет артистам, Что таким путем пошли И на помощь аферистам Силу знанья принесли. Всякий план, в основе шаткий, Как на сваях утвердят: Исторической подкладкой, Перспективами снабдят! Дело их - стоять на страже "Государственных идей". Нет еще идеи даже, Есть один намек о ней,- Уж бегут они к патронам, Выговаривают пай. Начинают скромным тоном: "Нужный банк"... "Забытый край"... Дальше - громче пропаганда, Загорается война, Кто за Шмита, кто за Странда! Правду вывернув до дна, Чудо сделают из края, Этнографией блеснут, И статистика такая... Где они ее берут? Аргумент экономический, Аргумент патриотический, И важнейший, наконец, С точки зренья стратегической Аргумент - всему венец!.. Из пяти одна затея Удалась - набит карман! А гуманная идея Отошла на дальний план. Новый туз-богач в итоге, И сказались барыши Лишней гривною в налоге С податной души... Надо честь отдать почину - Разбудили Русь они: И купцу, и дворянину Плохо спится в наши дни; Прежде Русь стихи писала, Рифмам не было числа, А теперь практичней стала: На проекты налегла! Предприимчивостью чудной Переполнились сердца, Нет теперь задачи трудной, Каждый план найдет дельца. Запрудят Неву, каналы По Сахаре проведут!.. Дайте только капиталы, Обеспечьте риск и труд... Да, постигла и Россия Тайну жизни наконец: Тайна жизни - гарантия, А субсидия - венец! Будешь в славе равен Фидию, Антокольский! изваяй ("Гарантию" и "субсидию",) Идеалам форму дай! Окружи свое творенье Барельефами: толпой Пусть идут на поклоненье И ученый и герой; Пусть идут израильтяне И другие пришельцы, И российские дворяне, И моршанские скопцы... --- Беседа кипит не смолкая, И льется рекою вино, Великих и малых равняя; Все группы смешались давно. Зацепин в ударе, как воду Венгерское пьет; Леонид, Великому мужу в угоду, Вистует ему и лисит. Из оперы новые лица Явились; затеялся спор: Которая выше певица, Который пошлее актер. Веселый толстяк краснорожий, Хохочет Иванушка-шут, И муж государственный тоже, Подвыпив, беседует тут: "Да-с, наша тропа не без терний! Энергия - свойство мое, Но на сорок восемь губерний Всегда ли достанет ее?.." Но был один - он общества чуждался; Построивши дорогу в восемь верст, На собственном величьи помешался Остзейский туз - барон фон Клоппенгорст. Он вынуждал к невольному решпекту - Торжественность в осанке и в лице; Пусти нагим по Невскому проспекту - Покажется: он в тоге и венце. Он не сгибал своей баронской выи Ни перед кем; на лбу его крутом Начертано: "Трудился для России, И памятник воздвиг себе притом!" Он был смешон картинно, грандиозно И шумный пир эффектно оттенял. Он пил один, насупив брови грозно, По слову в час медлительно ронял. Молчит ли он - особая манера Молчать... глядит - победоносный взор! Идет ли он - незыблемая вера, Что долг других давать ему простор. Среди судов обычного размера Так шествовал в Россию "Монитор"... Остроумная случайность! На соседа не похож, Представлял другую крайность Эдуард Иваныч Грош - Господин на ножках низких, Весел, юрок и румян, Из породы самых близких К человеку обезьян. К разным группам подбегает, Щурит глазки, руки жмет И головкою кивает, И хихикает, и врет. Голосок его пискливый Раздается там и тут; Толстый, маленький, плешивый, Сибарит, делец и шут - Он, как ртуть, на всяком месте; Слышит - кто-то говорит: "Нужно завтра акций двести..." -"На налицность? на кредит?.." По рукам в минуту хлопнул И бежит туда бегом, Где услышит слово "лопнул". "Кто? Какой торговый дом?.." -"Лопнул - шар!.." Зимою в санках Вечно встретите его; Он на бирже, в думе, в банках, Нет собранья без него: Это высшего разряда Фактор - сила наших дней. Телеграфов с ним не надо, Ни газетных новостей. Светский мир и мир подпольный Дань равно ему несут, Как револьвер шестиствольный Он заряжен! С виду шут, Он неспроста бьет баклуши, Он трудится больше нас: Настороженные уши, Волчий зуб и лисий глаз! Что вам нужно? Закладную? Моську, мужа... дачу, дом, Капитал?.. Рекомендую: Не ударит в грязь лицом! Честолюбье ль вас тревожит?- Он карьере даст толчок, Даже выхлопотать может Португальский орденок! По руке пригнать перчатку - Дело Гроша! Всюду вхож, Он туда протиснет взятку, Что руками разведешь!.. Гроша вывели из мрака Случай, ловкость и родня; Не выходит он из фрака, Пробудясь, кричит: коня! В девять - рыщет по трущобам, Ищет нужного дельца, В десять - шествует за гробом Сановитого лица; До двенадцати - в передних У влиятельных господ, В час - в приюте малолетних, Где молебен и отчет, В два - за завтраком с кокоткой (Он - кокоток первый друг), С трех - на бирже... День короткой - Пообедать недосуг! Вечер: два-три комитета, Оперетка и балет, И у дамы полусвета За рулеткой - дня рассвет! --- Тише!.. новый гость явился; Все вскочили, сам барон Клоппенгорст пред ним склонился, Подал руку... Кто же он? Кто он? действуя практически, Я обязан умолчать, Но могу аллегорически Петухом его назвать. Нет вернее аттестации: Золото клюет - Возвращает... ассигнации! Плавно он идет С видом скромного достоинства: Словно пред вождем Дрессированное воинство, Смолкло всё кругом... Поздоровался с Саввой Степанычем, Крепко палец Зацепе сдавил, Пошутил с Эдуардом Иванычем: "У! Как бледен! Опять пошалил?" "Испугался проекта Дерницына: Об общественной пользе поет, А в душе - идеалы Плотицына! Зазевайся -. . . . . . . ." А затем неизвестность пошлейшая! К сожаленью, беседа дальнейшая Шла вполголоса... "Время на бал!"- Уходя, незнакомец сказал. К счастью, он вернулся снова, На минуту сел, И тогда четыре слова Я поймать успел. "Нужно выждать две недели,- Савве он сказал.- Нужно выждать: не созрели..." И, допив бокал, Вышел... --- Экс-писатель бледнолицый Появился, Пьер Кульков; Был он долго за границей По комиссиям дельцов И друзьям поклон собрата Из Италии привез. Вожделений плутократа, Так сказать, апофеоз Совмещал в себе фон Руге: Ухватив громадный куш, Он ушел - на светлом юге Отдыхать. "Великий муж!- Говорят ему витии,- Не пугайся клеветы! Предприимчивость России На такие высоты Ты вознес, что миллиарда Увезенного не жаль!.." Не без чувства и азарта, Устремляя очи в даль, Рассказал турист свиданье С удалившимся дельцом; Было общее молчанье, Пел рассказчик соловьем: "Я посетил отшельника Севильи, На виллу Мирт хотелось мне взглянуть; Пред ней поэт преклонится - в бессильи Вообразить прекрасней что-нибудь! Из мрамора каррарского колонны, На потолках сибирский малахит, И в воздухе висящие балконы, И с одного - в Европе лучший вид! Там он любил сидеть после обеда И несколько тревожился лишь тем, Что тот же вид доступен для соседа,- Его девиз: я не делюсь ни с кем! Он этим был глубоко опечален И наконец соседа победил: Настроил он искусственных развалин И чудный вид соседу заградил!.. Весь под шатром навесов виноградных Шел путь к нему извилистой тропой; Не пожалев расходов беспощадных, Он срыл сады - и сделал путь прямой! Так он живет, так тратит он доходы, Всем жертвуя комфорту своему... Кругом цветы... искусственные воды... Его оркестр обходится ему В огромный куш. Устроив род престола, Уходит он в свой музыкальный зал, И, так сказать, оркестру внемлет (solo)! Вот жизнь его... вот жизни идеал!.." --- "По такому идеалу Может только жить - кретин!- Вдруг сказал вошедший в залу Незадолго господин. (Сумасшедший или гений?- Возникал в уме вопрос После кратких наблюдений Над вошедшим.)- Он унес Из России миллионы И, построив пышный гроб, На визиты, на поклоны Чуть не царственных особ Он рассчитывал, сгорая Честолюбием... Увы! Едут мимо, не склоняя Перед Руге головы! У него в груди есть рана, Нанесенная ему Катастрофою Седана. Угадайте: почему? Перед боем франко-прусским Переписывался он С императором французским, За серебряный мильон Титул герцога - я слышал - Уж совсем приторговал... Вдруг скандал седанский вышел - Продавец банкротом стал! И теперь о том герое (Не забавный ли пассаж?) В целом мире плачут трое - Сын, жена... да Руге наш! Пожалей, честная публика! Где купить высокий сан? Уж во Франции - республика! Титлов нет у англичан На продажу... а Германия?.. Он и так - немецкий фон... Таковы его страдания... Где же счастье?.. Дурень он! Дайте мне его мильоны, Я бы им протер глаза! Не висячие балконы - Я бы создал чудеса! Петр Великий в Сестербеке Порт громадный замышлял; Здесь в великом человеке Гений, видимо, дремал, Но и в малом человечке Он не дремлет иногда: Нужен порт... на Черной речке! Вот идея, господа! Все другие планы к черту! Составляйте капитал: Смело строй дорогу к порту И веди к нему канал! Подойдут вагон и барка И корабль... Сдавай, грузи! Как маяк, горящий ярко, Будет порт мой на Руси! Я уж рельсы дал дорогам, Я войскам оружье дал... В новый путь иду я с богом... Составляйте капитал! С деньгами, с гением Чудным движением Русь оживим. Море Балтийское, Море Каспийское Соединим! Вот занятие! вот дело! Можно душу положить! Ненавижу нежить тело, Нервы праздностью томить. Уж давно я был бы Крезом, Мог бы лавры пожинать, Но беспошлинным железом Не хочу я торговать. Металлических заводов С пивоваренным котлом Я не строю для доходов... Наживаться воровством Сродно подлому холопу! Цель моя: к окну в Европу, Что прорублено Петром, Вековой пристроить дом!" (Уходит быстро и с эффектом, еще в комнате надев шляпу.) Голос князя Ивана Появился метеором - Метеором и пропал! Никогда он не был вором, А людей с сумой пускал. У него своя контора: "Переписки векселей", Нужно штат удвоить скоро. В день до тысячи рублей Платит он одних процентов. То-то жизнь! топи камин Грудой старых документов Да на новых ставь: Ладьин А в стяжательстве не грешен, Сам последнее отдаст... Чье-то замечание Но зато ведь он помешан? Голос князя Ивана Нет, большой энтузиаст! Занимая всюду деньги И пристроить их спеша, Ищет он по шапке Сеньки... Идеальная душа!... --- В летний день у пристани канала Собралась толпа, чего-то ждет... Духовенство шествует сначала, А за ним комиссия идет: Шитые мундиры, эполеты! Чу! вдали запели бурлаки! Но они не тощи, как скелеты, На подбор красавцы мужики, "В шелковых рубахах!"- шепчут бабы. "Глянь и Савва!"- гаркнула толпа. С деревянной ложкою у шляпы И с железным гребнем у пупа, Сам купец-подрядчик бичевою Тянет барку... К пристани пришли... Отслужив молебен чередою, Пировать в палатку побрели. В торжестве открытия канала Сам министр участье принимал, Но не струсил Саввушка нимало, Речь его сиятельству сказал! Был тогда вельможа этот в силе, Затевал громадные дела... Эта речь "в народном, русском стиле" Миллионы Савве принесла. Нынче он... да словом: нет другого! Савву надо в летописи внесть: Савву бог сподобил даром слова На Руси богатство приобресть! Но, начав карьеру бичевою, Любит он простого "мужичка", Вспоминая прошлое порою, Напевает песню бурлака, Ту, что пел когда-то на канале... Выпив тост за "братьев-мужиков", Он запел... что было русских в зале, Подошли - и стройный хор готов: В ГОРУ! (Бурлацкая песня) Хлебушка нет, Валится дом, Сколько уж лет Каме поем Горе свое, Плохо житье! Братцы, подъем! Ухнем, напрем! Ухни, ребята! гора-то высокая... Кама угрюмая! Кама глубокая! Хлебушка дай! Экой песок! Эка гора! Экой денек! Эка жара! Камушка! сколько мы слез в тебя пролили! Мы ли, родная, тебя не доволили? Денежек дай! Бросили дом, Малых ребят... Ухнем, напрем!.. Кости трешшат! На печь бы лечь, Зиму проспать, Летом утечь С бабой гулять! Экой песок! Эка гора! Экой денек! Эка жара! Ухни, ребята! гора-то высокая!.. Кама угрюмая! Кама глубокая! Нет те конца!.. Эдак бы впрячь В лямку купца - Лег бы богач!.. Экой песок! Эка гора! Экой денек! Эка жара! Эй! ветерок! Дуй посильней! Нам хоть часок Дай повольней!.. --- Два-три подрядчика с дедушкой Саввой В пение душу кладут; Спой так певец - наградили бы славой! За сердце звуки берут. Что ж это, господи! всех задушевней Шкурина голос звучит! Веет лесами, рекою, деревней, Русской истомой томит! Всё в этой песне: тупое терпение, Долгое рабство, укор... Чуть и меня не привел в умиление Этот разбойничий хор!.. ЭПИЛОГ "Я - вор!" - вдруг громко прозвучал Какой-то голос исступленный. По зале шепот пробежал И смолк. Глубоко удивленный, Плотнее к двери я приник: Изнеможенный и печальный, Перед столом сидел старик... Ужель Зацепа гениальный? Да, верно! Бледен, как мертвец, В очах глубокое страданье... Чу! новый вопль! И наконец - Неудержимое рыданье! Князь Иван Полно! полно! плакать стыдно, Сядем лучше в домино. Постороннему - обидно, А друзьям твоим - смешно! Ты подобен той гетере, Что на склоне блудных дней Горько плачет о потере Добродетели своей! Не воротится невинность, Как глубоко ни грусти, Лишь нарушишь пира чинность И заставишь нас уйти! --- Ушел Эфруси, важный грек, Кивнув собранью величаво... "Куда же вы?- воскликнул Савва.- Зацепин - умный человек, Но человек немного странный: Впадает он, напившись пьян, Как древле Грозный Иоанн, В какой-то пафос покаянный... Но - ничего! Гроза пройдет, И завтра ж - побожиться смею - Великий ум изобретет Золотоносную идею! Как под дождем цветы растут Сильней,- прибавил он к евреям,- Так эти бури придают Наутро блеск его идеям!.." Зацепин Я - вор! Я - рыцарь шайки той Из всех племен, наречий, наций, Что исповедует разбой Под видом честных спекуляций! Где сплошь да рядом - видит бог!- Лежат в основе состоянья Два-три фальшивых завещанья, Убийство, кража и поджог! Где позабудь покой и сон, Добычу зорко карауля, Где в результате - миллион Или коническая пуля! --- Как огорошенные градом, Ушли остзейские тузы, Жиды вскочили... стали рядом... "Куда? Сейчас - конец грозы!" И любопытные евреи Остались... Воздух душен стал... Зацепа рвал рубашку с шеи И истерически рыдал... Князь Иван На миллион согреша, На миллиарды тоскует! То-то святая душа! Что же сей сон знаменует? Бедный Зацепа - поэт, Горе его - непрактичность; Нынче раскаянья нет. Как ни зацапай наличность, Мы оправданье найдем! Нынче твердит и бородка: "Американский прием", "Великорусская сметка!" Грош у новейших господ Выше стыда и закона; Нынче тоскует лишь тот, Кто не украл миллиона. Бредит Америкой Русь, К ней тяготея сердечно... Шуйско-Ивановский гусь - Американец?.. Конечно! Что ни попало - тащат, "Наш идеал,- говорят,- Заатлантический брат: Бог его - тоже ведь доллар!.." Правда! но разница в том: Бог его - доллар, добытый трудом, А не украденный доллар! Зацепин К религии наклонность я питал, Мечтал носить железные вериги, А кончил тем, что утверждал Заведомо подчищенные книги... (Рыдает) Князь Иван Ты книги подчистил? и только! Уйми щекотливую честь! Ах! если б все выпили столько, Не то услыхали б мы здесь! Тернисты пути совершенства, И Русь помешалась на том: Нельзя ли земного блаженства Достигнуть обратным путем? Позорные пятна на чести, Торжественный, крупный скандал И тысяч четыреста... двести В итоге - вот наш идеал! Тебя угнетает сознанье, Что шатко общественный крест Ты нес, получая даянье С пятнадцати прибыльных мест? Утешься! Под жертвою крупной Таится подход к грабежу, Под маской добра неприступной Холодный расчет докажу! Завидуешь доблестям мужа, Что несколько раз устоял И, плутни других обнаружа, Копеечки сам не украл? Гонитель воров беспощадный, Блистающий честностью муж Ждет случая хапнуть громадный, Приличный амбиции куш! Дождется - и маску смиренья Цинически сбросит с лица... Утешься! Блаженство паденья - Конечная цель мудреца!.. --- Редела дружная семья Поочередно подходили К Зацепе верные друзья И успокоиться просили: "Не плачь! безгрешен только бог, Не плачь! Не хуже ты другого!" Ответ: рыданье, тяжкий вздох Или язвительное слово! --- Тронут ближнего несчастьем, Миллионщик-мукомол К удрученному с участьем И с советом подошел: "Чтобы совесть успокоить, Поговей-ка ты постом, Да советую устроить Богадельный дом. Перед ризницей святою В ночь лампадки зажигай, Да получше, без отстою, Масло наливай" Подошел и Федор Шкурин. "Прочь! не подходи! Вместо сердца грош фальшивый У тебя в груди! Ты ребенком драл щетину Из живых свиней, А теперь ты жилы тянешь Из живых людей!" Шкурин голову повесил, "Тык-с!- пробормотал... Князь Иван один был весел. "Браво!"- он сказал. Дружен был старик с Зацепой, Он к нему подсел - Укротить порыв свирепый В свой черед хотел... Князь Иван Ты Шиллера, должно быть, начитался Иль чересчур венгерского хлебнул! Кто не мечтал... и кто не оказался Отступником? Кто круто не свернул С прямых путей - по воле... поневоле?.. Припомни-ка товарищей по школе: Окончив курс, на лекции студентам Ученый Швабс с энергией внушал Любовь к труду, презрение к процентам, Громя тариф, налоги, капитал. Сочувственно ему внимали классы... А ныне он - директор ссудной кассы... "Судья лишь тот, кто богу сам не грешен, А мой принцип - прощенье и любовь!- Говаривал Володя Перелешин.- Кто низко пал - воспрянуть может вновь, Не бичевать, жалеть должны мы вора..." А ныне он - товарищ прокурора... Граф Твердышов... уж он ли над Россией, Над мужичком голодным не грустил? А кончил тем, что с земской гарантией По пустырям дорогу проложил И с помощью ненужной той дороги Отяготил крестьянские налоги... Защепин (внезапно вскакивает) Хлебушка нет, Валится дом, Сколько уж лет Каме поем Горе свое! Князь Иван Эх, ты! Некстати перервал! Шумит, как угли в самоваре! А я бы, верно, перебрал Весь Петербург: я был в ударе! Зацепин Горе! Горе! хищник смелый Ворвался в толпу! Где же Руси неумелой Выдержать борьбу? Ох! горька твоя судьбина, Русская земля! У мужицкого алтына, У дворянского рубля Плутократ, как караульный, Станет на часах, И пойдет грабеж огульный, И - случится крррах! --- Он осушил стакан воды, Порывы грусти тише стали; Не уходившие жиды Его почти не понимали; Они подумали, что он Свершил в России преступленье, Украв казенный миллион, И - предложили наставленье. ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ Денежки есть - нет беды, Денежки есть - нет опасности (Так говорили жиды, Слог я исправил для ясности). Вытрите слезы свои, Преодолейте истерику. Вы нам продайте паи, Деньги пошлите в Америку. Вы рассчитайте людей, Вы распустите по городу Слух о болезни своей, Выкрасьте голову, бороду, Брови... Оденьтесь тепло. Вы до Кронштадта на катере, Вы на корабль... под крыло К нашей финансовой матери. Денежки - добрый товар,- Вы поселяйтесь на жительство, Где не достанет правительство, И поживайте как - царрр!.. Зацепин Прочь! гнушаюсь ваших уз! Проклинаю процветающий, Всеберущий, всехватающий, Всеворующий союз!.. --- Ушли, полны негодованья, Жиды-банкиры... Леонид С последним словом увещанья Перед Зацепиным стоит. Леонид Явленье - строго говоря - Не ново с русскими великими умами: С Ивана Грозного царя До переписки Гоголя с друзьями, Самобичующий протест - Российских граждан достоянье! Его, как ржа железо, ест Душевной немощи сознанье; Забыта истина одна, Что рыцарская честь в России невозможна... Мы искалечены безбожно, И разве наша в том вина? (Пауза. Оратор всматривается в лицо Зацепы, наблюдая впечатление своей речи. Зацепин закрывает глаза.) Русской души не понять иноверцу... Пусть он бичует себя, господа! Дайте излиться прекрасному сердцу! Нет в покаяньи стыда. Что за нелепость - крестьянин не сеченный? Нечем тут хвастать, а лучше молчать: Темные пятна души изувеченной Русскому глупо скрывать, Неисчислимы орудья клеймящие! Если кого не коснулись они, Это - не Руси сыны настоящие, Это - уроды! Куда ни взгляни, Всё под гребенку подстрижено, Сбито с прямого пути, Неотразимо обижено... Где же спасенье найти? Где? "В миллионах!"- так жизнь подсказала, Гений достигнуть помог... Горе одно: он убить идеала В сердце прекрасном не мог... О, роковая судеб неизбежность! В практике - строгий делец, Голубь в душе - благородство и нежность!.. Вот его драма... Уснул наконец... (Пауза. Оратор снова всматривается в лицо Зацепы, сидящего с закрытыми глазами, и продолжает более развязным тоном.) Уж лучше бить, чем битым быть, Уж лучше есть арбузы, чем солому... Сознал ты эту аксиому? Так, стало, не о чем тужить! Знай свой шесток и дань плати культуре! На Западе Мишле, Эдгар Кине, Овсянников в родной твоей стране - Явленья, верные натуре! И то уж хорошо, что выиграл ты бой... Толпа идет избитою тропой; Рабы довольны, если сыты, Но нам даны иные аппетиты... О господи! удвой желудок мой! Утрой гортань, учетвери мой разум! Дай ножницы такие изобресть, Чтоб целый мир остричь вплотную разом - Вот русская незыблемая честь!.. (Зацепин кидается к Леониду с кулаками, его удерживают.) Князь Иван Дай венгерского старейшего! Дружно тост провозгласим: "За философа новейшего!" Вы - мальчишки перед ним! Ничего не будет нового, Если завтра у него На спине туза бубнового Мы увидим... ничего! Но гораздо вероятнее, Что его карьера ждет Деликатнее, опрятнее. Миллионы наживет! Савва (хлопоча между тем около Зацепина, говорит вполголоса) Опомнись, Гриша! что с тобой? Себя клеймишь, друзей порочишь, Нехорошо! Уйди домой И там беснуйся сколько хочешь. Или ты выгодным нашел Пустить молву между врагами, Что состоянье приобрел Ты незаконными путями? Опомнись! У тебя есть сын... Услышит... Зацепин У меня нет сына... ( Бросает Савве телеграмму. ) Савва ( читает ) "Сегодня умер Константин". Так вот разгадка! вот причина! Недаром он с утра ходил Угрюм и зол в хандре глубокой, Недаром так безумно пил... Удар, действительно, жестокий!... --- Гриша - образчик широких натур - Смолоду в крайности резко бросался: То миллионов желал самодур, То в монастырь запереться сбирался. И богомолец, и ротмистр лихой, И хлебосол - предводитель дворянства, Стал он со временем туз откупной - Эксплуататор народного пьянства. Откуп решили; герой не хотел Праздно сидеть на своем капитале И провалился - по новости дел.... Многие так провалились в начале. Бывший гусар, зарядив пистолет, Дерзко на бирже сыграл на остатки - Вывезло счастье!... Уверовал свет В гений Зацепы... Постигнув порядки Новой эпохи, и он не дремал: Счастливо, нет ли, на бирже играя, Давние связи Зацепа скреплял, Ловко услуги свои предлагая: Деньги "свободные" взять у друзей И возвратить с дивидендом высоким - Чудное средство для скрепы связей! Гриша прослыл финансистом глубоким. Стали к нему, как ручьи в океан, Тайные нити успеха стекаться, Мысль озарила - неси к нему план, А без Зацепы не смей и соваться.... Слух по столице пронесся один - Сделано слишком уж дерзкое дело! Входит к Зацепе единственный сын: "Правда ли?", "Правда ли?"- юноша смело Сыплет вопросы - и нет им конца; Вспыхнула ссора. Зацепа взбесился. Чтоб не встречать и случайно отца, Сын непокорный в Москву удалился. Там он оканчивал курс, голодал, Письма и деньги отцу возвращая. Втайне Зацепа о нем тосковал.... Вдруг телеграмма пришла роковая: "Ранен твой сын". Через сутки письмом Друг объяснил и причину дуэли: "Вором отца обозвали при нем".... Черные мысли отцом овладели, Утром он к сыну поехать хотел, Но и другая пришла телеграмма... Как ни крепился старик - не стерпел. И разыгралась воочию драма... --- Князь острил, бурлил Зацепа, Леонид не уходил, Он посматривал свирепо Да с азартом водку пил. Савва - честь ему и слава! - "Сядем в горку!"- вдруг сказал. Стол накрыт - пошла забава, Что ни ставка - капитал! Рассчитал недурно Савва: И Зацепин к ним подстал. (1875) СТИХОТВОРЕНИЯ 1875-1877 3. С<АЛТЫКО>ВУ (При его отъезде за границу) О нашей родине унылой В чужом краю не позабудь И возвратись, собравшись с силой, На оный путь - журнальный путь... На путь, где шагу мы не ступим Без сделок с совестью своей, Но где мы снисхожденье купим Трудом у мыслящих людей. Трудом и бескорыстной целью... Да! будем лучше рисковать, Чем безопасному безделью Остаток жизни отдавать. (1867,12 апреля 1875) 4.КАК ПРАЗДНУЮТ ТРУСУ Время-то есть, да писать нет возможности. Мысль убивающий страх: Не перейти бы границ осторожности - Голову держит в тисках! Утром мы наше село посещали, Где я родился и взрос. Сердце, подвластное старой печали, Сжалось; в уме шевельнулся вопрос: Новое время - свободы, движенья, Земства, железных путей. Что ж я не вижу следов обновленья В бедной отчизне моей? Те же напевы, тоску наводящие, С детства знакомые нам, И о терпении новом молящие Те же попы по церквам. В жизни крестьянина, ныне свободного, Бедность, невежество, мрак. Где же ты, тайна довольства народного? Ворон в ответ мне прокаркал: "Дурак!" Я обругал его грубо невежею. На телеграфную нить Он пересел."Не донос ли депешею Хочет в столицу пустить?" Глупая мысль, но я, долго не думая, Метко прицелился. Выстрел гремит: Падает замертво птица угрюмая, Нить телеграфа дрожит... (1870, апрель 1876) 5. ЧТО НОВОГО? Администрация - берет И очень скупо выпускает, Плутосократия дерет И ничего не возвращает, По приглашению властей Дворяне ловят демагогов; Крестьяне от земли, кормилицы своей, Бегут, под бременем налогов, И пропиваются вконец по кабакам, И пьяным по колено море... Да будет стыдно нам! да будет стыдно нам За их невежество и горе!.. 6. МОЛОДЫЕ ЛОШАДИ (Вчерашняя сцена) Лошади бойко по рельсам катили Полный громадный вагон. С рельсов сошел неожиданно он... Лошади рьяны и молоды были - Дружно рванулись... опять и опять - Не поддается вагон ни на пядь, С час они силы свои напрягали, Надорвались - и упали... "Бедные!"- кто-то сказал из окна. "Глупые!"- кто-то заметил с балкона... О, поскорее на рельсы!.. Страшна Тяжесть сошедшего с рельсов вагона. (1876) 7. ПРАЗДНОМУ ЮНОШЕ Что сидишь ты сложа руки? Ты окончил курс науки, Любишь русский край, Остроумно, интересно Говоришь ты, мыслишь честно... Что же? Начинай! Иль тебе всё мелко, низко? Или ждешь труда - без риска? Времена не те! В наши дни одним шпионам Безопасно, как воронам В городской черте. (1876) 8. ЗИНЕ Ты еще на жизнь имеешь право, Быстро я иду к закату дней. Я умру - моя померкнет слава, Не дивись - и не тужи о ней! Знай, дитя: ей долгим, ярким светом Не гореть на имени моем,- Мне борьба мешала быть поэтом, Песни мне мешали быть бойцом. Кто, служа великим целям века, Жизнь свою всецело отдает На борьбу за брата-человека, Только тот себя переживет... (18 мая 1876) 9. ЗИНЕ Двести уж дней, Двести ночей Муки мои продолжаются; Ночью и днем В сердце твоем Стоны мои отзываются, Двести уж дней, Двести ночей! Темные зимние дни, Ясные зимние ночи... Зина! закрой утомленные очи! Зина! усни! (4 декабря 1876, ночь) 10. ДРУЗЬЯМ Я примирился с судьбой неизбежною, Нет ни охоты, ни силы терпеть Невыносимую муку кромешную! Жадно желаю скорей умереть. Вам же - не праздно, друзья благородные, Жить и в такую могилу сойти, Чтобы широкие лапти народные К ней проторили пути... (Декабрь 1876) 11. СЕЯТЕЛЯМ Сеятель званья на ниву народную! Почву ты, что ли, находишь бесплодную, Худы ль твои семена? Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами? Труд награждается всходами хилыми, Доброго мало зерна! Где же вы, умелые, с бодрыми лицами, Где же вы, с полными жита кошницами? Труд засевающих робко, крупицами, Двиньте вперед! Сейте разумное, доброе, вечное, Сейте! Спасибо вам скажет сердечное Русский народ... (Декабрь 1876) 12. МОЛЕБЕН Холодно, голодно в нашем селении. Утро печальное - сырость, туман, Колокол глухо гудит в отдалении, В церковь зовет прихожан. Что-то суровое, строгое, властное Слышится в звоне глухом, В церкви провел я то утро ненастное - И не забуду о нем. Всё население, старо и молодо, С плачем поклоны кладет, О прекращении лютого голода Молится жарко народ. Редко я в нем настроение строже И сокрушенней видал! "Милуй народ и друзей его, боже!- Сам я невольно шептал.- Внемли моление наше сердечное О послуживших ему, Об осужденных в изгнание вечное, О заточенных в тюрьму, О претерпевших борьбу многолетнюю И устоявших в борьбе, Слышавших рабскую песню последнюю, Молимся, боже, тебе". Декабрь 1876 13. Музе О муза! наша песня спета. Приди, закрой глаза поэта На вечный сон небытия, Сестра народа - и моя! 1876 14. Вступление к песням 1876-77 годов Нет! не поможет мне аптека, Ни мудрость опытных врачей: Зачем же мучить человека? О небо! смерть пошли скорей! Друзья притворно безмятежны, Угрюм мой верный черный пес, Глаза жены сурово нежны: Сейчас я пытку перенес Пока недуг молчит, не гложет, Я тешусь странную мечтой, Что потолок спуститься может На грудь могильную плитой. Легко бы с жизнью я расстался, Без долгих мук... Прости, покой! Как ураган недуг примчался: Не ложе - иглы подо мной. Борюсь с мучительным недугом, Борюсь - до скрежета зубов... О муза! ты была мне другом, Приди на мой последний зов! Уж я знавал такие грозы; Ты силу чудную дала, В колючий терн вплетая розы, Ты пытку вынесть помогла. Могучей силой вдохновенья Страданья тела победи, Любви, негодованья, мщенья Зажги огонь в моей груди! Крылатых грез толпой воздушной Воображенье насели И от моей могилы душной Надгробный камень отвали! 1876 15. Отрывок ... Я сбросила мертвящие оковы Друзей, семьи, родного очага, Ушла туда, где чтут пути Христовы, Где стерегут оплошного врага. В бездействии застала я дружины; Окончив день, беспечно шли ко сну И женщины, и дети, и мужчины, Лишь меж собой вожди вели войну... Слова... слова... красивые рассказы О подвигах... но где же их дела? Иль нет людей, идущих дальше фразы? А я сюда всю душу принесла!.. Декабрь 1876 или ноябрь 1877 16. Старость Просит отдыха слабое тело, Душу тайная жажда томит. Горько ты, стариковское дело! Жизнь смеется,- в глаза говорит: Не лелей никаких упований, Перед разумом сердце смири, В созерцаньи народных страданий И в сознанье бессилья - умри... Декабрь 1876 или январь 1877 17. Приметы Видно, вновь в какой нелепости Молодежь уличена,- На квартиры возле крепости Поднимается цена. Каждый день старушки бледные Наезжают в гости к нам И берут лачужки бедные По неслыханным ценам. Оживает наша тихая Палестина,- к Рождеству Разоденусь, как купчиха, я И копейку наживу. Между 1874 и 1877 18. Приговор "...Вы в своей душе благословенной Парии - не знает вас народ, Светский круг, бездушный и надменный, Вас презреньем хладным обдает. И звучит бесцельно ваша лира, Вы певцами темной стороны - На любовь, на уваженье мира Не стяжавшей права - рождены!.." Камень в сердце русское бросая, Так о нас весь Запад говорит. Заступись, страна моя родная! Дай отпор!.. Но родина молчит... Ночь с 7 на 8 января 1877 19. Дни идут... всё так же воздух душен, Дряхлый мир - на роковом пути... Человек - до ужаса бездушен, Слабому спасенья не найти! Но... молчи, во гневе справедливом! Ни людей, ни века не кляни: Волю дав лирическим порывам, Изойдешь слезами в наши дни... Ночь с 8 на 9 января 1877 20. Есть и Руси чем гордиться, С нею не шути, Только славным поклониться - Далеко идти! Вестминстерское аббатство Родины твоей - Край подземного богатства Снеговых степей... 21. ПОСВЯЩЕНИЕ Вам, мой дар ценившим и любившим, Вам, ко мне участье заявившим В черный год, простертый надо мной, Посвящаю труд последний мой! Я примеру русского народа Верен: "В горе жить - Некручинну быть" - И, больной работая полгода, Я трудом смягчаю мой недуг: Ты не будешь строг, читатель-друг! 1 февраля 1877 22.Из поэмы "Мать" 1 В насмешливом и дерзком нашем веке Великое, святое слово: "мать" Не пробуждает чувства в человеке. Но я привык обычай презирать. Я не боюсь насмешливости модной. Такую музу мне дала судьба: Она поет по прихоти свободной Или молчит, как гордая раба, Я много лет среди трудов и лени С постыдным малодушьем убегал Пленительной, многострадальной тени, Для памяти священной... Час настал!.. Мир любит блеск, гремушки и литавры, Удел толпы - не узнавать друзей, Она несет хвалы, венцы и лавры Лишь тем, чей бич хлестал ее больней; Венец, толпой немыслящею свитый, Ожжет чело страдалицы забытой - Я не ищу ей позднего венца. Но я хочу, чтоб свет души высокой Сиял для вас средь полночи глубокой, Подобно ей несчастные сердца!.. Быть может, я преступно поступаю, Тревожа сон твой, мать моя? прости! Но я всю жизнь за женщину страдаю. К свободе ей заказаны пути; Позорный плен, весь ужас женской доли, Ей для борьбы оставил мало сил, Но ты ей дашь урок железной воли... Благослови, родная: час пробил! В груди кипят рыдающие звуки, Пора, пора им вверить мысль мою! Твою любовь, твои святые муки, Твою борьбу - подвижница, пою!.. 2 Я отроком покинул отчий дом. (За славой я в столицу торопился.) В шестнадцать лет я жил своим трудом И между тем урывками учился. Лет двадцати, с усталой головой, Ни жив, ни мертв (я голодал подолгу), Но горделив - приехал я домой. Я посетил деревню, нивы, Волгу - Всё те же вы - и нивы, и народ... И та же всё - река моя родная... Заметил я новинку: пароход! Но лишь на миг мелькнула жизнь живая. Кипела ты - зубчатым колесом Прорытая - дорога водяная, А берега дремали кротким сном. Дремало всё: расшивы, коноводки, Дремал бурлак на дне завозной лодки, Проснется он - и Волга оживет! Я дождался тягучих мерных звуков... Приду ль сюда еще послушать внуков, Где слышу вас, отцы и сыновья! Уж не на то ль дана мне жизнь моя? Охвачен вдруг дремотою и ленью, В полдневный зной вошел я в старый сад; В нем семь ключей сверкают и гремят. Внимая их порывистому пенью, Вершины лип таинственно шумят. Я их люблю: под их зеленой сенью, Тиха, как ночь, и легкая, как тень, Ты, мать моя, бродила каждый день. У той плиты, где ты лежишь, родная, Припомнил я, волнуясь и мечтая, Что мог еще увидеться с тобой, И опоздал! И жизни трудовой Я предан был, и страсти, и невзгодам, Захлеснут был я невскою волной... Я рад, что ты не под семейным сводом Погребена - там душно, солнца нет; Не будет там лежать и твой поэт... .................................. .................................. .................................. .................................. И наконец вошел я в старый дом, В нем новый пол, и новые порядки; Но мало я заботился о том. Я разобрал, хранимые отцом, Твоих работ, твоих бумаг остатки И над одним задумался письмом. Оно с гербом, оно с бордюром узким, Исписан лист то польским, то французским Порывистым и страстным языком. Припоминал я что-то долго, смутно: Уж не его ль, вздыхая поминутно, Читала ты в младенчестве моем Одна, в саду, не зная ни о чем, Я в нем тогда источник горя видел Моей родной,- я сжечь его был рад, И я теперь его возненавидел. Глухая ночь! Иду поспешно в сад... Ищу ее, обнять желаю страстно... Где ты? Прими сыновний мой привет! Но вторит мне лишь эхо безучастно... Я зарыдал; увы! ее уж нет! Луна взошла и сад осеребрила, Под сводом лип недвижно я стоял, Которых сень родная так любила. Я ждал ее - и не напрасно ждал... Она идет; то медленны, то скоры Ее шаги, письмо в ее руке... Она идет...Внимательные взоры По нем скользят в тревоге и тоске. "Ты вновь со мной!- невольно восклицаю.- Ты вновь со мной..." Кружится голова... Чу, тихий плач, чу, шепот! Я внимаю - Слова письма - знакомые слова! 3. Письмо Варшава, 1824 год Какую ночь я нынче провела! О, дочь моя! что сделала ты с нами? Кому, кому судьбу ты отдала? Какой стране родную предпочла? Приснилось мне: затравленная псами, Занесена ты русскими снегами. Была зима, была глухая ночь, Пылал костер, зажженный дикарями, И у костра с закрытыми глазами Лежала ты, моя родная дочь! Дремучий лес, чернея полукругом, Ревел как зверь... ночь долгая была, Стонала ты, как стонет раб за плугом, И наконец застыла - умерла!.. О, сколько снов... о, сколько мыслей черных! Я знаю, бог карает непокорных, Я верю снам и плачу, как дитя... Позор! позор! мы басня всей Варшавы. Ты, чьей руки М.М. искал, как славы, В кого N.N. влюбился не шутя, Ты увлеклась армейским офицером, Ты увлеклась красивым дикарем! Не спорю, он приличен по манерам, Природный ум я замечала в нем. Но нрав его, привычки, воспитанье... Умеет ли он имя подписать? Прости! Кипит в груди негодованье - Я не могу, я не должна молчать! ............................... Твоей красе (сурова там природа) Уж никогда вполне не расцвести; Твоей косы не станет на полгода, Там свой девиз: "любить и бить"... прости. ............................................... Какая жизнь! Полотна, тальки, куры С несчастных баб; соседи - дикари, А жены их безграмотные дуры... Сегодня пир... псари, псари, псари! Пой, дочь моя! средь самого разгара Твоих рулад, не выдержав удара, Валится раб... Засмейся! всем смешно... ......................................... ......................................... В последний раз, как мать тебя целую - Я поощрять беглянку не должна; Решай сама, бери судьбу любую: Вернись в семью, будь родине верна - Или, отцом навеки проклятая И навсегда потерянная мной, Останься там отступницею края И москаля презренною рабой. ............................. Очнулся я. Ключи немолчные гремели, И птички ранние на старых липах пели. В руке моей письмо... но нет моей родной! Смятенный, я поник уныло головой. Природа чутким сном была еще объята; Луна глядела в пруд; на стебле роковом Стояли лопухи недвижно над прудом. Так узники глядят из окон каземата ................................. ................................. ................................. ................................. Я книги перебрал, которые с собой Родная привезла когда-то издалека Заметки на полях случайные читал: В них жил пытливый ум, вникающий глубоко. И снова плакал я, и думал над письмом, И вновь его прочел внимательно сначала, И кроткая душа, терзаемая в нем, Впервые предо мной в красе своей предстала... И неразлучною осталась ты с тех пор, О мать-страдалица! с своим печальным сыном, Тебя, твоих следов искал повсюду взор, Досуг мой предан был прошедшего картинам. Та бледная рука, ласкавшая меня, Когда у догоравшего огня В младенчестве я сиживал с тобою, Мне в сумерки мерещилась порою, И голос твой мне слышался впотьмах, Исполненный мелодии и ласки, Которым ты мне сказывала сказки О рыцарях, монахах, королях. Потом, когда читал я Данта и Шекспира, Казалось, я встречал знакомые черты: То образы из их живого мира В моем уме напечатлела ты. И стал я понимать, где мысль твоя блуждала, Где ты душой, страдалица, жила, Когда кругом насилье ликовало, И стая псов на псарне завывала, И вьюга в окна била и мела... ................................. ................................. ................................. ................................. Незримой лестницей с недавних юных дней Я к детству нисходил, ту жизнь припоминая, Когда еще была ты нянею моей И ангелом-хранителем, родная. В ином краю, не менее несчастном Но менее суровом рождена, На севере угрюмом и ненастном В осьмнадцать лет уж ты была одна. Тот разлюбил, кому судьбу вручила, С кем в чуждый край доверчиво пошла,- Уж он не твой, но ты не разлюбила, Ты разлюбить до гроба не могла... ................................. ................................. ................................. ................................. ................................. ................................. ................................. ................................. Ты на письмо молчаньем отвечала, Своим путем бесстрашно ты пошла. ................................. ................................. Гремел рояль, и голос твой печальный Звучал, как вопль души многострадальной, Но ты была ровна и весела: "Несчастна я, терзаемая другом, Но пред тобой, о женщина раба! Перед рабом, согнувшимся над плугом, Моя судьба - завидная судьба! Несчастна ты, о родина! я знаю: Весь край в плену, весь трепетом объят, Но край, где я люблю и умираю, Несчастнее, несчастнее стократ!" Хаос! мечусь в беспамятстве, в бреду! Хаос! едва мерцает ум поэта, Но юности священного обета Не совершив, в могилу не сойду! Поймут иль нет, но будет песня спета. Я опоздал! я медленно и ровно Заветный труд не в силах совершить, Но я дерзну в картине малословной Твою судьбу, родная, совместить. И я смогу!.. Поможет мне искусство, Поможет смерть - я скоро нужен ей!.. Мала слеза - но в ней избыток чувства... Что океан безбрежный перед ней!.. ................................. Так двадцать лет подвижничества цепи Влачила ты, пока твой час пробил. И не вотще среди безводной степи Струился ключ - он жаждущих поил. И не вотще любовь твоя сияла: Как в небесах ни много черных туч, Но если ночь сдаваться утру стала, Всё ж наконец проглянет солнца луч! И вспыхнул день! Он твой: ты победила! У ног твоих - детей твоих отец, Семья давно вины твои простила, Лобзает раб терновый твой венец... Но... двадцать лет!.. Как сладко, умирая, Вздохнула ты... как тихо умерла! О, сколько сил явила ты, родная! Каким путем к победе ты пришла!.. Душа твоя - она горит алмазом, Раздробленным на тысячи крупиц В величьи дел, неуловимых глазом. Я понял их - я пал пред ними ниц, Я их пою (даруй мне силы, небо!..). Обречена на скромную борьбу, Ты не могла голодному дать хлеба, Ты не могла свободы дать рабу. Но лишний раз не сжало чувство страха Его души - ты то дала рабам,- Но лишний раз из трепета и праха Он поднял взор бодрее к небесам... Быть может, дар беднее капли в море, Но двадцать лет! Но тысячам сердец, Чей идеал - убавленное горе, Границы зла открыты наконец! Твой властелин - наследственные нравы То покидал, то бурно проявлял, Но если он в безумные забавы В недобрый час детей не посвящал, Но если он разнузданной свободы До роковой черты не доводил,- На страже ты над ним стояла годы, Покуда мрак в душе его царил... И если я легко стряхнул с годами, С души моей тлетворные следы Поправшей всё разумное ногами, Гордившейся невежеством среды, И если я наполнил жизнь борьбою За идеал добра и красоты, И носит песнь, слагаемая мною, Живой любви глубокие черты - О мать моя, подвигнут я тобою! Во мне спасла живую душу ты! И счастлив я! уж ты ушла из мира, Но будешь жить ты в памяти людской, Пока в ней жить моя способна лира. Пройдут года - поклонник верный мой Ей посвятит досуг уединенный, Прочтет рассказ и о твоей судьбе; И, посетив поэта прах забвенный, Вздохнув о нем, вздохнет и о тебе. (Начало 1850-х годов- 9 февраля 1877) 23. ГОРЯЩИЕ ПИСЬМА Они горят!.. Их не напишешь вновь, Хоть написать, смеясь, ты обещала... Уж не горит ли с ними и любовь, Которая их сердцу диктовала? Их ложью жизнь еще не назвала, Ни правды их еще не доказала... Но та рука со злобой их сожгла, Которая с любовью их писала! Свободно ты решала выбор свой, И не как раб упал я на колени; Но ты идешь по лестнице крутой И дерзко жжешь пройденные ступени!.. Безумный шаг!.. быть может, роковой... ................................ (1855 или 1856,9 февраля 1877) 24. ЗИНЕ Пододвинь перо, бумагу, книги! Милый друг! Легенду я слыхал: Пали с плеч подвижника вериги, И подвижник мертвый пал! Помогай же мне трудиться, Зина! Труд всегда меня животворил. Вот еще красивая картина - Запиши, пока я не забыл! Да не плачь украдкой! Верь надежде, Смейся, пой, как пела ты весной, Повторяй друзьям моим, как прежде, Каждый стих, записанный тобой. Говори, что ты довольна другом: В торжестве одержанных побед Над своим мучителем недугом Позабыл о смерти твой поэт! (13 февраля 1877) 25. Поэту Любовь и труд - под грудами развалин! Куда ни глянь - предательство, вражда, А ты стоишь - бездействен и печален И медленно сгораешь от стыда. И небу шлешь укор за дар счастливый: Зачем тебя венчало им оно, Когда душе мечтательно-пугливой Решимости бороться не дано ?.. (Февраль. 1877 ) 26.БАЮШКИ-БАЮ Непобедимое страданье, Неумолимая тоска... Влечет, как жертву на закланье, Недуга черная рука. Где ты, о муза! Пой, как прежде! "Нет больше песен, мрак в очах; Сказать: умрем! конец надежде! Я прибрела на костылях!" Костыль ли, заступ ли могильный Стучит... смолкает... и затих... И нет ее, моей всесильной, И изменил поэту стих. Но перед ночью непробудной Я не один... Чу! голос чудный! То голос матери родной: "Пора с полуденного зноя! Пора, пора под сень покоя; Усни, усни, касатик мой! Прийми трудов венец желанный, Уж ты не раб - ты царь венчанный; Ничто не властно над тобой! Не страшен гроб, я с ним знакома; Не бойся молнии и грома, Не бойся цепи и бича, Не бойся яда и меча, Ни беззаконья, ни закона, Ни урагана, ни грозы Ни человеческого стона, Ни человеческой слезы. Усни, страдалец терпеливый! Свободной, гордой и счастливой Увидишь родину свою, Баю-баю-баю-баю! Еще вчера людская злоба Тебе обиду нанесла; Всему конец, не бойся гроба! Не будешь знать ты больше зла! Не бойся клеветы, родимый, Ты заплатил ей дань живой, Не бойся стужи нестерпимой: Я схороню тебя весной. Не бойся горького забвенья: Уж я держу в руке моей Венец любви, венец прощенья, Дар кроткой родины твоей... Уступит свету мрак упрямый, Услышишь песенку свою Над Волгой, над Окой, над Камой, Баю-баю-баю-баю!.." (3 марта 1877) 27. Черный день! Как нищий просит хлеба, Смерти, смерти я прошу у неба, Я прошу ее у докторов, У друзей, врагов и цензоров, Я взываю к русскому народу: Коли можешь, выручай! Окуни меня в живую воду, Или мертвой в меру дай. (23 марта 1877) 28. ТЫ НЕ ЗАБЫТА... "Я была еще вчера полезна Ближнему - теперь уж не могу! Смерть одна желанна и любезна - Пулю я недаром берегу..." Вот и всё, что ты нам завещала, Да еще узнали мы потом, Что давно ты бедным отдавала, Что добыть умела ты трудом. Поп труслив - боится, не хоронит; Убедить его мы не могли. Мы в овраг, где горько ветер стонет, На руках покойницу несли. Схоронив, мы камень обтесали, Утвердили прямо на гробу И на камне четко написали Жизнь и смерть, и всю твою судьбу. И твои останки людям милы, И укор, и поученье в них... Нужны нам великие могилы, Если нет величия в живых... (5 ноября 1877) 29. Осень Прежде - праздник деревенский, Нынче - осень голодна; Нет конца печали женской, Не до пива и вина. С воскресенья почтой бредит Православный наш народ, По субботам в город едет, Ходит, просит, узнает: Кто убит, кто ранен летом, Кто пропал, кого нашли? По каким-то лазаретам Уцелевших развезли? Так ли жутко! Свод небесный Темен в полдень, как в ночи; Не сидится в хате тесной, Не лежится на печи. Сыт, согрелся, слава богу, Только спать бы! Нет, не спишь, Так и тянет на дорогу, Ни за что не улежишь. И бойка ж у нас дорога! Так увечных возят много, Что за ними на бугре, Как проносятся вагоны, Человеческие стоны Ясно слышны на заре. (7 ноября 1877) 30. МУЖ И ЖЕНА "Глашенька! Пустошь Ивашево - Треть состояния нашего, Не продавай ее, ангельчик мой! Выдай обратно задаток..." Слезы, нервический хохот, припадок: "Я задолжала - и срок за спиной..." -"Глаша, не плачь! я - хозяин плохой, Делай что хочешь со мной. Сердце мое, исходящее кровью, Всевыносящей любовью Полно, друг мой!" "Глаша! волнует и мучит Чувство ревнивое душу мою. Этот учитель, что Петеньку учит..." -"Так! муженька узнаю! О, если б ты знал, как зол ты и гадок". Слезы, нервический хохот, припадок... "Знаю, прости! Я ревнивец большой! Делай что хочешь со мной. Сердце мое, исходящее кровью, Всевыносящей любовью Полно, друг мой!" "Глаша! как часто ты нынче гуляешь; Ты хоть сегодня останься со мной. Много скопилось работы - ты знаешь, Чтоб одолеть ее, нужен покой!" Слезы, нервический хохот, припадок... "Глаша, иди! я - безумец, я гадок, Я - эгоист бессердечный и злой, Делай что хочешь со мной. Сердце мое, исходящее кровью, Всевыносящей любовью Полно, друг мой!" (9 ноября 1877) 31. СОН Мне снилось: на утесе стоя, Я в море броситься хотел, Вдруг ангел света и покоя Мне песню чудную запел: "Дождись весны! Приду я рано, Скажу: будь снова человек! Сниму с главы покров тумана И сон с отяжелелых век; И музе возвращу я голос, И вновь блаженные часы Ты обретешь, сбирая колос С своей несжатой полосы". (12 ноября 1877) 32. Великое чувство! У каждых дверей, В какой стороне ни заедем, Мы слышим, как дети зовут матерей, Далеких, но рвущихся к детям. Великое чувство! Его до конца Мы живо в душе сохраняем,- Мы любим сестру, и жену, и отца, Но в муках мы мать вспоминаем! (конец 1877) 33. ПОДРАЖАНИЕ ШИЛЛЕРУ 1 СУЩНОСТЬ Если в душе твоей ясны Типы добра и любви, В мире все темы прекрасны, Музу смелее зови. Муза тебя посетила: Смутно блуждает твой взор! В первом наитии сила! Брось начатой разговор. 2 ФОРМА Форме дай щедрую дань Временем: важен в поэме Стиль, отвечающий теме. Стих, как монету, чекань Строго, отчетливо, честно, Правилу следуй упорно: Чтобы словам было тесно, Мыслям - просторно. (конец 1877) 34. Скоро - приметы мои хороши!- Скоро покину обитель печали: Вечные спутники русской души - Ненависть, страх - замолчали. (конец 1877) 35. О муза! я у двери гроба! Пускай я много виноват, Пусть увеличит во сто крат Мои вины людская злоба - Не плачь! завиден жребий наш, Не наругаются над нами: Меж мной и честными сердцами Порваться долго ты не дашь Живому, кровному союзу! Не русский - взглянет без любви На эту бледную, в крови, Кнутом иссеченную музу... (декабрь 1877) 36. В стране, где нет ни злата, ни сребра, Речь об изъятии бумажек Не может принести добра, Но... жребий слушателей тяжек. (5 января 1875) 37. О.А.Петрову (в день 50-летнего юбилея) Умиляя сердце человека, Наслажденье чистое даря, Голос твой не умолкал полвека, Славен путь певца-богатыря. Не слабей под игом лет преклонных. Тысячи и тысячи сердец, Любящих, глубоко умиленных, Благодарность шлют тебе, певец! Воплощая русское искусство В звуках жизни, правды, красоты, Труд, любовь и творческое чувство На алтарь его приносишь ты... (декабрь 1875) 38. При отъезде Дмитриева в Киев из Ярославля Не сердись ты на него, Коли дурен спич: Путь далек до Киева, Позабудешь дичь! (1875(?)) 39. К ПОРТРЕТУ *** Твои права на славу очень хрупки, И если вычесть из заслуг Ошибки юности и поздних лет уступки,- Пиши пропало, милый друг. <1876> 40. Угомонись, моя муза задорная, Сил нет работать тебе. Родина милая, Русь святая, просторная Вновь заплатила судьбе... Похорони меня с честью, разбитого Недугом тяжким и злым. Моего века, тревожно прожитого, Словом не вспомни лихим. Верь, что во мне необъятно-безмерная Крылась к народу любовь И что застынет во мне теперь верная, Чистая, русская кровь. Много, я знаю, найдется радетелей, Все обо мне прокричат, Жаль только, мало таких благодетелей, Что погрустят да смолчат. Много истратят задора горячего Все над могилой моей. Родина милая, сына лежачего Благослови, а не бей!.. ................... ................... Как человека забудь меня - частного, Но как поэта - суди... И не боюсь я суда того строгого Чист пред тобою я, мать. В том лишь виновен, что многого, многого Здесь мне не дали сказать... (сентябрь 1876) 41. Г-НУ Человек лишь в одиночку Зол - ошибки не простит, Мир -"не всяко лыко в строчку" Спокон веку говорит. Не умрет в тебе отвага С ложью, злобой бой вести... Лишь умышленного шага По неправому пути Бойся!.. Гордо поднятая Вдруг поникнет голова, Станет речь твоя прямая Боязлива и мертва. Сгибнут смелость и решительность, Овладеет сердцем мнительность И покинет, наконец, Даже вера в снисходительность Человеческих сердец!.. (декабрь 1876) 42. Не за Якова Ростовцева Ты молись, не за Милютина, ........ ты молись О всех в казематах сгноенных, О солдатах, в полках засеченных, О повешенных ты помолись. (конец декабря 1876) 43. Ни стыда, ни состраданья, Кудри в мелких завитках, Стан, волнующийся гибко, И на чувственных губах Сладострастная улыбка. (1876) 44. К ПОРТРЕТУ *** Развенчан нами сей кумир С его бездейственной, фразистою любовью, Умны мы стали: верит мир Лишь доблести, запечатленной кровью... (1876(?)) 45. Спрашивал я у людей, В жизни, в природе отчизны моей, В книгах холодных, В стонах народных - Тщетно искал я ответа... (1876(?)) 46. Но любя, свое сердце готовь Выносить непрестанные грозы: В нашем мире, дитя, где любовь, Там и слезы. (1876(?)) 47. Автору "Анны Карениной" Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, Что женщине не следует "гулять" Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, Когда она жена и мать. (1876(?)) 48. СКАЗКА О ДОБРОМ ЦАРЕ, ЗЛОМ ВОЕВОДЕ И БЕДНОМ КРЕСТЬЯНИНЕ Царь Аарон был ласков до народа, Да при нем был лютый воевода. Никого к царю не допускал, Мужиков порол и обирал; Добыл рубль - неси ему полтину, Сыпь в его амбары половину Изо ржи, пшеницы, конопли; Мужики ходили наги, босы, Ни мольбы народа, ни доносы До царя достигнуть не могли: У ворот, как пес, с нагайкой, лежа, Охранял покой его вельможа И, за ветром, стона не слыхал. Мужики ругались втихомолку, Да в ругне заглазной мало толку. Сила в том, что те же мужики Палачу снискали колпаки. Про терпенье русского народа Сам шутил однажды воевода: "В мире нет упрямей мужика. Так лежит под розгами безгласно, Что засечь разбойника опасно, В меру дать - задача нелегка". Но гремит подчас и не из тучи,- Пареньку, обутому в онучи, Раз господь сокровище послал: Про свою кручину напевая И за плугом медленно шагая, Что-то вдруг Ерема увидал. Поднимает - камень самоцветный!! Оробел крестьянин безответный, Не пропасть бы, думает, вконец,- И бежит с находкой во дворец. "Ты куда?- встречает воевода.- Вон! Не то нагайкой запорю!" -"Дело есть особенного рода, Я несу подарочек царю, Допусти!" Показывает камень: Словно солнца утреннего пламень, Блеск его играет и слепит. "Так и быть!- вельможа говорит.- Перейдешь ты трудную преграду, Только чур: монаршую награду Раздели со мною пополам". -"Вот те крест! Хоть всю тебе отдам!" Камень был действительно отменный: За такой подарок драгоценный Ставит царь Ереме полведра И дарит бочонок серебра. Повалился в ноги мужичонко. "Не возьму, царь-батюшка, бочонка, Мужику богачество не прок!" -"Так чего ж ты хочешь, мужичок?" -"Знаешь сам, мужицкая награда - Плеть да кнут, и мне другой не надо. Прикажи мне сотню палок дать, За тебя молиться буду вечно!" Возжалев крестьянина сердечно, "Получи!"- изволил царь сказать. Мужика стегают полегоньку, А мужик считает потихоньку: "Раз, два, три",- боится недонять. Как полста ему влепили в спину, "Стой теперь!- Ерема закричал. - Из награды царской половину Воеводе я пообещал!" Расспросив крестьянина подробно , Царь сказал, сверкнув очами злобно: "Наконец попался старый вор!" И велел исполнить уговор. Воеводу тут же разложили И полсотни счетом отпустили, Да таких, что полгода, почесть, Воеводе трудно было сесть. (между декабрем 1876 и 15 января 1877) 49. ЕРШОВ-ЛЕКАРЬ. Он попал в нашу местность Прямо с школьной скамейки; Воплощенная честность, За душой ни копейки. Да ему и не нужно! Поселился он в бане, Жил с крестьянами дружно, Ел, что ели крестьяне. А лечил как успешно! Звали Ершика всюду; Ездил к барам неспешно, К мужику - в ту ж минуту. Нипочем темень ночи, Нипочем непогода. Бог открыл ему очи На страданья народа. Без мундира просторней. Без оклада честнее; Человека задорней, Человека прямее Не видал я ... ............ Сам господь умудряет Человека инова И уста раскрывает На громовое слово... (1876 или 1877) 50. Если ты красоте поклоняешься, Снег и зиму люби. Красоту Называют недаром холодною, - Погляди на коней на мосту, Полюбуйся Дворцовою площадью При сиянии солнца зимой: На колонне из белого мрамора Черный ангел с простертой рукой. Не картина ли? (1876 или 1877 (?)) 51. ПЕСНЯ Всюду с музой проникающий, В дом заброшенный, пустой Я попал. Как зверь рыкающий, Кто-то пел там за стеной: Сборщик, надсмотрщик, подрядчик, .................... Я подлецам не потатчик: Выпить - так выпью один. Следственный пристав и сдатчик!.. Фединька, откупа сын!.. Я подлецам не потатчик: Выпить, так выпью один!.. Прасол, помещик, закладчик!.. Фуксы - родитель и сын!.. Я подлецам не потатчик: Выпить, так выпью один!.. С ними не пить, не дружиться!.. С ними честной гражданин Должен бороться и биться!.. Выпить, так выпью один!.. Или негоден я к бою? Сбился я с толку с собой: Горе мое от запою, Или от горя запой? (1877) 52. Зазевайся, впрочем, шляпу Сдернуть - царь-отец Отошлет и по этапу - Чур: в один конец! (27 января 1877) 53. ИЗ ПОЭМЫ "БЕЗ РОДУ, БЕЗ ПЛЕМЕНИ" Имени и роду Богу не скажу. Надо - воеводу Словом ублажу. "Кто ты?" - "Я-то? Житель!" Опустил кулак: "Кто ты?" - "Сочинитель! Подлинно что так". Меткое, как пуля, Слово под конец: "Кто ты?"- "Бородуля!",- Прыснул! "Молодец!" Я - давай бог ноги... "С богом! Ничего! Наберем в остроге Помнящих родство". Третий год на воле, Третий год в пути. Сбился в снежном поле - Некуда идти! Ночи дольше-дольше, Незаметно дней! Снегу больше-больше, Не видать людей, Степью рыщут волки, С голоду легки, Стонут, как на Волге Летом бурлаки. Весна 1877 54. Он не был злобен и коварен, Но был мучительно ревнив, Но был в любви неблагодарен И к дружбе нерадив. 14 июня 1877 55. Так запой, о поэт! Чтобы всем матерям На Руси на святой, по глухим деревням, Было слышно, что враг сокрушен, полонен, А твой сын - невредим, и победа за ним, "Не велит унывать, посылает поклон". 28 ноября 1877 56. БУКИНИСТ И БИБЛИОГРАФ Отрывок (Из "Записной книжки") Букинист А вот еще изданье. Страсть Как грязно! Впрочем, ваша власть - Взять иль не взять. Мне всё равно, Найти купца немудрено. Одно заметил я давно, Что, как зазубрина на плуге, На книге каждое пятно - Немой свидетель о заслуге. Библиограф Ай, Гумбольдт! сказано умно. Букинист А публика небось не ценит! Она тогда свой суд изменит, Когда поймет, что из огня Попало ей через меня Две-три хороших книги в руки! Библиограф Цена?.. ............................ Конец декабря 1877 57. Устал я, устал я... мне время уснуть, О Русь! ты несчастна... я знаю... Но всё ж, озирая мой пройденный путь, Я к лучшему шаг замечаю. 1877 58. Так умереть?- ты мне сказала. Я отвечал надменно: да! Не знал я той, что мне внимала, Не знал души твоей тогда. 1877(?) 59. За желанье свободы народу, Потеряем мы сами свободу, За святое стремленье к добру - Нам в тюрьме отведут конуру. 1877(?) Часть первая Пролог В каком году - рассчитывай, В какой земле - угадывай, На столбовой дороженьке Сошлись семь мужиков: Семь временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из смежных деревень: Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова - Неурожайка тож, Сошлися - и заспорили: Кому живется весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу. Купчине толстопузому!- Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи: Вельможному боярину, Министру государеву. А Пров сказал: царю... Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь - Колом ее оттудова Не выбьешь: упираются, Всяк на своем стоит! Такой ли спор затеяли, Что думают прохожие - Знать, клад нашли ребятушки И делят меж собой... По делу всяк по своему До полдня вышел из дому: Тот путь держал до кузницы, Тот шел в село Иваньково Позвать отца Прокофия Ребенка окрестить. Пахом соты медовые Нес на базар в Великое, А два братана Губины Так просто с недоуздочком Ловить коня упрямого В свое же стадо шли. Давно пора бы каждому Вернуть своей дорогою - Они рядком идут! Идут, как будто гонятся За ними волки серые, Что дале - то скорей. Идут - перекоряются! Кричат - не образумятся! А времечко не ждет. За спором не заметили, Как село солнце красное, Как вечер наступил. Наверно б ночку целую Так шли - куда не ведая, Когда б им баба встречная, Корявая Дурандиха, Не крикнула: "Почтенные! Куда вы на ночь глядючи Надумали идти?.." Спросила, засмеялася, Хлестнула, ведьма, мерина И укатила вскачь... "Куда?.."- Переглянулися Тут наши мужики, Стоят, молчат, потупились... Уж ночь давно сошла, Зажглися звезды частые В высоких небесах, Всплыл месяц, тени черные, Дорогу перерезали Ретивым ходокам. Ой тени, тени черные! Кого вы не нагоните? Кого не перегоните? Вас только, тени черные, Нельзя поймать - обнять! На лес, на путь-дороженьку Глядел, молчал Пахом, Глядел - умом раскидывал И молвил наконец: "Ну! леший шутку славную Над нами подшутил! Никак ведь мы без малого Верст тридцать отошли! Домой теперь ворочаться - Устали, не дойдем Присядем,- делать нечего, До солнца отдохнем!.." Свалив беду на лешего, Под лесом при дороженьке Уселись мужики. Зажгли костер, сложилися За водкой двое сбегали, А прочие покудова Стаканчик изготовили Бересты понадрав. Приспела скоро водочка, Приспела и закусочка - Пируют мужички! Косушки по три выпили, Поели - и заспорили Опять: кому жить весело, Вольготно на Руси? Роман кричит: помещику, Демьян кричит: чиновнику, Лука кричит: попу; Купчине толстопузому,- Кричат братаны Губины, Иван и Митродор; Пахом кричит: светлейшему Вельможному боярину, А Пров кричит: царю! Забрало пуще прежнего Задорных мужиков, Ругательски ругаются, Не мудрено, что вцепятся Друг другу в волоса... Гляди - уж и вцепилися! Роман тузит Пахомушку, Демьян тузит Луку. А два братана Губины Утюжат Прова дюжего,- И всяк свое кричит! Проснулось эхо гулкое, Пошло гулять-погуливать, Пошло кричать-покрикивать, Как будто подзадоривать Упрямых мужиков. Царю!- направо слышится, Налево отзывается: Попу! Попу! Попу! Весь лес переполошился, С летающими птицами, Зверями быстроногими И гадами ползущими,- И стон, и рев, и гул! Всех прежде зайка серенький Из кустика соседнего Вдруг выскочил, как встрепанный, И наутек пошел! За ним галчата малые Вверху березы подняли Противный, резкий писк. А тут еще у пеночки С испугу птенчик крохотный Из гнездышка упал; Щебечет, плачет пеночка Где птенчик?- не найдет! Потом кукушка старая Проснулась и надумала Кому-то куковать; Раз десять принималася, Да всякий раз сбивалася И начинала вновь... Кукуй, кукуй, кукушечка! Заколосится хлеб, Подавишься ты колосом - Не будешь куковать! Слетелися семь филинов, Любуются побоищем С семи больших дерев, Хохочут, полуночники! А их глазищи желтые Горят, как воску ярого Четырнадцать свечей! И ворон, птица умная Приспел, сидит на дереве У самого костра, Сидит да черту молится, Чтоб до смерти ухлопали Которого-нибудь! Корова с колокольчиком, Что с вечера отбилася От стада, чуть послышала Людские голоса - Пришла к костру, уставила Глаза на мужиков, Шальных речей послушала И начала, сердечная, Мычать, мычать, мычать! Мычит корова глупая, Пищат галчата малые, Кричат ребята буйные, А эхо вторит всем. Ему одна заботушка - Честных людей поддразнивать, Пугать ребят и баб! Никто его не видывал, А слышать всякий слыхивал, Без тела - а живет оно, Без языка - кричит! Сова - замоскворецкая Княгиня - тут же мычется, Летает над крестьянами, Шарахаясь то о землю, То о кусты крылом... Сама лисица хитрая, По любопытству бабьему, Подкралась к мужикам, Послушала, послушала И прочь пошла, подумавши: "И черт их не поймет!" И вправду: сами спорщики Едва ли знали, помнили - О чем они шумят... Намяв бока порядочно Друг другу, образумились Крестьяне наконец, Из лужицы напилися, Умылись, освежилися, Сон начал их кренить... Тем часом птенчик крохотный, Помалу, по полсаженки, Низком перелетаючи, К костру подобрался. Поймал его Пахомушка, Поднес к огню, разглядывал И молвил: "Пташка малая, А ноготок востер! Дыхну - с ладони скатишься, Чихну - в огонь укатишься, Щелкну - мертва покатишься, А всё ж ты, пташка малая, Сильнее мужика! Окрепнут скоро крылышки, Тю-тю! куда ни вздумаешь, Туда и полетишь! Ой ты, пичуга малая! Отдай свои нам крылышки, Всё царство облетим, Посмотрим, поразведаем, Попросим - и дознаемся: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси?" "Не надо бы и крылышек, Кабы нам только хлебушка По полупуду в день,- И так бы мы Русь-матушку Ногами перемеряли!"- Сказал угрюмый Пров. "Да по ведру бы водочки",- Прибавили охочие До водки братья Губины, Иван и Митродор. "Да утром бы огурчиков Соленых по десяточку",- Шутили мужики. "А в полдень бы по жбанчику Холодного кваску". "А вечером по чайничку Горячего чайку..." Пока они гуторили, Вилась, кружилась пеночка Над ними: всё прослушала И села у костра. Чивикнула, подпрыгнула И человечьим голосом Пахому говорит: "Пусти на волю птенчика! За птенчика за малого Я выкуп дам большой". "А что ты дашь?" -"Дам хлебушка По полупуду в день, Дам водки по ведерочку, Поутру дам огурчиков, А в полдень квасу кислого, А вечером чайку!" "А где, пичуга малая,- Спросили братья Губины,- Найдешь вина и хлебушка Ты на семь мужиков?" "Найти - найдете сами вы, А я, пичуга малая, Скажу вам, как найти". -"Скажи!" -"Идите по лесу, Против столба тридцатого Прямехонько версту: Придете на поляночку, Стоят на той поляночке Две старые сосны, Под этими под соснами Закопана коробочка. Добудьте вы ее,- Коробка та волшебная: В ней скатерть самобранная, Когда ни пожелаете, Накормит, напоит! Тихонько только молвите: "Эй! скатерть самобранная! Попотчуй мужиков!" По вашему хотению, По моему велению, Всё явится тотчас. Теперь - пустите птенчика!" "Постой! мы люди бедные, Идем в дорогу дальнюю,- Ответил ей Пахом.- Ты, вижу, птица умная, Уважь - одежу старую На нас заворожи!" "Чтоб армяки мужицкие Носились, не сносилися!" - Потребовал Роман. "Чтоб липовые лапотки Служили, не разбилися",- Потребовал Демьян "Чтоб вошь, блоха паскудная В рубахах не плодилася",- Потребовал Лука. "Не прели бы онученьки..."- Потребовали Губины... А птичка им в ответ: "Всё скатерть самобранная Чинить, стирать, просушивать Вам будет...Ну, пусти..." Раскрыв ладонь широкую, Пахом птенца пустил. Пустил - и птенчик крохотный, Помалу, по полсаженьки, Низком перелетаючи, Направился к дуплу. За ним взвилася пеночка И на лету прибавила: "Смотрите, чур, одно! Съестного сколько вынесет Утроба - то и спрашивай, А водки можно требовать В день ровно по ведру. Коли вы больше спросите, И раз и два - исполнится По вашему желанию, А в третий быть беде!" И улетела пеночка С своим родимым птенчиком, А мужики гуськом К дороге потянулися Искать столба тридцатого. Нашли!- Молчком идут Прямехонько, вернехонько По лесу по дремучему, Считают каждый шаг. И как версту отмеряли, Увидели поляночку - Стоят на той поляночке Две старые сосны... Крестьяне покопалися, Достали ту коробочку, Открыли - и нашли Ту скатерть самобранную! Нашли и разом вскрикнули: "Эй, скатерть самобранная! Попотчуй мужиков!" Глядь - скатерть развернулася, Откудова ни взялися Две дюжие руки, Ведро вина поставили, Горой наклали хлебушка, И спрятались опять. - А что же нет огурчиков? - Что нет чайку горячего? - Что нет кваску холодного? Всё появилось вдруг... Крестьяне распоясались, У скатерти уселися, Пошел тут пир горой! На радости целуются, Друг дружке обещаются Вперед не драться зря, А с толком дело спорное По разуму, по-божески, На чести повести - В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда делу спорному Решенья не найдут, Покуда не доведают Как ни на есть доподлинно: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси? Зарок такой поставивши, Под утро как убитые Заснули мужики... Глава 1. Поп Широкая дороженька, Березками обставлена, Далеко протянулася, Песчана и глуха. По сторонам дороженьки Идут холмы пологие С полями, с сенокосами, А чаще с неудобною, Заброшенной землей; Стоят деревни старые, Стоят деревни новые, У речек, у прудов... Леса, луга поемные, Ручьи и реки русские Весною хороши. Но вы, поля весенние! На ваши всходы бедные Невесело глядеть! "Недаром в зиму долгую (Толкуют наши странники) Снег каждый день валил. Пришла весна - сказался снег! Он смирен до поры: Летит - молчит, лежит - молчит, Когда умрет, тогда ревет. Вода - куда ни глянь! Поля совсем затоплены, Навоз возить - дороги нет, А время уж не раннее - Подходит месяц май!" Нелюбо и на старые, Больней того на новые Деревни им глядеть. Ой избы, избы новые! Нарядны вы, да строит вас Не лишняя копеечка, А кровная беда!.. С утра встречались странникам Всё больше люди малые: Свой брат крестьянин-лапотник, Мастеровые, нищие, Солдаты, ямщики. У нищих, у солдатиков Не спрашивали странники, Как им - легко ли, трудно ли Живется на Руси? Солдаты шилом бреются, Солдаты дымом греются,- Какое счастье тут?.. Уж день клонился к вечеру, Идут путем-дорогою, Навстречу едет поп. Крестьяне сняли шапочки, Низенько поклонилися, Повыстроились в ряд И мерину саврасому Загородили путь. Священник поднял голову, Глядел, глазами спрашивал: Чего они хотят? "Небось! мы не грабители!" - Сказал попу Лука. (Лука - мужик присадистый С широкой бородищею, Упрям, речист и глуп. Лука похож на мельницу: Одним не птица мельница, Что, как ни машет крыльями, Небось, не полетит). "Мы мужики степенные, Из временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Окольных деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова; Неелова - Неурожайка тож. Идем по делу важному: У нас забота есть, Такая ли заботушка, Что из домов повыжила, С работой раздружила нас, Отбила от еды. Ты дай нам слово верное На нашу речь мужицкую Без смеху и без хитрости, По совести, по разуму, По правде отвечать, Не то с своей заботушкой К другому мы пойдем..." "Даю вам слово верное: Коли вы дело спросите, Без смеху и без хитрости, По правде и по разуму. Как должно отвечать, Аминь!.." - "Спасибо. Слушай же! Идя путем-дорогою, Сошлись мы невзначай, Сошлися и заспорили: Кому живется весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, А я сказал: попу. Купчине толстопузому, - Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Пахом сказал; светлейшему Вельможному боярину, Министру государеву, А Пров сказал: царю... Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь - Колом ее оттудова Не выбьешь: как ни спорили, Не согласились мы! Поспоривши - повздорили, Повздоривши - подралися, Подравшися - одумали: Не расходиться врозь, В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами, Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда спору нашему Решенья не найдем, Покуда не доведаем Как ни на есть доподлинно: Кому жить любо-весело, Вольготно на Руси? Скажи ж ты нам по-божески: Сладка ли жизнь поповская? Ты как - вольготно, счастливо Живешь, честной отец?.." Потупился, задумался, В тележке сидя, поп И молвил:"Православные! Роптать на бога грех, Несу мой крест с терпением, Живу... а как? Послушайте! Скажу вам правду-истину, А вы крестьянским разумом Смекайте!" -"Начинай!" "В чем счастие, по-вашему? Покой, богатство, честь - Не так ли, други милые?" Они сказали: так... "Теперь посмотрим, братия, Каков попу покой? Начать, признаться, надо бы Почти с рожденья самого, Как достается грамота Поповскому сынку, Какой ценой поповичем Священство покупается, Да лучше помолчим! ..................... .................... Дороги наши трудные, Приход у нас большой. Болящий, умирающий, Рождающийся в мир Не избирают времени: В жнитво и в сенокос, В глухую ночь осеннюю, Зимой, в морозы лютые, И в половодье вешнее - Иди куда зовут! Идешь безотговорочно. И пусть бы только косточки Ломалися одни,- Нет! всякий раз намается, Переболит душа. Не верьте, православные, Привычке есть предел: Нет сердца, выносящего Без некоего трепета Предсмертное хрипение, Надгробное рыдание, Сиротскую печаль! Аминь!..Теперь подумайте, Каков попу покой?.." Крестьяне мало думали, Дав отдохнуть священнику, Они с поклоном молвили: "Что скажешь нам еще?" "Теперь посмотрим, братия, Каков попу почет? Задача щекотливая, Не прогневить бы вас?.. Скажите, православные, Кого вы называете Породой жеребячьею? Чур! отвечать на спрос!" Крестьяне позамялися, Молчат - и поп молчит... "С кем встречи вы боитеся, Идя путем-дорогою? Чур! отвечать на спрос!" Крехтят, переминаются, Молчат! "О ком слагаете Вы сказки балагурные, И песни непристойные, И всякую хулу?.. Мать-попадью степенную, Попову дочь безвинную, Семинариста всякого - Как чествуете вы? Кому вдогон, как мерину, Кричите: го-го-го?.." Потупились ребятушки, Молчат - и поп молчит... Крестьяне думу думали, А поп широкой шляпою В лицо себе помахивал Да на небо глядел. Весной, что внуки малые, С румяным солнцем-дедушкой Играют облака: Вот правая сторонушка Одной сплошною тучею Покрылась - затуманилась, Стемнела и заплакала: Рядами нити серые Повисли до земли. А ближе, над крестьянами, Из небольших, разорванных, Веселых облачков Смеется солнце красное, Как девка из снопов. Но туча передвинулась, Под шляпой накрывается, Быть сильному дождю. А правая сторонушка Уже светла и радостна, Там дождь перестает. Не дождь, там чудо божие: Там с золотыми нитками Развешаны мотки... "Не сами... по родителям Мы так-то..."- братья Губины Сказали наконец. И прочие поддакнули: "Не сами, по родителям!" А поп сказал: "Аминь! Простите, православные! Не в осужденье ближнего, А по желанью вашему Я правду вам сказал. Таков почет священнику В крестьянстве. А помещики..." "Ты мимо их, помещиков! Известны нам они!" "Теперь посмотрим, братия, Откудова богачество Поповское идет? .. Во время недалекое Империя российская Дворянскими усадьбами Была полным-полна. И жили там помещики, Владельцы именитые, Каких теперь уж нет! Плодилися и множились И нам давали жить. Что свадеб там игралося, Что деток нарождалося На даровых хлебах! Хоть часто крутонравные, Однако доброхотные То были господа, Прихода не чуждалися: У нас они венчалися, У нас крестили детушек, К нам приходили каяться, Мы отпевали их. А если и случалося, Что жил помещик в городе, Так умирать наверное В деревню приезжал. Коли умрет нечаянно, И тут накажет накрепко В приходе схоронить. Глядишь, ко храму сельскому На колеснице траурной В шесть лошадей наследники Покойника везут - Попу поправка добрая, Мирянам праздник праздником... А ныне уж не то! Как племя иудейское, Рассеялись помещики По дальней чужеземщине И по Руси родной. Теперь уж не до гордости Лежать в родном владении Рядком с отцами, с дедами, Да и владенья многие Барышникам пошли. Ой холеные косточки Российские, дворянские! Где вы не позакопаны? В какой земле вас нет? Потом, статья... раскольники... Не грешен , не живился я С раскольников ничем. По счастью, нужды не было: В моем приходе числится Живущих в православии Две трети прихожан. А есть такие волости, Где сплошь почти раскольники, Так тут как быть попу? Всё в мире переменчиво, Прейдет и самый мир... Законы прежде строгие К раскольникам, смягчилися, А с ними и поповскому Доходу мат пришел. Перевелись помещики, В усадьбах не живут они И умирать на старости Уже не едут к нам. Богатые помещицы, Старушки богомольные, Которые повымерли, Которые пристроились Вблизи монастырей. Никто теперь подрясника Попу не подарит! Никто не вышьет воздухов... Живи с одних крестьян., Сбирай мирские гривенки; Да пироги по праздникам, Да яйца о святой. Крестьянин сам нуждается, И рад бы дал, да нечего... А то еще не всякому И мил крестьянский грош. Угоды наши скудные, Пески, болота, мхи, Скотинка ходит впроголодь, Родится хлеб сам-друг, А если и раздобрится Сыра земля-кормилица, Так новая беда: Деваться с хлебом некуда! Припрет нужда, продашь его За сущую безделицу, А там - неурожай! Тогда плати втридорога, Скотинку продавай. Молитесь, православные! Грозит беда великая И в нынешнем году: Зима стояла лютая, Весна стоит дождливая, Давно бы сеять надобно, А на полях - вода! Умилосердись, господи! Пошли крутую радугу На наши небеса! (Сняв шляпу, пастырь крестится, И слушатели тож.) Деревни наши бедные, А в них крестьяне хворые Да женщины печальницы, Кормилицы, поилицы, Рабыни, богомолицы И труженицы вечные, Господь прибавь им сил! С таких трудов копейками Живиться тяжело! Случается, к недужному Придешь: не умирающий, Страшна семья крестьянская В тот час, как ей приходится Кормильца потерять! Напутствуешь усопшего И поддержать в оставшихся По мере сил стараешься Дух бодр! А тут к тебе Старуха, мать покойника, Глядь, тянется с костлявою, Мозолистой рукой. Душа переворотится, Как звякнут в этой рученьке Два медных пятака! Конечно, дело чистое - За требу воздаяние, Не брать - так нечем жить, Да слово утешения Замрет на языке, И словно как обиженный Уйдешь домой... Аминь..." Покончил речь - и мерина Хлестнул легонько поп. Крестьяне расступилися, Низенько поклонилися, Конь медленно побрел. А шестеро товарищей, Как будто сговорилися, Накинулись с упреками, С отборной крупной руганью На бедного Луку. "Что взял? башка упрямая! Дубина деревенская! Туда же лезет в спор! Дворяне колокольные - Попы живут по-княжески. Идут под небо самое Поповы терема, Гудит попова вотчина - Колокола горластые - На целый божий мир. Три года я, робятушки, Жил у попа в работниках, Малина - не житье! Попова каша - с маслицем, Попов пирог - с начинкою, Поповы щи - с снетком! Жена попова толстая, Попова дочка белая, Попова лошадь жирная, Пчела попова сытая, Как колокол гудет! Ну, вот тебе хваленое Поповское житье! Чего орал, куражился? На драку лез, анафема? Не тем ли думал взять, Что борода лопатою? Так с бородой козел Гулял по свету ранее, Чем праотец Адам, А дураком считается И посейчас козел!.." Лука стоял, помалчивал, Боялся, не наклали бы Товарищи в бока. Оно быть так и сталося, Да к счастию крестьянина Дорога позагнулася - Лицо попово строгое Явилось на бугре... Глава 2. СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА Недаром наши странники Поругивали мокрую, Холодную весну. Весна нужна крестьянину И ранняя и дружная, А тут - хоть волком вой! Не греет землю солнышко, И облака дождливые, Как дойные коровушки, Идут по небесам. Согнало снег, а зелени Ни травки, ни листа! Вода не убирается, Земля не одевается Зеленым ярким бархатом И, как мертвец без савана, Лежит под небом пасмурным Печальна и нага. Жаль бедного крестьянина, А пуще жаль скотинушку; Скормив запасы скудные, Хозяин хворостиною Прогнал ее в луга, А что там взять? Чернехонько! Лишь на Николу вешнего Погода поуставилась, Зеленой свежей травушкой Полакомился скот. --- День жаркий. Под березками Крестьяне пробираются, Гуторят меж собой: "Идем одной деревнею, Идем другой - пустехонько! А день сегодня праздничный, Куда пропал народ?.." Идут селом - на улице Одни ребята малые, В домах - старухи старые, А то и вовсе заперты Калитки на замок. Замок - собачка верная: Не лает, не кусается, А не пускает в дом! Прошли село, увидели В зеленой раме зеркало: С краями полный пруд. Над прудом реют ласточки; Какие-то комарики, Проворные и тощие, Вприпрыжку, словно посуху, Гуляют по воде. По берегам, в ракитнике, Коростели скрыпят. На длинном, шатком плотике С вальком поповна толстая Стоит, как стог подщипанный, Подтыкавши подол. На этом же на плотике Спит уточка с утятами... Чу! лошадиный храп! Крестьяне разом глянули И над водой увидели Две головы: мужицкую, Курчавую и смуглую, С серьгой (мигало солнышко На белой той серьге), Другую - лошадиную С веревкой сажен в пять. Мужик берет веревку в рот, Мужик плывет - и конь плывет, Мужик заржал - и конь заржал. Плывут, орут! Под бабою, Под малыми утятами Плот ходит ходенем. Догнал коня - за холку хвать! Вскочил и на луг выехал Детина: тело белое, А шея как смола; Вода ручьями катится С коня и с седока. "А что у вас в селении Ни старого ни малого, Как вымер весь народ?" - "Ушли в село Кузьминское, Сегодня там и ярмонка И праздник храмовой". - "А далеко Кузьминское?" "Да будет версты три". "Пойдем в село Кузьминское, Посмотрим праздник-ярмонку!" - Решили мужики, А про себя подумали: "Не там ли он скрывается, Кто счастливо живет?.." Кузьминское богатое, А пуще того - грязное Торговое село. По косогору тянется, Потом в овраг спускается, А там опять на горочку Как грязи тут не быть? Две церкви в нем старинные, Одна старообрядская, Другая православная, Дом с надписью: училище, Пустой, забитый наглухо, Изба в одно окошечко, С изображеньем фельдшера, Пускающего кровь. Есть грязная гостиница, Украшенная вывеской (С большим носатым чайником Поднос в руках подносчика, И маленькими чашками, Как гусыня гусятами, Тот чайник окружен), Есть лавки постоянные Вподобие уездного Гостиного двора... Пришли на площадь странники: Товару много всякого И видимо-невидимо Народу! Не потеха ли? Кажись, нет ходу крестного, А, словно пред иконами, Без шапок мужики. Такая уж сторонушка! Гляди, куда деваются Крестьянские шлыки: Помимо складу винного, Харчевни, ресторации, Десятка штофных лавочек, Трех постоялых двориков, Да "ренскового погреба", Да пары кабаков, Одиннадцать кабачников: Для праздника поставили Палатки на селе. При каждой пять подносчиков; Подносчики - молодчики, Наметанные, дошлые, А всё им не поспеть, Со сдачей не управиться! Гляди, что протянулося Крестьянских рук, со шляпами, С платками, с рукавицами. Ой жажда православная, Куда ты велика! Лишь окатить бы душеньку, А там добудут шапочки, Как отойдет базар. По пьяным по головушкам Играет солнце вешнее... Хмельно, горласто, празднично, Пестро, красно кругом! Штаны на парнях плисовы, Жилетки полосатые, Рубахи всех цветов; На бабах платья красные, У девок косы с лентами, Лебедками плывут! А есть еще затейницы, Одеты по-столичному - И ширится, и дуется Подол на обручах! Заступишь - расфуфырятся! Вольно же, новомодницы, Вам снасти рыболовные Под юбками носить! На баб нарядных глядючи, Старообрядка злющая Товарке говорит: "Быть голоду! быть голоду! Дивись, как всходы вымокли, Что половодье вешнее Стоит до Петрова! С тех пор как бабы начали Рядиться в ситцы красные,- Леса не подымаются, А хлеба хоть не сей!" "Да чем же ситцы красные Тут провинились, матушка? Ума не приложу!" "А ситцы те французские - Собачьей кровью крашены! Ну... поняла теперь?.." По конной потолкалися, По взгорью, где навалены Косули, грабли, бороны, Багры, станки тележные, Ободья, топоры. Там шла торговля бойкая, С божбою, с прибаутками, С здоровым, громким хохотом, И как не хохотать? Мужик какой-то крохотный Ходил, ободья пробовал: Погнул один - не нравится, Погнул другой, потужился, А обод как распрямится - Щелк по лбу мужика! Мужик ревет под ободом "Вязовою дубиною" Ругает драчуна. Другой приехал с разною Поделкой деревянною - И вывалил весь воз! Пьяненек! Ось сломалася, А стал ее уделывать - Топор сломал! Раздумался Мужик над топором, Бранит его, корит его, Как будто дело делает: "Подлец ты, не топор! Пустую службу, плевую И ту не сослужил. Всю жизнь свою ты кланялся, А ласков не бывал!" Пошли по лавкам странники: Любуются платочками, Ивановскими ситцами, Шлеями, новой обувью, Издельем кимряков. У той сапожной лавочки Опять смеются странники: Тут башмачки козловые Дед внучке торговал, Пять раз про цену спрашивал, Вертел в руках, оглядывал: Товар первейший сорт! "Ну, дядя! два двугривенных Плати, не то проваливай!"- Сказал ему купец. "А ты постой!" Любуется Старик ботинкой крохотной, Такую держит речь: Мне зять - плевать, и дочь смолчит, Жена - плевать, пускай ворчит! А внучку жаль! Повесилась На шею, егоза: Купи гостинчик, дедушка, Купи! - Головкой шелковой Лицо щекочет, ластится, Целует старика. Постой, ползунья босая Постой, юла! Козловые Ботиночки куплю... Расхвастался Вавилушка, И старому и малому Подарков насулил, А пропился до грошика! Как я глаза бесстыжие Домашним покажу?.... Мне зять - плевать, и дочь смолчит, Жена - плевать, пускай ворчит! А внучку жаль!..."- Пошел опять Про внучку! Убивается!.. Народ собрался, слушает, Не смеючись, жалеючи; Случись, работой, хлебушком, Ему бы помогли, А вынуть два двугривенных - Так сам ни с чем останешься. Да был тут человек, Павлуша Веретенников (Какого роду, звания, Не знали мужики, Однако звали "барином". Горазд он был балясничать, Носил рубаху красную, Поддевочку суконную, Смазные сапоги; Пел складно песни русские И слушать их любил. Его видали многие На постоялых двориках, В харчевнях, в кабаках), Так он Вавилу выручил - Купил ему ботиночки. Вавило их схватил И был таков! - На радости Спасибо даже барину Забыл сказать старик, Зато крестьяне прочие Так были разутешены, Так рады, словно каждого Он подарил рублем! Была тут также лавочка С картинами и книгами, Офени запасалися Своим товаром в ней. "А генералов надобно?"- Спросил их купчик-выжига. "И генералов дай! Да только ты по совести, Чтоб были настоящие - Потолще, погрозней". "Чудные! как вы смотрите!- Сказал купец с усмешкою,- Тут дело не в комплекции..." "А в чем же? шутишь, друг! Дрянь, что ли, сбыть желательно? А мы куда с ней денемся? Шалишь! Перед крестьянином Все генералы равные, Как шишки на ели: Чтобы продать плюгавого, Попасть на доку надобно, А толстого да грозного Я всякому всучу.... Давай больших, осанистых, Грудь с гору, глаз навыкате, Да - чтобы больше звезд!" "А статских не желаете?" - "Ну, вот еще со статскими!" (Однако взяли - дешево!- Какого-то сановника За брюхо с бочку винную И за семнадцать звезд.) Купец - со всем почтением, Что любо, тем и потчует (С Лубянки - первый вор!)- Спустил по сотне Блюхера, Архимандрита Фотия, Разбойника Сипко, Сбыл книги: "Шут Балакирев" И "Английский милорд"... Легли в коробку книжечки, Пошли гулять портретики По царству всероссийскому, Покамест не пристроятся В крестьянской летней горенке, На невысокой стеночке... Черт знает для чего! Эх! эх! Придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Дадут понять крестьянину, Что розь портрет портретику, Что книга книге розь? Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого - Белинского и Гоголя С базара понесет? Ой люди, люди русские! Крестьяне православные! Слыхали ли когда-нибудь Вы эти имена? То имена великие, Носили их, прославили Заступники народные! Вот вам бы их портретики Повесить в ваших горенках, Их книги прочитать... "И рад бы в рай, да дверь-то где?"- Такая речь врывается В лавчонку неожиданно. "Тебе какую дверь?" -"Да в балаган. Чу! музыка!.." -"Пойдем, я укажу!" Про балаган прослышавши, Пошли и наши странники Послушать, поглазеть. Комедию с Петрушкою, С козою с барабанщицей И не с простой шарманкою, А с настоящей музыкой Смотрели тут они. Комедия не мудрая, Однако и не глупая, Хожалому, квартальному Не в бровь, а прямо в глаз! Шалаш полным-полнехонек, Народ орешки щелкает, А то два-три крестьянина Словечком перекинутся - Гляди, явилась водочка: Посмотрят да попьют! Хохочут, утешаются И часто в речь Петрушкину Вставляют слово меткое, Какого не придумаешь, Хоть проглоти перо! Такие есть любители - Как кончится комедия, За ширмочки пойдут, Целуются, братаются, Гуторят с музыкантами: "Откуда, молодцы?" -"А были мы господские, Играли на помещика, Теперь мы люди вольные, Кто поднесет-попотчует, Тот нам и господин!" "И дело, други милые, Довольно бар вы тешили, Потешьте мужиков! Эй! малый! сладкой водочки! Наливки! чаю! полпива! Цимлянского - живей!.." И море разливанное Пойдет, щедрее барского Ребяток угостят. --- Не ветры веют буйные, Не мать-земля колышется - Шумит, поет, ругается, Качается, валяется, Дерется и целуется У праздника народ! Крестьянам показалося, Как вышли на пригорочек, Что всё село шатается, Что даже церковь старую С высокой колокольнею Шатнуло раз-другой! - Тут трезвому, что голому, Неловко... Наши странники Прошлись еще по площади И к вечеру покинули Бурливое село... ГЛАВА 3. ПЬЯНАЯ НОЧЬ Не ригой, не амбарами, Не кабаком, не мельницей, Как часто на Руси, Село кончалось низеньким Бревенчатым строением С железными решетками В окошках небольших. За тем этапным зданием Широкая дороженька, Березками обставлена, Открылась тут как тут. По будням малолюдная, Печальная и тихая, Не та она теперь! По всей по той дороженьке И по окольным тропочкам, Докуда глаз хватал, Ползли, лежали, ехали, Барахталися пьяные И стоном стон стоял! Скрыпят телеги грузные, И, как телячьи головы, Качаются, мотаются Победные головушки Уснувших мужиков! Народ идет - и падает, Как будто из-за валиков Картечью неприятели Палят по мужикам! Ночь тихая спускается, Уж вышла в небо темное Луна, уж пишет грамоту Господь червонным золотом По синему по бархату, Ту грамоту мудреную, Которой ни разумникам, Ни глупым не прочесть. Дорога стоголосая Гудит! Что море синее, Смолкает, подымается Народная молва. "А мы полтинник писарю: Прошенье изготовили К начальнику губернии..." "Эй! С возу куль упал!" "Куда же ты, Оленушка? Постой! Еще дам пряничка, Ты, как блоха проворная, Наелась - и упрыгнула, Погладить не далась!" "Добра ты, царска грамота, Да не при нас ты писана..." "Посторонись, народ!" (Акцизные чиновники С бубенчиками, с бляхами С базара пронеслись.) "А я к тому теперича: И веник дрянь, Иван Ильич, А погуляет по полу, Куда как напылит!" "Избави бог, Парашенька, Ты в Питер не ходи! Такие есть чиновники, Ты день у них кухаркою, А ночь у них сударкою - Так это наплевать!" "Куда ты скачешь, Саввушка?" (Кричит священник сотскому Верхом, с казенной бляхою.) -"В Кузьминское скачу За становым. Оказия: Там впереди крестьянина Убили..."-"Эх!..Грехи!.." "Худа ты стала, Дарьюшка!" -"Не веретенце, друг! Вот то, что больше вертится, Пузатее становится, А я как день-деньской..." "Эй, парень, парень глупенький, Оборванный, паршивенький, Эй! Полюби меня! Меня, простоволосую, Хмельную бабу, старую, Зааа-паааа-чканную!.." --- Крестьяне наши трезвые, Подглядывая, слушая, Идут своим путем. Средь самой средь дороженьки Какой-то парень тихонький Большую яму выкопал. "Что делаешь ты тут?" -"А хороню я матушку!" -"Дурак! Какая матушка! Гляди: поддевку новую Ты в землю закопал! Иди скорей да хрюкалом В канаву ляг, воды испей! Авось, соскочит дурь!" "А ну, давай потянемся!" Садятся два крестьянина, Ногами упираются, И жилятся, и тужатся, Крехтят - на скалке тянутся, Суставчики трещат! На скалке не понравилось: "Давай теперь попробуем Тянуться бородой!" Когда порядком бороды Друг дружке поубавили, Вцепились за скулы! Пыхтят, краснеют, корчатся, Мычат, визжат, а тянутся! "Да будет вам, проклятые! Не разольешь водой!" В канаве бабы ссорятся, Одна кричит: "Домой идти Тошнее, чем на каторгу!" Другая:"Врешь, в моем дому Похуже твоего! Мне старший зять ребро сломал, Середний зять клубок украл, Клубок - плевок, да дело в том - Полтинник был замотан в нем, А младший зять всё нож берет, Того гляди убьет, убьет!.." "Ну, полно, полно, миленький! Ну, не сердись!- за валиком Неподалеку слышится.- Я ничего...Пойдем!" Такая ночь бедовая! Направо ли, налево ли С дороги поглядишь: Идут дружненько парочки, Не к той ли роще правятся? Та роща манит всякого, В той роще голосистые Соловушки поют... Дорога многолюдная Что позже - безобразнее: Всё чаще попадаются Избитые, ползущие, Лежащие пластом. Без ругани, как водится, Словечко не промолвится, Шальная, непотребная, Слышней всего она! У кабаков смятение, Подводы перепутались, Испуганные лошади Без седоков бегут; Тут плачут дети малые, Тоскуют жены, матери: Легко ли из питейного Дозваться мужиков?.. У столбика дорожного Знакомый голос слышится, Подходят наши странники И видят: Веретенников (Что башмачки козловые Вавиле подарил) Беседует с крестьянами. Крестьяне открываются Миляге по душе: Похвалит Павел песенку - Пять раз споют, записывай! Понравится пословица - Пословицу пиши! Позаписав достаточно, Сказал им Веретенников: "Умны крестьяне русские, Одно нехорошо, Что пьют до одурения, Во рвы, в канавы валятся - Обидно поглядеть!" Крестьяне речь ту слушали, Поддакивали барину. Павлуша что-то в книжечку Хотел уже писать. Да выискался пьяненький Мужик,- он против барина На животе лежал, В глаза ему поглядывал, Помалчивал - да вдруг Как вскочит! Прямо к барину - Хвать карандаш из рук! "Постой, башка порожняя! Шальных вестей, бессовестных Про нас не разноси! Чему ты позавидовал! Что веселится бедная Крестьянская душа? Пьем много мы по времени, А больше мы работаем, Нас пьяных много видится, А больше трезвых нас. По деревням ты хаживал? Возьмем ведерко с водкою, Пойдем-ка по избам: В одной, в другой навалятся, А в третьей не притронутся - У нас на семью пьющую Непьющая семья! Не пьют, а также маются, Уж лучше б пили, глупые, Да совесть такова... Чудно смотреть, как ввалится В такую избу трезвую Мужицкая беда,- И не глядел бы!.. Видывал В страду деревни русские? В питейном, что ль, народ? У нас поля обширные, А не гораздо щедрые, Скажи-ка, чьей рукой С весны они оденутся, А осенью разденутся? Встречал ты мужика После работы вечером? На пожне гору добрую Поставил, съел с горошину: - Эй! богатырь! соломинкой Сшибу, посторонись! Сладка еда крестьянская, Весь век пила железная Жует, а есть не ест! Да брюхо-то не зеркало, Мы на еду не плачемся... Работаешь один, А чуть работа кончена, Гляди, стоят три дольщика: Бог, царь и господин! А есть еще губитель-тать Четвертый, злей татарина, Так тот и не поделится, Всё слопает один! У нас пристал третьеводни Такой же барин плохонький, Как ты, из-под Москвы. Записывает песенки, Скажи ему пословицу, Загадку загани. А был другой - допытывал, На сколько в день сработаешь, По малу ли, по многу ли Кусков пихаешь в рот? Иной угодья меряет, Иной в селеньи жителей По пальцам перечтет, А вот не сосчитали же, По скольку в лето каждое Пожар пускает на ветер Крестьянского труда?.. Нет меры хмелю русскому. А горе наше меряли? Работе мера есть? Вино валит крестьянина, А горе не валит его? Работа не валит? Мужик беды не меряет, Со всякою справляется, Какая не приди. Мужик, трудясь, не думает, Что силы надорвет, Так неужли над чаркою Задуматься, что с лишнего В канаву угодишь? А что глядеть зазорно вам, Как пьяные валяются, Так погляди поди, Как из болота волоком Крестьяне сено мокрое, Скосивши, волокут: Где не пробраться лошади, Где и без ноши пешему Опасно перейти, Там рать-орда крестьянская. По кочам, по зажоринам Ползком ползет с плетюхами, - Трещит крестьянский пуп! Под солнышком без шапочек, В поту, в грязи по макушку Осокою изрезаны, Болотным гадом-мошкою Изъеденные в кровь, - Небось мы тут красивее? Жалеть - жалей умеючи, На мерочку господскую Крестьянина не мерь! Не белоручки нежные, А люди мы великие В работе и в гульбе!.. У каждого крестьянина Душа что туча черная - Гневна, грозна, - и надо бы Громам греметь оттудова, Кровавым лить дождям, А всё вином кончается. Пошла по жилам чарочка - И рассмеялась добрая Крестьянская душа! Не горевать тут надобно, Гляди кругом - возрадуйся! Ай парни, ай молодушки, Умеют погулять! Повымахали косточки, Повымотали душеньку, А удаль молодецкую Про случай сберегли!.." Мужик стоял на валике, Притопывал лаптишками И, помолчав минуточку, Прибавил громким голосом, Любуясь на веселую, Ревущую толпу: "Эй! царство ты мужицкое, Бесшапочное, пьяное, - Шуми - вольней шуми! .." "Как звать тебя, старинушка?" "А что? запишешь в книжечку? Пожалуй, нужды нет! Пиши: В деревне Босове Яким Нагой живет, Он до смерти работает, До полусмерти пьет!.." Крестьяне рассмеялися И рассказали барину, Каков мужик Яким. Яким, старик убогонький, Живал когда-то в Питере, Да угодил в тюрьму: С купцом тягаться вздумалось! Как липочка ободранный, Вернулся он на родину И за соху взялся. С тех пор лет тридцать жарится На полосе под солнышком, Под бороной спасается От частого дождя, Живет - с сохою возится, А смерть придет Якимушке - Как ком земли отвалится, Что на сохе присох... С ним случай был: картиночек Он сыну накупил, Развешал их по стеночкам И сам не меньше мальчика На них любил глядеть. Пришла немилость божия, Деревня загорелася - А было у Якимушки За целый век накоплено Целковых тридцать пять. Скорей бы взять целковые, А он сперва картиночки Стал со стены срывать; Жена его тем временем С иконами возилася, А тут изба и рухнула - Так оплошал Яким! Слились в комок целковики, За тот комок дают ему Одиннадцать рублей... "Ой брат Яким! недешево Картинки обошлись! Зато и в избу новую Повесил их, небось?" "Повесил - есть и новые",- Сказал Яким - и смолк. Вгляделся барин в пахаря: Грудь впалая; как вдавленный Живот; у глаз, у рта Излучины, как трещины На высохшей земле; И сам на землю-матушку Похож он: шея бурая, Как пласт, сохой отрезанный, Кирпичное лицо, Рука - кора древесная, А волосы - песок. Крестьяне, как заметили, Что не обидны барину Якимовы слова, И сами согласилися С Якимом: "Слово верное: Нам подобает пить! Пьем - значит, силу чувствуем! Придет печаль великая, Как перестанем пить!.. Работа не свалила бы, Беда не одолела бы, Нас хмель не одолит! Не так ли?" -"Да, бог милостив!" "Ну, выпей с нами чарочку!" Достали водки, выпили. Якиму Веретенников Два шкалика поднес. "Ай барин! не прогневался, Разумная головушка! (Сказал ему Яким.) Разумной-то головушке Как не понять крестьянина? А свиньи ходят по земи - Не видят неба век!.." Вдруг песня хором грянула Удалая, согласная: Десятка три молодчиков, Хмельненьки, а не валятся, Идут рядком, поют, Поют про Волгу-матушку, Про удаль молодецкую, Про девичью красу. Притихла вся дороженька, Одна та песня складная Широко, вольно катится, Как рожь под ветром стелется, По сердцу по крестьянскому Идет огнем-тоской!.. Под песню ту удалую Раздумалась, расплакалась Молодушка одна: "Мой век - что день без солнышка, Мой век - что ночь без месяца, А я, млада-младешенька, Что борзый конь на привязи, Что ласточка без крыл! Мой старый муж, ревнивый муж, Напился пьян, храпом храпит, Меня, младу-младешеньку, И сонный сторожит!" Так плакалась молодушка Да с возу вдруг и спрыгнула! "Куда?"- кричит ревнивый муж, Привстал - и бабу за косу, Как редьку за вихор! Ой! ночка, ночка пьяная! Не светлая, а звездная, Не жаркая, а с ласковым Весенним ветерком! И нашим добрым молодцам Ты даром не пошла! Сгрустнулось им по женушкам, Оно и правда: с женушкой Теперь бы веселей! Иван кричит: "Я спать хочу", А Марьюшка: "И я с тобой!" Иван кричит: "Постель узка", А Марьюшка: "Уляжемся!" Иван кричит: "Ой, холодно", А Марьюшка: "Угреемся!" Как вспомнили ту песенку, Без слова - согласилися Ларец свой попытать. Одна, зачем бог ведает, Меж полем и дорогою Густая липа выросла. Под ней присели странники И осторожно молвили: "Эй! скатерть самобранная, Попотчуй мужиков!" И скатерть развернулася, Откудова ни взялися Две дюжие руки: Ведро вина поставили, Горой наклали хлебушка И спрятались опять. Крестьяне подкрепилися, Роман за караульного Остался у ведра, А прочие вмешалися В толпу - искать счастливого: Им крепко захотелося Скорей попасть домой... Глава 4. СЧАСТЛИВЫЕ В толпе горластой, праздничной Похаживали странники, Прокликивали клич: "Эй! нет ли где счастливого? Явись! Коли окажется, Что счастливо живешь, У нас ведро готовое: Пей даром сколько вздумаешь - На славу угостим!.." Таким речам неслыханным Смеялись люди трезвые, А пьяные да умные Чуть не плевали в бороду Ретивым крикунам. Однако и охотников Хлебнуть вина бесплатного Достаточно нашлось. Когда вернулись странники Под липу, клич прокликавши, Их обступил народ. Пришел дьячок уволенный, Тощой, как спичка серная, И лясы распустил, Что счастие не в пажитях, Не в соболях, не в золоте, Не в дорогих камнях. "А в чем же?" - "В благодушестве! Пределы есть владениям Господ, вельмож, царей земных, А мудрого владение - Весь вертоград Христов! Коль обогреет солнышко Да пропущу косушечку, Так вот и счастлив я!" - "А где возьмешь косушечку?" - "Да вы же дать сулилися..." "Проваливай! шалишь!.." Пришла старуха старая, Рябая, одноглазая И объявила, кланяясь, Что счастлива она: Что у нее по осени Родилось реп до тысячи На небольшой гряде. "Такая репа крупная, Такая репа вкусная, А вся гряда - сажени три, А впоперечь - аршин!" Над бабой посмеялися, А водки капли не дали: "Ты дома выпей, старая, Той репой закуси!" Пришел солдат с медалями, Чуть жив, а выпить хочется: "Я счастлив!" - говорит. "Ну, открывай, старинушка, В чем счастие солдатское? Да не таись, смотри!" - "А в том, во-первых, счастие, Что в двадцати сражениях Я был, а не убит! А во-вторых, важней того, Я и во время мирное Ходил ни сыт ни голоден, А смерти не дался! А в-третьих - за провинности, Великие и малые, Нещадно бит я палками, А хоть пощупай - жив!" "На! выпивай, служивенький! С тобой и спорить нечего: Ты счастлив - слова нет!" Пришел с тяжелым молотом Каменотес-олончанин, Плечистый, молодой: "И я живу - не жалуюсь, - Сказал он, - с женкой, с матушкой Не знаем мы нужды!" "Да в чем же ваше счастие?" "А вот гляди (и молотом, Как перышком, махнул): Коли проснусь до солнышка Да разогнусь о полночи, Так гору сокрушу! Случалось не похвастаю, Щебенки наколачивать В день на пять серебром!" Пахом приподнял "счастие" И, крякнувши порядочно, Работничку поднес: "Ну, веско! а не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?.." "Смотри, не хвастай силою,- Сказал мужик с одышкою, Расслабленный, худой (Нос вострый, как у мертвого, Как грабли руки тощие, Как спицы ноги длинные, Не человек - комар).- Я был - не хуже каменщик Да тоже хвастал силою, Вот бог и наказал! Смекнул подрядчик, бестия, Что простоват детинушка, Учал меня хвалить, А я-то сдуру радуюсь, За четверых работаю! Однажды ношу добрую Наклал я кирпичей, А тут его, проклятого, И нанеси нелегкая: "Что это?- говорит.- Не узнаю я Трифона! Идти с такою ношею Не стыдно молодцу?" -"А коли мало кажется, Прибавь рукой хозяйскою!"- Сказал я, осердясь. Ну, с полчаса, я думаю, Я ждал, а он подкладывал, И подложил, подлец! Сам слышу - тяга страшная, Да не хотелось пятиться. И внес ту ношу чертову Я во второй этаж! Глядит подрядчик, дивится, Кричит, подлец, оттудова: "Ай, молодец, Трофим! Не знаешь сам, что сделал ты: Ты снес один по крайности Четырнадцать пудов!" Ой, знаю! сердце молотом Стучит в груди, кровавые В глазах круги стоят, Спина как будто треснула... Дрожат, ослабли ноженьки. Зачах я с той поры!... Налей, брат, полстаканчика!" "Налить? Да где ж тут счастие? Мы потчуем счастливого, А ты что рассказал!" "Дослушай! будет счастие!" "Да в чем же, говори!" "А вот в чем. Мне на родине, Как всякому крестьянину, Хотелось умереть. Из Питера, расслабленный, Шальной, почти без памяти, Я на машину сел. В вагоне - лихорадочных, Горячечных работничков Нас много набралось, Всем одного желалося, Как мне: попасть на родину, Чтоб дома помереть. Однако нужно счастие И тут: мы летом ехали, В жарище, в духоте У многих помутилися Вконец больные головы, В вагоне ад пошел: Тот стонет, тот катается, Как оглашенный, по полу, Тот бредит женкой, матушкой. Ну, на ближайшей станции Такого и долой! Глядел я на товарищей, Сам весь горел, подумывал - Несдобровать и мне В глазах кружки багровые, И всё мне, братец, чудится, Что режу пеунов (Мы тоже пеунятники, Случалось в год откармливать До тысячи зобов). Где вспомнились, проклятые! Уж я молиться пробовал, Нет! всё с ума нейдут! Поверишь ли? вся партия Передо мной трепещется! Гортани перерезаны, Кровь хлещет, а поют! А я с ножом: "Да полно вам!" Уж как господь помиловал, Что я не закричал? Сижу, креплюсь... по счастию, День кончился, а к вечеру Похолодало,- сжалился Над сиротами бог! Ну, так мы и доехали, И я добрел на родину, А здесь, по божьей милости, И легче стало мне..." "Чего вы тут расхвастались Своим мужицким счастием?- Кричит, разбитый на ноги, Дворовый человек.- А вы меня попотчуйте: Я счастлив, видит бог! У первого боярина, У князя Переметьева, Я был любимый раб. Жена - раба любимая, А дочка вместе с барышней Училась и французскому И всяким языкам, Садиться позволялось ей В присутствии княжны... Ой! как кольнуло!.. батюшки!.." (И начал ногу правую Ладонями тереть.) Крестьяне рассмеялися. "Чего смеетесь, глупые,- Озлившись неожиданно Дворовый закричал.- Я болен, а сказать ли вам, О чем молюсь я господу, Вставая и ложась? Молюсь: "Оставь мне, господи, Болезнь мою почетную, По ней я дворянин!" Не вашей подлой хворостью, Не хрипотой, не грыжею - Болезнью благородною Какая только водится У первых лиц в империи, Я болен, мужичье! По-да-грой именуется! Чтоб получить ее - Шампанское, бургонское, Токайское, венгерское Лет тридцать надо пить... За стулом у светлейшего У князя Переметьева Я сорок лет стоял, С французским лучшим трюфелем Тарелки я лизал, Напитки иностранные Из рюмок допивал... Ну, наливай!" -"Проливай! У нас вино мужицкое, Простое, не заморское - Не по твоим губам!" Желтоволосый, сгорбленный, Подкрался робко к странникам Крестьянин-белорус, Туда же к водке тянется: "Налей и мне маненичко, Я счастлив!"- говорит. "А ты не лезь с ручищами! Докладывай, доказывай Сперва, чем счастлив ты?" "А счастье наше - в хлебушке: Я дома в Белоруссии С мякиною, с кострикою Ячменный хлеб жевал; Бывало, вопишь голосом, Как роженица корчишься, Как схватит животы. А ныне, милость божия!- Досыта у Губонина Дают ржаного хлебушка, Жую - не нажуюсь!" Пришел какой-то пасмурный Мужик с скулой свороченной, Направо всё глядит: "Хожу я за медведями, И счастье мне великое: Троих моих товарищей Сломали мишуки, А я живу, бог милостив!" "А ну-ка влево глянь?" Не глянул, как ни пробовал, Какие рожи страшные Ни корчил мужичок: "Свернула мне медведица Маненичко скулу!" -"А ты с другой померяйся, Подставь ей щеку правую - Поправит...." - Посмеялися, Однако поднесли. Оборванные нищие, Послышав запах пенного, И те пришли доказывать, Как счастливы они: "Нас у порога лавочник Встречает подаянием, А в дом войдем , так из дому Проводят до ворот... Чуть запоем мы песенку, Бежит к окну хозяюшка С краюхою, с ножом, А мы-то заливаемся: "Давай, давай - весь каравай, Не мнется и не крошится, Тебе скорей, а нам спорей...." --- Смекнули наши странники, Что даром водку тратили, Да кстати и ведерочку Конец. "Ну, будет с вас! Эй, счастие мужицкое! Дырявое, с заплатами, Горбатое с мозолями, Проваливай домой!" "А вам бы, други милые, Спросить Ермилу Гирина,- Сказал, подсевши к странникам, Деревни Дымоглотова Крестьянин Федосей.- Коли Ермил не выручит, Счастливцем не объявится, Так и шататься нечего..." "А кто такой Ермил? Князь, что ли, граф сиятельный?" "Не князь, не граф сиятельный, А просто он - мужик!" "Ты говори толковее, Садись, а мы послушаем, Какой такой Ермил?" "А вот какой: сиротскую Держал Ермило мельницу На Унже. По суду Продать решили мельницу: Пришел Ермило с прочими В палату на торги. Пустые покупатели Скоренько отвалилися, Один купец Алтынников С Ермилом в бой вступил, Не отстает, торгуется, Наносит по копеечке. Ермило как рассердится - Хвать сразу пять рублей! Купец опять копеечку, Пошло у них сражение: Купец его копейкою, А тот его рублем! Не устоял Алтынников! Да вышла тут оказия: Тотчас же стали требовать Задатков третью часть, А третья часть - до тысячи. С Ермилом денег не было, Уж сам ли он сплошал, Схитрили ли подьячие, А дело вышло дрянь! Повеселел Алтынников: "Моя, выходит, мельница!" "Нет! - говорит Ермил, Подходит к председателю. - Нельзя ли вашей милости Помешкать полчаса?" "Что в полчаса ты сделаешь?" "Я деньги принесу!" "А где найдешь? В уме ли ты? Верст тридцать пять до мельницы, А через час присутствию Конец, любезный мой!" "Так полчаса позволите?" "Пожалуй, час промешкаем!" Пошел Ермил; подьячие С купцом переглянулися, Смеются, подлецы! На площадь на торговую Пришел Ермило (в городе Тот день базарный был), Стал на воз, видим: крестится, На все четыре стороны Поклон, - и громким голосом Кричит: "Эй, люди добрые! Притихнете, послушайте, Я слово вам скажу!" Притихла площадь людная, И тут Ермил про мельницу Народу рассказал: "Давно купец Алтынников Присватывался к мельнице, Да не плошал и я, Раз пять справлялся в городе, Сказали: с переторжкою Назначены торги. Без дела, сами знаете, Возить казну крестьянину Проселком не рука: Приехал я без грошика, Ан глядь - они спроворили Без переторжки торг! Схитрили души подлые, Да и смеются нехристи: "Что часом ты поделаешь? Где денег ты найдешь?" Авось найду, бог милостив! Хитры, сильны подьячие, А мир их посильней, Богат купец Алтынников, А всё не устоять ему Против мирской казны - Ее, как рыбу из моря, Века ловить - не выловить. Ну, братцы! видит бог, Разделаюсь в ту пятницу! Не дорога мне мельница, Обида велика! Коли Ермила знаете, Коли Ермилу верите, Так выручайте, что ль!.." И чудо сотворилося: На всей базарной площади У каждого крестьянина, Как ветром, полу левую Заворотило вдруг! Крестьянство раскошелилось, Несут Ермилу денежки, Дают, кто чем богат. Ермило парень грамотный, Да некогда записывать, Успей пересчитать! Наклали шляпу полную Целковиков, лобанчиков, Прожженной, битой, трепаной Крестьянской ассигнации. Ермило брал - не брезговал И медным пятаком. Еще бы стал он брезговать, Когда тут попадалася Иная гривна медная Дороже ста рублей! Уж сумма вся исполнилась, А щедрота народная Росла: "Бери, Ермил Ильич, Отдашь, не пропадет!" Ермил народу кланялся На все четыре стороны, В палату шел со шляпою, Зажавши в ней казну. Сдивилися подьячие, Позеленел Алтынников, Как он сполна всю тысячу Им выложил на стол!.. Не волчий зуб, так лисий хвост,- Пошли юлить подьячие, Да не таков Ермил Ильич, Не молвил слова лишнего, Копейки не дал им! Глядеть весь город съехался, Как в день базарный, пятницу, Через неделю времени Ермил на той же площади Рассчитывал народ. Упомнить где же всякого? В ту пору дело делалось В горячке, второпях! Однако споров не было, И выдать гроша лишнего Ермилу не пришлось. Еще, он сам рассказывал, Рубль лишний - чей бог ведает!- Остался у него. Весь день с мошной раскрытою Ходил Ермил, допытывал: Чей рубль? да не нашел. Уж солнце закатилося, Когда с базарной площади Ермил последний тронулся, Отдав тот рубль слепым... Так вот каков Ермил Ильич". "Чуден! - сказали странники.- Однако знать желательно - Каким же колдовством Мужик над всей округою Такую силу взял?" "Не колдовством, а правдою. Слыхали про Адовщину, Юрлова-князя вотчину?" "Слыхали, ну так что ж?" "В ней главный управляющий Был корпуса жандармского Полковник со звездой, При нем пять-шесть помощников, А наш Ермило писарем В конторе состоял. Лет двадцать было малому, Какая воля писарю? Однако для крестьянина И писарь человек. К нему подходишь к первому, А он и посоветует И справку наведет; Где хватит силы - выручит, Не спросит благодарности, И дашь, так не возьмет! Худую совесть надобно - Крестьянину с крестьянина Копейку вымогать. Таким путем вся вотчина В пять лет Ермилу Гирина Узнала хорошо, А тут его и выгнали... Жалели крепко Гирина, Трудненько было к новому, Хапуге, привыкать, Однако делать нечего, По времени приладились И к новому писцу. Тот ни строки без трешника, Ни слова без семишника, Прожженный, из кутейников - Ему и бог велел! Однако, волей божией, Недолго он процарствовал,- Скончался старый князь, Приехал князь молоденький, Прогнал того полковника, Прогнал его помощника, Контору всю прогнал, А нам велел из вотчины Бурмистра изобрать. Ну, мы не долго думали, Шесть тысяч душ, всей вотчиной Кричим: "Ермилу Гирина!"- Как человек един! Зовут Ермилу к барину. Поговорив с крестьянином, С балкона князь кричит: "Ну, братцы! будь по-вашему. Моей печатью княжеской Ваш выбор утвержден: Мужик проворный, грамотный, Одно скажу: не молод ли?.." А мы: "Нужды нет, батюшка, И молод, да умен!" Пошел Ермило царствовать Над всей княжою вотчиной, И царствовал же он! В семь лет мирской копеечки Под ноготь не зажал, В семь лет не тронул правого, Не попустил виновному, Душой не покривил..." "Стой!" - крикнул укорительно Какой-то попик седенький Рассказчику. - Грешишь! Шла борона прямехонько, Да вдруг махнула в сторону - На камень зуб попал! Коли взялся рассказывать, Так слова не выкидывай Из песни: или странникам Ты сказку говоришь?.. Я знал Ермилу Гирина..." "А я небось не знал? Одной мы были вотчины, Одной и той же волости, Да нас перевели..." "А коли знал ты Гирина, Так знал и брата Митрия, Подумай-ка, дружок". Рассказчик призадумался И, помолчав, сказал: "Соврал я: слово лишнее Сорвалось на маху! Был случай, и Ермил-мужик Свихнулся: из рекрутчины Меньшого брата Митрия Повыгородил он. Молчим: тут спорить нечего, Сам барин брата старосты Забрить бы не велел, Одна Ненила Власьева По сыне горько плачется, Кричит: не наш черед! Известно, покричала бы Да с тем бы и отъехала. Так что же? Сам Ермил, Покончивши с рекрутчиной, Стал тосковать, печалиться, Не пьет, не ест: тем кончилось, Что в деннике с веревкою Застал его отец. Тут сын отцу покаялся: "С тех пор, как сына Власьевны Поставил я не в очередь, Постыл мне белый свет!" А сам к веревке тянется. Пытали уговаривать Отец его и брат, Он всё одно: "Преступник я! Злодей! вяжите руки мне, Ведите в суд меня!" Чтоб хуже не случилося, Отец связал сердечного, Приставил караул. Сошелся мир, шумит, галдит, Такого дела чудного Вовек не приходилося Ни видеть, ни решать. Ермиловы семейные Уж не о том старалися, Чтоб мы им помирволили, А строже рассуди - Верни парнишку Власьевне, Не то Ермил повесится, За ним не углядишь! Пришел и сам Ермил Ильич, Босой, худой, с колодками, С веревкой на руках, Пришел, сказал: "Была пора, Судил я вас по совести, Теперь я сам грешнее вас: Судите вы меня!" И в ноги поклонился нам. Ни дать ни взять юродивый, Стоит, вздыхает, крестится, Жаль было нам глядеть, Как он перед старухою, Перед Ненилой Власьевой, Вдруг на колени пал! Ну, дело всё обладилось, У господина сильного Везде рука: сын Власьевны Вернулся, сдали Митрия, Да, говорят, и Митрию Нетяжело служить, Сам князь о нем заботится. А за провинность с Гирина Мы положили штраф: Штрафные деньги рекруту, Часть небольшая Власьевне, Часть миру на вино... Однако после этого Ермил не скоро справился, С год как шальной ходил. Как ни просила вотчина, От должности уволился, В аренду снял ту мельницу И стал он пуще прежнего Всему народу люб: Брал за помол по совести, Народу не задерживал, Приказчик, управляющий, Богатые помещики И мужики беднейшие - Все очереди слушались, Порядок строгий вел! Я сам уж в той губернии Давненько не бывал, А про Ермилу слыхивал, Народ им не нахвалится, Сходите вы к нему". "Напрасно вы проходите,- Сказал уж раз заспоривший Седоволосый поп.- Я знал Ермилу Гирина, Попал я в ту губернию Назад тому лет пять (Я в жизни много странствовал, Преосвященный наш Переводить священников Любил)... С Ермилой Гириным Соседи были мы. Да! был мужик единственный! Имел он всё, что надобно Для счастья: и спокойствие, И деньги, и почет, Почет завидный, истинный, Не купленный ни деньгами, Ни страхом: строгой правдою, Умом и добротой! Да только, повторяю вам, Напрасно вы проходите, В остроге он сидит..." "Как так?" -"А воля божия! Слыхал ли кто из вас, Как бунтовалась вотчина Помещика Обрубкова, Испуганной губернии, Уезда Недыханьева, Деревня Столбняки?.. Как о пожарах пишется В газетах (я их читывал): "Осталась неизвестною Причина" - так и тут: До сей поры неведомо Ни земскому исправнику, Ни высшему правительству, Ни столбнякам самим, С чего стряслась оказия, А вышло дело дрянь. Потребовалось воинство, Сам государев посланный К народу речь держал, То руганью попробует И плечи с эполетами Подымет высоко, То ласкою попробует И грудь с крестами царскими Во все четыре стороны Повертывать начнет. Да брань была тут лишняя, А ласка непонятная: "Крестьянство православное! Русь-матушка! царь-батюшка!" И больше ничего! Побившись так достаточно, Хотели уж солдатикам Скомандовать: пали! Да волостному писарю Пришла тут мысль счастливая, Он про Ермилу Гирина Начальнику сказал: "Народ поверит Гирину, Народ его послушает...." -"Позвать его живей!" ...................... --- Вдруг крик:" Ай, ай! помилуйте!", Раздавшись неожиданно, Нарушил речь священника, Все бросились глядеть: У валика дорожного Секут лакея пьяного - Попался в воровстве! Где пойман, тут и суд ему: Судей сошлось десятка три, Решили дать по лозочке, И каждый дал лозу! Лакей вскочил и, шлепая Худыми сапожнишками, Без слова тягу дал. "Вишь, побежал, как встрепанный!- Шутили наши странники, Узнавши в нем балясника, Что хвастался какою-то Особенной болезнию От иностранных вин.- Откуда прыть явилася! Болезнь ту благородную Вдруг сняло, как рукой!" --- "Эй, эй! куда ж ты, батюшка! Ты доскажи историю, Как бунтовалась вотчина Помещика Обрубкова, Деревня Столбняки?" "Пора домой, родимые. Бог даст, опять мы встретимся, Тогда и доскажу!" --- Под утро все поразъехались, Поразбрелась толпа. Крестьяне спать надумали, Вдруг тройка с колокольчиком Откуда ни взялась, Летит! а в ней качается Какой-то барин кругленький, Усатенький, пузатенький, С сигарочкой во рту. Крестьяне разом бросились К дороге, сняли шапочки, Низенько поклонилися, Повыстроились в ряд И тройке с колокольчиком Загородили путь.... ГЛАВА 5. ПОМЕЩИК Соседнего помещика Гаврилу Афанасьича Оболта-Оболдуева Та троечка везла. Помещик был румяненький, Осанистый, присадистый, Шестидесяти лет; Усы седые, длинные, Ухватки молодецкие, Венгерка с бранденбурами, Широкие штаны. Гаврило Афанасьефич, Должно быть, перетрусился, Увидев перед тройкою Семь рослых мужиков. Он пистолетик выхватил, Как сам, такой же толстенький, И дуло шестиствольное На странников навел: "Ни с места! Если тронетесь, Разбойники! грабители! На месте уложу!.." Крестьяне рассмеялися: "Какие мы разбойники, Гляди - у нас ни ножика, Ни топоров, ни вил!" -"Кто ж вы? чего вам надобно?" "У нас забота есть, Такая ли заботушка, Что из домов повыжила, С работой раздружила нас, Отбила от еды. Ты дай нам слово крепкое На нашу речь мужицкую Без смеха и без хитрости, По правде и по разуму, Как должно отвечать, Тогда свою заботушку Поведаем тебе..." "Извольте: слово честное, Дворянское даю!" -"Нет, ты нам не дворянское, Дай дай слово христианское! Дворянское с побранкою, С толчком да с зуботычиной, То непригодно нам!" Эге! какие новости! А впрочем, будь по вашему! Ну, в чем же ваша речь?.." -"Спрячь пистолетик! выслушай! Вот так! мы не грабители, Мы мужики смиренные, Из временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из разных деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова - Неурожайка тож. Идя путем-дорогою, Сошлись мы невзначай, Сошлись - и заспорили: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу. Купчине толстопузому,- Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Пахом сказал: светлейшему, Вельможному боярину, Министру государеву, А Пров сказал: царю... Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь - Колом ее оттудова Не выбьешь! Как ни спорили, Не согласились мы! Поспоривши - повздорили, Повздоривши - подралися, Подравшися - удумали Не расходиться врозь, В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами, Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда спору нашему Решенья не найдем, Покуда не доведаем Как ни на есть доподлинно: Кому жить любо-весело, Вольготно на Руси? Скажи ж ты нам по-божески, Сладка ли жизнь помещичья? Ты как - вольготно, счастливо, Помещичек, живешь?" Гаврило Афанасьевич Из тарантаса выпрыгнул, К крестьянам подошел: Как лекарь, руку каждому Пощупал, в лица глянул им, Схватился за бока И покатился со смеху... "Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!" Здоровый смех помещичий По утреннему воздуху Раскатываться стал... Нахохотавшись досыта, Помещик не без горечи Сказал: "Наденьте шапочки, Садитесь, господа!" "Мы господа не важные, Перед твоею милостью И постоим..." - "Нет! нет! Прошу садиться, граждане!" Крестьяне поупрямились, Однако делать нечего, Уселись на валу. "И мне присесть позволите? Эй, Прошка! рюмку хересу, Подушку и ковер!" Расположась на коврике И выпив рюмку хересу, Помещик начал так: "Я дал вам слово честное Ответ держать по совести, А нелегко оно! Хоть люди вы почтенные, Однако не ученые, Как с вами говорить? Сперва понять вам надо бы, Что значит слово самое: Помещик, дворянин. Скажите, вы, любезные, О родословном дереве Слыхали что-нибудь?" - Леса нам не заказаны - Видали древо всякое!"- Сказали мужики. "Попали пальцем в небо вы!.. Скажу вам вразумительней: Я роду именитого, Мой предок Оболдуй Впервые поминается В старинных русских грамотах Два века с половиною Назад тому. Гласит Та грамота: "Татарину Оболту Оболдуеву Дано суконце доброе, Ценою два рубля: Волками и лисицами Он тешил государыню, В день царских именин, Спускал медведя дикого С своим, и Оболдуева Медведь тот ободрал..." Ну, поняли, любезные?" -"Как не понять! С медведями Немало их шатается, Прохвостов, и теперь". "Вы всё свое, любезные! Молчать! уж лучше слушайте, К чему я речь веду: Тот Оболдуй, потешивший Зверями государыню, Был корень роду нашему, А было то, как сказано, С залишком двести лет. Прапрадед мой по матери Был и того древней: "Князь Щепин с Васькой Гусевым (Гласит другая грамота) Пытал поджечь Москву, Казну пограбить думали, Да их казнили смертию", А было то, любезные, Без мала триста лет. Так вот оно откудова То дерево дворянское Идет, друзья мои!" "А ты, примерно, яблочко С того выходишь дерева?"- Сказали мужики. "Ну, яблочко, так яблочко! Согласен! Благо, поняли Вы дело наконец. Теперь - вы сами знаете - Чем дерево дворянское Древней, тем именитее, Почетней дворянин. Не так ли, благодетели?" "Так!- отвечали странники.- Кость белая, кость черная, И поглядеть, так разные,- Им разный и почет!" "Ну, вижу, вижу: поняли! Так вот, друзья - и жили мы, Как у Христа за пазухой, И знали мы почет. Не только люди русские, Сама природа русская Покорствовала нам. Бывало, ты в окружности Один, как солнце на небе, Твои деревни скромные, Твои леса дремучие, Твои поля кругом! Пойдешь ли деревенькою - Крестьяне в ноги валятся, Пойдешь лесными дачами - Столетними деревьями Преклонятся леса! Пойдешь ли пашней, нивою - Вся нива спелым колосом К ногам господским стелется, Ласкает слух и взор! Там рыба в речке плещется: "Жирей-жирей до времени!" Там заяц лугом крадется: "Гуляй-гуляй до осени!" Всё веселило барина, Любовно травка каждая Шептала: "Я твоя!" Краса и гордость русская, Белели церкви божии По горкам, по холмам, И с ними в славе спорили Дворянские дома. Дома с оранжереями, С китайскими беседками И с английскими парками; На каждом флаг играл, Играл-манил приветливо, Гостеприимство русское И ласку обещал. Французу не предвидится Во сне, какие праздники, Не день, не два - по месяцу Мы задавали тут. Свои индейки жирные, Свои наливки сочные, Свои актеры, музыка, Прислуги - целый полк! Пять поваров да пекаря, Двух кузнецов, обойщика, Семнадцать музыкантиков И двадцать два охотника Держал я... Боже мой!.." Помещик закручинился, Упал лицом в подушечку, Потом привстал, поправился: "Эй, Прошка!"- закричал. Лакей, по слову барскому, Принес кувшинчик с водкою. Гаврило Афанасьевич, Откушав, продолжал: "Бывало, в осень позднюю Леса твои, Русь-матушка, Одушевляли громкие Охотничьи рога. Унылые, поблекшие Леса полураздетые Жить начинали вновь, Стояли по опушечкам Борзовщики-разбойники, Стоял помещик сам, А там, в лесу, выжлятники Ревели, сорвиголовы, Варили варом гончие. Чу! подзывает рог!.. Чу! стая воет! сгрудилась Никак, по зверю красному Погнали?.. улю-лю! Лисица чернобурая, Пушистая, матерая Летит, хвостом метет! Присели, притаилися, Дрожа всем телом, рьяные, Догадливые псы: Пожалуй, гостья жданная! Поближе к нам, молодчикам, Подальше от кустов! Пора! Ну, ну! не выдай, конь! Не выдайте, собаченьки! Эй! улю-лю! родимые! Эй! - улю-лю!.. а-ту!.." Гаврило Афанасьевич, Вскочив с ковра персидского, Махал рукой, подпрыгивал, Кричал! Ему мерещилось, Что травит он лису... Крестьяне молча слушали, Глядели, любовалися, Посмеивались в ус... "Ой ты, охота псовая! Забудут всё помещики, Но ты, исконно-русская Потеха! не забудешься Ни во веки веков! Не о себе печалимся, Нам жаль, что ты, Русь-матушка, С охотою утратила Свой рыцарский, воинственный, Величественный вид! Бывало, нас по осени До полусотни съедется В отъезжие поля; У каждого помещика Сто гончих в напуску, У каждого по дюжине Борзовщиков верхом, При каждом с кашеварами, С провизией обоз. Как с песнями да с музыкой Мы двинемся вперед, На что кавалерийская Дивизия твоя! Летело время соколом, Дышала грудь помещичья Свободно и легко. Во времена боярские, В порядки древнерусские Переносился дух! Ни в ком противоречия, Кого хочу - помилую, Кого хочу - казню. Закон - мое желание! Кулак - моя полиция! Удар искросыпительный, Удар зубодробительный, Удар скуловорррот!.." Вдруг, как струна порвалася, Осеклась речь помещичья. Потупился, нахмурился, "Эй, Прошка!"- закричал. Глонул - и мягким голосом Сказал: "Вы сами знаете, Нельзя же и без строгости? Но я карал - любя. Порвалась цепь великая - Теперь не бьем крестьянина, Зато уж и отечески Не милуем его. Да, был я строг по времени, А впрочем, больше ласкою Я привлекал сердца. Я в воскресенье светлое Со всей своею вотчиной Христосовался сам! Бывало, накрывается В гостиной стол огромнейший, На нем и яйца красные, И пасха, и кулич! Моя супруга, бабушка, Сынишки, даже барышни Не брезгуют, целуются С последним мужиком. "Христос воскрес!"- "Воистину!" Крестьяне разговляются, Пьют брагу и вино... Пред каждым почитаемым Двунадесятым праздником В моих парадных горницах Поп всенощну служил. И к той домашней всенощной Крестьяне допускалися, Молись - хоть лоб разбей! Страдало обоняние, Сбивали после с вотчины Баб отмывать полы! Да чистота духовная Тем самым сберегалася, Духовное родство! Не так ли, благодетели?" "Так!"- отвечали странники, А про себя подумали: "Колом сбивал их, что ли, ты Молиться в барский дом?.." "Зато, скажу не хвастая, Любил меня мужик! В моей сурминской вотчине Крестьяне всё подрядчики, Бывало, дома скучно им, Все на чужую сторону Отпросятся с весны... Ждешь - не дождешься осени, Жена, детишки малые И те гадают, ссорятся: "Какого им гостинчику Крестьяне принесут!" И точно: поверх барщины, Холста, яиц и живности - Всего, что на помещика Сбиралось искони,- Гостинцы добровольные Крестьяне нам несли! Из Киева - с вареньями, Из Астрахани - с рыбою, А тот, кто подостаточней, И с шелковой материей: Глядь, чмокнул руку барыне И сверток подает! Детям игрушки, лакомства, А мне, седому бражнику, Из Питера вина! Толк вызнали, разбойники, Небось не к Кривоногову, К французу забежит. Тут с ними разгуляешься, По-братски побеседуешь, Жена рукою собственной По чарке им нальет. А детки тут же малые Посасывают прянички Да слушают досужие Рассказы мужиков - Про трудные их промыслы, Про чужедальны стороны, Про Петербург, про Астрахань, Про Киев, про Казань... Так вот как, благодетели, Я жил с моею вотчиной, Не правда ль, хорошо?.." - "Да, было вам, помещикам, Житье куда завидное, Не надо умирать!" "И всё прошло! всё минуло!... Чу! похоронный звон!.." Прислушалися странники, И точно: из Кузьминского По утреннему воздуху Те звуки, грудь щемящие, Неслись: "Покой крестьянину И царствие небесное!"- Проговорили странники И покрестились все... Гаврило Афанасьевич Снял шапочку - и набожно Перекрестился тож: "Звонят не по крестьянину! По жизни по помещичьей Звонят!.. Ой жизнь широкая! Прости-прощай навек! Прощай и Русь помещичья! Теперь не та уж Русь! Эй, Прошка!" (выпил водочки И посвистал)... "Невесело Глядеть, как изменилося Лицо твое, несчастная Родная сторона! Сословье благородное Как будто всё попряталось, Повымерло! Куда Ни едешь, попадаются Одни крестьяне пьяные, Акцизные чиновники, Поляки пересыльные Да глупые посредники, Да иногда пройдет Команда. Догадаешься: Должно быть, взбунтовалося В избытке благодарности Селенье где-нибудь! А прежде что тут мчалося Колясок, бричек троечных, Дормезов шестерней! Катит семья помещичья - Тут маменьки солидные, Тут дочки миловидные И резвые сынки! Поющих колокольчиков, Воркующих бубенчиков Наслушаешься всласть. А нынче чем рассеешься? Картиной возмутительной Что шаг - ты поражен: Кладбищем вдруг повеяло, Ну, значит, приближаемся К усадьбе... Боже мой! Разобран по кирпичику Красивый дом помещичий, И аккуратно сложены В колонны кирпичи! Обширный сад помещичий, Столетьями взлелеянный, Под топором крестьянина Весь лег,- мужик любуется, Как много вышло дров! Черства душа крестьянина, Подумает ли он, Что дуб, сейчас им сваленный, Мой дед рукою собственной Когда-то насадил? Что вон под той рябиною Резвились наши детушки, И Ганичка и Верочка, Аукались со мной? Что тут, под этой липою, Жена моя призналась мне, Что тяжела она Гаврюшей, нашим первенцем, И спрятала на грудь мою Как вишня покрасневшее Прелестное лицо?.. Ему была бы выгода - Радехонек помещичьи Усадьбы изводить! Деревней ехать совестно: Мужик сидит - не двинется, Не гордость благородную - Желчь чувствуешь в груди. В лесу не рог охотничий, Звучит - топор разбойничий, Шалят!.. а что поделаешь? Кем лес убережешь?.. Поля - недоработаны, Посевы - недосеяны, Порядку нет следа! О матушка! о родина! Не о себе печалимся, Тебя, родная, жаль. Ты, как вдова печальная, Стоишь с косой распущенной, С неубранным лицом!.. Усадьбы переводятся, Взамен их распложаются Питейные дома!.. Поят народ распущенный, Зовут на службы земские, Сажают, учат грамоте,- Нужна ему она! На всей тебе, Русь-матушка, Как клейма на преступнике, Как на коне тавро, Два слова нацарапаны: "Навынос и распивочно". Чтоб их читать, крестьянина Мудреной русской грамоте Не стоит обучать!.. А нам земля осталася... Ой ты, земля помещичья! Ты нам не мать, а мачеха Теперь... "А кто велел?- Кричат писаки праздные, - Так вымогать, насиловать Кормилицу свою!" А я скажу: "А кто же ждал?" Ох! эти проповедники! Кричат: "Довольно барствовать! Проснись, помещик заспанный! Вставай! - учись! трудись!.." Трудись! Кому вы вздумали Читать такую проповедь! Я не крестьянин-лапотник - Я божиею милостью Российский дворянин! Россия - не неметчина, Нам чувства деликатные, Нам гордость внушена! Сословья благородные У нас труду не учатся. У нас чиновник плохонький И тот полов не выметет, Не станет печь топить... Скажу я вам, не хвастая, Живу почти безвыездно В деревне сорок лет, А от ржаного колоса Не отличу ячменного, А мне поют: "Трудись!" А если и действительно Свой долг мы ложно поняли И наше назначение Не в том, чтоб имя древнее, Достоинство дворянское Поддерживать охотою, Пирами, всякой роскошью И жить чужим трудом, Так надо было ранее Сказать... Чему учился я? Что видел я вокруг?.. Коптил я небо божие, Носил ливрею царскую, Сорил казну народную И думал век так жить... И вдруг... Владыко праведный!.." Помещик зарыдал... --- Крестьяне добродушные Чуть тоже не заплакали, Подумав про себя: "Порвалась цепь великая, Порвалась - расскочилася: Одним концом по барину, Другим по мужику!.." ПОСЛЕДЫШ (Из второй части) 1 Петровки. Время жаркое. В разгаре сенокос. Минув деревню бедную, Безграмотной губернии, Старо-Вахлацкой волости, Большие Вахлаки, Пришли на Волгу странники... Над Волгой чайки носятся; Гуляют кулики По отмели. А по лугу, Что гол, как у подьячего Щека, вчера побритая, Стоят "князья Волконские" И детки их, что ранее Родятся, чем отцы. "Прокосы широчайшие!- Сказал Пахом Онисимыч.- Здесь богатырь народ!" Смеются братья Губины: Давно они заметили Высокого крестьянина Со жбаном - на стогу; Он пил, а баба с вилами, Задравши кверху голову, Глядела на него. Со стогом поравнялися - Всё пьет мужик! Отмерили Еще шагов полста, Все разом оглянулися: По-прежнему, закинувшись, Стоит мужик; посудина Дном кверху поднята... Под берегом раскинуты Шатры; старухи, лошади С порожними телегами Да дети видны тут. А дальше, где кончается Отава подкошенная, Народу тьма! Там белые Рубахи баб, да пестрые Рубахи мужиков, Да голоса, да звяканье Проворных кос. "Бог на помочь!" - "Спасибо, молодцы!" Остановились странники... Размахи сенокосные Идут чредою правильной: Все разом занесенные, Сверкнули косы, звякнули, Трава мгновенно дрогнула И пала, пошумев! По низменному берегу На Волге травы рослые, Веселая косьба. Не выдержали странники: "Давно мы не работали, Давайте - покосим!" Семь баб им косы отдали. Проснулась, разгорелося Привычка позабытая К труду! Как зубы с голоду, Работает у каждого Проворная рука. Валят траву высокую, Под песню, незнакомую Вахлацкой стороне; Под песню, что навеяна Метелями и вьюгами Родимых деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова - Неурожайка тож... Натешившись, усталые, Присели к стогу завтракать... "Откуда, молодцы?- Спросил у наших странников Седой мужик (которого Бабенки звали Власушкой).- Куда вас бог несет?" "А мы..."- сказали странники И замолчали вдруг: Послышалась им музыка! "Помещик наш катается,- Промолвил Влас и бросился К рабочим: - Не зевать! Коси дружней! А главное: Не огорчить помещика. Рассердится - поклон ему! Похвалит вас - "ура" кричи... Эй, бабы! не галдеть!" Другой мужик, присадистый, С широкой бородищею, Почти что то же самое Народу приказал, Надел кафтан - и барина Бежит встречать. "Что за люди?- Оторопелым странникам Кричит он на бегу. - Снимите шапки!" К берегу Причалили три лодочки. В одной прислуга, музыка, В другой - кормилка дюжая С ребенком, няня старая И приживалка тихая, А в третьей - господа: Две барыни красивые (Потоньше - белокурая, Потолще - чернобровая), Усатые два барина, Три барченка-погодочки Да старый старичок: Худой! Как зайцы зимние, Весь бел, и шапка белая, Высокая, с околышем Из красного сукна. Нос клювом, как у ястреба, Усы седые, длинные, И - разные глаза: Один здоровый - светится, А левый - мутный, пасмурный, Как оловянный грош! При них собачки белые, Мохнатые, с султанчиком, На крохотных ногах... Старик, поднявшись на берег, На красном мягком коврике Долгонько отдыхал, Потом покос осматривал: Его водили под руки То господа усатые, То молодые барыни,- И так, со всею свитою, С детьми и приживалками, С кормилкою и нянькою, И с белыми собачками, Всё поле сенокосное Помещик обошел. Крестьяне низко кланялись, Бурмистр (смекнули странники, Что тот мужик присадистый Бурмистр) перед помещиком, Как бес перед заутреней, Юлил: "Так точно! Слушаю-с!"- И кланялся помещику Чуть-чуть не до земли. В один стожище матерый, Сегодня только сметанный, Помещик пальцем ткнул, Нашел, что сено мокрое, Вспылил: "Добро господское Гноить? Я вас, мошенников, Самих сгною на барщине! Пересушить сейчас!.." Засуетился староста: "Не досмотрел маненичко! Сыренько: виноват!" Созвал народ - и вилами Богатыря кряжистого, В присутствии помещика, По клочьям разнесли. Помещик успокоился. (Попробовали странники: Сухохонько сенцо!) Бежит лакей с салфеткою, Хромает: "Кушать подано!" Со всей своею свитою, С кормилкою и нянькою, И с белыми собачками, Пошел помещик завтракать, Работы осмотрев. С реки из лодки грянула Навстречу барам музыка, Накрытый стол белеется На самом берегу... Дивятся наши странники. Пристали к Власу: "Дедушка! Что за порядки чудные? Что за чудной старик?" "Помещик наш: Утятин-князь!" "Чего же он куражится? Теперь порядки новые, А он дурит по-старому: Сенцо сухим-сухохонько - Велел пересушить!" "А то еще диковинней, Что и сенцо-то самое И пожня - не его!" "А чья же?" -"Нашей вотчины". "Чего же он тут суется? Ин вы у бога нелюди?" "Нет, мы, по божьей милости, Теперь крестьяне вольные, У нас, как у людей, Порядки тоже новые, Да тут статья особая..." "Какая же статья?" Под стогом сена лег старинушка И - больше ни словца! К тому же стогу странники Присели; тихо молвили: "Эй! скатерть самобранная, Попотчуй мужиков!" И скатерть развернулася, Откудова ни взялися Две дюжие руки: Ведро вина поставили, Горой наклали хлебушка И спрятались опять... Налив стаканчик дедушке, Опять пристали странники: "Уважь! скажи нам, Власушка, Какая тут статья?" "Да пустяки! Тут нечего Рассказывать... А сами вы Что за люди? Откуда вы? Куда вас бог несет?" "Мы люди чужестранные, Давно, по делу важному, Домишки мы покинули, У нас забота есть... Такая ли заботушка, Что из домов повыжила, С работой раздружила нас, Отбила от еды..." Остановились странники... "О чем же вы хлопочите?" "Да помолчим! Поели мы, Так отдохнуть желательно". И улеглись. Молчат! "Вы так-то! а по-нашему, Коль начал, так досказывай!" "А сам, небось, молчишь! Мы не в тебя, старинушка! Изволь, мы скажем: видишь ли, Мы ищем, дядя Влас, Непоротой губернии, Непотрошенной волости, Избыткова села!.." И рассказали странники, Как встретились нечаянно, Как подрались, заспоривши, Как дали свой зарок И как потом шаталися, Искали по губерниям Подтянутой, Подстреленной, Кому живется весело, Вольготно на Руси? Влас слушал - и рассказчиков Глазами мерял: "Вижу я, Вы тоже люди странные!- Сказал он наконец.- Чудим и мы достаточно, А вы - и нас чудней!" "Да что ж у вас-то деется? Еще стаканчик, дедушка!" Как выпил два стаканчика, Разговорился Влас: 2 "Помещик наш особенный: Богатство непомерное, Чин важный, род вельможеский, Весь век чудил, дурил, Да вдруг гроза и грянула... Не верит: врут, разбойники! Посредника, исправника Прогнал! дурит по-старому. Стал крепко подозрителен, Не поклонись - дерет! Сам губернатор к барину Приехал: долго спорили, Сердитый голос барина В застольной дворня слышала; Озлился так, что к вечеру Хватил его удар! Всю половину левую Отбило: словно мертвая И, как земля, черна... Пропал ни за копеечку! Известно, не корысть, А спесь его подрезала, Соринку он терял". "Что значит, други милые, Привычка-то помещичья!" - Заметил Митродор. "Не только над помещиком, Привычка над крестьянином Сильна, - сказал Пахом. - Я раз по подозрению В острог попавши, чудного Там видел мужика. За конокрадство, кажется, Судился, звали Сидором, Так из острога барину Он посылал оброк! (Доходы арестантские Известны: подаяние, Да что-нибудь сработает, Да стащит что-нибудь.) Ему смеялись прочие: "А ну, на поселение Сошлют - пропали денежки!" "Всё лучше", - говорит..." "Ну, дальше, дальше, дедушка!" "Соринка - дело плевое, Да только не в глазу: Пал дуб на море тихое, И море всё заплакало - Лежит старик без памяти (Не встанет, так и думали!), Приехали сыны, Гвардейцы черноусые (Вы их на пожне видели, А барыни красивые - То жены молодцов). У старшего доверенность Была: по ней с посредником Установили грамоту... Ан вдруг и встал старик! Чуть заикнулись... Господи! Как зверь метнулся раненый И загремел, как гром! Дела-то всё недавние, Я был в то время старостой, Случился тут - так слышал сам, Как он честил помещиков, До слова помню всё: "Корят жидов, что предали Христа... а вы что сделали? Права свои дворянские, Веками освященные, Вы предали!.." Сынам Сказал: "Вы трусы подлые! Не дети вы мои! Пускай бы люди мелкие, Что вышли из поповичей Да, понажившись взятками, Купили мужиков, Пускай бы... им простительно! А вы... князья Утятины? Какие вы У-тя-ти-ны! Идите вон!.. подкидыши, Не дети вы мои!" Оробели наследники: А ну как перед смертию Лишит наследства? Мало ли Лесов, земель у батюшки? Что денег понакоплено, Куда пойдет добро? Гадай! У князя в Питере Три дочери побочные За генералов выданы, Не отказал бы им! А князь опять больнехонек... Чтоб только время выиграть, Придумать, как тут быть, Которая-то барыня (Должно быть, белокурая: Она ему, сердечному, Слыхал я, терла щеткою В то время левый бок) Возьми и брякни барину, Что мужиков помещикам Велели воротить! Поверил! Проще малого Ребенка стал старинушка, Как паралич расшиб! Заплакал! пред иконами Со всей семьею молится, Велит служить молебствие, Звонить в колокола! И силы словно прибыло, Опять: охота, музыка, Дворовых дует палкою, Велит созвать крестьян. С дворовыми наследники Стакнулись, разумеется, А есть один (он давеча С салфеткой прибегал), Того и уговаривать Не надо было: барина Столь много любит он! Ипатом прозывается. Как воля нам готовилась, Так он не верил ей: "Шалишь! Князья Утятины Останутся без вотчины? Нет, руки коротки!" Явилось "Положение",- Ипат сказал: "Балуйтесь вы! А я князей Утятиных Холоп - и весь тут сказ!" Не может барских милостей Забыть Ипат! Потешные О детстве и о младости, Да и о самой старости Рассказы у него (Придешь, бывало, к барину, Ждешь, ждешь...Неволей слушаешь, Сто раз я слышал их): "Как был я мал, наш князюшка Меня рукою собственной В тележку запрягал; Достиг я резвой младости: Приехал в отпуск князюшка И, подгулявши, выкупал Меня, раба последнего, Зимою в проруби! Да как чудно! Две проруби! В одну опустит в неводе, В другую мигом вытянет - И водки поднесет. Клониться стал я к старости. Зимой дороги узкие, Так часто с князем ездили Мы гусем в пять коней. Однажды князь - затейник же! - И посадил фалетуром Меня, раба последнего, Со скрипкой - впереди. Любил он крепко музыку. "Играй, Ипат!" А кучеру Кричит: пошел быстрей! Метель была изрядная, Играл я: руки заняты, А лошадь спотыкливая - Свалился я с нее! Ну, сани, разумеется, Через меня проехали, Попридавили грудь. Не то беда: а холодно, Замерзнешь - нет спасения, Кругом пустыня, снег... Гляжу на звезды частые Да каюсь во грехах. Так что же, друг ты истинный? Послышал я бубенчики, Чу, ближе! чу, звончей! Вернулся князь (закапали Тут слезы у дворового, И сколько ни рассказывал, Всегда тут плакал он!) Одел меня, согрел меня И рядом, недостойного, С своей особой княжеской В санях привез домой!" Похохотали странники... Глотнув вина (в четвертый раз), Влас продолжал: "Наследники Ударили и вотчине Челом: "Нам жаль родителя, Порядков новых, нонешных Ему не перенесть. Поберегите батюшку! Помалчивайте, кланяйтесь, Да не перечьте хворому, Мы вас вознаградим: За лишний труд, за барщину, За слово даже бранное - За всё заплатим вам. Недолго жить сердечному, Навряд ли два-три месяца, Сам дохтур объявил! Уважьте нас, послушайтесь, Мы вам луга поемные По Волге подарим; Сейчас пошлем посреднику Бумагу, дело верное!" Собрался мир, галдит! Луга-то (эти самые), Да водка, да с три короба Посулов то и сделали, Что мир решил помалчивать До смерти старика. Поехали к посреднику: Смеется! "Дело доброе, Да и луга хорошие, Дурачьтесь, бог простит! Нет на Руси, вы знаете, Помалчивать да кланяться Запрета никому!" Однако я противился: "Вам, мужикам, сполагоря, А мне-то каково? Что ни случится - к барину Бурмистра! что ни вздумает, За мной пошлет! Как буду я На спросы бестолковые Ответствовать? дурацкие Приказы исполнять?" "Ты стой пред ним без шапочки, Помалчивай да кланяйся, Уйдешь - и дело кончено. Старик больной, расслабленный, Не помнит ничего!" Оно и правда: можно бы! Морочить полоумного Нехитрая статья. Да быть шутом гороховым, Признаться, не хотелося. И так я на веку, У притолоки стоючи, Помялся перед барином Досыта! "Коли мир (Сказал я, миру кланяясь) Дозволит покуражиться Уволенному барину В останные часы, Молчу и я - покорствую, А только что от должности Увольте вы меня!" Чуть дело не разладилось. Да Климка Лавин выручил: "А вы бурмистром сделайте Меня! Я удовольствую И старика, и вас. Бог приберет Последыша Скоренько, а у вотчины Останутся луга. Так будем мы начальствовать, Такие мы строжайшие Порядки заведем, Что надорвет животики Вся вотчина... Увидите!" Долгонько думал мир. Что ни на есть отчаянный Был Клим мужик: и пьяница, И на руку нечист. Работать не работает, С цыганами возжается, Бродяга, коновал! Смеется над трудящимся: С работы, как ни мучайся, Не будешь ты богат, А будешь ты горбат! А впрочем, парень грамотный, Бывал в Москве и Питере, В Сибирь езжал с купечеством, Жаль, не остался там! Умен, а грош не держится, Хитер, а попадается Впросак! Бахвал мужик! Каких-то слов особенных Наслушался: Атечество, Москва первопрестольная, Душа великорусская. "Я - русский мужичок!" Горланил диким голосом И, кокнув в лоб посудою, Пил залпом полуштоф! Как рукомойник кланяться Готов за водку всякому, А есть казна - поделится, Со встречным всё пропьет! Горазд орать, балясничать, Гнилой товар показывать С хазового конца. Нахвастает с три короба, А уличишь - отшутится Бесстыжей поговоркою, Что "за погудку правую Смычком по роже бьют!" Подумавши, оставили Меня бурмистром: правлю я Делами и теперь. А перед старым барином Бурмистром Климку назвали, Пускай его! По барину Бурмистр! перед Последышем Последний человек! У Клима совесть глиняна, А бородища Минина, Посмотришь, так подумаешь, Что не найти крестьянина Степенней и трезвей. Наследники построили Кафтан ему: одел его - И сделался Клим Яковлич Из Климки бесшабашного Бурмистр первейший сорт. Пошли порядки старые! Последышу-то нашему, Как на беду, приказаны Прогулки. Что ни день, Через деревню катится Рессорная колясочка: Вставай! картуз долой! Бог весть с чего накинется, Бранит, корит; с угрозою Подступит - ты молчи! Увидит в поле пахаря И за его же полосу Облает: и лентяи-то, И лежебоки мы! А полоса сработана, Как никогда на барина Не работал мужик, Да невдомек Последышу, Что уж давно не барская, А наша полоса! Сойдемся - смех! У каждого Свой сказ про юродивого Помещика: икается, Я думаю, ему! А тут еще Клим Яковлич. Придет, глядит начальником (Горда свинья: чесалася О барское крыльцо!), Кричит: "Приказ по вотчине!" Ну, слушаем приказ: "Докладывал я барину, Что у вдовы Терентьевны Избенка развалилася, Что баба побирается Христовым подаянием, Так барин приказал: На той вдове Терентьевой Женить Гаврилу Жохова, Избу поправить заново, Чтоб жили в ней, плодилися И правили тягло!" А той вдове - под семьдесят, А жениху - шесть лет! Ну, хохот, разумеется!.. Другой приказ: "Коровушки Вчера гнались до солнышка Близ барского двора И так мычали, глупые, Что разбудили барина,- Так пастухам приказано Впредь унимать коров!" Опять смеется вотчина. "А что смеетесь? Всякие Бывают приказания: Сидел на губернаторстве В Якутске генерал. Так на кол тот коровушек Сажал! Долгонько слушались: Весь город разукрасили, Как Питер монументами, Казненными коровами, Пока не догадалися, Что спятил он с ума!" Еще приказ: "У сторожа, У ундера Софронова, Собака непочтительна: Залаяла на барина, Так ундера прогнать, А сторожем к помещичьей Усадьбе назначается Еремка!.. "Покатилися Опять крестьяне со смеху: Еремка тот с рождения Глухонемой дурак! Доволен Клим. Нашел-таки По нраву должность! Бегает, Чудит, во всё мешается, Пить даже меньше стал! Бабенка есть тут бойкая, Орефьевна, кума ему, Так с ней Климаха барина Дурачит заодно! Лафа бабенкам! бегают На барский двор с полотнами, С грибами, с земляникою: Всё покупают барыни, И кормят, и поят! Шутили мы, дурачились, Да вдруг и дошутилися До сущей до беды: Был грубый, непокладистый У нас мужик Агап Петров, Он много нас корил: "Ай, мужики! Царь сжалился, Так вы в хомут с охотою... Бог с ними, с сенокосами! Знать не хочу господ!.." Тем только успокоили, Что штоф вина поставили (Винцо-то он любил). Да черт его со временем Нанес-таки на барина: Везет Агап бревно (Вишь, мало ночи глупому, Так воровать отправился Лес - среди бела дня!), Навстречу та колясочка И барин в ней: "Откудова Бревно такое славное Везешь ты, мужичок?.." А сам смекнул откудова. Агап молчит: бревешко-то Из лесу, из господского, Так что тут говорить! Да больно уж окрысился Старик: пилил, пилил его, Права свои дворянские Высчитывал ему! Крестьянское терпение Выносливо, а временем Есть и ему конец. Агап раненько выехал, Без завтрака: крестьянина Тошнило уж и так, А тут еще речь барская, Как муха неотвязная, Жужжит под ухо самое... Захохотал Агап! "Ах шут ты, шут гороховый! Никшни!" - да и пошел! Досталось тут Последышу За дедов и за прадедов, Не только за себя. Известно, гневу нашему Дай волю! Брань господская Что жало комариное, Мужицкая - обух! Опешил барин! Легче бы Стоять ему под пулями, Под каменным дождем! Опешили и сродники, Бабенки было бросились К Агапу с уговорами, Так он вскричал: "Убью!.. Что брага, раскуражились Подонки из поганого Корыта... Цыц! Никшни! Крестьянских душ владение Покончено. Последыш ты! Последыш ты! По милости Мужицкой нашей глупости Сегодня ты начальствуешь, А завтра мы Последышу Пинка - и кончен бал! Иди домой, похаживай, Поджавши хвост, по горницам, А нас оставь! Никшни!.." "Ты - бунтовщик!" - с хрипотою Сказал старик; затрясся весь И полумертвый пал! "Теперь конец!" - подумали Гвардейцы черноусые И барыни красивые; Ан вышло - не конец! Приказ: пред всею вотчиной, В присутствии помещика, За дерзость беспримерную Агапа наказать. Забегали наследники И жены их - к Агапушке, И к Климу, и ко мне! "Спасите нас, голубчики! Спасите!" Ходят бледные: "Коли обман откроется, Пропали мы совсем!" Пошел бурмистр орудовать! С Агапом пил до вечера, Обнявшись, до полуночи Деревней с ним гулял, Потом опять с полуночи Поил его - и пьяного Привел на барский двор. Всё обошлось любехонько: Не мог с крылечка сдвинуться Последыш - так расстроился... Ну, Климке и лафа! В конюшню плут преступника Привел, перед крестьянином Поставил штоф вина: "Пей да кричи: помилуйте! Ой, батюшки! ой, матушки!" Послушался Агап, Чу, вопит! Словно музыку, Последыш стоны слушает; Чуть мы не рассмеялися, Как стал он приговаривать: "Ка-тай его, раз-бой-ника, Бун-тов-щи-ка... Ка-тай!" Ни дать ни взять под розгами Кричал Агап, дурачился, Пока не допил штоф: Как из конюшни вынесли Его мертвецки пьяного Четыре мужика, Так барин даже сжалился: "Сам виноват, Агапушка!" - Он ласково сказал..." "Вишь, тоже добрый! сжалился",- Заметил Пров, а Влас ему: "Не зол... да есть пословица: Хвали траву в стогу, А барина - в гробу! Всё лучше, кабы бог его Прибрал... Уж нет Агапушки..." "Как! умер?" - "Да, почтенные: Почти что в тот же день! Он к вечеру разохался, К полуночи попа просил, К белу свету преставился. Зарыли и поставили Животворящий крест... С чего? Один бог ведает! Конечно, мы не тронули Его не только розгами - И пальцем. Ну а всё ж Нет-нет - да и подумаешь: Не будь такой оказии, Не умер бы Агап! Мужик сырой, особенный, Головка непоклончива, А тут: иди, ложись! Положим, ладно кончилось, А всё Агап надумался: Упрешься - мир осердится, А мир дурак - доймет! Всё разом так подстроилось: Чуть молодые барыни Не целовали старого, Полсотни, чай, подсунули, А пуще: Клим бессовестный, Сгубил его, анафема, Винищем!.. Вон от барина Посол идет: откушали! Зовет, должно быть, старосту, Пойду взгляну камедь!" 3 Пошли за Власом странники; Бабенок тоже несколько И парней с ними тронулось; Был полдень, время отдыха, Так набралось порядочно Народу - поглазеть. Все стали в ряд почтительно Поодаль от господ... За длинным белым столиком, Уставленным бутылками И кушаньями разными, Сидели господа: На первом месте - старый князь, Седой, одетый в белое, Лицо перекошенное И - разные глаза. В петлице крестик беленький (Влас говорит: Георгия Победоносца крест). За стулом в белом галстуке Ипат, дворовый преданный, Обмахивает мух. По сторонам помещика Две молодые барыни: Одна черноволосая, Как свекла губы красные, По яблоку - глаза! Другая белокурая, С распущенной косой, Ах, косонька! как золото На солнышке горит! На трех высоких стульчиках Три мальчика нарядные, Салфеточки подвязаны Под горло у детей. При них старуха нянюшка, А дальше - челядь разная: Учительницы, бедные Дворянки. Против барина - Гвардейцы черноусые, Последыша сыны. За каждым стулом девочка, А то и баба с веткою - Обмахивает мух. А под столом мохнатые Собачки белошерстые. Барчонки дразнят их... Без шапки перед барином Стоял бурмистр: "А скоро ли,- Спросил помещик, кушая,- Окончим сенокос?" "Да как теперь прикажете: У нас по положению Три дня в неделю барские, С тягла: работник с лошадью, Подросток или женщина, Да полстарухи в день. Господский срок кончается..." "Тсс! тсс! - сказал Утятин-князь, Как человек, заметивший, Что на тончайшей хитрости Другого изловил.- Какой такой господский срок? Откудова ты взял его?" И на бурмистра верного Навел пытливо глаз. Бурмистр потупил голову. "Как приказать изволите! Два-три денька хорошие, И сено вашей милости Всё уберем, бог даст! Не правда ли, ребятушки?.." (Бурмистр воротит к барщине Широкое лицо.) За барщину ответила Проворная Орефьевна, Бурмистрова кума: "Вестимо так, Клим Яковлич, Покуда вёдро держится, Убрать бы сено барское, А наше - подождет!" "Бабенка, а умней тебя!" Помещик вдруг осклабился И начал хохотать. "Ха-ха! дурак!.. Ха-ха-ха-ха! Дурак! дурак! дурак! Придумали: господский срок! Ха-ха... дурак! ха-ха-ха-ха! Господский срок - вся жизнь раба! Забыли, что ли, вы: Я божиею милостью, И древней царской грамотой, И родом и заслугами Над вами господин!.." Влас наземь опускается. "Что так?" - спросили странники. "Да отдохну пока! Теперь не скоро князюшка Сойдет с коня любимого! С тех пор, как слух прошел, Что воля нам готовится, У князя речь одна: Что мужику у барина До светопреставления Зажату быть в горсти!.." И точно: час без малого Последыш говорил! Язык его не слушался: Старик слюною брызгался, Шипел! И так расстроился, Что правый глаз задергало, А левый вдруг расширился И - круглый, как у филина - Вертелся колесом, Права свои дворянские, Веками освященные, Заслуги, имя древнее Помещик поминал, Царевым гневом, божиим Грозил крестьянам, ежели Взбунтуются они, И накрепко приказывал, Чтоб пустяков не думала, Не баловалась вотчина, А слушалась господ! "Отцы! - сказал Клим Яковлич, С каким-то визгом в голосе, Как будто вся утроба в нем, При мысли о помещиках, Заликовала вдруг.- Кого же нам и слушаться? Кого любить? надеяться Крестьянству на кого? Бедами упиваемся, Куда нам бунтовать? Всё ваше, всё господское - Домишки наши ветхие, И животишки хворые, И сами - ваши мы! Зерно, что в землю брошено, И овощь огородная, И волос на нечесаной Мужицкой голове - Всё ваше, всё господское! В могилках наши прадеды, На печках деды старые И в зыбках дети малые - Всё ваше, всё господское! А мы, как рыбы в неводе, Хозяева в дому!" Бурмистра речь покорная Понравилась помещику: Здоровый глаз на старосту Глядел с благоволением, А левый успокоился: Как месяц в небе стал! Налив рукою собственной Стакан вина заморского, "Пей!"- барин говорит. Вино на солнце искрится, Густое, маслянистое. Клим выпил, не поморщился И вновь сказал: "Отцы! Живем за вашей милостью, Как у Христа за пазухой: Попробуй-ка без барина Крестьянин так пожить! (И снова, плут естественный, Глонул вина заморского.) Куда нам без господ? Бояре - кипарисовы, Стоят, не гнут головушки! Над ними - царь один! А мужики вязовые - И гнутся-то, и тянутся, Скрипят! Где мат крестьянину, Там барину сполагоря: Под мужиком лед ломится, Под барином трещит! Отцы! руководители! Не будь у нас помещиков, Не наготовим хлебушка, Не запасем травы! Хранители! радетели! И мир давно бы рушился Без разума господского, Без нашей простоты! Вам на роду написано Блюсти крестьянство глупое, А нам работать, слушаться, Молиться за господ!" Дворовый, что у барина Стоял за стулом с веткою, Вдруг всхлипнул! Слезы катятся По старому лицу. "Помолимся же господу За долголетье барина!" - Сказал холуй чувствительный И стал креститься дряхлою, Дрожащею рукой. Гвардейцы черноусые Кисленько как-то глянули На верного слугу; Однако - делать нечего!- Фуражки сняли, крестятся. Перекрестились барыни, Перекрестилась нянюшка, Перекрестился Клим... Да и мигнул Орефьевне: И бабы, что протискались Поближе к господам, Креститься тоже начали, Одна так даже всхлипнула Вподобие дворового. ("Урчи! вдова Терентьевна! Старуха полоумная!"- Сказал сердито Влас.) Из тучи солнце красное Вдруг выглянуло; музыка Протяжная и тихая Послышалась с реки... Помещик так растрогался, Что правый глаз заплаканный Ему платочком вытерла Сноха с косой распущенной И чмокнула старинушку В здоровый этот глаз. "Вот!- молвил он торжественно Сынам своим наследникам И молодым снохам.- Желал бы я, чтоб видели Шуты, врали столичные, Что обзывают дикими Крепостниками нас, Чтоб видели, чтоб слышали..." Тут случай неожиданный Нарушил речь господскую: Один мужик не выдержал - Как захохочет вдруг! Задергало Последыша. Вскочил, лицом уставился Вперед! Как рысь, высматривал Добычу. Левый глаз Заколесил..."Сы-скать его! Сы-скать бун-тов-щи-ка!" Бурмистр в толпу отправился; Не ищет виноватого, А думает: как быть? Пришел в ряды последние, Где были наши странники, И ласково сказал: "Вы люди чужестранные, Что с вами он поделает? Подите кто-нибудь!" Замялись наши странники, Желательно бы выручить Несчастных вахлаков, Да барин глуп: судись потом, Как влепит сотню добрую При всем честном миру! "Иди-ка ты, Романушка!- Сказали братья Губины.- Иди! ты любишь бар!" "Нет, сами вы попробуйте!" И стали наши странники Друг дружку посылать. Клим плюнул. "Ну-ка, Власушка, Придумай, что тут сделаем? А я устал; мне мочи нет!" "Ну, да и врал же ты!" "Эх, Влас Ильич! где враки-то?- Сказал бурмистр с досадою.- Не в их руках мы, что ль?.. Придет пора последняя: Заедем все в ухаб, Не выедем никак, В кромешный ад провалимся, Так ждет и там крестьянина Работа на господ!" "Что ж там-то будет, Климушка?" "А будет что назначено: Они в котле кипеть, А мы дрова подкладывать!" (Смеются мужики.) Пришли сыны Последыша: "Эх! Клим-чудак! до смеху ли? Старик прислал нас; сердится, Что долго нет виновного... Да кто у вас сплошал?" "А кто сплошал, и надо бы Того тащить к помещику, Да всё испортит он! Мужик богатый... Питерщик... Вишь, принесла нелегкая Домой его на грех! Порядки наши чудные Ему пока в диковину, Так смех и разобрал! А мы теперь расхлебывай!" "Ну... вы его не трогайте, А лучше киньте жеребий. Заплатим мы: вот пять рублей..." "Нет! разбегутся все..." "Ну, так скажите барину, Что виноватый спрятался". "А завтра как? Забыли вы Агапа неповинного?" "Что ж делать?.. Вот беда!" "Давай сюда бумажку ту! Постойте! я вас выручу!"- Вдруг объявила бойкая Бурмистрова кума И побежала к барину, Бух в ноги: "Красно солнышко! Прости, не погуби! Сыночек мой единственный, Сыночек надурил! Господь его без разуму Пустил на свет! Глупешенек: Идет из бани - чешется! Лаптишком, вместо ковшика, Напиться норовит! Работать не работает, Знай скалит зубы белые, Смешлив... так бог родил! В дому-то мало радости: Избенка развалилася, Случается, есть нечего - Смеется дурачок! Подаст ли кто копеечку, Ударит ли по темени - Смеется дурачок! Смешлив... что с ним поделаешь? Из дурака, родименький, И горе смехом прет!" Такая баба ловкая! Орет, как на девишнике, Целует ноги барину. "Ну, бог с тобой! Иди!- Сказал Последыш ласково. Я не сержусь на глупого, Я сам над ним смеюсь!" - "Какой ты добрый!"- молвила Сноха черноволосая И старика погладила По белой голове. Гвардейцы черноусые Словечко тоже вставили: Где ж дурню деревенскому Понять слова господские, Особенно Последыша Столь умные слова? А Клим полой суконною Отер глаза бесстыжие И пробурчал: "Отцы! Отцы! сыны атечества! Умеют наказать, Умеют и помиловать!" Повеселел старик! Спросил вина шипучего. Высоко пробки прянули, Попадали на баб. С испугу бабы визгнули, Шарахнулись. Старинушка Захохотал! За ним Захохотали барыни, За ними - их мужья, Потом дворецкий преданный, Потом кормилки, нянюшки, А там - и весь народ! Пошло веселье! Барыни, По приказанью барина, Крестьянам поднесли, Подросткам дали пряников, Девицам сладкой водочки, А бабы тоже выпили По рюмке простяку... Последыш пил да чокался, Красивых снох пощипывал. ("Вот так-то! чем бы старому Лекарство пить,- заметил Влас,- Он пьет вино стаканами. Давно уж меру всякую Как в гневе, так и в радости Последыш потерял".) Гремит на Волге музыка, Поют и пляшут девицы - Ну, словом, пир горой! К девицам присоседиться Хотел старик, встал на ноги И чуть не полетел! Сын поддержал родителя. Старик стоял: притопывал, Присвистывал, прищелкивал, А глаз свое выделывал - Вертелся колесом! "А вы что ж не танцуете?- Сказал Последыш барыням И молодым сынам.- Танцуйте!" Делать нечего! Прошлись они под музыку. Старик их осмеял! Качаясь, как на палубе В погоду непокойную, Представил он, как тешились В его-то времена! "Спой, Люба!" Не хотелося Петь белокурой барыне, Да старый так пристал! Чудесно спела барыня! Ласкала слух та песенка, Негромкая и нежная, Как ветер летним вечером, Легонько пробегающий По бархатной муравушке, Как шум дождя весеннего По листьям молодым! Под песню ту прекрасную Уснул Последыш. Бережно Снесли его в ладью И уложили сонного. Над ним с зеленым зонтиком Стоял дворовый преданный, Другой рукой отмахивал Слепней и комаров. Сидели молча бравые Гребцы; играла музыка Чуть слышно... лодка тронулась И мерно поплыла... У белокурой барыни Коса, как флаг распущенный, Играла на ветру... "Уважил я Последыша!- Сказал бурмистр.- Господь с тобой! Куражься, колобродь! Не знай про волю новую, Умри, как жил, помещиком, Под песни наши рабские, Под музыку холопскую - Да только поскорей! Дай отдохнуть крестьянину! Ну, братцы! поклонитесь мне, Скажи спасибо, Влас Ильич: Я миру порадел! Стоять перед Последышем Напасть... язык примелется, А пуще смех долит. Глаз этот... как завертится, Беда! Глядишь да думаешь: "Куда ты, друг единственный? По надобности собственной Аль по чужим делам? Должно быть, раздобылся ты Курьерской подорожною!.." Чуть раз не прыснул я. Мужик я пьяный, ветреный, В амбаре крысы с голоду Подохли, дом пустехонек, А не взял бы, свидетель бог, Я за такую каторгу И тысячи рублей, Когда б не знал доподлинно, Что я перед последышем Стою... что он куражится По воле по моей..." Влас отвечал задумчиво: "Бахвалься! А давно ли мы, Не мы одни - вся вотчина... (Да... всё крестьянство русское!) Не в шутку, не за денежки, Не три-четыре месяца, А целый век... да что уж тут! Куда уж нам бахвалиться, Недаром вахлаки!" Однако Клима Лавина Крестьяне полупьяные Уважили :"Качать его!" И ну качать..."ура!" Потом вдову Терентьевну С Гаврилкой, малолеточком, Клим посадил рядком И жениха с невестою Поздравил! Подурачились Досыта мужики. Приели всё, всё припили, Что господа оставили, И только поздним вечером В деревню прибрели. Домашние их встретили Известьем неожиданным: Скончался старый князь! "Как так?"- "Из лодки вынесли Его уж бездыханного - Хватил второй удар!" Крестьяне пораженные Переглянулись, крестятся... Вздохнули... Никогда Такого вздоха дружного, Глубокого-глубокого Не испускала бедная Безграмотной губернии Деревня Вахлаки... --- Но радость их вахлацкая Была непродолжительна. Со смертию Последыша Пропала ласка барская: Опохмелиться не дали Гвардейцы вахлакам! А за луга поемные Наследники с крестьянами Тягаются доднесь. Влас за крестьян ходатаем, Живет в Москве... был в Питере... А толку что-то нет! (1872) КРЕСТЬЯНКА (ИЗ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ) Пролог "Не всё между мужчинами Отыскивать счастливого, Пощупаем-ка баб!"- Решили наши странники И стали баб опрашивать. В селе Наготине Сказали, как отрезали: "У нас такой не водится, А есть в селе Клину: Корова холмогорская, Не баба! доброумнее И глаже - бабы нет. Спросите вы Корчагину Матрену Тимофеевну, Она же: губернаторша..." Подумали - пошли. Уж налились колосики. Стоят столбы точеные, Головки золоченые, Задумчиво и ласково Шумят. Пора чудесная! Нет веселей, наряднее, Богаче нет поры! "Ой, поле многохлебное! Теперь и не подумаешь, Как много люди божии Побились над тобой, Покамест ты оделося Тяжелым, ровным колосом И стало перед пахарем, Как войско пред царем! Не столько росы теплые, Как пот с лица крестьянского Увлажили тебя!.." Довольны наши странники, То рожью, то пшеницею, То ячменем идут. Пшеница их не радует: Ты тем перед крестьянином, Пшеница, провинилася, Что кормишь ты по выбору, Зато не налюбуются На рожь, что кормит всех. "Льны тоже нонче знатные... Ай! бедненький! застрял!" Тут жаворонка малого, Застрявшего во льну, Роман распутал бережно, Поцеловал: "Лети!" И птичка ввысь помчалася, За нею умиленные Следили мужики... Поспел горох! Накинулись, Как саранча на полосу: Горох, что девку красную, Кто ни пройдет - щипнет! Теперь горох у всякого - У старого, у малого, Рассыпался горох На семьдесят дорог! Вся овощь огородная Поспела; дети носятся Кто с репой, кто с морковкою, Подсолнечник лущат, А бабы свеклу дергают, Такая свекла добрая! Точь-в-точь сапожки красные, Лежит на полосе. Шли долго ли, коротко ли, Шли близко ли, далеко ли, Вот наконец и Клин. Селенье незавидное: Что ни изба - с подпоркою, Как нищий с костылем; А с крыш солома скормлена Скоту. Стоят, как остовы, Убогие дома. Ненастной, поздней осенью Так смотрят гнезда галочьи, Когда галчата вылетят И ветер придорожные Березы обнажит... Народ в полях - работает. Заметив за селением Усадьбу на пригорочке, Пошли пока - глядеть. Огромный дом, широкий двор, Пруд, ивами обсаженный, Посереди двора. Над домом башня высится, Балконом окруженная, Над башней шпиль торчит. В воротах с ними встретился Лакей, какой-то буркою Прикрытый: "Вам кого? Помещик за границею, А управитель при смерти!.."- И спину показал. Крестьяне наши прыснули: По всей спине дворового Был нарисован лев. "Ну, штука!" Долго спорили, Что за наряд диковинный, Пока Пахом догадливый, Загадки не решил: "Холуй хитер: стащит ковер, В ковре дыру проделает, В дыру просунет голову Да и гуляет так!.." Как прусаки слоняются По нетопленой горнице, Когда их вымораживать Надумает мужик, В усадьбе той слонялися Голодные дворовые, Покинутые барином На произвол судьбы. Все старые, все хворые И как в цыганском таборе Одеты. По пруду Тащили бредень пятеро. "Бог на помочь! Как ловится?.." "Всего один карась! А было их до пропасти, Да крепко навалились мы, Теперь - свищи в кулак!" "Хоть бы пяточек вынули!"- Проговорила бледная Беременная женщина, Усердно раздувавшая Костер на берегу. "Точеные-то столбики С балкону, что-ли, умница?"- Спросили мужики. "С балкону!" "То-то высохли! А ты не дуй! сгорят они Скорее, чем карасиков Изловят на уху!" "Жду - не дождусь. Измаялся На черством хлебе Митенька, Эх, горе - не житье!" И тут она погладила Полунагого мальчика (Сидел в тазу заржавленном Курносый мальчуган). "А что? ему, чай, холодно,- Сказал сурово Провушка,- В железном-то тазу?"- И в руки взять ребеночка Хотел. Дитя заплакало, А мать кричит: "Не тронь его! Не видишь? Он катается! Ну, ну! пошел! Колясочка Ведь это у него!.." Что шаг, то натыкалися Крестьяне на диковину: Особая и странная Работа всюду шла. Один дворовый мучился У двери: ручки медные Отвинчивал; другой Нес изразцы какие-то. "Наковырял, Егорушка?"- Окликнули с пруда. В саду ребята яблоню Качали. "Мало, дяденька! Теперь они осталися Уж только наверху, А было их до пропасти!" "Да что в них проку? зелены!" "Мы рады и таким!" Бродили долго по саду: "Затей-то! горы, пропасти! И пруд опять... Чай, лебеди Гуляли по пруду?.. Беседка... стойте! с надписью!.." Демьян, крестьянин грамотный, Читает по складам. "Эй, врешь!" Хохочут странники... Опять - и то же самое Читает им Демьян. (Насилу догадалися, Что надпись переправлена: Затерты две-три литеры, Из слова благородного Такая вышла дрянь!) Заметив любознательность Крестьян, дворовый седенький К ним с книгой подошел: "Купите!" Как ни тужился, Мудреного заглавия Не одолел Демьян: "Садись-ка ты помещиком Под лирой на скамеечку Да сам ее читай!" "А тоже грамотеями Считаетесь!..- с досадою Дворовый прошипел.- На что вам книги умные? Вам вывески питейные Да слово "воспрещается", Что на столбах встречается, Достаточно читать!" "Дорожки так загажены, Что срам! У девок каменных Отшибены носы! Пропали фрукты-ягоды, Пропали гуси-лебеди У холуя в зобу! Что церкви без священника, Угодам без крестьянина, То саду без помещика!- Решили мужики.- Помещик прочно строился, Такую даль загадывал, А вот..." (Смеются шестеро, Седьмой повесил нос.) Вдруг с вышины откуда-то Как грянет песня! Головы Задрали мужики: Вкруг башни по балкончику Похаживал в подряснике Какой-то человек И пел... В вечернем воздухе, Как колокол серебряный, Гудел громовый бас... Гудел - и прямо за сердце Хватал он наших странников: Не русские слова, А горе в них такое же, Как в русской песне, слышалось, Без берегу, без дна. Такие звуки плавные, Рыдающие... "Умница, Какой мужчина там?"- Спросил Роман у женщины, Уже кормившей Митеньку Горяченькой ухой. "Певец Ново-Архангельский, Его из Малороссии Сманили господа. Свезти его в Италию Сулились, да уехали... А он бы рад-радехонек - Какая уж Италия! - Обратно в Конотоп. Ему здесь делать нечего... Собаки дом покинули (Озлилась круто женщина), Кому здесь дело есть? Да у него ни спереди, Ни сзади... кроме голосу..." "Зато уж голосок!" "Не то еще услышите, Как до утра пробудете: Отсюда версты три Есть дьякон... тоже с голосом... Так вот она затеяли По-своему здороваться На утренней заре. На башню как подымется Да рявкнет наш: "Здо-ро-во ли Жи-вешь, о-тец И-пат?" Так стекла затрещат! А тот ему оттуда-то: "Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! Жду вод-ку пить!" - "И-ду!.." "Иду"-то это в воздухе Час целый откликается... Такие жеребцы!.." Домой скотина гонится, Дорога запылилася, Запахло молоком. Вздохнула мать Митюхина: "Хоть бы одна коровушка На барский двор вошла!" -"Чу! песня за деревнею, Прощай, горюшка бедная! Идем встречать народ". Легко вздохнули странники: Им после дворни ноющей Красива показалася Здоровая, поющая Толпа жнецов и жниц,- Всё дело девки красили (Толпа без красных девушек Что рожь без васильков). "Путь добрый! А которая Матрена Тимофеевна?" "Что нужно, молодцы?" Матрена Тимофеевна Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми. Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла. На ней рубаха белая, Да сарафан коротенький, Да серп через плечо. "Что нужно вам, молодчики?" Помалчивали странники, Покамест бабы прочие Не поушли вперед, Потом поклон отвесили: "Мы люди чужестранные, У нас забота есть, Такая ли заботушка, Что из домов повыжила, С работой раздружила нас, Отбила от еды. Мы мужики степенные, Из временнообязанных, Подтянутой губернии, Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из смежных деревень: Заплатова, Дырявина, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова - Неурожайка тож. Идя путем-дорогою, Сошлись мы невзначай, Сошлись мы - и заспорили: Кому живется счастливо, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу, Купчине толстопузому,- Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Пахом сказал: светлейшему, Вельможному боярину, Министру государеву, А Пров сказал: царю... Мужик что бык: втемяшится В башку какая блажь - Колом ее оттудова Не выбьешь! Как ни спорили, Не согласились мы! Поспоривши, повздорили, Повздоривши, подралися, Подравшися, удумали Не расходиться врозь, В домишки не ворочаться, Не видеться ни с женами, Ни с малыми ребятами, Ни с стариками старыми, Покуда спору нашему Решенья не найдем, Покуда не доведаем Как ни на есть доподлинно: Кому жить любо-весело, Вольготно на Руси?.. Попа уж мы доведали, Доведали помещика, Да прямо мы к тебе! Чем нам искать чиновника, Купца, министра царского, Царя (еще допустит ли Нас, мужичонков, царь?)- Освободи нас, выручи! Молва идет всесветная, Что ты вольготно, счастливо Живешь... Скажи по-божески: В чем счастие твое?" Не то чтоб удивилася Матрена Тимофеевна, А как-то закручинилась, Задумалась она... "Не дело вы затеяли! Теперь пора рабочая, Досуг ли толковать?.." "Полцарства мы промеряли, Никто нам не отказывал!"- Просили мужики. "У нас уж колос сыпется, Рук не хватает, милые". "А мы на что, кума? Давай серпы! Все семеро Как станем завтра - к вечеру Всю рожь твою сожнем!" Смекнула Тимофеевна, Что дело подходящее. "Согласна,- говорит,- Такие-то вы бравые, Нажнете, не заметите, Снопов по десяти!" "А ты нам душу выложи!" "Не скрою ничего!" Покуда Тимофеевна С хозяйством управлялася, Крестьяне место знатное Избрали за избой: Тут рига, конопляники, Два стога здоровенные, Богатый огород. И дуб тут рос - дубов краса. Под ним присели странники: "Эй, скатерть самобранная, Попотчуй мужиков". И скатерть развернулася, Откудова ни взялися Две дюжие руки, Ведро вина поставили, Горой наклали хлебушка И спрятались опять... Гогочут братья Губины: Такую редьку схапали На огороде - страсть! Уж звезды рассажалися По небу темно-синему, Высоко месяц стал, Когда пришла хозяюшка И стала нашим странникам "Всю душу открывать..." ГЛАВА 1. ДО ЗАМУЖЕСТВА "Мне счастье в девках выпало: У нас была хорошая, Непьющая семья. За батюшкой, за матушкой, Как у Христа за пазухой, Жила я, молодцы. Отец, поднявшись до свету, Будил дочурку ласкою, А брат веселой песенкой; Покамест одевается, Поет: "Вставай, сестра! По избам обряжаются, В часовенках спасаются - Пора, вставать пора! Пастух уж со скотиною Угнался; за малиною Ушли подружки в бор, В полях трудятся пахари, В лесу стучит топор!" Управится с горшечками, Всё вымоет, всё выскребет, Посадит хлебы в печь - Идет родная матушка, Не будит - пуще кутает: "Спи, милая касатушка, Спи, силу запасай! В чужой семье - недолог сон! Уложат спать позднехонько! Будить придут до солнышка, Лукошко припасут, На донце бросят корочку: Сгложи ее - да полное Лукошко набери!.." Да не в лесу родилася, Не пеньям я молилася, Не много я спала. В день Симеона батюшка Сажал меня на бурушку И вывел из младенчества По пятому годку, А на седьмом за бурушкой Сама я в стадо бегала, Отцу носила завтракать, Утяточек пасла. Потом грибы да ягоды, Потом: "Бери-ка грабельки Да сено вороши!" Так к делу приобвыкла я... И добрая работница, И петь-плясать охотница Я смолоду была. День в поле проработаешь, Грязна домой воротишься, А банька-то на что? Спасибо жаркой баенке, Березовому венчику, Студеному ключу,- Опять бела, свежехонька, За прялицей с подружками До полночи поешь! На парней я не вешалась, Наянов обрывала я, А тихому шепну: "Я личиком разгарчива, А матушка догадлива, Не тронь! уйди!.."- уйдет... Да как я их ни бегала, А выискался суженый, На горе - чужанин! Филипп Корчагин - питерщик, По мастерству печник. Родительница плакала: "Как рыбка в море синее Юркнешь ты! как соловушко Из гнездышка порхнешь! Чужая-то сторонушка Не сахаром посыпана, Не медом полита! Там холодно, там голодно, Там холеную доченьку Обвеют ветры буйные, Обграют черны вороны, Облают псы косматые И люди засмеют!.." А батюшка со сватами Подвыпил. Закручинилась, Всю ночь я не спала... Ах! что ты, парень, в девице Нашел во мне хорошего? Где высмотрел меня? О святках ли, как с горок я С ребятами, с подругами Каталась, смеючись? Ошибся ты, отецкий сын! С игры, с катанья, с беганья, С морозу разгорелося У девушки лицо! На тихой ли беседушке? Я там была нарядная, Дородства и пригожества Понакопила за зиму, Цвела, как маков цвет! А ты бы поглядел меня, Как лен треплю, как снопики На риге молочу... В дому ли во родительском?.. Ах! кабы знать! Послала бы Я в город братца-сокола: "Мил братец! шелку, гарусу Купи - семи цветов, Да гарнитуру синего!" Я по углам бы вышила Москву, царя с царицею, Да Киев, да Царьград, А посередке - солнышко, И эту занавесочку В окошке бы повесила, Авось ты загляделся бы, Меня бы промигал!.. Всю ночку я продумала... "Оставь,- я парню молвила,- Я в подневолье с волюшки, Бог видит, не пойду!" "Такую даль мы ехали! Иди!- сказал Филиппушка.- Не стану обижать!" Тужила, горько плакала, А дело девка делала: На суженого искоса Поглядывала втай. Пригож-румян, широк-могуч, Рус волосом, тих говором - Пал на сердце Филипп! "Ты стань-ка, добрый молодец, Против меня прямехенько, Стань на одной доске! Гляди мне в очи ясные, Гляди в лицо румяное, Подумывай, смекай: Чтоб жить со мной - не каяться, А мне с тобой не плакаться... Я вся тут такова!" "Небось не буду каяться, Небось не буду плакаться!"- Филиппушка сказал. Пока мы торговалися, Филиппу я: "Уйди ты прочь!", А он: "Иди со мной!" Известно: "Ненаглядная, Хорошая... пригожая..." - Ай!.."- вдруг рванулась я... "Чего ты? Эка силища!" Не удержи - не видеть бы Вовек ему Матренушки, Да удержал Филипп! Пока мы торговалися, Должно быть, так я думаю, Тогда и было счастьице... А больше вряд когда! Я помню, ночка звездная, Такая же хорошая, Как и теперь, была... Вздохнула Тимофеевна, Ко стогу приклонилася, Унывным, тихим голосом Пропела про себя: Ты скажи за что, Молодой купец, Полюбил меня, Дочь крестьянскую? Я не в серебре, Я не в золоте, Жемчугами я Не увешана! Чисто серебро - Чистота твоя, Красно золото - Красота твоя, Бел-крупен жемчуг - Из очей твоих Слезы катятся... Велел родимый батюшка, Благословила матушка, Поставили родители К дубовому столу, С краями чары налили: "Бери поднос, гостей-чужан С поклоном обноси!" Впервой я поклонилася - Вздрогнули ноги резвые; Второй я поклонилася - Поблекло бело личико; Я в третий поклонилася, И волюшка скатилася С девичьей головы..." --- "Так значит: свадьба? Следует,- Сказал один из Губиных,- Проздравить молодых". "Давай! Начин с хозяюшки. - Пьешь водку, Тимофеевна?" "Старухе - да не пить?.." Глава 2. ПЕСНИ У суда стоять Ломит ноженьки, Под венцом стоять Голова болит, Голова болит, Вспоминается Песня старая, Песня грозная. На широкий двор Гости въехали, Молоду жену Муж домой привез, А роденька-то Как набросится! Деверек ее - Расточихою, А золовушка - Щеголихою, Свекор-батюшка - Тот медведицей, А свекровушка - Людоедицей, Кто неряхою, Кто непряхою... Всё, что в песенке Той певалося, Всё со мной теперь То и сталося! Чай, певали вы? Чай, вы знаете?.. "Начинай, кума! Нам подхватывать..." Матрена Спится мне, младенькой, дремлется, Клонит голову на подушечку, Свекор-батюшка по сеничкам похаживает, Сердитый по новым погуливает, Странники хором Стучит, гремит, стучит, гремит, Снохе спать не дает: Встань, встань, встань, ты - сонливая! Встань, встань, встань, ты - дремливая! Сонливая, дремливая, неурядливая! Матрена Спится мне, младенькой, дремлется, Клонит голову на подушечку, Свекровь-матушка по сеничкам похаживает, Сердитая по новым погуливает. Странники хором Стучит, гремит, стучит, гремит, Снохе спать не дает: Встань, встань, встань, ты - сонливая! Встань, встань, встань, ты - дремливая! Сонливая, дремливая, неурядливая! --- "Семья была большущая, Сварливая... попала я С девичьей холи в ад! В работу муж отправился, Молчать, терпеть советовал: Не плюй на раскаленное Железо - зашипит! Осталась я с золовками, Со свекром, со свекровушкой, Любить-голубить некому, А есть кому журить! На старшую золовушку, На Марфу богомольную, Работай, как раба; За свекором приглядывай, Сплошаешь - у кабатчика Пропажу выкупай. И встань и сядь с приметою, Не то свекровь обидится; А где их все-то знать? Приметы есть хорошие, А есть и бедокурные. Случилось так: свекровь Надула в уши свекору, Что рожь добрее родится Из краденых семян. Поехал ночью Тихоныч, Поймали,- полумертвого Подкинули в сарай... Как велено, так сделано: Ходила с гневом на сердце, А лишнего не молвила Словечка никому. Зимой пришел Филиппушка, Привез платочек шелковый Да прокатил на саночках В Екатеринин день, И горя словно не было! Запела, как певала я В родительском дому. Мы были однолеточки, Не трогай нас - нам весело, Всегда у нас лады. То правда, что и мужа-то Такого, как Филиппушка, Со свечкой поискать..." "Уж будто не колачивал?" Замялась Тимофеевна: "Раз только",- тихим голосом Промолвила она. "За что?"- спросили странники. "Уж будто вы не знаете, Как ссоры деревенские Выходят? К муженьку Сестра гостить приехала, У ней коты разбилися. "Дай башмаки Оленушке, Жена!" - сказал Филипп. А я не вдруг ответила. Корчагу подымала я, Такая тяга: вымолвить Я слова не могла. Филипп Ильич прогневался, Пождал, пока поставила Корчагу на шесток, Да хлоп меня в висок! "Ну, благо ты приехала, И так походишь!"- молвила Другая, незамужняя Филиппова сестра. Филипп подбавил женушке. "Давненько не видались мы, А знать бы - так не ехать бы!"- Сказала тут свекровь. Еще подбавил Филюшка... И всё тут! Не годилось бы Жене побои мужнины Считать; да уж сказала я: Не скрою ничего!" "Ну, женщины! с такими-то Змеями подколодными И мертвый плеть возьмет!" Хозяйка не ответила. Крестьяне, ради случаю, По новой чарке выпили И хором песню грянули Про шелковую плеточку, Про мужнину родню. --- Мой постылый муж Подымается: За шелкову плеть Принимается. Хор Плетка свистнула, Кровь пробрызнула... Ах! лели! лели! Кровь пробрызнула... Свекру-батюшке Поклонилася: Свекор-батюшка, Отними меня От лиха мужа, Змея лютого! Свекор-батюшка Велит больше бить, Велит кровь пролить... Хор Плетка свистнула, Кровь пробрызнула... Ах! лели! лели! Кровь пробрызнула... Свекровь-матушке Поклонилася: Свекровь-матушка, Отними меня От лиха мужа, Змея лютого! Свекровь-матушка, Велит больше бить, Велит кровь пролить... Хор Плетка свистнула, Кровь пробрызнула... Ах! лели! лели! Кровь пробрызнула... --- "Филипп на Благовещенье Ушел, а на Казанскую Я сына родила. Как писаный был Демушка! Краса взята у солнышка, У снегу белизна, У маку губы алые, Бровь черная у соболя, У соболя сибирского, У сокола глаза! Весь гнев с души красавец мой Согнал улыбкой ангельской, Как солнышко весеннее Сгоняет снег с полей... Не стала я тревожиться, Что ни велят - работаю, Как ни бранят - молчу. Да тут беда подсунулась: Абрам Гордеич Ситников, Господский управляющий, Стал крепко докучать: "Ты писаная кралечка, Ты наливная ягодка..." -"Отстань, бесстыдник! ягодка, Да бору не того!" Укланяла золовушку, Сама нейду на барщину, Так в избу прикатит! В сарае, в риге спрячуся - Свекровь оттуда вытащит: "Эй, не шути с огнем!" -"Гони его, родимая, По шее!" - "А не хочешь ты Солдаткой быть?" Я к дедушке: "Что делать? Научи!" Из всей семейки мужниной Один Савелий, дедушка, Родитель свекра-батюшки, - Жалел меня... Рассказывать Про деда, молодцы?" "Вали всю подноготную! Накинем по два снопика, - Сказали мужики. "Ну, то-то! речь особая. Грех промолчать про дедушку. Счастливец тоже был... Глава 3. САВЕЛИЙ, БОГАТЫРЬ СВЯТОРУССКИЙ С большущей сивой гривою, Чай, двадцать лет не стриженной, С большущей бородой, Дед на медведя смахивал, Особенно как из лесу, Согнувшись, выходил. Дугой спина у дедушки, - Сначала всё боялась я, Как в низенькую горенку Входил он. ну распрямится? Пробьет дыру медведище В светелке головой! Да распрямиться дедушка Не мог: ему уж стукнуло, По сказкам, сто годов. Дед жил в особой горнице, Семейки недолюбливал. В свой угол не пускал; А та сердилась, лаялась, Его "клейменым, каторжным" Честил родной сынок. Савелий не рассердится, Уйдет в свою светелочку, Читает святцы, крестится, Да вдруг и скажет весело: "Клейменый, да не раб!"... А крепко досадят ему - Подшутит: "Поглядите-тко, К нам сваты!" Незамужняя, Золовушка - к окну: Ан вместо сватов - нищие! Из оловянной пуговки Дед вылепил двугривенный, Подбросил на полу - Попался свекор-батюшка! Не пьяный из питейного - Побитый приплелся! Сидят, молчат за ужином: У свекра бровь рассечена, У деда, словно радуга, Усмешка на лице. С весны до поздней осени Дед брал грибы да ягоды, Силочки становил На глухарей, на рябчиков. А зиму разговаривал На печке сам с собой. Имел слова любимые, И выпускал их дедушка По слову через час: ....................... "Погибшие... пропащие..." ......................... "Эх вы, Аники-воины! Со стариками, с бабами Вам только воевать!" ........................ "Недотерпеть - пропасть! Перетерпеть - пропасть..." ........................ "Эх, доля святорусского Богатыря сермяжного! Всю жизнь его дерут. Раздумается временем О смерти - муки адские В ту-светной жизни ждут", ......................... "Надумалась Корежина, Наддай! наддай! наддай!.." ......................... И много! да забыла я... Как свекор развоюется, Бежала я к нему. Запремся. Я работаю, А Дема, словно яблочко В вершине старой яблони, У деда на плече Сидит румяный, свеженький... Вот раз и говорю: "За что тебя, Савельюшка, Зовут клейменым, каторжным?" "Я каторжником был". -"Ты, дедушка?" - "Я, внученька! Я в землю немца Фогеля Христьяна Христианыча Живого закопал..." "И полно! шутишь, дедушка!" "Нет, не шучу. Послушай-ка!"- И всё мне рассказал. "Во времена досюльные Мы были тоже барские, Да только ни помещиков, Ни немцев-управителей Не знали мы тогда. Не правили мы барщины, Оброков не платили мы, А так, когда рассудится, В три года раз пошлем". "Да как же так, Савельюшка?" "А были благодатные Такие времена. Недаром есть пословица, Что нашей-то сторонушки Три года черт искал. Кругом леса дремучие, Кругом болота топкие, Ни конному проехать к нам, Ни пешему пройти! Помещик наш Шалашников Через тропы звериные С своим полком - военный был - К нам доступиться пробовал, Да лыжи повернул! К нам земская полиция Не попадала по году,- Вот были времена! А ныне - барин под боком, Дорога скатерть-скатертью... Тьфу! прах ее возьми!.. Нас только и тревожили Медведи... да с медведями Справлялись мы легко. С ножищем да с рогатиной Я сам страшней сохатого, По заповедным тропочкам Иду: "Мой лес!"- кричу. Раз только испугался я, Как наступил на сонную Медведицу в лесу. И то бежать не бросился, А так всадил рогатину, Что словно как на вертеле Цыпленок - завертелася И часу не жила! Спина в то время хрустнула, Побаливала изредка, Покуда молод был, А к старости согнулася. Не правда ли, Матренушка, На очеп я похож?" --- "Ты начал, так досказывай! Ну, жили - не тужили вы, Что ж дальше, голова?" "По времени Шалашников Удумал штуку новую, Приходит к нам приказ: "Явиться!" Не явились мы, Притихли, не шелохнемся В болотине своей. Была засуха сильная, Наехала полиция, Мы дань ей - медом, рыбою! Наехала опять, Грозит с конвоем выправить, Мы - шкурами звериными! А в третий - мы ничем! Обули лапти старые, Надели шапки рваные, Худые армяки - И тронулась Корежина!.. Пришли...( В губернском городе Стоял с полком Шалашников.) "Оброк!" - "Оброку нет! Хлеба не уродилися, Снеточки не ловилися..." -"Оброк!" - "Оброку нет! Не стал и разговаривать: "Эй, перемена первая!"- И начал нас пороть. Туга мошна корежская! Да стоек и Шалашников: Уж языки мешалися, Мозги уж потрясалися В головушках - дерет! Укрепа богатырская, Не розги!.. Делать нечего! Кричим: постой, дай срок! Онучи распороли мы И барину "лобанчиков" Полшапки поднесли. Утих боец Шалашников! Такого-то горчайшего Поднес нам травнику, Сам выпил с нами, чокнулся С Корегой покоренною: "Ну, благо вы сдались! А то - вот бог!- решился я Содрать с вас шкуру начисто... На барабан напялил бы И подарил полку! Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха! (Хохочет - рад придумочке): Вот был бы барабан!" Идем домой понурые... Два старика кряжистые Смеются... Ай, кряжи! Бумажки сторублевые Домой под подоплекою Нетронуты несут! Как уперлись: мы нищие - Так тем и отбоярились! Подумал я тогда: "Ну, ладно ж! черти сивые, Вперед не доведется вам Смеяться надо мной!" И прочим стало совестно, На церковь побожилися: "Вперед не посрамимся мы, Под розгами умрем!" Понравились помещику Корежские лобанчики, Что год - зовет... дерет... Отменно драл Шалашников, А не ахти великие Доходы получал: Сдавались люди слабые, А сильные за вотчину Стояли хорошо. Я тоже перетерпливал, Помалчивал, подумывал: "Как не дери, собачий сын, А всей души не вышибешь, Оставишь что-нибудь!" Как примет дань Шалашников, Уйдем - и за заставою Поделим барыши: "Что денег-то осталося! Дурак же ты, Шалашников!" И тешилась над барином Корега в свой черед! Вот были люди гордые! А нынче дай затрещину - Исправнику, помещику Тащат последний грош! Зато купцами жили мы... Подходит лето красное, Ждем грамоты... Пришла... А в ней уведомление, Что господин Шалашников Под Варною убит. Жалеть не пожалели мы, А пала дума на сердце: "Приходит благоденствию Крестьянскому конец!" И точно: небывалое Наследник средство выдумал: К нам немца подослал. Через леса дремучие, Через болота топкие Пешком пришел, шельмец! Один как перст: фуражечка Да тросточка, а в тросточке Для уженья снаряд. И был сначала тихонький: "Платите сколько можете". -"Не можем ничего!" -"Я барина уведомлю". -"Уведомь!.." Тем и кончилось. Стал жить да поживать; Питался больше рыбою; Сидит на речке с удочкой Да сам себя то по носу, То по лбу - бац да бац! Смеялись мы: "Не любишь ты Корежского комарика... Не любишь, немчура?.." Катается по бережку, Гогочет диким голосом, Как в бане на полке... С ребятами, с девочками Сдружился, бродит по лесу... Недаром он бродил! "Коли платить не можете, Работайте!" - "А в чем твоя Работа?" - "Окопать Канавками желательно Болото..." Окопали мы... "Теперь рубите лес..." -"Ну, хорошо!" - Рубили мы, А немчура показывал, Где надобно рубить. Глядим: выходит просека! Как просеку прочистили, К болоту поперечины Велел по ней возить. Ну, словом: спохватились мы, Как уж дорогу сделали, Что немец нас поймал! Поехал в город парочкой! Глядим, везет из города Коробки, тюфяки; Откудова ни взялися У немца босоногого Детишки и жена. Повел хлеб-соль с исправником И с прочей земской властию, Гостишек полон двор! И тут настала каторга Корежскому крестьянину - До нитки разорил! А драл... как сам Шалашников! Да тот был прост: накинется Со всей воинской силою, Подумаешь: убьет! А деньги сунь - отвалится, Ни дать ни взять раздувшийся В собачьем ухе клещ. У немца - хватка мертвая: Пока не пустит по миру, Не отойдя сосет!" "Как вы терпели, дедушка?" "А потому терпели мы, Что мы - богатыри. В том богатырство русское. Ты думаешь, Матренушка, Мужик - не богатырь? И жизнь его не ратная, И смерть ему не писана В бою - а богатырь! Цепями руки кручены, Железом ноги кованы, Спина... леса дремучие Прошли по ней - сломалися. А грудь? Илья-пророк По ней гремит-катается На колеснице огненной... Всё терпит богатырь! И гнется, да не ломится, Не ломится, не валится... Ужли не богатырь?" "Ты шутишь шутки, дедушка!- Сказала я. - Такого-то Богатыря могучего Чай, мыши заедят!" "Не знаю я, Матренушка. Покамест тягу страшную Поднять-то поднял он, Да в землю сам ушел по грудь С натуги! По лицу его Не слезы - кровь течет! Не знаю, не придумаю, Что будет? Богу ведомо! А про себя скажу: Как выли вьюги зимние, Как ныли кости старые, Лежал я на печи; Полеживал, подумывал: Куда ты, сила, делася? На что ты пригодилася?- Под розгами, под палками По мелочам ушла!" "А что же немец, дедушка?" "А немец как ни властвовал, Да наши топоры Лежали - до поры! Осьмнадцать лет терпели мы. Застроил немец фабрику, Велел колодец рыть. Вдевятером копали мы, До полдня проработали, Позавтракать хотим. Приходит немец: "Только-то?.." И начал нас по-своему, Не торопясь, пилить. Стояли мы голодные, А немец нас поругивал Да в яму землю мокрую Пошвыривал ногой. Была уж яма добрая... Случилось, я легонечко Толкнул его плечом, Потом другой толкнул его, И третий... Мы посгрудились... До ямы два шага... Мы слова не промолвили, Друг другу не глядели мы В глаза... А всей гурьбой Христьяна Христианыча Поталкивали бережно Всё к яме... всё на край... И немец в яму бухнулся, Кричит: "Веревку! лестницу!" мы девятью лопатами Ответили ему. "Наддай!"- я слово выронил,- Под слово люди русские Работают дружней. "Наддай! наддай!" Так наддали, Что ямы словно не было - Сровнялася с землей! Тут мы переглянулися..." Остановился дедушка. "Что ж дальше?" "Дальше - дрянь! Кабак... острог в Буй-городе, Там я учился грамоте, Пока решили нас. Решенье вышла: каторга И плети предварительно; Не выдрали - помазали, Плохое там дранье! Потом... бежал я с каторги... Поймали! не погладили И тут по голове. Заводские начальники По всей Сибири славятся - Собаку съели драть. Да нас дирал Шалашников Больней - я не поморщился С заводского дранья. Тот мастер был - умел пороть! Он так мне шкуру выделал, Что носится сто лет. А жизнь была нелегкая. Лет двадцать строгой каторги, Лет двадцать поселения. Я денег прикопил, По манифесту царскому Попал опять на родину, Пристроил эту горенку И здесь давно живу. Покуда были денежки, Любили деда, холили, Теперь в глаза плюют! Эх вы, Аники-воины! Со стариками, с бабами Вам только воевать..." Тут кончил речь Савельюшка..." "Ну что ж? - сказали странники.- Досказывай, хозяюшка, Свое житье-бытье!" "Невесело досказывать. Одной беды бог миловал: Холерой умер Ситников,- Другая подошла". "Наддай!" - сказали странники (Им слово полюбилося) И выпили винца... ГЛАВА 4. ДЕМУШКА "Зажгло грозою дерево, А было соловьиное На дереве гнездо. Горит и стонет дерево, Горят и стонут птенчики: "Ой, матушка! где ты? А ты бы нас похолила, Пока не оперились мы: Как крылья отрастим, В долины, в рощи тихие Мы сами улетим!" Дотла сгорело дерево, Дотла сгорели птенчики, Тут прилетела мать. Ни дерева... ни гнездышка... Ни птенчиков!.. Поет-зовет... Поет, рыдает, кружится, Так быстро, быстро кружится, Что крылышки свистят!.. Настала ночь, весь мир затих, Одна рыдала пташечка, Да мертвых не докликалась До белого утра!.. Носила я Демидушку По поженкам... лелеяла... Да взъелася свекровь, Как зыкнула, как рыкнула: "Оставь его у дедушки, Не много с ним нажнешь!" Запугана, заругана, Перечить не посмела я, Оставила дитя. Такая рожь богатая В тот год у нас родилася, Мы землю не ленясь Удобрили, ухолили,- Трудненько было пахарю, Да весело жнее! Снопами нагружала я Телегу со стропилами И пела, молодцы. (Телега нагружается Всегда с веселой песнею, А сани с горькой думою: Телега хлеб домой везет, А сани - на базар!) Вдруг стоны я услышала: Ползком ползет Савелий-дед, Бледнешенек как смерть: "Прости, прости, Матренушка!- И повалился в ноженьки.- Мой грех - недоглядел!.." Ой, ласточка! ой, глупая! Не вей гнезда под берегом, Под берегом крутым! Что день - то прибавляется Вода в реке: зальет она Детенышей твоих. Ой, бедная молодушка! Сноха в дому последняя, Последняя раба! Стерпи грозу великую, Прими побои лишние, А с глазу неразумного Младенца не спускай!.. Заснул старик на солнышке, Скормил свиньям Демидушку Придурковатый дед!.. Я клубышком каталася, Я червышком свивалася, Звала, будила Демушку - Да поздно было звать!.. Чу! конь стучит копытами, Чу, сбруя золоченая Звенит... еще беда! Ребята испугалися, По избам разбежалися, У окон заметалися Старухи, старики. Бежит деревней староста, Стучит в окошки палочкой, Бежит в поля, в луга. Собрал народ: идут - крехтят! Беда! Господь прогневался, Наслал гостей непрошеных, Неправедных судей! Знать, деньги издержалися, Сапожки притопталися, Знать, голод разобрал!.. Молитвы Иисусовой Не сотворив, уселися У земского стола, Налой и крест поставили, Привел наш поп, отец Иван, К присяге понятых. Допрашивали дедушку, Потом за мной десятника Прислали. Становой По горнице похаживал, Как зверь в лесу порыкивал... "Эй! женка! состояла ты С крестьянином Савелием В сожительстве? Винись!" Я шепотком ответила: "Обидно, барин, шутите! Жена я мужу честная, А старику Савелию Сто лет... Чай, знаешь сам". Как в стойле конь подкованный, Затопал; о кленовый стол Ударил кулаком: "Молчать! Не по согласью ли С крестьянином Савелием Убила ты дитя?.." Владычица! что вздумали! Чуть мироеда этого Не назвала я нехристем, Вся закипела я... Да лекаря увидела: Ножи, ланцеты, ножницы Натачивал он тут. Вздрогнула я, одумалась. "Нет,- говорю, - я Демушку Любила, берегла..." -"А зельем не поила ты? А мышьяку не сыпала?" -"Нет! сохрани господь!.." И тут я покорилася, Я в ноги поклонилася: Будь жалостлив, будь добр! Вели без поругания Честному погребению Ребеночка предать! Я мать ему!.." Упросишь ли? В груди у них нет душеньки, В глазах у них нет совести, На шее - нет креста! Из тонкой из пеленочки Повыкатали Демушку И стали тело белое Терзать и пластовать. Тут свету я невзвидела,- Металась и кричала я: "Злодеи! палачи!.. Падите мои слезоньки Не на землю, не на воду, Не на господень храм! Падите прямо на сердце Злодею моему! Ты дай же, боже господи! Чтоб тлен пришел на платьице, Безумье на головушку Злодея моего! Жену ему неумную Пошли, детей - юродивых! Прими, услыши, господи, Молитву, слезы матери, Злодея накажи!.." -"Никак, она помешана?- Сказал начальник сотскому.- Что ж ты не упредил? Эй! не дури! связать велю!.." Присела я на лавочку. Ослабла, вся дрожу. Дрожу, гляжу на лекаря: Рукавчики засучены, Грудь фартуком завешана, В одной руке - широкий нож, В другой ручник - и кровь на нем,- А на носу очки! Так тихо стало в горнице... Начальничек помалчивал, Поскрипывал пером, Поп трубочкой попыхивал, Не шелохнувшись, хмурые Стояли мужики. "Ножом в сердцах читаете!,- Сказал священник лекарю, Когда злодей у Демушки Сердечко распластал. Тут я опять рванулася... "Ну, так и есть - помешана! Связать ее!" - десятнику Начальник закричал. Стал понятых опрашивать: "В крестьянке Тимофеевой И прежде помешательство Вы примечали?" "Нет!" Спросили свекра, деверя, Свекровушку, золовушку: "Не примечали, нет!" Спросили деда старого: "Не примечал! ровна была... Одно: к начальству кликнули, Пошла... а ни целковика, Ни новины, пропащая, С собой и не взяла!" Заплакал навзрыд дедушка. Начальничек нахмурился, Ни слова не сказал. И тут я спохватилася! Прогневался бог: разуму Лишил! была готовая В коробке новина! Да поздно было каяться. В моих глазах по косточкам Изрезал лекарь Демушку, Цыновочкой прикрыл. Я словно деревянная Вдруг стала: загляделась я, Как лекарь водку пил. Священнику Сказал: "Прошу покорнейше!" А поп ему: "Что просите? Без прутика, без кнутика Все ходим, люди грешные, На этот водопой!" Крестьяне настоялися, Крестьяне надрожалися. (Откуда только бралися У коршуна налетного Корыстные дела!) Без церкви намолилися, Без образа накланялись! Как вихорь налетал - Рвал бороды начальничек, Как лютый зверь наскакивал - Ломал перстни злаченые... Потом он кушать стал. Пил-ел, с попом беседовал, Я слышала, как шепотом Поп плакался ему: "У нас народ - все голь да пьянь, За свадебку, за исповедь Должают по годам. Несут гроши последние В кабак! А благочинному Одни грехи тащат!" Потом я песни слышала, Всё голоса знакомые, Девичьи голоса: Наташа, Глаша, Дарьюшка... Чу! пляска! чу! гармония!.. И вдруг затихло всё... Заснула, видно, что ли, я?.. Легко вдруг стало: чудилось, Что кто-то наклоняется И шепчет надо мной: "Усни, многокручинная! Усни, многострадальная!" - И крестит... С рук скатилися Веревки... Я не помнила Потом уж ничего... Очнулась я. Темно кругом, Гляжу в окно - глухая ночь! Да где же я? да что со мной? Не помню, хоть убей! Я выбралась на улицу - Пуста. На небо глянула - Ни месяца, ни звезд. Сплошная туча черная Висела над деревнею, Темны дома крестьянские, Одна пристройка дедова Сияла, как чертог. Вошла - и всё я вспомнила: Свечами воску ярого Обставлен, среди горенки Дубовый стол стоял, На нем гробочек крохотный Прикрыт камчатной скатертью, Икона в головах... "Ой, плотнички-работнички! Какой вы дом построили Сыночку моему? Окошки не прорублены, Стеколышки не вставлены, Ни печи, ни скамьи! Пуховой нет перинушки... Ой, жестко будет Демушке, Ой, страшно будет спать!.." "Уйди!..- вдруг закричала я, Увидела я дедушку: В очках, с раскрытой книгою Стоял он перед гробиком, Над Демою читал. Я старика столетнего Звала клейменым, каторжным. Гневна, грозна, кричала я: "Уйди! убил ты Демушку! Будь проклят ты... уйди!.." Старик ни с места. Крестится, Читает... Уходилась я, Тут дедко подошел: "Зимой тебе, Матренушка, Я жизнь свою рассказывал, Да рассказал не всё: Леса у нас угрюмые, Озера нелюдимые, Народ у нас дикарь. Суровы наши промыслы: Дави тетерю петлею, Медведя режь рогатиной, Сплошаешь - сам пропал! А господин Шалашников С своей воинской силою? А немец-душегуб? Потом острог да каторга... Окаменел я, внученька, Лютее зверя был. Сто лет зима бессменная Стояла. Растопил ее Твой Дема-богатырь! Однажды я качал его, Вдруг улыбнулся Демушка... И я ему в ответ! Со мною чудо сталося: Третьеводни прицелился Я в белку: на суку Качалась белка... лапочкой, Как кошка, умывалася... Не выпалил: живи! Брожу по рощам, по лугу, Любуюсь каждым цветиком. Иду домой, опять Смеюсь, играю с Демушкой... Бог видит, как я милого Младенца полюбил! И я же, по грехам моим, Сгубил дитя невинное... Кори, казни меня! А с богом спорить нечего. Стань, помолись за Демушку! Бог знает, что творит: Сладка ли жизнь крестьянина?" И долго, долго дедушка О горькой доле пахаря С тоскою говорил.. Случись купцы московские, Вельможи государевы, Сам царь случись: не надо бы Ладнее говорить! "Теперь в раю твой Демушка, Легко, светло ему..." Заплакал старый дед. "Я не ропщу, - сказала я,- Что бог прибрал младенчика, А больно то, зачем они Ругалися над ним? Зачем, как черны вороны, На части тело белое Терзали?... Неужли Ни бог, ни царь не вступится?.." "Высоко бог, далеко царь..." "Нужды нет: я дойду!" Ах! что ты? что ты, внученька?.. Терпи, многокручинная! Терпи, многострадальная! Нам правду не найти". "Да почему же, дедушка?" "Ты - крепостная женщина!"- Савельюшка сказал. Я долго, горько думала... Гром грянул, окна дрогнули, И я вздрогнула... К гробику Подвел меня старик: "Молись, чтоб к лику ангелов Господь причислил Демушку!" И дал мне в руки дедушка Горящую свечу. Всю ночь до свету белого Молилась я, а дедушка Протяжным, ровным голосом Над Демою читал... ГЛАВА 5. ВОЛЧИЦА Уж двадцать лет, как Демушка Дерновым одеялечком Прикрыт,- всё жаль сердечного! Молюсь о нем, в рот яблока До Спаса не беру. Не скоро я оправилась. Ни с кем не говорила я, А старика Савелия Я видеть не могла. Работать не работала. Надумал свекор-батюшка Вожжами проучить, Так я ему ответила: "Убей!" я в ноги кланялась: "Убей! один конец!" Повесил вожжи батюшка. На Деминой могилочке Я день и ночь жила. Платочком обметала я Могилку, чтобы травушкой Скорее поросла, Молилась за покойничка, Тужила по родителям: Забыли дочь свою! Собак моих боитеся? Семьи моей стыдитеся? "Ах, нет, родная, нет! Собак твоих не боязно, Семьи твоей не совестно, А ехать сорок верст Свои беды рассказывать, Твои беды выспрашивать - Жаль бурушку гонять! Давно бы мы приехали, Да ту мы думу думали: Приедем - ты расплачешься, Уедем - заревешь!" Пришла зима: кручиною Я с мужем поделилася, В Савельевой пристроечке Тужили мы вдвоем. "Что ж, умер, что ли, дедушка?" "Нет, он в своей коморочке Шесть дней лежал безвыходно, Потом ушел в леса. Так пел, так плакал дедушка, Что лес стонал! А осенью Ушел на покаяние В Песочный монастырь. У батюшки, у матушки С Филиппом побывала я, За дело принялась. Три года, так считаю я, Неделя за неделею, Одним порядком шли, Что год, то дети: некогда Ни думать, ни печалиться, Дай бог с работой справиться Да лоб перекрестить. Поешь - когда останется От старших да от деточек, Уснешь - когда больна... А на четвертый новое Подкралось горе лютое,- К кому оно привяжется, До смерти не избыть! Впереди летит - ясным соколом, Позади летит - черным вороном, Впереди летит - не укатится, Позади летит - не останется... Лишилась я родителей... Слыхали ночи темные, Слыхали ветры буйные Сиротскую печаль, А вам нет нужды сказывать... На Демину могилочку Поплакать я пошла. Гляжу: могилка прибрана, На деревянном крестике Складная золоченая Икона. Перед ней Я старца распростертого Увидела. "Савельюшка! Откуда ты взялся?" "Пришел я из Песочного... Молюсь за Дему бедного, За всё страдное русское Крестьянство я молюсь! Еще молюсь (не образу Теперь Савелий кланялся), Чтоб сердце гневной матери Смягчил господь... Прости!" "Давно простила, дедушка!" Вздохнул Савелий... "Внученька! А внученька!" - "Что, дедушка?" -"По-прежнему взгляни!" Взглянула я по-прежнему. Савельюшка засматривал Мне в очи; спину старую Пытался разогнуть. Совсем стал белый дедушка. Я обняла старинушку, И долго у креста Сидели мы и плакали. Я деду горе новое Поведала свое... Недолго прожил дедушка. По осени у старого Какая-то глубокая На шее рана сделалась, Он трудно умирал: Сто дней не ел; хирел да сох, Сам над собой подтрунивал: "Не правда ли, Матренушка, На комара корежского Костлявый я похож?" То добрый был, сговорчивый, То злился, привередничал, Пугал нас: "Не паши, Не сей, крестьянин! Сгорбившись За пряжей, за полотнами, Крестьянка, не сиди! Как вы ни бейтесь, глупые, Что на роду написано, Того не миновать! Мужчинам три дороженьки: Кабак, острог да каторга, А бабам на Руси Три петли: шелку белого, Вторая - шелку красного, А третья - шелку черного, Любую выбирай!.. В любую полезай..." Так засмеялся дедушка, Что все в каморке вздрогнули,- И к ночи умер он. Как приказал - исполнили: Зарыли рядом с Демою... Он жил сто семь годов. ----- Четыре года тихие, Как близнецы похожие, Прошли потом... Всему Я покорилась: первая С постели Тимофеевна, Последняя - в постель; За всех, про всех работаю,- С свекрови, с свекра пьяного, С золовушки бракованной Снимаю сапоги... Лишь деточек не трогайте! За них горой стояла я... Случилось, молодцы, Зашла к нам богомолочка; Сладкоречивой странницы Заслушивались мы; Спасаться, жить по-божески Учила нас угодница, По праздникам к заутрени Будила... а потом Потребовала странница, Чтоб грудью не кормили мы Детей по постным дням. Село переполошилось! Голодные младенчики По середам, по пятницам Кричат! Иная мать Сама над сыном плачущим Слезами заливается: И бога-то ей боязно, И дитятка-то жаль! Я только не послушалась, Судила я по-своему: Коли терпеть, так матери, Я перед богом грешница, А не дитя мое! Да, видно, бог прогневался. Как восемь лет исполнилось Сыночку моему, В подпаски свекор сдал его. Однажды жду Федотушку - Скотина уж пригналася,- На улицу иду. Там видимо-невидимо Народу! Я прислушалась И бросилась в толпу. Гляжу, Федота бледного Силантий держит за ухо. "Что держишь ты его?" - "Посечь хотим маненичко: Овечками прикармливать Надумал он волков!" Я вырвала Федотушку, Да с ног Силантья-старосту И сбила невзначай. Случилось диво дивное: Пастух ушел; Федотушка При стаде был один. "Сижу я,- так рассказывал Сынок мой,- на пригорочке, Откуда ни возьмись Волчица преогромная И хвать овечку Марьину! Пустился я за ней, Кричу, кнутищем хлопаю, Свищу, Валетку уськаю... Я бегать молодец, Да где бы окаянную Нагнать, кабы не щенная: У ней сосцы волочились, Кровавым следом, матушка, За нею я гнался! Пошла потише серая, Идет, идет - оглянется, А я как припущу! И села... я кнутом ее: "Отдай овцу, проклятая!" Не отдает, сидит... Я не сробел: "Так вырву же, Хоть умереть!..." И бросился, И вырвал... Ничего - Не укусила серая! Сама едва живехонька, Зубами только щелкает Да дышит тяжело. Под ней река кровавая, Сосцы травой изрезаны, Все ребра на счету, Глядит, поднявши голову, Мне в очи... и завыла вдруг! Завыла, как заплакала. Пощупал я овцу: Овца была уж мертвая... Волчица так ли жалобно Глядела, выла.. Матушка! Я бросил ей овцу!.." Так вот что с парнем сталося. Пришел в село да, глупенький, Всё сам и рассказал, За то и сечь надумали. Да благо подоспела я... Силантий осерчал, Кричит: "Чего толкаешься? Самой под розги хочется?" А Марья, та свое: "Дай, пусть проучат глупого!" И рвет из рук Федотушку, Федот как лист дрожит. Трубят рога охотничьи, Помещик возвращается С охоты. Я к нему: "Не выдай! Будь заступником!" - "В чем дело?" Кликнул старосту И мигом порешил: "Подпаска малолетнего По младости, по глупости Простить... а бабу дерзкую Примерно наказать!" "Ай, барин!" Я подпрыгнула: "Освободил Федотушку! Иди домой, Федот!" "Исполним повеленное!- Сказал мирянам староста.- Эй! погоди плясать!" Соседка тут подсунулась: "А ты бы в ноги старосте..." "Иди домой, Федот!" Я мальчика погладила: "Смотри, коли оглянешься, Я осержусь... Иди!" Из песни слово выкинуть, Так песня вся нарушится. Легла я, молодцы... ....................... В Федотову коморочку, Как кошка, я прокралася: Спит мальчик, бредит, мечется; Одна ручонка свесилась, Другая на глазу Лежит, в кулак зажатая: "Ты плакал, что ли, бедненький? Спи. Ничего. Я тут!" Тужила я по Демушке, Как им была беременна,- Слабенек родился, Однако вышел умница: На фабрике Алферова Трубу такую вывели С родителем, что страсть! Всю ночь над ним сидела я, Я пастушка любезного До солнца подняла, Сама обула в лапотки, Перекрестила; шапочку, Рожок и кнут дала. Проснулась вся семеюшка, Да я не показалась ей, На пожню не пошла. Я пошла на речку быструю, Избрала я место тихое У ракитова куста. Села я на серый камушек, Подперла рукой головушку, Зарыдала, сирота! Громко я звала родителя: Ты приди, заступник батюшка! Посмотри на дочь любимую.... Понапрасну я звала. Нет великой оборонушки! Рано гостья бесподсудная, Бесплемянная, безродная, Смерть родного унесла! Громко кликала я матушку. Отзывались ветры буйные, Откликались горы дальние, А родная не пришла! День денна моя печальница, В ночь - ночная богомолица! Никогда тебя, желанная, Не увижу я теперь! Ты ушла в бесповоротную, Незнакомую дороженьку, Куда ветер не доносится, Не дорыскивает зверь... Нет великой оборонушки! Кабы знали вы да ведали, На кого вы дочь покинули, Что без вас я выношу? Ночь - слезами обливаюся, День - как травка пристилаюся... Я потупленную голову, Сердце гневное ношу!.. ГЛАВА 6. ТРУДНЫЙ ГОД В тот год необычайная Звезда играла на небе; Одни судили так: Господь по небу шествует, И ангелы его Метут метлою огненной Перед стопами божьими В небесном поле путь; Другие то же думали, Да только на антихриста, И чуяли беду. Сбылось: пришла бесхлебица! Брат брату не уламывал Куска! Был страшный год... Волчицу ту Федотову Я вспомнила - голодную, Похожа с ребятишками Я на нее была! Да тут еще свекровушка Приметой прислужилася, Соседкам наплела, Что я беду накликала, А чем? Рубаху чистую Надела в Рождество. За мужем, за заступником, Я дешево отделалась; А женщину одну Никак за то же самое Убили насмерть кольями. С голодным не шути!.. Одной бедой не кончилось: Чуть справились с бесхлебицей - Рекрутчина пришла. Да я не беспокоилась: Уж за семью Филиппову В солдаты брат ушел. Сижу одна, работаю, И муж и оба деверя Уехали с утра; На сходку свекор-батюшка Отправился, а женщины К соседкам разбрелись. Мне крепко нездоровилось, Была я Лиодорушкой Беременна: последние Дохаживала дни. Управившись с ребятами, В большой избе под шубою На печку я легла. Вернулись бабы к вечеру, Нет только свекра-батюшки, Ждут ужинать его. Пришел: "Ох-ох! умаялся, А дело не поправилось, Пропали мы, жена! Где видано, где слыхано: Давно ли взяли старшего, Теперь меньшого дай! Я по годам высчитывал, Я миру в ноги кланялся, Да мир у нас какой? Просил бурмистра: божится, Что жаль, да делать нечего! И писаря просил, Да правды из мошенника И топором не вырубишь, Что тени из стены! Задарен... все задарены... Сказать бы губернатору, Так он бы задал им! Всего и попросить-то бы, Чтоб он по нашей волости Очередные росписи Проверить повелел. Да сунься-ка!.." Заплакали Свекровушка, золовушка, А я... То было холодно, Теперь огнем горю! Горю... Бог весть что думаю... Не дума... бред... Голодные Стоят сиротки-деточки Передо мной... Неласково Глядит на них семья, Они в дому шумливые, На улице драчливые, Обжоры за столом... И стали их пощипывать, В головку поколачивать... Молчи, солдатка-мать! ......................... Теперь уж я не дольщица Участку деревенскому, Хоромному строеньицу, Одеже и скоту. Теперь одно богачество: Три озера наплакано Горючих слез, засеяно Три полосы бедой! ...................... Теперь, как виноватая, Стою перед соседями: Простите! я была Спесива, непоклончива, Не чаяла я, глупая, Остаться сиротой... Простите, люди добрые, Учите уму-разуму, Как жить самой? Как деточек Поить, кормить, растить?.. ........................ Послала деток по миру: Просите, детки, ласкою, Не смейте воровать! А дети в слезы: "Холодно! На нас одежа рваная, С крылечка на крылечко-то Устанем мы ступать, Под окнами натопчемся, Иззябнем... У богатого Нам боязно просить, "Бог даст!"- ответят бедные... Ни с чем домой воротимся - Ты станешь нас бранить!.." .......................... Собрала ужин; матушку Зову, золовок, деверя, Сама стою голодная У двери, как раба. Свекровь кричит: "Лукавая! В постель скорей торопишься?" А деверь говорит: "Не много ты работала! Весь день за деревиночкой Стояла: дожидалася, Как солнышко зайдет!" ......................... Получше нарядилась я, Пошла я в церковь божию, Смех слышу за собой! ........................ Хорошо не одевайся, Добела не умывайся, У соседок очи зорки, Востры языки! Ходи улицей потише, Носи голову пониже, Коли весело - не смейся, Не поплачь с тоски!.. ....................... Пришла зима бессменная, Поля, луга зеленые Попрятались под снег. На белом, снежном саване Ни талой нет талиночки - Нет у солдатки-матери Во всем миру дружка! С кем думушку подумати? С кем словом перемолвиться? Как справиться с убожеством? Куда обиду сбыть? В леса - леса повяли бы, В луга - луга сгорели бы! Во быструю реку? Вода бы остоялася! Носи, солдатка бедная, С собой ее по гроб! ....................... Нет мужа, нет заступника! Чу, барабан! Солдатики Идут... Остановилися... Построились в ряды. "Живей!" Филиппа вывели На середину площади: "Эй! перемена первая!"- Шалашников кричит. Упал Филипп: "Помилуйте!" - "А ты попробуй! слюбится! Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха! Укрепа богатырская, Не розги у меня!.." ......................... И тут я с печи спрыгнула, Обулась. Долго слушала,- Всё тихо, спит семья! Чуть-чуть я дверью скрипнула И вышла. Ночь морозная... Из Домниной избы, Где парни деревенские И девки собиралися, Гремела песня складная, Любимая моя... На горе стоит елочка, Под горою светелочка, Во светелочке Машенька. Приходил к ней батюшка, Будил ее, побуживал: Ты, Машенька, пойдем домой! Ты, Ефимовна, пойдем домой! Я нейду и не слушаю: Ночь темна и немесячна, Реки быстры, перевозов нет, Леса темны, караулов нет... На горе стоит елочка, Под горою светелочка, Во светелочке Машенька. Приходила к ней матушка, Будила, побуживала: Машенька, пойдем домой! Ефимовна, пойдем домой! Я нейду и не слушаю: Ночь темна и немесячна, Реки быстры, перевозов нет, Леса темны, караулов нет... На горе стоит елочка, Под горою светелочка, Во светелочке Машенька. Приходил к ней Петр, Петр сударь Петрович, Будил ее, побуживал: Машенька, пойдем домой! Душа Ефимовна, пойдем домой! Я иду, сударь, и слушаю: Ночь светла и месячна, Реки тихи, перевозы есть, Леса темны, караулы есть. ГЛАВА 7. ГУБЕРНАТОРША Почти бегом бежала я Через деревню,- чудилось, Что с песней парни гонятся И девицы за мной. За Клином огляделась я: Равнина белоснежная, Да небо с ясным месяцем, Да я, да тень моя... Не жутко и не боязно Вдруг стало,- словно радостью Так и взмывало грудь... Спасибо ветру зимнему! Он, как водой студеною, Больную напоил: Обвеял буйну голову, Рассеял думы черные, Рассудок воротил. Упала на колени я: "Открой мне, матерь божия, Чем бога прогневила я? Владычица! во мне Нет косточки неломаной, Нет жилочки нетянутой, Кровинки нет непорченой,- Терплю и не ропщу! Всю силу, богом данную, В работу полагаю я, Всю в деточек любовь! Ты видишь всё, владычица, Ты можешь всё, заступница! Спаси рабу свою!.." Молиться в ночь морозную Под звездным небом божиим Люблю я с той поры. Беда постигнет - вспомните И женам посоветуйте: Усердней не помолишься Нигде и никогда. Чем больше я молилася, Тем легче становилося, И силы прибавлялося, Чем чаще я касалася До белой, снежной скатерти Горящей головой... Потом - в дорогу тронулась, Знакомая дороженька! Езжала я по ней. Поедешь ранним вечером, Так утром вместе с солнышком Поспеешь на базар. Всю ночь я шла, не встретила Живой души, под городом Обозы начались. Высокие, высокие Возы сенца крестьянского, Жалела я коней: Свои кормы законные Везут с двора, сердечные, Чтоб после голодать. И так-то всё я думала: Рабочий конь солому ест, А пустопляс - овес! Нужда с кулем тащилася,- Мучица, чай, не лишняя, Да подати не ждут! С посада подгородного Торговцы-колотырники Бежали к мужикам; Божба, обман, ругательство! Ударили к заутрени, Как в город я вошла. Ищу соборной площади, Я знала: губернаторский Дворец на площади. Темна, пуста площадочка, Перед дворцом начальника Шагает часовой. "Скажи, служивый, рано ли Начальник просыпается?" - "Не знаю. Ты иди! Нам говорить не велено! (Дала ему двугривенный): На то у губернатора Особый есть швейцар". - "А где он? как назвать его?" - Макаром Федосеичем... На лестницу поди!" Пришла, да двери заперты. Присела я, задумалась, Уж начало светать. Пришел фонарщик с лестницей, Два тусклые фонарика На площади задул. "Эй! что ты тут расселася?" Вскочила, испугалась я: В дверях стоял в халатике Плешивый человек. Скоренько я целковенький Макару Федосеичу С поклоном подала: "Такая есть великая Нужда до губернатора, Хоть умереть - дойти!" "Пускать-то вас не велено, Да... ничего!.. толкнись-ка ты Так... через два часа..." Ушла. Бреду тихохонько... Стоит из меди кованный, Точь-в-точь Савелий дедушка, Мужик на площади. "Чей памятник?" - "Сусанина". Я перед ним помешкала, На рынок побрела. Там крепко испугалась я, Чего? Вы не поверите, Коли сказать теперь: У поваренка вырвался Матерый серый селезень, Стал парень догонять его, А он как закричит! Такой был крик, что за душу Хватил - чуть не упала я, Так под ножом кричат! Поймали! шею вытянул И зашипел с угрозою, Как будто думал повара, Бедняга, испугать. Я прочь бежала, думала: Утихнет серый селезень Под поварским ножом! Теперь дворец начальника С балконом, с башней, с лестницей, Ковром богатым устланной, Весь стал передо мной. На окна поглядела я: Завешаны. "В котором-то Твоя опочиваленка? Ты сладко ль спишь, желанный мой, Какие видишь сны?.." Сторонкой, не по коврику, Прокралась я в швейцарскую. "Раненько ты, кума!" Опять я испугалася, Макара Федосеича Я не узнала: выбрился, Надел ливрею шитую, Взял в руки булаву, Как не бывало лысины. Смеется: "Что ты вздрогнула?" - "Устала я, родной!" "А ты не трусь! Бог милостив! Ты дай еще целковенький, Увидишь - удружу!" Дала еще целковенький. "Пойдем в мою коморочку, Попьешь пока чайку!" Коморочка под лестницей: Кровать да печь железная, Шандал да самовар. В углу лампадка теплится, А по стене картиночки. "Вот он! - сказал Макар.- Его превосходительство!" И щелкнул пальцем бравого Военного в звездах. "Да добрый ли?" - спросила я. "Как стих найдет! Сегодня вот Я тоже добр, а временем - Как пес, бываю зол". "Скучаешь, видно, дяденька?" - "Нет, тут статья особая, Не скука тут - война! И Сам, и люди вечером Уйдут, а к Федосеичу В коморку враг: поборемся! Борюсь я десять лет. Как выпьешь рюмку лишнюю, Махорки как накуришься, Как эта печь накалится Да свечка нагорит - Так тут устой..." Я вспомнила Про богатырство дедово: "Ты, дядюшка, - сказала я,- Должно быть, богатырь!. "Не богатырь я, милая, А силой тот не хвастайся, Кто сна не поборал!" В коморку постучалися, Макар ушел... Сидела я, Ждала, ждала, соскучилась, Приотворила дверь. К крыльцу карету подали. "Сам едет?" - "Губернаторша!"-_ Ответил мне Макар И бросился на лестницу. По лестнице спускалася В собольей шубе барыня, Чиновничек при ней. Не знала я, что делала (Да, видно, надоумила Владычица!)... Как брошусь я Ей в ноги: "Заступись! Обманом, не по-божески Кормильца и родителя У деточек берут!" "Откуда ты, голубушка?" Впопад ли я ответила - Не знаю... Мука смертная Под сердце подошла... Очнулась я, молодчики, В богатой, светлой горнице, Под пологом лежу; Против меня - кормилица, Нарядная, в кокошнике, С ребеночком сидит. "Чье дитятко, красавица?" - "Твое!" Поцеловала я Рожоное дитя... Как в ноги губернаторше Я пала, как заплакала, Как стала говорить, Сказалась усталь долгая, Истома непомерная, Упередилось времечко - Пришла моя пора! Спасибо губернаторше, Елене Александровне, Я столько благодарна ей, Как матери родной! Сама крестила мальчика И имя: Лиодорушка - Младенцу избрала..." "А что же с мужем сталося?" "Послали в Клин нарочного, Всю истину доведали,- Филиппушку спасли. Елена Александровна Ко мне его, голубчика, Сама - дай бог ей счастие!- За ручку подвела. Добра была, умна была, Красивая, здоровая, А деток не дал бог! Пока у ней гостила я, Всё время с Лиодорушкой Носилась, как с родным. Весна уж начиналася, Березка распускалася, Как мы домой пошли... Хорошо, светло В мире божием! Хорошо, легко, Ясно на сердце. Мы идем, идем - Остановимся, На леса, луга Полюбуемся, Полюбуемся Да послушаем, Как шумят-бегут Воды вешние, Как поет-звенит Жавороночек! Мы стоим, глядим... Очи встретятся - Усмехнемся мы, Усмехнется нам Лиодорушка. А увидим мы Старца нищего - Подадим ему Мы копеечку: "Не за нас молись,- Скажем старому,- Ты молись, старик, За Еленушку, За красавицу Александровну!" А увидим мы Церковь божию - Перед церковью Долго крестимся: "Дай ей, господи, Радость-счастие, Доброй душеньке Александровне!" Зеленеет лес, Зеленеет луг, Где низиночка - Там и зеркало! Хорошо, светло В мире божием! Хорошо, легко, Ясно на сердце. По водам плыву Белым лебедем, По степям бегу Перепелочкой. Прилетела в дом Сизым голубем... Поклонился мне Свекор-батюшка, Поклонилася Мать-свекровушка, Деверья, зятья Поклонилися, Поклонилися, Повинилися! Вы садитесь-ка, Вы не кланяйтесь, Вы послушайте, Что скажу я вам: Тому кланяться, Кто сильней меня,- Кто добрей меня, Тому славу петь. Кому славу петь? Губернаторше! Доброй душеньке Александровне!" ГЛАВА 8. БАБЬЯ ПРИТЧА Замолкла Тимофеевна. Конечно, наши странники Не пропустили случая За здравье губернаторши По чарке осушить. И, видя, что хозяюшка Ко стогу приклонилася, К ней подошли гуськом: "Что ж дальше?" - "Сами знаете: Ославили счастливицей, Прозвали губернаторшей Матрену с той поры... Что дальше? Домом правлю я, Рощу детей... На радость ли? Вам тоже надо знать. Пять сыновей! Крестьянские Порядки нескончаемы,- Уж взяли одного!" Красивыми ресницами Моргнула Тимофеевна, Поспешно приклонилася Ко стогу головой. Крестьяне мялись, мешкали, Шептались: "Ну, хозяюшка! Что скажешь нам еще?" "А то, что вы затеяли Не дело - между бабами Счастливую искать!.." "Да всё ли рассказала ты?" "Чего же вам еще? Не то ли вам рассказывать, Что дважды погорели мы, Что бог сибирской язвою Нас трижды посетил? Потуги лошадиные Несли мы; погуляла я, Как мерин, в бороне!.. Ногами я не топтана, Веревками не вязана, Иголками не колота... Чего же вам еще? Сулилась душу выложить, Да, видно, не сумела я,- Простите, молодцы! Не горы с места сдвинулись, Упали на головушку, Не бог стрелой громовою Во гневе грудь пронзил, По мне - тиха, невидима - Прошла гроза душевная, Покажешь ли ее? По матери поруганной, Как по змее растоптанной, Кровь первенца прошла, По мне обиды смертные Прошли неотплаченные, И плеть по мне прошла! Я только не отведала - Спасибо! умер Ситников - Стыда неискупимого, Последнего стыда! А вы - за счастьем сунулись! Обидно, молодцы! Идите вы к чиновнику, К вельможному боярину, Идите вы к царю, А женщин вы не трогайте,- Вот бог! ни с чем проходите До гробовой доски! К нам на ночь попросилася Одна старушка божия: Вся жизнь убогой старицы - Убийство плоти, пост; У гроба Иисусова Молилась, на Афонские Всходила высоты, В Иордань-реке купалася... И та святая старица Рассказывала мне: "Ключи от счастья женского, От нашей вольной волюшки Заброшены, потеряны У бога самого! Отцы-пустынножители, И жены непорочные, И книжники-начетчики Их ищут - не найдут! Пропали! думать надобно, Сглонула рыба их... В веригах, изможденные, Голодные, холодные, Прошли господни ратники Пустыни, города,- И у волхвов выспрашивать И по звездам высчитывать Пытались - нет ключей! Весь божий мир изведали, В горах, в подземных пропастях Искали... Наконец Нашли ключи сподвижники! Ключи неоценимые, А всё - не те ключи! Пришлись они - великое Избранным людям божиим То было торжество - Пришлись к рабам-невольникам: Темницы растворилися, По миру вздох прошел, Такой ли громкий, радостный!.. А к нашей женской волюшке Всё нет и нет ключей! Великие сподвижники И по сей день стараются - На дно морей спускаются, Под небо подымаются,- Всё нет и нет ключей! Да вряд они и сыщутся... Какою рыбой сглонуты Ключи те заповедные, В каких морях та рыбина Гуляет - бог забыл!.." ( 1873 ) ПИР НА ВЕСЬ МИР Посвящается Сергею Петровичу Боткину ВСТУПЛЕНИЕ В конце села Валахчина, Где житель - пахарь исстари И частью - смолокур, Под старой-старой ивою, Свидетельницей скромною Всей жизни вахлаков, Где праздники справляются, Где сходки собираются, Где днем секут, а вечером Целуются, милуются,- Шел пир, великий пир! Орудовать по-питерски Привыкший дело всякое, Знакомец наш Клим Яковлич, Видавший благородные Пиры с речами, спичами, Затейщик пира был. На бревна, тут лежавшие, На сруб избы застроенной Уселись мужики; Тут тоже наши странники Сидели с Власом-старостой (Им дело до всего). Как только пить надумали, Влас сыну-малолеточку Вскричал: "Беги за Трифоном!" С дьячком приходским Трифоном, Гулякой, кумом старосты, Пришли его сыны, Семинаристы: Саввушка И Гриша; было старшему Ух девятнадцать лет; Теперь же протодьяконом Смотрел, а у Григория Лицо худое, бледное И волос тонкий, вьющийся, С оттенком красноты. Простые парни, добрые, Косили, жали, сеяли И пили водку в праздники С крестьянством наравне. Тотчас же за селением Шла Волга, а за Волгою Был город небольшой (Сказать точнее, города В ту пору тени не было, А были головни: Пожар всё снес третьеводни). Так люди мимоезжие, Знакомцы вахлаков, Тут тоже становилися, Парома поджидаючи, Кормили лошадей. Сюда брели и нищие, И тараторка-странница, И тихий богомол. В день смерти князя старого Крестьяне не предвидели, Что не луга поемные, А тяжбу наживут. И, выпив по стаканчику, Первей всего заспорили: Как им с лугами быть? Не вся ты, Русь, обмеряна Землицей: попадаются Углы благословенные, Где ладно обошлось. Какой-нибудь случайностью - Неведеньем помещика, Живущего вдали, Ошибкою посредника, А чаще изворотами Крестьян-руководителей - В надел крестьянам изредка Попало и леску. Там горд мужик, попробуй-ка В окошко стукнуть староста За податью - осердится! Один ответ до времени: "А ты леску продай!" И вахлаки надумали Свои луга поемные Сдать старосте - на подати: Всё взвешено, рассчитано, Как раз - оброк и подати, С залишком. "Так ли, Влас?" "А коли подать справлена, Я никому не здравствую! Охота есть - работаю, Не то - валяюсь с бабою, Не то - иду в кабак!" "Так!"- вся орда вахлацкая На слово Клима Лавина Откликнулась,- на подати! Согласен, дядя Влас?" "У Клима речь короткая И ясная, как вывеска, Зовущая в кабак,- Сказал шутливо староста.- Начнет Климаха бабою, А кончит - кабаком!" - "А чем же! Не острогом же Кончать-ту? Дело верное, Не каркай, пореши!" Но Власу не до карканья. Влас был душа добрейшая, Болел за всю вахлачину - Не за одну семью. Служа при строгом барине, Нес тяготу на совести Невольного участника Жестокостей его. Как молод был, ждал лучшего, Да вечно так случалося, Что лучшее кончалося Ничем или бедой. И стал бояться нового, Богатого посулами, Неверующий Влас. Не столько в Белокаменной По мостовой проехано, Как по душе крестьянина Прошло обид... до смеху ли?.. Влас вечно был угрюм. А тут - сплошал старинушка! Дурачество вахлацкое Коснулось и его! Ему невольно думалось: "Без барщины... без подати.... Без палки... правда ль, господи?" И улыбнулся Влас. Так солнце с неба знойного В лесную глушь дремучую Забросил луч - и чудо там: Роса горит алмазами, Позолотился мох. "Пей, вахлачки, погуливай!" Не в меру было весело: У каждого в груди Играло чувство новое, Как будто выносила их Могучая волна Со дна бездонной пропасти На свет, где нескончаемый Им уготован пир! Еще ведро поставили, Галденье непрерывное И песни начались! Как, схоронив покойника, Родные и знакомые О нем лишь говорят, Покамест не управятся С хозяйским угощением И не начнут зевать,- Так и галденье долгое За чарочкой, под ивою, Всё, почитай, сложилося В поминки по подрезанным, Помещичьим "крепям". К дьячку с семинаристами Пристали: "Пой веселую!" Запели молодцы. (Ту песню - не народную - Впервые спел сын Трифона, Григорий, вахлакам, И с "Положенья" царского, С народа крепи снявшего, Она по пьяным праздникам Как плясовая пелася Попами и дворовыми,- Вахлак ее не пел, А, слушая, притопывал, Присвистывал; "веселою" Не в шутку называл.) 1. ГОРЬКОЕ ВРЕМЯ - ГОРЬКИЕ ПЕСНИ "Кушай тюрю, Яша! Молочка-то нет!" - "Где ж коровка наша?" - "Увели, мой свет" Барин для приплоду Взял ее домой!" Славно жить народу На Руси святой! "Где же наши куры?"- Девчонки орут. "Не орите, дуры! Съел их земский суд; Взял еще подводу Да сулил постой..." Славно жить народу На Руси святой! Разломило спину, А квашня не ждет! Баба Катерину Вспомнила - ревет: В дворне больше году Дочка... нет родной! Славно жить народу На Руси святой! Чуть из ребятишек, Глядь - и нет детей: Царь возьмет мальчишек, Барин - дочерей! Одному уроду Вековать с семьей. Славно жить народу На Руси святой! ---------- Потом свою вахлацкую, Родную, хором грянули, Протяжную, печальную - Иных покамест нет. Не диво ли? широкая Сторонка Русь крещеная, Народу в ней тьма тем, А ни в одной-то душеньке Спокон веков до нашего Не загорелась песенка Веселая да ясная, Как ведреный денек. Не диво ли? не страшно ли? О время, время новое! Ты тоже в песне скажешься, Но как?.. Душа народная! Воссмейся ж наконец! БАРЩИННАЯ Беден, нечесан Калинушка, Нечем ему щеголять, Только расписана спинушка, Да за рубахой не знать. С лаптя до ворота Шкура вся вспорота, Пухнет с мякины живот. Верченый, крученый, Сеченый, мученый, Еле Калина бредет. В ноги кабатчику стукнется, Горе потопит в вине, Только в субботу аукнется С барской конюшни жене... ---------- "Ай, песенка!.. Запомнить бы!.." Тужили наши странники, Что память коротка, А вахлаки бахвалились: "Мы барщинные! С наше-то Попробуй, потерпи! Мы барщинные! выросли Под рылом у помещика; День - каторга, а ночь? Что сраму-то! За девками Гонцы скакали тройками По нашим деревням. В лицо позабывали мы Друг дружку, в землю глядючи, Мы потеряли речь. В молчанку напивалися, В молчанку целовалися, В молчанку драка шла!. - "Ну, ты насчет молчанки-то Не очень! нам молчанка та Досталась солоней!- Сказал соседней волости Крестьянин, с сеном ехавший (Нужда пристигла крайняя, Скосил - и на базар!).- Решила наша барышня Гертруда Александровна, Кто скажет слово крепкое, Того нещадно драть. И драли же! Покудова Не перестали лаяться А мужику не лаяться - Едино что молчать. Намаялись! уж подлинно Отпраздновали волю мы, Как праздник: так ругалися, Что поп Иван обиделся За звоны колокольные, Гудевшие в тот день". Такие сказы чудные Посыпались... и диво ли? Ходить далеко за словом Не надо - всё прописано На собственной спине. "У нас была оказия,- Сказал детина с черными Большими бакенбардами,- Так нет ее чудней". (На малом шляпа круглая, С значком, жилетка красная, С десятком светлых пуговиц, Посконные штаны И лапти: малый смахивал На дерево, с которого Кору подпасок крохотный Всю снизу ободрал. А выше - ни царапины, В вершине не побрезгует Ворона свить гнездо.) - "Так что же, брат, рассказывай!" - "Дай прежде покурю!" Покамест он покуривал, У Власа наши странники Спросили: "Что за гусь?" - "Так, подбегало-мученик, Приписан к нашей волости, Барона Синегузина Дворовый человек, Викентий Александрович. С запяток в хлебопашество Прыгнул! За ним осталася И кличка: "Выездной". Здоров, а ноги слабые, Дрожат; его-то барыня В карете цугом ездила Четверкой по грибы... Расскажет он! послушайте! Такая память знатная, Должно быть (кончил староста), Сорочьи яйца ел". Поправив шляпу круглую, Викентий Александрович К рассказу приступил. ПРО ХОЛОПА ПРИМЕРНОГО - ЯКОВА ВЕРНОГО Был господин невысокого рода, Он деревнишку за взятки купил, Жил в ней безвыездно тридцать три года, Вольничал, бражничал, горькую пил. Жадный, скупой, не дружился с дворянами, Только к сестрице езжал на чаек; Даже с родными, не только с крестьянами, Был господин Поливанов жесток; Дочь повенчав, муженька благоверного Высек - обоих прогнал нагишом, В зубы холопа примерного, Якова верного, Походя бил каблуком. Люди холопского звания - Сущие псы иногда: Чем тяжелей наказания, Тем им милей господа. Яков таким объявился из младости, Только и было у Якова радости: Барина холить, беречь, ублажать Да племяша-малолетка качать. Так они оба до старости дожили. Стали у барина ножки хиреть, Ездил лечиться, да ноги не ожили... Полно кутить, баловаться и петь! Очи-то ясные, Щеки-то красные, Пухлые руки как сахар белы, Да на ногах - кандалы! Смирно помещик лежит под халатом, Горькую долю клянет, Яков при барине: другом и братом Верного Якова барин зовет. Зиму и лето вдвоем коротали, В карточки больше играли они, Скуку рассеять к сестрице езжали Верст за двенадцать в хорошие дни. Вынесет сам его Яков, уложит, Сам на долгушке свезет до сестры, Сам до старушки добраться поможет, Так они жили ладком - до поры... Вырос племянничек Якова, Гриша, Барину в ноги: "Жениться хочу!" - "Кто же невеста?" - "Невеста - Ариша". Барин ответствует: "В гроб вколочу!" Думал он сам, на Аришу-то глядя: "Только бы ноги господь воротил!" Как ни просил за племянника дядя, Барин соперника в рекруты сбыл. Крепко обидел холопа примерного, Якова верного, Барин,- холоп задурил! Мертвую запил... Неловко без Якова, Кто ни послужит - дурак, негодяй! Злость-то давно накипела у всякого, Благо есть случай: груби, вымещай! Барин то просит, то песски ругается, Так две недели прошли. Вдруг его верный холоп возвращается... Первое дело - поклон до земли. Жаль ему, видишь ты, стало безногого: Кто-де сумеет его соблюсти? "Не поминай только дела жестокого; Буду свой крест до могилы нести!" Снова помещик лежит под халатом, Снова у ног его Яков сидит, Снова помещик зовет его братом. "Что ты нахмурился, Яша?" - "Мутит!" Много грибков нанизали на нитки, В карты сыграли, чайку напились, Ссыпали вишни, малину в напитки И поразвлечься к сестре собрались. Курит помещик, лежит беззаботно, Ясному солнышку, зелени рад. Яков угрюм, говорит неохотно, Вожжи у Якова дрожмя дрожат, Крестится. "Чур меня, сила нечистая!- Шепчет,- рассыпься!" (мутил его враг), Едут... Направо трущоба лесистая, Имя ей исстари: Чертов овраг; Яков свернул и поехал оврагом, Барин опешил: "Куда ж ты, куда?" Яков ни слова. Проехали шагом Несколько верст; не дорога - беда! Ямы, валежник; бегут по оврагу Вешние воды, деревья шумят.. Стали лошадки - и дальше ни шагу, Сосны стеной перед ними торчат. Яков, не глядя на барина бедного, Начал коней отпрягать, Верного Яшу, дрожащего, бледного, Начал помещик тогда умолять. Выслушал Яков посулы - и грубо, Зло засмеялся: "Нашел душегуба! Стану я руки убийством марать, Нет, не тебе умирать!" Яков на сосну высокую прянул, Вожжи в вершине ее укрепил, Перекрестился, на солнышко глянул, Голову в петлю - и ноги спустил!.. Экие страсти господни! висит Яков над барином, мерно качается. Мечется барин, рыдает, кричит, Эхо одно откликается! Вытянув голову, голос напряг Барин - напрасные крики! В саван окутался Чертов овраг, Ночью там росы велики, Зги не видать! только совы снуют, Оземь ширяясь крылами, Слышно, как лошади листья жуют, Тихо звеня бубенцами. Словно чугунка подходит - горят Чьи-то два круглые, яркие ока, Птицы какие-то с шумом летят, Слышно, посели они недалеко. Ворон над Яковом каркнул один. Чу! их слетелось до сотни! Ухнул, грозит костылем господин! Экие страсти господни! Барин в овраге всю ночь пролежал, Стонами птиц и волков отгоняя, Утром охотник его увидал. Барин вернулся домой, причитая: "Грешен я, грешен! Казните меня!" Будешь ты, барин, холопа примерного, Якова верного, Помнить до судного дня! ------------- "Грехи, грехи,- послышалось Со всех сторон.- Жаль Якова, Да жутко и за барина,- Какую принял казнь!" - "Жалей!.." Еще прослышали Два-три рассказа страшные И горячо заспорили О том, кто всех грешней. Один сказал: кабатчики, Другой сказал: помещики, А третий - мужики. То был Игнатий Прохоров, Извозом занимавшийся, Степенный и зажиточный Мужик - не пустослов. Видал он виды всякие, Изъездил всю губернию И вдоль и поперек. Его послушать надо бы, Однако вахлаки Так обозлились, не дали Игнатью слово вымолвить, Особенно Клим Яковлев Куражился: "Дурак же ты!.." - "А ты бы прежде выслушал..." - "Дурак же ты..." - "И все-то вы, Я вижу, дураки! - Вдруг вставил слово грубое Еремин, брат купеческий, Скупавший у крестьян Что ни попало, лапти ли, Теленка ли, бруснику ли, А главное - мастак Подстерегать оказии, Когда сбирались подати И собственность вахлацкая Пускалась с молотка.- Затеять спор затеяли, А в точку не утрафили! Кто всех грешней? подумайте!" - "Ну, кто же? говори!" - "Известно кто: разбойники!" А Клим ему в ответ: "Вы крепостными не были, Была капель великая, Да не на вашу плешь! Набил мошну: мерещатся Везде ему разбойники; Разбой - статья особая, Разбой тут ни при чем!" - "Разбойник за разбойника Вступился!" - прасол вымолвил, А Лавин - скок к нему! "Молись!" - и в зубы прасола. "Прощайся с животишками!"- И прасол в зубы Лавина. "Ай, драка! молодцы!" Крестьяне расступилися, Никто не подзадоривал, Никто не разнимал. Удары градом сыпались: "Убью! пиши к родителям!" - "Убью! зови попа!" Тем кончилось, что прасола Клим сжал рукой, как обручем, Другой вцепился в волосы И гнул со словом "кланяйся" Купца к своим ногам. "Ну, баста!"- прасол вымолвил. Клим выпустил обидчика, Обидчик сел на бревнышко, Платком широким клетчатым Отерся и сказал: "Твоя взяла! не диво ли? Не жнет, не пашет - шляется По коновальской должности. Как сил не нагулять?" (Крестьяне засмеялися.) - "А ты еще не хочешь ли?"- Сказал задорно Клим. "Ты думал, нет? Попробуем!" Купец снял чуйку бережно И в руки поплевал. "Раскрыть уста греховные Пришел черед: прислушайте! И так вас помирю!"- Вдруг возгласил Ионушка, Весь вечер молча слушавший, Вздыхавший и крестившийся, Смиренный богомол. Купец был рад; Клим Яковлев Помалчивал. Уселися, Настала тишина. 2. СТРАННИКИ И БОГОМОЛЬЦЫ Бездомного, безродного Немало попадается Народу на Руси, Не жнут, не сеют - кормятся Из той же общей житницы, Что кормит мышку малую И воинство несметное: Оседлого крестьянина Горбом ее зовут. Пускай народу ведомо, Что целые селения На попрошайство осенью, Как на доходный промысел, Идут: в народной совести Уставилось решение, Что больше тут злосчастия, Чем лжи,- им подают. Пускай нередки случаи, Что странница окажется Воровкой; что у баб За просфоры афонские, За "слезки богородицы" Паломник пряжу выманит, А после бабы сведают, Что дальше Тройцы-Сергия Он сам-то не бывал. Был старец, чудным пением Пленял сердца народные; С согласья матерей, В селе Крутые Заводи Божественному пению Стал девок обучать; Всю зиму девки красные С ним в риге запиралися, Оттуда пенье слышалось, А чаще смех и визг. Однако чем же кончилось? Он петь-то их не выучил, А перепортил всех. Есть мастера великие Подлаживаться к барыням: Сначала через баб Доступится до девичьей, А там и до помещицы. Бренчит ключами, по двору Похаживает барином, Плюет в лицо крестьянину, Старушку богомольную Согнул в бараний рог! Но видит в тех же странниках И лицевую сторону Народ. Кем церкви строятся? Кто кружки монастырские Наполнил через край? Иной добра не делает, И зла за ним не видится, Иного не поймешь. Знаком народу Фомушка: Вериги двупудовые По телу опоясаны Зимой и летом бос, Бормочет непонятное, А жить - живет по-божески: Доска да камень в головы, А пища - хлеб один. Чуден ему и памятен Старообряд Кропильников, Старик, вся жизнь которого То воля, то острог. Пришел в село Усолово: Корит мирян безбожием, Зовет в леса дремучие Спасаться. Становой Случился тут, всё выслушал: "К допросу сомустителя!" Он тоже и ему: "Ты враг Христов, антихристов Посланник!" Сотский, староста Мигали старику: "Эй, покорись!" Не слушает! Везли его в острог, А он корил начальника И, на телеге стоючи, Усоловцам кричал: "Горе вам, горе, пропащие головы! Были оборваны,- будете голы вы, Били вас палками, розгами, кнутьями, Будете биты железными прутьями!.." Усоловцы крестилися, Начальник бил глашатая: "Попомнишь ты, анафема, Судью ерусалимского!" У парня, у подводчика, С испугу вожжи выпали И волос дыбом стал! И, как на грех, воинская Команда утром грянула: В Устой, село недальное, Солдатики пришли. Допросы! усмирение! Тревога! по сопутности Досталось и усоловцам: Пророчество строптивого Чуть в точку не сбылось. Вовек не позабудется Народом Ефросиньюшка, Посадская вдова: Как божия посланница Старушка появляется В холерные года; Хоронит, лечит, возится С больными. Чуть не молятся Крестьянки на нее... Стучись же, гость неведомый! Кто б ни был ты, уверенно В калитку деревенскую Стучись! Не подозрителен Крестьянин коренной, В нем мысль не зарождается, Как у людей достаточных, При виде незнакомого, Убогого и робкого: Не стибрил бы чего? А бабы - те радехоньки. Зимой перед лучиною Сидит семья, работает, А странничек гласит. Уж в баньке он попарился, Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей, Досыта похлебал. По жилам ходит чарочка, Рекою льется речь. В избе всё словно замерло: Старик, чинивший лапотки, К ногам их уронил; Челнок давно не чикает, Заслушалась работница У ткацкого станка; Застыл уж на уколотом Мизинце у Евгеньюшки, Хозяйской старшей дочери, Высокий бугорок, А девка и не слышала, Как укололась до крови; Шитье к ногам спустилося, Сидит - зрачки расширены, Руками развела... Ребята, свесив головы С полатей, не шелохнутся: Как тюленята сонные На льдинах за Архангельском, Лежат на животе. Лиц не видать, завешены Спустившимися прядями Волос - не нужно сказывать, Что желтые они. Постой! уж скоро странничек Доскажет быль афонскую, Как турка взбунтовавшихся Монахов в море гнал, Как шли покорно иноки И погибали сотнями... Услышишь шепот ужаса, Увидишь ряд испуганных, Слезами полных глаз! Пришла минута страшная - И у самой хозяюшки Веретено пузатое Скатилося с колен. Кот Васька насторожился - И прыг к веретену! В другую пору то-то бы Досталось Ваське шустрому, А тут и не заметили, Как он проворной лапкою Веретено потрогивал, Как прыгал на него И как оно каталося, Пока не размоталася Напряденная нить! Кто видывал, как слушает Своих захожих странников Крестьянская семья, Поймет, что ни работою, Ни вечною заботою, Ни игом рабства долгого, Ни кабаком самим Еще народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь. Когда изменят пахарю Поля старозапашные, Клочки в лесных окраинах Он пробует пахать. Работы тут достаточно, Зато полоски новые Дают без удобрения Обильный урожай. Такая почва добрая - Душа народа русского... О сеятель! приди!.. Иона (он же Ляпушкин) Сторонушку вахлацкую Издавна навещал. Не только не гнушалися Крестьяне божьим странником, А спорили о том, Кто первый приютит его, Пока их спорам Ляпушкин Конца не положил: "Эй! бабы!" выносите-ка Иконы!" Бабы вынесли; Пред каждою иконою Иона падал ниц: "Не спорьте! дело божие, Котора взглянет ласковей, За тою и пойду!" И часто за беднейшею Иконой шел Ионушка В беднейшую избу. И к той избе особое Почтенье: бабы бегают С узлами, сковородками В ту избу. Чашей полною, По милости Ионушки, Становится она. Негромко и неторопко Повел рассказ Ионушка "О двух великих грешниках", Усердно покрестясь. О ДВУХ ВЕЛИКИХ ГРЕШНИКАХ Господу богу помолимся, Древнюю быль возвестим, Мне в Соловках ее сказывал Инок, отец Питирим. Было двенадцать разбойников, Был Кудеяр - атаман, Много разбойники пролили Крови честных христиан, Много богатства награбили, Жили в дремучем лесу, Вождь Кудеяр из-под Киева Вывез девицу-красу. Днем с полюбовницей тешился, Ночью набеги творил, Вдруг у разбойника лютого Совесть господь пробудил. Сон отлетел; опротивели Пьянство, убийство, грабеж, Тени убитых являются, Целая рать - не сочтешь! Долго боролся, противился Господу зверь-человек, Голову снес полюбовнице И есаула засек. Совесть злодея осилила, Шайку свою распустил, Роздал на церкви имущество, Нож под ракитой зарыл. И прегрешенья отмаливать К гробу господню идет, Странствует, молится, кается, Легче ему не стает. Старцем, в одежде монашеской, Грешник вернулся домой, Жил под навесом старейшего Дуба, в трущобе лесной. Денно и нощно всевышнего Молит: грехи отпусти! Тело предай истязанию, Дай только душу спасти! Сжалился бог и к спасению Схимнику путь указал: Старцу в молитвенном бдении Некий угодник предстал, Рек "Не без божьего промысла Выбрал ты дуб вековой, Тем же ножом, что разбойничал, Срежь его, той же рукой! Будет работа великая, Будет награда за труд; Только что рухнется дерево - Цепи греха упадут". Смерил отшельник страшилище: Дуб - три обхвата кругом! Стал на работу с молитвою, Режет булатным ножом, Режет упругое дерево, Господу славу поет, Годы идут - подвигается Медленно дело вперед. Что с великаном поделает Хилый, больной человек? Нужны тут силы железные, Нужен не старческий век! В сердце сомнение крадется, Режет и слышит слова: "Эй, старина, что ты делаешь?" Перекрестился сперва, Глянул - и пана Глуховского Видит на борзом коне, Пана богатого, знатного, Первого в той стороне. Много жестокого, страшного Старец о пане слыхал И в поучение грешнику Тайну свою рассказал. Пан усмехнулся:"Спасения Я уж не чаю давно, В мире я чту только женщину, Золото, честь и вино. Жить надо, старче, по-моему: Сколько холопов гублю, Мучу, пытаю и вешаю, А поглядел бы, как сплю!" Чудо с отшельником сталося: Бешеный гнев ощутил, Бросился к пану Глуховскому, Нож ему в сердце вонзил! Только что пан окровавленный Пал головой на седло, Рухнуло древо громадное, Эхо весь лес потрясло. Рухнуло древо, скатилося С инока бремя грехов!.. Господу богу помолимся: Милуй нас, темных рабов! 3. Старое и новое Иона кончил, крестится; Народ молчит. Вдруг прасола Сердитым криком прорвало: "Эй вы, тетери сонные! Па-ром, живей, па-ром!" -"Парома не докличишься До солнца! перевозчики И днем-то трусу празднуют, Паром у них худой, Пожди! Про Кудеяра-то..." -"Паром! пар-ом! пар-ом!" Ушел, с телегой возится, Корова к ней привязана - Он пнул ее ногой; В ней курочки курлыкают, Сказал им: "Дуры! цыц!" Теленок в ней мотается - Досталось и теленочку По звездочке на лбу. Нажег коня саврасого Кнутом - и к Волге двинулся. Плыл месяц над дорогою, Такая тень потешная Бежала рядом с прасолом По лунной полосе! "Отдумал, стало, драться-то? А спорить - видит - не о чем,- Заметил Влас.- Ой, господи! Велик дворянский грех!" -"Велик, а всё не быть ему Против греха крестьянского",- Опять Игнатий Прохоров Не вытерпел - сказал. Клим плюнул. "Эх приспичило! Кто с чем, а нашей галочке Родные галченяточки Всего милей... Ну, сказывай, Что за великий грех?" КРЕСТЬЯНСКИЙ ГРЕХ Аммирал-вдовец по морям ходил, По морям ходил, корабли водил, Под Ачаковым бился с туркою, Наносил ему поражение, И дала ему государыня Восемь тысяч душ в награждение. В той ли вотчине припеваючи Доживает век аммирал-вдовец, И вручает он, умираючи, Глебу-старосте золотой ларец. "Гой, ты, староста! Береги ларец! Воля в нем моя сохраняется: Из цепей-крепей на свободушку Восемь тысяч душ отпускается!" Аммирал-вдовец на столе лежит... Дальний родственник хоронить катит. Схоронил, забыл! Кличет старосту И заводит с ним речь окольную; Всё повыведал, насулил ему Горы золота, выдал вольную... Глеб - он жаден был - соблазняется: Завещание сожигается! На десятки лет, до недавних дней Восемь тысяч душ закрепил злодей, С родом, с племенем; что народу-то! Что народу-то! С камнем в воду-то! Всё прощает бог, а Иудин грех Не прощается. Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех, И за то тебе вечно маяться! --- Суровый и рассерженный, Громовым грозным голосом Игнатий кончил речь. Толпа вскочила на ноги, Пронесся вздох, послышалось: "Так вот он, грех крестьянина! И впрямь страшенный грех!" - "И впрямь: нам вечно маяться, Ох-ох!.."- сказал сам староста, Опять убитый, в лучшее Не верующий Влас. И скоро поддававшийся Как горю, так и радости, "Великий грех! великий грех!"- Тоскливо вторил Клим. Площадка перед Волгою, Луною освещенная, Переменилась вдруг. Пропали люди гордые, С уверенной походкою, Остались вахлаки, Досыта не едавшие, Несолоно хлебавшие, Которых вместо барина Драть будет волостной, К которым голод стукнуться Грозит: засуха долгая А тут еще - жучок! Которым прасол-выжига Урезать цену хвалится На их добычу трудную, Смолу, слезу вахлацкую,- Урежет, попрекнет: "За что платить вам много-то? У вас товар некупленный, Из вас на солнце топится Смола, как из сосны!" Опять упали бедные На дно бездонной пропасти, Притихли, приубожились, Легли на животы; Лежали, думу думали И вдруг запели. Медленно, Как туча надвигается, Текли слова тягучие. Так песню отчеканили, Что сразу наши странники Упомнили ее: ГОЛОДНАЯ Стоит мужик - Колышется, Идет мужик - Не дышится! С коры его Распучило, Тоска-беда Измучила. Темней лица Стеклянного Не видано У пьяного. Идет - пыхтит, Идет - и спит, Прибрел туда, Где рожь шумит. Как идол стал На полосу, Стоит, поет Без голосу: "Дозрей, дозрей Рожь-матушка! Я пахарь твой, Панкратушка! Ковригу съем Гора горой, Ватрушку съем Со стол большой! Всё съем один, Управлюсь сам. Хоть мать, хоть сын Проси - не дам!" --- "Ой, батюшки, есть хочется!"- Сказал упалым голосом Один мужик; из пещура Достал краюху - ест. "Поют они без голосу, А слушать - дрожь по волосу!"- Сказал другой мужик. И правда, что не голосом - Нутром - свою "Голодную" Пропели вахлаки. Иной во время пения Стал на ноги, показывал, Как шел мужик расслабленный, Как сон долил голодного, Как ветер колыхал, И были строги, медленны Движенья. Спев "Голодную" Шатаясь, как разбитые, Гуськом пошли к ведерочку И выпили певцы. "Дерзай!"- за ними слышится Дьячково слово; сын его Григорий, крестник старосты, Подходит к землякам. "Хошь водки?" - "Пил достаточно. Что тут у вас случилося? Как в воду вы опущены!..." -"Мы?.. что ты?.." Насторожились, Влас положил на крестника Широкую ладонь. "Неволя к вам вернулася? Погонят вас на барщину? Луга у вас отобраны?" -"Луга-то?.. Шутишь брат!" -"Так что ж переменилося?".. Закаркали "Голодную", Накликать голод хочется?" -"Никак и впрямь ништо!"- Клим как из пушки выпалил; У многих зачесалися Затылки, шепот слышится: "Никак и впрямь ништо!" "Пей вахлачки, погуливай! Всё ладно, всё по-нашему, Как было ждано-гадано. Не вешай головы!" "По-нашему ли, Климушка? А Глеб-то?.." Потолковано Немало: в рот положено, Что не они ответчики За Глеба окаянного, Всему виною: крепь! "Змея родит змеенышей, А крепь - грехи помещика, Грех Якова несчастного, Грех Глеба родила! Нет крепи - нет помещика, До петли доводящего Усердного раба, Нет крепи - нет дворового, Самоубийством мстящего Злодею своему, Нет крепи - Глеба нового Не будет на Руси!" Всех пристальней, всех радостней Прослушал Гришу Пров: Осклабился, товарищам Сказал победным голосом: "Мотайте-ка на ус!" -"Так, значит, и "Голодную" Теперь навеки побоку? Эй, други! Пой веселую!"- Клим радостно кричал... Пошло, толпой подхвачено, О крепи слово верное Трепаться: "Нет змеи - Не будет и змеенышей!" Клим Яковлев Игнатия Опять ругнул: "Дурак же ты!" Чуть-чуть не подрались! Дьячок рыдал над Гришею: "Создаст же бог головушку! Недаром порывается В Москву, в новорситет!" А Влас его поглаживал: "Дай бог тебе и серебра, И золотца, дай умную, Здоровую жену!" -"Не надо мне ни серебра Ни золота, а дай господь, Чтоб землякам моим И каждому крестьянину Жилось вольготно-весело На всей святой Руси!"- Зардевшись, словно девушка, Сказал из сердца самого Григорий - и ушел. --- Светает. Снаряжаются Подводчики. "Эй, Влас Ильич! Иди сюда, гляди, кто здесь!"- Сказал Игнатий Прохоров, Взяв к бревнам приваленную Дугу. Подходит Влас, За ним бегом Клим Яковлев, За Климом - наши странники (Им дело до всего): За бревнами, где нищие Вповалку спали с вечера, Лежал какой-то смученный, Избитый человек; На нем одежа новая, Да только вся изорвана, На шее красный шелковый Платок, рубаха красная, Жилетка и часы. Нагнулся Лавин к спящему, Взглянул и с криком:"Бей его!" Пнул в зубы каблуком. Вскочил детина, мутные Протер глаза, а Влас его Тем временем в скулу. Как крыса прищемленная, Детина пискнул жалобно - И к лесу! Ноги длинные, Бежит - земля дрожит! Четыре парня бросились В погоню за детиною, Народ кричал им: "Бей его!", Пока в лесу не скрылися И парни, и беглец. "Что за мужчина?- старосту Допытывали странники.- За что его тузят?" "Не знаем, так наказано Нам из села из Тискова, Что буде где покажется Егорка Шутов - бить его! И бьем. Подъедут тисковцы, Расскажут".- "Удоволили?"- Спросил старик вернувшихся С погони молодцов. "Догнали, удоволили! Побег к Кузьмо-Демьянскому, Там, видно, переправиться За Волгу норовит". "Чудной народ! бьют сонного, За что про что не знаючи..." "Коли всем миром велено: Бей!- стало, есть за что!- Прикрикнул Влас на странников.- Не ветрогоны тисковцы, Давно ли там десятого Пороли?.. ой, Егор!.. Ай служба - должность подлая! Гнусь-человек!- Не бить его, Так уж кого и бить? Не нам одним наказано: От Тискова по Волге-то Тут деревень четырнадцать,- Чай, через все четырнадцать Прогнали, как сквозь строй!" Притихли наши странники. Узнать-то им желательно, В чем штука, да прогневался И так уж дядя Влас. --- Совсем светло. Позавтракать Мужьям хозяйки вынесли: Ватрушки с творогом, Гусятина (прогнали тут Гусей; три затомилися, Мужик их нес под мышкою: "Продай! помрут до городу!" - Купили ни за что). Как пьет мужик, толковано Немало, а не всякому Известно, как он ест. Жаднее на говядину, Чем на вино, бросается. Был тут непьющий каменщик, Так опьянел с гусятины, Начто твое вино! Чу! слышен крик: "Кто едет-то! Кто едет-то!" Наклюнулось Еще подспорье шумному Веселью вахлаков. Воз с сеном приближается, Высоко на возу Сидит солдат Овсяников, Верст на двадцать в окружности Знакомый мужикам, И рядом с ним Устиньюшка, Сироточка-племянница, Поддержка старика. Райком кормился дедушка, Москву да Кремль показывал, Вдруг инструмент испортился, А капиталу нет! Три желтенькие ложечки Купил - так не приходятся Заученные натвердо Присловья к новой музыке, Народа не смешат! Хитер солдат! по времени Слова придумал новые, И ложки в ход пошли. Обрадовались старому: "Здорово, дедко! спрыгни-ка, Да выпей с нами рюмочку, Да в ложечки ударь!" -"Забраться-то забрался я, А как сойду, не ведаю: Ведет!" - "Небось до города Опять за полной пенцией? Да город-то сгорел!" -"Сгорел? И поделом ему! Сгорел? Так я до Питера! Там все мои товарищи Гуляют с полной пенцией, Там - дело разберут!" -"Чай, по чугунке тронешься?" Служивый посвистал: "Недолго послужила ты Народу православному, Чугунка бусурманская! Была ты нам люба, Как от Москвы до Питера Возила за три рублика, А коли семь-то рубликов Платить, так черт с тобой!" "А ты ударь-ка в ложечки,- Сказал солдату староста,- Народу подгулявшего Покуда тут достаточно, Авось дела поправятся. Орудуй живо, Клим!" (Влас Клима недолюбливал, А чуть делишко трудное, Тотчас к нему: "Орудуй, Клим!", А Клим тому и рад.) Спустили с воза дедушку, Солдат был хрупок на ноги, Высок и тощ до крайности; На нем сюртук с медалями Висел, как на шесте. Нельзя сказать, чтоб доброе Лицо имел, особенно Когда сводило старого - Черт чертом! Рот ощерится, Глаза - что угольки! Солдат ударил в ложечки, Что было вплоть до берегу Народу - всё сбегается. Ударил - и запел: СОЛДАТСКАЯ Тошен свет, Правды нет, Жизнь тошна, Боль сильна. Пули немецкие, Пули турецкие, Пули французские, Палочки русские! Тошен свет, Хлеба нет, Крова нет, Смерти нет. Ну-тка, с редута-то с первого номеру, Ну-тка, с Георгием - по миру, по миру! У богатого, У богатины, Чуть не подняли На рогатину. Весь в гвоздях забор Ощетинился, А хозяин, вор, Оскотинился. Нет у бедного Гроша медного: "Не взыщи солдат!" -"И не надо, брат!" Тошен свет, Хлеба нет, Крова нет, Смерти нет. Только трех Матрен Да Луку с Петром Помяну добром. У Луки с Петром Табачку нюхнем, А у трех Матрен Провиант найдем. У первой Матрены Груздочки ядрены, Матрена вторая Несет каравая, У третьей водицы попью из ковша: Вода ключевая, а мера - душа! Тошен свет, Правды нет, Жизнь тошна, Боль сильна. Служивого задергало. Опершись на Устиньюшку, Он поднял ногу левую И стал ее раскачивать, Как гирю на весу; Проделал то же с правою, Ругнулся:"Жизнь проклятая!"- И вдруг на обе стал. "Орудуй, Клим!" По-питерски Клим дело оборудовал: По блюдцу деревянному Дал дяде и племяннице, Поставил их рядком, А сам вскочил на бревнышко И громко крикнул: "Слушайте!" (Служивый не выдерживал И часто в речь крестьянина Вставлял словечко меткое И в ложечки стучал.) Клим Колода есть дубовая У моего двора, Лежит давно: из младости Колю на ней дрова, Так та не столь изранена, Как господин служивенький. Взгляните: в чем душа! Солдат Пули немецкие, Пули турецкие, Пули французские, Палочки русские. Клим А пенциону полного Не вышло, забракованы Все раны старика; Взглянул помощник лекаря, Сказал:"Второразрядные! По ним и пенцион". Солдат Полного выдать не велено: Сердце насквозь не прострелено! (Служивый всхлипнул; в ложечки Хотел ударить,- скорчило! Не будь при нем Устиньюшки, Упал бы старина.) Клим Солдат опять с прошением. Вершками раны смерили И оценили каждую Чуть-чуть не в медный грош. Так мерил пристав следственный Побои на подравшихся На рынке мужиках: "Под правым глазом ссадина Величиной с двугривенный, В средине лба пробоина В целковый. Итого: На рубль пятнадцать с деньгою Побоев..." Приравняем ли К побоищу базарному Войну под Севастополем, Где лил солдатик кровь? Солдат Только горами не двигали А на редуты как прыгали! Зайцами, белками, дикими кошками. Там и простился я с ножками, С адского грохоту, свисту оглох, С русского голоду чуть не подох! Клим Ему бы в Питер надобно До комитета раненых,- Пеш до Москвы дотянется, А дальше как? Чугунка-то Кусаться начала! Солдат Важная барыня! гордая барыня! Ходит, змеею шипит: "Пусто вам! пусто вам! пусто вам!"- Русской деревне кричит; В рожу крестьянину фыркает, Давит, увечит, кувыркает, Скоро весь русский народ Чище метлы подметет. Солдат слегка притопывал, И слышалось, как стукалась Сухая кость о кость, А Клим молчал: уж двинулся К служивому народ. Все дали: по копеечке, По грошу, на тарелочках Рублишко набрался... 4. ДОБРОЕ ВРЕМЯ - ДОБРЫЕ ПЕСНИ В замену спичей с песнями, В подспорье речи с дракою Пир только к утру кончился, Великий пир!.. Расходится Народ. Уснув, осталися Под ивой наши странники, И тут же спал Ионушка, Смиренный богомол. Качаясь, Савва с Гришею Вели домой родителя И пели; в чистом воздухе Над Волгой, как набатные, Согласные и сильные Гремели голоса: Доля народа, Счастье его, Свет и свобода Прежде всего! Мы же немного Просим у бога: Честное дело Делать умело Силы нам дай! Жизнь трудовая - Другу прямая К сердцу дорога, Прочь от порога, Трус и лентяй! То ли не рай? Доля народа, Счастье его, Свет и свобода Прежде всего! -------- Беднее захудалого Последнего крестьянина Жил Трифон. Две коморочки: Одна с дымящей печкою, Другая в сажень - летняя, И вся тут недолга; Коровы нет, лошадки нет, Была собака Зудушка, Был кот - и те ушли. Спать уложив родителя, Взялся за книгу Саввушка, А Грише не сиделося, Ушел в поля, в луга. У Гриши - кость широкая, Но сильно исхудалое Лицо - их недокармливал Хапуга-эконом. Григорий в семинарии В час ночи просыпается И уж потом до солнышка Не спит - ждет жадно ситника, Который выдавался им Со сбитнем по утрам. Как ни бедна вахлачина, Они в ней отъедалися. Спасибо Власу-крестному И прочим мужикам! Платили им молодчики, По мере сил, работою, По их делишкам хлопоты Справляли в городу. Дьячок хвалился детками, А чем они питаются - И думать позабыл. Он сам был вечно голоден, Весь тратился на поиски, Где выпить, где поесть. И был он нрава легкого, А будь иного, вряд ли бы И дожил до седин. Его хозяйка Домнушка Была куда заботлива, Зато и долговечности Бог не дал ей. Покойница Всю жизнь о соли думала: Нет хлеба - у кого-нибудь Попросит, а за соль Дать надо деньги чистые, А их по всей вахлачине, Сгоняемой на барщину, Не густо! Благо - хлебушком Вахлак делился с Домною. Давно в земле истлели бы Ее родные деточки, Не будь рука вахлацкая Щедра, чем бог послал. Батрачка безответная На каждого, кто чем-нибудь Помог ей в черный день, Всю жизнь о соли думала, О соли пела Домнушка - Стирала ли, косила ли, Баюкала ли Гришеньку, Любимого сынка. Как сжалось сердце мальчика, Когда крестьянки вспомнили И спели песню Домнину (Прозвал ее "Соленою" Находчивый вахлак). СОЛЕНАЯ Никто как бог! Не ест, не пьет Меньшой сынок, Гляди - умрет! Дала кусок, Дала другой - Не ест, кричит: "Посыпь сольцой!" А соли нет, Хоть бы щепоть! "Посыпь мукой",- Шепнул господь. Раз-два куснул, Скривил роток. "Соли еще!"- Кричит сынок. Опять мукой... А на кусок Слеза рекой! Поел сынок! Хвалилась мать - Сынка спасла... Знать, солона Слеза была!.. Запомнил Гриша песенку И голосом молитвенным Тихонько в семинарии, Где было темно, холодно, Угрюмо, строго, голодно, Певал - тужил о матушке И обо всей вахлачине, Кормилице своей. И скоро в сердце мальчика С любовью к бедной матери Любовь ко всей вахлачине Слилась,- и лет пятнадцати Григорий твердо знал уже, Что будет жить для счастия Убогого и темного Родного уголка. Довольно демон ярости Летал с мечом карающим Над русскою землей. Довольно рабство тяжкое Одни пути лукавые Открытыми, влекущими Держало на Руси! Над Русью отживающей Иная песня слышится: То ангел милосердия, Незримо пролетающий Над нею, души сильные Зовет на честный путь. Средь мира дольнего Для сердца вольного Есть два пути. Взвесь силу гордую, Взвесь волю твердую,- Каким идти? Одна просторная Дорога - торная, Страстей раба, По ней громадная, К соблазну жадная Идет толпа. О жизни искренней, О цели выспренней Там мысль смешна. Кипит там вечная, Бесчеловечная Вражда-война За блага бренные. Там души пленные Полны греха. На вид блестящая, Там жизнь мертвящая К добру глуха. Другая - тесная Дорога, честная, По ней идут Лишь души сильные, Любвеобильные, На бой, на труд. За обойденного, За угнетенного - По их стопам Иди к униженным, Иди к обиженным - Будь первый там! --- И ангел милосердия Недаром песнь призывную Поет над русским юношей,- Немало Русь уж выслала Сынов своих, отмеченных Печатью дара божьего, На честные пути, Немало их оплакала (Пока звездой падучею Проносятся они!). Как ни темна вахлачина, Как ни забита барщиной И рабством - и она, Благословясь, поставила В Григорье Добросклонове Такого посланца. Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь. --- Светило солнце ласково, Дышало утро раннее Прохладой, ароматами Косимых всюду трав... Григорий шел задумчиво Сперва большой дорогою (Старинная: с высокими Курчавыми березами, Прямая, как стрела). Ему то было весело, То грустно. Возбужденная Вахлацкою пирушкою, В нем сильно мысль работала И в песне излилась: "В минуты унынья, о родина-мать! Я мыслью вперед улетаю. Еще суждено тебе много страдать, Но ты не погибнешь, я знаю. Был гуще невежества мрак над тобой, Удушливей сон непробудный, Была ты глубоко несчастной страной, Подавленной, рабски бессудной. Давно ли народ твой игрушкой служил Позорным страстям господина? Потомок татар, как коня, выводил На рынок раба-славянина, И русскую деву влекли на позор, Свирепствовал бич без боязни, И ужас народа при слове "набор" Подобен был ужасу казни? Довольно! Окончен с прошедшим расчет, Окончен расчет с господином! Сбирается с силами русский народ И учится быть гражданином. И ношу твою облегчила судьба, Сопутница дней славянина! Еще ты в семействе - раба, Но мать уже вольного сына!" --- Сманила Гришу узкая, Извилистая тропочка, Через хлеба бегущая, В широкий луг подкошенный Спустился он по ней. В лугу траву сушившие Крестьянки Гришу встретили Его любимой песнею. Взгрустнулось крепко юноше По матери-страдалице, А пуще злость брала. Он в лес ушел. Аукаясь, В лесу, как перепелочки Во ржи, бродили малые Ребята (а постарше-то Ворочали сенцо). Он с ними кузов рыжиков Набрал. Уж жжется солнышко; Ушел к реке. Купается,- Три дня тому сгоревшего Обугленного города Картина перед ним: Ни дома уцелевшего, Одна тюрьма спасенная, Недавно побеленная, Как белая коровушка На выгоне, стоит. Начальство там попряталось, А жители под берегом, Как войско, стали лагерем, Всё спит еще, немногие Проснулись: два подьячие, Придерживая полочки Халатов, пробираются Между шкафами, стульями, Узлами, экипажами К палатке-кабаку. Туда ж портняга скорченный Аршин, утюг и ножницы Несет - как лист дрожит. Восстав со сна с молитвою, Причесывает голову И держит на отлет, Как девка, косу длинную Высокий и осанистый Протоерей Стефан. По сонной Волге медленно Плоты с дровами тянутся, Стоят под правым берегом Три барки нагруженные: Вчера бурлаки с песнями Сюда их привели. А вот и он - измученный Бурлак! походкой праздничной Идет, рубаха чистая, В кармане медь звенит. Григорий шел, поглядывал На бурлака довольного, И с губ слова срывалися То шепотом, то громкие. Григорий думал вслух: БУРЛАК Плечами, грудью и спиной Тянул он барку бичевой, Полдневный зной его палил, И пот с него ручьями лил. И падал он, и вновь вставал, Хрипя, "Дубинушку" стонал; До места барку дотянул И богатырским сном уснул, И, в бане смыв поутру пот, Беспечно пристанью идет. Зашиты в пояс три рубля. Остатком - медью - шевеля, Подумал миг, зашел в кабак И молча кинул на верстак Трудом добытые гроши И, выпив, крякнул от души, Перекрестил на церковь грудь; Пора и в путь! пора и в путь! Он бодро шел, жевал калач, В подарок нес жене кумач, Сестре платок, а для детей В сусальном золоте коней. Он шел домой - неблизкий путь, Дай бог дойти и отдохнуть! --- С бурлака мысли Гришины Ко всей Руси загадочной, К народу перешли. И долго Гриша берегом Бродил, волнуясь, думая, Покуда песней новою Не утолил натруженной, Горящей головы. РУСЬ Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка Русь! В рабстве спасенное Сердце свободное - Золото, золото Сердце народное! Сила народная, Сила могучая - Совесть спокойная, Правда живучая! Сила с неправдою Не уживается, Жертва неправдою Не вызывается,- Русь не шелохнется, Русь - как убитая! А загорелась в ней Искра сокрытая,- Встали - небужены, Вышли - непрошены, Жита по зернышку Горы наношены! Рать подымается - Неисчислимая! Сила в ней скажется Несокрушимая! Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и забитая, Ты и всесильная, Матушка Русь! --- "Удалось мне песенка!- молвил Гриша, прыгая.- Горячо сказалася правда в ней великая! Завтра же спою ее вахлачкам - не всё же им Песни петь унылые... Помогай, о боже, им! Как с игры да с беганья щеки разгораются, Так с хорошей песенки духом поднимаются Бедные, забитые..." Прочитав торжественно Брату песню новую (брат сказал: "Божественно!"), Гриша спать попробовал. Спалося, не спалося, Краше прежней песенка в полусне слагалася; Быть бы нашим странникам под родною крышею, Если б знать могли они, что творилось с Гришею. Слышал он в груди своей силы необъятные, Услаждали слух его звуки благодатные, Звуки лучезарные гимна благородного - Пел он воплощение счастия народного!..