Алекса'ндра Ники'тична А'нненская
Тяжёлая жизнь

1884

Глава' I.
Уже' двена'дцатый час дня, a ме'жду тем в большо'й, све'тлой спа'льне Вари' и Ли'зы Светло'вых госпо'дствует полне'йший беспоря'док. Ку'чка гря'зного белья' валя'ется среди' ко'мнаты, пол о'коло умыва'льника за'лит водо'й, на крова'тях смя'тые поду'шки, небре'жно разбро'санные одея'ла. Среди' э'того беспоря'дка, на по'лу, поджа'в под себя' ноги', сиди'т де'вочка лет десяти'. При пе'рвом взгля'де на неё ви'дно, что не она' спала' на э'тих мя'гких, покры'тых то'нкими на'волочками поду'шках, не она' накрыва'лась одни'м из э'тих наря'дных ше'лковых одея'л. Тёмное, си'льно поно'шенное си'тцевое пла'тье и дли'нный холсти'нный пере'дник, составля'ющие наря'д её, я'сно пока'зывают, что она' не госпожа' э'той ко'мнаты. A ме'жду тем она' распо'ложилась в ней соверше'нно свобо'дно. В рука'х y неё кни'га, она' вся погрузи'лась в чте'ние; щеки' её разгоре'лись, глаза' с жа'дностью пробега'ют по стро'чкам, она' не ви'дит и не по'мнит ничего' окружа'ющего. Дверь ко'мнаты отвори'лась, и в неё вошла' го'рничная, неся' в рука'х то'лько что разгла'женные ю'бки.
-- Го'споди, Бо'же мой, да что же э'то тако'е! -- вскрича'ла она', броса'я свою' ношу' на одну' из крова'тей. -- Ма'шка, да что ты тут де'лаешь, ме'рзкая девчо'нка? Двена'дцатый час, a ко'мната не убра'на!
Она' подбежа'ла к де'вочке, вы'хватила y неё кни'гу и, схвати'в её за ру'ку, поста'вила на но'ги.
-- Ты тут кни'жками занима'ешься, a де'ло сто'ит, -- продолжа'ла рассе'рженная го'рничная, -- я тебе' зада'м, по'длая лентя'йка! -- Она' схвати'ла де'вочку за у'хо и начала' так си'льно трясти' её, что Ма'ша, остолбене'вшая при её внеза'пном появле'нии, сра'зу пришла' в себя' и с пла'чем подняла' ру'ки к голове', стара'ясь освободи'ться от свое'й мучи'тельницы.
-- Реви' ещё, дрянь э'такая! -- вскрича'ла та, оста'вив, наконе'ц, у'хо де'вочки. -- Пошла' скоре'е, стели' постели', ба'рыня как раз придёт сюда'!
Ма'ша, утира'я пере'дником слезы', кати'вшиеся из глаз её, подошла' к одно'й из крова'тей, но, пре'жде чем приня'ться за де'ло, подняла' с полу' кни'гу, бро'шенную го'рничною. Го'рничная заме'тила её движе'ние.
-- Ты опя'ть за кни'жку! -- закрича'ла она', хвата'я кни'гу и кладя' её на верх платяно'го шка'фа, с кото'рого Ма'ша не могла' доста'ть её. -- Посто'й, я попрошу' ба'рыню, что'бы она' не позволя'ла дава'ть тебе' книг! Ты уж не ма'ленькая, по'лно тебе' балова'ться, пора' за де'ло бра'ться. Ты не ба'рышня, что тебе' над кни'гами сиде'ть! Друга'я де'вочка в твои' го'ды уж кака'я помо'щница в до'ме, a от тебя' ни на волосо'к нет про'ку!
Ворча' таки'м о'бразом, го'рничная бы'стро придала' прили'чный вид посте'лям и зате'м, су'нув в ру'ки Ма'ши полову'ю щётку и тря'пку, стро'гим го'лосом сказа'ла:
-- Ну, скоре'й мети' ко'мнату и вытира'й пыль; да смотри' же, не зева'й, мне не'когда тут, y меня' утюги' сты'нут; пошеве'ливайся живе'й, не'чего исту'каном-то стоя'ть!
Она' толкну'ла Ма'шу в спи'ну и вы'шла вон.
Ма'ша, боя'сь но'вой бра'ни, дово'льно усе'рдно приняла'сь за де'ло. Слезы' все ещё не обсо'хли на щека'х её, ей тру'дно бы'ло спра'виться с большо'й щёткой, но она' все-та'ки тща'тельно вы'метала сор из-по'д кровате'й и комо'дов. Рабо'та не поглоща'ла всего' её внима'ния так, как чте'ние, и она' прислу'шивалась к тому', что говори'лось в соседне'й ко'мнате. A ли'цам, сиде'вшим там, бы'ло, ви'димо, не веселеё, чем ей са'мой.
-- Нет, я э'того не могу', пра'во, не могу'! -- говори'л огорчённый и рассе'рженный де'тский го'лос.
-- Полноте', Ва'ренька, постара'йтесь! -- отвеча'л друго'й го'лос, в кото'ром слы'шалось скры'тое неудово'льствие: ведь вы сейча'с то'лько де'лали э'тот перево'д слове'сно, неуже'ли так тру'дно написа'ть его'!
-- Коне'чно, тру'дно, я тут ничего', ничего' не понима'ю! -- и в го'лосе Ва'реньки я'сно слы'шались сле'зы.
Гуверна'нтка вздохну'ла.
-- Ну, иди'те сюда', переведи'те ещё раз, -- с ви'дом поко'рной же'ртвы проговори'ла она'.
Ва'ренька начала' слезли'вым го'лосом чита'ть и переводи'ть на ру'сский язы'к како'й-то неме'цкий отры'вок. Она' пу'тала слова', не уме'ла поря'дком скле'ить ни одно'й фра'зы, труд был ей, ви'димо, не по си'лам.
" Э'кая бестолко'вая э'та Ва'ренька, -- поду'мала Ма'ша, подгоня'я к дверя'м ку'чу со'ру, кажи'сь, она' в пя'тый раз перево'дит одно' и то же: уж я зна'ю, что "schwer" зна'чит "тяжело'", a она' вдруг хвати'ла: "черно'"!
По гу'бам Ма'ши скользну'ла насме'шливая улы'бка.
-- Ну, Ли'занька, тепе'рь вы иди'те отвеча'ть ба'сню, -- обрати'лась гуверна'нтка к свое'й мла'дшей учени'це, отпра'вив ста'ршую опя'ть писа'ть её несча'стный перево'д.
-- Каку'ю ба'сню? -- с удивле'нием спроси'ла Ли'за.
-- Вы о'чень хорошо' зна'ете каку'ю: ту, что я вам задала' вчера'. Вы весь ве'чер бе'гали да игра'ли и не ду'мали взя'ться за уро'к!
-- Ну, не серди'тесь, я сейча'с вы'учу, я уж зна'ю пе'рвую стро'чку! -- вскрича'ла Ли'за.
-- Нет, тепе'рь по'здно, -- стро'го проговори'ла гуверна'нтка, -- я зна'ю, что y вас спосо'бности хоро'шие, вам недо'лго вы'учить, но вы должны' быть забо'тливее и гото'вить уро'ки до кла'сса. Я мно'го раз проща'ла вас, a сего'дня вы бу'дете нака'заны, -- вы не пое'дете ката'ться с ма'менькой.
Ли'за бро'силась к гуверна'нтке и начала' осыпа'ть её ла'сками и обеща'ниями испра'виться, сде'латься тако'й приле'жной, тако'й приле'жной, что про'сто чу'до! Гуверна'нтка оста'лась непоколеби'мой и с недово'льным ви'дом вы'шла из ко'мнаты.
Ме'жду тем, Ма'ша, око'нчив свою' рабо'ту, пробрала'сь в кла'ссную. Там за больши'м уче'бным столо'м, стоя'вшим среди' ко'мнаты, сиде'ла пе'ред откры'той тетра'дкой двенадцатиле'тняя Варя' и, ту'по гля'дя пе'ред собо'й, гры'зла ко'нчик носово'го платка'. Она' держа'ла в рука'х перо', обма'кнутое в черни'ла, но, очеви'дно, опя'ть не зна'ла, что писа'ть э'тим перо'м. У окна' рыда'ла восьмиле'тняя Ли'за, огорчённая наказа'нием.
-- Что y вас, опя'ть го'ре? -- спроси'ла Ма'ша, подходя' к де'вочкам.
-- Ещё бы не го'ре! -- со слеза'ми отвеча'ла Ли'за: -- вы'думала э'та проти'вная О'льга Семено'вна задава'ть ба'сни! О'чень мне ну'жно их учи'ть, да ещё по'мнить об них ве'чером! Га'дкая!
-- Счастли'вая ты, пра'во, Ма'ша, -- со вздо'хом проговори'ла Варя', -- тебя' не у'чат, тебе' не на'добно му'читься над э'тими отврати'тельными неме'цкими перево'дами!
-- Вот нашли' сча'стье! -- вскрича'ла Ма'ша: -- ви'дели бы вы, как меня' сейча'с отпо'тчевала Да'ша за то, что я чита'ла, a не убира'ла ко'мнату!
-- A нас ра'зве ма'ло пи'лит Семено'вна, да ещё взду'мала нака'зывать! -- жа'ловалась Ли'за.
-- Эх вы! -- со вздо'хом проговори'ла Ма'ша: -- е'сли бы мне, как вам, позволя'ли це'лый день чита'ть, да ещё нанима'ли бы гуверна'нток учи'ть меня', так, ка'жется, бо'льшего сча'стья мне и в жи'зни-то не ну'жно!
-- Ты так говори'шь, потому' что не у'чишься по-неме'цки! -- гру'стно заме'тила Варя'.
В ко'мнату вошла' го'рничная Да'ша.
-- Ма'шка, ты тут опя'ть без де'ла стои'шь! -- гру'бо обрати'лась она' к де'вочке. -- Твоя' мать пришла' к нам, я ей все про тебя' рассказа'ла. Поди'-ка к ней, ужо' зада'ст тебе'!
Ли'чико Ма'ши омрачи'лось; она' ти'хими шага'ми пошла' по дли'нному коридо'ру в ку'хню.
Там навстре'чу ей подняла'сь со сту'ла высо'кая, худоща'вая же'нщина с жёлтым лицо'м, проре'занным мно'жеством морщи'н.
-- Ну, до'чка, -- сказа'ла она', хо'лодно принима'я поцелу'й Ма'ши, -- я за тобо'й пришла', собира'йся-ка, пойдём домо'й!
-- Домо'й? Отчего' так? -- удиви'лась Ма'ша.
-- A оттого', что полно' тебе' в ба'рском до'ме балова'ться. Ты здесь, говоря'т, ничего' не де'лаешь, ничему' пу'тному не у'чишься, a пора' тебе' уж и за рабо'ту принима'ться, не ма'ленькая!
-- Э'то уж, что пра'вда, то пра'вда, -- вмеша'лась в разгово'р то'лстая куха'рка; -- мне что, мне ва'ша Машу'тка не меша'ет, пусть её здесь живёт, a то'лько вы ве'рно говори'те, что избалу'ется она', пото'м и захоти'те присади'ть за де'ло, по'здно бу'дет.
-- Ещё бы! -- подтверди'ла со свое'й стороны' Да'ша: -- здесь она' что! Ба'рыня до неё не каса'ется, ба'рышни обраща'ются с ней, как с ровне'й, чита'ть, писа'ть её вы'учили. Заста'вишь её что де'лать -- не де'лает, кни'жки чита'ет. Ну, что э'то за де'ло в на'шем зва'нии!
-- Уж како'е э'то де'ло! -- вздохну'ла Маши'на мать: -- её на'до за иго'лку присади'ть! В её го'ды де'вочек в чужи'е лю'ди отдаю'т мастерству' учи'ться! А мне, сла'ва Бо'гу, э'того не ну'жно, -- сама' могу' обучи'ть. Вот моя' Гру'ша оди'н всего' год пробыла' в магази'не, a кака'я тепе'рь мастери'ца, про'сто чу'до! Хо'дит подённо рабо'тать, на всем на гото'вом 50 -- 60 коп. в день зараба'тывает, ба'льные пла'тья шьет с ра'зными отде'лками. Да ко мне ны'нче двух де'вочек в уче'нье отда'ли, так что ж мне свою'-то дочь в чужо'м до'ме держа'ть! Не зна'ю то'лько, не рассерди'лась бы ба'рыня, что я беру' Ма'шу?
-- Чего' ей серди'ться, -- отвеча'ла Да'ша, -- ведь ей ва'ша Ма'ша ни за чем не нужна'. Пре'жде, быва'ло, с барышне'й она' игра'ла, a тепе'рь ба'рышня уже' подросла', на ру'ки гуверна'нтки сда'на, -- её от прислу'ги удаля'ют!
-- Ну ла'дно, так я пойду', поговорю' с ба'рыней! Пойдём, Машу'тка!
Ма'ша зна'ла, что спо'рить с ма'терью и'ли про'сьбами поколеба'ть её наме'рение бы'ло напра'сно. Она' мо'лча, но с го'рькими слеза'ми после'довала за ней в ко'мнату ба'рыни.
-- Ду'ра, чего' реве'шь-то! -- далеко' нела'сково отнесла'сь к ней мать: -- ведь не в тюрьму' тебя' веду'т! Ишь как избалова'лась! К родно'й ма'тери да со слеза'ми воро'чается! Мно'го дури' придётся мне из тебя' выбива'ть!
Ва'рвара Па'вловна Светло'ва, как и предска'зывала Да'ша, соверше'нно равноду'шно отнесла'сь к наме'рению Ири'ны Матвеёвны взять к себе' дочь. Она' согласи'лась с тем, что де'вочку пора' приуча'ть к рабо'те, что ма'тери всего' лу'чше взя'ться за э'то са'мой, поцелова'ла на проща'нье Ма'шу в лоб и, тро'нутая её слеза'ми, подари'ла ей трёхрублёвую бума'жку на гости'нцы.
Варя' и Ли'за та'кже о'чень ла'сково прости'лись с де'вочкой, зва'ли её приходи'ть к себе', но не вы'казали никако'го жела'ния удержа'ть её: ви'дно бы'ло, что они' относи'лись к ней не как к подру'ге, с кото'рой привы'кли дели'ть го'ре и ра'дость, a как к существу' ни'зшему, кото'рому мо'жно покрови'тельствовать, но кото'рое стра'нно бы'ло бы си'льно люби'ть.
Полчаса' спустя' Ма'ша уже' шла вслед за ма'терью по у'лице, печа'льно опусти'в го'лову и неся' в рука'х у'зел со свои'ми небольши'ми пожи'тками.
Ма'ша прожила' три го'да в до'ме Светло'вых. Ири'на Матве'евна ши'ла пла'тья Ва'ре и Ли'зе и, принося' рабо'ту, ча'сто приводи'ла с собо'й свою' ма'ленькую дочь.
Варва'ре Па'вловне пригляну'лась быстрогла'зая де'вочка. Ли'за в то вре'мя скуча'ла одна' в де'тской, так как Варя' перешла' в ру'ки гуверна'нтки и неохо'тно игра'ла с мла'дшей сестро'й, и Ири'не Матвеёвне предложи'ли взять Ма'шу забавля'ть ба'рышню. Бе'дная швея', с трудо'м зараба'тывавшая иго'лкой пропита'ние себе' и свои'м двум дочеря'м, с удово'льствием согласи'лась на предложе'ние бога'той ба'рыни. В ку'хне Светло'вых отвели' ма'ленький уголо'к, где должна' была' спать Ма'ша; день же она' проводи'ла в де'тской, игра'я с Ли'зой, услу'живая ей и ня'не, исполня'я ра'зные ме'лкие поруче'ния прислу'ги. Е'сли бы кто'-нибудь спроси'л в э'то вре'мя y де'вочки, хорошо' ли ей живётся, она' не суме'ла бы отве'тить на э'тот вопро'с. В те дни, когда' Ли'за не капри'зничала, a ня'ня была' в хоро'шем расположе'нии ду'ха, ей бы'ло ве'село и хорошо'. В други'е же дни, напро'тив, ей приходи'лось нема'ло терпе'ть и от своенра'вия избало'ванной ба'рышни, и от вспы'шек нетерпе'ния ня'ни, срывавше'й на ней свой гнев. Че'рез год Ли'за начала' учи'ться чита'ть. Гордя'сь свои'ми зна'ниями, она' спеши'ла передава'ть их и ня'не, и Ма'ше. Ня'ня де'лала вид, что с удово'льствием слу'шает свою' пито'мицу, на са'мом же де'ле во'все не интересова'лась её уро'ками, зато' Ма'ша оказа'лась приле'жной и поня'тливой ученице'й. Де'вочка не раз ме'льком слы'шала, как Варя' гро'мко чита'ла гуверна'нтке, и зави'довала ей; иску'сство чте'ния каза'лось ей че'м-то в высше'й сте'пени привлека'тельным и в то же вре'мя недосяга'емо тру'дным; когда' Ли'за ме'дленно ра'зобрала при ней пе'рвые слова', Ма'ша пришла' в восто'рг. Вско'ре она' перегнала' свою' ма'ленькую учи'тельницу, a че'рез полго'да уже' помога'ла ей гото'вить её небольши'е уро'ки. Никто' из взро'слых не обраща'л внима'ния на заня'тия де'вочки. Гуверна'нтке бы'ло дово'льно де'ла со свои'ми дву'мя учени'цами, из кото'рых ста'ршая отлича'лась о'чень плохи'ми спосо'бностями, a мла'дшая была' лени'ва и капри'зна. Ня'ня ра'да была', когда' Ли'занька че'м-нибудь споко'йно занята', a Ва'рвара Па'вловна ре'дко загля'дывала в де'тскую. Ма'ша учи'лась и чита'ла, и чем бо'льше она' чита'ла, тем труднеё ей станови'лось отрыва'ться от кни'ги, что'бы бежа'ть в ла'вочку по поруче'нию куха'рки, и'ли занима'ться убо'ркою ко'мнат по приказа'нию ня'ни и го'рничной, и'ли вози'ться с Ли'зиными ку'клами. A ме'жду тем, чем ста'рше она' станови'лась, тем ча'ще приходи'лось ей исполня'ть ра'зные дома'шние рабо'ты. Когда' Ли'зе мину'ло семь лет, она' поступи'ла под надзо'р гуверна'нтки, не позволявше'й свои'м воспи'танницам игра'ть с "просты'ми де'вочками", и Ма'ше пришло'сь оконча'тельно преврати'ться в прислу'гу. Никако'й опреде'ленной обя'занности в до'ме y неё не бы'ло, но, как ребёнок, она' должна' была' исполня'ть приказа'ния всех старши'х. Куха'рка посыла'ла её по десяти' раз в день в ла'вочку, го'рничная заставля'ла её убира'ть ко'мнаты и подава'ть себе' утюги' при гла'женье, лаке'й учи'л её чи'стить сапоги' и пла'тье. Вся'кий понука'л е'ю, и все находи'ли, что она' лентя'йка, дармое'дка, что она' избалова'лась, игра'я с барышне'й, что с ней на'до обраща'ться постро'же. Ири'на Матвеёвна, при'ходившая иногда' повида'ться с до'черью, держа'лась того' же мне'ния и слёзно упра'шивала куха'рку и го'рничную не дава'ть девчо'нке спу'ску. Мы уже' ви'дели, как го'рничная Да'ша исполня'ла э'ту про'сьбу; остальна'я прислу'га вполне' сле'довала её приме'ру. Нема'ло бра'ни, пощёчин, колоту'шек и пинко'в приходи'лось выноси'ть Ма'ше, но, несмотря' на э'то, она' все-та'ки не сказа'ла бы, что жизнь её несча'стна. К побо'ям она' привы'кла с ра'ннего де'тства: её бил оте'ц, уме'рший за не'сколько ме'сяцев до поступле'ния её к Светло'вым и в последни'е го'ды жи'зни си'льно буя'нивший в пья'ном ви'де; её би'ла мать, счита'вшая побо'и еди'нственным сре'дством исправле'ния дете'й от всяки'х поро'ков; её би'ли ма'льчики и де'вочки, с кото'рыми ей приходи'лось игра'ть во дворе' и на у'лице. Она' привы'кла счита'ть побо'и неизбе'жным злом для всех негосподски'х дете'й, она' не оскорбля'лась и'ми и боя'лась их то'лько, как физи'ческой бо'ли. Несмотря' на стара'ния прислу'ги дать ей как мо'жно бо'льше дела', y неё остава'лось о'чень мно'го свобо'дного вре'мени, и э'то вре'мя она' проводи'ла соверше'нно по своему' жела'нию: заби'вшись куда'-нибудь в уголо'к, пода'льше от глаз старши'х, она' зачи'тывалась кни'гами, кото'рыми охо'тно снабжа'ли её Варя' и Ли'за, пыта'лась на клочка'х бума'ги записа'ть что'-нибудь осо'бенно понравившеёся ей в прочи'танном, и'ли, сто'я y двере'й кла'ссной ко'мнаты, прислу'шивалась к уро'кам гуверна'нтки и пото'м тверди'ла их про себя'. В э'ти мину'ты Ма'ше бы'ло так хорошо', что она' забыва'ла обо всех неприя'тностях свое'й жи'зни. Ча'сто мечта'ла де'вочка о том, как она' незаме'тно ни для кого' вы'учится всему', чему' у'чат ба'рышень, как она' сде'лается та'кой обра'зованной, что пойдёт в гуверна'нтки, как тогда' ей не ну'жно бу'дет скрыва'ть свои'х заня'тий, как, напро'тив её бу'дут хвали'ть за то, что она' прово'дит це'лые дни над кни'гами. Гру'бый упрёк и'ли толчо'к заставля'ли её очну'ться от эти'х мечта'ний и возвраща'ли к де'йствительности. Оторопе'в, то'чно не совсе'м просну'вшись от сна, выслу'шивала она' дава'емое ей поруче'ние; ей тру'дно бы'ло сра'зу обрати'ть по'лное внима'ние на приказа'ние, с усе'рдием приня'ться за неприя'тную рабо'ту, и её брани'ли лентя'йкой, её би'ли, что'бы испра'вить от ле'ности.

Глава' II

Ма'ша пла'кала, возвраща'ясь с ма'терью домо'й, но на са'мом де'ле она' име'ла о'чень сму'тное поня'тие о той жи'зни, кото'рая ожида'ла её. В тече'ние трех лет, проведённых е'ю y Светло'вых, она' о'чень ре'дко быва'ла y ма'тери, приходи'ла всегда' то'лько в больши'е пра'здники на не'сколько часо'в, и в э'то вре'мя как мать, так и ста'ршая сестра' принима'ли её, как дорогу'ю го'стью, стара'лись и приласка'ть, и полу'чше угости'ть её. По'сле сме'рти му'жа Ири'на Матвеёвна оста'лась в стра'шной бе'дности. Поко'йник пропива'л не то'лько свои' и же'нины за'работки, но да'же все пла'тье и бельё семьи'. При нем Ири'на Матвеёвна не могла' брать к себе' в дом чужу'ю рабо'ту, так как несча'стный пья'ница гото'в был променя'ть на во'дку все, что попада'ло ему' под ру'ку, не разбира'я своего' и чужо'го. Овдове'в, Ири'на Матвеёвна приняла'сь за шитье'", но мно'го не могла' им зараба'тывать: швея' она' бы'ла не о'чень иску'сная, за мо'дой не следи'ла, бога'тых пла'тьев ей не зака'зывали, она' ши'ла, гла'вным о'бразом, для дете'й, да для прислу'ги и за рабо'ту получа'ла о'чень ма'ло. Ста'ршая дочь, четырнадцатиле'тняя Гру'ша, немно'го помога'ла ма'тери, a ма'ленькая Ма'ша то'лько меша'ла им обеи'м, и мать бы'ла от ду'ши ра'да, что нашли'сь до'брые лю'ди, взя'вшие её к себе'. В три го'да положе'ние Ири'ны Матвеёвны не'сколько улу'чшилось. Гру'ша оказа'лась о'чень спосо'бной швеёй и, поучи'вшись год в магази'не, ста'ла гора'здо искуснеё ма'тери. Благо'даря ей, Ири'на Матвеёвна могла' брать рабо'ту полу'чше и подоро'же, число' её зака'зчиц увели'чилось насто'лько, что ей ста'ло выго'дно держа'ть девочек-у'чениц, и она' рассчита'ла, что тепе'рь Ма'ша бу'дет ей не в тя'гость.
-- Ты не ду'май, что мы по-пре'жнему живём в углу', -- говори'ла Ири'на Матве'евна, что'бы уте'шить Ма'шу, кото'рая плела'сь за ней со свои'м узелко'м, -- y меня' ны'нче кварти'ра снята', ко'мната чи'стая, больша'я, да ку'хня, и еди'м мы, сла'ва тебе' Го'споди, хорошо', вся'кое у'тро ко'фе пьем, к обе'ду горя'ченького чего'-нибудь варю'; небо'сь, не умрёшь с го'лода!
Для Ири'ны Матвеёвны, мно'го лет прожи'вшей с му'жем и детьми' в холо'дном, сы'ром, полу'темном углу', пита'ясь хле'бом да ква'сом, настоя'щая жизнь каза'лась вполне' удовле'творительною. На Ма'шу обстано'вка родно'го до'ма произвела' соверше'нно друго'е впечатле'ние. По гря'зной полу'темной, круто'й ле'стнице она' подняла'сь вслед за ма'терью в тре'тий эта'ж. На стук Ири'ны Матвеёвны черноволо'сая, босоно'гая де'вочка отвори'ла дверь, оби'тую обо'дранной чёрной клеёнкой, и они' вошли' в тёмную, кро'шечную пере'днюю, отгоро'женную неглухо'й перегоро'дкой от ма'ленькой ку'хни, и зате'м в све'тлую ко'мнату в два окна', служи'вшую мастерско'й. О'коло одно'й из стен э'той ко'мнаты стоя'л дива'н, оби'тый полиня'вшей шерстяно'ю мате'рией, о'коло друго'й не'сколько сту'льев и си'льно потёртый комо'д с зе'ркалом, в тре'тью бы'ли вби'ты гво'зди с разве'шанными на них сши'тыми и полу' сши'тыми пла'тьями, на полу' валя'лись лоскутки' и обре'зки ра'зных мате'рий, середи'на ко'мнаты была' занята' больши'м столо'м, за кото'рым сиде'ла, усе'рдно рабо'тая иго'лкой, де'вочка лет четы'рнадцати, бле'дная, худоща'вая, с рябы'м лицо'м, подслепова'тыми глаза'ми и све'тлыми волоса'ми, запле'тенными в две то'ненькие коси'чки. Оки'нув взгля'дом э'ту еди'нственную ко'мнату свое'й ма'тери, Ма'ша нево'льно мы'сленно сравни'ла её с наря'дно у'бранной кварти'рой Светло'вой, где да'же ку'хня вы'глядела и чи'ще, и уютнеё.
-- Ну, вот, де'вочки, -- обрати'лась Ири'на Матве'евна к свои'м двум учени'цам, -- привела' я свою' до'чку, она' бу'дет рабо'тать вме'сте с ва'ми, я ей та'кже спу'ску не дам: для меня', что до'чка, что чужа'я, -- все равно'! Покажи'те, мно'го ли вы нарабо'тали? Что, Па'шка, зако'нчила?
-- Нет ещё, Ири'на Матве'евна, где тут ко'нчить, -- плакси'вым го'лосом возрази'ла ряба'я де'вочка.
-- Ишь ты, лентя'йка, опя'ть без меня' ничего' не де'лала, -- серди'то заме'тила Ири'на Матве'евна, -- ну, смотри', не зако'нчишь к обе'ду: бу'дешь сиде'ть не е'вши! -- A ты, Аню'тка?
-- Я карма'ны ши'ла, Ири'на Матве'евна, -- скорогово'ркой заговори'ла черноволо'сая де'вочка, -- тепе'рь вот поро'ть приняла'сь.
-- Ну, ла'дно. Возьми'-ка, Машу'тка, да помоги' ей, э'та рабо'та спе'шная, я обеща'ла купчи'хе к воскресе'нью беспреме'нно переши'ть пла'тье, a возни' с ним бо'льше, чем с но'вым. Рабо'тайте, не зева'йте, a я пойду' нам обе'д стря'пать. Смотри', Па'шка, потора'пливайся!
С э'тими слова'ми Ири'на Матве'евна вы'шла из ко'мнаты, оста'вив де'вочек одни'х.
Не'сколько секу'нд они' мо'лча рабо'тали, и'скоса погля'дывая друг на дру'га.
Па'ша пе'рвая прервала' молча'ние.
-- Хозя'йская до'чка! -- проговори'ла она' сквозь зу'бы, далеко' нела'сково погля'дывая на Ма'шу, -- что, небо'сь, бу'дешь я'бедничать на нас свое'й ма'тери?
-- Она' ведь в ба'рском до'ме жила', с ба'рышнями дру'жбу вела', -- лука'во заме'тила Аню'та, -- так с на'ми, пожа'луй, и зна'ться не захо'чет!
Ма'ша ничего' не отвеча'ла на ко'лкости свои'х но'вых подру'г. Она' все ка'к-то ещё не могла' осво'иться с переме'ною жи'зни, заста'вшей её соверше'нно враспло'х. Впро'чем, сиде'ть до'лго мо'лча по'дле черноволо'сой Аню'ты бы'ло невозмо'жно. Де'вочка, ви'димо, сгора'ла нетерпе'нием побли'же познако'миться с но'вой подру'гой и бы'стро задала' ей це'лый ряд вопро'сов, кото'рые невозмо'жно бы'ло оста'вить без отве'та. Ма`ло-пома'лу ме'жду де'вочками завяза'лся дово'льно живо'й разгово'р, в кото'ром приняла' уча'стие и Па'ша.
-- Та'к-то вы рабо'таете! -- разда'лся вдруг гро'зный го'лос Ири'ны Матве'евны, неслы'шными шага'ми воше'дшей в ко'мнату. -- Что, ве'рно, есть не хоти'те?
-- Мы сию' мину'точку зако'нчим, Ири'на Матве'евна, -- поспеши'ла успоко'ить хозя'йку Аню'та. -- Ма'ше оста'лось распоро'ть оди'н рука'в, a я допа'рываю ю'бку.
-- Ну, ну, конча'йте, без того' и обе'дать не дам.
Че'рез де'сять мину'т Аню'та с Ма'шей пода'ли хозя'йке гру'ду аккура'тно сло'женных лоскутко'в, составля'вших пре'жде пла'тье купчи'хи.
-- A ты, Па'шка, гото'ва? -- спроси'ла Ири'на Матве'евна y свое'й ста'ршей учени'цы.
-- Да нет, ещё не гото'ва, Ири'на Матве'евна, -- плакси'вым го'лосом говори'ла Па'ша, -- две обо'рки наши'ла, a тре'тью не успе'ла!
-- А, не успе'ла! Ну, так и сиди' не е'вши! Я тебя', ма'тушка, от ле'ни вы'лечу! У меня' забу'дешь, как за рабо'той сиде'ть, да языко'м болта'ть!
-- Да что же э'то тако'е, Ири'на Матве'евна, -- жа'ловалась Па'ша, -- вчера' не обе'дала, сего'дня не обе'дать, э'так и с го'лоду помрёшь!
-- Ли'бо помрёшь, ли'бо рабо'тать нау'чишься! -- ре'зко отве'тила Ири'на Матве'евна: -- я так и ма'тери твое'й говори'ла! Со мной шу'тки пло'хи, ты э'то знай!
Суро'вая хозя'йка повела' двух мла'дших де'вочек обе'дать в ку'хню, a голо'дная Па'ша, всхли'пывая, оста'лась за рабо'той.
Обе'д состоя'л из ки'слых щей и варёного карто'феля с со'лью. В госпо'дском до'ме Ма'ша привы'кла к лу'чшей пи'ще, но она' ничего' не е'ла с утра', далеко' прошла'сь и потому' без принужде'ния приняла'сь за жи'дкие щи и сухо'й карто'фель.
По'сле обе'да Ири'на Матве'евна поручи'ла ей перемы'ть и убра'ть посу'ду, Аню'ту посла'ла в ла'вки за ме'лочными поку'пками, a сама' пошла' в мастерску'ю. Испо'лнив да'нные им поруче'ния, мла'дшие де'вочки яви'лись туда' же, и Ири'на Матве'евна засади'ла их за шитье'". При стро'гой хозя'йке в мастерско'й госпо'дствовало по'лное молча'ние, де'вочки не сме'ли ни разгова'ривать, ни останови'ться ни на мину'ту в рабо'те. Ма'ша не привы'кла сиде'ть так до'лго на ме'сте, y неё заболе'ла спина' и голова', она' пло'хо владе'ла иго'лкой, беспреста'нно то коло'ла себе' па'льцы, то пу'тала ни'тку, но стро'гий о'клик ма'тери не дава'л ей отдохну'ть ни мину'ты.
-- Ты чего' зева'ешь по сторона'м? Нечего' мух счита'ть!
Так продолжа'лось до девя'того ча'са ве'чера. Наконе'ц, Ири'на Матве'евна позво'лила де'вочкам ко'нчить и веле'ла убира'ть рабо'ту, пока' она' пойдёт гото'вить у'жин. Ослабе'вшая от го'лода Па'ша вя'ло и ме'дленно скла'дывала рабо'ту; Аню'та бы'стро схвати'ла своё и Маши'но шитье'", сверну'ла все в комо'к, бро'сила на стул, прикры'ла све'рху куско'м коленко'ра, валя'вшегося на столе', и приняла'сь бе'гать из угла' в у'гол по ко'мнате; ви'дно уж о'чень тяжело' бы'ло бе'дной де'вочке сохраня'ть так до'лго неподви'жность, захоте'лось сра'зу вознагради'ть себя'. Ма'ша стоя'ла прислоня'сь к стене', гру'стная и уста'лая. На у'жин Ири'на Матве'евна дала' де'тям оста'тки того' карто'феля, кото'рый они' е'ли за обе'дом, с припра'вою селёдки, да по большо'му куску' хле'ба с ква'сом. Аню'та с жа'дностью пожира'ла э'тот скро'мный у'жин, a Ма'ша охо'тно отдала' полови'ну своёго хле'ба Па'ше, не утоли'вшей го'лода своёй доле'й.
По'сле у'жина, то'лько что де'вочки опя'ть верну'лись в мастерску'ю гото'виться спать, в дверь разда'лся стук, и че'рез не'сколько мину'т в ко'мнату вошла' молода'я, стро'йная де'вушка, оде'тая в све'тлое си'тцевое пла'тье. Э'то была' Гру'ша, ста'ршая сестра' Ма'ши, возвраща'вшаяся со свое'й подённой рабо'ты.
-- Здра'вствуй, Машу'та, -- ла'сково проговори'ла она', целу'я де'вочку в лоб, -- ну что, совсе'м к нам пришла'?
-- Совсе'м, -- ти'хо отвеча'ла Ма'ша.
Пока' де'вочки гото'вили себе' посте'ли на полу' в углу' мастерско'й, a Ири'на Матвеёвна убира'ла ку'хню, Гру'ша привлекла' Ма'шу к себе' и, не'жно обня'в её руко'й, спроси'ла:
-- Ра'да ли ты, ми'лая, что бу'дешь жить до'ма, не y чужи'х люде'й?
-- Не о'чень-то, -- открове'нно отвеча'ла Ма'ша, сра'зу почу'вствовавшая дове'рие к ста'ршей сестре'.
-- Ве'рно, мать была' о'чень строга'? -- с улы'бкой спроси'ла Гру'ша. -- Не огорча'йся э'тим, -- приба'вила она' успокои'тельно, проводя' руко'й по волоса'м Ма'ши: -- мать ведь то'лько с ви'ду така'я суро'вая, a она' тебя' о'чень лю'бит. Она' так тужи'ла, что ты живёшь y чужи'х, так ра'довалась, когда' могла' взять тебя' домо'й. Коне'чно, -- продолжа'ла Гру'ша, ви'дя, что слова' её не разгоня'ют Ма'шиной грусти', -- по'сле жи'зни в госпо'дском до'ме тебе' y нас непригля'дно; да э'то ничего', привы'кнешь. Ведь и там тебе' бы'ло нема'ло го'ря: тебя' и би'ли, и брани'ли, a то'лком никто' ничему' не учи'л; мать тебя' приу'чит к рабо'те; когда' я была' де'вочкой -- и мне от неё достава'лось, a зато' тепе'рь из меня' вы'шла портни'ха хоть куда'! Я и для себя' дово'льно зараба'тываю, и ма'тери помога'ю, и тебе' бу'ду гости'нцев приноси'ть, хо'чешь?
Ма'ша улыбну'лась. Не сто'лько обеща'ние сестры', ско'лько её приве'тливость и ла'ска развесели'ли де'вочку.
Ири'на Матве'евна и Гру'ша спа'ли обыкнове'нно в ку'хне на одно'й крова'ти. Ма'ша должна' была' вме'сте с двумя' други'ми де'вочками ночева'ть на полу' в мастерско'й. Для неё не бы'ло припасено' ни посте'ли, ни поду'шки. Ири'на Матве'евна подостла'ла ей на пол свою' тёплую кацаве'йку и свои' две ю'бки, дала' ей свою' поду'шку и своё одея'ло.
По забо'тливости, с како'й мать устра'ивала для неё посте'ль, Ма'ша я'сно почу'вствовала ра'зницу ме'жду чужи'м до'мом и свои'м, почу'вствовала, что, несмотря' на суро'вое обраще'ние, мать в са'мом де'ле лю'бит её, и тя'жесть, дави'вшая её весь день, исче'зла. На проща'нье Гру'ша ла'сково поцелова'ла её в лоб, и под впечатле'нием э'той ла'ски де'вочка споко'йно усну'ла в родно'м углу'.
На сле'дующее у'тро, в семь часо'в, Ири'на Матвеёвна, совсе'м оде'тая, уже' буди'ла свои'х учени'ц и торопи'ла их скоре'е одева'ться и убира'ть мастерску'ю. Вся се'мья напила'сь жи'денького ко'фе со сня'тым молоко'м и чёрным хле'бом. Гру'ша скрои'ла одно' пла'тье, зака'занное её ма'тери, показа'ла, как сде'лать отде'лку на друго'м пла'тье и поспе'шно ушла' на свою' рабо'ту, a де'вочки должны' бы'ли, по вчера'шнему, засе'сть за шитье'". Суро'вость, вы'сказанная Ири'ной Матвеёвной в пе'рвый день возвраще'ния Ма'ши, не ослабля'лась ни на мину'ту. Когда' она' сама' сиде'ла в мастерско'й, она' не позволя'ла свои'м учени'цам подня'ть головы' от рабо'ты; уходя' же из до'му и'ли да'же из ко'мнаты, она' задава'ла им уро'ки и за неисполне'ние уро'ка оставля'ла их без обе'да и'ли у'жина. Е'сли де'вочка не дово'льно хорошо' и аккура'тно ши'ла, она' заставля'ла её распа'рывать все сде'ланное и, кро'ме того', би'ла её по щека'м и по рука'м. Бе'дные де'вочки си'льно боя'лись свое'й стро'гой хозя'йки, тем болеё, что за них заступи'ться бы'ло не'кому. Аню'та была' сирота', и ро'дственники её упроси'ли Ири'ну Матвеёвну взять её к себе' Христа' ра'ди, так как им не'чем бы'ло корми'ть её, a Па'ша уже' пре'жде учи'лась в двух магази'нах и была' вы'гнана отту'да за ле'ность и попы'тки красть оста'тки ма'терии. Мать, отдава'я её к Ири'не Матвеёвне, проси'ла об одно'м, что'бы та как мо'жно стро'же обраща'лась с ней, и, гла'вное, не отсыла'ла её от себя'. С Ма'шей Ири'на Матвеёвна обраща'лась не'сколько мя'гче, чем с чужи'ми; она' выбира'ла для неё са'мую лёгкую рабо'ту, почти' не би'ла её, ра'зве так, для ви'ду, хло'пнет по руке', и, замеча'я уста'лость де'вочки, ча'сто посыла'ла её за каки'ми-нибудь поку'пками, и'ли дава'ла ей лёгкие хозя'йственные поруче'ния.
-- Пе'рвое вре'мя нельзя' не побалова'ть ребёнка, -- говори'ла она' Гру'ше: -- она' ведь ещё невелика', да гла'вное, и не привы'кла к на'шей жи'зни.
Ма'ша во'все не замеча'ла э'того баловства'. Несмотря' на лёгкие послабле'ния ма'тери, рабо'та си'льно утомля'ла её. Ча'сто, встава'я с ме'ста к обе'ду, она' чу'вствовала таку'ю тя'жесть в голове', что почти' ничего' не могла' есть, a выходя' на у'лицу за како'й-нибудь поку'пкой, не'сколько мину'т е'ле дви'гала но'ги, оцепене'вшие от до'лгого сиде'нья. Боя'лась она' мать не то'лько не ме'ньше, a да'же бо'льше, чем други'е де'вочки; все мы'сли её бы'ли напра'влены на то, что'бы избежа'ть бра'ни и наказа'ний. Когда' Ири'на Матвеёвна выходи'ла за че'м-нибудь из ко'мнаты, и Па'ша с Аню'той начина'ли игра'ть, и'ли бе'гать, "что'бы отвести' ду'шу", как они' говори'ли. Ма'ша ре'дко сле'довала их приме'ру, она' продолжа'ла своё де'ло, никогда' не осме'ливаясь да'же пожа'ловаться на уста'лость.
-- Ну что, Машу'та, привыка'ешь к рабо'те? -- спра'шивала y неё ве'чером Гру'ша.
-- Ничего', привыка'ю, -- со вздо'хом отвеча'ла де'вочка.
Она' и в са'мом де'ле понемно'гу привыка'ла, иго'лка ходи'ла послу'шнее в руке' её, на ни'тках ре'же завя'зывались узелки', сте'жки ложи'лись ме'льче и ровнеё, голова' и спина' боле'ли не так си'льно, но на душе' её бы'ло все-та'ки тяжело', она' ду'мала об одно'м, как бы аккуратнеё срабо'тать, жела'ла одного' -- избежа'ть стро'гости ма'тери.
Глава' III

Раз ка'к-то Ири'не Матве'евне ну'жно бы'ло отнести' рабо'ту к Светло'вым, и в то же вре'мя она' ждала' к себе' одну' зака'зчицу, так что не могла' отлучи'ться из до'ма.
-- Пошли'те к Светло'вым Ма'шу, -- посове'товала ма'тери Гру'ша, -- она' ра'да бу'дет повида'ть ста'рых знако'мых.
Ири'на Матве'евна испо'лнила сове'т ста'ршей до'чери, и Ма'ша, нагру'женная дово'льно больши'м узло'м, была' отпра'влена к Светло'вым со стро'гим нака'зом не заси'живаться там, a как мо'жно скоре'й возвраща'ться домо'й.
Гру'ша ве'рно угада'ла, что Ма'ша с удово'льствием шла повида'ться со свои'ми ста'рыми знако'мыми. Никого' там она' осо'бенно не люби'ла, но ей прия'тно бы'ло увида'ть всех, не исключа'я и ста'рого ворчуна-ла'кея, часте'нько покола'чивавшего её за ду'рно вы'чищенные сапоги', но зато' никогда' не забыва'вшего угости'ть её сла'дким оста'тком с ба'рского стола'; ей прия'тно бы'ло опя'ть побыва'ть в све'тлой, просто'рной де'тской, узна'ть, каково' у'чится Лиза'нька, загляну'ть в кни'жный шкаф, доставля'вший ей так мно'го наслажде'ний.
"Мо'жет быть, ба'рышни позво'лят мне взять каку'ю-нибудь кни'жку почита'ть", -- ду'мала де'вочка, и румя'нец удово'льствия показа'лся на щека'х её и, несмотря' на тяжёлый у'зел, она' шла таки'м бо'дрым, ско'рым ша'гом, каки'м ещё ни ра'зу не ходи'ла по поруче'нию ма'тери.
Рабо'та, по'сланная к Светло'вым Ири'ной Матве'евной, предназнача'лась для куха'рки и для го'рничной. Ма'ша сдала' им в ку'хне свой у'зел, и, пока' они' зани'мались рассма'триванием и при'меркой обно'в, сама' она' пробрала'сь по знако'мому коридо'ру в де'тскую. Там сиде'ла одна' Ли'за, запла'канная, рассе'рженная. Она' о'чень обра'довалась Ма'ше, ла'сково поздоро'валась с ней и тотча'с же начала' поверя'ть ей свои' го'рести.
-- Е'сли бы ты зна'ла, кака'я я несча'стная, -- жа'ловалась она', -- предста'в себе', все на'ши пое'хали в Гости'ный двор: ма'менька бу'дет покупа'ть но'вые пла'тья нам с Варе'й, a меня' проти'вная гуверна'нтка оста'вила до'ма! Э'такая она' злю'чка отврати'тельная! И за что наказа'ла! Говори'т, что я в кла'ссе невнима'тельна, не слу'шаю, что она' объясня'ет! О'чень ну'жно слу'шать! Тя'нет, тя'нет таку'ю ску'ку, что беда'. Вот смотри': задала' мне сде'лать арифмети'ческие зада'чи без неё, a как я бу'ду де'лать, я их совсе'м не понима'ю!
-- О'чень тру'дные? Покажи'те-ка! -- полюбопы'тствовала Ма'ша.
Ли'за показа'ла ей кни'гу, в кото'рой бы'ли отме'чены карандашо'м зада'чи, за'данные ей.
-- Э, да э'то совсе'м не тру'дно! -- вскрича'ла Ма'ша, прочита'в пе'рвую зада'чу: -- хоти'те я вам помогу'?
-- Ду'шенька, Ма'шенька, помоги'! -- обра'довалась Ли'за: -- с тобо'й вме'сте мне так хорошо' бы'ло гото'вить уро'ки!
Де'вочки усе'лись за стол. Ма'ша забы'ла и мать, и её приказа'ние скоре'й возвраща'ться домо'й и вполне' погрузи'лась в своё люби'мое заня'тие -- разреше'ние запу'танных арифмети'ческих зада'ч. Она' счита'ла бы'стро и в то же вре'мя не забыва'ла объясня'ть своёй ма'ленькой подру'ге весь ход де'йствия. С её по'мощью Ли'за без труда' испо'лнила большу'ю часть уро'ка. Но вот на одно'й зада'че вы'шла остано'вка.
-- Я не зна'ю, как э'то сосчита'ть, -- с недоуме'нием сказа'ла Ма'ша, -- э'то что'-то но'вое! Ве'рно, гуверна'нтка объясня'ла вам из арифме'тики что'-нибудь, чего' я не слыха'ла?
-- То'-то и есть, что объясня'ла, -- подтверди'ла Ли'за, -- да'же два ра'за объясня'ла, то'лько мне лень бы'ло слу'шать, за э'то-то она' меня' и наказа'ла!
-- Ах, Лизаве'та Петро'вна, да отчего' же вы не послу'шали, -- с сожале'нием вскрича'ла Ма'ша, -- мне бы рассказа'ли, мы бы с ва'ми вме'сте и сосчита'ли!
-- Не беда', ещё раз объясни'т, -- небре'жным го'лосом отвеча'ла Ли'за, -- вед я и так реши'ла четы'ре зада'чи, a она' задала' всего' шесть, э'того дово'льно.
-- Позво'льте, я попро'бую, мо'жет быть, я ка'к-нибудь и приду'маю, -- попроси'ла Ма'ша.
Ли'за оста'вила её над кни'гою, a сама', дово'льная тем, что пригото'вила бо'льше полови'ны уро'ка, приняла'сь бе'гать и скака'ть по ко'мнате.
До'лго лома'ла себе' бе'дная Ма'ша го'лову над тру'дным вычисле'нием: зада'чи бы'ли сло'жные, с запу'танными усло'виями, с больши'ми чи'слами и реша'лись посре'дством деле'ния, о кото'ром она' не име'ла никако'го поня'тия.
-- Да брось ты э'то! -- вскрича'ла беззабо'тная Ли'за: -- за'втра О'льга Семено'вна мне опя'ть объясни'т то, чего' я не слу'шала сего'дня, и тогда' я суме'ю сде'лать э'ти зада'чи!
-- A я'-то? Мне никто' не объясни'т! Я так и не бу'ду э'того знать! -- с отча'янием в го'лосе проговори'ла Ма'ша.
Ли'за с удивле'нием посмотре'ла на неё. Уны'лый вид Ма'ши порази'л де'вочку.
-- Е'сли тебе' так хо'чется э'то узна'ть, -- сказа'ла она', -- так я могу', пожа'луй, дать тебе' кни'гу, где э'то все напи'сано; то'лько о'чень непоня'тно напи'сано, я про'бовала чита'ть, да ничего' не поняла'. Мо'жет быть, ты поймёшь.
Глаза' Ма'ши заблиста'ли ра'достью.
-- Да'йте, да'йте. ба'рышня, -- проси'ла она', -- я не разорву' и не запа'чкаю ва'шу кни'гу; я вам в це'лости отда'м её.
-- A по мне хоть совсе'м не отдава'й, -- беззабо'тно отвеча'ла Ли'за, -- гуверна'нтка ведь объясня'ет нам арифме'тику сама', без кни'ги, a пона'добится, так ма'менька ку'пит.
-- Вы мне, мо'жет быть, и ещё каки'х-нибудь книг дади'те почита'ть? -- ро'бко попроси'ла Ма'ша.
-- Хорошо', то'лько ты, ка'жется, уж все на'ши кни'ги перечита'ла; а, впро'чем, поищи' сама'.
Обра'дованная э'тим позволе'нием, Ма'ша перешла' в кла'ссную ко'мнату и приняла'сь перебира'ть шкаф, напо'лненный кни'гами. Ли'за сказа'ла пра'вду, больша'я часть э'тих книг давно' чи'тана и перечи'тана е'ю. Но вот кни'га, кото'рую она' начала' в тот са'мый день, когда' мать взяла' её от Светло'вых; э'ту на'до зако'нчить, a вот э'та но'вая, a э'ти она' чита'ла, но давно' и пло'хо поняла', на'до перечита'ть. Де'вочка отложи'ла четыре-пя'ть книг и ста'ла перели'стывать шесту'ю. Э'то была' та'кже нови'нка. Ма'ша прочла' страни'цу, две и так заинтересова'лась чте'нием, что не могла' отойти' от шка'фа. Вре'мя шло, она' его' не замеча'ла и простоя'ла бы так не'сколько часо'в пе'ред шка'фом с откры'той кни'гой в рука'х, но Ли'за помеша'ла ей.
-- Ты ещё не ушла'! -- вскрича'ла она', -- a на'ши прие'хали. Ну что вы'брала себе' кни'гу?
Ма'ша вздро'гнула. Увлёкшись чте'нием, она' забы'ла, что по'слана к Светло'вым за де'лом на мину'ту, что стро'гой гуверна'нтке неприя'тно бу'дет заста'ть её вме'сте со свое'й воспи'танницей. Тепе'рь все э'то сра'зу пришло' ей на па'мять. Она' на'скоро распроща'лась с Ли'зой, собрала' кни'ги, кото'рые вы'просила себе' для чте'ния, и поспеши'ла уйти' пре'жде, чем господа' подняли'сь на ле'стницу.
Домо'й Ма'ша шла ещё бодре'е и веселе'е, чем к Светло'вым. Она' не ду'мала ни о ма'тери, ни об ожида'вшей её рабо'те, она' мечта'ла об одно'м -- скоре'й приня'ться за чте'ние тех книг, кото'рые дала' ей Ли'за, скоре'й узна'ть то "но'вое", кото'рое помогло' бы ей реши'ть Лизи'ны зада'чи. С ра'достным се'рдцем вбежа'ла она' на ле'стницу и постуча'ла в дверь свое'й кварти'ры. Мать сама' отвори'ла ей.
-- Наси'лу-то притащи'лась! -- закрича'ла она'. едва' де'вочка ступи'ла в тёмную пере'днюю. -- Ты где э'то шля'лась, а?
Ошеломлённая серди'тою встре'чей ма'тери, Ма'ша стоя'ла неподви'жно, не говоря' ни сло'ва.
-- Да ты чего' же исту'каном стои'шь, него'дная девчо'нка! -- крича'ла Ири'на Матвеёвна и, схвати'в де'вочку за ру'ку, втащи'ла её в мастерску'ю. -- Я тебе' что нака'зывала, когда' посыла'ла тебя' к Светло'вым, а? Ты ушла' из до'му в деся'том ча'су, a тепе'рь уж второ'й! Где ты была'? Говори' сейча'с! Да говори' же! Отвеча'й, когда' мать спра'шивает!
Она' взяла' Ма'шу за у'хо и приняла'сь со всей си'лы трясти' её.
-- Я была' y Светло'вых! -- прерыва'ющимся го'лосом проговори'ла Ма'ша. Кни'ги, кото'рые она' бе'режно прижима'ла к себе', вы'скользнули из рук и упа'ли на пол.
-- Э'то ещё что? -- закрича'ла Ири'на Матве'евна, уви'дев их, -- что ты тако'е притащи'ла? Ты y госпо'д кни'жками балова'лась, так ду'маешь, я и здесь тебе' э'то позво'лю; нет, ма'тушка, не жди! я ду'рь-то из тебя' вы'бью!
Она' подняла' кни'ги. Ма'ша вообрази'ла, что мать собира'ется вы'бросить их, и для спасе'ния их собрала' всю сме'лость, како'й y неё не хвата'ло для защи'ты са'мой себя'.
-- Ма'менька, ма'менька, не броса'йте их! -- закрича'ла она', хвата'я Ири'ну Матве'евну за ру'ку: -- э'то кни'ги ба'рышень!
-- Ду'ра! С како'й ста'ти мне их броса'ть, -- отвеча'ла Ири'на Матве'евна, -- то'лько тебе' не вида'ть их, как свои'х уше'й!
Она' откры'ла я'щик комо'да, положи'ла в него' кни'ги, заперла' его' на ключ и су'нула ключ к себе' в карма'н.
-- Ну. ты чего' же стои'шь? -- обрати'лась она' к Ма'ше, с немо'ю го'рестью следи'вшей за все'ми её движе'ниями. -- Ма'ло тебе', что це'лое у'тро прогуля'ла. Скоре'й принима'йся y меня' за рабо'ту! Вон я тебе' пригото'вила ю'бку, доше'й её!
Ма'ша поко'рно села' за рабо'ту, но занима'ться шитьём внима'тельно она' не могла'. Она' вспо'мнила те два часа', кото'рые то'лько что провела' в до'ме Светло'вых, вспо'мнила те весёлые мы'сли, с каки'ми шла домо'й, -- и суро'вость ма'тери каза'лась ей вдво'е оби'днее обыкнове'нного. Пусть бы её брани'ли, би'ли -- она' безро'потно перенесла' бы э'то; но отня'ть y неё кни'ги, запрети'ть ей чита'ть, -- э'то бы'ло жесто'ко, сли'шком жесто'ко! Она' не сме'ла пла'кать, хотя' сле'зы души'ли её и беспреста'нно застила'ли ей глаза'. Рука' её с иго'лкой дви'галась машина'льно, но она' сама' не зна'ла, что и как шьет.
Пришло' вре'мя обе'да. Ири'на Матве'евна ста'ла осма'тривать рабо'ту свои'х учени'ц.
-- Что э'то ты тако'е наде'лала! -- вскрича'ла она', подходя' к Ма'ше. -- Смотри', ме'рзкая девчо'нка, ведь y тебя' все швы напра'во! Ах ты, него'дница!
Она' уда'рила Ма'шу по щеке' и приказа'ла вме'сто обе'да распа'рывать сши'тое.
Пока' мать и остальны'е де'вочки е'ли в ку'хне, Ма'ша остава'лась в мастерско'й. Тепе'рь она' уже' не могла' бо'льше сде'рживаться. Отбро'сив в сто'рону рабо'ту и положи'в го'лову на стол, она' гро'мко зарыда'ла. Обе'д ко'нчился, все опя'ть приняли'сь за рабо'ту, a Ма'ша все пла'кала и пла'кала...
-- Да что же э'то бу'дет! -- вскрича'ла Ири'на Матвеёвна, снача'ла жале'вшая дочь и про'бовавшая утеша'ть её, но, наконе'ц, вы'веденная из терпе'ния её, как она' мы'сленно называ'ла, "упря'мством". -- Ко'нчишь ли ты свой рев? Смотри', Ма'шка, не серди' меня', a то я разде'лаюсь с тобо'й по-сво'йски.
От до'лгих слез Ма'ша ка'к-то ослабе'ла; она' боя'лась, что мать опя'ть ста'нет бить её, и что'бы её оста'вили в поко'е, приняла'сь ко`е-ка'к за рабо'ту. Рабо'тала она', коне'чно, о'чень ти'хо и так ду'рно, что ве'чером Ири'на Матвеёвна опя'ть поби'ла её и, как то'лько Гру'ша вошла' в ко'мнату, тотча'с же ста'ла жа'ловаться ей на ле'ность и упря'мство де'вочки. При ма'тери Гру'ша молча'ла, что'бы ещё бо'льше не рассерди'ть её, но как то'лько та вы'шла из мастерско'й, она' то'тчас же ла'сково обрати'лась к сестре'.
-- Полно', не огорча'йся так, бе'дненькая, -- говори'ла она', с сострада'нием гля'дя на её бле'дное запла'канное ли'чико, -- постара'йся за'втра полу'чше рабо'тать, a в воскресе'нье, я попрошу', что'бы мать пусти'ла тебя' со мной погуля'ть. Смотри', я тебе' принесла' гости'нца: сего'дня мне да'ли за обе'дом кусо'к сла'дкого пирога', я тебе' его' принесла', пое'"шь, ми'лая, да и ложи'сь спать, ишь как напла'калась! Ла'ска сестры' оживи'ла Ма'шу.
-- Гру'ша, -- говори'ла она', ласка'ясь к ней, -- ты така'я до'брая, сде'лай мне большу'ю ми'лость, попроси' мать, что'бы она' отдала' мне кни'ги, кото'рые я принесла' от Светло'вых; я хоть в воскресе'нье почита'ю их!
-- Хорошо', хорошо', я попрошу', -- обеща'ла Гру'ша, -- a ты постара'йся за'втра полу'чше рабо'тать, что бы не серди'ть мать!
Ма'ша засну'ла, успоко'енная наде'ждой, что её сокро'вище бу'дет возвращено' ей, и на друго'й день удиви'ла мать свои'м прилежа'нием и испра'вностью.
"Ишь, ше'лковая ста'ла, ду'мала она', с удово'льствием погля'дывая на то, как бы'стро лета'ла иго'лка в рука'х де'вочки, как разгоре'лись её щеки' от уси'ленной рабо'ты. -- Нет, с ребя'тами без стро'гости нельзя'; не бей их, так они' ничему' и не нау'чатся!"
Ей и в го'лову не приходи'ло, что во'все не страх побо'ев подстрека'л Ма'шу к прилежа'нию.
Воскресе'нье не могло' счита'ться вполне' свобо'дным днем для учени'ц Ири'ны Матве'евны. Они' должны' бы'ли тща'тельнее обыкнове'нного убира'ть мастерску'ю, ходи'ли вме'сте с хозя'йкой в це'рковь к обе'дне, зате'м и'ли ши'ли что'-нибудь на сами'х себя', и'ли сопровожда'ли Ири'ну Матве'евну и Гру'шу, обыкнове'нно разноси'вших в э'тот день рабо'ту к свои'м зака'зчицам. То'лько ве'чером предоставля'лась им свобо'да и возмо'жность отдохну'ть от це'лой неде'ли трудо'в. По воскре'сным вечера'м и'ли Ири'на Матве'евна с Гру'шей уходи'ли куда'-нибудь в го'сти, и'ли, ещё ча'ще, са'ми прини'мали y себя' госте'й. На рабо'чий стол в мастерско'й постила'лась чи'стая ска'терть, на неё ста'вился огро'мный кофе'йник с ча'шками и стака'нами по числу' прису'тствовавших, моло'чник уже' не с молоко'м, как в бу'дни, a со сли'вками, како'й-нибудь пиро'г и иногда' таре'лка с дешёвым ла'комством, с пря'никами и с оре'хами. Го'сти бы'ли все лю'ди бе'дные, неприхотли'вые, счита'вшие тако'е угоще'ние вполне' удовлетвори'тельным и по'сле це'лой неде'ли трудо'в с наслажде'нием отводи'вшие ду'шу в ми'рной бесе'де о свои'х и чужи'х дела'х. Де'вочкам позволя'лось остава'ться тут же и прини'мать уча'стие в э'той бесе'де, но они' предпочита'ли, получи'в свою' до'лю угоще'ния, удаля'ться в ку'хню и забавля'ться по-сво'ему, пода'льше от хозя'йки. Там, несмотря' на тесноту', y них начина'лась возня' и беготня', пока', наконе'ц, утоми'вшись, шалу'нья Аню'та не прини'мала предложе'ния Па'ши засе'сть за ка'рты. Выта'скивалась заса'ленная коло'да карт, и о'бе де'вочки прини'мались с больши'м оживле'нием обы'грывать друг дру'га в дурака' и в свои' ко'зыри.
Весь ве'чер суббо'ты, все у'тро воскресе'нья Ма'ша погля'дывала заи'скивающими глаза'ми на Гру'шу и не'сколько раз ти'хо шепну'ла ей: "Когда' же ты попро'сишь?" Наконе'ц, уже' по'сле обе'да Гру'ша успоко'ила её:
-- Зако'нчи скоре'й рабо'ту, кото'рую задала' тебе' мать, -- сказа'ла она', -- и пото'м она' отда'ст тебе' кни'ги, но то'лько на сего'дня: она' говори'т, что е'сли ты бу'дешь чита'ть по бу'дням, так тебе' рабо'та не пойдёт в го'лову.
Ма'ша и тем была' дово'льна. Она' исколо'ла себе' все па'льцы, торопя'сь как мо'жно скоре'й доши'ть свою' на'волочку, и с бью'щимся се'рдцем подала' её ма'тери.
-- Ишь, как скве'рно сши'ла, -- заме'тила Ири'на Матве'евна, разгля'дывая ко'нченную рабо'ту, -- ну, да сама' для себя', a тепе'рь что же? Неу'жто чита'ть бу'дешь? Посиди' лу'чше с гостя'ми и'ли поигра'й с де'вочками, на'до же тебе' отдохну'ть.
-- Нет уж, ма'менька, да'йте мне, пожа'луйста, кни'ги, -- чуть не со слеза'ми на глаза'х проси'ла Ма'ша.
-- Да на тебе', бери', ко'ли хо'чешь, но смотри', э'то тебе' то'лько по пра'здникам, a в бу'дни я не позво'лю кни'гами балова'ться. Ты насмотре'лась, как ба'рышни чита'ли, так и тебе' того' же хо'чется. A ты должна' по'мнить, что ты не ба'рышня, что тебе' на'до рабо'тать да свои'ми труда'ми хлеб зараба'тывать; не век бу'дешь на ше'е ма'тери сиде'ть.
Стук в дверь, возвеща'вший прихо'д пе'рвой го'стьи, прерва'л речь Ири'ны Матве'евны. Ма'ша забрала' свои' кни'ги и усе'лась с ни'ми в са'мый да'льний у'гол мастерско'й, в наде'жде, что на неё не обратя'т внима'ния.
Не ту'т-то бы'ло: вид де'вочки, углуби'вшейся в чте'ние, заинтересова'л госте'й Ири'ны Матвеёвны; ка'ждый из них почёл свои'м до'лгом подойти' к Ма'ше, расспроси'ть, что она' чита'ет, y кого' вы'училась и вы'разить по э'тому по'воду своё одобре'ние и'ли неодобре'ние. Ири'на Матвеёвна, со своёй стороны', не понима'ла, что'бы мо'жно бы'ло меша'ть тако'му пустя'чному де'лу, как чте'ние; она' беспреста'нно подзыва'ла к себе' дочь, то заставля'ла её расска'зывать каки'е-нибудь подро'бности её жи'зни y Светло'вых, то поруча'ла ей подноси'ть таре'лки гостя'м, то посыла'ла её за че'м-нибудь в ку'хню. Ма'ше приходи'лось остана'вливаться на полуфра'зе и по не'сколько раз перечи'тывать одну' и ту же страни'цу. Наконе'ц, ви'дя, что при гостя'х чте'ние не мо'жет идти' на лад, она' взяла' кни'гу и перешла' в ку'хню, где Па'ша с Аню'той уже' сража'лись в "дурака'".
-- А, Ма'ша, иди', иди' скоре'й к нам; чего' ты там торча'ла, я и тебе' сдам, втроём игра'ть веселе'е! -- закрича'ла ей Аню'та.
-- Мне не хо'чется игра'ть, -- отозвала'сь Ма'ша, -- y меня' кни'га, я чита'ю.
-- Кни'га? -- Аню'та ско'рчила грима'су: -- заня'тная?
-- Да, о'чень.
-- Ну, так, пожа'луй, почита'й нам, мы послу'шаем, игра'ть и по'сле успе'ем.
Ма'ша с удово'льствием испо'лнила жела'ние подру'г и начала' для них перечи'тывать сначала' расска'з, уже' до полови'ны изве'стный ей са'мой.
Не успе'ла она' дойти' до конца' тре'тьей страни'цы, как Па'ша гро'мко зевну'ла:
-- А, ску'ка кака'я! -- проговори'ла она', потя'гиваясь -- незаня'тная y тебя' кни'жка да и мудрёная кака'я-то, слова' все непоня'тные.
-- Брось кни'гу, дава'й весели'ться! -- вскрича'ла Аню'та и, набро'сившись на Ма'шу, приняла'сь щекота'ть и тормоши'ть её. Ма'ше пришло'сь, действи'тельно, бро'сить кни'гу, что'бы отбива'ться от неугомо'нной шалу'ньи; э'то удало'сь ей, благодаря' Па'ше, кото'рая жа'ждала возврати'ться к своему' люби'мому заня'тию -- ка'ртам и, по'сле непродолжи'тельной дра'ки, усмири'ла наконе'ц Аню'ту. Начала'сь игра' в свои' ко'зыри, и Ма'ша наде'ялась, что хоть тепе'рь её оста'вят в поко'е. Де'вочки, действи'тельно, игра'ли без неё, но зато' беспреста'нно зва'ли её, пока'зывали ей свои' ка'рты, спра'шивали y неё сове'та. Не отвеча'ть им, зна'чило вы'звать с их сто'роны насме'шки, брань, мо'жет быть, да'же дра'ку, и Ма'ша отвеча'ла на их вопро'сы, стара'ясь раздели'ть своё вни'мание ме'жду их игро'й и свои'м чте'нием. Э'то сто'ило ей больши'х уси'лий, y неё разболе'лась голова', и, когда' пришло' вре'мя ложи'ться спать, она' чу'вствовала себя' совсе'м уста'лой.
-- Ну, что, -- спроси'ла y неё Гру'ша, -- начита'лась свои'х кни'жек?
Ма'ша рассказа'ла сестре', как неудо'бно ей бы'ло занима'ться чте'нием.
-- Что де'лать, голу'бушка, -- отвеча'ла Гру'ша: -- мать пра'вду говори'т, что ты не за своё де'ло берёшься. Кни'жки де'ло ба'рское, a мы и так дово'льно спи'ну гнем над рабо'той, нам в пра'здник на'добно отдохну'ть, повесели'ться, a не за но'вое де'ло бра'ться.
-- Неуже'ли она' пра'вду говори'т, -- ду'мала Ма'ша, лёжа в посте'ли, -- неуже'ли мне так-та'ки и ду'мать об уче'нии нельзя'. Неуже'ли всю жизнь шить, шить и ничего' бо'льше?..
И вспо'мнилось де'вочке, как, живя' y Светло'вых, она' наде'ялась вы'учиться всему', чему' учи'лись ба'рышни, как успе'шно шло y неё э'то уче'ние, как она' мечта'ла со вре'менем сама' сде'латься учи'тельницей, беспреста'нно приобрета'ть но'вые зна'ния и сообща'ть их други'м. A вме'сто э'того ей говоря'т, что она' должна' быть швее'й, и она' сама' чу'вствует, что ей нет возмо'жности сде'латься че'м-нибудь други'м!..

Глава' IV

Однообра'зно потяну'лась жизнь Ма'ши, Це'лые дни должна' она' была' проси'живать за ску'чной, утоми'тельной рабо'той, под постоя'нным стра'хом бра'ни и'ли наказа'ний; по воскресе'ньям она' могла' чита'ть недо'лго, уры'вками, беспреста'нно слы'ша насме'шки и'ли неодобре'ние за своё глу'пое заня'тие. Она' рабо'тала усе'рдно и приле'жно, что'бы угоди'ть ма'тери, но шитье'" не доставля'ло ей ни мале'йшего удово'льствия; её удивля'ло да'же, когда' Аню'та выпра'шивала y Ири'ны Матвеёвны позволе'ние на'шивать на пла'тье каку'ю-нибудь нра'вившуюся ей отде'лку и восхища'лась свои'м произведе'нием, и'ли когда' Гру'ша глубокомы'сленно разду'мывала, како'го фасона' лу'чше сшить зака'занное ей пла'тье. Чте'ние та'кже бы'ло гора'здо менеё пре'жнего прия'тно для де'вочки; ча'сто шум круго'м меша'л ей вду'маться в прочи'танное и вполне' поня'ть его', иногда' ей приходи'лось закрыва'ть кни'гу на са'мом интере'сном ме'сте и му'читься, не сме'я це'лую неде'лю откры'ть её. Кро'ме того', и кни'ги бы'ло ей о'чень тру'дно достава'ть: мать не пуска'ла её к Светло'вым, приходи'лось ждать, что'бы Гру'ша сходи'ла к ним и вы'просила y них чего'-нибудь ей почита'ть. Гру'ша, сама' безгра'мотная, не могла' выбира'ть для сестры' книг, a Варя' и Ли'за дава'ли, что пе'рвое попада'лось им под ру'ку, не забо'тясь о том, знако'мое и'ли незнако'мое э'то для Ма'ши. Ма'ша не жа'ловалась и не ропта'ла: она' пони'мала, что мать её бедна' и не мо'жет доставля'ть ей сре'дства жить так, как ей хо'чется; пони'мала, что ей необходи'мо и рабо'тать, и приуча'ться к трудово'й жи'зни, но ей все-та'ки бы'ло стра'шно тяжело'. Она' поко'рно исполня'ла все приказа'ния Ири'ны Матвеёвны, приле'жно ши'а по не'скольку часо'в кря'ду, не остана'вливаясь ни на мину'ту, не ворча'ла, как Па'ша, когда' приходи'лось распа'рывать сши'тое и'ли проси'живать за рабо'той до'льше обыкнове'нного; идя' с каки'м-нибудь поруче'нием, не остана'вливалась, как Аню'та, поигра'ть на у'лице и на дворе' с соседски'ми детьми'; она' была' тиха', молчали'ва, она' ре'дко пла'кала и то бо'льше по ноча'м, когда' все спа'ли, но она' была' постоя'нно грустна' и заду'мчива, заме'тно худе'ла и бледне'ла.
-- Что э'то с на'шей Ма'шей. -- замеча'ла иногда' Гру'ша ма'тери: -- кака'я она' все бле'дная да печа'льная, не тру'дно ли ей рабо'тать?
-- Полно', что за труд, -- успока'ивала Ири'на Матвеёвна: -- она' рабо'тает не бо'льше други'х, a что она' де'вочка ти'хая, сми'рная, так и сла'ва Бо'гу. Не всем же быть та'ким шальны'м, как Аню'тка. Машу'тка y меня' о'чень привы'кла к шитью', ужо' го'дика че'рез три, четы'ре отда'м её в тот же магази'н, где ты учи'лась, так из неё вы'йдет та'кая мастери'ца, что чу'до!
Гру'ша смотре'ла на потускне'вшие глаза' и осу'нувшееся ли'чико де'вочки и сомни'тельно пока'чивала голово'й.
Так прошёл це'лый год. В одно' воскресе'нье Ири'на Матвеёвна, возврати'вшись из це'ркви, поручи'ла трем де'вочкам разнести' рабо'ту зака'зчицам, a сама', про'тив обыкнове'ния, оста'лась с Гру'шей до'ма. Ма'ше пришло'сь протащи'ть дово'льно тяжёлый у'зел на друго'й коне'ц го'рода, и она' возвраща'лась си'льно уста'лая. В дверя'х пере'дней её встре'тила мать и сестра'. Де'вочка сра'зу заме'тила, что случи'лось что'-то осо'бенное: о'бе они' бы'ли оде'ты по-пра'здничному; несмотря' на запла'канные глаза', Ири'на Матвеёвна име'ла вид торжеству'ющий; лицо' Гру'ши, покры'тое я'рким румя'нцем, сия'ло сча'стьем.
-- Иди' скоре'й, Машу'та, -- обрати'лась к де'вочке мать, -- поздра'вь Гру'шеньку. Бог посла'л ей сча'стья: она' выхо'дит за'муж!
-- За'муж? -- переспроси'ла Ма'ша, с недоуме'нием гля'дя на сестру'.
Гру'ша обняла' де'вочку и рассказа'ла, что сего'дня приходи'л сва'таться за неё молодо'й хозя'ин сосе'дней ме'лочной ла'вки; и он, и Гру'ша уже' давно' бы'ли знако'мы и давно' нра'вились друг дру'гу; но молодо'й челове'к не реша'лся жени'ться, пока' не вы'платил до'лга, сде'ланного им для заведе'ния торго'вли, и не стал вполне' со'бственником свое'й ла'вки.
-- Вчера' он отнёс после'дние сто рубле'й, -- расска'зывала Гру'ша, -- a сего'дня и пришёл сва'таться. Хо'чет сва'дьбу сыгра'ть поскоре'й, непреме'нно в бу'дущем ме'сяце: тако'й до'брый, даёт мне де'нег на прида'ное, за'втра принесёт; тепе'рь уж я бу'ду не на други'х шить, a сама' на себя'!
-- Да, уж бу'дет тебе' гнуть спи'ну над рабо'той: хозя'йкой заживёшь, купчи'хой, -- ра'достно проговори'ла Ири'на Матве'евна. -- Пожа'луй, загорди'шься, и нас с Машу'той позабу'дешь?
-- Полноте', ма'менька, как вам не сты'дно! -- оби'делась Гру'ша.
Суро'вый, стро'гий поря'док, госпо'дствовавший в кварти'ре Ири'ны Матвеёвны, был нару'шен. Гру'ша переста'ла ходи'ть на рабо'ту, она' помога'ла ма'тери зако'нчить её зака'зы, a Ири'на Матвеёвна со свои'ми учени'цами принима'ла де'ятельное уча'стие в шитье'" её прида'ного. Рабо'та шла ве'село. Гру'ша всех оживля'ла свои'м прису'тствием; при ней в мастерско'й слы'шался и смех, и пе'сни, и разгово'ры. Ири'на Матвеёвна, ра'дуясь сча'стью до'чери, забы'ла на вре'мя свою' обы'чную суро'вость, a де'вочки ши'ли охо'тно, что'бы угоди'ть неве'сте. По вечера'м приходи'л Па'вел Васи'льевич -- жени'х, приноси'л пода'рки, гости'нцы, заводи'л пе'сни, игры', забавля'лся ша'лостями Аню'ты, ласка'л Ма'шу, называ'я её сестри'цей. Все каза'лись таки'ми счастли'выми, то'чно для всех должна' бы'ла нача'ться но'вая жизнь, a ме'жду тем день, назна'ченный для сва'дьбы, бы'стро приближа'лся. Ма'ша ожида'ла его' со стра'хом: за ним должна' бы'ла потяну'ться пре'жняя однообра'зная, тяжёлая жизнь, не скра'шиваемая для неё да'же прису'тствием до'брой, ла'сковой Гру'ши.
Накану'не сва'дьбы, проща'ясь с сестро'й на ночь, она' прижа'лась к груди' её и го'рько, го'рько запла'кала. Гру'ша была' тро'нута.
-- Не плачь, голу'бушка, -- утеша'ла она' де'вочку, -- ведь мы бу'дем ча'сто ви'деться; я попрошу' мать отпуска'ть тебя' ко мне и сама' бу'ду к вам приходи'ть. Па'вел Васи'льевич о'чень до'брый: он обеща'л мне помо'чь ма'меньке, устро'ить так, что'бы она' не нужда'лась, и ты ему' о'чень нра'вишься, -- он все хо'чет сде'лать тебе' како'й-нибудь хоро'ший пода'рок; ты приду'май, чего' бы тебе' хоте'лось? Он говори'т: я за деньга'ми не постою'!
У Ма'ши мелькну'ла в голове' одна' мысль, одно' жела'ние, но она' бы'стро отогнала' их, как неле'пые, и отказа'лась от пода'рка.
Па'вел Васи'льевич сдержа'л обеща'ние, кото'рое дал неве'сте. Че'рез неде'лю по'сле сва'дьбы y одного' из о'кон мастерско'й Ири'ны Матвеёвны появи'лась больша'я шве'йная маши'нка о'чень удо'бного устро'йства. Лу'чше э'того пода'рка тру'дно бы'ло приду'мать что'-нибудь для бе'дной швеи'. Шитье'" на маши'не шло чи'ще и, гла'вное, гора'здо быстре'е, чем на рука'х. С по'мощью её Ири'на Матвеёвна могла' брать бо'льше пре'жнего зака'зов и успе'шно исполня'ть их, не проводя' це'лые дни за рабо'той. Гру'ша взяла'сь обучи'ть мать и учени'ц её но'вому для них иску'сству, и тогда' положе'ние де'вочек та'кже улу'чшилось; зараба'тывая бо'льше пре'жнего, Ири'на Матвеёвна ста'ла лу'чше корми'ть их и, кро'ме того', уменьши'ла число' их рабочи'х часо'в: вме'сто прежни'х тринадцати-четырнадца'ти, они' проси'живали за шитьём десять-оди'ннадцать часо'в в день, a в остально'е вре'мя могли' и погуля'ть, и поигра'ть. Сестру' Гру'ша беспреста'нно звала' к себе', как бу'дто для того', что'бы помога'ть ей в её но'вом хозя'йстве; на са'мом же де'ле, про'сто, что'бы дать де'вочке отдохну'ть от рабо'ты и от стро'гого присмо'тра ма'тери. Тепе'рь уже' голова' и спина' Ма'ши не боле'ли от до'лгого сиде'нья наклоня'сь, ей бы'ло вре'мя и подума'ть о че'м-нибудь, кро'ме бесконе'чного ря'да швов и рубцо'в, и порезви'ться с подру'гами и поболта'ть с сестро'й, и да'же почита'ть иногда' ве'чером. Пе'рвое вре'мя э'та переме'на жи'зни, э'та сравни'тельная свобо'да произвели' на неё хорошеё де'йствие: она' ста'ла веселеё, разгово'рчивее, румя'нец показа'лся на её бле'дных щека'х, она' да'же не'сколько раз принима'ла уча'стие в шу'мных и'грах Аню'ты. Но э'то продолжа'лось о'чень недо'лго. Ско'ро опя'ть загрусти'ла она', опя'ть начала' чужда'ться подру'г, машина'льно исполня'ть все, что ей прика'зывали, встава'ть у'тром с кра'сными от слез глаза'ми.
-- Что ты опя'ть така'я печа'льная, Ма'шенька; здоро'ва ли ты? -- уча'стливо спра'шивала Гру'ша.
-- Я не печа'льна, я здоро'ва; -- отвеча'ла Ма'ша и стара'лась избега'ть сестры', что'бы изба'виться от её вопро'сов. Она' о'чень люби'ла Гру'шу, она' цени'ла её забо'тливость и доброту', но не могла' быть с ней вполне' открове'нной: она' зна'ла, что не найдёт y неё доста'точно сочу'вствия, и была' права'. Гру'ша, по'мня своё со'бственное де'тство, понима'ла, что тяжело' проводи'ть це'лые дни за рабо'той, выноси'ть брань и побо'и стро'гой ма'тери, ходи'ть без башмако'в, в разо'рванном пла'тье, сиде'ть без обе'да и'ли без у'жина, -- и, наско'лько могла', спаса'ла сестру' от э'тих неприя'тностей, но никогда' не приходи'лось ей му'читься тем, чем му'чилась в э'то вре'мя Ма'ша. Все де'тство Гру'ши прошло' среди' са'мой ужа'сной бе'дности, по'дле пьяницы-отц'а и ма'тери, озло'бленной тяжело'й жи'знью. Она' ра'но привы'кла мечта'ть об одно'м, как бы име'ть ка'ждый день хоть ску'дную пи'щу да не подверга'ться беспреста'нным оскорбле'ниям и наси'лиям. Е'сли к э'тому присоединя'лась возмо'жность не убива'ться над рабо'той, то жизнь ока'зывалась, по её поня'тию, вполне' счастли'вой. У Ма'ши бы'ли други'е стремле'ния. Она' успе'ла загляну'ть в кни'ги, в ней просну'лась любозна'тельность, ей мно'гое хоте'лось знать, на мно'гое найти' отве'т, и она' ви'дела, что э'то невозмо'жно ни в окружающе'й её обстано'вке, ни в той жи'зни, к како'й гото'вила её мать. Ча'сто де'вочка не спала' по це'лым ноча'м, приду'мывая, как бы отыска'ть како'й-нибудь вы'ход из своёго положе'ния, как бы найти' каку'ю-нибудь возмо'жность учи'ться, но все бы'ло напра'сно.
-- Ма'ша, a ты все ещё не сказа'ла, како'го хо'чешь пода'рка от му'жа, -- не'сколько раз спра'шивала Гру'ша, что'бы ра'звеселить де'вочку. -- Приду'май поскоре'й. Не хо'чешь ли но'вое ро'зовенькое пла'тье? Я бы тебе' сама' сши'ла, по после'дней мо'де.
-- Нет, Гру'ша, благодарю' тебя'; мне, пра'во, ничего' не ну'жно, -- отвеча'ла обыкнове'нно Ма'ша.
Но оди'н раз, когда' ей бы'ло тяжеле'е обыкнове'нного, она' реши'лась вы'сказаться.
-- Па'вел Васи'льевич мог бы сде'лать для меня' большу'ю ми'лость, -- нереши'тельным го'лосом проговори'ла она', -- то'лько э'то сли'шком мно'го, да и ма'менька не позво'лит.
-- Что же э'то тако'е? Говори' скоре'й! -- с любопы'тством спроси'ла Гру'ша.
-- Мне хо'чется учи'ться в шко'ле, -- чуть слы'шно произнесла' Ма'ша.
-- В шко'ле? Заче'м же тебе' э'то? Ведь ты уме'ешь и чита'ть, и писа'ть?
-- Да ра'зве э'того дово'льно, Гру'ша! -- вскрича'ла Ма'ша. -- В шко'ле я бы научи'лась и арифме'тике, и геогра'фии, и всему', чему' у'чатся други'е де'вочки, пото'м я и сама' ста'ла бы учи'ть. Ра'зве швеёй быть лу'чше, чем учи'тельницей?
-- Чудна'я ты, пра'во, де'вочка, Ма'ша, -- недоумева'ла Гру'ша. -- Каку'ю шту'ку вы'думала! Я уж, пра'во, не зна'ю, что и сказа'ть тебе'! Ужо' поговорю' с му'жем!
Ма'ша ма'ло рассчи'тывала на Па'вла Васи'льевича. Э'то был челове'к в вы'сшей сте'пени доброду'шный, но соверше'нно необразо'ванный, ча'сто выска'зывавший при ней тако'е мне'ние: "кни'ги чита'ют лю'ди, кото'рым де'лать не'чего; нам э'такими веща'ми занима'ться не прихо'дится".
Каково' же бы'ло удивле'ние де'вочки, когда' на сле'дующий день она' зашла' к сестре', и Гру'ша встре'тила её слова'ми:
-- Ну, Ма'ша, я о твоём жела'нии говори'ла му'жу, и, предста'вь себе', он нахо'дит, что э'то де'ло хоро'шее! Он говори'т: ны'нче во вся'ком зва'нии есть лю'ди образо'ванные; пусть себе' поу'чится немно'жко, мо'жет, и пригоди'тся.
Ма'ша бро'силась на ше'ю сестре' и от ра'дости не могла' сказа'ть ни сло'ва. Гру'ша смотре'ла на неё с удивле'нием и трево'гой, отча'сти как на поме'шанную.
Когда' о жела'нии Ма'ши намекну'ли Ири'не Матве'евне, она' си'льно рассерди'лась.
-- Э'то ещё что за вы'думки! -- закрича'ла она' на Ма'шу. -- Я до седы'х воло'с дожила', кни'ги в рука'х не держа'ла. Гру'ша вон гра'моте не учи'лась, да как хорошо' устро'илась, a ты чего' э'то в учёные ле'зешь. Ма'ло ты би'та, Ма'шка, все в тебе' дурь кака'я-то сиди'т!
Уговори'ть тёщу взя'лся Па'вел Васи'льевич. Мно'го красноре'чия пришло'сь ему' потра'тить, пока', наконе'ц, Ири'на Матве'евна согласи'лась, и то то'лько под двумя' усло'виями: во-пе'рвых, что Ма'ша пробу'дет в шко'ле то'лько до четы'рнадцати лет, a пото'м, по приме'ру сестры', посту'пит в магази'н; во-вторы'х, что все ве'чера она' бу'дет проводи'ть за шитьём, что'бы не да'ром хлеб есть, да от рабо'ты не отби'ться.
Ма'ша с ра'достью обеща'ла все, что тре'бовала мать; она' так волнова'лась во вре'мя всех э'тих перегово'ров, что не могла' ни есть, ни спать. Наконе'ц, де'ло сла'дилось. Па'вел Васи'льевич подари'л "сестри'це" пять рубле'й на поку'пку необходи'мых уче'бных принадле'жностей; Гру'ша отыска'ла по сосе'дству недорогу'ю шко'лу, и Ма'ша отпра'вилась туда', сопровожда'емая недово'льными взгля'дами ма'тери, насме'шками Па'ши и Аню'ты.

Глава' V

Выбира'я для Ма'ши шко'лу, Гру'ша забо'тилась то'лько о двух веща'х: что'бы шко'ла э'та помеща'лась недалеко' от до'ма Ири'ны Матве'евны, и что'бы пла'та в ней была' недорога'я. "Учи'лище для де'виц", где Ма'ша должна' была' око'нчить своё образова'ние, объединя'ло о'ба э'ти усло'вия: оно' помеща'лось за три до'ма от мастерско'й, и содержа'тельница его' обуча'ла за три рубля' в ме'сяц зако'ну Бо'жию, ру'сскому, францу'зскому и неме'цкому языка'м, арифме'тике, геогра'фии, чистописа'нию, та'нцам и рукоде'лию.
С си'льно бью'щимся се'рдцем вошла' Ма'ша в кла'ссную ко'мнату: э'то была' не широ'кая, но глубо'кая ко'мната в два окна'. Вся среди'на её была' занята' дли'нным чёрным столо'м, окружённым чёрными же у'зкими скаме'йками, на кото'рых помеща'лось штук два'дцать пять де'вочек, от шести' до четырнадцатиле'тнего во'зраста. У одного' конца' стола' на сту'ле сиде'ла учи'тельница: дли'нная сухоща'вая деви'ца, далеко' не пе'рвой мо'лодости, с желтова'тым, худы'м лицо'м, бле'дными губа'ми и полу'седыми, зачёсанными ни'зко на лоб волоса'ми. Она' указа'ла Ма'ше ме'сто за столо'м и веле'ла ей сиде'ть сми'рно и слу'шать. Пе'рвый уро'к, на кото'рый попа'ла де'вочка, называ'лся "ру'сские ба'сни". Учени'цы поочерёдно отвеча'ли не'сколько строк ба'сни Крыло'ва, вы'ученных и'ми к э'тому дню, и как мо'жно старательнеё перепи'сывали их в тетра'ди. Пока' Ма'ше не'чего бы'ло де'лать, она' огля'дывала свои'х но'вых подру'г и кла'ссную ко'мнату. Де'вочки бы'ли по больше'й ча'сти моло'же неё и почти' все оде'ты та'кже бе'дно, как она': немно'гие щеголя'ли в шерстяны'х пла'тьях, большинство' бы'ло в си'тцевых и'ли холсти'нковых. Ко'мната то'же не отлича'лась ро'скошью. Кро'ме кла'ссного стола' и скамеёк, дву'х-трех плетёных сту'льев да большо'й чёрной доски', занима'вшей оди'н из угло'в её, в ней не бы'ло ме'бели. Сте'ны её, оклеённые тёмными обо'ями и во многи'х места'х запа'чканные черни'лами, бы'ли укра'шены тремя' больши'ми географически'ми ка'ртами, осо'бенно интересовавши'ми Ма'шу. Она' вида'ла таки'е ка'рты y Светло'вых, и Варя' сказа'ла ей, что по ним у'чатся геогра'фии, но да'льше ничего' не объясни'ла; тепе'рь она' сама' узна'ет, что тако'е э'то геогра'фия и заче'м для неё нужны' таки'е стра'нные карти'ны. По'сле уро'ка "русски'х ба'сен" на'чался уро'к "спи'сывание с кни'ги". Де'вочки доста'ли свои' а'спидные доски', разлинова'ли их болеё и'ли менеё кру'пными лине'йками и на'чали перепи'сывать с кни'ги отры'вки, отме'ченные учительнице'й. В э'том заня'тии и Ма'ша приняла' уча'стие. Ме'жду тем, учи'тельница подозвала' к себе' одну' из де'вочек. Она' подошла' к стене', на кото'рой висе'ли географи'ческие ка'рты, и что'-то говори'ла, водя' дли'нной па'лкой по э'тим ка'ртам.
-- Что э'то они' говоря'т? -- шёпотом спроси'ла Ма'ша y свое'й сосе'дки.
-- Она' отвеча'ет геогра'фию.
Геогра'фия, и'менно то, что Ма'ше так хоте'лось знать. Де'вочка ста'ла прислу'шиваться.
К сожале'нию, учени'ца, отвеча'вшая уро'к, вероя'тно, пло'хо пригото'вила его': она' говори'ла о'чень ти'хо, беспреста'нно сбива'лась, пу'тала слова', да и слова'-то все бы'ли таки'е мудрёные, каки'х Ма'ша никогда' не слыха'ла.
-- Все де'вочки у'чатся геогра'фии? -- опя'ть спроси'ла она' y свое'й сосе'дки.
-- Нет, то'лько больши'е, кото'рые уже' уме'ют хорошо' чита'ть и писа'ть.
Ма'ша чита'ла хорошо', но писа'ть она' совсе'м отвы'кла в после'дние полтора' го'да. На'добно бы'ло постара'ться, что'бы получи'ть позволе'ние учи'ться интересова'вшей её нау'ке. Ма'ша ста'ла с осо'бенным тща'нием выводи'ть бу'квы и слова' на свое'й доске', и, исписа'в всю доску' круго'м, не без волне'ния понесла' показа'ть её учи'тельнице. Ta ме'льком взгляну'ла на её рабо'ту и, проговори'в: "хорошо', сотри'те, и пиши'те да'льше!" обрати'лась к други'м де'вочкам, та'кже ожида'вшим её с до'сками в рука'х.
Спроси'в уро'к геогра'фии, учи'тельница заста'вила Ма'шу немно'го почита'ть и оста'лась соверше'нно дово'льна ей.
-- Мо'жно мне начина'ть учи'ться геогра'фии? -- ро'бко спроси'ла y неё де'вочка.
-- Мо'жете. Купи'те уче'бник, -- загла'вие я вам напишу' -- и вы'учите к по`слеза'втра пе'рвую страни'цу.
По'сле уро'ка "спи'сывания" де'тям дан был час для за'втрака и о'тдыха от заня'тий. Ма'ша познако'милась со свои'ми но'выми подру'гами. Э'то бы'ли до'чери сосе'дних ла'вочников, бе'дных чино'вников, мастеровы'х, де'вочки него'рдые, охо'тно приня'вшие в свою' среду' ма'ленькую швею', учи'вшиеся не сто'лько по свое'й охо'те, ско'лько по приказа'нию роди'телей, не люби'вшие говори'ть об уче'бных предме'тах, но охо'тно болта'вшие о себе', свое'й дома'шней жи'зни, о свои'х се'мьях и свои'х знако'мых.
Вре'мя по'сле за'втрака предназнача'лось для уро'ков францу'зского языка'. Де'вочки опя'ть должны' бы'ли писа'ть, но уже' тепе'рь по-францу'зски и не на до'сках, a в тетра'дях. Так как их зна'ния францу'зского языка' бы'ли неравноме'рны, то и писа'ли они', кто что мог; одни' выводи'ли бу'квы, други'е слова', тре'тьи спи'сывали с кни'ги це'лые отры'вки, четвёртые, наконе'ц, де'лали лёгкие перево'ды. В полтора' го'да свое'й трудово'й жи'зни Ма'ша забы'ла то немно'гое из иностра'нных языко'в, чему' вы'училась y Светло'вых, и тепе'рь ей пришло'сь начина'ть с а'збуки. Учи'тельница показа'ла ей по кни'ге францу'зские бу'квы, и зате'м она' должна' была' бесчи'сленное мно'жество раз писа'ть y себя' в тетра'ди ка'ждую из эти'х букв. Заня'тие бы'ло не осо'бенно интере'сное, но, выводя' ряды' a, b, с, Ма'ша прислу'шивалась к чте'нию и перево'дам други'х де'вочек, поочерёдно подходивши'х со свои'ми кни'гами к учи'тельнице, она' ра'довалась, когда' мо'гла улови'ть знако'мые зву'ки, и стара'лась запо'мнить осо'бенно ча'сто повторя'вшиеся слова'.
Немно'го научи'лась Ма'ша в э'тот пе'рвый день своего' пребыва'ния в шко'ле, но она' была' дово'льна и э'тим немно'гим. Ведь за'втра ей опя'ть мо'жно учи'ться, она' опя'ть что'-нибудь узна'ет. A на за'втра ещё назна'чен уро'к арифме'тики! Наконе'ц-то она' убеди'тся, ве'рно ли она' поняла' по Ли'зиной кни'ге, как сле'дует производи'ть деле'ние, a по'сле узна'ет и други'е арифмети'ческие де'йствия и в состоя'нии бу'дет сде'лать вся'кое вычисле'ние.
На сле'дующий день Ма'шу жда'ло разочарова'ние. Зна'ния её подру'г по арифме'тике бы'ли так же неравноме'рны, как и по други'м предме'там. Учи'тельнице приходи'лось учи'ть одни'х счита'ть до десяти', други'м задава'ть болеё и'ли менеё тру'дные зада'чи, спра'шивать y тре'тьих объясне'ние того' и'ли друго'го арифмети'ческого де'йствия и прито'м смотре'ть, что'бы в кла'ссе был поря'док, что'бы все добросо'вестно исполня'ли свои' пи'сьменные рабо'ты. Пе'ред са'мым концо'м уро'ка Ма'ше удало'сь обрати'ть на себя' внима'ние.
-- Зада'чи сложе'ния, вычита'ния и умноже'ния y вас сде'ланы ве'рно, -- заме'тила учи'тельница, погляде'в на её доску', -- a деле'ние вы де'лаете не совсе'м так. Посто'йте!
Сза'ди учи'тельницы толпи'лись шесть-се'мь де'вочек, поднима'вших свои' доски' высоко' над голова'ми и спеши'вших показа'ть свои' рабо'ты.
-- Бори'сова, -- обрати'лась она' к одно'й из них, -- вы зако'нчили? Покажи'те но'венькой, как подпи'сывать ци'фры при деле'нии, -- и она' оста'вила Маши'ну доску' и взяла' в ру'ки другу'ю.
Бори'сова, высо'кая де'вочка, лет трина'дцати, охо'тно испо'лнила поруче'ние учи'тельницы; но, к сожале'нию, она' усво'ила себе' арифмети'ческие пра'вила соверше'нно механи'чески и совсе'м не понима'ла их смы'сла. На все вопро'сы Ма'ши она' могла' дать оди'н отве'т: "так ну'жно", и по оконча'нии уро'ка Ма'ша зна'ла из арифме'тики сто'лько же, ско'лько и в нача'ле его'.
В э'тот день Ма'ша, идя' из шко'лы домо'й, зашла' в кни'жный магази'н, купи'ла уче'бник геогра'фии, ука'занный учи'тельницей, и с нетерпе'нием ожида'ла конца' рабо'ты в мастерско'й, что'бы приня'ться за него'. Она' на'скоро оту'жинала и, пока' Па'ша с Аню'той ещё сиде'ли за свои'ми таре'лками гре'чневой ка'ши, приняла'сь чита'ть за'данную ей страни'цу. Э'то чте'ние привело' её в величайшеё недоуме'ние: в кни'ге с пе'рвых же строк говори'лось о земле', как о плане'те, о её движе'нии вокру'г со'лнца, о её шарообра'зности. Э'то бы'ло что'-то до тако'й сте'пени стра'нное и неслы'ханное, что де'вочка не'сколько раз перечи'тывала ка'ждую фра'зу. У'жин ко'нчился, Па'ша с Аню'той постла'ли себе' посте'ли и улегли'сь спать, a Ма'ша все чита'ла и перечи'тывала одно' и то же и все с одина'ковым недоуме'нием.
-- Что же э'то ты, учёная ба'рышня, ско'ро ли ко'нчишь? Целу'ю ночь для тебя' ла'мпу жечь, что ли? -- серди'тым го'лосом заме'тила Ири'на Матве'евна.
Ма'ша убрала' кни'гу и легла' в посте'ль. Ей бо'льше не нужна' была' ла'мпа; она' зна'ла наизу'сть весь за'данный уро'к, но всё-таки не понима'ла его'. "Е'сли земля' ве'ртится, то отчего' же мы не замеча'ем э'того? На чем же она' де'ржится? Как мо'гут жить лю'ди внизу' ша'ра, ведь они' должны' упа'сть на не'бо?" -- э'ти и ещё мно'гие други'е вопро'сы трево'жили де'вочку и до'лго не дава'ли ей засну'ть.
-- За'втра я все узна'ю: учи'тельница мне все объясни'т, -- успоко'ила она' себя', наконе'ц, и на сле'дующее у'тро пошла' в шко'лу ра'ньше обыкнове'нного.
В э'тот день опя'ть назна'чен был класс "спи'сыванье с кни'ги" и во вре'мя его' ста'ршие де'вочки опя'ть поочерёдно отвеча'ли свои' уро'ки из геогра'фии.
-- Ну что, вы'учили вы? -- спроси'ла учи'тельница, подзыва'я Ма'шу.
-- Вы'учила, -- отвеча'ла де'вочка, -- то'лько я не понима'ю.
-- Чего' же вы не понима'ете? Э'то, ка'жется, соверше'нно я'сно.
-- Тут ска'зано, что земля' шар. Ра'зве э'то пра'вда? -- ро'бко спроси'ла Ма'ша.
-- Коне'чно, пра'вда! Как вы глу'пы, Федо'това. Вы ви'дите, что э'то не ска'зка, a уче'бник геогра'фии. Все, что в э'той кни'ге напи'сано, пра'вда. Ну, отвеча'йте!
Ма'ша без мале'йшей запи'нки проговори'ла весь уро'к.
-- О'чень хорошо', -- похвали'ла её учи'тельница, -- тепе'рь учи'тесь да'льше, до сих пор.
Она' поста'вила кре'стик на середи'не тре'тьей страни'цы, отдала' де'вочке кни'гу и тотча'с же ста'ла занима'ться други'ми детьми'. Ма'ша верну'лась на своё ме'сто опеча'ленная. Не того' ожида'ла она', не на то наде'ялась. Все вопро'сы, волнова'вшие её, так и оста'лись вопро'сами, и на второ'й страни'це геогра'фии говори'лось опя'ть мно'го стра'нного и непоня'тного о звёздах, со'лнце и луне', и все э'то она' должна' зау'чивать, и не к кому' ей обрати'ться для разреше'ния свои'х недоуме'ний! Пыта'ться расспра'шивать учи'тельницу бы'ло бесполе'зно. У неё не хвата'ло ни охо'ты, ни вре'мени вдава'ться в дли'нные объясне'ния чего' бы то ни бы'ло. Ей без того' бы'ло не ма'ло возни' с двадцатью' ше'стью де'вочками ра'зного во'зраста и ра'зных зна'ний, -- де'вочками, ча'сто лени'выми и бестолко'выми, всегда' подстерега'вшими мину'ту, когда' она' не обраща'ла на них внима'ния, что'бы зате'ять каку'ю-нибудь ша'лость, произвести' в кла'ссе шум и беспоря'док. Ма'ша попро'бовала вы'сказать свои' сомне'ния и вопро'сы де'вочкам, учи'вшимся, та'кже как она', геогра'фии.
-- Вот, есть о чем ду'мать! -- вскрича'ла одна' из них. -- Ве'лено учи'ть, так и учи'! Не все ли тебе' равно', кака'я земля'?
-- Э'то то'лько с начала' кни'ги так непоня'тно, -- заме'тила друга'я, поста'рше, -- там да'льше пойду'т ра'зные мо'ря да земли'; назва'ние запо'мнить тру'дно, зато' все поня'тно.
И де'вочки заговори'ли о друго'м.
Ма'ша вздохну'ла.
"Не'чего де'лать, -- ду'мала она', -- бу'ду учи'ть наизу'сть все, что задаю'т, a когда'-нибудь, мо'жет быть, и найдётся тако'й у'мный челове'к, кото'рый все э'то расска'жет и объясни'т мне".
Ча'сто приходи'лось де'вочке повторя'ть себе' э'то утеше'ние, успока'ивать себя' э'той наде'ждой. В тех уро'ках, кото'рые ей задава'ли, встреча'лось мно'го для неё непоня'тного, и учи'тельница дава'ла объясне'ния в коро'тких слова'х, мимохо'дом, торопя'сь отде'латься от сли'шком любозна'тельной учени'цы. Несмотря' на то, Ма'ша учи'лась, учи'лась со всевозмо'жным прилежа'нием всему', чему' могла': она' без запи'нки отвеча'ла це'лые страни'цы из уче'бников геогра'фии, грамма'тики и арифме'тики, зау'чивала дли'нные ба'сни на ру'сском, францу'зском и неме'цком языка'х, без уста'ли тверди'ла францу'зские и неме'цкие диало'ги. Она' гото'ва была' бы учи'ться и гора'здо бо'льше, е'сли бы хвата'ло вре'мени. A вре'мени в её распоряже'нии бы'ло ма'ло, о'чень ма'ло. Ири'на Матвеёвна стро'го тре'бовала от неё исполне'ния усло'вия, при кото'ром согласи'лась отпуска'ть её в шко'лу. Придя' домо'й и на'скоро пообе'дав, де'вочка должна' была' то'тчас же сади'ться за рабо'ту и шить до са'мого у'жина. Занима'ться по'здно ве'чером бы'ло невозмо'жно, так как, ложа'сь спать, мать туши'ла ла'мпу. Ма'ша гото'вила свои' уро'ки ра'но у'тром, в шко'ле в вре'мя часово'го промежу'тка ме'жду кла'ссами, ве'чером, не доеда'я своего' у'жина да в свобо'дные часы' по воскресе'ньям. Е'сли бы в э'то вре'мя она' могла' занима'ться соверше'нно споко'йно, без вся'кой поме'хи! Но нет. Ири'на Матвеёвна продолжа'ла смотре'ть на шко'льные заня'тия до'чери, как на пустяки', на дурь, зале'зшую де'вочке в го'лову от жи'зни в ба'рском до'ме. Когда' Па'ша, око'нчив за'данную рабо'ту, для со'бственного удово'льствия устра'ивала из оста'тков мате'рий каки'е-нибудь замыслова'тые ба'нтики и га'лстучки, Ири'на Матвеёвна никогда' не меша'ла ей.
-- Пусть себе' де'вочка занима'ется, -- говори'ла она', -- она' хоро'шее де'ло вы'думала, -- и сама' исполня'ла то поруче'ние, како'е хоте'ла дать ей. Но когда' Ма'ша у'тром, вскочи'в с посте'ли, тотча'с брала'сь за кни'гу, Ири'на Матвеёвна счита'ла вполне' справедли'вым по самому' ничто'жному по'воду прерва'ть её заня'тия.
-- Ма'ша, -- говори'ла она', -- брось свою' кни'жку, беги' скоре'й к Гру'ше, спроси', как она' ду'мает, каки'е пу'говки лу'чше поста'вить на э'ту мате'рию -- бе'лые и'ли се'рые!
-- Ма'менька, да ведь я ещё не вы'учила уро'ка! -- ро'бко замеча'ла Ма'ша.
-- А, провали'сь они' совсе'м, твои' уро'ки! Ва'жная шту'ка! Беги', беги' скоре'й!
Ма'ша отправля'лась к Гру'ше, та до'лго рассма'тривала и обра'зчик мате'рии, и пу'говицы, пои'ла сестру' ко'феем, болта'ла с ней и конча'лось тем, что де'вочка приходи'ла в шко'лу сли'шком по'здно, получа'ла от учи'тельницы стро'гий вы'говор и должна' была' изо всех сил торопи'ться око'нчить свою' пи'сьменную рабо'ту, что'бы успе'ть подтверди'ть вы'ученный уро'к. В воскресе'нье всегда' находи'лось для Ма'ши како'е-нибудь де'ло, отрыва'вшее её от книг. То она' должна' была' отнести' рабо'ту каки'м-нибудь зака'зчицам, то починя'ть своё ста'рое бельё и пла'тья, то помога'ть угоща'ть госте'й, то идти' с ма'терью на имени'ны к како'й-нибудь ку'ме.
Па'ша и Аню'та относи'лись о'чень дру'жественно к Ма'ше, пока' она' рабо'тала по це'лым дням вме'сте с ни'ми и с ни'ми наравне' подверга'лась наказа'ниям стро'гой хозя'йки. Но как то'лько Ма'ша ста'ла ходи'ть в шко'лу, отноше'ния их измени'лись. Им бы'ло доса'дно, что она' отлича'ется от них, они' зави'довали тем немно'гим зна'ниям, каки'е она' приобрета'ла, и пресле'довали её насме'шками и упрёками. Пре'жде Па'ша всегда' охо'тно помога'ла ей спра'виться с рабо'той, за'данной Ири'ной Матвеёвной, a Аню'та всегда' уме'ла припасти' для неё кусо'к хле'ба, когда' ей при'ходилось остава'ться без обе'да за каку'ю-нибудь прови'нность: тепе'рь же, напро'тив, и Па'ша, и Аню'та ра'довались вся'кой её беде'.
-- Ты -- учёная ба'рышня! Что тебе' y нас, дур, спра'шивать! -- су'хо отвеча'ла Па'ша, когда' де'вочка проси'ла её прила'дить ей что'-нибудь в рабо'те, за'данной Ири'ной Матвеёвной.
-- Во'т-то, и тебе' доста'лось! -- дразни'ла её Аню'та, когда' она' подверга'лась вы'говору и'ли наказа'нию. -- Небо'сь, кни'жки-то чита'ть ле'гче, чем шить!
Иногда', при вхо'де Ма'ши, о'бе де'вочки вдруг прекраща'ли како'й-нибудь разгово'р и гро'мким шёпотом замеча'ли друг дру'гу: "Молчи', ей не'чего говори'ть на'ших дел". Иногда' они' про'сто прогоня'ли её от себя' слова'ми: "Пошла' к свои'м кни'жкам, э'то тебя' не каса'ется".
Ма'ша про'бовала ссо'риться с ни'ми, про'бовала победи'ть их ла'ской, -- ничто' не помога'ло. На вся'кое её серди'тое сло'во они' отвеча'ли бра'нью, ла'ски её встреча'ли насме'шкой и'ли холо'дным замеча'нием: "Что тебе' до нас? Мы де'вушки просты'е. Ты хо'чешь быть учёной, вон по-францу'зски говори'ть умеёшь, так ты с учёными и зна'йся".
Да'же Гру'ша, до'брая и ла'сковая Гру'ша, не сочу'вствовала заня'тиям сестры'. Пра'вда, она' никогда' не упрека'ла её, никогда' не смея'лась над ней, но ча'сто спра'шивала го'лосом, в кото'ром слы'шалось неодобре'ние: "Ну, что, Ма'шута, ещё не надое'ла тебе' твоя' шко'ла?" и'ли, ви'дя Ма'шу гру'стной и заду'мчивой в семе'йном кругу', замеча'ла: "Тебе' ску'чно с на'ми, просты'ми, необразо'ванными людьми', -- почита'й кни'жку!"
Те уси'лия, каки'е употребля'ла Ма'ша, что'бы, как мо'жно бо'льшему научи'ться в шко'ле, что'бы не потеря'ть там ни одно'й мину'ты да'ром, иногда' си'льно утомля'ли её. Она' возвраща'лась домо'й уста'лая, ей хоте'лось бы часо'к друго'й отдохну'ть, свобо'дно поболта'ть, a на большо'м столе' в мастерско'й уже' лежа'ла пригото'вленная для неё рабо'та, и не успева'ла она' на'скоро дое'сть обе'да, как уже' слы'шался го'лос ма'тери: "Иди' же, иди', Ма'ша, не копа'йся, не'когда прохлажда'ться".
И де'вочка должна' была' сади'ться за ши'тье, должна' была' и торопи'ться, и в то же вре'мя стара'ться шить как мо'жно лу'чше, что'бы избежа'ть вы'говоров ма'тери и насме'шек подру'г. Ве'чером ей удава'лось проче'сть ра'за два уро'к к сле'дующему дню, и она' засыпа'ла неспоко'йно, стара'ясь уясни'ть себе' все, что бы'ло непоня'тного в э'том уро'ке, забо'тясь как бы успе'ть у'тром потверже' вы'учить его'.
"Кака'я я несча'стная, -- ду'мала иногда' Ма'ша в мину'ты отча'яния, -- бро'сить мне ра'зве шко'лу и все кни'ги? На'ши обра'дуются, ма'менька тепе'рь добре'е, чем была' пре'жде, мне бу'дет не тру'дно рабо'тать сто'лько, ско'лько Па'ша и Аню'та. Ведь все равно', я учу'сь не так и не тому', чему' хочу', a когда' меня' отдаду'т в магази'н -- и э'то ко'нчится. Бро'шу все, ста'ну ду'мать об одно'м шитье'" и, мо'жет быть, че'рез неско'лько лет сде'лаюсь та'кой же счастли'вой, как тепе'рь Гру'ша!" При мы'сли об э'том бу'дущем сча'стье голова' де'вочки ни'зко па'дала и кру'пные слезы' текли' из глаз её.
"Нет, нет, э'то пустяки', -- ободря'ла она' сама' себя', -- бу'ду стара'ться, бу'ду труди'ться. Я всё-таки мно'гому вы'училась в шко'ле: вы'учусь ещё бо'льше, и, как ни тру'дно даётся мне уче'нье, но э'то всё-таки веселе'й, чем сиде'ть це'лый день над иго'лкой, a по вечера'м игра'ть с Па'шей в дурака'! Отда'ст меня' мать в магази'н, не беда', -- Гру'ша говори'ла, что там даю'т дово'льно свобо'дного вре'мени; я бу'ду чита'ть; я одна' без учи'тельницы ста'ну учи'ться по свои'м шко'льным кни'гам, a вы'йду из шко'лы, не сде'лаюсь швеёй, бу'ду дава'ть уро'ки и покупа'ть себе' кни'ги; мать не мо'жет запрети'ть мне э'того! Не все ли ей равно', каки'м трудо'м я ста'ну зараба'тывать де'ньги".
И де'вочка с реши'тельным ви'дом вытира'ла слезы', брала'сь за кни'гу и не обраща'ла внима'ния на косы'е взгля'ды окружа'ющих.

Глава' VI

Ма'ше пришло'сь испро'бовать свои' си'лы, как учи'тельнице, гора'здо ра'ньше, чем она' ожида'ла. Оди'н раз в шко'лу привели' но'венькую, бле'дную, ху'денькую де'вочку, оде'тую несравне'нно бога'че остальны'х шко'льниц. Насте'нька Негоре'ва была' еди'нственной до'черью дово'льно бога'тых купцо'в. Мать ду'ши в ней не ча'яла и избалова'ла её до того', что в де'сять лет де'вочка не уме'ла сама' себе' наде'ть чуло'к, ра'зрезать ку'шанье за обе'дом. Оте'ц си'льно восстава'л про'тив тако'й по'рчи де'вочки и, что'бы хоть не'сколько удали'ть её от влия'ния ма'тери и в то же вре'мя сде'лать из неё обра'зованную деви'цу, реши'л отда'ть её снача'ла в подготови'тельную шко'лу, a зате'м и в гимна'зию. Насте'нька распла'калась навзры'д, когда' мать, расцелова'в её бессчётное мно'жество раз и насова'в ей по'лный карма'н гости'нцев, ушла', наконе'ц, оста'вив её в ко'мнате учи'тельницы. Когда' же учи'тельница ввела' её в класс и посади'ла вме'сте с други'ми за большо'й уче'бный стол, бе'дная де'вочка от стра'ха и смуще'ния не сме'ла ни сказа'ть слова', ни подня'ть глаз на свои'х но'вых подру'г. Пе'рвые два дня учи'тельница оставля'ла де'вочку в поко'е, предоставля'я ей понемно'гу привыка'ть к своему' но'вому положе'нию, но когда' Насте'нька переста'ла на все вопро'сы отвеча'ть слеза'ми и'ли упря'мым молча'нием и начала' да'же принима'ть уча'стие в и'грах и ра'зговорах други'х дете'й, она' реши'ла, что пора' приня'ться учи'ть её. Мно'го занима'ться ма'ленькой баловне'й и стара'ться облегчи'ть ей пе'рвые уро'ки, y неё не бы'ло вре'мени. Она' подозвала' к себе' На'стеньку, показа'ла ей пе'рвые бу'квы а'збуки, заста'вила не'сколько раз повтори'ть за собо'й э'ти бу'квы и зате'м отосла'ла на ме'сто, стро'го приказа'в выучи'ть их. Бе'дная Насте'нька совсе'м растеря'лась. Она' никогда' в жи'зни не держа'ла в рука'х кни'ги, к учи'тельнице она' с пе'рвого взгля'да почу'вствовала непреодоли'мый страх, она' не име'ла ни мале'йшего поня'тия о том, что означа'ют э'ти стра'нные а, б, в, г, кото'рые её заставля'ли произноси'ть; она' просиде'ла над раскры'той кни'гой це'лые полчаса', бессмы'сленно устреми'в гла'за на одну' то'чку, и, когда' учи'тельница опя'ть подозвала' её к себе', не уме'ла отличи'ть a от б.
-- Послу'шайте, Негоре'ва, -- стро'гим го'лосом заме'тила ей учи'тельница, -- в шко'ле нельзя' так вести' себя'! Вы ви'дите, здесь все де'вочки у'чатся, и вы должны' учи'ться. Я вам ещё раз назову' бу'квы, слу'шайте внима'тельно; е'сли че'рез полчаса' вы их не вы'учите, я вас накажу'.
Насте'нька, по-пре'жнему, бессмы'сленно прослу'шала а, б, в, г, д, е и, возврати'вшись на ме'сто, приняла'сь го'рько пла'кать, не пыта'ясь да'же вы'учить тру'дный уро'к. Ма'ша, сиде'вшая ря'дом с глу'пенькой де'вочкой, сжа'лилась над ней и попроси'ла y учи'тельницы позволе'ния помо'чь "но'венькой". Учи'тельница охо'тно согласи'лась на э'то; че'рез не'сколько мину'т Насте'нька переста'ла пла'кать, a че'рез полчаса' она' зна'ла свои' шесть букв так хорошо', что вме'сто наказа'ния заслужи'ла похвалу'. С тех пор Ма'ше во`лей-нево'лей пришло'сь сде'латься учи'тельницей. Ма'ленькая Негоре'ва не в состоя'нии была' испо'лнить ни одного' уро'ка без её по'мощи; Ма'ша учи'ла её чита'ть, следи'ла за тем, как она' выводи'ла бу'квы и ци'фры, заставля'ла её затве'рживать наизу'сть моли'твы и ба'сни.
-- Мне, пра'во, не'когда, y меня' своё де'ло, -- отзыва'лась иногда' Ма'ша, когда' де'вочка обраща'лась к ней.
Насте'нька и не пыта'лась пригото'вить уро'ка одна' и'ли попроси'ть по'мощи y друго'й подру'ги, она' сади'лась на ме'сто и начина'ла го'рько пла'кать, пока' и'ли Ма'ша сжа'ливалась над ней, и'ли учи'тельница говори'ла:
-- Федо'това, займи'тесь, пожа'луйста, с э'той несно'сной пла'ксой; вы мо'жете не спи'сывать с кни'ги, вы и без того' о'чень хорошо' пи'шете.
Вре'мя шло. Ма'ша пробыла' в шко'ле уже' два го'да; ей испо'лнилось четы'рнадцать лет, и Ири'на Матве'евна все ча'ще и ча'ще погова'ривала о том, что пора' ей поступа'ть в магази'н.
-- Ле'то уж куда' ни шло, побе'гай в свою' шко'лу, -- объяви'ла она' ей: -- все равно' вре'мя глухо'е, рабо'ты ма'ло, a с а'вгуста отведу' тебя' к той мада'м, y кото'рой учи'лась Гру'шенька; я уже' припасла' пятьдеся'т рубле'й ей заплати'ть, даст Бог, и ещё зарабо'таю; она' берётся в два го'да тебя' всему' обучи'ть.
Ма'ша с у'жасом ду'мала об э'том а'вгусте ме'сяце, о двухле'тней жи'зни в магази'не и из всех сил стара'лась воспо'льзоваться после'дними оста'вшимися неде'лями шко'льных уро'ков. Она' давно' уже' догнала' де'вочек, нача'вших учи'ться гора'здо ра'ньше её, и счита'лась лу'чшей учени'цей в шко'ле. Учи'тельница, со все'ми обраща'вшаяся дово'льно су'хо и не люби'вшая ли'шних разгово'ров, к ней одно'й выка'зывала уча'стие, подро'бно расспра'шивала её об её семе'йной обстано'вке, жале'ла, что она' не в состоя'нии продолжа'ть учи'ться, достава'ла ей кни'ги для чте'ния, выража'ла гото'вность всегда' помо'чь ей занима'ться.
Оди'н раз, в после'дних чи'слах ию'ля ме'сяца, когда' Ма'ша уже' с гру'стью высчи'тывала, что до поступле'ния в магази'н ей оста'лось ро'вно шесть дней, Насте'нька пришла' в шко'лу си'льно опеча'ленная, с опу'хшими от слез глаза'ми. На расспро'сы подру'г она' с но'выми слеза'ми сообщи'ла им гру'стную весть, что пришла' в шко'лу в после'дний раз, что бу'дет не'сколько дней отдыха'ть до'ма, a пото'м злой оте'ц отведёт её в ги'мназию.
-- Э'кая глу'пенькая! Чего' же ты пла'чешь? -- вскрича'ла Ма'ша: -- ведь в гимна'зии хорошо' учи'ться, ещё лу'чше, чем здесь!
-- Да, как же! -- хны'кала избало'ванная де'вочка: -- там, говоря'т, так стро'го? Мно'го ра'зных учителе'й и учи'тельниц и тебя' не бу'дет, кто же мне помо'жет!
Де'вочки засмея'лись.
-- Ничего', Негоре'ва, -- дразни'ли они' пла'ксу, -- нака'жут тебя' разок-друго'й, так нау'чишься сама' гото'вить уро'ки!
-- Нет, не научу'сь, я так и ма'ме сказа'ла, -- пла'кала Насте'нька.
В э'тот же день, пе'ред са'мым концо'м кла'ссов учи'тельницу вы'звали заче'м-то в её ко'мнату. Она' пробыла' там с че'тверть часа', пото'м распусти'ла учени'ц, то'лько На'стеньке веле'ла подожда'ть, a Ма'шу позвала' к себе'. Входя' в ко'мнату учи'тельницы, Ма'ша с удивле'нием уви'дела на дива'не то'лстую, бога'то, но безвку'сно оде'тую ба'рыню, кото'рая то'тчас же заговори'ла с ней ласково-покрови'тельственным го'лосом:
-- Вы -- Ма'шенька Федо'това? Мне об вас моя' Насте'нька мно'го расска'зывала. Мы вам о'чень благода'рны, что вы бы'ли добры' к ней, помога'ли ей. Она' ребёнок ма'лый, сла'бый; ей бы по-настоя'щему и совсе'м учи'ться не сле'довало, ну, да оте'ц хо'чет сде'лать из неё образованну'ю, коне'чно, его' во'ля! Вот тепе'рь отдаёт её в гимна'зию. A вы как? Вот мада'м (она' показа'ла на учи'тельницу) о'чень вас хва'лит, говори'т, y вас к уче'нью больша'я спосо'бность; что же бы и вам в гимна'зию поступи'ть?
-- У мое'й ма'тери нет средств отда'ть меня' в гимна'зию, -- красне'я, отвеча'ла Ма'ша, -- я поступлю' в уче'нье в мо'дный магази'н.
-- Что же, э'то де'ло хоро'шее! -- вздохну'ла купчи'ха. -- То'лько мы вот ду'мали, что как на'шей На'стеньке быть в гимна'зии одно'й, без знако'мого челове'ка, пропадёт она' там совсе'м! Е'сли вы не поступа'ете в гимна'зию то'лько и'з-за того', что ва'шей ма'меньке плати'ть не'чем, мы бы э'то на себя' взя'ли. У нас, сла'ва Бо'гу, сре'дства есть! Мы бы за вас и в гимна'зию де'ньги внесли', и кни'ги бы вам купи'ли, каки'е ну'жно, a вы бы в гимна'зии за На'стенькой присмотре'ли, не да'ли бы её в оби'ду, домо'й бы привели', -- на прислу'гу-то я не о'чень полага'юсь, a са'мой мне не'когда, -- пообеда'ли бы y нас, еда' y нас хоро'шая, всего' вдо'воль, a по'сле обе'да помогли' бы Насти'чке пригото'вить уро'ки, каки'е там зададу'т. Говоря'т, в гимна'зии насчёт э'тих уро'ков страх как стро'го! Ну, что, согласи'тесь вы на э'то?
Ма'ша была' в по'лном недоуме'нии. Предложе'ние бы'ло так но'во, так неожи'данно, что соверше'нно ошеломи'ло её.
-- Я, пра'во, не зна'ю, мне на'добно поговори'ть с ма'менькой, -- в смуще'нии пробормота'ла она'.
-- Изве'стное де'ло, без позволе'ния ма'тери нельзя', -- согласи'лась Негоре'ва. -- Поговори'те с ней, да и да'йте нам отве'т, мы бу'дем ждать. Живём мы тут недалеко'.
Она' дала' свой а'дрес, распроща'лась с учи'тельницей, кивну'ла голово'й Ма'ше и ушла', уводя' с собо'й На'стеньку.
Мо'жно себе' предста'вить, как стра'шно волнова'лась Ма'ша! То, о чем она' не сме'ла мечта'ть, гото'во бы'ло осуществи'ться! Ей открыва'ется возмо'жность поступи'ть в гимна'зию, получи'ть хоро'шее образова'ние. Пра'вда, усло'вия, на кото'рых э'то предлага'лось, бы'ли не о'чень прия'тны. Де'вочка предви'дела, как тяжела' бу'дет обя'занность занима'ться с плакси'вой На'стенькой, как неприя'тна зави'симость от Негоре'вой, тон и мане'ры кото'рой с пе'рвого взгля'да не понра'вились ей. Но все э'то пустяки'. Гла'вное, что она' бу'дет учи'ться, учи'ться y хоро'ших учителе'й, что по оконча'нии ку'рса она' в состоя'нии бу'дет вы'брать заня'тие себе' по вку'су, и никто' не ста'нет принужда'ть её проси'живать це'лые дни за шве'йной маши'нкой. Что'-то ска'жет мать? Ка'к-то посмо'трит она' на э'то де'ло? Ма'ша волнова'лась до того', что входя' в мастерску'ю, была' бледна', "как полотно', и едва' могла' говори'ть. У Ири'ны Матвеёвны сиде'ла в э'то вре'мя Гру'ша, принёсшая в го'сти к ма'тери свою' годова'лую до'чку. О'бе они' забавля'лись ребёнком и удиви'лись, что Ма'ша не поздоро'валась с сестро'й, не приласка'ла свою' ма'ленькую племя'нницу, a мо'лча опусти'лась на стул о'коло са'мых двере'й.
-- Здра'вствуй, Ма'шенька, что э'то с тобо'й? На тебе' ли'ца нет! -- встрево'женным го'лосом спроси'ла Гру'ша.
-- Что ты? Нездоро'ва? -- с беспоко'йством обрати'лась к до'чери Ири'на Матве'евна.
-- Нет, я ничего'... Я здоро'ва... -- проговори'ла с уси'лием Ма'ша, -- но со мной случи'лось... Я вам расскажу'... Я ра'да, что и Гру'ша услы'шит...
Она' прерыва'ющимся го'лосом передала' свой разгово'р с Негоре'вой.
Ири'на Матвеёвна и Гру'ша мо'лча слу'шали её и по оконча'нии её расска'за продолжа'ли молча'ть. Ма'ша не сме'ла обрати'ться к ма'тери с вопро'сом, с про'сьбой, не сме'ла да'же взгляну'ть на неё, что'бы не проче'сть на лице' её реши'тельный отка'з, она' закры'ла лицо' рука'ми и ждала' пригово'ра.
Пе'рвая заговори'ла Гру'ша.
-- Како'й стра'нный слу'чай, -- заду'мчиво сказа'ла она', -- что, ма'менька, ви'дно уж судьба' на'шей Ма'ше быть образо'ванной де'вушкой! Негоре'вы о'чень бога'тые лю'ди, муж зна'ет их. Ви'дите ли, беру'тся и плати'ть за неё, и корми'ть её.
-- Не нра'вится мне э'то, -- с свое'й обыкнове'нной ре'зкостью проговори'ла Ири'на Матве'евна. -- Ма'ша ребёнком пожила' y госпо'д, да и то ста'ла нос задира'ть, гнуша'ться на'шей рабо'ты, a как тепе'рь ещё потрётся ме'жду бога'тыми людьми', и совсе'м от рук отобьётся. Она' не ма'ленькая, что ей за надобно'сть получа'ть пода'чку из ми'лости -- она' уже' мо'жет рабо'тать и корми'ться свои'м трудо'м!
-- Да ведь я и y Негоре'вых бу'ду труди'ться, ма'менька, -- ро'бким го'лосом заме'тила Ма'ша, -- я бу'ду учи'ть их На'стеньку!
-- Ну, како'й э'то труд, -- так одно' баловство'!
-- Нет, ма'менька, пра'во не баловство', -- со слеза'ми на глаза'х уверя'ла Ма'ша, -- позво'льте мне поступи'ть в гимна'зию, умоля'ю вас! Я не избалу'юсь, не изменю'сь; вы уви'дите, я бу'ду рабо'тать, бу'ду занима'ться, е'сли не шитьём, так че'м-нибудь други'м! Ведь и образо'ванные лю'ди тру'дятся; я бу'ду приле'жно учи'ться, a пото'м, когда' ко'нчу курс, ста'ну зараба'тывать де'ньги и для себя', и для вас. Ма'менька, не лиша'йте меня' сча'стья! Согласи'тесь!
Ири'на Матве'евна с удивле'нием гляде'ла на волне'ние де'вочки.
-- Посто'й, -- нереши'тельным го'лосом заме'тила она', -- э'то де'ло ва'жное, на'до обсуди'ть, обду'мать; ужо' я сама' схожу' к Негоре'вым, поговорю' с ни'ми, узна'ю хороше'нько в чем де'ло.
-- Коне'чно, узна'йте, ма'менька, -- подтверди'ла Гру'ша, -- мо'жет, и впра'вду э'то её сча'стье, -- указа'ла она' на сестру'. -- Пусть y нас в семье' бу'дет одна' образо'ванная, a вме'сто неё вот вам учени'ца в мастерску'ю!
Она', смея'сь, посади'ла свою' ма'ленькую до'чку на коле'ни ма'тери.
-- Нет, уж е'сли мне уда'стся око'нчить курс в гимна'зии, ты должна' позво'лить мне учи'ть Шу'рочку! -- вскрича'ла Ма'ша. -- Ведь ты сама' зна'ешь, что швеёй быть не о'чень-то ве'село!
-- Кто э'того не зна'ет! -- вздохну'ла Ири'на Матве'евна. -- Ка'жется, нема'ло я тружу'сь, с утра' до но'чи поко'ю не зна'ю, a кака'я моя' жизнь! Пока' не подари'л мне Па'вел Васи'льевич, дай Бог ему' здоро'вья, шве'йной маши'ны, все впро'голодь сиде'ла, да и тепе'рь не вели'кая y меня' ро'скошь, то'лько и наде'жды бы'ло, что Ма'шенька ко'нчит уче'ние в магази'не, да ста'нет помога'ть, -- даст хоть немно'го ста'рым костя'м отдохну'ть!
-- Подожди'те, ма'менька, е'сли мне уда'стся ко'нчить курс в гимна'зии, я ещё бо'льше бу'ду помога'ть вам, тогда' уж вам и совсе'м мо'жно бу'дет отдохну'ть! -- уверя'ла Ма'ша.
-- Ох, не ве'рится мне что'-то э'тому! -- гру'стно проговори'ла Ири'на Матве'евна.

Глава' VII

Ири'на Матвеёвна сходи'ла к Негоре'вым, посове'товалась со свои'ми наибо'лее уважа'емыми ку'мушками и, наконе'ц, хотя' с больши'ми вздо'хами и жа'лобами, согласи'лась позво'лить Ма'ше поступи'ть в гимна'зию. На вступи'тельном экза'мене Ма'ша отвеча'ла так толко'во, что, несмотря' на её сла'бую подгото'вку из не'которых предме'тов, её при'няли в четвёртый класс. Насте'нька должна' была' поступи'ть в подготови'тельный.
-- Как же э'то так! -- с неудово'льствием вскрича'ла госпожа' Негоре'ва: зна'чит, вы бу'дете сиде'ть не в одно'й ко'мнате с На'стенькой! Ей все же придётся остава'ться в гимна'зии одно'й?
-- Я все свобо'дное вре'мя бу'ду с ней, -- спеши'ла Ма'ша успоко'ить встрево'женную ма'меньку, -- я попрошу' кла'ссную да'му подготови'тельного кла'сса, что'бы она' пока'зывала мне, каки'е бу'дет задава'ть ей уро'ки, я постара'юсь устро'ить, что'бы де'вочки не обижа'ли её.
-- То'-то же! По'мните, что мы за вас уж заплати'ли три'дцать рубле'й в гимна'зию, a де'нег да'ром кида'ть нам не прихо'дится!
Пе'рвое вступле'ние Ма'ши в гимна'зию бы'ло насто'лько неприя'тно, что ра'ди него' одного' мно'гие де'вочки, вероя'тно, совсе'м отказа'лись бы от уче'нья. Негоре'вы тре'бовали, что'бы она' по утра'м заходи'ла за На'стенькой и шла в гимна'зию вме'сте с ней. Ря'дом с бога'тым, да'же сли'шком бога'тым наря'дом ма'ленькой На'стеньки, ре'зко броса'лся в глаза' убо'гий костю'м Ма'ши, её запла'танные полусапо'жки, её поно'шенное пла'тье, её ста'рая, си'льно помя'тая шля'пка, её чёрная, порыже'лая ко'фточка. Гимнази'стки, встре'тившиеся двум де'вочкам на ле'стнице, с удивле'нием огля'дывали их, ви'димо ста'раясь догада'ться, в каки'х отноше'ниях ме'жду собо'й нахо'дятся э'ти две но'венькие, прише'дшие вме'сте, дру'жно разгова'ривающие и так разли'чно оде'тые. В передне'й все сомне'ния рассе'ялись: Насте'нька бесцеремо'нно бро'сила шля'пку, пальто' и плато'чек свое'й спу'тнице. Ма'ша забо'тливо убрала' её ве'щи, опра'вила её пла'тьице и за ру'ку провела' её в ко'мнату подготови'тельного кла'сса.
-- В подготови'тельный класс пришла' но'венькая с го'рничной, -- в одну' мину'ту пронесло'сь по всей гимна'зии, -- и э'та го'рничная та'кже бу'дет учи'ться.
Когда' Ма'ша вошла' в четвёртый класс, толпа' де'вочек окружи'ла её.
-- Пра'вда, что вы слу'жите в го'рничных? -- спроси'ла одна' из них, огля'дывая её с ног до головы'.
Ма'ша с удивле'нием взгляну'ла на спра'шивавшую. И в её глаза'х, и в глаза'х остальны'х де'вочек она' прочла' любопы'тство, сме'шанное с таки'м презре'нием и недоброжела'тельством, что нево'льно смути'лась, и в то же вре'мя ей ста'ло доса'дно.
-- Я не служу' в го'рничных, -- проговори'ла она', как могла' споко'йно и тве'рдо, хотя' го'лос её дрожа'л, -- a е'сли бы да'же и служи'ла, что же вам до э'того? Я вы'держала экза'мен в э'тот класс и постара'юсь учи'ться не ху'же други'х.
-- Вот прекра'сно! Что нам за де'ло! -- вскрича'ла одна' из де'вочек: -- о'чень прия'тно учи'ться вме'сте с го'рничными и с куха'рками.
-- Меня' непреме'нно возьму'т из гимна'зии, е'сли па'пенька узна'ет э'то! -- волнова'лась друга'я.
Стро'йная, изя'щная блонди'нка лет пятна'дцати, по'дле кото'рой Ма'ша усе'лась бы'ло, мо'лча отодви'нулась от неё, всем свои'м ви'дом выка'зывая велича'вое презре'ние.
Ма'ша была' огорчена' и глубоко' оско'рблена. Уже' мно'го неприя'тностей пришло'сь ей перенести' в жи'зни и'з-за свое'й бе'дности. Не говоря' о всевозмо'жных лише'ниях, она' по'мнила, как стро'го гуверна'нтка Светло'вых пресле'довала вся'кую попы'тку Ли'зы дру'жески сойти'сь с ней, с "прислу'гой"; как ча'сто приходи'лось ей проста'ивать по це'лым часа'м в пере'дних зака'зчиц её ма'тери, не сме'я присе'сть на стул, хотя' но'ги её подгиба'лись от уста'лости; как смире'нно должна' она' была' услу'живать э'тим зака'зчицам, исполня'ть все их приказа'ния. Ча'сто все э'то быва'ло ей неприя'тно, да'же о'чень неприя'тно, но никогда' не чу'вствовала она' тако'й горе'чи, как в э'ту мину'ту. До сих пор ей никогда' не при'ходило в го'лову, что бе'дный костю'м и то зави'симое положе'ние, в како'м она' находи'лась, лиша'т её возмо'жности стать в дру'жеские отноше'ния с де'вушками одного' с ней во'зраста, образова'ния и разви'тия. Мно'го си'лы во'ли пришло'сь ей употреби'ть над собо'й, что'бы заста'вить себя' на вре'мя забы'ть э'ту неожи'данную неприя'тность и сосредото'чить все свое' внима'ние на уро'ках учителе'й.
В ка'ждый промежу'ток ме'жду уро'ками ей приходи'лось вози'ться с На'стенькой. Избало'ванная де'вочка, не привы'кшая обходи'ться без чужо'й по'мощи и слы'шавшая от ма'тери, что за услу'ги Ма'ши запла'чены де'ньги, тре'бовала э'тих услу'г беспреста'нно. То ей ну'жно бы'ло очини'ть каранда'ш и'ли гри'фель, то вы'тереть доску', то попра'вить что'-нибудь в туале'те. В свобо'дное вре'мя она' не отпуска'ла от себя' Ма'шу, так как конфу'зилась остава'ться одна' со свои'ми но'выми подру'гами. Ма'ша безро'потно исполня'ла все её тре'бования, по оконча'нии кла'ссов привела' в поря'док её ве'щи, помогла' ей оде'ться и повела' её домо'й, неся' её су'мку.
-- Федо'това, вы большо'е получа'ете жа'лованье? -- спра'шивали y неё гимнази'стки.
-- Федо'това, попроси'те y госпо'д, что'бы они' хоть купи'ли вам но'вые башмаки', -- говори'ла одна' из де'вочек, насме'шливо погля'дывая на её худы'е полусапо'жки.
Ма'ша ни сло'ва не отвеча'ла на все э'ти ко'лкости и насме'шки, но слезы' гото'вы бы'ли бры'знуть из глаз её, и она' с тяжёлым се'рдцем выходи'ла из того' заведе'ния, в кото'рое стреми'лась с тако'й ра'достью, с таки'ми наде'ждами.
На друго'е у'тро, входя' в свой класс, Ма'ша заме'тила, что среди' ко'мнаты стои'т гру'ппа де'вочек и о че'м-то с жа'ром рассужда'ет. Она' не обрати'ла внима'ния на их разгово'р и, дово'льная тем, что никто' не замеча'ет её, ти'хонько пробрала'сь на своё ме'сто.
-- Да ведь э'то же по'дло, ни'зко! -- горячи'лась хоро'шенькая де'вочка лет трина'дцати, кото'рая накану'не почему'-то не была' в кла'ссе, по кра'йней ме'ре Ма'ша не вида'ла её.
-- Коне'чно, -- отвеча'ла бо'лее споко'йным го'лосом брюне'тка с некраси'вым, но энерги'чным лицо'м, -- э'то бы'ло бы по'дло, е'сли бы де'ло шло в са'мом де'ле о го'рничной, о челове'ке, кото'рый до'лжен жить свои'м трудо'м. Но ведь ты понима'ешь, что э'то во'все не то! Э'та Федо'сьева, Федо'това, как её там, не го'рничная, a про'сто кака'я-нибудь прижива'лка, кото'рая услу'живает бога'тым, что'бы получа'ть от них пода'чки. Тако'го ро'да люде'й мы, наде'юсь, имеём пра'во презира'ть!
Прихо'д учи'теля прерва'л разгово'р, Ма'ша поняла', что де'ло шло о ней. Вчера' она' молча'ла на бессмы'сленные ко'лкости, но сего'дня, когда' её обвини'ли в ни'зости, когда' её счита'ли заслу'живающей презре'ния, она' чу'вствовала, что должна' говори'ть, должна' оправда'ться. Она' с нетерпе'нием ждала' конца' кла'ссов, что'бы рассказа'ть свою' исто'рию и свое'й защи'тнице, и обвини'тельнице, что'бы вы'яснить им свое' положе'ние и потре'бовать y них пригово'ра, осно'ванного не на одно'й нару'жности. Класс ко'нчился, но едва' то'лько Ма'ша вста'ла с ме'ста и пригото'вилась говори'ть, как в дверя'х появи'лась неизбе'жная Насте'нька со свои'м неизбе'жным:
-- Федо'това, приди' сюда' поскоре'й, мне тебя' о'чень ну'жно!
Ма'ша должна' была' отложи'ть своё наме'рение, должна' была' идти' за избало'ванной девчо'нкой и терпели'во занима'ться ра'зными пустяка'ми, ме'жду тем как ру'ки её дрожа'ли, a щеки' горе'ли от незаслу'женного стыда'.
Так прошёл весь день. По'сле кла'ссов Ма'ша вела' На'стеньку домо'й, гру'стно опусти'в го'лову, как вдруг сза'ди неё разда'лся све'жий голосо'к:
-- Федо'това, куда' вы так спеши'те? Посто'йте!
Ма'ша огляну'лась и уви'дела свою' хоро'шенькую засту'пницу. Ta бы'стро подошла' к ней.
-- Мне на'до поговори'ть с ва'ми! -- сказа'ла она'. -- Бро'сьте вы э'ту девчо'нку! -- она' указа'ла на На'стеньку.
-- Я не могу', -- возрази'ла Ма'ша, -- я должна' отвести' её домо'й.
-- Федо'това, -- крича'ла, ме'жду тем Насте'нька, -- перейдём скоре'й на ту сто'рону у'лицы, мне хо'чется разгляде'ть ту бе'ленькую соба'чку. Смотри', кака'я она' хоро'шенькая, иди' живе'й, a то она', пожа'луй, убежи'т!
И она' изо всех сил тащи'ла за собо'й Ма'шу.
-- Да что вы, го'рничная её, в са'мом де'ле, что ли? -- спроси'ла хоро'шенькая де'вочка, едва' поспева'я за ни'ми.
-- Почти', -- с горе'чью проговори'ла Ма'ша, и слезы' забли'стели на её ресни'цах.
Де'вочка заме'тила э'ти сле'зы, заме'тила печа'льное выраже'ние её ли'ца.
-- Вы должны' рассказа'ть мне все, -- сказа'ла она', с сострада'нием гля'дя на неё. -- За'втра за кла'ссом рабо'ты я ся'ду по'дле вас, и мы поговори'м. Хоти'те?
-- Благодарю' вас! -- Ма'ша с чу'вством пожа'ла протя'нутую ей ма'ленькую ру'чку, и ей вдруг ста'ло легко' на душе'.
На друго'й день за кла'ссом рабо'ты ей удало'сь переда'ть Наде'ньке Копте'вой, -- так зва'ли её защи'тницу, -- всю свою' несло'жную исто'рию. Наде'нька была' тро'нута.
-- Но я всё-таки не понима'ю, -- вскрича'ла она', -- что вам была' за охо'та принима'ть предложе'ние э'тих проти'вных Негоре'вых! По-мо'ему, гора'здо веселе'е быть швеёй, жить самостоя'тельно в ма'ленькой, све'тленькой ко'мнатке и рабо'тать когда' хо'чется, чем учи'ться в гимна'зии, да услу'живать ва'шей На'сте.
-- Вы так говори'те потому', что не зна'ете жи'зни швеи', -- отвеча'ла Ма'ша, -- и не зна'ете, как тяжело', когда' му'чат ра'зные вопро'сы и не'куда, и не к кому' обрати'ться с ни'ми!
-- Да, э'того я, действи'тельно, не зна'ю, -- согласи'лась На'денька, с недоуме'нием гля'дя на Ма'шу.
В тот же день весь класс знал исто'рию Ма'ши. Обраще'ние с ней мно'гих де'вочек измени'лось. Мно'гие переста'ли смея'ться над ней и на'чали выка'зывать ей сочу'вствие; други'е относи'лись к ней с непро'шенным сострада'нием, с покрови'тельственным ви'дом, де'йствовавшим на неё ещё неприятнеё, чем насме'шки. То'мная блонди'нка и де'вочка, объяви'вшая, что её возьму'т из гимна'зии, продолжа'ли выка'зывать ей пренебреже'ние. Всех про'ще и лу'чше сошла'сь с ней некраси'вая брюне'тка, так ре'зко напада'вшая на неё.
В четвёртом кла'ссе был та`нцкла'сс. Ма'ша вы'просила позволе'ния не уча'ствовать в нем и усе'лась гото'вить уро'ки к сле'дующему дню.
-- Что ты долби'шь францу'зскую грамма'тику? -- обрати'лась к ней брюне'тка, та'кже не учи'вшаяся та'нцам. -- Оста'вь! Бу'дем лу'чше вме'сте чита'ть! Брат дал мне одну' кни'гу, чу'до, как интере'сно! Други'м не нра'вится, потому' что не о'чень поня'тно, a ты, ка'жется, у'мная, как я заме'тила. Вме'сте-то нам бу'дет ле'гче разобра'ть, в чем де'ло!
Ма'ша, коне'чно, с ра'достью приняла' э'то предложе'ние. О'бе де'вочки на'чали чита'ть вме'сте, дожида'ясь друг дру'га на поворо'те страни'цы, гро'мко прочи'тывая выраже'ния, каза'вшиеся им нея'сными, си'лясь то растолкова'ть их друг дру'гу, то общи'ми си'лами дойти' до их пони'мания. Час пролете'л для них незаме'тно, и На'деньке, верну'вшаяся от та'нцев с раскрасневши'мися щёчками, заста'ла их в серьёзной бесе'де.
-- Что э'то, Жеребцо'ва, ты, ка'жется, уже' подружи'лась с Федо'товой? -- вскрича'ла она'.
-- Не подружи'лась ещё, -- серьёзно отвеча'ла Жеребцо'ва, -- a познако'милась и о'чень э'тому ра'да, -- она' у'мный челове'к.
Те неприя'тности, кото'рые Ма'ше приходи'лось переноси'ть от подру'г, отрави'ли бы жизнь мно'гих де'вочек, но ей они' каза'лись нева'жными; для неё часы', проводи'мые в гимна'зии, бы'ли са'мыми споко'йными и счастли'выми часа'ми в це'лом дне. Настоя'щее му'ченье для неё начина'лось по прихо'де к Негоре'вым: там ей приходи'лось в одно' и то же вре'мя игра'ть роль и гуверна'нтки, и го'рничной На'стеньки. Е'сли Насте'нька влеза'ла на стол, подходи'ла бли'зко к зато'пленной пе'чке, и'ли де'лала каку'ю-нибудь ша'лость, Ма'ше говори'ли:
-- Что же э'то вы не гляди'те за ребёнком, как мо'жно позволя'ть ей э'то де'лать!
Е'сли гало'ши На'стеньки бы'ли не вы'чищены и'ли ве'щи не у'браны, Ма'ша получа'ла стро'гий вы'говор. Заставля'ть избало'ванную де'вочку гото'вить за'данные уро'ки бы'ло о'чень тру'дной зада'чей. Придя' из гимна'зии и сы'тно пообе'дав, Насте'нька часа' два отдыха'ла, болта'ла с ма'терью и с куха'ркой, игра'ла с котёнком, перебира'ла свои' игру'шки, и в э'то вре'мя Ма'ше не'чего бы'ло ду'мать приня'ться са'мой за кни'гу. Беспреста'нно приходи'лось ей то исполня'ть ра'зные ме'лкие поруче'ния, то разгова'ривать с На'стенькой, то про'сто стоя'ть о'коло неё и "не дава'ть ей шали'ть". Наконе'ц, удава'лось ей усади'ть де'вочку за кни'гу. У На'стеньки бы'ли плохи'е спосо'бности и ни мале'йшей охо'ты к уче'нию. За уро'ками она' зева'ла, смотре'ла по сторона'м, под ра'зными предло'гами убега'ла от свое'й моло'денькой учи'тельницы, и'ли уверя'ла, что Ма'ша тре'бует от неё сли'шком мно'гого, чего' в гимна'зии во'все не спра'шивают. Иногда' она' принима'лась пла'кать и жа'ловаться на головну'ю боль; тогда' её не'жная ма'менька упрека'ла Ма'шу, что она' му'чит ребёнка, что она' не умеёт облегчи'ть для неё за'данной рабо'ты; когда' Ма'ша теря'ла терпе'ние и позволя'ла де'вочке лени'ться, и Насте'нька получа'ла в гимна'зии дурны'е ба'ллы, в де'ло вступа'лся стро'гий оте'ц. Он грози'л до'чери ро'згами и крича'л, что Ма'ша да'ром бере'"т де'ньги, что она', должно' быть, сама' лентя'йка, и оттого' не мо'жет приучи'ть де'вочку к прилежа'нию. Никогда' не удава'лось Ма'ше вы'рваться от Негоревы'х ра'ньше девяти' часо'в ве'чера. Она' выходи'ла от них уста'лая не сто'лько от заня'тий, ско'лько от ра'зных неприятносте'й, не успе'в да'же посмотре'ть тех уро'ков, каки'е са'мой ей ну'жно бы'ло гото'вить к сле'дующему дню; она' спеши'ла домо'й, но и там её жда'ло ма'ло радосте'й, ей не ско'ро удава'лось отдохну'ть.
Па'ша зако'нчила своё обуче'ние y Ири'ны Матвеёвны и поступи'ла мастери'цей в оди'н бога'тый магази'н, a взаме'н её, на по'мощь себе' и Аню'те, Ири'на Матвеёвна взяла' ещё двух де'вочек. Э'то бы'ли де'вочки ещё о'чень небольши'е, лет девяти-де'сяти, то'лько что привезённые из дере'вни, не привы'кшие ни к петербу'ргской жи'зни, ни к уси'дчивой рабо'те. Ири'на Матвеёвна со своёй неизме'нной суро'востью приняла'сь "выбива'ть из них дереве'нскую дурь" и навела' на них тако'й страх, что они' ста'ли в са'мом де'ле походи'ть на каки'х-то ду'рочек. Аню'та, со своёй стороны', ра'дуясь, что мо'жет над ке'м-нибудь кома'ндовать и пока'зывать власть, вымеща'ла на бе'дных де'тях все, что сама' переноси'ла в де'тстве. Она' зо'рче хозя'йки подмеча'ла вся'кий про'мах де'вочек и не упуска'ла слу'чая подвести' их под наказа'ние, да кро'ме того', ещё и сама' беспреста'нно заставля'ла их исполня'ть свои' поруче'ния, и го'ре бедня'жке, кото'рая не хоте'ла и'ли не уме'ла удовле'творительно испо'лнить её приказа'ний. Улучи'в мину'ту, когда' Ири'ны Матвеёвны не бы'ло до'ма, Аню'та безжа'лостно би'ла её, a по возвраще'нии хозя'йки жа'ловалась на её ле'ность и непослуша'ние, так что ей при'ходилось выноси'ть двойно'е наказа'ние. Возвраща'ясь ве'чером домо'й, Ма'ша обыкнове'нно застава'ла де'вочек изби'тых, голо'дных, в горючи'х слеза'х; Аню'та не стесня'лась её прису'тствием, толка'ла, щипа'ла и брани'ла их; Ири'на Матвеёвна ча'сто при ней секла' их и'ли запира'ла в тёмный чула'н, и их жа'лобные кри'ки терза'ли ей у'ши. Не'сколько раз Ма'ша пыта'лась заступи'ться за бе'дных дете'й, но напра'сно.
-- Не су'йся не в своё де'ло! -- отвеча'ла ей Аню'та: -- сиди' с свои'ми кни'жками, да с свои'ми ба'рышнями; мы тебя' не тро'гаем, так и ты к нам не меша'йся!
-- Ты чего' э'то? -- говори'ла Ири'на Матвеёвна, удивля'ясь да'же её засту'пничеству: -- я без де'ла му'чить ребёнка не ста'ну, a за де'ло всегда' сле'дует наказа'ть! Пото'м са'ми же они' поблагодаря'т меня', как я из них люде'й сде'лаю! Ка'бы я и тебя' поча'ще секла', ты бы тепе'рь уж уме'ла свой хлеб зарабо'тать, не смотре'ла бы все из чужи'х рук!
Ма'ше остава'лось то'лько молча'ть и вну'тренне возмуща'ться. Она' не могла' приня'ться за заня'тия, пока' не стиха'ли сле'зы де'вочек, и все не укла'дывались спать. Тогда' она' зажига'ла оди'н из свечны'х ога'рков, кото'рыми снабжа'ла её Гру'ша, и далеко' за по'лночь сиде'ла, склони'в над кни'гой своё бле'дное, истомлённое лицо',
Глава' VIII
Ма`ло-пома'лу отноше'ние гимнази'сток к Ма'ше измени'лось. К её бе'дному костю'му присмотре'лись и переста'ли обраща'ть на него' внима'ние.
Те, кото'рые пе'рвое вре'мя принима'ли с ней покрови'тельственный тон, уви'дели, что она' во'все не нужда'ется в их ми'лостях, что она' скоре'е умне'е, чем глупе'е их, что она' всегда' мо'жет постоя'ть за себя', и ста'ли обраща'ться с ней, как с ра'вной; то'мная блонди'нка и де'вочка, объяви'вшая при её поступле'нии, что вы'йдет из гимна'зии, продолжа'ли сторони'ться её, но, боя'сь насме'шек други'х, не сме'ли выка'зывать ей я'вного пренебреже'ния; все же вообще' счита'ли её вполне' свое'й, охо'тно болта'ли с ней о свои'х дела'х и не стыди'лись называ'ть её подру'гой. Всего' бо'льше сошла'сь Ма'ша с На'денькой Копте'вой и с Жеребцо'вой. На'денька, еди'нственная дочь бога'тых родителе'й, окружавши'х её всевозмо'жными забо'тами и попече'ниями, не име'ла до тех пор никако'го поня'тия о жи'зни люде'й бе'дных, вы'нужденных тяжёлым трудо'м зараба'тывать насу'щный хлеб. Судьба' Ма'ши по'разила и тро'нула её. Она' мы'сленно сра'внивала свое' беззабо'тное де'тство среди' любяще'й семьи', среди' всевозмо'жных удо'бств и да'же ро'скоши с жи'знью э'той де'вочки, вы'нужденной с ранни'х лет рабо'тать, вы'нужденной переноси'ть лише'ния и оскорбле'ния, что'бы име'ть возмо'жность доби'ться того' образова'ния, кото'рым она', На'денька, так ма'ло дорожи'ла. Она' смотре'ла на Ма'шу с сострада'нием, и в то же вре'мя с уваже'нием, она' боя'лась оскорби'ть её, предложи'в ей свою' по'мощь в че'м-нибудь суще'ственном, и в то же вре'мя выка'зывала ей свое' сочу'вствие в ра'зных мелоча'х. Ма'ша, со свое'й стороны', и'скренно полюби'ла всегда' весёлую, со все'ми неизме'нно до'брую На'дю. Как по хара'ктерам, так и по нару'жности они' составля'ли соверше'"нную противополо'жность друг дру'гу. По'лненькая, краснощёкая де'вочка, с живы'ми, ка'рими гла'зками и пунцо'выми гу'бками, всегда' откры'тыми для сме'ха и болтовни', де'вочка, увлека'ющаяся всем до'брым, хоро'шим и бы'стро забыва'ющая свои' увлече'ния, гото'вая в одну' мину'ту са'мым жесто'ким о'бразом оскорби'ть челове'ка, a в дру'гую осыпа'ть его' са'мыми горя'чими изъясне'ниями любви', немно'го капри'зная и тре'бовательная, как все избало'ванные де'ти, но в то же вре'мя чувстви'тельная и великоду'шная, учи'вшаяся отли'чно, благодаря' свои'м блестя'щим спосо'бностям и прива'тным уро'кам, но никогда' не относи'вшаяся к уче'нию осо'бенно серьёзно, -- вот какова' была' На'дя. Ря'дом с ней ещё ре'зче броса'лись в глаза' осо'бенности Ма'ши, её худо'ба, бле'дный цвет её ли'ца, не по ле'там серьёзный, вду'мчивый взгляд её больши'х, се'рых глаз, выраже'ние твёрдой во'ли на её то'нких, ре'дко улыбавши'хся губа'х. "Стра'нная дру'жба", с усме'шкой замеча'ли кла'ссные да'мы, ви'дя, как э'ти две во всем несхо'дные де'вочки, кре'пко обня'вшись, проха'живаются по коридо'рам гимна'зии, как не'жно целу'ются при встре'че и проща'нье.
С Жеребцо'вой y Ма'ши бы'ли друго'го ро'да отноше'ния: они' никогда' не целова'лись и о'чень ре'дко разгова'ривали друг с дру'гом. Но когда' в голове' Ма'ши появля'лся како'й-нибудь из му'чивших её вопро'сов, она' никому' не сообща'ла его', кро'ме Жеребцо'вой. Ta всегда' с уча'стием выслу'шивала её, иногда' ока'зывалось, что она' уже' успе'ла разреши'ть для себя' те сомне'ния, каки'е му'чили её подру'гу, и она' охо'тно дели'лась с ней свои'ми зна'ниями; иногда' она' говори'ла ей: -- Об э'том на'добно поду'мать, я спрошу' до'ма, подожди', э'то мы узна'ем.
Оте'ц Жеребцо'вой занима'лся литерату'рным трудо'м; ста'ршие бра'тья бы'ли студе'нтами университе'та; в тако'й семье' ей нетру'дно бы'ло удовлетворя'ть свою' любозна'тельность, добыва'ть све'дения обо всех интересова'вших её предме'тах. В её су'мке, ря'дом с уче'бными веща'ми, всегда' лежа'ла кака'я-нибудь кни'га, кото'рой она' зачи'тывалась в промежу'тках ме'жду кла'ссами, и она' охо'тно предлага'ла э'ту кни'гу Ма'ше, a по суббо'там она' ча'сто говори'ла ей: "Приходи' ко мне сего'дня ве'чером, почита'ем и потолку'ем вме'сте". Ма'ша никогда' не отка'зывалась от э'тих приглаше'ний и от э'тих книг. Она' отдыха'ла от всех свои'х неприятносте'й, си'дя в ую'тной ко'мнате свое'й подру'ги и рассужда'я, горячо' спо'ря с ней о веща'х, не име'вших никако'го отноше'ния к окружавше'й её жи'зни; ча'сто, не замеча'я вре'мени, проси'живала она' це'лые но'чи напролёт за интере'сным чте'нием.
Э'то бы'ли еди'нственные удово'льствия, кото'рыми она' по'льзовалась, но и за э'ти удово'льствия ей приходи'лось до'рого плати'ть. По'сле ве'чера, проведённого с Жеребцо'вой, ещё мучи'тельнее де'йствовало на неё все, что ей приходи'лось ви'деть и испы'тывать как y Негоре'вых, так и до'ма. По'сле не'скольких бессо'нных ноче'й, проведённых за чте'нием, она' не в состоя'нии была' до'ма заси'живаться за приготовле'нием уро'ков. Несмотря' на все её уси'лия боро'ться со сном, глаза' её слипа'лись, голова' па'дала на стол, и она' кре'пко засыпа'ла над откры'той тетра'дью и просыпа'лась то'лько у'тром от ворча'нья Ири'ны Матвеёвны, бранивше'й её за сиде'нье по ноча'м. Она' в испу'ге вска'кивала с ме'ста и хвата'лась за кни'ги, что'бы проче'сть за'данные уро'ки; но в мастерско'й начина'лась обы'чная у'тренняя возня', шум, брань Аню'ты на де'вочек; ей невозмо'жно бы'ло сосредото'чить своего' внима'ния, она' едва' понима'ла, что чита'ет; вре'мя лете'ло, и приходи'лось отправля'ться в гимна'зию с гру'стной мы'слью, что уро'ки не пригото'влены. Учи'теля удивля'лись, отчего' де'вочка, кото'рая иногда' так превосхо'дно отвеча'ла на все их вопро'сы, в друго'й раз не могла' испо'лнить са'мой просто'й рабо'ты. Они' не име'ли поня'тия о Маши'ной жи'зни и потому' припи'сывали её неудовлетвори'тельные отве'ты ле'ности. Они' де'лали ей вы'говоры, чита'ли наставле'ния, и Ма'ша должна' была' поко'рно выслу'шивать их упрёки, не сме'я сказа'ть ни сло'ва в своё оправда'ние.
Осо'бенно тру'дно ста'ло Ма'ше с перехо'дом в III-й класс гимна'зии. Там заня'тия бы'ли серьёзнеё, чем в V-м, от воспи'танниц тре'бовалось бо'льше дома'шней рабо'ты, a вре'мени в распоряже'нии Ма'ши бы'ло все так же ма'ло. Кро'ме того', она' cта'ла замеча'ть, что и здоро'вье изменя'ет ей; ча'сто чу'вствовала она' си'льную головну'ю боль, иногда' на неё находи'л какой-то столбня'к, так что она' перестава'ла понима'ть са'мые обыкнове'нные ве'щи. Отме'тки, кото'рые она' получа'ла в гимна'зии, станови'лись с ка'ждым ме'сяцем все ху'же и ху'же, Пе'ред нача'лом подгото'вки к переходному экза'мену; кла'ссная да'ма заме'тила ей:
-- Смотри'те, Федо'това, е'сли вы не попра'витесь на экза'мене, вам придётся оста'ться в э'том кла'ссе!
Оста'ться, да ра'зве же э'то мы'слимо! Мать и без того' беспреста'нно повторя'ла, что до оконча'ния ку'рса оста'лось сли'шком до'лго; Негоре'вы погова'ривали, что На'стеньке ну'жно бы взять настоя'щую гуверна'нтку; е'сли она' не пере'йдет во II-й класс, они', пожа'луй, и совсе'м отка'жутся за неё плати'ть, и опя'ть ей не оста'нется друго'го вы'хода, кро'ме поступле'ния в мо'дный магази'н. Нет, нет, э'то невозмо'жно: ну'жно труди'ться, ну'жно напряга'ть все свои' си'лы; пусть голова' трещи'т, то'чно гото'ва развали'ться на ча'сти; на'до переси'лить боль, победи'ть уста'лость, отогна'ть сон; на'до учи'ться, на'до учи'ться во что бы то ни ста'ло! И Ма'ша учи'лась, учи'лась, чуть не до отупе'ния. Да'же Ири'на Матвеёвна переста'ла счита'ть её заня'тия пустяка'ми и, с беспоко'йством погля'дывая на её осунувшеёся, ме'ртвенно бле'дное лицо', говори'ла ей уже' ла'сково:
-- Ты бы отдохну'ла, Машу'та, ведь э'так заболе'ть мо'жно!
-- Что с тобо'й, Федо'това? Ты больна'? -- спра'шивали гимнази'стки, встреча'ясь с ней на экза'менах.
-- Нет, я не спала' сего'дня но'чью, все учи'лась, -- беззву'чным го'лосом отвеча'ла Ма'ша.
-- Я та'кже всю ночь просиде'ла над кни'гами, -- говори'ла слегка' побледне'вшая Жеребцо'ва, -- зато' уж, ка'жется хорошо' зна'ю, не собью'сь!
-- Вот охо'та не спать и'з-за экза'менов! -- удивля'лась как всегда' све'жая и ро'зовенькая Копте'ва. -- A я так, по пра'вде сказа'ть, и в кни'гу-то ма'ло загля'дывала! Мне гуверна'нтка все рассказа'ла, объясни'ла. Я, ка'жется, зна'ю, a е'сли и не зна'ю, так не беда'!
Экза'мены ко'нчились. Жеребцо'ва перешла' в сле'дующий класс пе'рвой учени'цей, Копте'ва тре'тьей, Ма'ша одно'ю из после'дних, но она' и тем была' дово'льна.
-- Поздравля'ю, тепе'рь тебе' мо'жно бу'дет отдохну'ть, -- сказа'ла Жеребцо'ва, дру'жески пожима'я её ру'ку.
-- Да, мо'жет быть, и голова' переста'нет боле'ть, -- сла'бым го'лосом проговори'ла Ма'ша.
Она' дости'гла свое'й це'ли и чу'вствовала, что си'лы оставля'ют её.
-- Зна'ешь что, Федо'това! -- вскрича'ла На'денька Копте'ва, с испу'гом загля'дывая в потускне'вшие глаза' свое'й подру'ги: -- по`слеза'втра мы уезжа'ем в дере'вню на все ле'то. Пое'дем с на'ми! Я так бу'ду ра'да э'тому! И ма'менька, и па'пенька та'кже! Ты y нас поздорове'ешь, с о'сени тебе' ле'гче бу'дет приня'ться за заня'тия.
-- Я пра'во не зна'ю... -- сказа'ла Ма'ша, едва' понима'я в чем де'ло.
-- Не'чего тебе' и знать! Я сего'дня же ве'чером приду' к твое'й ма'меньке и упрошу' её отпусти'ть тебя'.
То, что затева'ла На'денька, почти' всегда' удава'лось ей.
Ири'на Матве'евна заговори'ла бы'ло снача'ла о том, что не сто'ит Ма'ше привыка'ть к ро'скоши, что не так она' и оде'та, что'бы жить в богато'м до'ме; но, взгляну'в на изнурённое лицо' до'чери, ско'ро уступи'ла настоя'ниям свое'й хоро'шенькой проси'тельницы. Ма'ша же, со свое'й стороны', чу'вствовала та'кую потре'бность отдохну'ть, собра'ться с си'лами, что не могла' устоя'ть про'тив любе'зного приглаше'ния свое'й прия'тельницы.
Пе'рвый раз в жи'зни пришло'сь ей побыва'ть в дере'вне, полюбова'ться приро'дой, пожи'ть среди' до'брых, делика'тных люде'й. Роди'тели На'деньки при'няли её с по'лным раду'шием, как люби'мую подру'гу свое'й до'чери. На'денька обраща'лась с ней как с сестро'й. Прислу'га, ви'дя внима'ние госпо'д к бе'дно оде'той го'стье, стара'лась угожда'ть ей. При тако'й обстано'вке не удиви'тельно, что здоро'вье Ма'ши бы'стро поправля'лось. Головны'е бо'ли её исче'зли; на щека'х её стал появля'ться давно' неви'данный на них румя'нец, в глаза'х блеск и оживле'ние. К а'вгусту ме'сяцу она' ста'ла чу'вствовать себя' соверше'нно отдохнувше'й; к ней верну'лась пре'жняя бо'дрость, и она' не то'лько не боя'лась предстоя'вших заня'тий, а напро'тив, с удово'льствием ду'мала о них.
Вдали' от родны'х, не получа'я от них во все ле'то никаки'х изве'стий, она' почу'вствовала, что лю'бит их гора'здо сильне'е, чем вообража'ла. Её трево'жило здоро'вье ма'тери, ча'сто прихва'рывавшей после'днее вре'мя; ей хоте'лось узна'ть, как пожива'ет Гру'ша со свои'ми двумя' ма'ленькими до'чками. Прие'хав с Копте'выми в Петербу'рг, она' не оста'лась y них ли'шнего ча'са и тотча'с же побежа'ла домо'й.
-- A где же ма'менька? -- спроси'ла она', ви'дя, что в мастерско'й одна' Аню'та покри'кивает на де'вочек.
-- До'ма нет, -- су'хо отвеча'ла Аню'та. -- Аграфе'на Ива'новна больна', так она' все там.
-- Гру'ша больна'? Когда' же она' заболе'ла? Что с ней? -- с испу'гом спра'шивала Ма'ша.
-- Почём я зна'ю! Сходи', так сама' узна'ешь!
Ма'ша то'тчас же побежа'ла к сестре'. Аню'та сказа'ла пра'вду: Гру'ша была' больна', при сме'рти: она' не узна'ла подоше'дшую к ней Ма'шу, хотя' гляде'ла на неё широко' раскры'тыми глаза'ми.
-- Что э'то с ней? -- шёпотом спроси'ла Ма'ша y Па'вла Васи'льевича, уны'ло сиде'вшего в нога'х больно'й.
-- Кто её зна'ет? Простуди'лась, ду'мали -- ничего', пройдёт, a она' все ху'же да ху'же ста'ла де'латься, Вот тепе'рь тре'тий день в беспа'мятстве, никого' не узна'ет. Я до'ктора звал, он говори'т; заче'м ра'ньше не пригласи'ли; ка'бы, говори'т, нача'ло боле'зни захвати'ть, так мо'жно бы помо'чь!
-- Так отчего' же вы пре'жде не позва'ли его', ведь она' уж давно' больна'?
-- Неде'ли три перемога'лась, да все ду'мали -- ничего'; кума' води'ла её в ба'ню да пои'ла како'й-то траво'й; она' и сама' до'ктора не хоте'ла.
Ма'ша с бо'лью в се'рдце гляде'ла на искажённое боле'знью лицо' сестры'.
"Бе'дная, неуже'ли она' умрёт, она', така'я молода'я, така'я до'брая! И умрёт по вине' окружа'ющих, кото'рые, несмотря' на всю свою' любо'вь к ней, не суме'ли во'время доста'вить ей необходи'мую по'мощь!"
Жизнь Гру'ши бы'стро угаса'ла. Пе'ред сме'ртью она' на не'сколько мину'т пришла' в себя', узна'ла всех окружа'ющих, потре'бовала к себе' дете'й, не'жно поцелова'ла их и проговори'ла сла'бым прерыва'ющимся го'лосом:
-- Умру' я, ху'до им бу'дет без ма'тери... Ма'менька... Ма'ша... Не оста'вьте их!
Смерть Гру'ши глубоко' потрясла' Ма'шу. Тепе'рь то'лько поняла' она', как си'льно люби'ла сестру'; для неё исче'зло все, что бы'ло несхо'дного в их хара'ктерах, поня'тиях и стремле'ниях; ей я'сно вспомина'лась де'вочка, ня'нчившая её в колыбе'ли, спаса'вшая её, бессмы'сленную кро'шку, от побо'ев пья'ного отца', дели'вшая с ней вся'кий кусо'к свой; ей вспомина'лась де'вушка, ласка'вшая её, ребёнка, по ме'ре сил облегча'вшая для неё нача'ло трудово'й жи'зни; же'нщина, всегда' гото'вая уте'шить её, помо'чь ей. Ласка'я свои'х двух маленьки'х племя'нниц и рыда'я над ни'ми, Ма'ша мы'сленно дава'ла себе' сло'во заплати'ть им за все добро', како'е де'лала ей мать их, перенести' на них всю свою' любо'вь к сестре'.
Глава' IX

Уси'ленная рабо'та, утомля'вшая Ма'шу, оказа'ла ей на э'тот раз большу'ю услу'гу. Все вре'мя её бы'ло до того' напо'лнено то заня'тиями с На'стенькой, то приготовле'нием свои'х уро'ков, то чте'нием, что ей не'когда бы'ло предава'ться печа'ли. Невозмо'жно остана'вливаться мы'слью на проше'дшем, когда' ка'ждый день прино'сит свою' забо'ту, свою' ме'лкую неприя'тность. До'ма y Ма'ши ста'ло э'тих неприятносте'й не'сколько ме'ньше пре'жнего: мать обраща'лась с ней ласковеё и хотя' ча'сто говори'ла про неё знако'мым: "Нет, э'та мне Гру'шеньку не заме'нит, далеко' не то!" но уже' не ворча'ла на заня'тия Ма'ши и то'лько с нетерпе'нием ждала' конца' её ку'рса. С полови'ны зи'мы Аню'та оста'вила их и ста'ла жить одна', занима'ясь подённой шве'йной рабо'той и хва'стаясь наря'дами на кото'рые тра'тила почти' все свои' де'ньги. Ма'ленькие учени'цы Ири'ны Матвеёвны люби'ли Ма'шу и вся'чески угожда'ли ей. Тепе'рь, по крайне'й ме'ре, по'здние вече'рние часы' да пра'здничные дни проходи'ли для неё спокойнеё. Зато' положе'ние её в до'ме Негоре'вых станови'лось все хуже' и хуже'. Насте'ньке пошёл четы'рнадцатый год; она' счита'ла себя' почти' взро'слой девице'й и находи'ла оскорби'тельным занима'ться под руково'дством гимнази'стки; ле'ность и капри'зы её та'кже росли' вме'сте с го'дами. Она' скрыва'ла задава'емые ей уро'ки, что'бы изба'виться от их приготовле'ния; она' ни в чем не хоте'ла слу'шаться Ма'ши и беспреста'нно жа'ловалась на неё ма'тери. Мать, ду'ши не ча'явшая в Насте'ньке, ве'рила ей на сло'во и, никогда' не ра'збирая в чем де'ло, принима'лась при ребёнке же брани'ть и гру'бо упрека'ть Ма'шу. Чуть не ка'ждый день при'ходилось бе'дной де'вушке выслу'шивать, что она' -- неблаго'дарная, не це'нит благо'деяний люде'й, вытащивши'х её из гря'зи, что она' да'ром ест хлеб, да'ром получа'ет де'ньги.
-- Да как y вас язы'к повора'чивается говори'ть что'-нибудь дурно'е про На'стечку, -- тверди'ла ей Негоре'ва. -- Ведь, ка'бы не она' по свое'й доброте' упроси'ла отца', не вида'ть бы вам гимна'зии. как свои'х уше'й; сиде'ли бы за иго'лкой где'-нибудь на чердаке'; a тепе'рь, поди', че'рез го'д-другой образо'ванной барышне'й ста'нете, господа' не погнуша'ются вас ря'дом с собо'й посади'ть!
-- Опя'ть y На'стьки дурны'е ба'ллы! -- крича'л Негоре'в, просма'тривая отме'тки свое'й до'чери. -- Да что же э'то учи'тельша-то гляди'т! Э'таких учи'тельниц помело'м за дверь! Ишь, ведь, молоко' на губа'х не обсо'хло, a уме'ет да'ром пить, есть да деньга'ми до'брых люде'й по'льзоваться!
Поня'тно, как ма'ло Насте'нька уважа'ла свою' моло'денькую учи'тельницу, беспреста'нно слы'ша подо'бные о'тзывы о ней и от отца', и от ма'тери. Она' смотре'ла на Ма'шу, как на де'вочку, облагоде'тельствованную е'ю, На'стенькою, и в благода'рность за э'ти благодея'ния обя'занную во всем услу'живать ей, исполня'ть все её при'хоти.
-- Ты не сме'ешь мне прика'зывать! -- крича'ла она', когда' Ма'ша угова'ривала её взя'ться за кни'гу. -- Я когда' хочу', тогда' и учу'сь, a ты сиди' и жди, когда' я тебя' позову'!
-- Нам к за'втрому за'дан неме'цкий перево'д; сде'лай его', a я перепишу', -- говори'ла она' повели'тельным го'лосом.
-- Да как же э'то мо'жно, Насте'нька. Ведь так ты никогда' не вы'учишься по-неме'цки, -- возража'ла Ма'ша.
-- Не твоё де'ло, ты не настоя'щая учи'тельница, ты взята', что'бы помога'ть мне гото'вить уро'ки, ну, так и помога'й!
Спо'рить с избало'ванной девчо'нкой, на по'мощь кото'рой всегда' явля'лась баловница-мать', бы'ло напра'сным трудо'м. Ма'ша исполня'ла за неё все пи'сьменные рабо'ты, задава'емые учени'цам на дом, a Насте'нька не всегда' дава'ла себе' труд да'же проче'сть напи'санное е'ю. Занима'ясь таки'м о'бразом свои'ми уро'ками, де'вочка, разуме'ется, не могла' де'лать успе'хов, ей едва' удало'сь пере'йти из седьмо'го кла'сса в шесто'й, и в шесто'м она' счита'лась одно'ю из са'мых после'дних учени'ц.
Наста'ло опя'ть вре'мя подгото'вки к экза'мену. На э'тот раз Ма'ша за себя' не боя'лась. Она' успе'шно следи'ла за ку'рсом и хотя' зна'ла, что не отличи'тся, но наде'ялась и не "сре'заться". Все её забо'ты бы'ли обращены' на На'стеньку. Она' и объясня'ла, и по сто раз тверди'ла одну' и ту же страни'цу уче'бника бесто'лковой де'вочке, стара'ясь все'ми си'лами вбить ей в го'лову нетру'дный курс, про'йденный шесты'м кла'ссом, но все напра'сно. Насте'нька, не привы'кшая труди'ться у'мственно, не понима'ла са'мых просты'х веще'й и, вместо' того', что'бы вы'учить наизу'сть хоть са'мое необходи'мое, пла'кала над кни'гой, серди'лась на Ма'шу.
По оконча'нии экза'мена Жеребцо'ва, как и сле'довало ожида'ть, перешла' в ста'рший класс пе'рвой учени'цей; Копте'ва, нача'вшая в э'тот год носи'ть дли'нные пла'тья и ча'сто выезжа'ть с ма'терью в теа'тр -- пя'той, a Ма'ша -- деся'той. Она' была' соверше'нно дово'льна: ещё год, и курс бу'дет ко'нчен, она' полу'чит дипло'м, кото'рый даст ей возмо'жность жить свои'м трудо'м, продолжа'я в то же вре'мя её люби'мые заня'тия. Одно' беспоко'ило её -- Негоре'ва. Насте'нька сре'залась на всех экза'менах, и Ма'ша ещё не зна'ла, как отнесли'сь к э'тому её роди'тели. Она' пошла' к ним с тяжёлым предчу'вствием неприя'тной, унизи'тельной сце'ны.
В пе'рвой же ко'мнате её встре'тила госпожа' Негоре'ва.
-- Благодарю' вас, -- ядови'то заговори'ла она'. -- Хорошо' вы заплати'ли нам за все на'ши ми'лости: под э'такую неприя'тность подвести' ребёнка? Ведь оте'ц приби'л её, как узна'л, что она' не перешла' в друго'й класс: на глаза' к себе' не пуска'ет!
-- Да чем же я винова'та? -- заме'тила Ма'ша. -- Насте'нька меня' не слу'шала...
-- Как, чем винова'та! -- прерва'л её гро'зный го'лос Негоре'ва, незаме'тно воше'дшего в ко'мнату. -- По-мо'ему, кто за де'ло берётся, да де'ла не де'лает, тот подле'ц, вот я что вам скажу'. Ко'ли вы с де'вочкой совлада'ть не могли', вам бы э'то давно' на'до сказа'ть, a не брать с нас зада'ром де'нег. Шу'тка ли, в три го'да на вас бо'льше двухсо'т рубле'й вы'шло, не счита'я того', что вы в на'шем до'ме вся'кий день пи'ли, е'ли. У меня' де'ньги че'стным трудо'м на'житы, я их в ого'нь броса'ть не наме'рен; найму' На'стеньке настоя'щую учи'тельшу, доро'же дам, так хоть за де'ло! A э'то что! Ещё туда' же смеёт говори'ть "не винова'та"! Убира'йтесь-ка вон, с глаз мои'х доло'й; я челове'к горя'чий, дармое'дов не терплю'.
Уни'женная, оско'рбленная вы'шла Ма'ша от Негоревы'х. В пе'рвые мину'ты она' ничего' не чу'вствовала, кро'ме е'дкой оби'ды, бесси'льной зло'бы про'тив э'тих гру'бых люде'й, счита'вших себя' впра'ве втопта'ть её в грязь то'лько потому', что бе'дность заста'вила её взя'ться за непоси'льный труд в их до'ме. Ма`ло-пома'лу волне'ние де'вушки не'сколько улегло'сь, и вдруг в уме' её, как мо'лния, блесну'ла мысль о тех после'дствиях, каки'е бу'дет для неё име'ть сце'на y Негоре'вых. Ма'ло того', что они' оскорби'ли, вы'гнали её, -- они' ещё лиши'ли её средств ко'нчить курс в гимна'зии. Что с ней тепе'рь бу'дет? Что ей де'лать? Ма'ша чу'вствовала, что ноги' её подка'шиваются, что в глаза'х её му'тится, что она' не в состоя'нии идти' да'льше. Бле'дная, обесси'ленная го'рем, прислони'лась она' к стене' до'ма. Прохо'жие с удивле'нием погля'дывали на неё; не'которые да'же де'лали на её счет насме'шливые замеча'ния, -- она' не замеча'ла никого' и ничего'.
Си'льный поры'в весе'ннего ве'тра, чуть не сорва'вший с головы' её шля'пу, заста'вил её очну'ться. Она' глубоко' вздохну'ла и вы'прямилась. Мно'го го'ря перенесла' уже' она' в жи'зни; на'добно бы'ло перенести' ещё и э'то. Пре'жде всего' необходи'мо верну'ться домо'й, -- мать ждет к обе'ду. Идти' домо'й, рассказа'ть все ма'тери, слы'шать её упрёки, жа'лобы, се'тования... Нет, нет, э'то уж сли'шком тяжело', лу'чше уйти' куда'-нибудь далеко', далеко'... Уйти'? Но куда' же? Ма'ша го'рько усмехну'лась э'тому мимолётному жела'нию. "Пустяки', я ведь уж не дитя', усо'вещивала она' сама' себя', -- от неизбе'жного не уйдёшь; мать все равно' ра'но и'ли по'здно узна'ет всю исто'рию с Негоре'выми. Лу'чше скоре'й ей все рассказа'ть, скоре'й вы'слушать все, что она' ска'жет по э'тому по'воду, да и коне'ц; a там по'сле будь, что бу'дет."
Она' с выраже'нием твёрдой реши'мости сжа'ла свои' то'нкие, бле'дные гу'бы и бы'стрыми шага'ми, не дава'я себе' ни остана'вливаться, ни разду'мывать, пошла' к до'му.
Войдя' в мастерску'ю, она' с удивле'нием заме'тила, что Ири'на Матве'евна не сиди'т на обыкнове'нном ме'сте за рабо'той, что она' сто'ит y окна', пригорю'нившись и ничего' не де'лая. Де'вочки та'кже не рабо'тают, a тихо'нько ше'пчутся в уголке'.
-- Я опозда'ла, ма'менька! Вы меня' жда'ли к обе'ду? -- обрати'лась к ма'тери Ма'ша, стара'ясь каза'ться, по возмо'жности, споко'йной; ей не хоте'лось начина'ть неприя'тных объясне'ний при де'вочках; она' реши'ла отложи'ть их до ве'чера, до того' вре'мени, когда' они' уля'гутся спать.
-- К обе'ду? -- переспроси'ла Ири'на Матве'евна. -- Э, что обе'д! -- приба'вила она', ка'к-то безнадёжно махну'в руко'й. -- Я и об обе'де, и обо всем забы'ла.
-- Что же случи'лось? -- трево'жно спроси'ла Ма'ша.
-- Сла'вная шту'ка случи'лась, не'чего сказа'ть! -- заговори'ла Ири'на Матве'евна, ви'димо ра'дуясь, что нашло'сь с кем подели'ться го'рем. -- На'ш-то хвалёный Па'вел Васи'льевич, -- уж как я всегда' за него' стоя'ла, как его' прославля'ла, -- хоро'ш гусь: го'да нет жене', a он опя'ть заду'мал жени'ться, и ведь как -- молчко'м, тайко'м! Вчера' ещё его' ви'дела, ни сло'ва не говори'т; сего'дня на ры'нке встре'тила Ани'сью, Сафони'хину куха'рку, она' мне все и рассказа'ла.
-- На ком же он же'нится? -- спроси'ла Ма'ша, не вполне' сообража'я и'з-за чего' так волну'ется мать.
-- Да говорю' же тебе', на Сафони'хе. Ка'бы на хоро'шей же'нщине, так ещё полбеды', a она' ведь изве'стно, дрянь бабёнка. Пе'рвого своего' му'жа поедо'м е'ла, и э'тому то'же бу'дет. Да мне он что? Наплева'ть! Сам дура'к в петлю' ле'зет! Мне де'ток жа'лко: ведь эта'кая ма'чеха со све'ту их сживёт!
Тепе'рь и Ма'ша поняла' чу'вства ма'тери. Она' не была' знако'ма с Сафо'новой, но не'сколько раз встреча'ла её в це'ркви и на у'лице; э'та высо'кая, по'лная купчи'ха, с ра'збитными мане'рами, слегка' набелённым лицо'м и подчернёнными бровя'ми, всегда' возбужда'ла в ней отвраще'ние. Мысль, что подо'бная же'нщина займёт ме'сто до'брой, скро'мной Гру'ши, что Гру'шины де'ти бу'дут зави'сеть от неё и называ'ть её ма'терью -- э'та мысль была' невыноси'ма.
-- Да пра'вда ли э'то, не просты'е ли э'то спле'тни? -- несме'ло заме'тила она'.
-- Ну, вот вы'думала, спле'тни! Уж об э'том все говоря'т! То'лько мы, родны'е, ничего' не зна'ли! Я хочу' ужо' вечерко'м сходи'ть к Па'влу Васи'льевичу, вы'сказать ему' все, как он гу'бит и себя', и дете'й, -- почём знать, мо'жет он и ува'жит стару'хино сло'во!
-- Что же, сходи'те, попыта'йтесь, -- согласи'лась Ма'ша, хотя' в душе' она' не наде'ялась на успе'х матери'нского красноре'чия.
Ири'на Матве'евна пробыла' y Па'вла Васи'льевича недо'лго и верну'лась от зя'тя си'льно расстро'енная.
-- Подле'ц э'такий! -- жа'ловалась она', -- чуть не вы'гнал меня', меня'-то, Гру'шенькину мать! "Не в своё, говори'т, де'ло вступа'етесь. Я совершенноле'тний, на ком хочу', на том и женю'сь". Я бы'ло об де'тках заикну'лась, -- слова' не дал сказа'ть: "мои', говори'т, де'ти; в оби'ду не дам, бу'дут к Аполлина'рии Васи'льевне -- э'то к Сафо'нихе-то -- почти'тельны, она' им завсегда' мо'жет мать замени'ть". -- Хороша' мать!
И бе'дная же'нщина го'рько запла'кала. Ма'ша не име'ла сил утеша'ть её, она' пла'кала вме'сте с ней, пла'кала и о судьбе' свои'х ма'леньких племя'нниц, и о своём со'бственном го'ре.
На сле'дующее у'тро Ири'на Матве'евна; зада'в рабо'ту де'вочкам, пошла' прове'дать свои'х ма'леньких вну'чек.
-- На'до хоть после'дние деньки' нагляде'ться на них, да поласка'ть их! -- говори'ла она'. -- Мо'жет, но'вая-то хозя'йка и в дом к себе' пуска'ть не бу'дет.
Ма'ше ста'ло тоскли'во сиде'ть в мастерско'й одно'й с де'вочками, не принима'вшими ни мале'йшего уча'стия в неприя'тностях семьи' и по'льзовавшихся отсу'тствием хозя'йки, что'бы вдо'воль наболта'ться и нахохота'ться. Она' вспо'мнила, что На'денька Копте'ва уезжа'ла с роди'телями на ле'то за грани'цу и звала' её в э'тот день к себе' проща'ться.
"Погляжу' на её сча'стье, -- ду'малось Ма'ше, -- послу'шаю её весёлые расска'зы, её мечты', хоть немно'го развлеку'сь, забу'дусь".
И она' пошла' к подру'ге, тве'рдо реши'вшись ни сло'ва не говори'ть о своём го'ре, вполне' уве'ренная, что суме'ет прида'ть лицу' своёму доста'точно споко'йное и беззабо'тное выраже'ние.
На'денька, по обыкнове'нию, приняла' её раду'шно, ла'сково, усади'ла на ма'ленький дива'нчик в свое'й ко'мнате, приняла'сь угоща'ть её ко'фе и за'втраком, о'чень ми'ло разы'грывая роль хозя'йки, и в то же вре'мя без уста'ли болта'ла. К удивле'нию Ма'ши, болтовня' её верте'лась не о'коло заграни'чного путеше'ствия, в последнеё вре'мя занима'вшего все её мы'сли, a о'коло гимна'зии.
-- Зна'ешь, -- говори'ла она', па'па-то о'чень разочарова'лся, когда' я сказа'ла ему', что перешла' пя'тою. Ми'лый мой па'почка, он так меня' лю'бит; он был уве'рен, что я бу'ду, е'сли не пе'рвою, -- я ему' расска'зывала како'й профе'ссор на'ша Жеребцо'ва, -- то уж по кра'йней ме'ре второ'ю, и вы'йду из гимна'зии с золото'ю меда'лью; a я и не поду'мала доста'вить ему' э'того удово'льствия. Мне так бы'ло его' жа'лко вчера', когда' он стал расска'зывать мне свои' мечты' и так гру'стно гляде'л на меня'. Зна'ешь, я уж реши'ла с бу'дущего го'да занима'ться приле'жно! -- И На'дя ста'ла расска'зывать о свои'х пла'нах уси'ленных заня'тий зимо'й, о тех кни'гах, кото'рые она' прочтёт, о тех прива'тных уро'ках, кото'рые она' бу'дет брать.
-- Мы бу'дем занима'ться вме'сте! -- говори'ла она'. -- Ты, Ма'ша, така'я трудолюби'вая пчёлка, я бу'ду учи'ться y тебя' прилежа'нию. Я уж реши'ла: тепе'рь в кла'ссах я никогда' бо'льше не бу'ду рисова'ть карикату'ры на деви'ц и'ли писа'ть стихи' на учителе'й; я бу'ду внима'тельно слу'шать все ле'кции и составля'ть запи'ски, как Жеребцо'ва. Одно'й мне э'то бу'дет, пожа'луй, тру'дно, -- я ужа'сно ти'хо пишу', -- a е'сли ты помо'жешь мне. y нас де'ло пойдёт отли'чно! Что же ты все молчи'шь? Ра'зве тебе' э'того не хо'чется?
Ма'ша не могла' до'льше владе'ть собо'й. Е'сли бы На'денька заговори'ла о свои'х наря'дах, об удово'льствиях, о предполага'емом путеше'ствии, -- она' отвеча'ла бы ей соверше'нно споко'йно. Но выслу'шивать э'ти мечты' о заня'тиях, бы'вшие и её мечта'ми, толкова'ть о жи'зни, закрывше'йся для неё, -- э'то бы'ло вы'ше её сил. Она' хоте'ла что'-то отве'тить на вопро'с На'ди, но вдруг гу'бы её задрожа'ли, го'лос измени'л ей, и она' опусти'ла го'лову, напра'сно стара'ясь скрыть своё волне'ние.
-- Ма'ша, что э'то с тобо'й? -- вскрича'ла встрево'женная На'денька. -- У тебя' наве'рное како'е-нибудь но'вое го'ре, и отчего' же ты не хо'чешь рассказа'ть его' мне? Ну, говори', говори', га'дкая, скры'тная! Ми'лая моя', ведь мы же с тобо'й друзья'! Будь со мной немно'жко открове'нна.
На'денька обняла' подру'гу и прижа'лась голово'й к плечу' её. Ма'ша не могла' устоя'ть про'тив ла'ски ми'лой де'вушки. Она' рассказа'ла ей все, что вы'несла накану'не y Негоре'вых, и объясни'ла, что лишена' возмо'жности ко'нчить курс в гимна'зии.
-- Э'кая дрянь, э'ти Негоре'вы! -- горячи'лась На'дя. -- Да как ты не поби'ла всех их, начина'я с неё, с э'той ме'рзкой На'стьки. Мне всегда' была' проти'вна э'та наря'дная ку'кла с пти'чьей ро'жицей! Я да'же ра'да, что она' не бу'дет бо'льше лезть к тебе' и пища'ть по'дле тебя'! A из гимна'зии ты, коне'чно, не вы'йдешь. Э'то пустяки'! Па'пенька внесёт за тебя' де'ньги за э'тот год, -- мне сто'ит то'лько сло'во сказа'ть ему'!
-- Ах, нет, нет, На'дя, не на'до! -- вскрича'ла Ма'ша.
-- Отчего' же? -- удиви'лась На'дя.
Ма'ша и сама' не могла' хорошо' объясни'ть отчего', но она' чу'вствовала, что ей о'чень тяжело' приня'ть э'ту услу'гу от подру'ги. До сих пор они' бы'ли ра'вные, она' могла' свобо'дно замеча'ть На'де её недоста'тки и выслу'шивать её замеча'ния, свобо'дно ссо'риться и мири'ться с ней; но э'та услу'га, -- услу'га, за кото'рую она', с свое'й стороны', ниче'м не могла' отплати'ть, наруша'ла их ра'венство, их хоро'шие отноше'ния. На'дя была' вспы'льчива и в мину'ты гне'ва не сде'рживала свои'х выраже'ний: -- что, е'сли в одну' из таки'х мину'т она' упрекнёт прия'тельницу свои'ми деньга'ми? Она', как Негоре'вы, назовёт её неблагода'рной?
Ма'ша попыта'лась хотя' нея'сно и сби'вчиво вы'сказать свои' мы'сли.
-- Я тебя' не понима'ю, да и понима'ть не хочу'! -- вскрича'ла На'дя. -- Тебе' неприя'тно взять де'ньги от меня'; я ведь э'того не предлага'ю и не могу' предложи'ть, потому' что y меня' y са'мой ничего' нет! За тебя' запла'тит па'пенька, a не я! Когда' ты ко'нчишь курс гимна'зии и ста'нешь дава'ть уро'ки, ты мо'жешь возврати'ть ему' э'ти де'ньги.
-- A он их возьмёт y меня'? Ты уве'рена в э'том, На'дя? Он согласи'тся не подари'ть мне, a дать в долг? -- спра'шивала Ма'ша, и лицо' её горе'ло от волне'ния.
-- Коне'чно, согласи'тся! Пойдём, спро'сим y него'. По кра'йней ме'ре, ты бу'дешь споко'йна!
Она' увлека'ла Ма'шу в кабине'т отца', и че'рез не'сколько мину'т де'ло бы'ло ула'жено. Господи'н Копте'в, давно' зна'вший, из расска'зов до'чери, всю исто'рию её подру'ги, охо'тно согласи'лся ссуди'ть её су'ммой, необходи'мой для оконча'ния ку'рса в гимна'зии, с тем, что'бы она' возврати'ла ему' э'ту небольшу'ю су'мму че'рез три го'да по оконча'нии ку'рса.
Успоко'енная и уте'шенная верну'лась Ма'ша домо'й. Тепе'рь уже' она' могла' сме'ло рассказа'ть ма'тери своё неприя'тное проща'нье с Негоре'выми. Э'та неприя'тность име'ла для неё счастли'вые после'дствия: дава'ла ей возмо'жность око'нчить курс, не отвлека'ясь посторонне'й, тяжёлой рабо'той.

Глава' X

В *** гимна'зии око'нчился выпускно'й экза'мен. Жеребцо'ва должна' была' получи'ть пе'рвую золоту'ю меда'ль, Копте'ва пе'рвую сере'бряную; Ма'ша не заслужи'ла никако'го зна'ка отли'чия, но все учи'теля признава'ли, что за после'дний год она' соверше'нно испра'вилась от свое'й "ле'ности", что она' о'чень трудолюби'вая, серьёзно занима'ющаяся де'вушка. Деви'цы толпи'лись в за'ле, проща'лись друг с дру'гом, с учителя'ми и кла'ссными да'мами, обме'нивались а'дресами, обеща'ли оста'ться до гробово'й доски' ве'рными гимнази'ческой дру'жбе, в со'тый раз передава'ли друг дру'гу пла'ны свое'й бу'дущей жи'зни.
Жеребцо'ва толкова'ла с тремя'-четырьмя подру'гами о том, каки'е зна'ния тре'буются для поступле'ния на медици'нские ку'рсы, кото'рые они' намерева'лись посеща'ть че'рез год и'ли че'рез два; На'денька Копте'ва, во вре'мя подгото'вки к экза'мену вдруг откры'вшая, что исто'рия удиви'тельно интере'сная нау'ка, расспра'шивала учи'теля э'того предме'та, каки'е истори'ческие сочине'ния посове'тует он ей чита'ть.
-- Mesdames, -- обрати'лась одна' из кла'ссных дам к гру'ппе молоды'х де'вушек: -- не жела'ет ли кто'-нибудь из вас взять уро'к?
-- Ах да, о'чень, пожа'луйста, порекоменду'йте! -- отозвало'сь не'сколько голосо'в, в том числе' и Маши'н.
-- Уро'к, пра'вда, не о'чень вы'годный, но для начала', мо'жет быть, кто'-нибудь из вас и возьмёт его'. На'добно занима'ться с тремя' детьми' ка'ждый день с 10 до 4 часо'в и за э'то даю'т 25 р. в ме'сяц.
-- Нет, э'то сли'шком ма'ло! -- заме'тили гимнази'стки.
-- Позво'льте мне а'дрес! -- попроси'ла Ма'ша.
Сравни'тельно с тем, что удава'лось зарабо'тать её ма'тери, тако'е вознагражде'ние за труд показа'лось ей вполне' доста'точным.
-- Федо'това, -- заговори'ла не'сколько мину'т спустя' Жеребцо'ва, отводя' её в сто'рону: -- ты ка'к-то говори'ла, что хо'чешь поступи'ть в гуверна'нтки; я тебе' нашла' отли'чное ме'сто.
-- В са'мом де'ле? Како'е же?
-- По'мнишь, я тебе' расска'зывала, что с на'ми вме'сте живёт мой дя'дя с семе'йством? Он и'щет для свои'х двух ма'леньких дочере'й учи'тельницу, кото'рая занима'лась бы с ни'ми часа' два'-три в день, и предлага'ет за э'то стол, кварти'ру и 10 р. жа'лованья. Тебе' ведь э'того дово'льно? Мы бу'дем жить с тобо'ю вме'сте, вме'сте занима'ться; вре'мени свобо'дного y тебя' оста'нется про'пасть, и ты мо'жешь отли'чно пригото'виться к медици'нским ку'рсам. Согла'сна?
Ма'ша от ду'ши поблагодари'ла свою' подру'гу и обеща'ла на друго'й же день придти' познако'миться с её родны'ми.
С ра'достным се'рдцем вы'шла Ма'ша из гимна'зии. Она' дости'гла свое'й це'ли, успе'шно око'нчила курс и, ма'ло того', уже' име'ла возмо'жность и зараба'тывать де'ньги, и устро'ить жизнь по своему' вку'су. Жить вме'сте с Жеребцо'вой, в кругу' её родны'х и знако'мых, в о'бществе у'мных, образо'ванных люде'й, име'ть под рука'ми все сре'дства для продолже'ния и усоверше'нствования своего' образова'ния, -- како'е сча'стье! Она' да'же и не сме'ла мечта'ть ни о чем подо'бном, и вдруг все э'то даётся ей в ру'ки само' собо'й, без вся'ких хлопо'т с её сто'роны. "Что'-то ска'жет ма'менька? Ка'к-то погляди'т она' на тако'й исхо'д де'ла?" мелькну'ло в голове' её. Ма'ша зна'ла, что мать ждала' от неё по'мощи и подде'ржки, и реши'ла отдава'ть ей полови'ну своего' бу'дущего жа'лованья. "У меня' бу'дет мно'го свобо'дного вре'мени, -- мечта'ла де'вушка. -- Я могу' зарабо'тать ещё немно'го де'нег, я постара'юсь, что'бы она' ничего' не потеря'ла оттого', что я получи'ла образова'ние, не оста'лась швеёй. Одно' то'лько: ей бу'дет наве'рно гру'стно, когда' я уе'ду от неё, оста'влю её совсе'м одно'й. Друго'е де'ло, е'сли бы Гру'ша была' жива', е'сли бы, по крайне'й ме'ре Па'вел Васи'льевич не жени'лся, и она' могла' бы, как пре'жде, ня'нчиться с детьми'! Бе'дные малю'тки! Их жизнь, ка'жется, та'кже не о'чень сча'стлива!"
Вспо'мнив о свои'х племя'нницах, Ма'ша вдруг почу'вствовала непреодоли'мое жела'ние уви'деть, приласка'ть их. По'сле жени'тьбы Па'вла Васи'льевича и она', и мать её ре'дко быва'ли в его' до'ме. Аполлина'рия Васи'льевна так су'хо и высокоме'рно относи'лась к бе'дным ро'дственницам свои'х па'дчериц, что, при всей свое'й любви' к де'тям, они' не реша'лись ча'сто навеща'ть их. По'следние ме'сяцы Ма'ша, за'нятая подгото'вкой к экза'мену, и совсе'м не вида'ла свои'х племя'нниц. Ири'на Матвеёвна забега'ла к ним иногда' на мину'ту, когда' прислу'га сообща'ла ей, что хозя'йка ушла' со двора', и вся'кий раз возвраща'лась домо'й огорчённая, расстро'енная.
-- Пло'хо живётся де'ткам, -- вздыха'ла она', -- в гря'зи, в нечистоте' они', и присмотре'ть-то за ни'ми не'кому. Шу'рочка кака'я была' бо'йкая да весёлая, a тепе'рь и не узна'ть! Да'же меня' дичи'ться ста'ла, слова' от неё не добьёшься, така'я все бле'дная да печа'льная! A Ню'ша совсе'м захире'ла, про'шлую весну' уж бе'гать начина'ла, a тепе'рь едва' но'жки передвига'ет!
Па'вел Васи'льевич жил уже' не в той скро'мненькой кварти'рке, где так ве'село хозя'йничала Гру'ша. Аполлина'рия Васи'льевна принесла' му'жу небольшо'е прида'ное и всле'дствие э'того счита'ла себя' впра'ве роско'шничать. На звоно'к Ма'ши ей отвори'ла дверь то'лстая, неопря'тно оде'тая же'нщина, игра'вшая роль и го'рничной, и в то же вре'мя ня'ньки новоро'жденного сы'на Аполлина'рии Васи'льевны.
-- Хозя'йки до'ма нет! -- ре'зким го'лосом объяви'ла она' и чуть не захло'пнула дверь под са'мым но'сом го'стьи.
-- Все равно', я пройду' к де'тям! -- реши'тельно проговори'ла Ма'ша и, не обраща'я внима'ния на ворча'нье служа'нки, прошла' в ко'мнаты. Э'тих ко'мнат бы'ло в кварти'ре пять.
Три из них, называ'емые чи'стыми, предназнача'лись для приёма госте'й и бы'ли у'браны пе'стро, дово'льно бога'то, хотя' без мале'йшего при'знака вку'са; в четвёртой хозя'ева спа'ли, е'ли и проводи'ли все вре'мя, когда' остава'лись до'ма без госте'й; пя'тая, у'зкая, проходна'я ко'мната с одни'м окно'м, выхо'дившим в сте'ну сосе'днего до'ма, носи'ла назва'ние де'тской; там помеща'лось тро'е дете'й и ня'нька. Ма'ленького Па'шу мать ча'сто брала' не то'лько к себе' в спа'льню, но да'же в гости'ные; де'вочки же должны' бы'ли почти' безвы'ходно остава'ться в полутёмной, те'сной ко'мнате, загромождённой тяжёлой ме'белью, среди' спёртого во'здуха, ещё бо'лее по'ртившегося от пелёнок малю'тки, постоя'нно суши'вшихся о'коло пе'чки.
Ма'ша гру'стным взгля'дом оки'нула жа'лкое помеще'ние дете'й. Посреди' пола', засу'нув в рот каку'ю-то деревя'нную игру'шку, сиде'ла ма'ленькая Ню'ша. Коро'тенькая, доне'льзя загрязнённая си'тцевая блу'зка не закрыва'ла ху'деньких но'жек ребёнка; с одно'й из них свали'лась о'бувь, на друго'й беспоря'дочными скла'дками висе'л се'рый разо'рванный чуло'к. Несмотря' на грязь, покрыва'вшую ма'ленькое ли'чико, боле'зненная бле'дность его' броса'лась в глаза'.
-- Ню'ша, ми'лая, здра'вствуй! -- Ма'ша подошла' к де'вочке и наклони'лась, что'бы взять её на ру'ки, но вдруг с отвраще'нием отшатну'лась. Бельё и пла'тье ребёнка бы'ли соверше'нно мо'кры и издава'ли отврати'тельный за'пах.
-- Ах, ня'ня! -- вскрича'ла Ма'ша, обраща'ясь к же'нщине, перепеле'нывавшей кро'шечного мальчуга'на, крича'вшего из всех сил; -- посмотри'те, в како'й нечистоте' сиди'т Ню'ша, что вы ей не перемени'те белья'?
-- Как же, есть мне вре'мя с ней вози'ться! -- гру'бо отозвала'сь ня'нька. -- У меня' и без неё нема'ло де'ла!
-- Так да'йте, я сама' переоде'ну её!
-- Пожа'луй, переоде'ньте! Да то'лько, кажи'сь, y неё и руба'шек-то чи'стых нет!
Ня'нька, держа' на рука'х своего' ещё не угомони'вшегося пито'мца, вы'двинула оди'н из я'щиков комо'да и загляну'ла в него'.
-- Так и есть, все бельё перепа'чкала, ме'рзкая девчо'нка! -- вскрича'ла она' и сно'ва приняла'сь ука'чивать Па'шу.
-- A где же Шу'ра? -- осве'домилась Ма'ша.
-- Шу'ра? Она' здесь где'-то была'. Шу'рка, куда' ты запря'талась? Не слы'шишь ра'зве, тётенька твоя' пришла'! -- кри'кнула ня'нька.
И'з-за крова'ти показа'лась ма'ленькая Шу'ра. Лицо' её бы'ло запла'кано, во'лосы растрёпаны, она' ви'димо с трудо'м сде'рживала рыда'ние и, несме'ло сде'лав не'сколько шаго'в, останови'лась и опусти'ла го'лову.
-- Шу'рочка, ми'лая, что с тобо'й? О чем ты пла'кала? Приди' ко мне! Расскажи' мне все.
Ма'ша привлекла' к себе' малю'тку и не'жно обняла' её. Бе'дная де'вочка прижа'лась голо'вкой к её коле'нам и вдруг разрази'лась сильне'йшими рыда'ниями.
-- Бо'же мой! Что э'то с ней? Отчего' э'то она' так? -- трево'жно спра'шивала Ма'ша y ня'ньки.
-- A ей сего'дня от ма'меньки доста'лась ма'лая толи'ка! -- объясни'ла ня'нька, кото'рой, наконе'ц, удало'сь угомони'ть и усыпи'ть своего' крикли'вого пито'мца. -- Она' несла' ча'шку да урони'ла её, a Аполлина'рия Васи'льевна посекла' её, и поря'дком-таки посекла'.
-- И ча'сто сечёт она' её? -- спроси'ла Ма'ша, ещё нежнеё прижима'я к себе' пла'чущего ребёнка.
-- Да достается-та'ки ей, -- равноду'шным го'лосом отвеча'ла ня'нька. -- Когда' ро'згами, a когда' и про'сто руко'й так отпо'тчует, что чу'до.
-- A что же Па'вел Васи'льевич? Как же о'н-то позволя'ет бить своего' ребёнка? -- Ма'ша едва' могла' сде'рживать волне'ние.
-- Что Па'вел Васи'льевич? -- ня'нька усе'лась про'тив Ма'ши и ви'димо не прочь была' посуда'чить о свои'х хозя'евах. -- Па'вел Васи'льевич Шу'ру лю'бит. Ту -- она' указа'ла на Ню'шу -- не так, об той ино'й раз по не'сколько дней не вспо'мнит, a э'ту, как придёт домо'й, сейча'с к себе' зовёт, ласка'ет. Аполлина'рии Васи'льевне э'то не нра'вится, хо'чет, что'бы он бо'льше её Па'шу люби'л. Как его' до'ма нет, она' на ребёнке своё зло и вымеща'ет. На'до пра'вду сказа'ть, Шурке' бо'льно от неё достаётся. Вчера', как толкне'т её со всей си'лы, a та полете'ла да пря'мо лбом об дверь... В кровь расши'блась, да'же я перепуга'лась! A сего'дня...
В пере'дней разда'лся звоно'к.
-- Ахти'! Ника'к хозя'йка! -- вскрича'ла ня'нька, прерыва'я свой расска'з, и побежа'ла отворя'ть дверь.
Ма'ше не хоте'лось встреча'ться с Аполлина'рией Васи'льевной. Она' чу'вствовала, что не в состоя'нии споко'йно разгова'ривать с э'той злой же'нщиной, и понима'ла, что, открове'нно вы'сказав ей своё мне'ние о её посту'пках, то'лько уху'дшит несча'стное положе'ние дете'й. Она' на'скоро распроща'лась с бе'дными малю'тками и по чёрной ле'стнице вы'шла на у'лицу.
Придя' домо'й, она' то'тчас же взволно'ванным го'лосом передала' Ири'не Матве'евне все, что ви'дела и слы'шала в кварти'ре Па'вла Васи'льевича.
-- Ма'менька, э'того нельзя' так оста'вить! -- приба'вила она'. -- По'мните, Гру'ша, умира'я, поручи'ла нам свои'х дете'й; мы должны' взять их к себе'.
-- И, что ты, Ма'шенька, -- вскрича'ла Ири'на Матве'евна. -- Да чем же мы их кормить-по'ить бу'дем? У меня' и так уж спи'ну ло'мит от рабо'ты! Я бы рада-ра'дехонька все сде'лать для Гру'шиных дете'й, да си'лы мое'й нет.
-- Тепе'рь вы бу'дете рабо'тать не одни', ма'менька! -- возрази'ла Ма'ша. -- Я ко'нчила курс в гимна'зии и могу' помога'ть вам! Е'сли я бу'ду ка'ждый ме'сяц дава'ть вам 20 р. и помога'ть ня'нчиться с детьми', согласи'тесь вы взять их?
-- Ещё бы не согласи'ться! То'лько бы Па'вел Васи'льевич отда'л их нам! У меня' се'рдце изны'ло по бе'дным сиро'ткам!
На сле'дующее у'тро Ма'ша пошла' по а'дресу, да'нному кла'ссной да'мой, и получи'ла уро'к. В тот же день она' написа'ла Жеребцо'вой письмо' с извеще'нием, что не мо'жет приня'ть ме'ста y её ро'дственников. Гру'стно ста'ло Ма'ше, когда' она' отсыла'ла э'то письмо'; ру'шились её мечты' споко'йной жи'зни среди' люде'й одина'кового с ней образова'ния, одина'ковых взгля'дов и поня'тий. Опя'ть ей предстоя'т тяжёлые труды' и лише'ния! "Все равно', я не могла' бы быть счастли'вой, ви'дя, как ги'бнут дво'е дете'й, кото'рых я могу' и должна' спасти'", реши'ла она', и бы'стрым движе'нием отере'в слезу', наверну'вшуюся на глаза' её, ста'ла торопи'ть мать скоре'й идти' переговори'ть с Па'влом Васи'льевичем.
Па'вел Васи'льевич си'льно удиви'лся, услы'шав предложе'ние Ири'ны Матве'евны и Ма'ши, но ко'нчил тем, что по'сле не'которого колеба'ния согласи'лся на него'. Он давно' замеча'л, что де'тям его' живётся ху'до, что ма'чеха во'все не заменя'ет им ма'тери; он му'чился, ви'дя, в како'м небреже'нии остаётся Ню'ша, как несправедли'во и жесто'ко отно'сится жена' его' к Шу'ре, но по сла'бости своего' хара'ктера не находи'л возмо'жности измени'ть э'то. Большу'ю часть дня он проводи'л в ла'вке; до'ма же жела'л одного', -- изба'виться от неприя'тностей, каки'е беспреста'нно де'лала ему' Аполлина'рия Васи'льевна. Аполлина'рия Васи'льевна, со свое'й стороны', была' рада-ра'дехонька сбыть с рук ненави'стных ей па'дчериц, и таки'м о'бразом че'рез неде'лю по вы'ходе Ма'ши из ги'мназии в углу' мастерско'й уже' игра'ли две малю'тки, чи'стенько оде'тые и умы'тые забо'тливою ру'кою тётки.
***
Прошло' три с полови'ной го'да. Холо'дный, моро'зный ве'чер. В мастерско'й Ири'ны Матвеёвны идёт уси'ленная рабо'та: она' и две помо'щницы её, бы'вшие же'ртвы Аню'ты, тепе'рь уже' дово'льно взро'слые де'вочки, изо всех сил торо'пятся око'нчить большо'й и о'чень вы'годный зака'з. Че'рез неде'лю сва'дьба На'деньки Копте'вой, и часть её прида'ного шьётся y Ири'ны Матвеёвны. В небольшо'й ко'мнатке, ря'дом с мастерско'й сиди'т сама' неве'ста, прише'дшая провести' ве'чер со свое'й бы'вшей подру'гой.
Жеребцо'ва та'кже зашла' прове'дать Ма'шу, с кото'рой давно' уже' не ви'делась; молоды'е де'вушки веду'т оживлённую бесе'ду, не стесня'ясь окружа'ющей их бе'дной обстано'вкой, тем, что за неиме'нием сту'льев одно'й из них при'ходится сиде'ть на крова'ти, и тем, что разгово'р их ча'сто прерыва'ется двумя' ма'ленькими де'вочками, обраща'ющимися к "тёте Ма'ше" то с про'сьбой, то с каки'м-нибудь вопро'сом. На'денька Копте'ва, по обыкнове'нию, говори'т бо'льше всех, с одушевле'нием перечисля'ет все удиви'тельные ка'чества своего' жени'ха, опи'сывает его' любо'вь к ней, те пода'рки, кото'рыми он осыпа'ет её, те пла'ны счастли'вой, весёлой жи'зни, кото'рые они' составля'ют вдвоём. Ма'ша слу'шает её с уча'стием. Жеребцо'вой подо'бные разгово'ры ви'димо не нра'вятся. Лицо' её ста'ло ещё серьезнеё, чем бы'ло в гимна'зии, и она' по'льзуется пе'рвой мину'той молча'ния На'деньки, что'бы прерва'ть её и заговори'ть о свои'х дела'х. Уже' полтора' го'да как она' посеща'ет медици'нские ку'рсы, она' заво'дит разгово'р о свои'х заня'тиях, спеши'т сообщи'ть подру'гам, как мно'го но'вого и интере'сного удаётся ей узна'ть и из ле'кций профессоро'в, и из книг, кото'рые она' продолжа'ет чита'ть с пре'жним жа'ром. Ма'ша слу'шает её ещё с больши'м уча'стием, чем На'дю, заки'дывает её вопро'сами, и, ка'жется, всей душо'й перено'сится в её жизнь.
-- Что же ты все то'лько нас спра'шиваешь, a сама' о себе' ничего' не говори'шь? -- обрати'лась к ней На'денька, принима'вшая ма'ло уча'стия в учёной бесе'де подру'г. -- Тот раз, когда' мы с тобо'й ви'делись, ты расска'зывала, что получи'ла каки'е-то вы'годные заня'тия?
-- Да, y меня' тепе'рь хоро'шие уро'ки, -- отвеча'ла MauОa. -- Ви'дишь, как мы разбогате'ли, да'же на'няли другу'ю кварти'ру, и y меня' с детьми' есть отде'льная ко'мната.
-- A мно'го ты часо'в занята'?
-- Я ухожу' из до'му в 10 часо'в утра', a возвраща'юсь в 5 и получа'ю 50 p. в ме'сяц.
-- Зна'чит весь ве'чер y тебя' свобо'ден?
-- Не совсе'м, ты забыва'ешь мои'х де'вочек; у'тро до 10 часо'в, и ве'чер до 9, пока' они' уля'гутся спать, я отдаю' им.
-- Но ведь ты не всегда' же сиди'шь до'ма. Хо'дишь ты иногда' в го'сти, в теа'тры -- спроси'ла На'денька.
-- По пра'вде тебе' сказа'ть, -- с улы'бкой отвеча'ла Ма'ша, -- в теа'тре я была' всего' оди'н раз в жи'зни, -- по'мнишь, когда' мы ещё учи'лись в гимна'зии, и ты пригласи'ла меня' к себе' в ло'жу. Знако'мых, кро'ме вас двух, y меня' нет, a с ва'ми, вы са'ми зна'ете, как ре'дко мне удаётся ви'деться!
-- Ещё бы, ты забега'ла ко мне после'дний раз ро'вно три ме'сяца тому' наза'д! -- вскрича'ла Жеребцо'ва. -- Но по кра'йней ме'ре успева'ешь ли ты занима'ться? Прочла' ты те кни'ги, что взяла' y меня' тогда'?
-- Нет, ещё не совсе'м, мне ведь ма'ло вре'мени на чте'ние, -- то'лько ве'чером, когда' все уля'гутся. И то в про'шлом ме'сяце Ню'ша была' больна', приходи'лось уха'живать за ней; я це'лых три неде'ли не брала' в ру'ки кни'ги.
-- Бе'дная Ма'ша! -- проговори'ла На'денька, с чу'вством пожима'я ру'ку подру'ги; -- не легка' твоя' жизнь!
-- Ничего', -- бо'дро отвеча'ла Ма'ша, -- я потружу'сь, зато' им бу'дет легко' и жить, и учи'ться!
Она' с любо'вью погляде'ла на де'вочек, подоше'дших приласка'ться к ней пе'ред отхо'дом ко сну.